ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ СОВРЕМЕННОГО РЕФОРМИРОВАНИЯ ГРАЖДАНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РФ: ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА, ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ И ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ, ОТДЕЛЬНЫЕ ВИДЫ Текст научной статьи по специальности «Право»

2020

PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES

Выпуск 50

Информация для цитирования:

Бублик В. А., Семякин М. Н. Основные тенденции современного реформирования гражданского законодательства РФ: общая характеристика, онтологические и гносеологические основания, отдельные виды // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2020. Вып. 50. C. 705-737. DOI: 10.17072/1995-41902020-50-705-737.

Bublik V. A., Semyakin M. N. Osnovnye tendentsii sovremennogo reformirovaniya grazhdanskogo zakonoda-tel'stva RF: obshhaya kharakteristika, ontologicheskie i gnoseologicheskie osnovaniya, otdel'nye vidy [Main Trends in Modern Reformation of Civil Legislation of the Russian Federation: General Characteristics, Ontological and Gnoseological Bases, Specific Types]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2020. Issue 50. Pp. 705-737. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-4190-2020-50-705-737.

УДК 347

DOI: 10.17072/1995-4190-2020-50-705-737

ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ СОВРЕМЕННОГО РЕФОРМИРОВАНИЯ ГРАЖДАНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РФ: ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА, ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ И ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ, ОТДЕЛЬНЫЕ ВИДЫ

В. А. Бублик

Доктор юридических наук, ректор, профессор кафедры предпринимательского права Уральский государственный юридический университет 620137, Россия, г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21

ORCID: 0000-0002-3952-574X ResearcherID: J-2035-2016

Статьи в БД «Scopus» / «Web of Science»: DOI: 10.17150/1996-7756.2015.9(1).35-46 DOI: 10.17072/1995-4190-2016-33-286-297

E-mail: rektorat@usla.ru

М. Н. Семякин

Доктор юридических наук, главный научный сотрудник Управления научных исследований, профессор кафедры гражданского права Уральский государственный юридический университет 620137, Россия, г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21

ORCID: 0000-0002-2694-7484 ResearcherID: V-2702-2019

E-mail: 9193705538@mail.ru

Поступила в редакцию 15.01.2020

Введение: в настоящее время интенсивно осуществляется реформирование российского гражданского законодательства, в результате чего обозначился ряд тенденций его дальнейшего развития, которые нуждаются в глубоком научном осмыслении. Это имеет важное значение не только для теоретической разработки, но и для законотворческой практики, а также для правоприменительной сферы. На сегодня в юридической литературе тенденции развития гражданского законодательства в указанном контексте не исследовались. Цель: комплексное изучение основных тенденций современного реформирования гражданского законодательства с тем, чтобы на этой основе выявить как положительные стороны, так и недочеты и упущения в указанной области и высказать соответствующие рекомендации и предложения. Методы: общенаучные методы -диалектический, анализ, синтез, исторический, формально-логический, индуктивный и дедуктивный; конкретно-научные методы в сфере правоведения - формально-догматический, сравнительно-правовой, историко-правовой. Результаты: сформулировано определение тенденций реформирования гражданского законодательства как ос© Бублик В. А., Семякин М. Н., 2020

новных направлений его развития, выражающих закономерности его эволюционирования; выявлены два основных подразделения тенденций реформирования гражданского законодательства: одно - системного характера, второе - институционального характера, дана их как общая, так и отдельных видов характеристика; исследованы основные начала гражданского законодательства, в т. ч. их соотношение со смежными категориями - принципами гражданского права, аналогией права, идеями гражданского права; показаны их роль и значение как основополагающих, ключевых феноменов в системе гражданского права; дана правовая оценка многих новелл в сфере гражданского законодательства; исследованы закономерности, обусловливающие процессы современного реформирования гражданского законодательства. Выводы: от тенденций реформирования гражданского законодательства как закономерных направлений его развития необходимо отличать попытки случайных, необоснованных изменений, дополнений, корректировок, что существенно снижает его качественные характеристики, регулятивный потенциал и правоприменительную эффективность. Институциональные тенденции должны исходить из системных тенденций реформирования гражданского законодательства, конкретизировать и развивать их применительно к отдельным направлениям развития законодательства. Эффективность реформ в сфере гражданского законодательства тесно связана с глубокой проработкой их онтологических, гносеологических, методологических оснований, формированием адекватных правоприменительных практик.

Ключевые слова: гражданское законодательство; принципы; основные тенденции; начала гражданского законодательства; реформирование; интеграция; дифференциация; системные, институциональные, онтологические, гносеологические, методологические основания; законодательная, правоприменительная практика

MAIN TRENDS IN MODERN REFORMATION OF CIVIL LEGISLATION OF THE RUSSIAN FEDERATION: GENERAL CHARACTERISTICS, ONTOLOGICAL AND GNOSEOLOGICAL BASES, SPECIFIC TYPES

V. A. Bublik

Ural State Law University

21, Komsomolskaya st., Yekaterinburg, 620137, Russia

ORCID: 0000-0002-3952-574X ResearcherlD: J-2035-2016

Articles in Scopus / Web of Science: DOI: 10.17150/1996-7756.2015.9(1).35-46 DOI: 10.17072/1995-4190-2016-33-286-297

E-mail: rektorat@usla.ru Received 15.01.2020

М. N. Semyakin

Ural State Law University

21, Komsomolskaya st., Yekaterinburg, 620137, Russia

ORCID: 0000-0002-2694-7484 ResearcherID: V-2702-2019 E-mail: 9193705538@mail.ru

Introduction: Russian civil legislation is being intensively reformed these days, which results in the emergence of several development trends that require deep scientific consideration and conceptualization. This is of considerable importance not only in terms of theory but also for law-making and application practices. Civil legislation development trends have never been addressed in this context as part of legal research so far. Purpose: to provide a comprehensive study of the main trends in modern reformation of Russia's civil legislation and, based on that, to identify positive aspects, drawbacks and gaps in this field, and make relevant recommendations and suggestions. Methods: general scientific methods, including analysis, synthesis, dialectical, historical, formal logical, inductive and deductive methods, together with scientific

methods specific to legal science, including formal dogmatic, comparative and historical legal methods, are used to identify the main trends in reformation of civil legislation, trace back their origin, determine their interrelations, development mechanisms and the influence on understanding the processes taking place in civil legislation. Results: trends in the reformation of civil legislation are defined as focal areas of its development representing the mechanisms of its evolution; two major groups of trends have been identified: those of systemic and institutional nature - their general description and descriptions of each in particular are provided; the fundamental bases of civil legislation have been studied, including their interrelationship with related categories such as principles of civil law, analogy of law and civil law ideas; their role and importance as fundamental key phenomena in the civil law system are demonstrated; various innovations in civil legislation have been legally evaluated; mechanisms determining the processes of modern reformation of civil legislation have been studied. Conclusions: trends in the reformation of civil legislation must be distinguished from the attempts of introducing random inconsistent modifications, supplements and adjustments, which dramatically reduces the qualitative characteristics of legislation, its regulatory potential and the effectiveness of application. Institutional trends must be premised on systemic trends in the reformation of civil legislation, make the latter more specific and develop them in respect to individual directions of the legislation development. The effectiveness of reforms in civil legislation is closely related to the in-depth analysis of their ontological, gnoseological and methodological bases together with the development of adequate law-application practices.

Keywords: civil legislation; principles; main trends; bases of civil legislation; reformation; integration; differentiation; systemic; institutional; ontological bases; gnoseological bases; methodological bases;

lawmaking; law application

Введение

Прошло более 25 лет со времени принятия Государственной Думой РФ (21 января 1994 года) части первой Гражданского кодекса РФ, включающей в себя три раздела: «Общие положения», «Право собственности и другие вещные права», «Общая часть обязательственного права» (вступила в действие с 1 января 1995 года).

В масштабах исторического измерения указанный период представляет собой совсем незначительный «отрезок» времени, однако с позиций политического, социально-экономического, культурного развития российского общества и государства принятие части первой Гражданского кодекса РФ имеет эпохальное значение, знаменуя собой вступление Российской Федерации в совершенно новую социально-экономическую формацию, основанную на частной собственности, рыночных отношениях, где Гражданский кодекс РФ стал, в известном смысле, экономической конституцией, законодательной основой, непосредственно обеспечивающей рыночные преобразования в России.

Роль и значение Гражданского кодекса РФ трудно переоценить с точки зрения его воздей-

ствия на формирование и обеспечение нормального функционирования всей системы гражданского законодательства РФ, новой ци-вилистической правоприменительной практики и, более того, влияния на всю систему отечественного законодательства, совершенствование правопорядка, развитие нового цивилистиче-ского правопонимания и мышления, цивили-стической культуры в условиях рыночной социально-экономической системы. И, как показала практика, в целом положения Гражданского кодекса РФ, его юридические конструкции выдержали проверку временем.

Реформирование гражданского законодательства РФ

Начало преобразованиям Гражданского кодекса РФ было положено указом Президента Российской Федерации от 18 июля 2008 г. № 1108 «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации»1, когда на практике и в теории сложилось понимание того, что многие нормы и положения Граждан-

1 О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации: указ Президента Рос. Федерации от 18 июля 2008 г. № 1108 // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2008. № 29, ч. 1, ст. 3482.

ского кодекса РФ в необходимой мере не соответствуют складывающимся новым рыночным отношениям, а также выявилось немало пробелов в законодательстве, в результате чего судебные органы вынуждены были корректировать и «подправлять» соответствующие право-положения.

Как следует из названия вышеприведенного указа Президента РФ, речь в нем идет «о совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации». Примечательно, что в Концепции развития гражданского законодательства [16] используется категория «развитие». Однако анализ законодательных новелл позволяет говорить не только (и не столько) о «совершенствовании» или «развитии» Гражданского кодекса Российской Федерации, но, в большей мере, о его реформировании - внесении довольно существенных изменений и дополнений положений названного Кодекса.

Одним из последних (девятым) в ряду законов, направленных на реформирование Гражданского кодекса РФ, является Федеральный закон от 26 июля 2017 г. № 212-ФЗ «О внесении изменений в части первую и вторую Гражданского кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации»1, который содержал изменения и дополнения в главы 42-46 части второй Гражданского кодекса РФ.

Сложившаяся законодательная практика, когда соответствующие изменения и дополнения вносятся в содержание Гражданского кодекса РФ посредством издания ряда отдельных законов, в отличие от той, которая была изначально воплощена в виде единого законопроекта от 27 апреля 2012 г. (в первом чтении) о внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса РФ, имеет как положительные, так и негативные стороны. Положительные: внесение изменений и дополнений в Гражданский кодекс в виде отдельных законов позволяет более предметно сосредоточиться на сравнительно небольшом круге проектных законоположений и способствует ускорению законотворческой деятельности.

1 О внесении изменений в части первую и вторую Гражданского кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации: Федер. закон от 26 июля 2017 г. № 212-ФЗ // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2017. № 31, ч. 1, ст. 4761.

Негативные: внесение изменений и дополнений в Гражданский кодекс «по кускам», как показала практика, приводит к тому, что вносимые законодательные новеллы в различные части, разделы и главы Гражданского кодекса РФ оказались в ряде случаев должным образом не согласованными между собой [5, с. 8]. Так, в части 8 статьи 2 Федерального закона от 30 декабря 2012 г. № 302-Ф3 «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее -Закон № 302-ФЗ) было закреплено переходное положение о том, что правила о государственной регистрации сделок с недвижимым имуществом, содержащиеся в статьях 558, 560, 574, 584, 609, 651, 658 Гражданского кодекса Российской Федерации, не подлежат применению к договорам, заключенным после дня вступления в силу настоящего Федерального закона.

Приведенное переходное положение в той части, которая касается договоров продажи жилого помещения, предприятия, дарения недвижимого имущества, отчуждения недвижимого имущества под выплату ренты (ст. 558, 560, 574, 584 ГК РФ), безусловно, верно, ибо при осуществлении государственной регистрации перехода права собственности на объект недвижимости, конечно, излишним было бы сохранение еще и государственной регистрации самого соответствующего договора. Однако, помимо названных договоров, законодатель указал на то, что правила о государственной регистрации сделок с недвижимым имуществом не подлежат применению также и к договорам аренды недвижимого имущества, аренды зданий или сооружений на срок не менее 1 года, аренды предприятий (ст. 609, 651, 658 ГК РФ), что было ошибочным, поскольку в рамках этих договоров (по общему правилу) не осуществляется переход права собственности к контрагенту.

По-видимому, осознание этого обстоятельства повлияло на то, что законодатель вскоре исключил из содержания Закона № 302-ФЗ положения о том, что в отношении договоров аренды недвижимости (ст. 609, 651, 658 ГК РФ) правила о государственной регистрации сделок с недвижимым имуществом утратили силу. Однако это было сделано уже в следующем Федеральном законе от 4 марта 2013 г. № 21-ФЗ (ред. от 30.12.2015) «О внесении изменений

в отдельные законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации»1 (далее - Закон № 21-ФЗ), который вступил в силу в марте 2013 г.

Таким образом, в результате несогласованных действий законодателя договоры аренды недвижимого имущества, заключенные в период после введения в действие Закона № 302-ФЗ и до вступления в силу Закона № 21-ФЗ, не подлежали государственной регистрации, несмотря на то, что право следования арендного обременения судьбе недвижимого имущества закреплено в статье 617 Гражданского кодекса РФ.

В контексте защиты прав человека интерес представляет то, что законодатель здесь впервые сформулировал положение о том, что добросовестное приобретение будет выступать в качестве самостоятельного основания приобретения права собственности2. Это обстоятельство принципиально важно, имея в виду то, что до сих пор в юридической литературе и на практике оставался неясным «статус» добросовестного приобретателя: становится он собственником вещи, приобретенной таким образом, либо «обречен» оставаться «на вечные времена», в лучше случае, добросовестным приобретателем, а не собственником, со всеми вытекающими юридическими последствиями.

Причем добросовестный приобретатель признается собственником приобретенной им по сделке движимой вещи, если эта вещь не может быть истребована у него в порядке виндикации. Однако в связи с этим возникает вопрос: каким образом «обычный» гражданин заранее знает, может ли у него быть виндици-рована (изъята) данная вещь или нет: это может решить только суд, и станет известно об этом только после вынесения судебного акта (решения). Поэтому неслучайно далее законодатель говорит, что при наличии судебного спора пра-

1 О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации: Федер. закон от 4 марта 2013 г. № 21-ФЗ (ред. от 30.12.2015) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2013. № 9, ст. 873.

2 1 января 2020 г. вступили в силу новые правила ГК РФ о добросовестном приобретателе недвижимого имущества (Федеральный закон от 16.12.2019 № 430-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации»), общей чертой которых является повышение гарантий защиты добросовестного приобретателя.

во собственности у добросовестного приобретателя возникает в случае отказа собственнику в виндикационном иске и считается возникшим с момента приобретения вещи.

