CC BY
17
ОСОБЕННОСТИ ОСВОЕНИЯ ВОСТОЧНЫХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТРАДИЦИЙ: ПОЭТИКА РУБАИ В ЯКУТСКОЙ ЛИРИКЕ
Рубаи — поэтический афоризм-сентенция философского или любовного содержания — одна из самых распространенных форм в арабской, персидской и тюркской лирической поэзии. Более углубленное исследование этих форм в тюркских литературах находим в работах Р.Н. Баи-мова [2]. Под влиянием мировой и русской литературы в 1960—70-е гг. началось активное освоение таких нетрадиционных для национальной поэзии Сибири жанровых форм, как сонет, танка и рубаи. Влияние восточной поэзии в основном выразилось в стремлении к миниатюре, хотя жанр четверостиший существовал в устной поэзии бурят, алтайцев, тувинцев, хакасов. В целом для этих произведений характерны широта и глубина мыслей, точность и меткость выражения. В построении преобладает принцип параллелизма, близкий пословице, народным песням [3, с. 272]. Рубаи в якутской лирике более своеобразно освоены Сем. Даниловым, И. Гоголевым, М. Ефимовым и др. Их циклическое своеобразие и ритмические особенности в якутской лирической поэзии изучены в работах П.В. Максимовой [5, с. 142—163], Н.Н. Тобурокова [6, с. 64—77].
Как известно, рубаи использовались поэтами для выражения философских, дидактических, морально-этических суждений и мыслей. Данная жанровая форма в якутской поэзии неизменно служит для выражения лирической темы, философски осмысленной и интерпретированной. Авторы рассуждают о жизни, судьбе, предназначении человека, любви как о духовном понятии. Примеры классической формы рубаи находим в лирике народного поэта Якутии М. Ефимова (сборник «Телкебут туерэ^э», 2002; «Перст судьбы»). В его самобытных произведениях присутствуют мотивы восточной философской поэзии. В этом плане во многих случаях можем провести параллели с рубаи Омара Хайяма (ок. 1048 —
после 1122) и Рудаки (Абу Абдаллах Джафар, ок. 860—941), которые выражают размышления о вечных вопросах бытия и смысле жизни.
Во многих рубаи М. Ефимова, которые отличаются дидактической направленностью, встречаются размышления о времени, его течении. Здесь обнаруживаются «хайямовские» мотивы рассуждений о ценности мгновения, жизни. В дидактической лирике поэта ценность времени подчеркивается в особой значимости стремления сохранять традиции. Тема жизни и смерти часто раскрывается в форме нравоучений молодому поколению, своему современнику. Как утверждают литературоведы, «ключ» к исправлению мира Рудаки видел лишь в моральном совершенствовании людей. Человек у Рудаки — существо общественное, и для его нравственного совершенства необходимы четыре качества: здоровье, добрый нрав, честное имя и разум [1, с. 28]. Ефимов в своих рубаи также призывает к благородству помыслов, уважению самого себя и своего народа, самопознанию и развитию. Поэт часто рассуждает о долге и чести, доброте и служении народу, сохранении нравственных ценностей. Таким образом, произведения якутского автора продолжают эстетическую концепцию классического рубаи, где в человеке больше всего ценится великодушие, гуманность и мудрость.
Известно, что Рудаки в своих произведениях, прежде всего, воспевал любовь, как наиболее полное выражение лучших человеческих качеств. Он ценил живые человеческие страсти и прелести земной любви. Однако его любовные рубаи раскрывают не только торжество и силу любви, но и ее коварство и жестокость. Та же мысль продолжается и в любовном рубаи М. Ефимова. Здесь раскрываются безнадежность и отчаяние, муки разлуки, тоска и глубокая печаль.
Васильева Татьяна Ниловна, кандидат филологических наук, доцент Якутского государственного университета им. М.К. Аммосова
© Васильева Т.Н., 2009
У М. Ефимова идея, главным образом, дидактического характера, имеет глубинный, внутренний смысл, который мысленно продолжается и развивается после прочтения произведения. Нравоучительное направление позволяет автору использовать в произведении подчеркнутую афористичность, благодаря чему углубляется иносказательность текста.
