CC BY
47
9. Липгарт А.А. Основы лингвистической поэтики. Москва, КомКнига, 2006.
10. Задорнова В.Ю., Матвеева А.С. Роль и место образных парадигм в лингвопоэтическом анализе поэтических текстов. Вестник СамГУ. 2014; № 5 (116). Available at: http://cyberleninka.rU/article/n/rol-i-mesto-paradigm-obrazov-v-lingvopoeticheskom-analize-stihotvornyh-tekstov
11. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Москва, Наука, 1987.
12. Виноградов В.В. Стиль. Теория художественной речи. Поэтика. Москва: АН СССР 1963.
13. Pryor S. Yeats and futurity. Essays in criticism. Oxford univ. press. England. 2018; Vol. 68, № 3: 327 - 348.
14. Salma U. East-west literary imagination: cultural exchange from Yeats to Morrison. Transnational literature. Flinders univ. Humanities research center, Australia, 2018; Vol. 10, № 2.
15. Allison J. William Butler Yeats. The Oxford Encyclopedia of British Literature. Oxford University Press, 2006; № 1: 355 - 363.
16. McAlindon T. Yeats and mutability tradition. Cambridge quarterly. Oxford univ. press. England, 2018; Vol. 47, № 3.
16. McAlindon T. Yeats and mutability tradition. Cambridge quarterly. Oxford univ. press, England, 2018; Vol. 47, № 3: 243.
17. Brearton F. Yeats, dates and Kipling: 1912, 1914, 1916. Modernist cultures. Edinburg univ. press, Scotland, 2018; Vol. 13, № 3: 305 - 322.
18. McDonald P. Yeats's early lakes isles. Review of English studies. Oxford university press. England, 2019; Vol. 70, № 294: 312 - 331.
19. Савова М.Р Выразительность. Педагогическая речь: Словарь-справочник. Москва, 1998.
20. Федоров А.В. Очерки общей и сравнительной стилистики. Москва, 1971.
21. Калыгин В.П. Языкдревнеирландской поэзии. Москва: Редакция УРСС, 2003.
22. Белунова Н.И. Интегрирующая функция лексико-синтаксических повторов в текстах публицистического стиля. Текстовые реализации и текстообразующие функции синтаксических единиц: межвузовский сборник научных трудов. Ленинград, 1988.
References
1. Yakobson R.O. Lingvistika ipo'etika. Strukturalizm: plyusy i minusy. Moskva: Progress, 1975.
2. Vinogradov V.V. Stil'. Teoriya hudozhestvennojrechi. Po'etika. Moskva AN SSSR, 1963.
3. Ruzha O.A. K voprosu o leksicheskoj organizacii teksta: opyt chteniya rasskaza I. Bunina "Sosny". Vestnik filologicheskogo fakul'teta Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. 2017; № 45: 126 - 138.
4. Schepalina V.V. Avtorskie epitety v dramaturgii A. Kazoni: osobennosti funkcionirovaniya i problema perevoda. Nauchnyj dialog. 2018; № 12: 195 - 205.
5. Bolotnova N.S. Variativnost' idiostilya publichnoj yazykovoj lichnosti v mediatekstah raznyh zhanrov. Sibirskij filologicheskijzhurnal. Novosibirsk, 2015, № 1: 150 - 158.
6. Kazakova Yu.K., Shastina E.M. Mifopo'eticheskij kontekst 'E. Kanetti i P. Platonova. Istanbulkultir Univ. Tureckij onlajn-zhurnal dizajna, iskusstva i kommunikacii. 2016; Vol. 6: 2891 - 2897.
7. Korychankova S. Yazykovoe oformlenie obrazov prirody v po'eticheskih tekstah V.S. Solov'eva. 12-ya Mezhdunarodnaya nauchnaya konferenciya po aktual'nym voprosam prepodavaniya russkogo yazyka: Brno, Cheshskaya Respublika: Masarikova Universitet, 2016: 194 - 202.
8. Erofeeva I.V. Modelirovanie leksiko-semanticheskogo polya "intellekt" v russkom perevode romana Germana Gesse "Stepnoj volk". Sovremennye metody prepodavaniya russkogo yazyka. Iran, 2018; T. 8, № 9: 55 60.
9. Lipgart A.A. Osnovy lingvisticheskoj po'etiki. Moskva, KomKniga, 2006.
10. Zadornova V.Yu., Matveeva A.S. Rol' i mesto obraznyh paradigm v lingvopo'eticheskom analize po'eticheskih tekstov. Vestnik SamGU. 2014; № 5 (116). Available at: http:// cyberleninka.ru/article/n/rol-i-mesto-paradigm-obrazov-v-lingvopoeticheskom-analize-stihotvornyh-tekstov
11. Karaulov Yu.N. Russkijyazyk iyazykovaya lichnost'. Moskva, Nauka, 1987.
12. Vinogradov V.V. Stil'. Teoriya hudozhestvennoj rechi. Po'etika. Moskva: AN SSSR, 1963.
13. Pryor S. Yeats and futurity. Essays in criticism. Oxford univ. press. England. 2018; Vol. 68, № 3: 327 - 348.
14. Salma U. East-west literary imagination: cultural exchange from Yeats to Morrison. Transnational literature. Flinders univ. Humanities research center, Australia, 2018; Vol. 10, № 2.