Вышеприведенное положение вызывает сомнение и в том аспекте, что собственник может лишиться владения вещью в ряде случаев не по своей воле, а в силу совершенных в отношении него противоправных действий (кража, грабеж, обман, психическое насилие и т. д.), и тогда, если собственник не предъявил виндикационный иск, в том числе по объективной (уважительной) причине, получается, что право собственности все равно возникло у добросовестного приобретателя с момента приобретения им такой вещи.

Однако при этом, как представляется, возникает правовая коллизия, ибо предшествующее лицо (у которого противозаконно была изъята вещь) не утрачивает, согласно действующему законодательству, право собственности на данную вещь, поскольку противоправные действия не являются (и в принципиальном плане не могут быть) основанием для прекращения у него права собственности, а юридическая конструкция траста (известная в англосаксонском правопорядке, когда в отношении одного и того же объекта могут быть два и более собственников (в нашем примере - предшествующее лицо (потерпевший) и добросовестный приобретатель) чужда российской правовой системе. Поэтому здесь более правильным было бы законодательное решение, предусматривающее то, что в подобных ситуациях право собственности у добросовестного приобретателя возникает лишь по истечении срока приоб-ретательной давности.

Гносеологическими основаниями реформирования гражданского законодательства должны быть соответствующие философские, общенаучные, конкретно-научные, прежде всего юридической науки, знания, а непосредственно - законоведение (учение о законодательстве, закономерностях и путях его формирования и развития, его цели и задачах и проч.).

Реформирование гражданского законодательства сегодня опирается на Концепцию развития гражданского законодательства, которая скорее представляет собой практическое руководство к осуществлению конкретной деятельности в указанной сфере, чем теоретико-мето-

дологическую модель понимания и путей решения проблем, связанных с реформированием гражданского законодательства, опирающейся на современную частноправовую политику Российской Федерации. Существенному повышению уровня и качества работ по реформированию гражданского законодательства способствовало бы привлечение современных разработок в области моделирования социальных процессов, в т. ч. развития законодательства, а также рекомендаций и предложений, касающихся юридической техники нормотворчества.

Социальная значимость тенденций развития законодательства

Прежде чем непосредственно рассматривать те или иные конкретные тенденции развития гражданского законодательства, их основания, содержание и проч., с методологических позиций представляется необходимым хотя бы кратко пояснить понятие и социальную значимость тенденций развития законодательства, их основные виды и социальную обусловленность указанного феномена.

Как свидетельствуют результаты научной деятельности, данной проблеме уделяется некоторое внимание в литературе [41; 45; 47], хотя признать его достаточным как по содержанию, так и по направлениям исследования не представляется возможным. Между тем познание тенденций развития законодательства позволяет глубже понять его содержание и сущность, социальную значимость, а также, что не менее важно, перспективы его развития.

Полагаем, не случайно один из известных разработчиков теории постиндустриального общества Д. Белл, говоря о важности теоретического и методологического познания тенденций социально-правовых и других явлений, отмечал, что в своих научных исследованиях он руководствовался не «глобальной теорией», а «тенденциями» развития общества, стремясь постигнуть их смысл и возможные последствия в случае достижения «своих логических пределов» в изменяющейся социальной сфере [40, р. 3]. Того же мнения относительно важности понимания тенденций развития социально-политических явлений, права и законодательства в процессе их познания придерживаются и другие исследователи исходя из общего положения о том, что «раскрытие внутренних зако-

номерностей развития любой сущности с неизбежностью предполагает выявление тенденций этого развития, каждая из которых воплощает различные возможности его дальнейшего хода, соотношение этих тенденций, борьбу их между собой, которая оказывается "борьбой" множества возможностей за свою реализацию» [23, с. 15 и след.].

С методологической точки зрения трудности, связанные с выяснением тенденций развития гражданского законодательства, обусловлены также различными смысловыми значениями, которые придаются в литературе термину «тенденция». Так, в одних случаях «тенденция» интерпретируется довольно абстрактно и рассматривается как «движение или развитие той или иной материи в определенном направлении» [50, р. 725]; в других - она представляется в виде отдельного направления движения или развития материи; в-третьих -понимается в «обобщенном» виде одновременно и как развитие материи в целом в том или ином направлении, и как отдельное направление развития материи [22, с. 92].

С широких позиций «тенденция» интерпретируется и в словаре русского языка: как «направление движения или развития чего-либо» или как «направленность во взглядах или действия, стремления, намерения, свойственные кому-либо или чему-либо» [32, с. 352].

Говоря о различных интерпретациях термина «тенденция», методологически важным представляется исходить из той «общей» характеристики, которая присуща большинству из них: основные направления развития и совершенствования явления, особенности различных форм проявления указанного довольно сложного, многогранного социально-политического, юридического и иного характера феномена.

В процессе выявления и рассмотрения тенденций развития гражданского законодательства представляется необходимым обратить внимание на ряд особенностей, обусловливающих те или иные стороны их сущностной характеристики.

Во-первых, тенденции развития гражданского законодательства - это не что иное, как формирующиеся или сформировавшиеся основные направления его развития, свидетельствующие о его эволюции в целом на отраслевом уровне или отдельных его частей (подотраслей,

институтов, субинститутов). Высказанные в литературе разные соображения по поводу понимания «тенденции» как развития социально-политического, юридического и проч. явления в определенных направлениях либо как совокупность направлений в его развитии, думается, не имеет принципиального значения, ибо в любом случае сущностная характеристика «тенденции» как явления социальной действительности так или иначе соотносится с выяснением в целом особенностей его развития, которое нередко складывается из понимания специфики конкретных направлений развития данного феномена.

С этих позиций категорию «тенденции» гражданского законодательства необходимо отличать от близкого к ней понятия «функции» гражданского права. Если функции гражданского права - это основные направления его воздействия на соответствующие общественные отношения, потребности в осуществлении которого порождают существование самого гражданского права как социального явления [29, с. 69; 30, с. 27], то «тенденции» гражданского законодательства связаны с основными направлениями его дальнейшего развития и совершенствования, выражающие внутренние «потребности» гражданского законодательства в его эволюции, развитии и т. д.

Во-вторых, следует заметить, что при рассмотрении тенденций развития гражданского законодательства РФ на отраслевом либо иных структурных его уровнях речь идет, прежде всего, о специальном (узком) понимании феномена гражданского законодательства - как совокупности только законодательных актов, из которого, собственно, и исходит Гражданский кодекс РФ (ст. 3 ГК РФ), за исключением случаев, когда в общенаучных и т. п. целях может использоваться широкая интерпретация гражданского законодательства как общей системы законодательных и иных нормативных правовых актов, с помощью которых в правовую систему интегрируются новые нормы, изменяются, дополняются и т. д. действующие, отменяются устаревшие нормативные установления. Иначе говоря, речь идет о нормах гражданского законодательства - классическом понимании позитивного гражданского права - об основных тенденциях его развития, а не о каких-либо других представлениях (модификациях, кон-

цепциях) о сущности права, в частности гражданского.

В-третьих, при исследовании особенностей тенденций развития гражданского законодательства следует отметить, что они в гносеологическом смысле не являются некими абстрактными, оторванными от частноправовой реальности феноменами, а несут в себе вполне значимую формально-юридическую «нагрузку» и представляются в виде определенных частноправовых идей, взглядов, устремлений, отражающих те или иные особенности различных сторон развития российского гражданского законодательства, а также известные социально-политические цели, задачи и соответствующие экономические и иные интересы.

Это нередко проявляется в научных и прочих дискуссиях, когда, с одной стороны, заявляют о себе консервативные интенции исследователей, направленные на то, чтобы сохранить те или иные, нередко устаревшие, тенденции, а с другой - стремления к обновлению и развитию гражданского законодательства.

То же прослеживается и в процессе функционирования «центробежных» и «центростремительных» тенденций, возникающих при взаимосвязи и взаимодействии национального законодательства с правовыми актами региональных, в т. ч. европейско-азиатского, и иных публично-правовых образований и создающих, как отмечается в научной литературе, «проблему оптимального сочетания глобального и регионального совмещения регионализма и универсализма» [22, с. 95; 34, с. 25].

В-четвертых, особенности тенденций развития гражданского законодательства всегда связаны с определенными временными и пространственными пределами, т. е. они существуют в соответствующих рамках «пространства и времени». Если, по словам Ж.-Л. Бержеля, право отражает особенности своего времени «и несет на себе стигматы той эпохи, когда оно формировалось» [3, с. 198 и след.], то гражданское законодательство и тенденции его развития, будучи обусловленными экономическими, социально-культурными и иными обстоятельствами, также в чем-то опережая свое время, а нередко отставая от него, в целом эволюционируют вместе с ним. Так, тенденции развития советского гражданского законодательства ассоциируются, конечно, с эпохой существования

социалистического типа права и соответствующего законодательства. Аналогично, пространственные параметры указанных тенденций обусловлены и тесно связаны с существовавшей в то время социально-экономической системой хозяйствования.

Системы законодательства, их особенности, соотносясь с определенным государством [49], существуют в пространственных рамках данного публично-правового образования и не только выполняют свойственные им функции, но и порождают так или иначе специфические тенденции развития законодательства. В общем плане подобным образом решается проблема соотношения гражданского законодательства и порождаемых им тенденций его развития на национальном, а также и других, более высоких, уровнях нормативных образований (региональном, глобальном), с той, однако, разницей, что многие тенденции развития права на этих уровнях наполняются реальным содержанием и «воплощаются» в тенденциях национального уровня [22, с. 96].

В-пятых, говоря об идентификации тенденций гражданского законодательства как основных направлениях его дальнейшего развития и совершенствования, представляется необходимым обратить внимание на данное явление как на достаточно сложное, системно-структурированное образование. В этом контексте можно выделить «общеотраслевые», носящие системный характер тенденции развития гражданского законодательства, институциональные и некоторые иные уровни эволюции названного законодательства. Причем здесь, конечно, вряд ли можно говорить о наличии некой строгой иерархии, жесткой субординации между тенденциями разных структурных уровней в системе развития гражданского законодательства.

Вместе с тем с методологических позиций соотношение и взаимодействие разных уровней тенденций развития гражданского законодательства можно представлять таким образом, что «общеотраслевые» (системные) тенденции развития гражданского законодательства должны выступать в роли той теоретической базы («фундамента»), на основе и в развитие которой должны выстраиваться институциональные и иного уровня тенденции совершенствования данного законодательства. Диалектика соотно-

шения и взаимосвязи «общеотраслевых» (системных) и иных уровней тенденций развития гражданского законодательства, полагаем, заключается в том, что последние являются своего рода «питательной» средой для формирования «общеотраслевых» (системных) тенденций развития гражданского законодательства; в свою очередь, указанные «общеотраслевые» (системные) получают свою «жизнь», юридическое отражение в той или иной преобразованной форме в тенденциях иных уровней развития гражданского законодательства.

Помимо вышеотмеченного системно-структурного («уровневого») критерия основные тенденции развития гражданского законодательства могут быть дифференцированы и по иным критериальным признакам.

Так, в зависимости от давности времени формирования тех или иных тенденций развития гражданского законодательства, их относительной самостоятельности - независимо от уровня их функционирования (национальный, региональный, глобальный) - можно выделить такие виды, как давно сложившиеся, устоявшиеся цивилистические тенденции, и вновь либо недавно возникшие.

Исходя из такого критерия, как сфера проявления цивилистических функций, среди последних можно выделить тенденции развития гражданского законодательства, например, в сфере цифровой экономики, фондового рынка, интеллектуальных прав, личных неимущественных отношений граждан и т. д., совершенствование которых происходит посредством норм гражданского законодательства.

Характеристика тенденций развития

гражданского законодательства РФ

В дальнейшем представляется возможным и необходимым кратко остановиться на характеристике некоторых отраслевых, системных тенденций развития гражданского законодательства РФ, имеющих принципиально важное значение для совершенствования всей указанной сферы законодательства, а также некоторых институциональных тенденциях.

Говоря об основных тенденциях реформирования Гражданского кодекса РФ, следует предварительно обратить внимание на то, что категория «тенденции» здесь и в дальнейшем понимается как определенная совокупность

идей, взглядов, устремлений, отражающих в себе соответствующие особенности развития Гражданского кодекса РФ, а также определенные социально-политические цели, задачи, экономические и иные интересы.

С принятием части первой Гражданского кодекса РФ в законе появилась такая юридическая конструкция, как «основные начала гражданского законодательства» (ст. 1 ГК). В связи с этим в цивилистической доктрине и на практике возникает ряд вопросов как сугубо теоретического, так и методологического и практического порядка: какое понятие охватывает данная конструкция? Как эта конструкция соотносится с уже давно известной в гражданском праве категорией принципов? Если гражданское законодательство закрепляет «основные» его начала, то логически можно ли предположить существование и иных, «не основных», начал в системе названного законодательства и т. д.? На эти и многие другие аналогичные вопросы цивилистической науке еще предстоит ответить. В рамках данной статьи следует рассмотреть ряд проблем методологического и практического характера, связанных с данным аспектом исследования.

1. Прежде всего представляется необходимым обратить внимание на некоторую некорректность семантического характера, которая допущена в названии статьи 1 ГК РФ в сочетании слов - «основные начала». Дело в том, что само слово «начало» означает не что иное, как основное, ключевое положение, принцип, первоисточник, исходный и т. п.

Таким образом, словосочетание «основные начала» есть по существу тавтология, т. е. повторение в иной словесной форме ранее сказанного слова, идентичного по смыслу, что вряд ли можно приветствовать в тексте закона. К тому же юридическая конструкция «основные начала» формально дает повод предположить, что помимо «основных» в гражданском законодательстве могут быть и какие-то иные -«не основные начала». Однако совершенно ясно, что каких-либо иных «начал», помимо «основных», в гражданском законодательстве исходя из логики семантики просто быть не может. Даже если допустить, что законодатель в статье 1 ГК РФ, помимо «основных начал» гражданского законодательства, имел в виду какие-то иные (не основные) положения, также характеризующие названное законодательство,

то в любом случае называть эти положения «началами» нельзя во избежание тавтологии.

Поэтому, думается, более правильно было бы так назвать статью 1 ГК РФ: «Начала гражданского законодательства». В дальнейшем по соображениям необходимости использовать терминологию, закрепленную законодателем в статье 1 ГК РФ, также употребляется конструкция «основные начала» гражданского законодательства, имея в виду, однако, выше отмеченное.

2. Обращает на себя внимание также и то обстоятельство, что юридическая конструкция «основные начала» введена законодателем в текст закона не в связи с исключением известного фундаментального термина «принцип», а параллельно с ним, что, безусловно, осложнило сформировавшийся понятийно-терминологический аппарат. Правда, следует отметить и то, что в статье 1 ГК РФ речь идет об «основных началах» гражданского законодательства, но ранее в законодательстве, а в теории и доктрине и в настоящее время широко используется термин «принципы» гражданского права, что, как представляется, не одно и то же. Однако это обстоятельство отнюдь не упрощает исследование проблемы «основных начал» гражданского законодательства, а скорее, наоборот, усложняет его, добавляя появляющиеся в связи с этим дополнительные вопросы.

Принимая во внимание как общие, так и отличительные моменты, характеризующие такие юридические конструкции, как «основные начала» гражданского законодательства и «принципы» гражданского права, в настоящей работе речь идет именно об «основных началах»; категория «принцип» употребляется лишь в связи тем или иным аспектом исследования «основных начал».