Наибольшее внимание в рубаи Ефимова получает проекция прошлое-настоящее-будущее. Автор так же, как и Рудаки и Хайям, утверждает невозвратимость времени, его однолинейное движение вперед. Все это выражается в форме дидактической сентенции: «Возродив основы своей жизни, заново брось перст развития судьбы». Он призывает не поддаваться времени, его тяжкому бремени и испытаниям. В этих строках чувствуется влияние творчества основоположника якутской литературы А.Е. Кулаковского. Поэт в виде благословения советует, переняв культуру более развитого народа, разумно развить и обогатить свою. Далее М. Ефимов пишет о неизбежном изменении окружающего мира. В таких обстоятельствах современнику следует измениться и самому, учитывая представление собственного будущего и разумные советы судьбы. Здесь прослеживается главная мысль якутской философии: человек — устроитель собственной жизни и личной судьбы.
Народная мудрость в рубаи М. Ефимова также призывает к сохранению национальной культуры, традиций и обычаев, как залог сохранения нации и ее нравственности. В этом заключается основа философской концепции идеальной действительности, которая нацелена на усовершенствование человека и общества.
Таким образом, исследуемые произведения характеризуются искусными сочетаниями якутских народных и восточных художественных традиций с собственными философскими размышлениями автора. Поэтому афористические высказывания поэта нередко тяготеют к обобщенно-философскому осмыслению явлений действительности, ее сложности и многогранности. В этом, по сути, и состоит смысл классического рубаи как явления искусства.
М. Ефимов подчеркивает, что на создание рубаи его вдохновили бессмертные творения Ру-даки и Хайяма. Интересно то, что в последую-
щих строках автор пишет, что великие поэты окрыляют его, как будто говоря: «Твой предок так же пел». Действительно, строгая форма и каноническая рифма не стесняют якутского поэта: автор свободно выражает свою философскую мысль, не превращая композиционные особенности в самоцель, а используя их в неразрывном единстве с идеей и образами. Поэтому органичный сплав формы и содержания рубаи становится ментально близким не только автору якутских строк, но и читателям, напоминая по смыслу народную мудрость, по форме — пословицы.
В рубаи М. Ефимов придерживается двух принципов классической композиции. Один из них — первая, вторая и четвертая строки взаимосвязаны между собой, что подтверждается семантической динамикой опорных слов «Тереебуккунуй» — «Олох» — «Уйэ саас» («Рождение» — «Жизнь» — «Вечность»). Третья строка, остающаяся не рифмованной, как бы дает некоторую «передышку», паузу, психологически обостряющую чувство ожидания развязки. В финале звучит рассудительная сентенция дидактического характера, смысловые истоки которой заложены в первых двух строках:
Эн то^о тереебуккунуй син влвр эрээри?
Тощо олох олоро^ун, тугу ситикээри?
вйдоо: кун сиригэр кэлбитин саха омук
Уйэ саас баар буолар тукун тустээри
[4, с. 43].
Зачем ты родился являясь смертным?
Зачем живешь, чего добиваешься?
Помни: ты на этот свет пришел, чтобы
Пророчить вечную жизнь народа1.
Второй принцип — каждая последующая строка развивает мысль, намеченную в предыдущей, что в конечной строке приводит к обобщению. В таких четверостишиях обычно обнаруживаются поиски нравственного идеала:
Кун сиригэр элбэщ мин кврдум-биллим.
Арай бэйэм айылгыбын кыайан билиммэтим.
Сатаан квруммэтим бэйэм ис турукпун,
Иэйиим таабырынын таайбакка мэлийдим
[4, с. 43].
1 Здесь и далее без указания автора даются подстрочные переводы, выполненные нами по ходу работы.
На белом свете я многое увидел и узнал.
Только своей сути я не смог познать.
Свое состояние души не смог определить.
Пропал, не разгадав загадки чувств.
Примечательно то, что произведения Ефимова, написанные канонической рифмой ааЬа, соответствуют наиболее типичной для рубаи логической схеме: 2+1+1. По этой схеме первые две рифмующиеся между собой строки (первый бейт) произносятся в одинаковой нисходящей интонации, составляя экспозицию рубаи. В третьей строке намечается восходящая интонация, выражающая призыв, отрицание или предчувствие. В этой строке обычно раскрывается кульминация: если бы рубаи на этом обрывалось, то стихи выражали бы незавершенность высказывания. Четвертая же строка в нисходяще-утверж-дающей интонации дает ответ или утверждение. Она представляет собой развязку, придает завершенность всему произведению. Интонация подтверждается и ритмикой рубаи, которая меняется по мере смыслового развития стихотворения:
Хакан эрэ эн эмиэ буору кытта буор буолуоп, 14 Эстввххуттзн, иллээххиттэн атына суох буолуоп. 14 Ураты кэрэни айдаххына эрэ дьон сурэ^эр 16 Бэйэп бэйэщнэн уйэ-саас баар буолуоп 12
[4, с. 44].
