CC BY
61
58
Евразийский Союз Ученых (ЕСУ) # 8 (17), 2015 | ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Именно так, будучи в хорошем настроении, посещенный музой, Денис Стоун творит свои произведения. Хотя и «статья в тысяча двести слов», судя по всему, далеко не выдающаяся продуктивность, и об этом говорится в ответной реплике мистера Барбекю-Смита:
Mr. Barbeque-Smith nodded. ‘Yes, three hundred words an hour at your best.’ He walked out into the middle of the room, turned round on his heels, and confronted Denis again. ‘Guess how many words I wrote this evening between five and half past seven. ’.(Денис делает предположе-
ния, которые далеки от правды). Далее мистер Барбекю-Смит все-таки раскрывает точное число слов, которое он написал за два с половиной часа:
‘Well, I’ll tell you. Three thousand eight hundred.’ Denis opened his eyes. ‘You must get a lot done in a day,’ he said.
Реакция Дениса на последнюю реплику мистера Барбекю-Смита лишний раз подтверждает его несравненно менее продуктивную литературную деятельность.
Практически любой стилистический прием может интерпретироваться как способ организации речи, в которой и гарантируется его адекватное понимание, восприятие его содержания и факт экспрессивного воздействия на читателя. Прагматическая характеристика не существует сама по себе, а выводится из логико-смысловой организации текста. При изучении подтекста первостепенное значение приобретает комплексное изучение таких средств,
которые способствует создания самых неожиданных эффектов в плане словесно-художественного творчества. С этих позиций, на наш взгляд, можно признать, что стилистический прием является средством скрытого воздействия на читателя, как в плане усиления выразительности речи, так и в плане управления процессом восприятия текста.
Список литературы
1. Брудный А.А. Понимание как философско-психологическая проблема//Вопросы философии. 1975, №10 с. 109
2. Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя: Избранные статьи. М.: Художественная литература, 1974. - 285с.
3. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970, с. 94
4. Литературный энциклопедический словарь/Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. - М.: Советская энциклопедия, 1987. - 752с.,
5. Хаксли О. Желтый кром: на англ. языке/О. Хаксли. -2-е изд.-М. Прогресс, 1979.-277с.
6. Steinbeck John Of Mice and Men/http:// wwwhttp: //royallib.com/book/Steinbeck_John/Of_Mice_and_M en.html
7. Updike John. The Centaur/http://www.litmir.co /br/?b=127836
ОСОБЕННОСТИ АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ В ДВУЧАСТНЫХ РАССКАЗАХ А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА 1990-Х ГОДОВ
Колобродова Лариса Игоревна
Учитель-словесник, соискатель кафедры литературы «ВГСПУ», г. Волгоград
АННОТАЦИЯ
Рассматриваются особенности авторской позиции в двучастных рассказах Солженицына, среди способов выражения которой наиболее важны название рассказа, его композиционная структура, система персонажей. ABSTRACT
The article reveals the peculiarities of the author's position in Solzhenitsyn’s Шо-рагі stories the most important means of expression which are the title of the story, its compositional structure, the system of characters.
Ключевые слова: двучастный рассказ, авторская позиция, автор, герой, композиция, система персонажей. Keywords: two-part story, author's position, author, hero, composition, system of characters.
В свое время М.М. Бахтин писал: «Художник и искусство вообще создают совершенно новое видение мира, образ мира» [2, с. 166]. Переосмысливая современную действительность или события прошлого, автор стремится найти «существенный подход к жизни извне» [Там же]. Для А.И. Солженицына, глубоко впитавшего традиции русской литературы, данный подход осуществляется в первую очередь через кропотливую работу с документами, мемуарными свидетельствами о прошлом, которые позволяют воссоздать саму «ось нашей истории» [1, с. 67], её трагические повороты и неповторимые черты. В 1990е, когда «Красное колесо» - «роман всей ... жизни» [8, с. 9] - был окончен, А.И. Солженицын продолжает исследование проблемы «история и современность» в малой прозе. Он издает ряд рассказов, получивших авторское жанровое определение - «двучастные рассказы», в которых пишет о событиях, пошатнувших мироустройство страны и поставивших под вопрос будущее новых поколений. «На краях», «Эго», «Абрикосовое варенье» и другие двучастные рассказы вбирают в себя и сюжеты из «Конспекта ненаписанных узлов» эпопеи «Красное колесо», и
сюжеты, затрагивающие актуальные проблемы конца ХХ столетия, так или иначе имеющие отношение к «вечным» вопросам: честь, совесть, долг.