В чем же сущность «основных начал» гражданского законодательства и каковы их отличительные особенности по сравнению с конструкций «принципы гражданского права»? По этой проблеме в юридической литературе можно встретить самые разные соображения. Так, по мнению М. И. Брагинского, «"общие начала" как элемент юридической конструкции "аналогия права" (п. 2 ст. 6 ГК РФ) совпадают по содержанию с теми "основными началами гражданского законодательства", которые сформулированы в ст. 1 ГК РФ» [15, с. 18].

Аналогичную позицию по этой проблеме занимает О. Н. Садиков, отсылающий при анализе «общих начал» (п. 2 ст. 6 ГК РФ) также к статье 1 ГК РФ [14, с. 23].

Однако, думается, такая позиция названных авторов не бесспорна. В связи с этим необходимо обратить внимание, по меньшей мере, на два момента.

Во-первых, такие юридические конструкции, как «общие начала» гражданского законодательства, о чем упоминается в пункте 2 статьи 6 ГК РФ, и «основные начала» гражданского законодательства, которые закреплены в статье 1 ГК РФ, не совпадают семантически, в словесно-смысловом значении указанных выражений.

Во-вторых, «общие начала» как элемент конструкции «аналогия права» (п. 2 ст. 6 ГК РФ) могут применяться только в ситуации, когда имеет место «пробел в праве». Что же касается «основных начал» гражданского законодательства, закрепленных в статье 1 ГК РФ, то данные нормативные положения имеют прямое юридическое действие, т. е. могут применяться как непосредственно, отдельно (самостоятельно) в соответствующих случаях, так и вместе с другими нормами гражданского права.

Отдельные авторы «общие начала» законодательства, по существу, отождествляют с принципами права. Так, В. И. Леушин полагал, что «общие начала и смысл законодательства», есть не что иное, как принципы права (общеправовые и отраслевые) [33, с. 377].

Е. Г. Комиссарова характеризует «основные начала» гражданского законодательства как разновидность нормативных гражданско-правовых принципов. Говоря о соотношении основных начал гражданского законодательства с принципами гражданского права, она приходит к выводу о том, «что основные начала -это разновидность нормативных гражданско-правовых принципов, относящихся к числу законодательных новелл» [13, с. 15]. Развивая далее эту мысль, автор отмечает: « В отличие от иных правовых принципов в этой законодательной конструкции (надо полагать - в «основных началах» гражданского законодательства. - Б. В., М. С.) последовательно материализовались как естественно-правовые, так и государственно-правовые начала, объединив три компонента: заглавные, всеобъемлющие

идеи о нормальном функционировании имущественных отношений в обществе; пределы применения и реализации гражданско-правовых норм вовне; самостоятельная нормативная основа для регулирования конкретных юридических ситуаций» [13, с. 15].

Отдельные соображения относительно юридической конструкции «основные начала» гражданского законодательства были высказаны известными дореволюционными цивилистами. Так, по мысли И. А. Покровского, так или иначе все идеологические ценности в гражданском праве продолжают освещаться через понятие «правовой принцип» - категорию чуть «потускневшую» от частого и не всегда продуманного использования. Отсюда возникает «не-замеченность» нюансов мысли законодателя, использовавшего категорию «основные начала гражданского законодательства». Между тем, как полагал названный автор, за этим шагом усматривается не просто «незначительное украшение в социальном духе» [27, с. 128], а прежде всего отход от декларативности в правовом регулировании, логическая преемственность в законодательстве.

По замечанию одного из основоположников российской цивилистики Д. И. Мейера, «задачей юридической науки является не только познание действующего законодательства, но также и обнаружение общих начал, заключенных в конкретных, отдельных положениях закона» [24, с. 44]. Говоря о месте идей в праве, ученый отмечал, что «они формируют законодательство, которое является очисткой народных воззрений» [24, с. 14].

Представляется, что юридическую конструкцию «основные начала» гражданского законодательства (ст. 1 ГК РФ) нельзя смешивать с такой близкой по существу, но, тем не менее, отличающейся по ряду моментов категорией, как «принципы» гражданского права. В связи с этим необходимо обратить внимание, по меньшей мере, на следующее.

Во-первых, «основные начала», о которых идет речь в статье 1 ГК РФ, относятся, как следует непосредственно из текста самого закона, к сфере гражданского законодательства; «принципы» же гражданского права характеризуют важнейшие, сущностные моменты несколько иной специфической области - гражданского права. Соотношение же категорий

гражданского законодательства и гражданского права может рассматриваться в разных аспектах, прежде всего как связь формы и содержания. Гражданское законодательство есть основная (главная) форма выражения гражданского права, содержание которого составляет система соответствующих норм права. С этих позиций «основные начала» гражданского законодательства относятся, характеризуют преимущественно именно форму гражданского права (систему гражданского законодательства); принципы же гражданского права непосредственно относятся к содержанию названного права (системе правовых норм) и, следовательно, выражают особенности именно данного содержания.

Рассмотрение указанных юридических конструкций в несколько ином контексте - соотношение гражданского законодательства в содержательном плане (норм гражданского законодательства) и гражданского права как системы соответствующих норм права - приводит исследователей к разным выводам: одни полагают, что гражданское законодательство (нормы законодательства) и гражданское право в этом смысле «совпадают», так же как и в теории права представители формально-догматического подхода идентифицируют (отождествляют) право и законодательство (нормы законодательства); другие авторы, различая общетеоретические феномены права и законодательства, и соответственно на отраслевом уровне не отождествляют право и законодательство (нормы законодательства).

Во-вторых, отождествление «основных начал» гражданского законодательства и принципов гражданского права объективно приводит к выводу: «основные начала» гражданского законодательства есть «заглавные», основополагающие, фундаментальные и т. п. принципы гражданского права, а все «иные» принципы названной отрасли права - это какие-то «второсортные», менее «заглавные», менее «фундаментальные» и т. д. положения или, своего рода, «субпринципы», что не соответствует реальной действительности, да и не сообразуется с элементарными правилами формальной логики.

Исследование «основных начал» гражданского законодательства, их содержания и сущности, состава (перечня), функций и целей названных феноменов, их соотношения с такой

фундаментальной категорией, как «принципы» гражданского права, - далеко не полный перечень вопросов, которые еще должны занять свое достойное место в предмете российской цивилистической науки.

Гражданское право и гражданское законодательство - явления в определенной мере взаимно «пересекающиеся»: с одной стороны, далеко не все элементы, входящие в состав гражданского права (обычаи, обычно предъявляемые требования; правоположения, формируемые высшими судебными инстанциями, международные нормы и принципы, международные договоры и т. д.), охватываются содержанием гражданского законодательства, а с другой - не все нормы гражданского законодательства (нормы, противоречащие конституции РФ, нарушающие права и свободы человека и гражданина и некоторые другие нормативные установления) относятся к гражданскому праву как установления, носящие неправовой характер. Отсюда можно сделать вывод: принципы гражданского права и основные начала гражданского законодательства - частично взаимно «пересекающиеся» явления цивилистической действительности, что, однако, не исключает ряда их отличительных особенностей.

Во-первых, их различие касается рамок (объема) тех сфер, к которым относятся рассматриваемые юридические явления. Если принципы гражданского права выражают сущностные особенности достаточно широкой ци-вилистической сферы (нормы гражданского законодательства, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры, обычаи, обычно предъявляемые требования, основы правопорядки или нравственности и т. д.), о чем выше уже было сказано, то основные начала гражданского законодательства, как представляется, относятся, прежде всего, к характеристике именно области гражданского законодательства - системе законодательных и иных нормативных правовых актов (гражданское законодательство в широком смысле), с помощью которых устанавливаются (закрепляются) новые нормы гражданского права, изменяются, дополняются и т. д. действующие нормативные установления.

Во-вторых, именно выраженные в концентрированной форме основные начала граждан-

ского законодательства (а не «напрямую» принципы гражданского права) призваны выражать государственную политику развития системы гражданского законодательства в целом, ее сущностные особенности, структуру, взаимодействие с другими элементами гражданско-правовой системы. Так, из положения, закрепленного в абзаце 1 пункта 2 статьи 3 Гражданского кодекса РФ, устанавливающего, что гражданское законодательство состоит из настоящего Кодекса и принятых в соответствии с ним иных федеральных законов, вытекает принцип, касающийся двухзвенной системы гражданского законодательства, что непосредственно относится именно к сфере гражданского законодательства, а не гражданского права как системы соответствующих норм.

В-третьих, из положений, установленных в статье 3 Гражданского кодекса РФ, вытекает важнейший принцип верховенства закона, сущность которого выражается в том, что указы Президента РФ, постановления Правительства РФ, содержащие нормы гражданского права, а также акты министерств и иных федеральных органов исполнительной власти, не должны противоречить Гражданскому кодексу РФ и иным законам, что в противном случае может повлечь недействительность в соответствующей части либо полностью такого правового акта. Приведенный принцип также непосредственно относится именно ко всей сфере гражданского законодательства, понимаемой в широком смысле.

В-четвертых, как известно, система гражданского права и система гражданского законодательства тесно взаимосвязанные явления -как содержание и форма. Тем не менее это отнюдь не обусловливает абсолютного соответствия между ними: те или иные институциональные преобразования в сфере гражданского законодательства (например, институты информационного, инвестиционного, банковского законодательства, предпринимательское законодательство и др.) вовсе не означают, что точно такие же структурные элементы автоматически возникают в системе гражданского права как отрасли права. Поэтому реализация основных начал гражданского законодательства в одноименной системе законодательства далеко не во всех случаях имеет своей целью вызвать

идентичные преобразования в системе гражданского права.

В-пятых, именно основные начала гражданского законодательства (а не принципы гражданского права) определяют также важнейшие критерии, в соответствии с которыми устанавливается иерархический уровень названной системы законодательства, сущностные особенности ее формирования и т. д. Так, в соответствии со статьей 71 Конституции РФ, пунктом 1 статьи 3 Гражданского кодекса РФ, гражданское законодательство находится в ведении Российской Федерации, из чего следует важнейший принцип, в соответствии с которым гражданское законодательство относится исключительно к федеральной компетенции РФ. Это означает, что субъекты Российской Федерации не вправе принимать законодательные акты, устанавливающие нормы гражданского права, противоречащие Гражданскому кодексу РФ, иным федеральным законам.

Одной из важных новелл применительно к статье 1 Гражданского кодекса РФ является то, что закрепленный в названной статье ряд основных начал гражданского законодательства дополнен таким «началом», как добросовестность: при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно (п. 3 ст. 1 ГК РФ). Таким образом, этой, по своей сути (в своей основе) философской, морально-нравственной, категории законодатель придал и правовое значение, что принципиально важно для всей системы гражданского законодательства РФ, всех его субъектов как участников различных гражданских правоотношений. Данное основное начало соответствует представлениям современной цивилисти-ческой доктрины и давно введено в законодательство подавляющего большинства стран с развитыми правопорядками.

Мировой опыт показывает, что эффективное развитие рынка невозможно без укрепления начал автономии воли и свободы договора участников оборота. Однако неограниченная свобода в достижении экономических интересов таит в себе возможность дестабилизации оборота. Положение о добросовестности является важнейшим морально-нравственным и юридическим «противовесом» правилам, утвер-

ждающим свободу договора и автономию воли сторон [42; 43; 51].

Для отечественной правоприменительной практики характерно обилие споров, разрешение которых так или иначе связано с вопросом о недобросовестности участников оборота1. Нормативное закрепление «начала» добросовестности позволит не только установить важнейшие ориентиры поведения субъектов права, но и более широко применять меры гражданско-правовой защиты в случаях недобросовестных действий участников гражданского оборота.

Установление в гражданском законодательстве начала добросовестности - оценочной категории - обусловливает необходимость расширения рамок судейского усмотрения, что достаточно критически расценивалось ранее, да и некоторыми авторами в настоящее время. Так, в начале XX века известный цивилист и историк права И. А. Покровский обращал внимание на то, что «право на определенность правовых норм есть одно из самых неотъемлемых прав человеческой личности, какое только себе можно представить; без него, в сущности, вообще ни о каком "праве" не может быть речи» [28, с. 89]. Далее, выражая свое опасение по поводу расширения «судейского правотворе-ния», И. А. Покровский отмечал, что оно «заключает в себе органическую и неустранимую опасность судейского произвола... и, очевидно, идет вразрез с интересами развивающейся человеческой личности» [28, с. 105].

Что касается в целом необходимости обеспечения реализации требования определенности правовых норм, то оно, очевидно, вряд ли может вызывать возражения. Вместе с тем, как представляется, установление начал гражданского законодательства, и в частности такого, как добросовестность, в современных условиях не только не нарушает прав личности на определенность норм права, но как раз, наоборот, направлено на обеспечение возможности наиболее полной реализации этих самых прав человеческой личности.

1 См., например: Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронный ресурс]: информ. письмо Президиума Высшего Арбитр. Суда Рос. Федерации от 25 нояб. 2008 г. № 127. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

В связи с этим необходимо обратить внимание, как минимум, на два обстоятельства.

Во-первых, оценочные категории, в том числе такие, как основные начала гражданского законодательства, достаточно широко используются практически во всех цивилистических правопорядках стран с развитой рыночной экономикой. И это не случайно. Современные рыночные экономические отношения настолько сложны, многогранны и динамичны, что никакие правовые нормы, будучи не более как типовыми масштабами поведения людей, объективно, не способны отражать многие их (отношений) «тонкости» и «нюансы», однако важны с точки зрения права, в результате чего их (норм) формально-догматическое применение лишает правовое регулирование его важнейших качеств - таких свойств, как справедливость, добросовестность, разумность и некоторых других. В подобных ситуациях, пожалуй, будет кстати вспомнить известное крылатое выражение В. И. Ленина: «. нечто формально правильное, а по сути издевательство» [19].

В самом деле, на практике, к сожалению, встречается немало случаев, когда формально-догматическое понимание и применение норм гражданского законодательства без учета важных моментов морального, нравственного характера, доброй совести человека и т. д. обусловливают сугубо «инструментальный» подход к правовому регулированию, что в конечном счете действительно приводит к тому, что формально получается все правильно, а по существу - «издевательство» над смыслом законодательства, его основными началами, его назначением. В этой связи представляется вполне справедливым замечание А. В. Завадского: «Часть объективного права должна быть точно определена (фиксирована), она представляет собой как бы костяк, который дает всему телу способность держаться, другая же часть должна оставаться настолько неопределенной, чтоб она могла быть постоянно приспособленной ко всем отдельным моментам. Она представляет собой мягкие части права, которые дают ему необходимую эластичность» [9, с. 57].

Во-вторых, что касается опасения возможности расширения «судебного произвола» в связи с применением «оценочных» категорий, то в качестве «противовеса» этому должны шире применяться соответствующие правовые

средства, которые уже выработала цивилисти-ческая практика и которые, безусловно, должны совершенствоваться и развиваться, обеспечивая современные потребности гражданского оборота и отвечая на вызовы нового времени.