15. Allison J. William Butler Yeats. The Oxford Encyclopedia of British Literature. Oxford University Press, 2006; № 1: 355 - 363.
16. McAlindon T. Yeats and mutability tradition. Cambridge quarterly. Oxford univ. press. England, 2018; Vol. 47, № 3.
16. McAlindon T. Yeats and mutability tradition. Cambridge quarterly. Oxford univ. press, England, 2018; Vol. 47, № 3: 243.
17. Brearton F. Yeats, dates and Kipling: 1912, 1914, 1916. Modernist cultures. Edinburg univ. press, Scotland, 2018; Vol. 13, № 3: 305 - 322.
18. McDonald P. Yeats's early lakes isles. Review of English studies. Oxford university press. England, 2019; Vol. 70, № 294: 312 - 331.
19. Savova M.R. Vyrazitel'nost'. Pedagogicheskaya rech': Slovar'-spravochnik. Moskva, 1998.
20. Fedorov A.V. Ocherki obschej i sravnitel'noj stilistiki. Moskva, 1971.
21. Kalygin V.P. Yazykdrevneirlandskojpo'ezii. Moskva: Redakciya URSS, 2003.
22. Belunova N.I. Integriruyuschaya funkciya leksiko-sintaksicheskih povtorov v tekstah publicisticheskogo stilya. Tekstovye realizacii i tekstoobrazuyuschie funkcii sintaksicheskih edinic: mezhvuzovskij sbornik nauchnyh trudov. Leningrad, 1988.
Статья поступила в редакцию 30.03.21
УДК 811.161.1
Baranova M.S., postgraduate, Far Eastern Federal University, Vladivostok, E-mail: baranova_rita1996@mail.ru
FEATURES OF NARRATIVE AND SYNTAX IN THE YU.P KAZAKOV'S STORY "THE CANDLE". The article presents an analysis of Yu.P. Kazakov's story "The candle", the main goal of which is to outline features of the narrative and syntax of this story as an example of lyric prose. In the course of the work on the analysis, the following features of the narrative structure of "The candle" are identified: 1) the narrator in the text can be defined as diegetic, since it has an explicit expression, since the narration is from the 1st person; 2) the story is an oral story of the speaker; 3) the dictum plan of the story is not very diverse, while the modus one has a more interesting expression, represented by the emotional assessments of the narrator. These narrative features affect the syntax of the story: it acquires colloquial features. The following colloquial features are highlighted in the text: 1) inversion of some constructions; 2) an abundance of rhetorical figures; 3) the author's use of complex sentences with clauses, assignments, etc.
Key words: Yu.P. Kazakov, text syntax, narrative, narrator, narrative structure.
М.С. Баранова, аспирант, Дальневосточный федеральный университет, г. Владивосток, E-mail: baranova_rita1996@mail.ru
ОСОБЕННОСТИ НАРРАТИВА И СИНТАКСИСА В РАССКАЗЕ Ю.П. КАЗАКОВА «СВЕЧЕЧКА»
В статье представлен анализ рассказа Ю.П. Казакова «Свечечка», главная цель которого - обозначить особенности нарратива и синтаксиса данного рассказа как образца лирической прозы. В ходе работы по анализу были выделены следующие черты повествовательной структуры «Свечечки»: 1) нарра-тор в тексте может быть определен как диегетический, т.к. он имеет эксплицитное выражение, поскольку повествование ведется от 1-го лица; 2) повествование представляет собой устный рассказ говорящего; 3) диктумный план рассказа не очень разнообразен, тогда как модусный имеет более интересное выражение, представленное эмоциональными оценками рассказчика. Данные повествовательные особенности влияют на синтаксис рассказа: он приобретает черты разговорности. В тексте были выделены следующие разговорные черты: 1) инверсированность некоторых построений; 2) обилие риторических фигур; 3) использование автором сложных предложений с придаточными цели, уступки и т.д.
Ключевые слова: Ю.П. Казаков, синтаксис текста, нарратив, нарратор, повествовательная структура.
