CC BY
0УДК 902: 7.031
DOI: 10.31250/2658-3828-2024-1-94-115
и.в. ШМИДТ
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского, пр. Мира, 55а, корп. 2, Омск, 644077, Россия E-mail: rebew@rambler.ru ORCID: 0000-0001-8608-5321
ОРНАМЕНТАЛЬНОЕ ОФОРМЛЕНИЕ КИНЖАЛА ИЗ АйТКУЛОВА: РЕЗУЛЬТАТЫ ГРАФИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
Костяные орнаментированные изделия финала палеолита — мезолита на территории юга Западной Сибири являются большой редкостью. Часть известна нам по результатам раскопок, обладает датирующими контекстами, часть — случайные находки. Невзирая на их происхождение и ограниченное количество, актуальной видится необходимость рассмотрения вопросов доминирующих сюжетов, композиционной морфологии, технического исполнения изобразительных текстов, покрывающих их поверхности; их соотношение с материалами соседних территорий (преимущественно Урала). В исследовании представлены результаты графического анализа редкого в морфологии орнаментального текста, создание которого предположительно относится к эпипалеолитическо-му периоду. в центре исследования орнамент кинжала из Айткулова. Костяной артефакт случайно обнаружен в июле 1976 г. у дер. Айткуло-во в Тарском районе Омской области, на отмели, в устьевой зоне р. Мурлинки. Стилистические и композиционные аналоги его оформлению на территории Среднего Прииртышья неизвестны. Состояние поверхности артефакта удовлетворительное, что позволяет проведение его иссле-
дований. Орнамент изделия представляет собой сложно организованный текст с двумя фазами развития, что уже является большой редкостью в палеоорнаментологии. Сюжеты фазы 1 составляют каркас композиции, элементы фазы 2 являются перекрывающим дополнением. Фазы 1 и 2 обладают характерными тафономическими, технологическими, стилистическими, графическими признаками, что позволяет поставить вопрос о хронологическом перерыве в их создании. Графическое и стилистическое своеобразие знакового оформления кинжала предложено рассматривать «графическим диалектом» внутри более глобальной (предварительное название — урало-черноозерской) орнаментальной общности. Полученные результаты подкрепляют развиваемый тезис о существовании в Южном Зауралье и на юго-западе западной Сибири в период позднего палеолита — раннего мезолита культурного единства, которое представлено локальными контактирующими группами, обладающими близкими графическими принципами передачи информации. Объединение/смешение локальных традиций вело не только к обмену технологиями, но, очевидно, могло порождать графические композитные «диалекты», подобные айткуловскому.
АННОТАЦИЯ
Ключевые слова: юго-запад Западной Сибири, кинжал из Айткулова, эпипалеолит — мезолит, орнаментальные традиции, графический анализ.
Для цитирования: Шмидт И.В. Орнаментальное оформление кинжала из Айткулова: результаты графического анализа // Camera praehistorica. 2024. № 1 (12). С. 94-115. DOI: 10.31250/2658-38282024-1-94-115.
I.V. SHMIDT
Dostoevsky Omsk State University,
Mira pr., 55a, Omsk, 644077, Russian Federation
E-mail: rebew@rambler.ru
ORCID: 0000-0001-8608-5321
ORNAMENTAL DECORATION OF A DAGGER FROM AYTKULOYO: RESULTS OF GRAPHIC ANALYSIS
Bone ornamented items of the end of the Paleolithic — Mesolithic periods are very rare in the south of Western Siberia. While some of them have dating context, others are accidental finds. Despite the circumstances of their discovery and limited amount of relevant information, there is a need to consider the issues of dominant subjects, compositional morphology, technical execution of ornaments covering their surfaces and relations with the materials of adjacent territories, mainly the Ural region. The study presents the results of a pa-laeographic analysis of ornamental patterns (texts) created presumably in the Epipaleolithic and which are rather rare in terms of morphology. The study is focused on the ornament of a dagger from Aytku-lovo. The bone artefact was accidentally discovered in July 1976 near the village of Aytkulovo on a shoal at the mouth of River Murlinka (Tara district, Omsk region). Stylistic and compositional analogues of the dagger in the Middle Irtysh region are unknown. The preservation of the artefact is satisfactory, which allows analyzing its ornamental composition. The dagger's ornamentation consists of two iconic layers, each of them can be attributed to different chronological episodes (phases). Such combination of the
non synchronous ornamental texts on a single artefact is a true rarity in paleoornamentology. While objects of the first ornamental layer form the frame of the composition, the overlapping additional elements of the second layer were added in a later chronological episode. The observed differences of the first and the second layers in specific taphono-mic, technological, stylistic and graphic features raise the question of a chronological gap in their creation. The graphic and stylistic originality of the iconic design of the dagger suggests that its ornamental pattern can be considered as a "graphic dialect" belonging to a more global ornamental tradition (its preliminary name was "Ural-Chernoozerye"). The obtained results confirm the being-developed thesis about the existence of a single cultural community in the southern Trans-Urals and in the south-west of Western Siberia during the late Palaeolithic — early Mesolithic period. This community is represented by the local mutually contacting groups which used similar graphic principles of information transfer. The process of interpenetration and blending of local traditions led not only to exchange of technological innovation but also to emergence of the composite graphic "dialects" similar to the one in Aytkulovo.
Key words: Southwestern Siberia, Dagger from Aytkulovo, Epipaleolithic-Mesolithic, decorative traditions, graphic analysis.
For citation: Shmidt I.V. Ornamental decoration of a dagger from Aytkulovo: results of graphic analysis. Camera praehistorica. 2024, no. 1 (12), pp. 94-115. DOI: 10.31250/2658-3828-2024-1-94-115 (in Russian).
введение
Кинжал из Айткулова, находящийся в коллекции Музея археологии и этнографии Алтая Алтайского государственного университета (МАЭААГУ ОФ 93), — артефакт с необычной судьбой: случайное обнаружение в 1976 г. на отмели, в устьевой зоне р. Мурлинки (Заливинское сельское поселение, Тарский район Омской области) (рис. 1), отложенная до 1994 г. тезисная презентация научному сообществу [Кунгуров, Шемякина 1994], возвращение интереса к предмету и беглый анализ орнаментальной композиции, позволяющей поиск аналогий, преимущественно в западном направлении, — 2021 г. [Толпеко и др. 2021]. Казалось бы, о предмете сказано достаточно и на некоторое время о нем можно забыть, до появления новых методических мейнстримов. но в последней его презентации была отмечена возможность корректировки заключений после ознакомления с оригинальным артефактом, а не с его прорисовками и фотографиями
[Толпеко и др. 2021: 135]. В частности, был оставлен открытым вопрос о справедливости графической корреляции айткуловского знакового текста с черноозерским вариантом, с которым его давно сравнивают.
Обоснование необходимости исследования графических нюансов североазиатских региональных материалов прозвучало 5 лет назад [8Ьш1ё1 2017], с тех пор ведется сбор данных для локализации групп — носителей уникального орнаментального стиля эпохи палеолита — раннего мезолита в пределах юга Западной Сибири. Артефактом — «провокатором» данных исследований выступил известный научному сообществу черноозерский кинжал из Омского историко-краеведческого музея (ОМК 9675/702) и его орнаментальное оформление [Шмидт 2005; 2006]. О черноозерском стиле стало возможно рассуждать после исследования орнаментального оформления ряда предметов (их фрагментов, в частности ОМК 9675/713 существующей коллекции [Шмидт 2019; 2021; 2022; 8Ьш1& 2021].
Рис. 1. Топографический план Заливинского сельского поселения (Тарский р-н Омской обл.) с обозначением места обнаружения артефакта
Fig. 1. Topographic plan of the Zalivinsky rural settlement (Tarsky district of the Omsk region) indicating the location of the artifact discovery
расширение перечня сравниваемых орнаментальных текстов происходило за счет единичных, хронологически близких артефактов соседних территорий. Постепенно пришло понимание сложности выявления иконических и графических маркеров, определяющих стилевую идентичность формирующейся группы. «чистый» черноозерский стиль представлен лишь в чер-ноозерье, его графические реплики/алгоритмы/ цитаты встречаются в хронологическом диапазоне финала палеолита и мезолита, в пределах конкретного пространства. исследования последних лет посвящены попыткам предварительной локализации культурного единства групп охотников-собирателей со сходными/близкими графическими приемами и композициями, обитавших на территории зауралья и юге западной сибири в указанном временном промежутке. композиция айткуловского кинжала уже названа восточным инвариантом «черноозерско-го стиля», перекличка между двумя текстами на уровне подбора символов и алгоритмов их исполнения, безусловно, есть. но в чем конкретно выражена заявляемая близость их графических параметров, дающая возможность рассуждать о культурной близости групп — авторов текстов или отрицать ее наличие? справедлива ли его презентация инвариантом черноозерской орнаментальной практики? Поиск ответов на эти вопросы является целью данного исследования.