Уникальность данных рассказов заключается как в особенной композиционной структуре, так и в контрастном изображении «характеров и обстоятельств», которое проявляется и в поворотах сюжета, и в организации системы персонажей, и в выборе центральных героев. Вот и в рассказе «Абрикосовое варенье», повествующем о периоде коллективизации, персонажи
Противопоставлены друг другу: в первой части -это Федор, сын раскулаченных крестьян, измученный изнуряющее работой в тыловом ополчении, во второй части представлена «элита» общества, не замечающая народных проблем.
Открывая рассказ «Абрикосовое варенье» отточием, предваряющим письмо Федора к одному из «элитарных» личностей, известному Писателю, («.Нахожусь в ошалелом рассудке» [10, с. 372]), автор указывает на то, что судьба этого героя и его семьи - лишь малая толика
Евразийский Союз Ученых (ЕСУ) # 8 (17), 2015 | ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
59
целой вереницы искалеченных крестьянских судеб. С помощью этого пунктуационного знака в начале произведения автор не ограничивает хронотоп, дает читателю возможность достроить картину того, что происходило в эти годы, а само письмо становится единичным элементом в потоке трагических примеров эпохи. Письмо представляет судьбу уникальную, но, обрамленное отточием в начале и многоточием в конце, оно действительно «позволяет сочленять в целостность художественного единства различные временные и пространственные плоскости» [7, с. 14], что в данном случае важно для осознания замысла автора. Письмо Федора представляет собой сказ, то есть «художественную имитацию монологической речи» [5, с. 49], которая помогает писателю передать сам строй народного языка: его точность, яркость и афористичность. Для Солженицына, стремящегося к реалистической достоверности изображаемого, это еще и способ «передать слово» непосредственному участнику событий. В начале письма Федор полемически предъявляет адресату, известному литератору, свое мнение о жизни всей страны, о «нашей из-немоге», отодвигая на второй план собственное горе: «...Пишете: героизм у нас становится жизненным явлением, цель и смысл жизни - труд в коммунистическом обществе. На это скажу я вам, что вещество того героизма и того труда - слякотное, заквашено на нашей изнемоге» [10, с. 372].
Прототипом Федора мог стать любой из нескольких миллионов пострадавших при раскулачивании, поэтому так важен выбор имени этого героя - Федор Иваныч, где неправильная форма отчества, которую употребляет герой, рассказывая о себе в письме, указывает на его принадлежность к крестьянской массе. Вместе с тем использование отчества подчеркивает мысль о приверженности традициям, связи с корнями, о которых герой вспоминает с трепетом: «я и младшие братья мои», «варила мать по домашеству», «мы с братьями» [Там же]. Однако эти греющие душу воспоминания укладываются в три предложения. Дальше в повествовании доминируют боль и непонимание, за что их крепкую трудовую семью настигло разорительное раскулачивание: «.Положили отруб нашему понятию жизни: назвали нас кулаками за то, что крыша из оцинкованной жести, четыре лошади, три коровы и хороший сад при доме» [Там же]. Мотив «пору-бания» часто встречается у Солженицына в рассказах 90х: «нахлынувшей волной порубали отрядников два десятка, ещё и нескольких жён коммунистов заодно» [10, с. 275] («Эго»); «С казаками порубились, отогнали их в киргизскую степь» и «.Рослый антоновец рубанул его шашкой поперёк груди, через полушубок, сшиб с седла, . громадный антоновец замахнулся дорубить Жукова на земле, но подоспел сзади политрук Ночёвка - и срубил того» [10, с. 299] («На краях»). В рассказе «Абрикосовое варенье» «раскулачники» «порубали» «лучшее дерево», на котором «туча абрикосов каждый год» [10, с. 372], - символ «растоптанной крестьянской культуры» [12, с. 77] (в примерах из рассказов курсив мой - Л.К.), всего работящего крестьянства.