В филологии за Ю.П. Казаковым закрепилось звание лирического прозаика. Такой точки зрения придерживается А.Н. Чекулина в работе «Лирическая проза Юрия Казакова (проблематика и жанровые особенности) [1]. Чекулина от-
мечает, что Казаков вобрал в себя традиции Л.Н. Толстого, И.А. Бунина, А.П. Чехова. Так, например, исследовательница считает, что изображать душевные переживания героев Казаков научился именно благодаря Толстому
Игорь Кузьмичев, автор биографии Казакова, также обращает внимание на лиричность прозы писателя и называет монолог героя в рассказе «Свечечка» «лирическим» [2]. Такую же точку зрения на творческую манеру Казакова высказала Е.В. Падучева в работе «Семантические исследования», назвав рассказ «Свечечка» «образцом лирической повествовательной формы» [3, с. 212]. В этой же работе при исследовании связи между нарративом и лирикой Падучева обратила внимание на одно принципиальное различие между двумя этими формами: в лирике лирический герой обязательно присутствует в мире, который порождается текстом, а в нарративе присутствие повествователя только факультативно [там же, с. 209]. Однако никто из исследователей не останавливался на повествовательной структуре данного рассказа подробно.
Все вышесказанное определяет новизну нашей работы. Что касается актуальности, то она обусловлена тем, что изучение художественного текста в лингвистическом аспекте на сегодняшний день все больше интересует исследователей. Особенное внимание в современных работах уделяется нарративной структуре произведений, т.к. ее анализ позволяет сделать вывод об особенностях текстовой идентичности того или иного автора.
Итак, предметом нашего исследования стали особенности лирического нарратива и синтаксиса рассказа Казакова «Свечечка», а целью - последовательный анализ этих особенностей и связь их с замыслом автора. Для осуществления цели нами были выделены следующие задачи: 1) проанализировать образ повествователя; 2) исследовать особенности сюжета рассказа; 3) разделить текст на композиционные типы речи и последовательно рассмотреть каждый из них; 4) выделить особенности синтаксиса. Основными методами исследования стали следующие: метод нарративного анализа, интерпретационный анализ художественного произведения и синтаксический анализ текста. Практическая значимость работы состоит в том, что полученные сведения можно использовать как базу для дальнейшего изучения творчества Казакова, а также как учебный материал в курсах «Русская литература XX в.» и «Синтаксис художественного текста».
Начнем с анализа повествовательной структуры рассказа. Целесообразным представляется начать с фигуры говорящего или нарратора, т.к., с точки зрения Падучевой, художественный текст есть речевое произведение, поэтому он должен в первую очередь быть охарактеризован субъектом речи [3, с. 201]. В данном тексте к говорящему правомерно применить термин «рассказчик», а не «повествователь», т.к., как пишет Шмид, повествователь обыкновенно играет в тексте нейтральную роль и отождествляется с образом автора [4, с. 64]. Б.О. Корман писал, что «повествователь - это носитель речи, не выявленный, не названый, растворенный в тексте», а рассказчик - «носитель речи, открыто организующий своей личностью весь текст» [5, с. 33]. Рассказчик в «Свечечке», несомненно, наделен автобиографическими чертами: у Казакова в действительности был сын Алеша, с которым они проживали на даче в амбрамцевском доме.
Итак, нарратор в данном рассказе по традиционной типологии является диегетическим нарратором: он персонифицирован и присутствует в плане повествуемой истории, рассказывая о самом себе и взаимодействуя с другими героями. С этим типом нарратора связано повествование от 1-го лица, соответственно, форма такого повествования называется перволичной.
Необходимо отметить, что диегетический нарратор, по мнению В. Шмида, распадается на две функциональные инстанции: «повествующее я» и «повествуемое я» [4, с. 81]. Исследователь отмечает, что в мир повествования входит только более раннее «повествуемое я» нарратора. Что касается нарратора как повествующей инстанции, он остается вне рамок повествуемого мира [там же, с. 82]. Шмид пишет, что нарратор становится персонажем лишь тогда, когда о нем повествует «нарратор более высокой ступени», а персонаж может стать нарра-тором, только когда он приобретает функцию «вторичного нарратора» [там же]. Данное высказывание означает, что повествователь в рассказе «Свечечка» одновременно есть «повествующее я», которое является «я-повествуемым», т.е. он совмещает в себе функцию «нарратора более высокой ступени» и «вторичного нарратора». Проблема разграничения двух инстанций, как отмечает Шмид, сложна, т. к. они могут быть связаны как физическим, так и психологическим единством [там же, с. 95]. В «Свечечке» «повествующее я» - герой, который вспоминает свое прошлое и рассказывает о «повествуемом я». «Повествующее я» также создает свою точку зрения на сына и происходящие с ними события.