ХАРАКТЕРИСТИКА ПРЕДМЕТА И МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЙ
с 1980-х гг. кинжал находился в постоянной экспозиции музея археологии и этнографии Алтая Алтайского государственного университета (рис. 2). Он был настолько тщательно вмонтирован в витрину, что извлечение грозило разрушением его тыльной поверхности. После изъятия из витрины и очистки изделия от клеящего раствора (выполнено и.в. толпеко и к.Ю. кирюшиным) был проведен его визуальный анализ, оценка перспектив и особенностей предстоящих исследований орнаментальной
0 5 см
Рис. 2. Кинжал из Айткулова: 1 — плоскость А; 2 — плоскость Б. Фото И.В. Шмидт Fig. 2. Dagger from Aytkulovo: 1 — plane A; 2 — plane B. Photo by I.v. Schmidt
графики. Беглого взгляда на предмет оказалось достаточно для заключения о чрезвычайной сложности его композиционно-графического компонента, заслуживающего отдельной презентации и корректировки ранее прозвучавших мнений.
По устному замечанию палеозоолога А.А. Бондарева, артефакт выполнен из выпрямленного ребра крупного животного, о чем говорят упло-щенность кости и внутренняя фактура в зонах ее нарушения. Предмет слегка поврежден. Фиксируются обломы в проксимальной и дисталь-ной зонах, поперечный слом, ранее не упоминавшийся в публикациях, технологические следы различных фаз его производства в отдельных зонах, неравномерно распределенные по поверхности следы микроизноса, абляции непонятной этиологии, разнонаправленные перкуторные борозды разных размеров (рис. 2, 3). Его длина составляет 20,4 см, ширина в зоне рукояти — около 30,5 мм, толщина варьируется в пределах 5 мм (от 4,6 до 5,5 мм).
Анализ графической составляющей оформления предмета направлен не столько на выявление перечня и последовательности комбинаторики основных знаков (что, безусловно, важно), сколько сосредоточен на исследовании алгоритмов их написания (построения/моделировки). Данные аспекты знакового текста являются признаком «грамматического» единства иконографии культурного сообщества, в котором близость идей регламентирована на графическом уровне [Иванов 1963: 6-7; Топоров 1972: 78; Кожин 1991: 132133; Бозинский 1999: 147; Привалова 2013: 1099; Лотман 2014: 183; Калинина 2009: 95; Викторова 2017: 28, 43, 217; Корнева 2017: 57; Савченко 2020: 171; Хлопачев 2020: 12].
Предварительная интерпретация изображений и сюжетов проводится с опорой на понятие «текст», которое будет применяться в значении, предложенном Ю.М. Лотманом: «...выраженность в определенной системе знаков („фиксация") и способность выступать в определенном отношении в системе функционирующих в коллективе сигналов как элементарное понятие. <.. .> В дописьменной культуре признаком текста становится дополнительная сверхъязыковая организованность на уровне выражения» [Лотман 2004: 434-435]. В нашем случае «сверхъязыковой организованностью» является орнамент, чтение которого на данный момент возможно
лишь на уровне анализа алгоритмов построения и соединения знаков, технических маркеров их создания. Иначе говоря, палеолитический и мезолитический орнамент — это «мертвый язык», но все же язык и текст, доступный нам в своей визуальной компоненте, провоцирующей все последующие его исследования [Ананьев 1982: 24; Givon 2002: 19].
Архаическая практика, известная нам по исследованиям этнографов, различает «правильные и неправильные» узоры/тексты, «правильное и неправильное» их нанесение контролируется [Калинина 2007: 107; 2009: 231]. Правильность орнаментов коррелирует со множеством факторов, большая часть которых остается закрытой для нашего анализа. Пожалуй, единственное, что нам еще доступно, это формально-стилистические наблюдения правописания знаков и их сочетаний, что является основой чтения орнамента в любые времена [Панкратова 2013] и целью данного исследования.
Теория палеоорнаментологии пока находится в стадии своего формирования. Замечания о том, как построен знак/композиция и может ли за этим стоять некое коллективное требование к графическому порядку изложения мысли, рассредоточены в ряде статей и тезисов. Тем не менее исследования в данном ключе невозможны без внимания к наработкам классиков направления: А. Маршака, обосновавшего семантическую регламентацию топографии и вариативности элементов ранних знаковых полей (см., например: [Marshack 1969; 1970; 1983; 1989; 1991]); Ф. д' Эррико, уделившего много внимания жестовой и инструментальной последовательности, хронометрии деятельности доисторических граверов (см., например: [D'Errico 1988 а, b; 1992; D'Errico, David 1993]). Образцом практической реализации важных для исследования методических тезисов является работа M. Диаковского и T. Плонки, адресованная палеографии орнамента артефакта стоянки Руси-ново (Северная Польша, Померания), который датируется поздним палеолитом — ранним мезолитом [Diakowski, Plonka 2017]. Регистрация
Рис. 3. Отдельные сюжеты (1-4) и трассировка знакового текста кинжала из Айткулова. Условные обозначения: красный — фаза 1;
зеленый (тонколинейный зигзаг), черный (короткая прямая линия и насечка), коричневый (зигзаг, «текстурная линия»), синий («реснички»/ «отростки») — фаза 2. Фото и рисунок И.В. Шмидт Fig. 3. Separate plots (1-4) and tracing of the iconic text on the dagger from Aytkulovo. Red color — phase 1; green (a thin-line zigzag), black (a short straight line and a notch), brown (a zigzag, "texture line"), blue ("eyelashes/ appendages") — phase 2. Photo and drawing by I.V. Schmidt
знаковой записи/сюжетов посредством литера-ции проведена с опорой на метод А.-Ж. Грейма-са [Greimas 1966].
Нюансы построения знаков и знаковых групп орнаментального текста кинжала — основной предмет исследования — зафиксированы посредством макросъемки камерой Canon EOS 850D (размеры матрицы 22,3 х 14,9 мм, разрешение 24,2 млн пикс.) и макрообъективом Canon EF 100 mm f/2.8 Macro USM при косо направленном внешнем освещении. Вектор освещения имел особую важность в условиях темной цветовой гаммы бликующей поверхности артефакта. Перед закреплением в витрине предмет, очевидно, прошел «жесткую» консервацию, на поверхности предмета ощущается присутствие полупрозрачного слоя, сглаживающего рельеф участков с мелкомасштабными и неглубокими группами знаков. Это усложняет процесс их фотофиксации (и в отдельных случаях отрицательно сказалось на качестве полученных снимков): приходилось выбирать объект фокусировки — знаки первой фазы либо второй, поймать их в одном кадре чрезвычайно сложно. Пожалуй, большей отдачи от съемки мы бы достигли при обращении к напылению поверхности, но музеи к данному предложению относятся настороженно, как правило, не позволяет этого и техника пожарной безопасности музейного пространства. В данной работе предпринята первая попытка детальной публикации орнаментальных нюансов айткуловского кинжала, что, безусловно, необходимо развить в самостоятельное, более глубокое исследование микроуровня взаимодействия орнаментальных полей, инструментальной характеристики предпринятых процедур, тайминга процесса оформления изделия и многое другое, для чего понадобится повторная макро- и микросъемка отдельных сюжетов (с предварительной, более тщательной очисткой поверхности изделия).
Обработка полученных снимков проведена методом стекинга с обращением к программам Canon EOS Utility и Helicon Focus.
презентация орнаментального текста
Орнаментальный текст кинжала из Айткуло-ва характеризуется:
• билатеральностью — расположен на обеих поверхностях артефакта (условно назовем их плоскость А и плоскость Б)*;
• билингвальностью — в его конструировании использованы как знаки, так и геометризиро-ванные образные изображения (стремящихся на встречу друг другу/противостоящих змей) (см. прорисовку на рис. 3);
• палимпсестностью — наложением друг на друга/перекрытием орнаментальных элементов;
• композиционной сложностью.
