CC BY
214
УДК 008 ОВАКЕМЯН АРТЕМ
БЫТ КАК КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ CONSTANTA
Овакемян Артем - ТГУ им. Г.Р. Державина
Аннотация: возрастание интереса к проблемам повседневности, философское осмысление обыденности, появление исследований по проблемам бытовой культуры, образа жизни людей в различные эпохи. Из всего этого складывается устойчивая типологическая определенность, своеобразие общества как такового.
Ключевые слова: быт, повседневность, образ жизни, жизненный строй, жизненный порядок.
«Быт - это застывшая культура, воплощенные идеи... Культура ... есть ничто иное, как еще не готовый быт, быт in statu nascendi (в статусе зарождения)».
Г.В. Флоровский.
Сегодня наблюдается возрастание интереса к проблемам повседневности, философское осмысление обыденности, появление исследований по проблемам бытовой культуры, образа жизни людей в различные эпохи. Из всего этого складывается устойчивая типологическая определенность, своеобразие общества как такового.
Для того чтобы понять особенности русского быта и культуры необходимо, прежде всего, определить значение понятий «быт», «культура», и их отношения между собой.
При этом следует заметить, что имеется множество спорных вопросов, связанных с определением понятия «культура», так как данное понятие очень емкое и включает в себя и нравственность, и весь круг идей, и творчество человека, и многое другое.
Культура, прежде всего, — понятие коллективное. Отдельный человек может быть носителем культуры, может активно участвовать в ее развитии, тем не менее, по своей природе культура, как и язык, — явление общественное, то есть социальное.
Обращаясь к истории быта, легко различить в ней глубинные формы, связь которых с идеями, с интеллектуальным, нравственным, духовным развитием эпохи самоочевидна. Так, представления о дворянской чести или же придворный этикет, хотя и принадлежат истории быта, но неотделимы и от истории идей. Но как быть с такими, казалось бы, внешними чертами времени, как моды, обычаи каждодневной жизни, детали практического поведения и предметы, в которых оно воплощается? Так ли уж нам важно знать, как выглядели «Лепажа стволы роковые», из которых Онегин убил Ленского, или — шире - представлять себе предметный мир Онегина?
Однако типы бытовых деталей и явлений теснейшим образом связаны. Мир идей неотделим от мира людей, а идеи — от каждодневной реальности.
Каким же образом происходит взаимопроникновение быта и культуры? Для предметов или обычаев «идеологизированного быта» это самоочевидно: язык придворного этикета, например, невозможен без реальных вещей, жестов и т. д., в которых он воплощен и которые принадлежат быту. Но как связываются с культурой, с идеями эпохи те бесконечные предметы повседневного быта, о которых говорилось выше?
Все окружающие нас вещи включены не только в практику вообще, но и в общественную практику, становятся как бы сгустками отношений между людьми и в этой своей функции способны приобретать символический характер.
В «Скупом рыцаре» Пушкина Альбер ждет момента, когда в его руки перейдут сокровища отца, чтобы дать им «истинное», то есть практическое употребление. Но сам барон довольствуется символическим обладанием, потому что и золото для него — не желтые кружочки, за которые можно приобрести те или иные вещи, а символ полновластия. Итак, быт, в символическом его ключе, есть часть культуры.
Но у этого вопроса имеется еще одна сторона. Вещь не существует отдельно, как нечто изолированное в контексте своего времени. Вещи связаны между собой. В одних случаях имеется в виду функциональная связь и тогда говорится о «единстве стиля». Единство стиля есть принадлежность, например мебели, к единому художественному и культурному пласту, «общность языка», позволяющая вещам «говорить между собой». С другой стороны, вещи властно
диктуют жесты, стиль поведения и в конечном итоге психологическую установку своим обладателям. Так, например, с тех пор, как женщины стали носить брюки, у них изменилась походка, стала более спортивной, более «мужской». Одновременно произошло вторжение типично «мужского» жеста в женское поведение (например, привычка высоко закидывать при сидении ногу на ногу — жест не только мужской, но и «американский», в Европе он традиционно считался признаком неприличной развязности). Внимательный наблюдатель может заметить, что прежде резко различавшиеся мужская и женская манеры смеяться в настоящее время утратили различие, и именно потому, что женщины в массе усвоили мужскую манеру смеха..
Вещи навязывают нам манеру поведения, поскольку создают вокруг себя определенный культурный контекст. Ведь надо уметь держать в руках топор, лопату, дуэльный пистолет, современный автомат, веер или баранку автомашины. В прежние времена говорили: «Он умеет (или не умеет) носить фрак». Мало сшить себе фрак у лучшего портного — для этого достаточно иметь деньги. Надо еще уметь его носить, а это, как рассуждал герой романа Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключение джентльмена», — целое искусство, дающееся лишь истинному денди. Тот, кто держал в руке и современное оружие, и старый дуэльный пистолет, не может не поразиться тому, как хорошо, как ладно последний ложится в руку. Тяжесть его не ощущается -он становится как бы продолжением тела. Дело в том, что предметы старинного быта производились вручную, форма их отрабатывалась десятилетиями, а иногда и веками, секреты производства передавались от мастера к мастеру. Это не только вырабатывало наиболее удобную форму, но и неизбежно превращало вещь в историю вещи, в память о связанных с нею жестах. Вещь, с одной стороны, придавала телу человека новые возможности, а с другой — включала человека в традицию, то есть и развивала, и ограничивала его индивидуальность.