Когда-нибудь ты с землею землею станешь,
От врага и друга отличаться не будешь.
Только сотворив прекрасное в сердцах людей,
Вечно останешься сам собой.
В этом примере связь интонации с композицией, придающей ей выразительность, дополняется и четкой синтаксической законченностью отдельных бейтов. Эта особенность выражается и в звукописи, выступающей как структурный элемент, который имеет определенное значение в интонационно-ритмическом движении всего рубаи. Направленный подбор повторяющихся звуков, нагнетание — [б], [р], [х] — имеют эмоциональное и смысловое значение. Отметим еще и роль опорных слов. Подобно опорным звукам,
вокруг которых развертывается мелодия всего стиха, в четверостишиях якутского поэта часто встречаются опорные слова, вокруг которых развивается все произведение. Например, в данном рубаи М. Ефимова повторы слова «буолуоп» («станешь», «будешь») в их различных семантических вариациях, выступая в роли смыслового редифа, указывают на основную идею произведения.
В последнее время наибольший интерес представляют произведения К.Д. Уткина-НуИулгэн2. Он выпустил книгу четверостиший «Сулумах су-лустар» (2000; «Тихие звезды», досл. перевод «Одинокие звезды»). Жанровую форму произведений автор определяет как лоскутные стихотворения («лоскуй хоИооннор»). В сборник, состоящий из 9 циклов, включено всего 237 рубаи (948 строк). Эти произведения поэта близки по идее к восточной философской лирике, прежде всего, к рубаи Омара Хайяма.
В цикле «КиИи—санаа кулута» («Человек — пленник мыслей») К. Уткин говорит о быстротечности времени, напоминает нам о том, что жизнь — одно мгновение. Вместе с тем раскрывается мысль о продолжении рода как о продолжении жизни, т.е. раскрывается диалектика взаимоотношений постоянного и изменяющегося, бинарные оппозиции понятий мгновенье-вечность. С понятием вечности связано сохранение прекрасного, стремление к истине и творчеству. В размышлениях о времени, о его течении наблюдается дидактическая направленность. Здесь обнаруживается влияние «хайямовских» мотивов о необходимости ценить жизнь, ценить мгновение, дорожить временем. Автор призывает ценить время и сохранять традиции.
Можно сказать, что особенностью поэтического языка и стиля Уткина являются метафоры. Поэт искусно открывает новое в метафорах традиционного характера, создает свою авторскую интерпретацию явления. Например, особое место занимает обращение к образу чорона. Древний ритуальный сосуд выступает метаобразом, символизирующим завет предков, продолжение традиций. Здесь можно провести параллели между чороном и кувшином в рубаи Хайяма: мастер-глина-кувшин у О. Хайяма и мастер-дерево-чорон
2 К.Д. Уткин-НуЬулгэн — доктор философских наук, профессор, автор известных научных работ по вопросам этнографии, фольклора, философии, искусства и литературы. Исследователь традиционной культуры народа саха, пропагандист народной мудрости. Автор 5 поэтических сборников и 3 литературнокритических и литературоведческих работ.
у К. Уткина. В данном примере обнаруживается особый синтез мировой культуры и якутского фольклора:
Кувшин мой, некогда терзался от любви ты.
Тебя, как и меня, пленяли кудри чьи-то,
А ручка, к горлышку протянутая вверх,
Была твоей рукой, вкруг милого обвитой
[1, с. 66].
Хакан эрэ бу чороон Хатын буолан турдащ Таптал тыыннаах ырыатын Толбонугар сууннащ [8, с. 11].
Когда-то этот чорон Березою был,
Купался в сиянии Живой песни любви.
Постоянным мотивом четверостиший не только восточного поэта, но и Уткина является идея о вечном круговороте в природе в сочетании с грустным ощущением преходящей жизни.