Большая часть орнаментальных текстов, известных по материалам соседних регионов (к примеру, шигирской коллекции уральской зоны) и датируемых мезолитом, как правило, обладает простой морфологией, они построены на основе ограниченного репертуара простых в начертании знаков. Анализируемый образец к ним явно не относится. Уверенной датировки артефакта нет, но велика вероятность его раннего, мезолитического возраста. В первой презентации он отнесен к эпохе неолита, с опорой на аналогии костяным изделиям из Шигирско-го торфяника [Кунгуров, Шемякина 1994: 35]. учитывая расширенный к настоящему времени перечень стилистических аналогий и пересмотр датировки материалов самого торфяника [Савченко и др. 2018], предмет может быть представлен в ряду мезолитических орнаментированных изделий. Орнаментальный текст кинжала демонстрирует архаичные, мезолитические признаки исполнения.
иконографическая близость композиций айкуловского и черноозерского кинжалов зафиксирована не единожды [Толпеко и др. 2021:
* Рассуждения ведутся не о «торцах» изделия (левом и правом), данный вариант восприятия понятия «латераль-ность» в палеоискусствоведении тоже есть, а о его широких поверхностях/сторонах/плоскостях.
135-136]. Мастера, их создавшие, обращались к схожему набору знаков: ромбы/цепочки ромбов, ряды зигзагов разных форматов и крестообразных знаков. Но есть и различия, заключающиеся, прежде всего, в злоупотреблении айткуловским мастером палимпсестами. Эта техника известна в Черноозерье — «жемчужная нить» подтверждение тому (рис. 7: 1). Но если синхронность совмещаемых знаковых полей в черноозерских образцах не вызывает сомнений, то айткуловский вариант демонстрирует редкий для материалов любой эпохи хронологический разрыв в фазах построения текста.
Плоскость А (рис. 2:1)
Знаковое поле первой фазы (далее — фаза 1) — на прорисовке (рис. 3) ее элементы обозначены красным цветом — организует «каркас композиции». Оно состоит из двух ярусов, разделенных медиальным осевым каналом. Один из ярусов сформирован цепочкой из четырех ромбов, фланкированной двумя линиями зигзагов / сдвоенным зигзагом. Второй состоит из равномерно распределенных в поле четырех больших крестообразных знаков — псевдокрестов, напоминающих знак хромосомы. Знаковая композиция данной фазы выполнена в технике глубокой гравировки и обладает архаичными признаками (рис. 3): знаки и элементы получены прорезанием широких и глубоких каналов со скругленным дном, очевидно, без последующей прошлифовки (в каналах фиксируются «точки супинации» (см., например, рис. 3: 3) — следы неравномерного давления на резец), шириной до 1-1,2 мм, с аналогичными параметрами визуально фиксируемой глубины. Заметна неравномерность ширины и глубины каналов в разных зонах текста, грани/плечи/канты канала, переходящие в прилегающую плоскость, сильно сглажены, как и окончания большей части линий (рис. 3: 2, 4). Каналы некоторых элементов затерты настолько, что их присутствие едва уловимо (рис. 4: 1) и выдают его лишь знаки фазы 2 (рис. 4: 3). Патинизация кана-
Рис. 4. Четыре псевдокреста (I-IV) на плоскости А кинжала из Айткулова: 1 — общий вид композиции и его трассировка (условные обозначения см. рис. 3);
2 — крупный план четвертого псевдокреста;
3 — крупный план части первого псевдокреста (сложно различимые контуры каналов фазы 1
и перекрывающие их элементы фазы 2). Фото и рисунок И.В. Шмидт Fig. 4. Four pseudo-crosses (I-IV) on the A plane of the dagger from Aitkulov: general view of the composition and its tracing (see Figure 3 for symbols);
2 — a close-up of the fourth pseudo-crosses;
3 — a close-up of a part of the first pseudo-crosses (the difficult-to-distinguish contours of the channels of phase 1 and the overlapping elements of phase 2). Photo and drawing by I.V. Schmidt
лов фазы 1 колористически идентична окрасу остальной поверхности предмета. Отмеченные характеристики (как и обилие разнонаправленных и разномерных перкуторных борозд без четкой дислокации на поверхности предмета) указывают либо на интенсивность утилизации предмета, либо на специфику его тафономии после завершения первого этапа оформления. Часть описанных признаков модификации орнаментальных каналов совпадает с индикаторными показателями предметов, подвергшихся флювиальной абразии (Сйшшк^й, РаШе 2018: 213-217). Не исключено (но и настаивать на этом невозможно), что после первой фазы орнаментирования артефакт некоторое время находился в контакте с водной средой, которая воздействовала на его поверхность неравномерно — второй и третий крестообразные знаки сильно повреждены, четвертый практически уничтожен истиранием, в то время как первый, расположенный выше, и в условиях правильно выбранного угла освещения неплохо читается (рис. 4: 1, 2).
Выраженные предположения носят глубоко гипотетический характер. Исследования влияния водной абразии на деструкцию надрезов, выполненных каменным инструментом по кости, еще не сформировали единого мнения. свежая кость с надкостницей более устойчива к данным воздействиям, подсохшая и прошедшая обработку, соответственно, менее. Необходимо учитывать множество факторов — от вида кости до скорости потока и переносимого им седимента, чтобы выстраивать корреляционные графики взаимодействия среды и артефакта. за какой промежуток времени широкие каналы в 1 мм глубиной изменили основной набор диагностируемых/начальных признаков? иногда достаточно 5-6 часов, чтобы следы водной абразии могли быть зафиксированы точными измерительными приборами, иногда речь может идти о сотнях часов [Сйшшк^й, РаШе 2018]. но еще никогда эксперименты не длились годы, что позволило бы экстраполировать полученные данные на период, к примеру, в сотни лет.
К тому же гидроактивная фаза существования артефакта установлена по косвенным признакам, которые могли сформироваться и иным та-фономическим путем, о чем, к сожалению, может рассказать только сам артефакт в условиях прямого изучения микроэлементного состава [Farswan, РЬаг8-№ап 2019].
В любом случае, прошло некоторое количество времени, прежде чем кто-то приступил ко второй фазе (далее — фаза 2) оформления предмета.
Для обсуждения возраста фазы 1, как и продолжительности перерыва между двумя фазами оформления айткуловского кинжала, у нас нет убедительных аргументов — предмет обнаружен вне археологического контекста, прямая датировка отсутствует. Выражу лишь несколько технико-типологических и, скорее, субъективных замечаний, сформированных в ходе обработки различных коллекций и экспериментального опыта. Прежде всего, если сравнивать по морфометрическим характеристикам каналы черноозерского и айткуловского орнаментов (ту его часть, что составляет фазу 1), то второй выглядит даже архаичнее/древнее первого (см. рис. 4; 5; 7: 1, 2)*. Для понимания отмеченной выше «выщербленности» русел каналов могут оказаться полезны экспериментальные данные. Прерывистость скольжения резца по разработанному каналу, неравномерность давления/супинации инструмента могут быть вызваны сухостью кости, повышающейся с углублением канала. К моменту нанесения орнамента кость, очевидно, уже была сухой; поверхность перед обработкой размягчили, но вглубь кости влага не успела проникнуть, и резец, легко преодолевая верхние слои кости, испытывал большее сопротивление материала при углублении в него; работа костореза прерывалась
* Датировка черноозерского кинжала колеблется в диапазоне 11-10,5 тыс. л. до н. э.: 14С 10 837±49 (фрагмент изделия из кости крупного млекопитающего, С^03894), 14С 10 659-10 288 л. до н. э. (кость лошади, Equus ferus, МЛМ5-27135), 14С 11 021-10 775 л. до н. э. (кость зайца, Lepus timidus, МЛМ8-41253).