Прежде всего речь идет о разъяснениях и правоположениях, вырабатываемых высшими судебными инстанциями, касающихся применения на практике «оценочных» категорий, в частности добросовестности. Так, в совместном постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 апреля 2010 г. № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав»1 (п. 15) высшие судебные инстанции ориентируют нижестоящие суды относительно того, что необходимо учитывать при оценке давностного владения как добросовестного.

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Фе-дерации»2 (п. 1 и др.) содержатся обстоятельные разъяснения, призванные помочь судам при квалификации действий участников имущественного оборота как добросовестные или недобросовестные, а также при применении правовых последствий, когда соответствующие действия признаны судом недобросовестными.

Более того, в некоторых случаях сам законодатель предпринимает попытки закрепить в законе те или иные характеристики действий как недобросовестных актов участников гражданского оборота, перечисляя некоторые из них прямо в законе (ст. 434 «Переговоры о заключении договора» ГК РФ).

В связи с вышеотмеченным обратим внимание на одно обстоятельство. Вряд ли стоит на законодательном уровне приводить тот или иной перечень (пусть даже и неисчерпываю-

1 О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав: постановление Пленума Верхов. Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 апр. 2010 г. № 10/22 // Российская газета. 2010. 21 мая.

2 О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации: постановление Пленума Верхов. Суда РФ от 23 июня 2015 г. № 25 // Там же. 2015. 30 июня (далее - Постановление № 25).

щий) действий как недобросовестных, поскольку это не функция законодателя (а теории и практики), да и к тому же никакой перечень недобросовестных действий не способен охватить все возможные «нюансы» конкретных случаев при квалификации действий (бездействия) субъектов как добросовестные или недобросовестные. Здесь необходимо широко использовать теоретический потенциал цивили-стической науки и иных отраслей знания, а также совершенствовать интерпретационную, обобщающую функцию высших судебных инстанций, роль и значение которых могли бы быть более эффективными, когда бы они уделяли больше внимания не только (а возможно, и не столько) тем или иным конкретным моментам применения оценочных категорий к конкретным ситуациям либо к их определенной группе, а шире использовали в своих разъяснениях и обобщениях судебной практики методологический инструментарий, общие принципиальные подходы, основанные на современных достижениях различных общественных наук.

Помимо вышеприведенных норм принцип добросовестности закреплен также в ряде иных нормативных документов. Так, при подготовке Федерального закона от 8 марта 2015 г. N 42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации» в статью 307 Гражданского кодекса РФ было внесено дополнение о том, что при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию (п. 3 ст. 307 ГК РФ).

В связи с этим представляется необходимым обратить внимание на следующее.

Во-первых, авторы данного законоположения, видимо, хотели подчеркнуть, что принцип добросовестности должен действовать и в сфере договорных обязательств, хотя данное обстоятельство с очевидностью вытекает из положения статьи 1 Гражданского кодекса РФ, где принцип добросовестности закреплен в качестве одного из основных начал всего гражданского законодательства.

Во-вторых, если при установлении, исполнении обязательства, как это отмечено в статье

307 Гражданского кодекса РФ, принцип добросовестности вполне логично сообразуется с тем, что стороны обязаны поступать, учитывая права и обязанности друг друга, оказывая взаимное содействие и т. д., то после прекращения обязательства, когда например, оно надлежащим образом исполнено обеими сторонами, трудно себе представить, с какими правами и законными интересами данных субъектов (они теперь уже не являются сторонами обязательственного правоотношения) связывается в дальнейшем действие принципа добросовестности. В последнем случае скорее можно вести речь о принципе добросовестности исключительно как о морально-нравственном феномене, а не правовой категории. Если же допустить, что здесь законодатель имеет в виду использование универсальной модели принципа добросовестности, интерпретируемой в западном понимании, то в таком случае она должна быть надлежащим образом встроена в отечественный цивилистический категориальный аппарат.

Основные начала гражданского законодательства (ст. 1 ГК РФ) тесным образом связаны между собой, а также взаимодействуют с рядом иных норм гражданского законодательства. Так, начало добросовестности, безусловно, напрямую связано с другой новеллой - основным началом гражданского законодательства о том, что «никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения» (п. 4 ст. 1 ГК РФ), в котором получает свое развитие и обеспечение начало добросовестности. Указанные основные начала гражданского законодательства «генетически» связаны с таким «началом», также закрепленным в статье 1 Гражданского кодекса РФ, как свобода договора, что содержательно выражено в формуле: граждане (физические лица) и юридические лица приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе. Они свободны в установлении своих прав и обязанностей на основе договора и в определении любых не противоречащих законодательству условий договора (абз. 1 п. 2 ст. 1 ГК РФ). На такую взаимную связь основных начал гражданского законодательства вполне справедливо обращено внимание в юридической литературе [6, с. 57; 7].

Основные начала гражданского законодательства в той или иной форме получили отра-

жение в ряде конкретных нормативных установлений в различных статьях Гражданского кодекса РФ. Так, определенные гражданско-правовые последствия законодатель связывает с соответствием или несоответствием поведения субъектов таким началам гражданского законодательства, как разумность и добросовестность (правила, касающиеся переработки или спецификации вещей - ст. 220 ГК; давностного владения - ст. 234 ГК; добросовестного приобретения - ст. 302, 303 ГК; исполнения обязательств - ст. 314 ГК и др.).

Однако следует заметить, что основные начала гражданского законодательства в силу их общеотраслевой цивилистической природы (а многие из них имеют даже и общеправовое и социальное значение) подлежат применению не только в случаях, когда законодатель прямо это предусматривает, но и в любых иных ситуациях, так или иначе связанных с оценкой соответствующей стороны (аспекта) действий субъектов гражданского права.

В порядке краткого резюме по обсуждаемой проблематике можно сделать следующие выводы.

Во-первых, основные начала гражданского законодательства и принципы гражданского права - понятия в значительной мере «пересекающиеся», но не идентичные явления, как это обычно считается в цивилистическом и общетеоретическом правоведении. Исходное значение для уяснения общих и отличительных моментов указанных явлений имеет соотношение таких юридических конструкций, как «гражданское право» и «гражданское законодательство» (нормы гражданского законодательства), которые различаются не только как «содержание» и «форма», но также и по ряду моментов сущностного характера.

Во-вторых, основные начала гражданского законодательства - важнейшие, ключевые, исходные положения, закрепленные в законе, на которых зиждется все гражданское законодательство, определяющие стратегические линии его дальнейшего развития и совершенствования. В систему основных начал гражданского законодательства, прежде всего, включаются «начала», прямо закрепленные в статье 1 Гражданского кодекса РФ. Однако, как представляется, сюда должны быть отнесены также и те идеи и положения, которые хотя и не получили

прямого отражения в законе, но вытекают из его существа, смысла и назначения, оказывают определяющее влияние на его развитие.

В-третьих, основные начала гражданского законодательства имеют прямое действие: они подлежат применению не только вместе с соответствующими нормами права, но и в соответствующих ситуациях самостоятельно (отдельно), а в случае пробела в законодательстве - в порядке аналогии права, когда следует руководствоваться исходя из основного смысла и назначения гражданского законодательства, его существа и т. д.

В-четвертых, основные начала гражданского законодательства выступают в качестве исходных критериев при толковании норм гражданского законодательства, их применении в практической деятельности, ориентировании судебной практики на достижение поставленных целей, выработке частноправовой политики государства.

В-пятых, в дальнейшем в связи с реформированием гражданского законодательства, когда на практике и в научном обороте появилось множество принципиально новых цивилисти-ческих понятий, категорий и конструкций, объективно возникает необходимость в более широком использовании основных начал гражданского законодательства как важнейших правовых средств, направленных на обеспечение достижения цели гражданско-правового регулирования, повышение его эффективности, реализацию идей гуманизма и справедливости в частноправовой действительности.

В-шестых, основные начала гражданского законодательства имеют важнейшее не только юридическое значение в плане дальнейшего совершенствования гражданского законодательства, повышения его эффективности и т. д., но, безусловно, оказывают значимое влияние на развитие рыночной экономики в соответствии с современными требованиями, гражданского общества, его институтов, а также на повышение благосостояния людей.

В качестве одного из результатов системных преобразований Гражданского кодекса РФ выступает то, что расширен предмет гражданско-правового регулирования (ст. 2 ГК РФ) за счет включения в него такого специфического вида социальных связей, как корпоративные отношения, по поводу юридической природы которых, их содержания, отраслевой принад-

лежности и т. д. в юридической литературе ранее и в настоящее время ведутся достаточно острые дискуссии.

В связи с этим следует заметить, что как ранее, так и в настоящее время корпоративные отношения регулируются в ряде отдельных законов (закон об акционерных обществах, закон об обществах с ограниченной ответственностью, закон о производственных кооперативах и др.), а также в некоторых иных нормативных правовых актах. Однако на уровне Гражданского кодекса РФ корпоративные отношения действительно обозначены впервые как один из элементов предмета гражданско-правового регулирования.

Отмеченную новеллу в Гражданском кодексе РФ в целом можно оценить как положительную, поскольку таким образом, надо полагать, было положено начало формированию общих (исходных) положений правового института корпоративных отношений на уровне такого основополагающего законодательного акта в системе гражданского законодательства, как Гражданский кодекс РФ.

Вместе с тем обращает на себя внимание, как представляется, недостаточно корректная формулировка, касающаяся сущности корпоративных отношений. В соответствии с положением, закрепленным в абзаце 1 пункта 1 статьи 2 Гражданского кодекса РФ, названные социальные связи характеризуются как отношения, связанные с участием в корпоративных организациях или с управлением ими (корпоративные отношения).

Таким образом, из вышеприведенного положения, где законодатель использует разделительный союз «или», объективно следует то, что в качестве корпоративных выступают отношения, связанные с участием в корпоративных организациях, или это могут быть отношения, которые связаны только с управлением ими.

С первой частью этого положения, где феномен корпоративных отношений характеризуется через такой признак, как «участие в корпоративных отношениях», безусловно, следует согласиться, ибо корпоративные отношения, конечно, основаны на участии лиц в корпоративных организациях: если лицо не является участником корпоративного образования, то оно не может быть и субъектом корпоративных

отношений, складывающихся в рамках данной корпорации.

Что же касается второй части анализируемого положения, где допускается возможность конструирования корпоративных отношений только на основе такого признака, как связь лица с управлением корпорацией, то такую позицию вряд ли можно оценить как правильную. Так, если лицо привлечено в корпорацию исключительно в качестве «управленца», когда оно не является учредителем (участником) корпорации - акционером, участником общества с ограниченной ответственностью и др., то такое лицо осуществляет управленческую деятельность исключительно на основе трудоправово-го контракта и, следовательно, именно в силу этого не может быть субъектом корпоративных отношений, складывающихся в рамках данной корпорации, например связанных с получением дивидендов, голосовать на общем собрании учредителей (участников) корпорации и т. д.

Участие в качестве члена корпорации есть тот исходный, необходимый юридический факт, который создает затем юридическую возможность этому лицу как участнику корпорации участвовать в управлении ее делами. Поэтому в статье 2 Гражданского кодекса РФ в формуле, характеризующей корпоративные отношения, правильным было бы вместо разделительного союза «или» употребить соединительный союз «и».

Говоря о расширении предмета гражданско-правового регулирования, полагаем необходимым обратить внимание и на то, что гражданским законодательством в ряде случаев регулируются так называемые организационные отношения. Так, в рамках реформирования гражданского законодательства в Гражданском кодекса РФ появилась новая статья 434.1 «Переговоры о заключении договора», где регулируются отношения сторон, касающиеся порядка заключения договора, т. е. не сами непосредственно договорные отношения, а лишь упорядочиваются связи, предшествующие заключению договора и способствующие, организующие его возникновение, - организационные отношения.

Справедливости ради, надо заметить, что еще в середине 60-х годов советского периода профессор О. А. Красавчиков предложил концептуальное обоснование организационных отношений как элемента предмета гражданско-

го права [17, с. 50-57]. Однако эта идея вызвала со стороны научного сообщества настороженное, а в ряде случаев критическое отношение, и до сих пор не нашла отражения в общих положениях Гражданского кодекса РФ. Поэтому было бы целесообразно включить в содержание статьи 2 Гражданского кодекса РФ нормативное установление, где содержалось бы указание и на организационные отношения как один из элементов предмета гражданско-правового регулирования.

В юридической литературе исследователями были высказаны и соображения, направленные на расширение предмета гражданского права, в рамках которых предлагалось это сделать за счет включения в него процедурных отношений, возникающих при принятии наследства [8, с. 7-8; 39, с. 112].

Небезынтересен в этом контексте и некоторый ретроспективный экскурс в историю развития мысли о предмете цивилистического правоведения, когда в дореволюционный период профессор К. Д. Кавелин, пытаясь осмыслить, «что есть гражданское право и где его пределы», пришел к выводу о том, что к предмету гражданского права должны относиться вообще все имущественные, в том числе налоговые, отношения [11, с. 142].

В связи с этим представляется необходимым обратить внимание, по меньшей мере, на два обстоятельства.

Во-первых, все отраслевые предметы правового регулирования в той или иной степени подвержены влиянию различных факторов: исторического, социально-культурного, экономического, политического и иного характера, и с этих позиций отраслевые предметы правового регулирования, безусловно, постоянно находятся в состоянии развития, дополнения, уточнения и т. д. их границ (пределов), что достаточно убедительно демонстрируют ряд новелл, вносимых в содержание Гражданского кодекса РФ.

Во-вторых, говоря об изменениях предмета гражданско-правового регулирования, не следует упускать из внимания такой важный эпистемологический феномен, как предельные основания познания того или иного явления. В нашем случае в качестве предельных гносеологических оснований познания предмета гражданского права (а следовательно, его изменений, дополнений и т. д.) выступают такие клю-

чевые моменты (характеристики), которые обеспечивают самоидентичность гражданского права как важнейшей отрасли российского права, ее особенности, отличия от иных отраслей права. При выяснении гносеологических оснований познания предмета гражданско-правового регулирования, безусловно, необходимо учитывать то, что гражданское право - это, в сущности, частное право, в основе которого лежат такие феномены, как частная собственность и связанные с ней имущественные (экономические) отношения; равенство, автономия субъектов; свобода договора; недопустимость, по общему правилу, публичного вмешательства в частные дела и др.

С этих позиций вызывает недоумение положение, закрепленное в статье 50 «Коммерческие и некоммерческие организации» Гражданского кодекса РФ. Согласно правилу, закрепленном в пункте 6 названной статьи к отношениям по осуществлению некоммерческими организациями своей основной деятельности, а также к другим отношениям с их участием, не относящимся к предмету гражданского законодательства (ст. 2 ГК РФ), правила Гражданского кодекса РФ не применяются, если законом или уставом некоммерческой организации не предусмотрено иное.

