CC BY
16УДК 57(091)
DOI: 10.24412/2414-9241-2022-8-194-203
ОСОБЕННОСТИ НАУЧНОГО СООБЩЕСТВА ОПЫТНЫХ СТАНЦИЙ ИНСТИТУТА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ БИОЛОГИИ (НАЧАЛО ХХ ВЕКА)
Опытные станции Института экспериментальной биологии были организованны под Москвой создателем этого института Н.К. Кольцовым. Находясь за пределами города, в сельской местности, они способствовали появлению особого социального пространства, в значительной степени определившего «неформальный» стиль общения их обитателей и нивелировавшего традиционные академические иерархии, в том числе неотделимые от них гендерные предпочтения.
Ключевые слова: подмосковные опытные станции, Н.К. Кольцов, Институт экспериментальной биологии, исследования по генетике, история биологии, гендерные исследования.
Появление загородных биологических станций связано с развитием методик экспериментального исследования и натурного (полевого) наблюдения. Основанный Николаем Константиновичем Кольцовым в 1916 г. и начавший работу годом позднее, Институт экспериментальной биологии (ИЭБ) стал первым в нашей стране научным учреждением, в котором систематически проводились исследования в области генетики. Эти исследования
Мария Александровна Помелова
кандидат биологических наук,
старший научный сотрудник
Института истории естествознания и техники
им. С.И. Вавилова Российской академии наук,
Москва, Россия
e-mail: mpom@ihst.ru
были важной частью экспериментальной биологии — новой научной области, объединявшей представителей различных дисциплин общим, экспериментальным подходом к изучению живого. Еще со времени организации ИЭБ Н.К. Кольцов поставил своей целью начать экспериментальные генетические исследования на животных.
Первые шаги отечественной генетики неотделимы от деятельности Генетической и находившейся неподалеку, в том же Звенигородском уезде, Гидробиологической.
Непосредственным толчком к возникновению станций послужила Октябрьская революция, оставившая без хозяев многие сельские имения, которые были национализированы местными советами. В некоторых таких имениях были организованы совхозы, в других — музеи и опытные станции (Бабков, 1985: 216; Россиянов, 2001: 141-157; Елина, 2008: 487).
В 1919-1925 гг. именно станции, а не городские лаборатории были основным местом проведения научных исследований. Одна из причин заключалась в том, что первоначально ИЭБ занимал всего лишь несколько комнат в отведенном ему здании. Естественно, что в городских условиях вести опыты в сколько-нибудь широких масштабах было затруднительно.
Другая, намного более существенная причина, была связана с условиями жизни в годы Гражданской войны — сильным дефицитом пищи и топлива. Начиная с осени 1918 г. начали чувствоваться — особенно сильно в Петрограде и Москве — разруха и голод: хроника того времени полнится некрологами известных ученых, основной причиной смерти которых становится недоедание.
Кроме этого, для Кольцова драматизм ситуации усугублялся сознанием гибельности «перерыва научных исследований, который неизбежно приведет к распаду сплоченной группы [ученых] и надолго остановит развитие науки в стране» (Архив Российской академии наук (АРАН) Ф. 450. Оп. 4. Д. 1).
Продолжение исследований стало возможным благодаря наличию бывших дворянских поместий — в сельской местности имелось много «свободных» имений, оставленных владельцами и (или) национализированных местными советами. При этом, организуя в экспроприированных частных владениях экспериментальные станции, Кольцов следовал, по собственному признанию, важной культурной миссии, в частности, работы по генетике кур служили не только научным задачам, но и призваны были спасти чисто русские породы. Стремление спасти от уничтожения уникальные породы домашних животных, своеобразными питомниками которых были до революции помещичьи хозяйства, служило для Кольцова дополнительным стимулом к развитию исследовательских работ по генетике сельскохозяйственных животных.
Большое значение для переноса исследований за город имела и доступная методика — для генетических опытов не требовалось сложного оборудования.