паузами координации давления на инструмент [Orfowska 2016: fig. 5B]. Объяснение любого технологического момента в данной области страдает известными погрешностями, нам остаются неизвестны инструментальные и дополнительные технические показатели работы (просто пластина или в держателе, закреплено ли полотно или его положение было нестабильным), особенности моторики конкретного гравера, собственно антропология процесса (отвлекался ли он во время работы; если такая возможность была, то сколь часто менял режущую кромку; частота перехватов инструмента; как часто он данной практикой занимался, были ли доведены до автоматизма его движения, работал ли он один или некоторые эпизоды контролировались и доводились кем-то другим). Изобразительный текст с учетом данных аспектов может быть очень сложным для современного анализа, но одновременно совокупность отмечаемых погрешностей в работе гравера говорит о его стремлении сделать текст заметным на поверхности изделия («не важно, насколько это будет красиво, главное — заметно»). Контрастность линий узора — широта, глубина каналов, облегчающая внешнее наблюдение, характерна для орнаментов раннего периода на территории Урала и ближнего Зауралья. В развитом мезолите здесь будет доминировать (что не говорит о наличии исключений из правила) иная технологическая тенденция орнаментирования — паутинные узоры, их сложно разглядеть на поверхности (см. рис. 5: 2; 7: 3). И еще одно замечание касательно орнамента айткуловского кинжала: гравировки фазы 1 обладают следами интенсивного износа и патинизации, для формирования которых, безусловно, необходимы продолжительное время и специфика средово-го воздействия; у гравировок фазы 2 они выражены не столь очевидно — патинизация слабее (где это можно заметить из-под слоя консерванта) и покатость плеча кантов не сглаживающая (рис. 4: 3; 5: 3).
Фаза 2 работ над композицией в основном была связана с декорированием/дооформле-
Рис. 5. Цепочка ромбов (I-IV) на плоскости А кинжала из Айткулова:
1 — общий вид композиции и его трассировка (условные обозначения см. рис. 3);
2 — крупный план второго ромба (широкие и проработанные каналы фазы 1
и тонкая резьба знаков фазы 2); 3 — крупный план нижней части первого ромба со следами более поздней подправки. Фото и рисунок И.В. Шмидт Fig. 5. A chain of rhombus (I-IV) on the A-plane of the dagger from Aitkulovo: 1 — general view of the composition and its tracing (see Figure 3 for symbols);
2 — close-up of the second rhomb (wide and detailed channels of phase 1 and fine carving of signs of phase 2);
3 — close-up of the lower part of the first rhombus with traces of a later touch-up. Photo and drawing by I.V. Schmidt
нием ключевых сюжетов фазы 1*. Принцип расположения знаков фазы 2 иллюстрирует желание мастера заполнить тонкой резьбой широкие гравированные каналы, оставленные его предшественником, — рядами коротких штрихов и насечек, паутинными зигзагами. Иногда плотность расположения мельчайших элементов столь высока, что они начинают казаться цельным полотном, текстурной линией (рис. 3: 1). В качестве отдаленной аналогии данному приему может быть приведен пример со стоянки Замостье 2, где подобный зигзаг назван типом Д — «зигзаг из других элементов» [Лозовская 2020: рис. 2: Д; рис. 6: 4]. Технологические нюансы айткуловского варианта пока остаются непонятны, экспериментально их воспроизвести не удалось.
Ритмичность и равномерность заполнения каналов не выдержаны. ровность шага зигзага и штриха, нередко сменяющих друг друга, их соразмерность ширине перекрываемых каналов соблюдены на протяжении лишь коротких участков (рис. 3: 4). в большинстве случаев палимпсест выполнен небрежной скорописью, процарапыванием, без последующего углубления (рис. 5: 2); есть участки, где он отсутствует (рис. 6). Аналогий подобному перекрывающему узору мало, и в географическом отношении они экстремально удалены [Plonka 2003: fig. 10].
Необычно выглядят зоны двойного перекрытия, выполненного паутиной крупных резных зигзагов (рис. 4: 3). знаки принципиально пренебрегают границами уже заполненных каналов. С технической точки зрения — это третья фаза развития орнаментальной записи. но судя по идентичности инструмента и почерку, технике нанесения знаков (неглубокое процарапывание), общему состоянию линий, вторая и третья
* Есть впечатление, что каналы, передающие контуры тела «проксимального змея», перед декорированием были углублены — два зигзага и ^образный знак основания ромбовидной головы рептилии обладают более ярким, по сравнению с остальными линиями, рельефом, каналы аккуратно (терпеливо) заполнены мелкими знаками. Указанная особенность хорошо заметна на фотографии (см. рис. 2: 1; 5: 3).
фазы работы над композицией, очевидно, синхронны.
Дополняют перечень знаков, появившихся в период второй фазы, выемки в зонах колен зигзагов, часто называемые «ресничками/отростками». Форма каверн — подовальная/лин-зовидная, нерегулярная; границы между бортом выемки и плоскостью резкие, отчетливые (рис. 3: 1; 4: 3). Способ получения — очевидно, через раскачивание каменного острия в упоре и центронаправленные ковыряющие движения. Они глубоко прорезают патинизированную поверхность кости. в отдельных местах, в изгибах тела «проксимального змея», можно заметить дублирование/удвоение данного знака. Иногда он намечен/передан широким абразивным участком, как в нижних ветках второго креста (рис. 4: 1, II). Этот знак и топография его размещения известны в мезолите уральской зоны [Савченко 2020: рис. 6: 15, 22, 28, 25], нечто похожее представлено в мезолитических материалах волго-окского междуречья [Лозовская 2020: рис. 1: А].
метрическая и технологическая разница в элементах фаз 1 и 2 заметна невооруженным глазом. Их авторы пользовались разными наборами знаков, инструментов, предпочитали разные техники нанесения орнамента. Первый передавал свою мысль в форме гладкоканаль-ных, широких, гравированных линий, второй — тонким резным зигзагом и насечкой, расположенными в уже состарившихся каналах предыдущей фазы**. Это привело к появлению сложного палимпсеста, — канал-заполнение-перекрытие — местами напоминающего участки хаотичного сплетения линий. Их сочетание не регламентировано формой знаков-основ, топографией, стилистической последовательно-
** Мастер фазы 2 не признавал широких линий, он мог «освежить» некоторые из них (рис. 5: 3), но почему-то не оперировал именно ими. Поэтому разница в технике получения каналов — это, скорее всего, проблема не наличествующего инструмента (пластина с широким лезвием и микропластина), а различие мастеров и установочных требований к данной деятельности.
ШШ,I
m
_ „ГЦг
•Ш
й. V-
I_I_I_L
"vw;::................> л
V^a......4лллЛлмаЛАУ\^
1 см
J_I
Лд ДуЛ /V/
Рис. 6. Орнамент проксимальной зоны — плоскости Б кинжала из Айткулова — и его трассировка. Фото и рисунок И.В. Шмидт
Fig. 6. The ornament of the proximal zone — the plane B of the dagger from Aitkulovo. Photo and drawing by I.V. Schmidt
стью заполнителей (иногда заполняющий зигзаг перекрыт зигзагом, короткие насечки перекрыты длинными).
Плоскость Б (рис. 2: 2)
Не отмечена сложностью композиции (ввиду чего, очевидно, и была принесена в жертву витрине), но для древних мастеров обладала не меньшим значением, что подтверждается интересом к ее последовательному оформлению. фаза 1 представлена четырьмя гравированными прямыми осевыми каналами с характеристиками аналогичного элемента плоскости А: широкие и глубокие (до 1,5 мм относительно каждого параметра), с округлым дном и сглаженными границами перехода между плоскостями, равномерной патинизацией. фаза 2 выражена в заполнении первичных каналов тонкой зигзаго-
образной резьбой, местами выполненной очень аккуратно (рис. 3: 4). Отсутствует мотив поперечной насечки в канале. Зафиксирован участок расположения двух зигзагообразных линий вне организующих их ход элементов-основ (рис. 6). Они крупнее заполняющего зигзага, заметен переход от строгого геометризма к скорописи (и даже правому наклону; почерк мастера фиксируется в характерных искривлениях пиков крупных зигзагов обеих плоскостей, в том, что он выполнен одним мастером, сомнений нет), стилистически соответствуют перекрывающему паутинному зигзагу стороны А.
Графические алгоритмы отдельных сюжетов
Колоритные, иконографически яркие знаки айткуловской композиции сосредоточены на плоскости А — ряд псевдокрестов (рис. 4) и це-
почка ромбов (рис. 5). Их визуальные аналоги известны во многих коллекциях, в том числе и в черноозерской.
Крест, пожалуй, самый популярный символ палеолита. Графический способ его получения универсален — скрещение под любым углом двух прямых. В черноозерских материалах данный знак известен и вариативен (Shmidt 2021). В композиции айткуловского текста их, в строгом смысле, нет. Элементы, из которых построены знаки, не пересекаются, хотя пересечение как графический алгоритм мастерам фазы 1 был известен (см. рис. 5: 1 — цепочку ромбов, знаки III и IV). Они построены сближением/зеркальным отражением вершин двух колен зигзага. В случае первого креста это сближение плотное/вершины соприкасаются), в остальных двух — неполное/вершины не соприкасаются), о четвертом знаке рассуждать сложно, от него сохранился фрагмент, едва заметный на поверхности (рис. 4: 2). Линии каналов слегка искривлены, что естественно для выбранной стратегии получения крупного знака, порой неравномерны (одно звено знака может быть короче другого). Найти аналогию данному графическому исполнению — ВЗ+оВЗ (вершина звена зигзага плюс отраженная вершина звена зигзага) сложно. В этом отношении айткулов-ский знак уникален.