Е.В. Падучева отмечает, что в лирической форме обязательно присутствие адресата: внешнего и внутреннего. Если внешний адресат предполагает читателя, то внутренним адресатом в рассказе Казакова «Свечечка» оказывается ребенок, сын рассказчика Алеша. Этот адресат выступает в рассказе как персонаж 2-го лица. Падучева отмечает мотивировку употребления данной формы: «человеку рассказывают о событиях, которых он был участником или свидетелем, но смысла которых не понимал». Однако исследовательница подмечает и одну существенную тонкость: выросшего ребенка в настоящем времени рассказа говорящий не предполагает, т.к. обращение «ты» имеет тот же возраст, что и в текстовом времени рассказа [4, с. 212]. Данную точку зрения мы разделяем не совсем: в тексте рассказа есть определенные темпоральные локализаторы, которые позволяют предположить, что между описываемыми в рассказе событиями и монологом рассказчика пролегает существенный промежуток времени: на это указывают следующие темпоральные локализаторы: «А страсть тогда была у тебя одна: автомашины!» [6, с. 267], «До сих пор простить себе не могу,
что, сердясь на тебя, так долго смотрел какую-то скучную передачу!» [там же, с. 278].
Для того, чтобы осуществить цель нашего исследования, необходимо проанализировать сюжет рассказа «Свечечка», т.к., по словам М.Ю. Сидоровой, термин «сюжет» является важным звеном в анализе художественных произведений как с лингвистической, так и с литературоведческой точки зрения [7, с. 90]. В литературном энциклопедическом словаре дается следующая характеристика термина «сюжет»: он в произведении представляет предметную сторону повествования и является важнейшим для писателя способом обобщить свою мысль, с его помощью автор может выразить осмысление «реальных характерностей жизни» [8, с. 431]. Сюжет в данном рассказе представлен потоком воспоминаний рассказчика, но все-таки в нем можно выделить некоторую цепь событий: рассказчик с сыном Алешей отправляется в «аспидную черноту ноябрьского вечера» на прогулку к реке [6, с. 267]; параллельно ходьбе рассказчик размышляет о важности отчего дома и вспоминает события еще более раннего прошлого. После того как герои достигают конечного пункта своей прогулки - реки, рассказчик решает закурить и скоро обнаруживает пропажу Алеши. Когда он после нескольких страшных минут находит сына, он ругает его, и, обиженные друг на друга, они отправляются домой, где примиряются во время игры с машинками, а позже совершают свой ежевечерний ритуал со свечой. Заканчивается рассказ воспоминаниями говорящего о его скитаниях на Севере. Таким образом, диктумный план в рассказе, как подобает лирической прозе, не очень разнообразен, но модусный план, проявляющийся через вводные слова и конструкции, частицы и оценочные выражения, передающие читателю эмоции рассказчика, оказывается достаточно выразительным. Например: «Горько это сынок, горько, когда нету у тебя отчего дома! [там же, с. 272].
Основным композиционным приемом рассказа является антитеза. Противопоставляются образы отца и сына. Это противопоставление, во-первых, основано на возрасте героев, из этого вытекает разница в их характерах: рассказчик замечает в сыне легкость и радость, которых лишен сам («Ведь чем ты старше, тем короче дни и страшнее тьма» [там же, с. 269]). Во-вторых, важной разницей является отсутствие «отчего дома» у говорящего: «Так вот, милый, у тебя-то есть дом, а у меня...» [там же, с. 271]. В-третьих, в силу, опять же, возраста Алеша устремлен вперед, прочь от отца, тогда как рассказчик весь направлен на сына («Куда, в какие прекрасные края ехал ты в своем воображении? Я останавливался в ожидании, пока далекая твоя, неведомая мне дорога кончится, когда приедешь ты куда-нибудь и мы пойдем с тобой дальше» [там же, с. 268]).
Но противопоставляются не только герои: в рассказе существует также противопоставление между домом говорящего и сына и остальным миром. Дом героев представляется «большим», «светлым» и «теплым» [там же, с. 267], тогда как за окнами «ноябрьская тьма», ветер и «печальный голый шум» леса. Становится понятно, что в жизни рассказчика дом и связанное с ним ощущение семьи играют важную роль. Всего в тексте встречается 41 упоминание слова «дом» в разных формах и однокоренных с ним словах: «дома», «домой», «к дому», «дома» и т.д. Именно вокруг дома строится сюжет произведения: герои сначала покидают его, а потом возвращаются. Показателен также финал рассказа, когда герой вспоминает случай, произошедший с ним на Севере во времена «одиноких скитаний». Он тогда заблудился и чудом вышел на «желтый огонек» какого-то дома. И, как он говорит, ему сразу стало хорошо, потому что ему почудились какие-то люди с их разговорами, тепло и свет [там же, с. 283]. Таким образом, мир вдали от дома и людей предстает перед рассказчиком темным и печальным. Вот почему он так стремится скорее вернуть себя и сына обратно под крышу.