Прежде всего, то, что к отношениям по осуществлению некоммерческими организациями своей основной деятельности - а это может быть политическая, организационная, профсоюзная, благотворительная и иная общественная деятельность - не применяются правила Гражданского кодекса РФ, вряд ли у кого-нибудь вызовет сомнение в силу очевидности для специалиста в области правоведения этого положения, и поэтому провозглашать об этом, да еще на уровне Гражданского кодекса РФ, нет никакой необходимости. То же самое можно сказать и применительно к указанию законодателя в названной статье относительно того, что к другим отношениям с участием некоммерческих организаций, не относящимся к предмету гражданского законодательства (ст. 2 ГК РФ), правила Гражданского кодекса РФ не применяются. Однако, мало того, законодатель не ограничился воспроизведением в законе столь очевидных положений и в содержание вышеназванной статьи включил оговорку о том, что, оказывается, не только законом, но и

уставом некоммерческой организации может быть предусмотрено «иное», что можно понимать таким образом, что нормы Гражданского кодекса РФ могут применяться к соответствующим отношениям с участием некоммерческой организации, не относящимся к предмету гражданского законодательства. Последнее, как представляется, можно расценить не иначе, как законодательный «пассаж».

В процессе современного реформирования гражданского законодательства РФ достаточно отчетливо проявляются две важнейших системных тенденции - интеграция и дифференциация норм гражданского права, определяющих его качественное состояние, эффективность развития гражданско-правового регулирования общественных отношений.

Практически каждая из стран испытывает в той или иной мере потребности в интеграции в области экономики, финансов, права, культуры, образования и в иных сферах человеческой жизнедеятельности. В системе этого общего интеграционного направления выделяются государства, которые «тяготеют» друг к другу в силу своего примерно близкого уровня экономического развития, географического расположения, национальных, культурных, исторических и иных особенностей, на базе чего формируются различные региональные и субрегиональные межгосударственные интеграционные объединения [44; 46; 48].

Актуальность указанной проблематики обусловлена не только тем, что в общетеоретическом правоведении имеется лишь одно специальное монографическое исследование, при этом относящееся к концу 80-х годов советского периода, посвященное конкретизации юридических норм [38]. Что же касается цивилистики, то здесь, к сожалению, практически отсутствуют сколько-нибудь глубокие исследования, специально посвященные изучению проблем, связанных с интеграцией и дифференциацией норм гражданского законодательства. Такое невнимание к указанной проблематике можно объяснить различными обстоятельствами, наиболее «весомым» из которых, видимо, является то, что она носит слишком теоретический характер и далека от основного направления - цивилистической догматики, которой традиционно посвящается едва ли не основная масса работ.

А между тем в отраслевом законодательстве - особенно это касается усиленно реформируемого в настоящее время гражданского законодательства - наблюдается такая практика, когда в нормы права, порою недостаточно обдуманно, вносятся, иногда неоднократно, многочисленные дополнения, изменения, уточнения и т. д., изложенные в ряде случаев казуистическим способом и канцелярско-бюрокра-тическим языком, в результате чего правовое регулирование нередко приобретает достаточно сложный, «запутанный» и трудно воспринимаемый характер, что вызывает немалые трудности как в теории, так и на практике, значительно снижает определенность и эффективность правового регулирования.

В связи с этим с теоретико-методологических позиций особую актуальность приобретают проблемы, связанные с необходимостью исследования онтологических, гносеологических (эпистемологических), формально-логических, политико-правовых оснований внесения в гражданское законодательство подобного рода дополнений, изменений, уточнений и т. д., а также с выработкой на этой основе необходимых критериев (требований), которым должна отвечать такая правоконкретизирующая деятельность.

Одна из вышеназванных тенденций связана с интеграцией норм гражданского законодательства, в результате чего могут наступать последствия, касающиеся как структурных изменений в системе гражданского права (институтов, субинститутов и т. д.), так и преобразований на уровне соответствующих правовых норм - формирование общих (абстрактных) норм, общих нормативных положений.

Методологической основой для правильного понимания феномена общих (абстрактных) норм служит исходное философское положение, в соответствии с которым общее существует реально «в отдельных предметах, процессах, событиях (в отдельном) в виде повторяющихся сходных черт, сторон, свойств» [37, с. 119].

Объективно общее, будучи отраженным в содержании нормы права, обусловливает ее общий (абстрактный) характер. Норма права является общей потому, что отражает в себе сущностные признаки (черты), свойственные определенному типу (группе) регулируемых

общественных отношений, т. е. общие, характерные для них моменты. В этом контексте заслуживает внимания положение о том, что идеальные нормативные системы «выступают как субъективное, идеальное отражение реально существующей нормативности социальных связей и отношений» [20, с. 14].

Объективно общее, закрепленное в норме права, придает ей свойства не только «общности», но и «абстрактности». Абстрактный характер юридической нормы заключается в том, что, воплощая в своем содержании сущностные (важнейшие) моменты, характерные для соответствующего типа (группы) общественных отношений, она не отражает (и объективно не может отражать) индивидуальные, специфические и несущественные свойства и особенности, присущие конкретным жизненным ситуациям, - отвлечена от них [38, с. 8].

Таким образом, юридическая норма носит общий (абстрактный) характер в силу того, что ее содержание воплощает в себе все те сущностные (общие) моменты (признаки, черты), которые присущи определенному типу (группе) регулируемых общественных отношений; именно поэтому она применима, по общему правилу, к любому из конкретных отношений, охватываемых данным типом (группой), за исключением случаев, прямо предусмотренных законом либо вытекающих из особенностей (специфики) данного конкретного отношения.

В связи с этим необходимо обратить внимание на один принципиально важный методологический момент. В общетеоретической да и отраслевой, юридической литературе и на практике сформировалось положение, приобретшее уже давно аксиоматический характер, касающееся соотношения общей и специальной (конкретной) нормы права, в частности о том, что в случае коллизии таких норм предпочтение отдается последней. А между тем такая мыслительная конструкция нуждается в серьезной корректировке, поскольку совершенно не учитывает закономерности соотношения «общего», «особенного» и «отдельного». Как известно, в «общем» всегда содержатся принципиальные, сущностные моменты (признаки, черты), которые сохраняются также и в «особенном», и в «отдельном». Следовательно, по этим принципиальным (сущностным) моментам (признакам, чертам) «особенное», как и

«отдельное» не могут и не должны противоречить «общему», ибо в противном случае соответствующие явления утрачивают (перестают) характер связи и отношения - «общего», «особенного», «отдельного». Так, в общих нормах могут устанавливаться общие рамки (границы) их действия, цели, задачи нормативного регулирования и иные принципиально важные моменты, которые не могут и не должны игнорироваться в содержании конкретных (специальных) норм. «Особенное» и «отдельное» может иметь «примат» над «общим» лишь только в случаях, когда речь идет о каких-то специфических, индивидуальных и прочих свойствах (признаках, чертах, характеристиках), которые, безусловно, отсутствуют в содержании «общего».

К тому же нужно иметь в виду и то, что общие нормы имеют не только различные структурные уровни функционирования (отраслевой, подотраслевой, институциональный и др.), но и разный по своей сущности и целевому назначению характер. Так, например, важнейшее значение для всего гражданского законодательства, его правильного понимания и правоприменения имеют такие общие нормативные установления, как основные начала гражданского законодательства (ст. 1 ГК РФ), положениям которых, в принципиальном плане, не могут и не должны противоречить конкретные (специальные) нормы, ибо последние в таком случае должны признаваться недействительными как противоречащие общим принципам (началам) гражданского права, за исключением случаев особо (специально) оговоренных в законе. Это обстоятельство, к сожалению, не всегда учитывается в теории и на практике.

В гражданском праве единство предмета и метода правового регулирования обусловливает формирование достаточно обширной правовой общности, получившей отражение в общих положениях Гражданского кодекса РФ, которые выражают сущностные особенности гражданского права, его принципиальные отличительные черты от иных отраслевых нормативных образований. В этом контексте полезным было бы закрепить в общих положениях Гражданского кодекса РФ цели и задачи гражданско-правового регулирования общественных отношений, а главное - роль и место категории личности в цивилистической правовой системе,

как это сделано в ряде гражданских кодексов зарубежных стран.

Наличие общих признаков (черт), характерных для составляющих основную массу в предмете гражданского права имущественных отношений (волевые, товарно-денежный (стоимостной) характер, формально-юридическое равенство участников, их имущественно-распорядительная самостоятельность и др.), - обусловило необходимость закрепления их в качестве общих признаков (черт) в содержании нормы, установленной в абзаце 1 пункта 1 статьи 2 Гражданского кодекса РФ, сущность которой заключается в том, что гражданское законодательство регулирует имущественные, а также личные неимущественные отношения, основанные на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников.

Вместе с тем следует учитывать, что степень общности (абстрактности) содержания норм гражданского законодательства различается, как уже выше отмечалось, также от их уровня и места в общей иерархической структуре гражданского права, т. е. зависит от широты отдельной области регулируемых гражданских отношений. Кроме того, в ряде случаев указанный уровень правовой общности зависит от того, насколько поддаются формализованному описанию (выражению) выявленные признаки (черты, свойства) соответствующих общественных отношений.

Указанные социальные зависимости не только обусловливают уровень общности (абстрактности) гражданско-правовых норм, но и оказывают влияние на степень определенности их содержания. При этом необходимо учитывать формально-логическую закономерность, которая выражается в том, что взаимосвязь объема и содержания понятия носит обратно пропорциональный характер: чем больше объем понятия, тем меньше его содержание и наоборот.

Применительно к исследуемой проблематике это означает, что чем более широкий круг отношений охватывает гражданско-правовая норма, тем более обобщенным и «отвлеченным» будет объем ее регулирования и, как следствие, менее «содержательной» становится ее характеристика. Поэтому связь такой «обобщенной» нормы с реальной действительностью является, как правило, сложной, опо-

средованной действием ряда других, индивидуализирующих, норм права.

Следовательно, для обеспечения правильного и эффективного применения наиболее общих (абстрактных) норм гражданского законодательства необходимо выявить их связи с иными нормативными установлениями конкретизирующего характера, в системной совокупности с которыми они подлежат реализации. Так, в статье 157 Гражданского кодекса РФ закреплены общие положения о сделках, совершенных под условием, когда стороны поставили возникновение гражданских прав и обязанностей (отлагательное условие) или, напротив, их прекращение (отменительное условие) в зависимость от обстоятельств, относительно которых неизвестно, наступят они или нет.

Однако наряду с этим в Гражданский кодекс РФ включена новая статья (327 ГК РФ), предусматривающая, что исполнение обязанностей, а равно и осуществление, изменение и прекращение определенных прав по договорному обязательству может быть обусловлено совершением или несовершением одной из сторон обязательства определенных действий либо наступлением иных обстоятельств, предусмотренных договором, в т. ч. полностью зависящих от воли одной из сторон, - так называемое обусловленное исполнение (потестативные сделки).

При введении в содержание Гражданского кодекса РФ статьи 327, очевидно, имелось в виду, что договоры, включающие в себя обстоятельства, обусловливающие его исполнение, вообще не должны подпадать под требования общих положений статьи 157 Гражданского кодекса РФ, поскольку они урегулированы специальными правилами статьи 327 Гражданского кодекса РФ. Это вытекает из положения пункта 2 статьи 420 Гражданского кодекса РФ, устанавливающего, что к договорам применяются правила о двусторонних и многосторонних сделках, предусмотренные главой 9 Кодекса, если иное не установлено Гражданским кодексом.

Однако Пленум Верховного Суда РФ в своем Постановлении № 25, конкретизируя положение пункта 3 статьи 157 Гражданского кодекса РФ, дал разъяснение, согласно которому по смыслу указанного пункта не запрещено заключение сделки под отменительным или отла-

гательным условием, наступление которого зависит в том числе и от поведения сторон сделки (например, заключение договора поставки под отлагательным условием о предоставлении банковской гарантии, обеспечивающей исполнение обязательств покупателя по оплате товара; заключение договора аренды вновь построенного здания под отлагательным условием о регистрации на него права собственности арендодателя) (п. 52).

Представляется, что подобную интерпретацию потестативных условий сделки вряд ли можно признать корректной без обращения к правилам статьи 327 Гражданского кодекса РФ, не допускающим применение к договорам, предусматривающим обусловленное исполнение, положений статьи 157 Гражданского кодекса РФ, ибо в таком случае вышеуказанная позиция высшей судебной инстанции не согласуется с требованиями пунктов 1 и 2 статьи 157 Гражданского кодекса РФ, в соответствии с которыми в качестве как отлагательных, так и от-менительных условий сделки могут выступать лишь такие обстоятельства, относительно которых заранее неизвестно, наступят они или нет [6, с. 116].

Очевидно, что адекватная интерпретация отлагательных и отменительных условий сделки (ст. 157 ГК РФ) может быть дана только при обращении к правилам статьи 327 Гражданского кодекса РФ, что на практике исключало бы возможность признания сделок (договоров, предусматривающих обусловленное исполнение) недействительными как противоречащими требованиям статьи 157 (п.1 и 2) Гражданского кодекса РФ.

В обсуждаемом контексте необходимо обратить внимание еще на один важный момент. С введением в содержание Гражданского кодекса РФ статьи 327, открывающей возможность свободного использования в содержании договора потестативных условий, в т. ч. и таких, которые полностью (абсолютно) зависят от воли стороны, законодатель сугубо формально разрешил противоречие между положениями статей 157 и 327 Гражданского кодекса РФ, однако в то же время оставил в прежней редакции содержание статьи 157 Гражданского кодекса РФ, положения которой абсолютно противоположным образом регламентируют отлагательные и отменительные условия (обу-

словленное исполнение) сделки, что с методологических позиций, да и по соображениям практического характера вряд ли можно признать обоснованным.

Очевидно, содержание статьи 157 Гражданского кодекса РФ нуждается в изменении; необходимо уточнить позицию законодателя, в частности, по поводу того, допускает ли он, в принципиальном плане, возможность использования потестативных условий в содержании сделки (договора), и если да, то каких именно -«чисто» (абсолютно) потестативных, когда в качестве отлагательного или отменительного условия сделки могут выступать обстоятельства, в т. ч. полностью либо преимущественно зависящие от воли одной из сторон сделки, либо законодатель признает легитимными только такие потестативные условия, которые ограничены определенными рамками (пределами), что должно быть четко обозначено в содержании статьи 157 Гражданского кодекса РФ.

В качестве другой - противоположной «интегративной» - выступает тенденция дифференциации (конкретизации, «детализации») норм гражданского законодательства, в результате чего появилось достаточно большое количество норм, выполняющих различные специфические функции в системе гражданско-правового регулирования общественных отношений.

Дифференциация норм гражданского законодательства обусловлена различными факторами, в т. ч. внешнего и внутреннего характера. Среди внешних факторов важнейшую роль (основы) играет то, что в цивилистической реальности постоянно формируются и появляются те или иные новые общественные отношения, подвергаются различным изменениям (модификациям) существующие социально-экономические связи и т. д., что, безусловно, требует их опосредствования в правовой форме в виде соответствующих конкретизирующих («детализирующих» и др.) норм, отражающих общественные отношения в их «особенности» и «единичности». К внешним факторам также относится проводимая российским государством правовая политика в определенный период времени, поставленные в соответствии с этим цели и задачи совершенствования и дальнейшего развития законодательства и т. д.