Есть и другие нюансы, не позволяющие проведение параллелей между айткуловскими и черноозерскими крестообразными знаками. Черноозерские мастера размещали их ряды на торцах кинжалов, на границе двух плоскостей. То же самое мы видим на фрагментах черно-озерских игольников, когда вертикальный продольный ряд маленьких, аккуратно выполненных крестиков оформляет искусственно сформированную грань либо естественный выступ кости. Ровная плоскость не воспринималась как поле размещения подобных знаков [Shmidt 2021: 23-26]. В Айткулове для их нанесения выбрана именно ровная поверхность. таким образом, различие между двумя стратегиями (айткулов-ской и черноозерской) построения текста фик-
сируется не только в графических алгоритмах простейших знаков, но и в их топографии.
Цепочка ромбов (рис. 5: 1), где крайние фигуры являются фрагментами геометризирован-ных изображений стремящихся друг к другу/ противостоящих змей (рис. 3), в графическом отношении тоже непроста. Подобные цепочки встречаются в Черноозерье, в Пегане, в мезолитических коллекциях Урала и Волго-Окского междуречья, как и много западнее. В восточном направлении в рассматриваемый период они пока неизвестны. Топография их расположения на поверхности предметов различна, есть как продольное, так и поперечное размещение на плоскости относительно центральной оси изделия. угадываются они (через переплетение крестов) и в рельефах на границах плоскостей.
Цепочка ромбов черноозерского кинжала графически оригинальна. Синтаксическое ядро записи представлено следующей формулой: КП-КЗ+иКЗ-КП (короткая прямая — колено зигзага плюс инверсивное колено зигзага — короткая прямая) (рис. 7: 1) [Шмидт 2022: 355]. Известна в черноозерских материалах и попытка более лаконичного построения ромбовидной фигуры — КЗ+иКЗ (рис 7: 2). Именно второй алгоритм, условно назовем его «черноозерский без переплетения», применил айткуловский мастер фазы 1 при построении двух первых звеньев/ ромбов цепочки (рис. 5: 1, I и II). Он встречается в мезолитических материалах уральской зоны, на известном Шигирском идоле; использовался и при оформлении кинжала (МАЭ № 623.1), заметен на поверхностях лезвийных костяных наконечников стрел и гарпунов, найденных в том же комплексе [Савченко, Жилин 2018: рис. 2]. Есть вероятность, что он и сформировался на территории урала, редок в материалах остальных регионов [Р1опка 2003: 317, Б 28; Б020У8кауа 2023], и это повышает его локальную значимость.
Оставшиеся два звена гравер выстраивает иначе, «по-айткуловски», через переплетение двух соразмерно крупных и вытянутых зигзагообразных линий, вершины которых инверсивно противопоставлены друг другу: КЗ+ПиКЗ
1 см
Рис. 7. Цепочка ромбов на костяных орудиях. 1 — кинжал из Черноозерья II;
2 — фрагмент
изделия из Черноозерья II; 3 — кинжал из погребения Пеган. Фото и рисунок И.В. Шмидт Fig. 7. The chain of rhombus on bone tools. 1 — dagger of Chernoozerye II site; 2 — a fragment of an item from Chernoozerye II site;
3 — dagger from the burial of Pegan. Photo and drawing
by I.V. Schmidt
0
(перекрывающее инверсивное колено зигзага). Гармонично замкнуть эти линии в четвертом ромбе у мастера не получилось, как минимум, с первого раза (рис. 5: 1, III и IV).
Сюжет краток — четыре ромба, но они получены двумя способами: противопоставлением элементов зигзагов и переплетением крупных звеньев зигзага. Пока это уникальный графический случай среди столь древних знаковых текстов. Обычно запись, к тому же краткая, выстраивается с опорой на один конкретный графический принцип. Айткуловский мастер использовал два.
сюжет обращает на себя внимание своей центральностью — восприятие всей композиции начинается именно с него — и ясностью. Читатель видит двух разных змей (может быть, пары змей (?), учитывая сдвоенные головы), так как их противонаправленные головы построены в различных графических алгоритмах. Эта разница была подчеркнута особенностями заполняющих элементов, хотя увидеть в этом строгий порядок сложно. «Редактированию» первого ромба, очевидно, предшествовало частичное подновление каналов, причем без учета первичного графического алгоритма его построения (объединены противопоставленные грани элемента (рис. 5: 3), этот аспект для мастера был уже не важен). каналы заполняющих зигзагов хорошо проработаны в первом ромбе, их линии, можно сказать, массивны — мы наблюдаем скорее гравировку, чем резьбу (рис. 5: 3). Во втором и четвертом ромбах зигзагообразные ряды представлены отрывочно, схематично, резной тонкой линией (рис. 5: 1, 2). Штриховка заполняет поля второго, третьего и часть четвертого ромбов. Чувствуется, что мастер не придерживался четкой стратегии при выполнении данной процедуры, порой выбирая между заполнением каналов ромбов и внутренним пространством фигур. Получилось неаккуратно, но, очевидно, цель состояла в другом — в перекрытии полей ромбов (их границ и внутреннего пространства).
заполненные ромбы известны в уральских коллекциях. самый яркий и территориально
близкий, согласно сохранившейся прорисовке, находится в коллекции Челябинского областного краеведческого музея и происходит из сопроводительного набора пеганского погребения (ЧОКМ ОФ-556/1) [Сальников 1952: 16, рис. 1: 2], известны они и в материалах памятников, расположенных западнее [Plonka 2003; Lozovskaya 2023].
ОБСУЖДЕНИЕ
Определенный интерес вызывает уже тот факт, что соотношения и апелляции к аналогиям выстраиваются между знаковыми текстами кинжалов. Несмотря на неясность утилитарной нагрузки данных предметов, их социокультурная значимость вне сомнений [Manninen et al. 2021: 860-861, fig. 5]. Следовательно, и знаковые тексты, их оформляющие, были демонстратив-ны/индексальны для наблюдателей. на уровне метасимвола (четыре креста, четыре ромба либо две противостоящие змеи) они интегративны — их содержание понимает большое количество «читателей», в изобразительном отношении — очевидно, дифференциальны, так как обозначали принадлежность автора к определенной графической традиции, «диалекту». Последнее проявляется уже в фазе 1, когда автор текста в коротком сюжете (цепочка ромбов) синтезирует графические урало-черноозерские и местные приемы. Для чего такая вариативность? Не исключено, чтобы подчеркнуть разницу формально схожих знаков, за которыми закреплены семантические и социокультурные коннотации — в разных группах ромбы пишутся по-разному, здесь эти приемы объединены в одном сюжете. В последующую фазу развития текста его начальная структура оставлена без изменений, то есть автору-редактору его содержание было понятно, он был с ним согласен. в обратном случае от него было просто избавиться, затереть (в некоторых местах он уже был почти утрачен), физически уничтожить предмет. Но вместо этого он реанимирует отдельные участки его записи, углубляя каналы тела «проксимального змея»
и часть первого ромба (рис. 2: 1; 5: 3). Данный факт «согласия» может быть принят в качестве знака небольшого временного либо незначительного культурного разрыва между авторами текста (если фазу 2 принимать «диалектной корректурой», а не радикальной правкой), использовавших нечасто встречаемые на данной территории (в рассматриваемые периоды времени) крестообразные знаки и ромбовидные фигуры.