Первая генетическая станция Института экспериментальной биологии, начавшая свою деятельность под руководством Н.К. Кольцова, была создана в 1917 г. в Аникове, бывшем имении И.Я. Коншиной в Звенигородском уезде Московской губернии. В связи с увеличением объема исследований в 1925 г. Аниковскую генетическую станцию перевели в бывшее имение — Михалковых — Назарьево Звенигородского уезда, после чего она получила название Центральной генетической станции (ЦГС), специализируясь в области генетики сельскохозяйственных животных.
В Аникове начались работы по изучению менделирования признаков у морских свинок и кур, были заложены основы генетики сельскохозяйственных животных. Именно сюда в августе 1922 г. американский генетик Г.Дж. Меллер привез 30 чистых линий БговорИНа melanogaster, что способствовало началу генетических экспериментов с дрозофилой в нашей стране (АРАН. Ф. 570 Оп. 1 (1920-1939). Д. 7).
В 1919 г. ИЭБ также получил в свое распоряжение еще одну — Гидробиологическую (Гидрофизиологическую) станцию, расположенную в нескольких километрах от Анникова, в результате своеобразной «самонационализации». Сергей Николаевич Скадовский, бывший ученик Кольцова по Московскому городскому народному университету им. А.Л. Шанявского, создал в 1910 г. в принадлежавшем ему и располагавшемся на берегу Москвы-реки владении «Воронцы» частную гидрофизиологическую станцию. С 1913 г. она служила местом летней практики для студентов этого университета. После того как университет был в 1919 г. закрыт, передача станции ИЭБ спасла ее от национализации, а сам Скадовский присоединился к штату сотрудников института, став ее заведующим (Астауров, Рокицкий: 1975: 168).
Звенигородская станция стала летней резиденцией генетической лаборатории Института экспериментальной биологии — «дрозофильщиков». Здесь жили и работали руководитель лаборатории С.С. Четвериков и его семья, а также Б.Л. Астауров, Н.К. Беляев, Е.А. и Н.В. Тимофеевы-Ресовские, Д.Д. Ромашов, Е.И. Балкашина и др.
В 1919-1921 гг. на этих станциях жили и находили пропитание ученые-биологи и их подопытные животные; по-видимому, даже после начала НЭПа эта их роль оставалась значительной, поскольку государственные ассигнования на проведение научных исследований систематически сокращались. Важным фактором для проведения исследований была и дополнительная площадь, имевшаяся на станциях (Козэпапоу, 1997: 213-220; Россиянов, 2001: 141-157).
Зависимость ИЭБ от загородных станций уменьшается лишь после 1925 г., когда институт получает новое здание в Москве. Но даже после обретения институтом собственного здания станции служили местом работы для многочисленных сверхштатных сотрудников и студентов, особенно в летние месяцы.
На станциях царила та же непринужденная и творческая научная атмосфера, что и в ИЭБ; постоянно проводились семинары по генетике.
Случалось так, что, если кто-либо из сотрудников прочел интересную работу в библиотеке в Москве, он сразу же после приезда, в тот же день докладывал о ее содержании всем. После ужина проводились так называемые пятиминутки: на них по очереди каждый должен был рассказать о прочитанном, причем не обязательно в своей области науки. Н.К. Кольцов обычно жил летом на станции вместе с женой, М.П. Садовниковой-Кольцо-вой, и обедал вместе с сотрудниками в столовой, поэтому общение не ограничивалось рамками только научных вопросов.
Грань между научной работой и повседневностью была, по сравнению с городской обстановкой, размыта, что проявлялось и в намного более близких отношениях между исследователями, объединенными как «бытом», так и совместными праздниками и развлечениями. Например, важными событиями, в которых участвовали сотрудники обеих станций, были проводившиеся ежегодно, начиная с 1922 г., «Менделевские праздники», или «Менделевские дни».