Последняя воля и еще тлеющая надежда измученного Федора, выраженные в финале его письма, композиционно противопоставлены достаточно дерзкому началу: смелость героя, «анализирующего» статьи известного Писателя и решившего спорить с ним, контрастирует с просьбой «прислать. посылку продуктовую» [10, с. 377]. Умирая от истощения, некогда крепкий парень, поясняет: «А кому мне писать? родных у меня нет, и никакого поддержу ни от кого, и нигде сам ничем не издобудешься» [Там же], надеясь, что защитник «черных товарищей» [10,
с. 378] позаботится о безвинно страдающем соотечественнике. Он с отчаянием пишет об отсутствии всякого обустройства в тыловом ополчении: «Ветер ходил по бараку. <.>. Не было ни единой бани, ни прачечной, и никакого не давали обмундирования» [10, с. 375]. Но и это мучительное существование не лишает Федора человеческого обаяния. Письмо воссоздает образ народного мученика: он отказывается становиться «паханом» [10, с. 373] среди беспризорников, хотя был «здоровый, заметный» [Там же]. В тяжелые времена он остается скромным и честным: «не хотел брать» [10, с. 374] деньги у случайно встретивших его после заключения и посочувствовавших ему женщин.
Жива в нем и любовь к труду, даже подневольному. Человек совестливый, несмотря на то, что «порядок военный», кормят «похлебкой», «в . жизни уже никакой прилежности» [10, с. 375], Федор, «все на себе износя» [Там же], «голодырый» говорит товарищам по несчастью: «.Вы, как хотите, а я буду работать» [Там же]. Упоминает письмо и о том, что заработал он и «награду»: «выдали . одеяло, две пары нательного белья, ватные поношенные штаны, новые сапоги на деревянной несгибаемой подошве» [10, с. 377]. При всех «улыбках судьбы» болезнь, приобретенная в тыловом ополчении, не отступила, и вердикт врача неутешителен: «Этот человек так истощен, что, если ему не улучшить условия жизни - даю гарантию, он через две недели умрет» [Там же]. Поскольку начальник больницы отказывается помочь Федору, у него остается надежда лишь на того Писателя, кто пишет о «героизме» как «жизненном явлении» [10, с. 378].
Современное литературоведение отмечает, что «описание внешности героя и его авторская характеристика, конфликт и центральная сюжетная ситуация, композиционный прием сопоставления (различных точек зрения, сюжетных ситуаций), пейзажные зарисовки, а также приемы психологического изображения» [4, с. 53] выступают необходимыми составляющими анализа текста для адекватного осознания авторской позиции в произведении. Жанр письма реализует лишь самохарактеристику Федора, однако эмоциональное обнищание и упадок сил в полной мере передают его бесхитростные слова: «Я - молчал, потому что мне было уже всё, всё равно» [10, с. 376]. Этот мотив безразличия, свойственного измученному человеку и не раз воспроизводимый в рассказах 90-х (одно из произведений этого периода так и называется «Всё равно»), перерастает в «Абрикосовом варенье» в обиду («и настряла мне такая прожитьба до последней обиды» [10, с. 377]), излитую в предсмертном письме тому, чье призванье - «милость к падшим» призывать.
Финальный стон Федора о помощи: «Смилосерд-ствуйтесь .» [Там же] возрождает в памяти читателей образ несчастного татарина из рассказа Л.Н. Толстого «После бала» с его просьбой: «Братцы, помилосердуйте» [13, с. 123]. Но, говоря словами Л.Н. Толстого, «братцы не ми-лосердовали»: для персонажей второй части рассказа «Абрикосовое варенье», деятелей культуры, этот стон угасающей человеческой жизни не важен. Писатель, по словам которого «всё внимание партии, правительства» [10, с. 382] обращено на «элиту» советского общества, не стремится помочь страждущему, а ведет высокопарные беседы о роли литературы в построении мифов о всеобщем счастье в стране победившего пролетариата. Заслужив признание и одобрение власти, Писатель бесцеремонно свергает кумиров прошлого, насмехаясь над русской классикой и творениями своего поистине великого однофамильца (прототипом Писателя, по мысли исследователей, является А.Н. Толстой [10, с. 645]): «Да вот, трагедия
60
Евразийский Союз Ученых (ЕСУ) # 8 (17), 2015 | ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Анны Карениной, - щедрым жестом отпускал Писатель, -сегодня уже пустое место, на этом не выедешь...» [10, с. 382]. Видно, стремление «выехать» для одного из главных литераторов страны затмевает другие важные цели литературы. Эту мысль автор делает основной, когда во второй части рассказа говорит о творческой работоспособности этого художника, не требующей душевных затрат: «всегда сочиняет - прямо на машинку, без предварительной рукописи» [10, с. 380]; «Писатель ничего не записывал» [Там же]; «ему звонили из ЦК - и через полчаса он диктовал по телефону страстную статью» [10, с. 378]. Как язвительно подмечает повествователь во второй части произведения: «в каждой же ложь» [Там же]. В пылу поиска «языковой находки», помогающей маскировать истинное лицо Писателя, он забывает о своем предназначении. Его увлекает не исследование судьбы народа, а многолетний поиск «дымящейся новизны» языка [10, с. 385], которую он обнаруживает в бесчеловечных судебных актах XVII века и в письме Федора: «стилист облизывает пальчики, а человек орет на дыбе» [9, с. 147].