Что касается факторов внутреннего характера, влияющих на процесс дифференциации норм гражданского законодательства, то среди них можно указать на закономерности, отражающие процессы развития, происходящие «внутри» самого гражданского права, в т. ч. совершенствование юридической техники и т. д., что подвергается осмыслению юридической наукой в виде соответствующих понятий, категорий, юридических конструкций, получающих закрепление в нормах гражданского законодательства. Формирование и качественное состояние общих и конкретизирующих (специфических) норм в законодательстве - безусловный показатель уровня развития юридической науки и практики, правовой культуры, а также юридической техники.

Основное назначение правоконкретизи-рующей деятельности заключается в том, что, по мнению известного теоретика права П. Е. Недбайло, она может рассматриваться в качестве определенной «ступени претворения общих норм в жизнь» [25, с. 176]. Однако применительно к гражданско-правовой сфере указание на такую служебную роль конкретных норм по отношению к нормативным положениям общего характера представляется неточным. В связи с этим следует обратить внимание на два момента

Во-первых, в гражданском законодательстве конкретные (специальные) нормы имеют гораздо большее значение, чем роль «ступени» в реализации общих норм в жизнь. Так, достаточно широкий круг общих норм обязательственного, договорного права, общих положений о сделках, по общему правилу, подлежат применению в субсидиарном порядке, если они не противоречат специальным (конкретным) предписаниям, регулирующим непосредственно те или иные конкретные общественные отношения, их отдельные аспекты (стороны), признаки (черты). Это, например, касается таких гражданских отношений, как поставка, аренда, перевозка, оказание услуг, расчетные и кредитные правовые связи и др. Поэтому в гражданско-правовой сфере конкретные нормативные предписания, можно сказать, выполняют свою, относительно самостоятельную, специфическую регулятивную функцию.

Во-вторых, важно иметь в виду, что в ци-вилистической сфере важнейшим средством

конкретизации общих нормативных установлений выступает гражданско-правовой договор, в рамках которого стороны могут уточнить («детализировать») положение диспозитивной нормы в соответствии с особенностями (спецификой) их взаимоотношений. Более того, стороны могут в договоре конкретизировать в ряде случаев положения соответствующих нормативных установлений, сформулированных формально-юридически как императивные правила. Как следует из постановления Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и ее пределах», далеко не всякую норму права можно рассматривать как императивную лишь по сугубо формальному признаку - отсутствию в ней указания на возможность иного регулирования тех или иных прав и обязанностей по соглашению сторон1.

Необходимо также обратить внимание и на то, что в последнее время в связи с достаточно широким реформированием гражданского законодательства роль и значение правоконкре-тизирующей деятельности и конкретных (специальных) норм заметно повышается. Масштабная реализация в современный период в российской экономике многочисленных национальных проектов, необходимость правового обеспечения технологической независимости России, возрастающий динамизм общественных отношений и т. д., безусловно, требуют повышения уровня развития гражданского законодательства, усиления роли и значения, а также эффективности не только нормативных обобщений (общих норм), но и особенно конкретных (специальных) норм в регулировании гражданских отношений. Убедительным доказательством этого обстоятельства является то, что за сравнительно короткий промежуток времени было принято более десятка законодательных актов, посредством которых в Гражданский кодекс РФ были внесены многочисленные дополнения, существенные изменения, различного рода уточнения и т. д., касающиеся правового регулирования различных гражданских отношений, их отдельных аспектов (сторон), элементов.

Именно через посредство таких конкретизирующих норм гражданское право способно

1 О свободе договора и ее пределах: постановление Пленума Высшего Арбитр. Суда РФ от 14 марта 2014 г. № 16 // Вестник ВАС РФ. 2014. № 5.

охватить своим регулированием множество конкретных, постоянно развивающихся общественных отношений. Выполняя специфическую регулятивную функцию, конкретные нормы призваны способствовать повышению эффективности правового регулирования, определенности нормативных положений в гражданско-правовой сфере, стабилизации правоприменительной практики.

В общетеоретической литературе советского периода сформировалось два основных подхода к пониманию категории «конкретизация правовых норм». Сторонники первого подхода полагают, что «конкретизация» осуществляется лишь на стадии правотворчества, и не допускают ее возможность в процессе правоприменения [26, с. 19-20]. Другие авторы подходят к данной проблеме с более широких позиций, рассматривая конкретизацию правовых норм как понятие, охватывающее собой процессы правотворчества и правоприменения [18, с. 14-15]

Г. Г. Шмелева в определении конкретизации обращает особое внимание на гносеологический и формально-логический аспекты, характеризуя ее как процесс перехода понятий с высокого уровня общности и абстрактности на более низкий уровень, как движение от меньшей конкретности к большей, результатом которого выступает более конкретное понятие [38, с. 14-15].

Правоконкретизирующая деятельность, безусловно, представляет собой достаточно сложное юридическое явление, которое имеет свои онтологические, гносеологические, формально-логические и иные основания.

Онтологическим основанием конкретизации норм гражданского законодательства выступают общественные отношения, являющиеся предметом гражданско-правового регулирования, дифференциация, дальнейшее совершенствование и развитие которых обусловливают необходимость конкретизации, дополнения, уточнения и т. д. соответствующих нормативных установлений.

В гносеологическом контексте конкретизация норм гражданского законодательства может идентифицироваться с процессом мышления от абстрактного к конкретному в гражданско-правовой сфере. С философских позиций исходное понимание конкретного может опираться на идеи К. Маркса о характере дви-

жения мышления от абстрактного к конкретному. «Конкретное потому конкретно, - отмечал К. Маркс, - что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления» [21, с. 727].

В гносеологическом аспекте соотношение категорий абстрактного и конкретного обычно рассматривается как отношение между «целым» и конкретными моментами его проявления - частями «целого». «Вопрос об отношении "конкретного" к "абстрактному", - отмечает Э. В. Ильенков, - здесь выступает как вопрос об отношении целого к своим собственным моментам, объективно выделяющимся в его составе» [10, с. 58]. По существу, на это же обращают внимание философы П. В. Алексеев и А. В. Панин: «"Целое" и "часть" - это не совпадающие, противоположные категории. В части - не только специфичность целого, но и индивидуальность, своеобразие, зависящее от природы исходного элемента. Часть отделена от целого, обладает относительной автономностью, выполняет свои функции в составе целого ...» [2, с. 392; 17, с. 202 и след.].

Приведенные положения раскрывают гносеологическую сущность «конкретного» как общей закономерности движения мышления от «абстрактного» к «конкретному» и может служить в качестве исходного момента как в исследовании «конкретного» в познании вообще, так и в правоконкретизирующей деятельности в гражданском законодательстве в частности.

В качестве логической основы правокон-кретизации выступают различные логические операции, в частности, связанные с ограничением понятий. Сущность такой логической операции состоит в построении линии понятий, находящихся в родовидовых связях, когда «движение» понятий осуществляется от «рода» к «виду». Такой «переход» происходит в процессе уменьшения объема исходного понятия посредством увеличения (конкретизации) его

содержания - видовых признаков (черт). Поэтому новое (видовое) понятие интенсионально (по содержанию) будет конкретнее - и в этом смысле более содержательным (насыщенным) -исходного (общего) понятия.

Предельным же основанием рассматриваемой логической операции выступает такое «единичное» понятие, которое, будучи мыслительным результатом «всеобщего» и «особенного», «содержит эти последние в себе. Поэтому оно есть конкретное, в то время как всеобщее и особенное суть только абстрактные моменты его» [31, с. 7]. Таким образом, логическая операция ограничения понятия представляет собой процесс мыслительного перехода от более общего понятия к менее общему, в основе чего лежит логический закон обратно пропорциональной зависимости между объемом и содержанием понятия.

С учетом вышеотмеченного можно сформулировать следующее определение: право-конкретизация в гражданском законодательстве есть деятельность законодательных, а в случаях, предусмотренных законом, иных компетентных органов, а также суда и самих участников договора, когда это допускается законом, направленная на уточнение («детализацию») норм гражданского законодательства, совершаемая посредством логической операции с целью обеспечения их правовой определенности, повышения эффективности гражданско-правового регулирования общественных отношений.

Поскольку правоконкретизация представляет собой видовое понятие по отношению к категории «конкретизация» как общенаучному феномену, постольку на него в целом распространяются все общие вышеприведенные положения. Вместе с тем правоконкретизация, как видовое явление, характеризуется и своими специфическими особенностями, в частности, применительно к конкретизации норм гражданского законодательства.

В этом контексте, прежде всего, необходимо указать на то, что конкретизация гражданско-правовых норм осуществляется на различных нормативных уровнях: Гражданского кодекса РФ; принятых в соответствии с ним иных федеральных законов; иных правовых актов (указы Президента РФ, постановления Правительства РФ); актов министерств и иных федеральных органов исполнительной власти,

содержащих нормы гражданского права, - в случаях и пределах, допускаемых законодательством. Кроме того, нормы гражданского права содержатся также в законах и иных нормативных правовых актах иной отраслевой принадлежности. Следует также учитывать: несмотря на то что гражданское законодательство относится к федеральной компетенции, субъекты Российской Федерации в своих законах нередко конкретизируют те или иные положения, содержащиеся в федеральном законодательстве, с учетом своих специфических региональных обстоятельств.

Отсюда можно представить то огромное количество противоречий, несогласованностей, иных дефектов, которые возникают в процессе внесения дополнений, изменений и иных «корректировок» норм гражданского законодательства. Так, например, понятие предпринимательской деятельности как самостоятельной, осуществляемой на свой риск деятельности, направленной на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг, закреплено в абзаце 3 пункта 1 статьи 2 Гражданского кодекса РФ.

Указанное понятие, в частности, используется также в пункте 10 части 4 статьи 38 закона РФ от 21 июля 1993 г. № 5443-1 (с послед. изм.) «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свобо-ды»1. Верховный Суд РФ в постановлении Пленума от 15 ноября 2016 г. № 48 «О практике применения судами законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности за преступления в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности» сформулировал совершенно иное, по сравнению с Гражданским кодексом РФ, понятие предпринимательской деятельности: преступления следует считать совершенными в сфере предпринимательской деятельности, если они совершены в том числе членом органа управления коммерческой организации (выделено нами. - В. Б., М. С.) в связи с осуществлением им полномочий по управлению организацией либо в связи с осуществлением коммер-

1 Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы [Электронный ресурс]: закон РФ от 21 июля 1993 г. № 5443-1 (с послед. изм.). Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

ческой организацией предпринимательской или иной экономической деятельности2.

Представляется, что вряд ли с такой «конкретизирующей» понимание предпринимательской деятельности позицией, сформулированной высшей судебной инстанцией, можно согласиться. Совершенно очевидно, что члены органа управления коммерческой организации (например, члены совета директоров или члены исполнительного органа - правления) не являются субъектами предпринимательства, поскольку действующее законодательство не предусматривает их регистрацию именно в таком «статусе», и их деятельность, безусловно, является экономической (управленческой), что, однако, отнюдь нельзя рассматривать как синоним предпринимательской деятельности, о которой речь идет в Гражданском кодексе РФ. Другое дело, можно ли одно отраслевое понятие (предпринимательской деятельности) совершенно иначе интерпретировать и использовать для других отраслевых целей (уголовного права) - вопрос непростой, но в данном случае, как представляется, вряд ли есть такая необходимость.

При осуществлении правоконкретизирую-щей деятельности в сфере гражданского законодательства необходимо также иметь в виду и то, что ряд цивилистических терминов может использоваться в разных смысловых значениях. Так, категория «договор» в одних случаях понимается как сделка (юридический факт) - основание возникновения обязательственного правоотношения; в других - как само обязательственное правоотношение; а в-третьих -как письменная форма (документ), в которой выражено обязательственное правоотношение. Сообразно этому должна осуществляться и конкретизация норм, регулирующих договорные отношения в тех или иных ситуациях.

Данное обстоятельство, к сожалению, не всегда учитывается на практике, в частности при выяснении того, следует ли применять требования о признании договора недействительной сделкой или о признании договора незаключенным. В соответствии с позицией Вер-

2 О практике применения судами законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности за преступления в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности [Электронный ресурс]: постановление Пленума Верхов. Суда РФ от 15 нояб. 2016 г. № 48 (п. 2). Доступ из справ.-правовой системы «Кон-сультантПлюс».

ховного Суда РФ судебные органы нередко выносят решения об отказе в иске о признании договора недействительным, мотивируя это тем, что договор признается незаключенным.

Такую юридическую позицию вряд ли можно признать в достаточной мере корректной, ибо она не учитывает указанные выше смысловые значения, в которых может использоваться категория договора. Когда речь идет о признании договора недействительным, то имеется в виду характеристика договора как обязательственного правоотношения, поскольку «недействительность» здесь означает то, что соответствующие права и обязанности (содержание обязательственного правоотношения), к достижению которых стремились стороны, не наступили.

В случае признания договора незаключенным внимание концентрируется на таком аспекте договора, как сделка - юридический факт, при отсутствии которого теряет всякий смысл разговор о признании договора как обязательственного правоотношения недействительным. Иначе, признание договора как правоотношения недействительным объективно предполагает наличие (действительность) сделки как юридического факта, лежащего в основе возникновения договорного правоотношения.

Критерии в сфере реформирования гражданского законодательства

С теоретико-методологических, а также и практических позиций представляется крайне важным сформулировать ряд соответствующих критериев (требований), которые должны учитываться при осуществлении правоконкретизи-рующей деятельности в сфере реформирования гражданского законодательства. К наиболее важным из таких критериев можно отнести следующие.

1. Онтологическое обоснование предполагаемых дополнений, изменений (уточнений) и т. д. норм гражданского законодательства, поскольку они должны быть обусловлены реальным состоянием и тенденциями развития регулируемых общественных отношений, потребностями правоприменительной практики и другими социальными обстоятельствами. Так, в процессе реформирования гражданского законодательства в положение пункта 2 статьи 420 Гражданского кодекса РФ, предусматриваю-

щее, что к договорам применяются правила о двусторонних и многосторонних сделках, предусмотренные главой 9 данного Кодекса, было внесено дополнение: «если иное не установлено настоящим кодексом».

Данное дополнение, безусловно, актуально, имея в виду то, что законоположения об основаниях и последствиях недействительности сделок до сравнительно недавнего времени подлежали непосредственному применению ко всякому договору в сфере гражданского права, что не способствовало обеспечению надлежащей стабильности договора, защиты прав и законных интересов добросовестных участников гражданского оборота. В этих целях и был предусмотрен ряд дополнений, ограничивающих возможность прямого применения к договору правил о недействительности сделок. В частности, в общие положения Гражданского кодекса о договоре включена статья 431, согласно которой положения Гражданского кодекса РФ о недействительности сделок (§ 2 гл. 9) подлежат применению к договору только в том случае, если иное не установлено правилами об отдельных видах договоров и данной (новой) статьей.

Вместе с тем в содержание статьи 431 Гражданского кодекса РФ было бы целесообразно ввести и некоторые другие ограничения, в частности: по субъектам, имеющим право оспорить договор по правилам о недействительности сделок; по кругу лиц, которые могут заявить требование о признании договора ничтожным и о применении последствий ничтожности договора, а применение последствий ничтожности договора по инициативе суда вовсе исключить, на что в свое время справедливо было обращено внимание в Концепции развития гражданского законодательства, а впоследствии и в монографии В. В. Витрян-ского [6, с. 278-279].