Из этого противопоставления вытекает более общее противопоставление света и тьмы. Рассмотрим образ света, т.к. наряду с домом это ведущий образ рассказа - употребление однокоренных с ним слов встречается в тексте 16 раз («светлее», «светит» и т.д.). В энциклопедии символов Биддермана читаем, что свет - «символ божественности, духовного элемента, который после первозданного хаоса тьмы пронизал мировое пространство» [9, с. 238]. Этот образ тесно сопряжён с образом свечи. Свеча же - проводник божественного света. В этом рассказе Казакова у рассказчика и его сына существует своеобразный ритуал: каждый вечер перед сном отец приносит в комнату ребенка свечу, которую тот должен задуть. Но ласковое обращение «свечечка», служащее названием произведения, конечно, связано не только с этим. Свечечка для говорящего - это его маленький сын, именно его присутствие рядом сообщает жизни рассказчика смысл и отвлекает от мрачных мыслей. Отношения отца и сына достигают онтологического масштаба: они уже не просто конкретная семья, они становятся воплощениями архетипов Отца и Сына. На правомерность такой трактовки указывает сам текст произведения: «Озаренный свечой, ты сиял... взлохмаченный пух белых волосиков нимбом окружал твою голову, и мне на миг показалось, что ты прозрачен...» [6, с. 281]. Сравнение «волосиков» ребенка с нимбом добавляет образу ребенка черты святости.
Вторая часть нашего анализа посвящена синтаксису рассказа «Свечечка». Для того, чтобы наиболее полно проанализировать рассказ с этой точки зрения, мы вслед за Е.А. Иванчиковой, предложившей в работе «Синтаксис художественной прозы Достоевского» новый опыт по типологии композиционно-синтаксических форм в текстах этого писателя [10, с. 110.], решили также разделить текст на композиционные типы речи. В «Свечечке» нами были выделены следующие типы речи: 1) повествование рассказчика о событиях прошлого с элементами
рассуждения; 2) описания окружающего пространства; 3) диалог рассказчика с сыном, который происходит во время «того вечера».
Синтаксис всего рассказа характеризуется разговорностью. В тексте «Свечечки» во всех выделенных нами композиционных типах присутствуют следующие приметы разговорного стиля: употребление дискурсивных слов, в основном частиц («так вот», «вот», «ну», «а в общем», «и вот» и др.); инверсия («И сходни перебросили, и сошли мы на берег, а на берегу уж ждал отец моего приятеля, и тут же лошадь стояла, запряженная в телегу» [там же, с. 272]). Кроме того, в рассказе нередко употребляются риторические вопросы и восклицания: «Такая тоска забрала меня в тот вечер, что не знал я, куда и деваться - хоть вешайся!» [там же, с. 267], «И откуда знать, почему нам так тоскливо в ноябре?» [там же, с. 270]. В композиционном типе речи «диалог» можно также увидеть графическую обозначение пауз: «Погоди, сделаем мы кормушку у тебя под окном, и станут к тебе прилетать разные синички, поползни, дятлы... Ну, а то, что деревья сегодня кажутся мертвыми, то это просто от моей тоски...» [там же]. Для выражения экспрессии Казаков использует и интонационное расчленение фразы в соединении с восклицанием: «Но и ранняя осень хорошо: тихо светит солнце, по утрам туманы, стекла в доме запотевают - а как горели клены возле нашего дома, какие громадные багряные листья собирали мы с тобой!» [там же, с. 269].
Повествование рассказчика тесно связано с его рассуждениями. В этом типе речи наряду со сложносочиненными предложениями присутствуют сложноподчиненные предложения с придаточными цели, причины, следствия, уступки. Пример: «Я уж потерял всякую надежду выйти к жилью, но не это меня угнетало, - хоть кругом на сотни километров были глухие леса! - а угнетало то, что все было мокро, под ногами чавкало...» [там же, с. 283].
Присутствие признаков разговорности в повествовательном контексте свидетельствует о том, что эти воспоминания представлены в устной форме, т.е. отец в форме монолога рассказывает сыну о событиях, которые некогда в прошлом с ними произошли. Однако повествование в рассказе не всегда ведется от формы 1-го лица единственного числа. В нескольких случаях форма единственного числа меняется на форму множественного. Во-первых, местоимением «мы» повествователь объединяет себя и сына ( «Ведь у нас с тобой есть теплый дом и свет.... [там же, с. 270]»). Во-вторых, появляется форма множественного числа в момент размышления рассказчика о жизни, тогда «мы» расширяется, оно уже обозначает не только героя и его сына, но всех людей: «И откуда знать, почему нам так тоскливо в ноябре? Почему так жадно ездим мы на концерты, в гости друг к другу, почему так любим огни, лампы?» [там же]. В-третьих, «мы» в рассказе встречается в момент описания поездки рассказчика домой к его другу: «И взвалили мы все свои чемоданы и рюкзаки на телегу...» [там же, с. 272]. Все это указывает на то, что говорящий стремится слиться с другими героями, т.к. его страшит одиночество, а тьма и отсутствие света, который появляется в момент встречи с людьми, прогоняют из его сердца печаль.