Важным для осознания особенностей авторской позиции можно считать выбор имен персонажей. Федор Иванович - собирательный образ измученного народа, а, характеризуя героя второй части, автор называет его безлико «Писатель», намеренно уводя читателей от прототипа и подчеркивая распространенность явления. Однако в системе персонажей обеих частей рассказа нет никого, кто не был бы «изувечен» эпохальными переменами, не был бы вынужден бояться или оправдываться: как страшный сон, вспоминает своё происхождение с Дона профессор, гостивший на даче Писателя, да и у Писателя было «заливистое черное пятно» - публиковал за границей «антисоветчину» [10, с. 379]. По всей видимости, имеется в виду то время, когда А.Н. Толстой «территориально . был на стороне, . противной большевикам. Да и. печатался в эти месяцы в антибольшевистской газете “Луч правды”» [3, с. 193].
Гости Писателя не испытывают физических страданий, как Федор и ему подобные, но они деморализованы страхом. Так Критик, ещё недавно держащий в руках «бразды литературной телеги» [10, с. 381], теперь вынужден был лебезить, «отползая» [10, с. 383], перед своим соседом по даче - находящемся в «личном фаворе у Сталина» [10, с. 382]. Василий Киприанович, который «был позван», чтобы провести консультацию о киносценарии, завистливо подмечает: «Эпоха омерзительно переломилась, и ... Писатель. оказался в более верной колее» [10, с. 383]. И уже не Лев Толстой, а Писатель «путался. в длинных фразах» [10, с. 384], считая, что, только позаимствовав из письма Федора «речевые повороты» и «сочетание и управление слов» [10, с. 385], сможет создать для власти что-то «народное». Оторванность псевдонародной интеллигенции от народа подчеркивают и хронотопические особенности второй части «Абрикосового варенья». Здесь хронотоп ограничен дачей Писателя, изолированной от народных проблем: высокий «заплот», окрашенный «в тёмно-зелёную краску, неброскую среди зелени», дом «в глубине участка», окруженный густой рощей «бронзовоствольных сосен» и черными елями [10, с. 379]. Зато внутри - простор, свет, уют, созданные «крепостными» нового времени - у Писателя есть слуги. Лишая персонажа имени, автор создает тип героя «на Олимпе», прочно стоящего «в центре советской литературы» [10, с. 384]. Потому его портретная характеристика включает «приплотненность» всего внешнего облика, «лицо крупное и крупные уши». Кстати, в воспоминаниях современников, А.Н. Толстой - «большой» и «грузный» [6, с. 354,
406]. И у Солженицына герой «плотен», «широкая фигура» [10, с. 379]. А вот глаз Писателя не видно, отмечены только брови, прикрывающие их так, чтобы окружающие не догадались о «раздвоении» его личности: «голос народа» выступает со «значком члена ЦИКа» [10, с. 379] в петлице пиджака. Противоестественность занимаемой персонажем позиции подчеркивает и вибрирующий тенор при «массивной фигуре» [10, с. 380].