Многие исследователи утверждают, что Хайям, как мыслитель, признавал движение, вечное и непрерывное, абсолютным законом мира [1, с.66] и этой теме посвятил целую серию раздумий в форме рубаи. Схожие по философскому содержанию мысли находим в цикле К. Уткина «Тула бары солбуИар» («Вокруг все меняется»), где раскрываются законы движения жизни. В его рубаи подчеркивается, что жизнь не стоит на месте, любое изменение привносит какие-либо перемены. Изменение — это не только развитие, но и разрушение. Возможно их противоречие, взаимозаменяемость рождает течение жизни. Подтверждение этих слов можно найти во многих философских трудах поэта. Например, «Народная мудрость ассоциирует круг с жизненным циклом, с возобновляющимся повтором, с вечным кругооборотом. Круг — это образ и мысль не только жизненного, но и мирового порядка. Это символ жизни, виток движения. Это — ритм изменчивости, развития, перерождения» [7, с. 121].
Как ученый-философ, Хайям в своем творчестве утверждал вечный круговорот в мире от жизни к смерти. И как живой человек, он все-таки задумывался о собственном небытии, о конце жизни. Как утверждает И.И. Андреева, соединение этих двух начал — любви к жизни, упоения
ее благами и отрезвляющего сознания ее конечности, быстротечности — и определяет суть его поэзии [I, с. 71]. Идея бренности мира у Хайяма превратилась в философскую концепцию об извечности бытия, о причинной обусловленности явлений природы.
Во многих четверостишиях Уткин также рассуждает о жизни и смерти, о том, что все в жизни имеет свое начало и конец. Например, в цикле «БиИиги бары ааЬыахпыт» («Все мы пройдем») лейтмотивом темы, затрагивающей судьбу человека, проходит мысль о том, что все мы не вечны на земле. Касаясь темы жизни и смерти, автор также говорит о взрослении и мудрости, о значении великих людей в развитии человечества. Только мудрость великих людей, как проявление высшего разума, может противопоставить себя смерти, может ее отодвинуть или вообще избежать, оставшись навечно в памяти людей. Таким образом, в произведениях поэта о жизни и смерти чаще всего встречается глубокий философский и нравственный подтекст, что характерно для классического рубаи в восточной поэзии.
Известно, что в центре всей поэзии Хайяма стоит человек-мудрец, личность вольная и свободолюбивая, осознающая и силу своего разума, и свое главенствующее место в мире [1, с. 71]. Уткин также превозносит опыт народа и мудрость человека до нравственных идеалов человечества. Поэт в своих стихах доказывает ту вечную истину, что человеку всегда приходится доказывать высокое звание человека действием, мыслями, образом жизни. Все в руках самого человека, он — строитель собственной жизни и судьбы.
Еще одним поэтическим выражением философского осмысления бытия служит цикл К. Уткина «ОИох уота умайар» («Горит огонь в печи»), расширяющий тему закона движения жизни. Поэт здесь говорит о смене поколений, жизненных этапах, о судьбе и предназначении. В сборнике многочисленны пейзажные зарисовки философского характера. В созерцании неба, звезд, в динамике природных явлений раскрывается диалектика отношений человека и природы, философия прекрасного. Здесь рассматривается единение, слияние человека и его жизни с окружающим миром и природой. Эти направления являются одной из типологических общностей в творчестве двух поэтов-философов. Известно, что Омар Хайям был астрономом и многие ночи проводил под куполом звездного неба. Поэтому в
его произведениях художественные сопоставления вечных вопросов бытия часто связаны с устройством вселенной:
Как жутко звездной ночью! Сам не свой
Дрожишь, затерян в бездне мировой.
А звезды в буйном головокруженье
Несутся мимо, в вечность по кривой...
Также в философском трактате он писал о том, что «небеса и светила не возникают и не исчезают».
В якутском мировоззрении созерцание звездных светил в темные зимние ночи также естественно, как и поклонение небу. Характерно и то, что образ неба в рубаи Уткина становится символом вечности и незыблемости:
Халлаан халык уорэщн
Хастыы тардыах курдукпут.
Арай, дирин тугэщн
Хомукунун кууспаппыт
[8, с. 144].
Неба богатое учение
Как будто силой вырываем.
Но глубокого дна
Не можем достичь.