Начало Менделевским дням было положено еще в 1922 г., когда 20 июля на Аниковской станции торжественно отпраздновали 100-летний юбилей со дня рождения Г. Менделя. Мен-делевские праздники проводили обычно в конце лета. Сначала делались научные доклады, а затем шла художественная часть. Нередко ставились пьесы, написанные кем-либо из сотрудников. В числе авторов были А.С. Серебровский и А.Н. Промптов, обладавшие не только научными способностями, но и поэтическим даром. На одном из Менделевских праздников поставили пьесу «Последняя мужчина», в которой высмеивалась книга Л.П. Кочетковой «Вымирание мужского пола в мире растений, животных и людей», которая связывала будущее человечества с партеногенетически размножающимися женщинами. Роль «последней мужчины» играл автор пьесы, заключенный в клетку
А.С. Серебровский, — по одному этому можно судить о характере отношений между преподавателями и студентами, свободных от какой бы то ни было субординации.
Таким образом, на станции сочетались большая наука, хороший научный тонус и непринужденная товарищеская атмосфера, объединявшая всех работавших независимо от научных рангов.
Царившая на станциях «непринужденная товарищеская атмосфера», о которой пишут работавшие там Б.Л. Астауров и П.Ф. Рокицкий (Астауров, Рокицкий, 1975: 168), во многом определялась удаленностью от города и городской жизни: в условиях тогдашнего сообщения требовался не один час, чтобы добраться до станций из Москвы.
В 1925 г. ученики Четверикова организовали так называемый «Дрозсоор» — семинар, шутливое название которого расшифровывалось как «совместное орание дрозофильщиков». Его неформальные заседания проходили первоначально на Гидробиологической станции в «Воронцах» (Астауров, Рокицкий, 1975). Свободный от условностей и часто «излишней» вежливости стиль заседаний нес на себе отчетливый отпечаток жизни на опытных станциях, во многих отношениях отличавшейся от жизни в городе. Продолжавшиеся зимой заседания «Дрозсо-ора» в Москве, посвященные реферированию литературы и обсуждению генетических и биологических проблем, оставались столь же непринужденными, что и летом.
Однако в городе не действовал фактор «естественной изоляции» и требовались специальные условия, которые позволили бы группе поддерживать как присущий ей характер обсуждений, так и свою независимость. Чтобы сделать заседания неформальными, их устраивали не в институте и не в университете, а на частных квартирах; для приема новых членов требовалось единогласное тайное голосование группы. Все это стало выглядеть подозрительным после начала сталинской «культурной революции» в 1928 г. Вслед за арестом С.С. Четверикова и высылкой его из Москвы летом 1929 г., причина чего до сих пор не вполне
ясна, семинар и группа прекратили существование. По-видимому, неформально организованные группы исследователей были в новых политических условиях особенно уязвимы, оказываясь в еще менее «выгодном» положении, чем традиционные, академические и университетские, структуры. Примечательно, что когда в 1934 г. Д.Д. Ромашов и Н.П. Дубинин продолжили коллективные исследования, то созданная ими эволюционная бригада функционировала уже не как неформальный коллектив, а как отдел ИЭБ (Козэпапоу, АугШзкауа, 2015: Р. 15-24.).
Радикальное изменение характера, самого «духа» сообщества не совпадает с формальной хронологией существования станций. Несмотря на то, что Генетическая станция была в 1924 г. передана из ведения ИЭБ в Опытный отдел Наркомата земледелия, а в 1925 г. переехала в деревню Назарьево, сотрудники института, в том числе внештатные, продолжали не только работать летом на станции, но и придерживаться прежних привычек и стиля жизни. С другой стороны, хотя станция в «Воронцах» сохранялась еще долгое время за институтом (позднее она будет передана в МГУ), жизнь ее необратимо меняется после распада группы Четверикова.
В то же время возникновение станций рассматривается нами как фактор, способствовавший преодолению гендерного неравенства. Историки науки неоднократно обращали внимание на феномен «невидимости» женщин в экспериментальном естествознании начала XX в. Женщины участвовали в научной работе преимущественно в качестве лаборанток, технических сотрудниц, обеспечивавших занятия студентов, а также как жены и подруги ученых, поддерживавшие и вдохновлявшие их в творческих занятиях (КоэзИег, 1993: 325-341). Установившиеся в городе иерархии научной жизни размывались в условиях загородных научных станций, обеспечивая женщинам возможность полноправного участия в научной деятельности. В этом смысле деятельность загородных генетических станций ИЭБ особенно интересна, поскольку с момента их организации
женщины работали на них в качестве самостоятельных исследовательниц, а не помощниц мужчин. Так, в развитие направления, намеченного в 1920-е гг. С.С. Четвериковым и ставшего впоследствии основой эволюционной и популяционной генетики, важный вклад внесли первые отечественные женщины-генетики: Елизавета Ивановна Балкашина, Елена Александровна Фидлер (с 1922 г. Тимофеева-Ресовская) и Зоя Сафрониевна Никоро.