По мнению Е.В. Падучевой, лирическая форма обыкновенно характеризуется «речевым употреблением глагольных форм», следовательно, базовое время для нее - настоящее [3, с. 211]. Однако в данном рассказе повествование идет в формах прошедшего времени. Время в тексте выражено при помощи форм предикатов и темпоральных локализаторов. Последние, однако, лишены конкретных рамок: так, герои отправляются на прогулку «ноябрьским вечером», а рассказчик со своим приятелем едет к нему в дом «весной». Такое отсутствие конкретности лишь усиливает ощущение абстрактности происходящего и делает героев еще более похожими не на реальные лица, а на обобщенные типы. Похожее отсутствие конкретных темпоральных локализаторов мы наблюдали в новелле «Двое в декабре» [11]. На основании этого можно предположить, что в этом избегании временной конкретности заключается особая творческая манера Казакова.
Предикаты в данном тексте представлены в основном в формах СВ прошедшего времени, это базовое время для традиционного нарратива («Я вышел
Библиографический список
на крыльцо поглядеть... Тогда мы с тобой оделись потеплее и пошли погулять» [6, с. 267]). Е.В. Падучева в главе «Время в тексте» приводит следующее правило семантики вида: «соположенные или сочиненные формы СВ выражают последовательные события» [3, с. 362]. Но иногда встречаются формы СВ + НСВ, которые в рассказе обозначают будущее время (например, когда отец обращается к сыну и размышляет о его будущем: «Так и ты уедешь когда-нибудь из отчего дома и долго будешь в отлучке.»). Примечательно, что герой не думает в данных формах о своем личном будущем, это может указывать на то, что рассказчик не мыслит грядущее без сына. Композиционный тип «описание», представленный в данном рассказе, связан с монологическими высказываниями рассказчика, обращенными к сыну. Рассказчик относится к ребенку с большой теплотой, это видно на примере обращений: «милый», «малыш», «братец ты мой», «Алешка» и др. Любовь к мальчику иллюстрирует также фрагмент пропажи Алеши и прощание перед сном, когда рассказчик крестит сына, заботливо укрывает одеялом и нежно гладит волосы ребенка [6, с. 282]. В единении с сыном говорящий обретает гармонию и спокойствие. Однако мальчик растет, уже появляются в нем черты взрослого: так, в момент задувания свечи, рассказчик обращает внимание на то, что на лице малыша промелькнула «некая таинственная тень», будто от желания остановить мгновение [там же, с. 282]. В рассказе мы видим образ только маленького ребенка, но, т.к. текст обращен в ретроспективу, сын героя, скорее всего, уже успел подрасти.
Что касается строения предложений с описанием, то они могут быть выражены следующими формулами: «где находилось что и какое», или «что было какое», «как было что». Пример: «А за окнами давно уже стояла ноябрьская тьма...» [там же, с. 267].
Третий композиционный тип речи, выделенный нами в рассказе, - диалог рассказчика с сыном. Шмид писал, что «во всех словесных проявлениях персонажей» нарратор также демонстрирует себя, т.к. именно он осуществляет подбор слов героев [4, с. 76]. Реплики сына рассказчика передают его детский взгляд на мир или то, каким его представляет нарратор. В словах Алеши он сознательно допускает ошибки: например, о себе самом мальчик говорит во втором лице, а не в первом («Хочешь кататься на настоящей машине!», «Хочешь далеко!»), видимо, копируя слова отца, который так к нему обращается. Ребенок также искажает форму прошедшего времени: «Ждаль-ждаль!». Именно сын называет ласково свечу «Све-е-ечечка», и такая форма впоследствии становится названием для всего рассказа.
Таким образом, проведенный анализ «Свечечки» показал, что нарратор в данном рассказе может быть определен как диегетический, т.к. он персонифицирован, и именно через призму его воспоминаний читатель погружается в мир произведения, наблюдает за общением героев и их действиями. В тексте диктумный план не слишком разветвлен, зато модусный, представленный чувствами рассказчика, оказывается более разнообразным, что соответствует особенностям лирической прозы. Содержание рассказа обусловливает его форму: т.к. «Свечечка» представлена как устный рассказ говорящего, синтаксис ее приобретает черты разговорности. Главная тема произведения - отношения отца и сына и свет, который они приносят в жизнь героя. Это находит отражение в повествовательной структуре: отец стремится слиться с сыном в будущем, описывая их планы, он использует местоимение «мы» и предикаты формы 2-го лица множественного числа. В своих же воспоминаниях говорящий одинок и несчастен. Отсутствие конкретных временных локализаторов расширяет границы произведения. В рассказе также нет указаний на конкретное место действия (подобное отсутствие наблюдалось в новелле Казакова «Двое в декабре»). С помощью этого приема рассказ приобретает новые масштабы: это уже отношения не только конкретных отца и сына, а вечных архетипических образов, издавна существующих в культуре.