Подобно тому, как голос Писателя не соответствует его массивной фигуре, малый рост («едва не гном» [10, с. 381]) и портрет критика («неинтеллигентное лицо, глаза проворные, волосы с рыжинкой» [Там же]), противоречат манере поведения этого персонажа, претендующего на роль «вершителя судеб» в советской литературе 19201930-х годов: «держался со значительностью ничуть не меньшей, чем у хозяина дома» [Там же]. Перед читателями - новоявленные «дворяне» советского образца, что подчеркивает богатое убранство загородной дачи («антикварная мебель, резной диван, кресла» [10, с. 380]), живописные полотна: «висели в копиях серовская “Девочка с персиками”, пейзаж Моне с розовым парусом» [Там же]), наличие «пожилой прислуги с простонародным лицом» [10, с. 381] и сторожа «старорежимного вида» [10, с. 379]. Здесь напускная простота Писателя «баристая» [Там же]. Можно предположить: известная книга «Воспоминания об А.Н. Толстом» (1982), вполне могла стать основной при работе Солженицына над созданием образа Писателя, подобно тому, как в «Воспоминаниях и размышлениях» Г.К. Жукова писатель черпал материал для создания маршальского образа в двучастном рассказе «На краях». Знавшие А.Н. Толстого также отмечали богатое убранство его жилища: «Квартира нас поразила. Ковры. Классики. Мебель времен Александра Первого» [6, с. 369]. Описание кабинета в рассказе Солженицына имеет цитатные совпадения с воспоминаниями М. Чарного: «Просторная комната. Письменный стол. Небольшой старинного вида, почти без книг. . Столик с пишущей машинкой» [6, с. 357]. Писатель ведёт гостей «в просторный светлый кабинет», где есть «большой дубовый письменный стол, без нагромождения книг-бумаг, . открытая письменная машинка.» [10, с. 380]. Солженицын-реалист стремится к созданию многопланового образа. Этот персонаж не лишен обаяния и ума: «радушный, именно по-русски размашисто-радушный, и не деланно» [10, с. 379], он прекрасный собеседник («вопросы задавал к месту и толково» [310, с. 80)], «хватало ему юмора» [10, с. 383] в общении с критиком. (Есть воспоминания и о том, что писатель «неприязненно относился к некоторым. критикам» [6, с. 216]). В изложенном выше улавливается связь с воспоминаниями И. Эренбурга о прототипе - А.Н. Толстом: «Он любил жизнь - страстно, вдохновенно, вкусно.» [6, с. 92]. Лев Коган, близко знакомый с писателем, утверждал: «Я не встречал более жизнерадостной, более брызжущей жизненной силы натуры, чем Толстой. В нем “живчиком переливалась” горячая русская кровь и бурлила стремительная фантазия» [6, с. 200]. А также И. Андроников вспоминал, как в доме А.Н. Толстого его «увлекала беседа, полная шуток, баловства, а то вдруг важная, серьезная речь» [6, с. 368].
Однако читатель улавливает авторскую насмешку в характеристике Писателя: «Да, симпатяга он был» [10, с. 384]. Не случайно подчеркивается в портрете Писателя «массивность» как следствие пресыщенности, чревоугодия («бутерброды заглатывал чуть не за раз, и один за другим» [10, с. 382]) и уходящей молодости: «Его гладкие светлые волосы. чуть присеребривали на теменах. .А
Евразийский Союз Ученых (ЕСУ) # 8 (17), 2015 | ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
61
низы щёк и подбородок - уже расплывчаты, начинали свисать» [10, с. 380]. Эмоциональная глухота Писателя (не собирается отвечать на просьбу Фёдора) подчеркивается его чрезмерным достатком: «топили не жалея дров» [Там же], на столе - «пуховый хлеб» и «два варенья - вишнёвое и абрикосовое» [10, с. 381]. «Зеркальное» изображение абрикосового варенья, напоминая читателям о судьбе Федора и гибели его семьи в период раскулачивания, включает это произведение в ряд двучастных рассказов, где «связь половинок может состоять в каком-либо предмете, событии, коснувшемся обеих» [11, с. 69] героев. «Удвоение» сортов варенья (абрикосовое и вишневое) на «белокафельной» даче Писателя значимо своей аллюзией на «Вишневый сад» А.П.Чехова и кратковременность положения «дачников».