Важным фактором, уравнивавшим профессоров, молодых преподавателей и студентов, стала установившаяся на станциях атмосфера непринужденного, неформального общения. По воспоминаниям З.С. Никоро: «Центральная генетическая станция была в своем роде уникальным научным учреждением, я больше так хорошо организованных учреждений не видела, где царили мир и дружба, горячий интерес к науке, прекрасная организация научной работы и высокая продуктивность при полном отсутствии формальной дисциплины» (Никоро, 2005: 67-73).
Колоритные эпизоды из жизни обитателей этих станции описаны также работавшим на ней генетиком Н.В. Тимофеевым-Ресовским (Тимофеев-Ресовский, 1993: 396).
Особое внимание хотелось бы обратить на то, что стиль жизни научного сообщества биологических станций способствовал формированию нового статуса женщин-ученых, возникновению коллективистского этоса и прочных «горизонтальных» связей. Предписать обитательницам и обитателям станций, вдохновляемым ценностями совместной работы, следовать предлагаемой руководителем программе было практически невозможно — важнейшие цели исследования определялись в ходе совместных обсуждений, ломавших как традиционную академическую субординацию, так и гендерные иерархии и перегородки.
Список литературы
Астауров Б.Л., Рокицкий П.Ф. Николай Константинович Кольцов. М.: Наука, 1971. 168 с.
Бабков В.В. Московская школа эволюционной генетики. М.: Наука, 1985. 216 с.
Елина О.Ю. От царских садов до советских полей. История сельскохозяйственных опытных учреждений XVIII - 20-е годы ХХ века. В 2 т. М.: Эгмонт-Россия, 2008. Т. 1. 479 с.; Т. 2. 487 с.
Никоро З.С. Из жизни Центральной генетической станции // Природа. 2005. № 3. С. 67-73.
Тимофеев-Ресовский Н.В. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука, 1993. 396 с.
Россиянов К.О. Институт экспериментальной биологии Н.К. Кольцова и возникновение генетики в Советском Союзе, 1917-1925 // Научное наследие Л.Я. Бляхера и его развитие на современном этапе. К 100-летию со дня рождения (сборник статей). М.: ИИЕТ РАН, 2001. С. 141-157.
Rossiianov К. Experimental Stations and the Emergence of the Soviet Genetics Community, 1917-1925 // Journal of the Swedish Seed Association. 1997. Vol. 107. P. 213-220.
Rossiianov К., Avrutskaya Т. Rethinking Russian Studies on the Genetics of Natural Populations // The Mendel Newsletter. 2015. № 20. Р. 15-24.
Rossiter M.W. The Matthew/Matilda Effect in Science // Social Studies of Science. 1993. V. 23. P. 325-341.
THE EMERGENCE OF THE EXPERIMENTAL STATIONS OF THE INSTITUTE OF EXPERIMENTAL BIOLOGY AND THEIR SCIENTIFIC COMMUNITY (THE EARLY 20TH
CENTURY)
Maria A. Pomelova
PhD in Biology, Senior researcher,
S.I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology of the Russian Academy of Sciences, Mоscow, Russia; e-mail: mpom@ihst.ru
The experiment stations of the Institute of Experimental Biology were set up by Nikolai Koltsov, the founder and director of the Institute, in the vicinity of Moscow. Located in the countryside, the experiment stations fostered a special social space with strong informal social bonds between its inhabitants. Defying traditional academic hierarchies and the accepted patterns and style of communication helped overcome the gender bias that was entrenched in the scientists' life in the city.
Keywords: experimental stations, Nikolai Kol'tsov, Institute of Experimental Biology, genetic research, history of biology, gender studies.