техники нанесения орнаментов тоже могут являться маркерами их возраста и, безусловно, коллективных представлений. Если гравировка глубоких, хорошо читаемых на поверхности кости каналов характерна для палеолита рассматриваемых территорий — это пример адресации послания кому-то «вовне», то тонкая резьба (до 0,5 мм и меньше) воспринимается поздним, мезолитическим приемом, адресованным скорее самой вещи, чем наблюдателю (она фактически не видна на поверхности). Формат каменного инструмента в данном случае особого значения не имеет, при желании и микропластиной можно получить широкий и глубокий канал, но в мезолите уральская зона отходит от этого приема (хорошей иллюстрацией тому являются шигир-ская коллекция лезвийных орнаментированных изделий, предметы из пеганского погребения). С определенной долей условности можно сказать, что уральский мезолитический орнамент — это техники плетения «паутины», техники «скорописи» орнамента, а не пластически четкая гравировка. к примеру, айткуловская фаза 2 в этом отношении мало чем отличается от пеганской. Не совсем понятно обращение айткуловского мастера к архаичным приемам — заполнение первого ромба произведено относительно крупноканальными зигзагами, обновление каналов фазы 1 выполнено в метрических соотношениях оригинальной линии. может быть, это попытки соответствовать морфометрическим показателям полуисчезнувшего текста, понимание важности для текста данного аспекта? В любом случае мастера фазы 2 эта практика не увлекла. но благодаря соединению «архаизма» (образы и техника ширококанальной гравировки) и ме-
золитического «модерна» (техника тонкоканальной резьбы) данный орнаментальный текст оставляет неизгладимое впечатление.
При исследовании подобных «предметов престижа» [Hayden 1998: 11-13, 26], «социально ценных предметов» [Spielmann 2002: 195, 198] необходимо учитывать специфику их бытования, возможные территориальные и периодичные передислокации. Если согласиться с мнением В.А. Шнирельмана, то выдающиеся образцы оружия могли быть принципиально «экзогам-ны» [Шнирельман 2012: 65], то есть производились и оформлялись конкретными группами (ситуация фазы 1) для последующего обмена. Все «новое»-значимое и «со стороны» обязательно проходит процедуру адаптации [Spielmann 2002: 198-199], что может выражаться в различного рода его доработки (ситуация фазы 2). Но даже в этом случае анализируемый предмет оказался в контексте «понимания», что выдает близость контактирующих групп в пространстве культурного ландшафта и, возможно, времени.
ВЫВОДЫ
результатом исследования является заключение о графическом полиморфизме айткуловско-го текста, его сложности. В нем совмещены алгоритмы построения знаков и сюжетов уральско-черноозерской традиции (КЗ+иКЗ, схожий по характеру ВЗ+оВЗ, усовершенствованный чер-ноозерский палимпсест, уральские акцентирующие знаки, заполнение пространства внутри фигур) и графические приемы плетения, которые можно назвать «автохтонными» (КЗ+ПиКЗ), не встречающимися в коллекциях черноозерья и Урала. При увеличении территориальных масштабов рассмотрения графическое своеобразие сравниваемых текстов перестает обращать на себя внимание — в условиях приближения внимание концентрируется на «диалектности» каждого из них. Данный нюанс и вызывает замешательство, что выражается в постановке вопроса исследования — корректно ли их соотнесение для выявления родственности групп-авторов?
Это зависит от масштабов анализа. Айткулов-ский орнаментальный текст в определенной мере результат развития/вариации/переработки уральской и черноозерской графических традиций, в определенной мере результат их «диалога» [Granito et al. 2019]. Айткуловский графический диалект родствен — тематически, в перечне знаков, отчасти алгоритмически — черноозерскому и уральскому. Он близок им, но не тождествен. Их соотношение безусловно, но идентичность под вопросом.
В ходе исследования были рассмотрены особенности графики айткуловского орнаментального текста, его композиционные аспекты. Использованные мастерами графические алгоритмы включают его в круг источников историко-культурной общности, территория которой пока лишь грубо намечена*. Благодаря данному артефакту есть возможность (предварительная) локализовать ее восточную границу. Графические традиции, представленные орнаментальными записями кинжалов и некоторого количества фрагментов орнаментированных костяных изделий, сложившиеся в Южном Зауралье, на юго-западе Западной Сибири в финале палеолита — раннем мезолите, предложено принимать в качестве маркеров дисперсной культурной общности. Ее группы-участницы, безусловно,
Ананьев 1982. Ананьев Б.Г. Сенсорно-перцептивная организация человека // Познавательные процессы: ощущения, восприятие. — М.: Педагогика, 1982. — С. 9-31.
Бозинский 1999. Бозинский Г. Региональные различия в символических знаках палеолитического наскального искусства // Локальные различия в каменном веке: Тез. докл. на Междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рожд. С.Н. Замятни-на. — СПб.: МАЭ РАН, 1999. — С. 143-148.
встречались/пересекались между собой в пределах миграционных коридоров и были вынуждены выработать языковой регламент коммуникации, нашедший отражение и в графике на поверхности мобильных предметов (данная территория бедна иными «плоскостями»). Что это за общность, где ее границы и центр — вопросы будущих исследований. Пока мы можем лишь зафиксировать ее присутствие в редких текстах, наличии/отсутствии тех или иных графических алгоритмов, характерной морфологии сюжетов, доминирующих группах знаков.
Орнаментальный текст айткуловского кинжала морфологически сложен, обладает двумя фазами формирования. Палимпсест выполнен, очевидно, в условиях хронологического перерыва между фазами работы над текстом и стилистических предпочтений/норм двух мастеров (и то и другое необходимо обсуждать, окончательным выводом это не является). Несмотря на перерыв, второй автор понимал своего предшественника и, скорее, дополнил созданный им текст, оставив без серьезных исправлений. Это может свидетельствовать как о незначительности паузы в работе двух мастеров, так и об их культурной близости. в любом случае, кинжал из Айткулова — уникальный предмет с неординарной индивидуальной историей.
Викторова 2017. Викторова В.Д. Вещь и знак в археологии. — Екатеринбург: Квадрат, 2017. — 272 с.
Иванов 1963. Иванов С.В. Орнамент народов Сибири как исторический источник (по материалам XIX — начала XX века). Народы Севера и Дальнего Востока. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. — 500 с. (ТИЭ. Новая серия. Т. 81).
Калинина 2007. Калинина И.В. Мезолитический субстрат в орнаментальной традиции обских угров // Миф, обряд и ритуальный предмет
список литературы
* Об орнаментальных и стилевых критериях историко-культурной общности см. у В.Д. Викторовой [Викторова 2017: 222228]; о ранних временных границах их (общностей) установлений, реконструируемых с опорой на анализ украшений и орнаментов, см. у М. Ванхэрен и Ф. д'Эррико [УапЬаегеп, Э'Егисо 2006].
в древности. — Екатеринбург; Сургут: Магеллан, 2007. — С. 106-124.
Калинина 2009. Калинина И. В. Очерки по исторической семантике. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. — 272 с.
Кожин 1991. Кожин П.М. О древних орнаментальных системах Евразии // Этнознаковые функции культуры. — М.: Наука, 1991. — С. 129-151.
Корнева 2017. Корнева Т.К. Знаковые изображения на гальках и каменных плитках в палеолите Северной Евразии // Археологические вести. — 2017. — Вып. 23. — С. 56-66.
Кунгуров, Шемякина 1994. Кунгуров А.Л., Шемякина А.С. Костяной вкладышевый кинжал из Тарского Прииртышья // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. — Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 1994. — С. 33-35.
Лозовская 2020. Лозовская О.В. Мотив зигзага в костяном инвентаре стоянки Замостье 2 (поздний мезолит — ранний неолит): техники и контекст // КСИА. — 2020. — Вып. 261. — С. 33-49.
Лотман 2004. Лотман Ю. М. Семиосфера. — СПб.: Искусство-СПб., 2004. — 704 с.
Лотман 2014. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. — СПб.: Азбука, 2014. — 416 с.
Панкратова 2013. Панкратова Л.В. «Заслоняющий от бед и дающий изобилие...» // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2013. — № 1 (20). — С. 24-33.
Привалова 2013. Привалова В.М. Орнамент как интерпретация знаково-символического ритуала в методологии исследования семиосферы/когни-тосферы/духосферы культуры и искусства // Известия Самарского научного центра РАН. — 2013. — Т. 15. — № 2 (4). — С. 1094-1101.
Савченко 2020. Савченко С.Н. Костяные изделия с изображениями с озера Вечера и их аналогии в мезолите-неолите Восточной Европы и Урала // КСИА. — 2020. — Вып. 260. — С. 167-183.
Савченко, Жилин 2018. Савченко С.Н., Жилин М.Г. Шигирские находки в собрании музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) // Camera praehistorica. — 2018. — № 1 (1). — С. 94-105.
Савченко и др. 2018. Савченко С.Н., Жилин М.Г., Тербер-гер Т., Хойсснер К.-У Большой Шигирский идол в контексте раннего мезолита Зауралья // Уральский исторический вестник. — 2018. — № 1 (58). — С. 8-19.