Эти и другие рубаи данного тематического плана характеризуются искусным сочетанием якутских народных, а также восточных традиций с идеями философских трудов К. Уткина, обогащенных многовековым общечеловеческим опытом. Поэтому афористические высказывания поэта нередко тяготеют к обобщенно-философскому осмыслению явлений действительности, осмыслению ее сложности и многогранности, как у О. Хайяма. Так же, как рубаи великого восточного мыслителя перекликаются с идеями его трактатов, произведения Уткина являются естественным, художественно оформленным продолжением его философских мыслей. Поэтическая концепция автора воплощается, главным образом, в формах, где антитеза и антитетичность становятся эстетическим и философским принципами.
Своеобразно для рубаи раскрывается тема любви, которая развивается по двум направлениям. Во-первых, раскрывается жизненная устно-философская формула народа «Таптал —
Дьол — Кэскил» («Любовь — счастье — вера в будущее»), которая равняется смыслу жизни человека. Во-вторых, любовь как духовное состояние, как философское понятие. Светлое чувство любви определяется любящими глазами, счастливыми мгновениями, как недоступная звезда, живой цветок и негаснущий огонь. Любовь рождает мир и счастье, красоту и добро, которые, как философские категории духовности, не измеримы временем.
Философские размышления в рубаи поэта истинно по-якутски раскрываются через метафорическое восприятие смены времен года. Многие его четверостишия являются философско-диалектическим проникновением в сущность природы и общества. Пейзаж служит фоном для раскрытия концепции двух начал: человеческого и стихийно-природного. Здесь своеобразие стиля поэта заключается в частом применении олицетворения, благодаря чему достигается выразительность, яркость изображения.
Характерной чертой рубаи О. Хайяма является идейная глубина содержания и логичность формулировок, что мы, в свою очередь, находим и у К.Д. Уткина, как показатель следования основному канону жанровой формы рубаи.
В каждом произведении Уткина соблюдается строфический канон жанровой формы. Однако канонической структуре, где первые две строки являются посылкой, третья — кульминацией, четвертая — выводом, подчиняется меньше половины четверостиший. Но в них находим тот уровень поэтического выражения, на котором рубаи функционирует как явление поэтического искусства. В его рубаи каждая стихотворная строка представляет собой отдельную законченную мысль, но все они объединяются общей идеей, т.е. каждая последующая строка развивает мысль, намеченную в предыдущей, что в конце приводит к обобщению. Нередки случаи, когда первые две мисры (мисра — организующее бейт полустишие) выражают одну мысль, а третья и четвертая — параллельную ей. В результате вырабатывается четкая художественная структура, более близкая к национальному четверостишию. Это своего рода логическая формула, мудрое высказывание в поэтической форме, с тенденцией к афористической лаконичности и отточенности.
Если предположить, что каждая национальная поэзия по-своему интерпретирует твердые формы, придерживаясь при этом двух главных прин-
ципов — классических канонов и своей национальной специфики, то ментальное своеобразие произведений К. Уткина проявляется в ритмике рубаи — семисложнике, перекликающейся с размером якутских народных песен.
Семисложником написаны 98,9% стихотворений, где ритмическое строение выражено четырьмя вариантами: а) 4-3; б) 2-2-3; в) 2-2-1-2; г) 1-3-3. Вариант б) (2-2-3) занимает 72,6% от общего количества семисложных строк. Нужно отметить, что ритмическое строение варианта а) (4-3) в основном используется как заключительная строка в конце произведения [всего 269 строк (26,7%)].
Использование аллитерации в сборнике составляет 56,1%. Аллитерированы всего 570 строк. Наблюдается горизонтальная аллитерация — 73,7%. Начальная рифма в рубаи поэта встречается не часто — 13%. В рубаи Уткина использование рифмы составляет 92,3%. В основном встречается фономорфологическая рифма (82,1%) четырех разновидностей. Также можно увидеть точные рифмы — 1,06% и 11,3%, рифму с усечением — 0,2%, замещением — 3,6%, сложную рифму — 1,7%. Таким образом, в рубаи поэт применяет 6 разновидностей рифмы.
Автор в своих произведениях использует 5 видов рифмовки. Большее количество составляют перекрестные рифмы abab — 63,3%. Также можно увидеть парную схему рифмовки aabb — 11,4%. Опоясывающая рифма abba встречается четыре раза — 1,68%. Канонические рифмы aaba и aaaa встречаются в 4,64% и 18,98% от общего количества соответственно. Преобладание рифмы abab объясняется использованием ритмикосинтаксического параллелизма, как в якутских пословицах и поговорках. Тем самым автор приближает свои произведения к традиционной для якутского стиха форме четверостишия. Таким образом, рифмы выполняют функцию организующих единиц, восходящую к формам малых фольклорных жанров.