Однако быт — это не только жизнь вещей, это и обычаи, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, характер труда и досуга, формы отдыха, игры, любовный ритуал и ритуал похорон. Связь этой стороны быта с культурой не требует пояснений. Ведь именно в ней раскрываются те черты, по которым мы обычно узнаем своего и чужого, человека той или иной эпохи, англичанина или испанца.
Обычай имеет еще одну функцию. Далеко не все законы поведения фиксируются письменно. Письменность господствует в юридической, религиозной, этической сферах. Однако в жизни человека есть обширная область обычаев и приличий. «Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу». Эти нормы принадлежат культуре, они закрепляются в формах бытового поведения всего того, о чем говорится: «так принято, так прилично». Эти нормы передаются через быт и тесно соприкасаются со сферой народной поэзии. Они вливаются в память культуры.
История не меню, где можно выбирать блюда по вкусу. Здесь требуется знание и понимание. Не только для того, чтобы восстановить непрерывность культуры, но и для того, чтобы проникнуть в тексты Пушкина или Толстого, да и более близких нашему времени авторов. Так, например, один из замечательных «Колымских рассказов» Варлама Шаламова начинается словами: «Играли в карты у коногона Наумова». Эта фраза сразу же обращает читателя к параллели — «Пиковой даме» с ее началом: «...играли в карты у конногвардейца Нарумова». Но помимо литературной параллели, подлинный смысл этой фразе придает страшный контраст быта. Читатель должен оценить степень разрыва между конногвардейцем — офицером одного из самых привилегированных гвардейских полков — и коногоном — принадлежащим привилегированной лагерной аристократии, куда закрыт доступ «врагам народа» и которая рекрутируется из уголовников. Значима и разница, которая может ускользнуть от неосведомленного читателя, между типично дворянской фамилией Нарумов и простонародной — Наумов. Но самое важное — страшная разница самого характера карточной игры. Игра — одна из основных форм быта и именно из таких форм, в которых с особенной резкостью отражается эпоха и ее дух.
В завершение необходимо отметить, что всякая культура многослойна, в том числе и русская культура, которая существовала не только как целое. Была культура русского крестьянства, тоже не единая внутри себя: культура олонецкого крестьянина и донского казака, крестьянина православного и крестьянина-старообрядца; был резко обособленный быт и своеобразная культура русского духовенства (опять-таки с глубокими отличиями быта белого и черного духовенства, иерархов и низовых сельских священников). И купец, и городской житель (мещанин) имели свой уклад жизни, свой круг чтения, свои жизненные обряды, формы досуга, одежду. Что же касается каждодневной жизни той среды, в которой жили Пушкин и декабристы,
то она долго оставалась в науке «ничьей землей». Здесь сказывался прочно сложившийся предрассудок очернительского отношения ко всему, к чему приложим эпитет «дворянский». В массовом сознании долгое время сразу же возникал образ «эксплуататора», вспоминались рассказы о Салтычихе и то многое, что по этому поводу говорилось. Но при этом забывалось, что та великая русская культура, которая стала национальной культурой и дала Фонвизина и Державина, Радищева и Новикова, Пушкина и декабристов, Лермонтова и Чаадаева и которая составила базу для Гоголя, Герцена, славянофилов, Толстого и Тютчева, была дворянской культурой. Из истории нельзя вычеркивать ничего. Слишком дорого приходится за это расплачиваться.
В 90-е годы XX в. в России сложилась культурная ситуация, когда ценности и установки буржуазного мира внедрились в сознание и психику бывшего советского человека и создали идеологемы нового общества. Однако мифокультурная ориентация на Запад у большей части молодежи и даже людей среднего поколения вошла в противоречие с национальными задачами сохранения, реформирования и возрождения России. Представления, мировоззренческие установки, жизненные принципы, прямо противоположные тем, что укоренились в сознании русского народа, стали массированной «духовной» атакой на устои и традиции общества, порождая антидуховность и чувство безвременья.
Однако инокультурные заимствования произошли прежде всего в материальной сфере (одежда, аксессуары, бытовая техника, изделия и материалы интерьера и пр.). Развитию потребительской культуры в повседневности послужило создание системы магазинов, супермаркетов, организация торговых выставок. Новый быт оказался подчинен следованию моде во многих сферах общественной жизни. Поездки за границу также стали важнейшим фактором, приведшим к радикальным переменам в отечественном массовом сознании. Вместе с перестройкой и в связи с очередной попыткой европеизации в России состоялось третье по историческому масштабу иноязычное вторжение. Значительному изменению подверглись поведенческие и этические нормы. «Культурные перемены в быту, нравах, одежде, архитектуре приводят к смене «языка культуры» (Д.С.Лихачев). Инокультурный габитус стал фактором внешней и внутренней культурной динамики в России. Национальная культура утратила четкие очертания под воздействием чужеродных влияний и воздействий.
Проблема аксиологического значения инокультурных явлений русской действительности, определяющих структуру современной личности, приобрела особую остроту и значимость.
Контекст русского национального бытия в наши дни характеризуется сочетанием глобального и национального, ослаблением интегрирующей роли русской национальной культуры в мировом и национальном социуме. Реакцией на угрожающую потерю национальной идентичности стал обостренный интерес в обществе к своим «истокам».
Рассмотрение современного инокультурного габитуса и его специфики в русском национальном контексте обращает к таким базовым понятиям и категориям в культурологии, как «культура повседневности», «социально-бытовая культура человека», «духовная роль национальной культуры», «духовный потенциал личности», «национально-культурная идентификация» и др. На основе этого материала возникает концепция современной культурной витальности, т.е. жизненности и долговечности национальной культуры.