Сальников 1952. Сальников К.В. К вопросу о неолите степного Зауралья // КСИИМК. — 1952. — Вып. XLVII. — С. 15-22.
Толпеко и др. 2021. Толпеко И.В., Шмидт И.В., Кирю-шин К.Ю., Кунгуров А.Л. Кинжал из Айткулово в контексте проблем и исследований // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». — 2021. — Т. 8. — № 2 (30). — С. 130-138.
Топоров 1972. Топоров В.Н. К происхождению некоторых поэтических символов. Палеолитическая эпоха // Ранние формы искусства. — М.: Искусство, 1972. — С. 77-104.
Хлопачев 2020. Хлопачев Г.А. Геометрические изображения верхнего палеолита Восточной Европы: хронологические и региональные особенности // КСИА. — 2020. — Вып. 261. — С. 7-17.
Шмидт 2005. Шмидт И.В. Об информационном характере черноозерского орнамента (на примере анализа записей кинжала) // Известия ОгИК музея. — 2005. — Вып. 11. — С. 98-105.
Шмидт 2006. Шмидт И.В. Особенности орнамента — свидетельство взаимоотношения культур (по материалам палеолитических стоянок Мальта и Чер-ноозерье II) // Труды по археологии и этнографии ОГИК музея. — Омск: Изд-во Омского историко-краеведческого музея, 2006. — С. 45-49.
Шмидт 2019. Шмидт И.В. «Диадема» палеолитической стоянки черноозерье II (Прииртышье): проблемы интерпретации // Известия Иркутского государственного университета. Серия «Геоархеология. Этнология. Антропология». — 2019. — Т. 28. — С. 38-51.
Шмидт 2021. Шмидт И.В. Информационный потенциал орнаментированных фрагментов костяных изделий из черноозерской коллекции // Уральский исторический вестник. — 2021. — № 1 (70). — С. 129-136.
Шмидт 2022. Шмидт И.В. ромбовидные знаки чер-ноозерья II и Пегана — орнаментальные инварианты? Попытка обоснования и локализации стиля // КСИА. — 2022. — Вып. 267. — С. 345-363.
Шнирельман 2012. Шнирельман В.А. Оружие: этнический или социальный маркер? (этноархеологи-ческий этюд) // Этнографо-археологические комплексы: проблемы культуры и социума. — Омск: Издатель-Полиграфист, 2012. — Т. 12. — С. 63-67.
D'Errico 1988а. D'Errico F. Lecture technologique de l'art mobilier grave. Nouvelles méthodes et premiers résultats sur les galets gravés de Rochedane //
l'Anthropologie (Paris). — 1988. — Vol. 92. — No. 1. — P. 101-122.
D'Errico 1988b. D'Errico F. The study of Upper Palaeolithic and Mesolithic engraved pebbles // Scanning Electron Microscopy in Archaeology. — Oxford: BAR Publishing, 1988. — P. 169-184. (BAR International Series. Vol. 452).
D'Errico 1992. D'Errico F. Technology, motion, and the meaning of Epipaleolithic art // Current Anthropology. — 1992. — Vol. 33. — No. 1. — P. 94-109.
D'Errico, David 1993. D'Errico F., David S. Analyse technologique de l'art mobilier. Le cas de l'abri des Cabônes à Ranchot (Jura) // Gallia préhistoire. — 1993. — T. 35. — P. 139-176.
Diakowski, Pionka 2017. Diakowski M., Plonka T. Execution of the ornament // Rusinowo. The Symbolic Culture of Foragers in the Late Palaeolithic and the Early Mesolithic. — Wroclaw: University of Wroclaw Institute of Archaeology, 2017. — P. 71-116.
Farswan, Pharswan 2019. Farswan Y.S., Pharswan J.S. Effects of Buried Environment on the Morphology and Trace Element Profile of Faunal Remains: An Experimental Study // Annals of Archaeology. — 2019. — Vol. 2. — No. 2. — P. 20-27.
Givon 2002. Givon T. The Visual Information-Processing System as an Evolutionary Precursor of Human Language // The Evolution of Language out of Pre-Lan-guage. — Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2002. — P. 3-50.
Granito et al. 2019. Granito C., Tehrani J., Kendal J., ScottPhillips T. Style of pictorial representation is shaped by intergroup contact // Evolutionary Human Sciences. — 2019. — Vol. 1. — e8. — 14 p. DOI: 10.1017/ ehs.2019.8
Greimas 1966. Greimas A.-J. Sémantique structurale: recherche de méthode. — Paris: Larousse, 1966. — 262 p.
Gùmrùkçù, Pante 2018. Gùmrùkçù M., Pante M.C. Assessing the effects of fluvial abrasion on bone surface modifications using high-resolution 3-D scanning // Journal of Archaeological Science: Reports. — 2018. — Vol. 21. — P. 208-221.
Hayden 1998. Hayden B. Practical and Prestige Technologies: the Evolution of Material Systems // Journal of Archaeological Method and Theory. — 1998. — Vol. 5. — No. 1. — P. 1-55.
Lozovskaya 2023. Lozovskaya O. Rhomb motif and net pattern in the Mesolithic-Neolithic mobile art of Zamostje 2, Volga-Oka region // Mesolithic Art — Abstraction,
Decoration, Messages. International and interdisciplinary Conference Halle (Saale), Germany, 19th-21st September 2019. — Halle (Saale): LfDA SachsenAnhalt; Landesmuseum für Vorgeschihte, 2023. — P. 477-489.
Marshack 1969. Marshack A. Polesini. A reexamination of the engraved Upper Palaeolithic mobilary materials of Italy by a new methodology // Rivista di scienze preis-toriche. — 1969. — XXIV. — No. 1-2. — P. 219-281.
Marshack 1970. Marshack A. New techniques in the analysis and interpretation of Mesolithic notation and symbolic art // Valcamonica Symposium. Actes du Symposium International d'Art Préhistorique (Boario Terme, and Capo di Ponte, Italy. 1968). — Capo di Ponte: Centro Camuno di Studi Preistorici, 1970. — P. 479-494.
Marshack 1983. Marshack A. European Upper Paleoli-thic-Mesolithic symbolic continuity. A cognitive, comparative study of ritual marking // III Valcamonica Symposium 1979: Proceedings the Intellectual Expressions of Prehistoric Man: Art and Religion. — Capo di Ponte: Centro Camuno di Studi Preistorici; Milano: Jaca Book Spa, 1983. — P. 111-119.
Marshack 1989. Marshack A. Methodology in the analysis and interpretation of Upper Palaeolithic image: theory versus contextual analysis // Rock Art Research. — 1989. — Vol. 6. — No. 1. — P.17-38.
Marshack 1991. Marshack A. The Roots of Civilization. The Cognitive Beginnings of Man's first Artm Symbol and Notation. — New York: Moyer Bell, 1991. — 445 p.
Manninen et al. 2021. Manninen M.A., Asheichyk V., Jonuks T., Kriiska A., Osipowicz G., Sorokin A.N., Vashanau A., Riede F., Persson P. Using Radiocarbon Dates and Tool Design Principles to Assess the Role of Composite Slotted Bone Tool Technology at the Intersection of Adaptation and Culture-History // Journal of Archaeological Method and Theory. — 2021. — No. 28. — P. 845-870.
Oriowska 2016. Orlowska J. Reading osseous artefacts — an application of micro-wear analysis to experimentally worked bone materials // Close to the bone: Current studies in bone technologies. — Belgrade: Institute of Archaeology, 2016. — P. 236-247.
Pionka 2003. Plonka T. The Portable Art of the Early Mesolithic. — Wroclaw: Wydwo Uniwersytetu Wroclawskiego, 2003. — 611 p. (Acta Universitatis Wratislaviensis. No. 2527)
Shmidt 2017. Shmidt I.V. Paleolithic Ornaments of North Asia: Notes on Iconography Research // Universum Humanitarium (En). — 2017. — No. 2. — P. 45-55.
Shmidt 2021. Shmidt I.V. Cruciform Signs Decorating Paleolithic Bone Artifacts from Cherno-Ozerye II, the Middle Irtysh Area // Archaeology, Ethnology and Anthropology of Eurasia. — 2021. — Vol. 49. — No. 1. — P. 21-29.
Spielmann 2002. Spielmann K.A. Feasting, Craft Specialization, and the Ritual Mode of Production in
Anan'ev, B.G., Sensorno-pertseptivnaia organizatsiia cheloveka [Human Sensory-Perceptual Organization], in: Poznavatel'nye protsessy: oshchushcheniia, vospriiatie, Moscow: Pedagogika Publ., 1982, pp. 9-31, (in Russian).