Проведенный анализ раскрывает новые исследовательские горизонты: так, интересным представляется рассмотреть повествовательные структуры в тех текстах Казакова, в которых главным действующим лицом является животное, а не человек (например, рассказ «Тедди»).
1. Чекулина H.A. Лирическая проза Юрия Казакова: проблематика и жанровые особенности. Диссертация ... кандидата филологических наук. Ташкент, 1983.
2. Кузьмичев И. Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование. Москва, 2012.
3. Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вила в русском языке; Семантика нарратива). Москва: Языки русской культуры, 1996.
4. Шмид В. Нарратология. Москва: Языки славянской культуры, 2003.
5. Корман Б.О. Избранные труды по истории и теории литературы. Ижевск: Издательство Удмурдского университета, 1972.
6. Казаков Ю.П. Тихое утро: Рассказы. Санкт-Петербург: Издательская группа «Лениздат», 2014.
7. Сидорова М.Ю. Модусно-диктумный характер сюжета как основа для соединения лингвистических и литературоведческих понятий. Вестник Азиатско-тихоокеанской ассоциации преподавателей русского языка и литературы. Владивосток: ДВГУ, 2010; № 1: 89 - 96.
8. Литературный энциклопедический словарь. Москва: «Советская энциклопедия», 1987.
9. Бидерманн Г Энциклопедия символов. Перевод с немецкого. Москва: Республика, 1996.
10. Иванчикова Е.А. Синтаксис художественной прозы Достоевского. Москва: Издательство «Наука», 1979.
11. Баранова М.С. Особенности нарративной структуры новеллы Ю.П. Казакова «Двое в декабре». Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2021; № 5: 1333 - 1338.
References
1. Chekulina H.A. Liricheskaya proza Yuriya Kazakova: problematika izhanrovyeosobennosti. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Tashkent, 1983.
2. Kuz'michev I. Zhizn' Yuriya Kazakova. Dokumental'noe povestvovanie. Moskva, 2012.
3. Paducheva E.V. Semanticheskie issledovaniya (Semantika vremeni i vila v russkom yazyke; Semantika narrativa). Moskva: Yazyki russkoj kul'tury, 1996.
4. Shmid V. Narratologiya. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2003.
5. Korman B.O. Izbrannye trudy po istorii i teorii literatury. Izhevsk: Izdatel'stvo Udmurdskogo universiteta, 1972.
6. Kazakov Yu.P. Tihoe utro: Rasskazy. Sankt-Peterburg: Izdatel'skaya gruppa «Lenizdat», 2014.
7. Sidorova M.Yu. Modusno-diktumnyj harakter syuzheta kak osnova dlya soedineniya lingvisticheskih i literaturovedcheskih ponyatij. Vestnik Aziatsko-tihookeanskoj associacii prepodavatelejrusskogoyazyka iliteratury. Vladivostok: DVGU, 2010; № 1: 89 - 96.
8. Literaturnyj 'enciklopedicheskij slovar'. Moskva: «Sovetskaya 'enciklopediya», 1987.
9. Bidermann G. 'Enciklopediya simvolov. Perevod s nemeckogo. Moskva: Respublika, 1996.
10. Ivanchikova E.A. Sintaksis hudozhestvennojprozy Dostoevskogo. Moskva: Izdatel'stvo «Nauka», 1979.
11. Baranova M.S. Osobennosti narrativnoj struktury novelly Yu.P. Kazakova «Dvoe v dekabre». Filologicheskie nauki. Voprosy teoriiipraktiki. 2021; № 5: 1333 - 1338.
Статья поступила в редакцию 26.11.2021
УДК 168:522
Velilaeva L.R., Cand. of Science (Philology), senior lecturer, Crimean Engineering and Pedagogical University n.a. Fevzi Yakubov (Simferopol, Russia),
E-mail: lilivelilaeva@yandex.ru
Abdulzhemileva F.I., 3rd-year student, Crimean Engineering and Pedagogical University n.a. Fevzi Yakubov (Simferopol, Russia), E-mail: mi.feride@gmail.com
CULTURAL CODE IN FICTION. The article is devoted to the study of functioning of the cultural code in artistic literature. The relevance of the study is determined by globalization and the trend towards the universalization of modern cultural and artistic space. Cultural code has become an integral part of the life of a modern man, allowing to encode and decode not only behavioral models, but the whole scope of artistic art as a whole. The material of the study includes artistic images of the main characters in novels by D. Brown, in which cultural codes of various countries are allocated. The very concept of cultural code is also studied and its specificity is highlighted in a literary context. Cultural code becomes a literary reception in the works of D. Brown, who allowed the author to introduce into the artistic context of national specifics and semantics on the one hand, diverseness and multinational^ on the other hand.
Key words: cultural code, fiction, Dan Brown, culture.