Типологическая общность между народными четверостишиями и произведениями К. Уткина проявляется не только в композиции стихотворений, построенных по принципу психологического параллелизма, с взаимодополняющими по своему содержанию бейтами. В некоторой логической структуре, в отборе специфических лексических и образных средств стихи поэта также схожи с национальными четверостишиями.
Весь сборник «Сулумах сулустар» открывает нам философию якутского народа, его этические идеалы, нравственный кодекс, концепцию духовного развития. Основной объединяющей все произведения идеей является стремление сохранить традиции и обычаи народа как залог сохранения его национальной культуры. В целом идейная глубина содержания, логичность формулировок, предельная лаконичность, традиционная для жанровой формы тематика, композиционная структура многих произведений, следование канонам показывают, что перед нами действительно стихотворения в форме рубаи.
Таким образом, общее в произведениях М. Ефимова и К. Уткина в типологическом сходстве с классическими рубаи обнаруживается, прежде всего, на проблемно-тематическом уровне. Во-первых, оно выражается в следовании эстетической концепции, в философской идее и дидактической направленности стихотворений. Во-вторых, оба поэта строго придерживаются строфического канона жанровой формы. Отличие находим в композиции и рифме стихотворений. М. Ефимов придерживается всех принципов классической композиции, где ее четкость подтверждается интонационно-ритмическим движением всего рубаи. Поэт строго следует канонической рифме aaba, типичной для рубаи логической схеме. У К. Уткина, в отличие от М. Ефимова, традиционной структурой написаны меньше половины произведений. Они наиболее близки, на наш взгляд, национальному четверостишию, что подтверждается использованием рифмы abab и семисложной ритмики. Однако у Уткина отмечаем существенные образные параллели со стихотворениями О. Хайяма, раскрывающими тему философского осмысления бытия.
Таким образом, данные произведения подтверждают то, что заимствованные жанровые формы представляют собой особый синтез чужой и национальной культуры. В результате мы можем сказать, что якутские рубаи — своеобразная форма рубаи классического типа.
ЛИТЕРАТУРА
I. Андреева И.И. Древние и средневековые литературы народов СССР. Часть I: Таджикско-персидская поэзия X—XV веков. — Казань: КГУ, 1990. — 182 с.
2. Баимов Р.Н. Великие лики и литературные памятники Востока. Ирано-индо-тюрко-арабоязычные литературные взаимосвязи с древнейших времен. — Уфа: Гилем, 2005. — 498 с.
3. Балданмаксарова Е.Е. Бурятская поэзия XX века: истоки, поэтика жанров. — М.: Компания Спутнике, 2002. — 365 с.
4. Ефимов М. Телкебут туерэ^э. — Якутск: Би-чик, 2002. — 55 с.
5. Максимова П.В. Жанровая типология якутской поэзии: Вопросы эволюции и классификации форм. — Новосибирск: Наука, 2002. — 255 с.
6. Тобуроков Н.Н. Якутский стих. — Якутск: Якутское кн. изд-во, 1985. — 160 с.
7. Уткин К.Д. Самовыбор: парадигма Севера. — Якутск: Бичик, 2004. — 286 с.
8. Уткин К.Д. Сулумах сулустар.— Якутск: Бичик, 2000. — 159 с.
Ключевые слова: якутская поэзия, рубаи, четверостишия, М. Ефимов, К. Уткин, влияние, освоение. Key words: Yakut poetry, rubai, quatrain, M. Efimov, K. Utkin, influence, assimilation.
Tatyana N. Vasilyeva
PECULIARITIES IN ASSIMILATING ORIENTAL ART TRADITIONS: RUBAI IN YAKUT LYRIC POETRY
Literature is a continuously changing art system. It cannot develop in a totally isolated space having no relations with other systems. One of the examples of the relationships between literary systems is shown by the appearance of rubai in Yakut lyric poetry. In this case one can observe both similar typological parallels and original national peculiarities. Thus, the main idea of the study is to show that borrowed genre forms represent a peculiar synthesis of foreign culture and national culture. In conclusion, we would like to suggest that the yakut rubai may be perceived as a peculiar form of the classical rubai.