2. Критерий законности конкретизации норм гражданского законодательства. Всякая правоконкретизирующая деятельность, в т. ч. в сфере гражданского законодательства, должна основываться на положениях закона, а также не нарушать права и законные интересы граждан, иных субъектов как участников различных правоотношений.

При осуществлении деятельности, связанной с внесением дополнений, изменений и т. д.

норм гражданского законодательства, необходимо соблюдать исходные требования, изложенные в пункте 2 статьи 3 Гражданского кодекса РФ, в соответствии с которым внесение изменений в Гражданский кодекс РФ, а также приостановление действия или признание утратившими силу его положений могут осуществляться только посредством отдельных законов. Причем указанные положения не могут включаться в тексты законов, изменяющих, приостанавливающих и т. д. другие законы или содержащих самостоятельный предмет правового регулирования.

Кроме того, необходимо также учитывать ограничения, установленные в Гражданском кодексе РФ, касающиеся особенностей применения общих положений об обязательствах, общих положений о сделках к конкретным видам обязательственных отношений.

Следует также иметь в виду: несмотря на то что российское гражданское законодательство относится к федеральной компетенции (ст. 3 ГК РФ), субъекты Российской Федерации могут в своих законах конкретизировать с учетом региональных особенностей соответствующие положения гражданского законодательства РФ, безусловно, не изменяя их существа, целевой направленности, при этом не допуская создания новых норм гражданского законодательства.

В практическом плане очень важно обеспечивать надлежащий мониторинг и контроль за соблюдением указанных и иных требований законодательства, касающихся порядка и условий внесения дополнений, изменений и т. д. норм гражданского права.

3. При осуществлении правоконкретизи-рующей деятельности, в т. ч. в сфере гражданского законодательства, не должно нарушаться такое важное требование, как необходимость обеспечения определенности права, что, к сожалению, далеко не всегда соблюдается на практике. Так, например, в процессе реформирования гражданского законодательства статья 307 Гражданского кодекса РФ была дополнена положением, конкретизирующим понятие обязательства: при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предостав-

ляя друг другу необходимую информацию (п. 3 ст. 307 ГК РФ).

Общая цель, преследуемая в данном случае законодателем, в целом ясна - подчеркнуть, что такое начало гражданского законодательства, как добросовестность (ст. 1 ГК РФ), распространяется и на сферу обязательственно-правовых отношений, хотя это обстоятельство вряд ли у кого-нибудь могло вызывать сомнения. Однако достижение указанной цели юридически выражено таким способом, который порождает не что иное, как правовую неопределенность. В самом деле, как можно понимать ту часть вышеприведенного законоположения, когда стороны обязаны учитывать права и законные интересы друг друга, взаимно оказывать необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставлять друг другу необходимую информацию? Причем примечательно, что стороны должны взаимно совершать указанные действия уже после того момента, когда обязательственное правоотношение между ними уже прекратилось, а следовательно, прекратились и взаимные права и обязанности в связи с прекращением договора его надлежащим исполнением.

В связи с этим дополнительно возникает ряд вопросов: должны ли стороны в подобных ситуациях заключать новый договор или соответствующие действия должны совершаться без договора («просто так»), по гуманным соображениям, исходя из принципа добросовестности и т. д., на которые определенно ответить весьма затруднительно. Это обстоятельство вряд ли способно внести правовую определенность в судебную практику, скорее наоборот.

4. При осуществлении конкретизации норм гражданского законодательства необходимо учитывать в целом «логику» общей (исходной) нормы права, задающей, образно говоря, архитектонику правового регулирования, что не всегда имеет место в нормотворческой практике. Например, в процессе редактирования содержания статьи 50 Гражданского кодекса РФ появилось еще одно нормативное установление: «К отношениям по осуществлению некоммерческими организациями своей основной деятельности, а также к другим отношениям с их участием, не относящимся к предмету гражданского законодательства (ст. 2), правила настоящего Кодекса не применяются, если законом или уставом некоммерческой организации

не предусмотрено иное» (п. 6). Данная норма вызывает искреннее недоумение.

Во-первых, нет никакой необходимости указывать, да при этом на законодательном уровне, что к отношениям по осуществлению некоммерческими организациями своей основной деятельности (а это, как правило, общественная, политическая и т. п. деятельность), а также к другим отношениям с их участием, которые не относятся к предмету гражданского законодательства (ст. 2 ГК РФ), правила Гражданского кодекса РФ не применяются. Для специалиста это очевидно.

Во-вторых, трудно себе представить «логику» законодателя, когда законом или уставом некоммерческой организации предусматривались бы положения, в соответствии с которыми отношения в связи с участием некоммерческих организаций, не относящиеся к предмету гражданского права, могли бы регулироваться правилами Гражданского кодекса РФ.

В-третьих, в качестве исходной (общей) нормы, которую необходимо учитывать, здесь выступает положение о том, что некоммерческие организации как субъекты гражданского права, прежде всего, вступают в неимущественные отношения гражданско-правового характера, а также могут осуществлять деятельность, приносящую доход, лишь постольку, поскольку она соответствует уставной цели их деятельности, ради которой они созданы, и при условии закрепления в их уставах возможности осуществления такой деятельности.

5. В качестве предельного основания конкретизации (возможного дальнейшего «дробления», «детализации») общей нормы гражданского законодательства выступает такая логическая конструкция (операция), когда конкретизирующая норма права в своем содержании исчерпывающе полно отражает одновременно как общие, так и особенные и индивидуальные признаки (черты, свойства, характеристики) регулируемого гражданского отношения.

В законотворческой деятельности нередко игнорируется это требование. Так, в соответствии с положениями пункта 1 статьи 212 Гражданского кодекса РФ, в Российской Федерации признаются частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности (выделено нами. - В. Б., М. С.). Что касается указанных трех форм собственности, то здесь с этим каких-либо особых проблем не возникает.

А вот в отношении «иных» форм собственности возникает вопрос: какие имеются в виду («иные») формы собственности?

Как представляется, в вышеприведенном пункте 1 статьи 212 Гражданского кодекса РФ закреплена норма, в которой предельно полно (предельное основание) указаны три формы собственности, и каких-либо иных форм собственности в юридическом смысле просто не существует. То обстоятельство, что экономисты нередко к «иным» формам собственности относят такие конструкции, как «совместная», «смешанная» и т. п. формы, которые именно как формы собственности действующим законодательством не признаны, можно объяснить лишь непониманием различий юридического и экономического подходов к рассмотрению данного явления.

В законодательной практике встречаются и обратного рода ситуации, когда законодатель закрепляет в качестве исчерпывающих элементы определенного понятия, хотя в действительности они не охватывают всего содержания данного понятия. Например, традиционное представление о «триаде» правомочий как исчерпывающих элементах, составляющих содержание понятия права собственности (права владения, пользования и распоряжения), закреплено в пункте 1 статьи 209 Гражданского кодекса РФ. Однако эта юридическая конструкция, по меньшей мере, носит дискуссионный характер. Еще в конце 40-х годов прошлого столетия академик А. В. Венидиктов обращал внимание на то, что «право собственности отнюдь не слагается из трех отдельных прав: владения, пользования и распоряжения» [4, с. 15]. В конце 50-х годов советского периода представители науки земельного права предлагали дополнить известную «триаду» правомочий собственника правомочием по управлению землями [1, с. 216; 35, с. 139-140].

Анализ действующего российского гражданского законодательства свидетельствует о том, что в ряде норм речь идет именно о правомочии управления имуществом как отдельном (самостоятельном) элементе содержания права собственности (ст. 43, 1019 и др. ГК РФ), что дает основание говорить о неисчерпывающем характере правомочий собственника, закрепленных в пункте 1 статьи 209 Гражданского кодекса РФ.

Как представляется, с нарушением предельного основания понятия «организационно-правовые формы юридического лица» в Гражданском кодексе РФ изложен исчерпывающий перечень таких форм (14) некоммерческих организаций. В частности, в подпункте 8 пункта 3 статьи 50 Гражданского кодекса РФ названа такая организационно-правовая форма, как учреждения, к которым относятся государственные учреждения (в т. ч. государственные академии наук), муниципальные учреждения и частные (в т. ч. общественные). И здесь ничего не говорится о казенном учреждении как организационно-правовой форме - понятии, которое не идентично государственному или муниципальному учреждению. Кроме того, в иных законах нередко упоминаются и другие виды (разновидности) учреждений, которые не включены в перечень, закрепленный в Гражданском кодексе РФ.

Обращает на себя внимание и такое обстоятельство, как отсутствие более или менее четкого критерия (основания), в соответствии с которым в Гражданском кодексе РФ изложен «закрытый» перечень организационно-правовых форм коммерческих и некоммерческих юридических лиц. Так, в частности, в качестве отдельных (самостоятельных) организационно-правовых форм некоммерческой организации выделены такие, как «адвокатская палата» и «адвокатское образование», хотя, по сути, первая есть разновидность «адвокатского образования». Аналогично, наряду с такой организационно-правовой формой, как «общественная организация», в качестве отдельной (самостоятельной) формы выделены общины коренных малочисленных народов Российской Федерации, казачьи общества - формы, которые охватываются понятием «общественная организация».

6. Критерий системности в правоконкрети-зирующей деятельности. При внесении дополнений, изменений и иных конкретизирующих актов необходимо также учитывать системный характер функционирования норм гражданского законодательства, их тесную взаимосвязь и взаимодействие в процессе регулирования общественных отношений. Причем это касается системности норм не только в рамках Гражданского кодекса РФ, но и его связей с иным отраслевым законодательством, а также со многими комплексными нормативными образова-

ниями. Так, Верховный Суд РФ в своем Постановлении № 25 разъяснил, что в связи с изменением организационно-правовой формы товариществ собственников жилья нормы Жилищного кодекса РФ о товариществах собственников жилья (в настоящее время - товарищества собственников недвижимости) продолжают применяться к ним и являются специальными по отношению к общим положениям Гражданского кодекса РФ о товариществах собственников недвижимости (п. 21).

Заключение

Кратко резюмируем выводы по результатам исследования.

Во-первых, интеграция и дифференциация норм гражданского законодательства - это объективные процессы, которые в настоящее время обусловлены существенным усложнением и формированием ряда новых конкретных общественных отношений, необходимостью их дальнейшего развития, а также закономерностями внутреннего эволюционирования самой нормативной системы гражданского законодательства.

Во-вторых, учитывая большой объем пра-воконкретизирующей деятельности в связи с широкомасштабным реформированием гражданского законодательства, что очень часто приводит к разного рода нормативным коллизиям, несогласованностям и т. п. в законодательстве, необходимо обеспечить тщательный мониторинг и контроль в отношении указанной деятельности с целью исследования ее обоснованности с онтологических, гносеологических, формально-логических позиций, а также действительных потребностей правоприменительной практики, повышения ее эффективности.

В-третьих, при осуществлении конкретизации норм гражданского законодательства принципиально важно обеспечивать ее соответствие ряду критериев, в т. ч. требованиям законности, недопустимости нарушения прав и справедливых интересов добросовестных субъектов гражданских правоотношений, оптимизации принципа системности действия норм, их правовой определенности, эффективности гражданско-правового регулирования общественных отношений, оптимального сочетания частных и публичных интересов.

Библиографический список

1. Аксененок Г. А. Право государственной собственности на землю в СССР. М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1950. 308 с.

2. Алексеев П. В., Панин А. В. Философия: учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 1999. 500 с.

3. Бержель Ж.-Л. Общая теория права / под общ. ред. В. И. Даниленко; пер. Г. В. Чур-шукова. М.: Note Bene, 2000. 576 c.

4. Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1948. 840 с.

5. Витрянский В. В. Реформа российского гражданского законодательства: промежуточные итоги. 2-е изд. испр. и доп. М.: Статут, 2018. 526 с.

6. Витрянский В. В. Реформа российского гражданского законодательства: промежуточные итоги. М.: Статут, 2016. 431 с.

7. Гражданский кодекс Российской Федерации: Постатейный комментарий к главам 1, 2, 3 / под ред. П. В. Крашенинникова. М.: Статут, 2013. 335 с.

8. Давыдова Г. Н. Юридические процедуры в гражданском праве. Общая характеристика: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Казань, 2004. 27 с.

9. Завадский А. В. К учению о толковании и применении гражданских законов. М.: ЗАО «ЮрИнфоР», 2008. 508 с.

10. Ильенков Э. В. Проблемы абстрактного и конкретного // Вопросы философии. 1967. № 9. С. 55-65.

11. Кавелин К. Д. Что есть гражданское право и где его пределы? // Кавелин К. Д. Избранные произведения по гражданскому праву. М.: Центр ЮрИнфоР, 2003. 736 с.

12. Керимов Д. А. Методология права: Предмет, функции, проблемы философии права. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Изд-во Соврем. гуманитар. ун-та, 2003. 520 с.

13. Комиссарова Е. Г. Принципы в праве и основные начала гражданского законодательства: дис. ... д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2002. 303 с.

14. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой / отв. ред. О. Н. Садиков. М.: Юринформцентр, 1995. 448 с.

15. Комментарий к части первой Гражданского кодекса Российской Федерации для

предпринимателей / под общ. ред. М. И. Брагинского. М.: Фонд «Правовая культура», 1997. 478 с.

16. Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / вступ. ст. А. Л. Маковского. М.: Статут, 2009. 158 с.

17. Красавчиков О. А. Гражданские организационно-правовые отношения // Советское государство и право. 1966. № 10. С. 50-57.

18. Лазарев В. В. Эффективность правоприменительных актов: вопросы теории. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1975. 207 с.

19. Ленин В. И. «Заключительное слово по докладу о продовольственном налоге» 27 мая 1921 г. на X Всероссийской конференции РКП(б). URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_ wingwords/2885/Формально.

20. Лукашева В. А. Право, мораль, личность. М.: Наука, 1986. 262 с.

21. Маркс К. Введение (Из экономических рукописей 1857-1858 гг.) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 12. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1958. 879 с.

22. Марченко М. Н. Тенденции развития права в современном мире: учеб. пособие. М.: Проспект, 2018. С. 91-115.

23. Матузов Н. И. Актуальные проблемы теории права. Саратов: Изд-во Сарат. гос. акад. права, 2003. 512 c.

24. Мейер Д. И. Русское гражданское право: в 2 ч. Ч. 1. [По испр. и доп. 8-му изд., 1902]. М.: Статут, 1997. 455 с.

25. Недбайло П. Е. До питання про детализiзацiю i конкретизащю сощалютичних правовых норм // Питання теорп i практики ра-дянського права. Киев, 1958. Вып. 4.

26. Пиголкин А. С. Понятие правоприменения и его место в механизме социального регулирования // Правоприменение в советском государстве. М., 1985. 304 с.

27. Покровский И. А. История римского права / вступ. ст., пер. с лат., науч. ред. и ком-мент. А. Д. Рудокваса. СПб.: Летний сад, 1998. 555 с.

28. Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 1998. 353 c.

29. Радько Т. Н. Теория функций права: монография. М.: Проспект, 2014. 268 с.

30. Рыбаков В. А. Функции гражданского права (методологические и воспитательные аспекты): монография. М.: Статут, 2015. 134 с.

31. Семенов М. И. Определенность всеобщего, особенного, единичного и ее аспекты: автореф. дис. ... канд. филос. наук. Ростов н/Д., 1964. 32 с.

32. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1984. Т. IV. 797 с.

33. Теория государства и права: учебник для юрид. вузов и фак. / под ред. В. М. Корель-ского и В. Д. Перевалова. М.: Норма, 1998. 558 с.

34. Толочко О. Н. Некоторые тенденции развития международного экономического права и их влияние на эволюцию правовой системы Республики Беларусь // Евразийский юридический журнал. 2012. № 5. С. 24-28.

35. Турубинер А. М. Право государственной собственности на землю в Советском Союзе. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1958. 331 с.

36. Умов В. А. Понятие и методы исследования гражданского права. М.: Моск. ун-т, 1873. 25 с.

37. Шептулин А. П. Диалектика единичного, особенного и общего. М.: Высш. школа, 1963. 131 с.

38. Шмелева Г. Г. Конкретизация юридических норм в правовом регулировании. Львов: Изд-во Львов. гос. ун-та, 1988. 104 с.

39. Шукшина Ж. А. Конституционное регулирование права наследования: дис. ... канд. юрид. наук. Пенза, 2011. 209 с.

40. Bell D. The Coming of Post-industrial Society: A Venture in Social Forecasting. N. Y.: Basic books, Cop, 1973. 507 p.

41. Butler W. E. Russian Law. Third edition. Oxford: Oxford University Press, 2009. 986 p.

42. Carr I., Stone P. International trade law. Sixth edition. London: Routledge, 2018. 748 p.

43. Clausing K. Open: The Progressive Case for Free Trade, Immigration, and Global Capital. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2019. 343 p.

44. Craig P., Burca C. de. The Evolution of EU law. Second edition. Oxford: Oxford University Press, 2011. 984 p.

45. David R. The Methods of Unification // The American Journal of Comparative Law. 1968. Vol. 6, № 182. Pp. 13-19.

46. Moens G., Trine J. Commercial Law of the European Union. Springer, 2010. 486 p.

47. Siltala R. Law, Truth and Reason. A Treatise on Legal Argumentation. N. Y., 2011. 112 p.

48. Stiglitz J. E. Making Globalization Work. N. Y.: Norton and Co, 2006. 358 p.

49. Szysczak E. and others. Understanding EU law. Second edition. Great Britain, 2008. 237 p.

50. The Penguin English Dictionary. London, 2007. 1498 p.

51. Treitel G. H. The Law of Contract. Tenth edition. London: Sweet & Maxwell, 1999. 973 p.

References

1. Aksenenok G. A. Pravo gosudarstvennoy sobstvennosti na zemlyu v SSSR [Right of State Ownership to Land in the USSR]. Moscow, 1950. 308 p. (In Russ.).

2. Alekseev P. V., Panin A. V. Filosofiya: uchebnik [Philosophy: textbook]. Moscow, 1999. 500 p. (In Russ.).

3. Berzhel' Zh. L. Obshchaya teoriya prava /pod obshch. red. Danilenko V.I., per. Churshu-kova G. V. [General Theory of Law; ed. by V. I. Danilenko; transl. by G. V. Churshukov]. Moscow, 2000. 576 p. (In Russ.).

4. Venediktov A. V. Gosudarstvennaya sot-sialisticheskaya sobstvennost' [State Socialist Property]. Moscow, 1948. 840 p. (In Russ.).

5. Vitryanskiy V. V. Reforma rossiyskogo grazhdanskogo zakonodatel 'stva: promezhutoch-nye itogi [Reform of Russian Civil Legislation: Interim Results. 2nd ed., revised and enlarged]. Moscow, 2018. 526 p. (In Russ.).

6. Vitryanskiy V. V. Reforma rossiyskogo grazhdanskogo zakonodatel 'stva: promezhutoch-nye itogi [Reform of Russian Civil Legislation: Interim Results]. Moscow, 2016. 431 p. (In Russ.).

7. Grazhdanskiy kodeks Rossiyskoy Fede-ratsii: Postateynyy kommentariy k glavam 1, 2, 3 / pod red. P. V. Krasheninnikova [Civil Code of the Russian Federation: Article-by-Article Commentary to Chapters 1, 2, 3; ed. by P.V. Krasheninni-kov]. Moscow, 2013. 335 p. (In Russ.).

8. Davydova G. N. Yuridicheskie protsedury v grazhdanskom prave. Obshchaya kharakteristi-ka: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk [Legal Procedures in Civil Law. General Characteristics: Synopsis of Cand. jurid. sci. diss.]. Kazan, 2004. 27 p. (In Russ.).

9. Zavadskiy A. V. K ucheniyu o tolkovanii i primenenii grazhdanskikh zakonov [On the Doctrine of the Interpretation and Application of Civil Laws]. Moscow, 2008. 508 p. (In Russ.).

10. Il'enkov E. V. Problemy abstraktnogo i konkretnogo [Dialectics of the Abstract and the

EyönuK B. A., CeMXKUH M. H.

Concrete]. Voprosy filosofii - Voprosy Filisofii. 1967. Issue 9. Pp. 55-65. (In Russ.).

11. Kavelin K. D. Chto est' grazhdanskoe pravo i gde ego predely? [What is Civil Law and Where are Its Limits?]. Kavelin K.D. Izbrannye proizvedeniya po grazhdanskomu pravu [Selected Works on Civil Law]. Moscow, 2003. 736 p. (In Russ).

12. Kerimov D. A. Metodologiya prava: Predmet, funktsii, problemy filosofii prava. [Methodology of Law: Subject, Functions, Problems of the Philosophy of Law. 3rd ed., revised and enlarged]. Moscow, 2003. 520 p. (In Russ.).

13. Komissarova E. G. Printsipy v prave i osnovnye nachala grazhdanskogo zakonoda-tel'stva: diss. ... d-ra yurid. nauk [Principles in Law and Basic Principles of Civil Legislation: Dr. jurid. sci. diss.]. Ekaterinburg, 2002. 303 p. (In Russ.).

14. Kommentariy k Grazhdanskomu kodeksu Rossiyskoy Federatsii, chasti pervoy / otv. red. O. N. Sadikov [Commentary to the Civil Code of the Russian Federation, Part One; ed. by O. N. Sadikov]. Moscow, 1995. 448 p. (In Russ.).

15. Kommentariy k chasti pervoy Grazhdanskogo kodeksa Rossiyskoy Federatsii dlya predprinimateley / pod obshchey red. M.I. Bra-ginskogo [Commentary to Part One of the Civil Code of the Russian Federation for Entrepreneurs; ed. by M. I. Braginskiy]. Moscow, 1997. 478 p. (In Russ.).

16. Kontseptsiya razvitiya grazhdanskogo zakonodatel 'stva Rossiyskoy Federatsii / vstup. st. A.L. Makovskogo [The Concept of Development of Civil Legislation of the Russian Federation; pref. by A.L. Makovskiy]. Moscow, 2009. 158 p. (In Russ.).

17. Krasavchikov O. A. Grazhdanskie orga-nizatsionno-pravovye otnosheniya [Civil Organizational and Legal Relations]. Sovetskoe gosudarstvo i pravo - Soviet State and Law. 1966. Issue 10. Pp. 50-57. (In Russ.).

18. Lazarev V. V. Effektivnost' pravoprime-nitel 'nykh aktov: voprosy teorii [The Effectiveness of Law Enforcement Acts: Theory Questions]. Kazan, 1975. 207 p. (In Russ.).

19. Lenin V. I. «Zaklyuchitel'noe slovo po dokladu o prodovol'stvennom naloge» 27 maya 1921 g. na X Vserossiyskoy konferentsii RKP(b) ['Final Remarks on the Report on the Food Tax' on May 27, 1921 at the X All-Russian Conference of the RCP (b)]. Available at: https://dic.acade-

mic. ru/dic.nsf/dic_wingwords/2 8 85/Formal'no. (In Russ.).

20. Lukasheva V. A. Pravo, moral', lichnost' [Law, Morality, Personality]. Moscow, 1986. 262 p. (In Russ.).

21. Marx K. Vvedenie (Iz ekonomicheskikh rukopisey 1857-1858 gg.) [Introduction (From Economic Manuscripts of 1857-1858)]. Markx K., Engels F. Soch. 2-e izd [Marx K., Engels F. Collected Works. 2nd ed.]. Moscow, 1958. Vol. 12. 879 p. (In Russ.).

22. Marchenko M. N. Tendentsii razvitiya prava v sovremennom mire: uchebnoe posobie [Trends in the Development of Law in the Modern World: textbook]. Moscow, 2018. Pp. 91-115. (In Russ.).

23. Matuzov N. I. Aktual 'nye problemy teorii prava [Current Problems of the Theory of Law]. Saratov, 2003. 512 p. (In Russ.).

24. Meyer D. I. Russkoe grazhdanskoe pravo (v 2-kh ch. Chast' 1). Po ispravlennomu i dopol-nennomu 8-mu izd., 1902 [Russian Civil Law (in 2 parts, Part 1). According to the revised and enlarged 8th ed., 1902]. Moscow, 1997. 455 p. (In Russ.).

25. Nedbaylo P. E. Do pitannya pro detalizi-zatsiyu i konkretizatsiyu sotsialistichnikh pravo-vykh norm [On the Question of Detailing and Con-cretization of Socialist Legal Norms]. Pitannya teorii i praktiki radyans 'kogo prava - Questions of Theory and Practice of Soviet Law. Kiev, 1958. Issue 4. (In Ukr.).

26. Pigolkin A. S. Ponyatie pravoprimene-niya i ego mesto v mekhanizme sotsial 'nogo regu-lirovaniya [The Concept of Law Enforcement and Its Place in the Mechanism of Social Regulation]. Pravoprimenenie v sovetskom gosudarstve / otv. red. I. N. Kuznetsov, I. S. Samoshchenko [Law Enforcement in the Soviet State; ed. by I. N. Kuznetsov, I. S. Samoshchenko]. Moscow, 1985. 304 p. (In Russ.).

27. Pokrovskiy I. A. Istoriya rimskogo prava / vstup. st., per. s latin., nauch. red. i komment. A. D. Rudokvasa [History of Roman Law; pref., transl. from Latin, ed. and comm. by A. D. Rudok-vas]. St. Petersburg, 1998. 555 p. (In Russ.).

28. Pokrovskiy I. A. Osnovnye problemy grazhdanskogo prava [Basic Problems of Civil Law]. Moscow, 1998. 353 p. (In Russ.).

29. Rad'ko T. N. Teoriya funktsiy prava: mo-nografiya [Theory of the Functions of Law: monograph]. Moscow, 2014. 268 p. (In Russ.).

30. Rybakov V. A. Funktsii grazhdanskogo prava (metodologicheskie i vospitatel'nye aspek-ty): monografiya [Functions of Civil Law (Methodological and Educational Aspects): monograph]. Moscow, 2015. 134 p. (In Russ.).

31. Semenov M. I. Opredelennost' vseobsh-chego, osobennogo, edinichnogo i ee aspekty: av-toref. dis. ... kand. filos. nauk [The Definiteness of the Universal, the Particular, the Individual and Its Aspects: Synopsis of Cand. philos. sci. diss.]. Rostov-on-Don, 1964. 32 p. (In Russ.).

32. Slovar' russkogo yazyka [Dictionary of the Russian Language]. Moscow, 1984. Vol. IV. 797 p. (In Russ.).

33. Teoriya gosudarstva i prava: Uchebnik dlya yuridicheskikh vuzov i fakul 'tetov / pod red. V. M. Korel 'skogo i V. D. Perevalova [Theory of State and Law: textbook for law schools and faculties; ed. by V. M. Korel'skiy, V. D. Perevalov]. Moscow, 1998. 558 p. (In Russ.).

34. Tolochko O. N. Nekotorye tendentsii raz-vitiya mezhdunarodnogo ekonomicheskogo prava i ikh vliyanie na evolyutsiyu pravovoy sistemy Res-publiki Belarus' [Some Trends in the Development of International Economic Law and Their Impact on the Evolution of the Legal System of the Republic of Belarus]. Evraziyskiy yuridicheskiy zhur-nal - Eurasian Law Journal. 2012. Issue 5. Pp. 2428. (In Russ.).

35. Turubiner A. M. Pravo gosudarstvennoy sobstvennosti na zemlyu v Sovetskom Soyuze [Right of State Ownership to Land in the Soviet Union]. Moscow, 1958. 331 p. (In Russ.).

36. Umov V. A. Ponyatie i metody issledova-niya grazhdanskogo prava [Concept and Methods of Civil Law Research]. Moscow, 1873. 25 p. (In Russ.).

37. Sheptulin A. P. Dialektika edinichnogo, osobennogo i obshchego [Dialectics of the Individual, the Particular and the General]. Moscow, 1963. 131 p. (In Russ.).

38. Shmeleva G. G. Konkretizatsiya yuridi-cheskikh norm v pravovom regulirovanii [Specification of Legal Norms in Legal Regulation]. Lvov, 1988. 104 p. (In Russ.).

39. Shukshina Zh. A. Konstitutsionnoe regu-lirovanie prava nasledovaniya: dis. ... kand. yurid. nauk [Constitutional Regulation of the Right of Inheritance: Cand. jurid. sci. diss.]. Penza, 2011. 209 p. (In Russ.).

40. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting. New York: Basic Books, 1973. 507 p. (In Eng.).

41. Butler W. E. Russian Law. 3rd ed. Oxford: Oxford University Press, 2009. 986 p. (In Eng.).

42. Carr I., Stone P. International Trade Law. 6th ed. London: Routledge, 2018. 748 p. (In Eng.).

43. Clausing K. Open: The Progressive Case for Free Trade, Immigration, and Global Capital. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2019. 343 p. (In Eng.).

44. Craig P., de Burca C. The Evolution of EU Law. 2nd ed. Oxford: Oxford University Press, 2011. 984 p. (In Eng.).

45. David R. The Methods of Unification. The American Journal of Comparative Law. 1968. Vol. 6. Issue 182. Pp. 13-19. (In Eng.).

46. Moens G., Trine J. Commercial Law of the European Union. Springer, 2010. 486 p. (In Eng.).

47. Siltala R. Law, Truth and Reason. A Treatise on Legal Argumentation. New York, 2011. 112 p. (In Eng.).

48. Stiglitz J. E. Making Globalization Work. New York: Norton & Co, 2006. 358 p. (In Eng.).

49. Szysczak E. et al. Understanding EU Law. 2nd ed. Great Britain, 2008. 237 p. (In Eng.).

50. The Penguin English Dictionary. London, 2007. 1498 p. (In Eng.).

51. Treitel G. H. The Law of Contract. 10th ed. London: Sweet & Maxwell, 1999. 973 p. (In Eng.).