Беседы за чаем о судьбе культуры целого народа -ключевая мысль и в работе Солженицына. Однако не это в герое автор выносит на первый план: эмоциональный тон усиливается к концу рассказа. В финале Писатель делится с гостями важнейшим приемом своей работы, приоткрывает завесу творческой мастерской: «Я з ы к произведения - просто в с ё!» [10, с. 384]. Но всё же идеалом носителя языка для него являлся «товарищ Сталин», мыслящий «так ясно», не так, как Л.Н. Толстой и И. С. Тургенев. Автор стремится подчеркнуть данным фактом «выбор» Писателя, его оторванность от литературных корней, что идет в разрез с мнением прототипа, отраженного в воспоминаниях об А.Н. Толстом: «Пушкин, Гоголь, Лев Толстой, Чехов не учились в Литературном институте, а писали, право, очень хорошо» [6, с. 222], «Всё-таки Лев Толстой писатель ни с кем не сравнимый» [6, с. 377].
Значительным лицом изображен герой Солженицына: Писатель легко «нейтрализует» Критика, его положение в обществе подчеркнуто в рассказе, но, наряду с возвышенными речами о роли искусства и литературы в судьбе страны, он пропускает мимо главное (умение «зреть в корень» у него атрофировалось по мере нарастания идеологической пелены): не видит чужой боли, не сострадает Фёдору, чей язык, народный по своей сути, и есть сама жизнь, а методично и хладнокровно оценивает «фразы», не замечая за ними человека, для которого, по сути, он и пишет, «упорядочивает» советскую литературу.
Список литературы
1. Александров К. Александр Исаевич Солженицын: «Я приехал как раз вовремя...» // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2009. №2. -С. 66-73.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. - 424 с.
3. Варламов А.Н. Красный шут. Биографическое повествование об Алексее Толстом. - М.: Молодая гвардия, 2006. - 591 с.
4. Великанова И.В. Автор и герой в прозе Б. Екимова // Вестник ВолГУ. Серия 8. 2011. Вып. 10. - С. 4654.
5. Виноградов. В.В. Проблема сказа в стилистике // Виноградов В. В. О языке художественной прозы. -М.: 1980. - С. 42-54.
6. Воспоминания об А.Н. Толстом: Сборник. - М.: Сов.писатель,1982. -495с.
7. Копылова С.А. Функционирование многоточия в русских литературных текстах XVIII - XX веков: автореферат дис.... кандидата филологических наук: 10.02.01. - Москва, 2000. - 16 с.
8. Между двумя юбилеями (1998-2003): Писатели, критики и литературоведы о творчестве А.И. Солженицына: Альманах / Сост. Н.А. Струве, В.А. Москвин. — М.: Русский путь, 2005. - 552 с.
9. Нива Ж. Поэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами // Звезда, 2003, №12.
- С. 143-148.
10. Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 1. Рассказы и крохотки. - М.: Время, 2006. -672 с.
11. Солженицын, А. И. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. Часть четвёртая (1987 - 1994) // Новый мир. 2003. №11. - С.32-97.
12. Спиваковский П. Феномен А. И. Солженицына: Новый взгляд: (К 80 летию со дня рождения) - М.: ИНИОН РАН, 1998. - 135 с.
13. Толстой Л.Н. После бала // Полное собрание сочинений в 90 томах / Т. 34 Произведения 1900—1903.
- М.: «Художественная литература», 1952. - С. 116125.
КОНСТРУКЦИИ С ГЕНЕТИВНЫМ АТРИБУТОМ В ДРЕВНЕГЕРМАНСКИХ
И ГОТСКИХ ТЕКСТАХ
Кутепова Н. В.
Государственный Университет «Дубна»
АННОТАЦИЯ
Сочетания с приименным родительным являются одними из самых распространенных конструкций в индоевропейских языках. Отмечается их типологическая типизированность, которая проявляется в наличии структурно подобных моделей в разных языках.
Ключевые слова: генитив, контрастивный аспект, атрибут, родительный падеж, модели.
ABSTRACT
Combinations with adnominal genitive are one of the most widespread constructions in Indo-European languages. The typological type which is shown structurally in similar models in different languages.
Keywords: genitive, contrast aspect, attribute, genitive case, models.
Словосочетания представляют собой двучленные в постпозиции, так и в препозиции к ядерному слову и об-конструкции, состоящие из определяемого и определяю- ладает специальным грамматическим показателем соотне-щего слов, причем зависимое слово может находиться как сенности с ним. Таким показателем выступает флексия родительного падежа. Нередко в группах с приименным