Л.Р. Велилаееа, канд. филол. наук, доц., Крымский инженерно-педагогический университет имени Февзи Якубова, г. Симферополь,
E-mail: lilivelilaeva@yandex.ru
Ф.И. Абдулжемилееа, студентка, Крымский инженерно-педагогический университет имени Феези Якубова, г. Симферополь,
E-mail: mi.feride@gmail.com
КУЛЬТУРНЫЙ КОД В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Статья посвящена изучению функционирования культурного кода в художественной литературе. Актуальность исследования определена глобализацией и тенденцией к универсализации современного культурного и художественного пространства. Культурный код стал неотъемлемой частью жизни современного человека, позволяя кодировать и декодировать не только поведенческие модели, но всю сферу художественного искусства в целом. Материалом исследования стали художественные образы главных героев в романах Д. Брауна, в составляющих которых выделены культурные коды различных стран. Также было изучено само понятие культурного кода, выделена его специфика в литературоведческом контексте. Культурный код становится литературным приемом в произведениях Д. Брауна, который позволил автору ввести в художественный контекст национальную специфику и семантику, с одной стороны, разноплановость и многонациональность, с другой стороны.
Ключевые слова: культурный код, художественная литература, Дэн Браун, культура.
Одной из ключевых категорий современного мира является понятие культуры. Особую значимость эта категория приобретает в условиях глобализации. Культура является не только маркером идентичности, но и связующим звеном для каждой общности. Именно понятие культуры позволяет выделить особенности таких комплексов, как литература, музыка, язык, архитектура, живопись и сформулировать основные направления в определенной исторической эпохе.
Актуальность исследования определена глобализацией как универсализацией, экономическим и социокультурным объединением, стирание границ процессов явлений, культур; стремлением к сохранению уникальности через этнич-ность, религиозность, региональность, патриотизм и национализм.
Цель данного исследования - выделение и обоснование особенностей использования культурного кода в художественной литературе. Задачами исследования являются:
- определение понятия культурного кода;
- выделение его специфики в литературоведческом контексте;
- описание особенностей функционирования культурного кода в художественной литературе.
Степень научной новизны определена недостаточной разработанностью проблем теоретического анализа феномена культурного кода и представлена попыткой теоретической систематизации культурного кода в литературном контексте.
Теоретическая значимость состоит в выделении и систематизации культурного кода в литературоведческом контексте на стыке культурологии и литературоведения.
Практическая значимость работы определяется возможностью использовать результаты анализа культурного кода в таких областях, как литература, музыка, история, археология, культурология.
В работе были использованы следующие методы исследования: истори-ко-биографический, сравнительно-исторический, структурно-функциональный.
Клотер Рапай - один из первых исследователей теории и практического анализа культурного кода - отмечает, что культурный код - сфера культурного бессознательного. Его определяют образы, которые связаны с отдельными понятиями в сознании индивида. Относится это не к сфере человеческой коммуни-
кации или чего-либо сознательного, а, скорее, отражает то, что человек сам не понимает до конца и не имеет возможности сформулировать, но отражает это в своих поступках [1].
Культурный код - это в своем роде генетическая история. У каждого народа уникальное самосознание и история. Именно индивидуальный подход к каждой культуре стал отличительной чертой работ этого известного писателя и маркетолога. В своей книге он рассказал, почему рекламные лозунги в одних странах работают намного лучше, чем в других, хотя речь идет о необходимом для большинства продукте, например, почему в Японии считается глупым тратить огромное суммы на рекламу кофе. Дело в том, что реклама вызывает определенные эмоции, которые отличаются в зависимости от истории, отношения или стереотипов, относящихся к объекту [2, с. 49].
Интересно то, что люди не осознают того, что являются зависимыми в некотором роде от культурного кода. Он отражает ценности и мировоззрение. Это хорошо видно на примере Востока и Запада с их кардинально разными взглядами и идеями, принципами и мировоззрением, идеологией. Под идеологией принято понимать систему идей и представлений, которые имеют концептуальную оформленность и отражают определенную политическую позицию [3].
В ходе исторического развития сформировались различные суждения о тех или иных странах, например, о том, что Китай очень консервативен, а Франция, напротив, свободна. В какой-то степени - это правда. Но с точки зрения культуры все не так просто. Азиаты в силу невероятной работоспособности куда более прогрессивны, чем европейцы. Также в азиатских странах намного выше уровень религиозности и уважения к семье и предкам. В европейских странах преобладают другие установки. Молодые люди не так сильно привязаны к семье и более мобильны, саморазвитие стоит на первом месте, а работа - это не главная цель в жизни.
Литература является отражением и одной из основ культурного кода, на примере которой можно отследить и изучить целый ряд аспектов, таких как исторические и общественные явления, взаимовлияние различных культур и межчеловеческие отношения каждого народа. Именно литература формирует и влияет на культурный код. На примере художественных произведений можно изучать культурные коды наций, стран и исторических эпох. Произведения Дэна Брауна определили новую тенденцию англоязычной литературы. Написанные в жанре