Bozinskii, G., Regional'nye razlichiia v simvolicheskikh znakakh paleoliticheskogo naskal'nogo iskusstva [Regional Differences in Symbolic Signs of Paleolithic Rock Art], in: Lokal'nye razlichiia v kamennom veke: Tezisy dokladov na Mezhdunarodnoi konferent-sii, posviashchennoi 100-letiiu so dnia rozhdeniia S.N. Zamiatnina, St. Petersburg: MAE RAN Publ., 1999, pp. 143-148, (in Russian).
D'Errico, F., Lecture technologique de l'art mobilier gravé: nouvelles méthodes et premiers résultats sur les galets gravés de Rochedane, L'Anthropologie, 1988, vol. 92, no. 1, pp. 101-122.
D'Errico, F., The Study of Upper Palaeolithic and Meso-lithic Engraved Pebbles, in: Scanning Electron Microscopy in Archaeology (BAR International Series. Vol. 452), Oxford: BAR Publishing, 1988, pp. 169-184.
D'Errico, F., Technology, Motion, and the Meaning of Epipaleolithic Art, Current Anthropology, 1992, vol. 33, no. 1, pp. 94-109.
D'Errico, F., David, S., Analyse technologique de l'art mobilier. Le cas de l'abri des Cabônes à Ranchot (Jura), Gallia préhistoire, 1993, vol. 35, pp. 139-176.
Diakowski, M., Plonka,T., Execution of the Ornament, in: Rusinowo. The Symbolic Culture of Foragers in the Late Palaeolithic and the Early Mesolithic, Wroclaw: University of Wroclaw Institute of Archaeology, 2017, pp. 71-116.
Farswan, Y.S., Pharswan, J.S., Effects of Buried Environment on the Morphology and Trace Element Profile of Faunal Remains: An Experimental Study, Annals of Archaeology, 2019, vol. 2, no. 2, pp. 20-27.
Givon, T., The Visual Information-Processing System as an Evolutionary Precursor of Human Language, in: The
Small-Scale Societies // American Anthropologist. — 2002. — Vol. 104. — No. 1. — P. 195-207.
Vanhaeren, d'Errico 2006. Vanhaeren M., d'Errico F. Aurignacian ethno-linguistic geography of Europe revealed by personal ornaments// Journal of Archaeological Science. — 2006. — Vol. 33. — No. 8. — P. 1105-1128.
Evolution of Language out of Pre-Language, Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2002, pp. 3-50.
Granito, C., Tehrani, J., Kendal J., Scott-Phillips, T., Style of Pictorial Representation is Shaped by Intergroup Contact, Evolutionary Human Sciences, 2019, vol. 1, e8, DOI: 10.1017/ehs.2019.8
Greimas, A.-J., Sémantique structurale: recherche de méthode, Paris: Larousse, 1966, 262 p.
Gûmrûkçû, M., Pante, M.C., Assessing the Effects of Fluvial Abrasion on Bone Surface Modifications Using High-Resolution 3-D Scanning, Journal of Archaeological Science: Reports, 2018, vol. 21, pp. 208-221.
Hayden, B., Practical and Prestige Technologies: the Evolution of Material Systems, Journal of Archaeological Method and Theory, 1998, vol. 5, no. 1, pp. 1-55.
Ivanov, S.V., Ornament narodov Sibiri kak istoricheskiy istochnik (po materialam XIX — nachala XX veka). Narody Severa i Dal'nego Vostoka [Ornament of the Peoples of Siberia as a Historical Source (Based on Materials of XIX — Early XX Century). Peoples of the North and Far East] (Trudy instituta etnografii. Novaia seriia, vol. 81), Moscow; Leningrad: AN SSSR Publ., 500 p., (in Russian).
Kalinina, I.V., Mezoliticheskii substrat v ornamental'noi traditsii obskikh ugrov [Mesolithic Substrate in the Ornamental Tradition of the Ob Ugrians], in: Mif, obriad i ritual'nyi predmet v drevnosti, Yekaterinburg-Surgut, Magellan Publ., 2007, pp. 106-124, (in Russian).
Kalinina, I.V., Ocherki po istoricheskoi semantike [Essays on Historical Semantics], St. Petersburg: SPbGU Publ., 2009, 272 p., (in Russian).
Khlopachev, G.A., Geometricheskie izobrazheniia verkhnego paleolita Vostochnoi Evropy: khronolog-icheskie i regional'nye osobennosti [Geometric Images in the Art of the Upper Paleolithic of Eastern Europe: Chronological and Regional Features], Kratkie soobsh-cheniia instituta arkheologii, 2020, vol. 261, pp. 7-17, (in Russian).
REFERENCES
Korneva, Т.К., Znakovye izobrazheniya na gal'kakh i ka-mennykh plitkakh v paleolite Severnoy Evrazii [Iconic Images on Pebbles and Stone Plates in the Paleolithic of Northern Eurasia], Arkheologicheskie vesti, 2017, no. 23, pp. 56-66, (in Russian).
Kozhin, P.M., O drevnikh ornamental'nykh sistemakh Evrazii [On Eurasia Ancient Ornamental Systems], in: Etnoznakovye funktsii kul'tury, Moscow: Nauka Publ., 1991, pp. 129-151, (in Russian).
Kungurov, A.L., Shemiakina, A.S., Kostianoi vkladyshevyi kinzhal iz Tarskogo Priirtysh'ia [Bone Insert Dagger from the Tarsky Irtysh Region], in: Paleodemografiia i migratsionnye protsessy v Zapadnoi Sibiri v drevnosti i srednevekove, Barnaul: AltGU Publ., 1994, pp. 33-35, (in Russian).
Lotman, Yu.M., Semiosfera [Semiosphere], St. Petersburg: Iskusstvo-SPb Publ., 2004, 704 p., (in Russian).
Lotman, Yu.M., Vnutri myslyashchikh mirov [Inside the Thinking Worlds], St. Petersburg: Azbuka Publ., 2014, 416 p., (in Russian).
Lozovskaia, O.V., Motiv zigzaga v kostianom inventare stoianki Zamost'e 2 (pozdnii mezolit — rannii neolit): tekhniki i kontekst [Zigzag Motif in the Bone Inventory of the Zamostye 2 Site (Late Mesolithic — Early Neolithic): Techniques and Context], Kratkie soobshcheniia instituta arkheologii, 2020, vol. 261, pp. 33-49, (in Russian).
Lozovskaya, O., Rhomb motif and net pattern in the Me-solithic-Neolithic mobile art of Zamostje 2, Volga-Oka region, in: Mesolithic Art — Abstraction, Decoration, Messages. International and interdisciplinary Conference Halle (Saale), Germany, 19th-21st September 2019, Halle (Saale): LfDA Sachsen-Anhalt; Landesmuseum für Vorgeschihte, 2023, pp. 477-489.
Manninen, M.A., Asheichyk, V., Jonuks, T., Kriiska, A., Osipowicz, G., Sorokin, A.N., Vashanau, A., Riede, F., Persson, P., Using Radiocarbon Dates and Tool Design Principles to Assess the Role of Composite Slotted Bone Tool Technology at the Intersection of Adaptation and Culture-History, Journal of Archaeological Method and Theory, 2021, no. 28, pp. 845-870.
Marshack, A., Polesini. A Reexamination of the Engraved Upper Palaeolithic Mobilary Materials of Italy by a New Methodology, Rivista di scienze preistoriche, 1969, vol. 24, no. 1-2, pp. 219-281.
Marshack, A., New Techniques in the Analysis and Interpretation of Mesolithic Notation and Symbolic Art, in: Valcamonica Symposium. Actes du Symposium International d'Art Préhistorique, Capo di Ponte: Centro Camuno di Studi Preistorici, 1970, pp. 479-494.
Marshack, A., European Upper Paleolithic-Mesolithic Symbolic Continuity. A Cognitive, Comparative Study of Ritual Marking, in: Valcamonica Symposium III-1979, Proceedings the Intellectual Expressions of Prehistoric Man: Art and Religion, Capo di Ponte: Centro Camuno di Studi Preistorici; Milano: Jaca Book Spa, 1983, pp. 111-119.
Marshack, A., Methodology in the Analysis and Interpretation of Upper Palaeolithic Image: Theory Versus Contextual Analysis, Rock Art Research, 1989, vol. 6, no. 1, pp.17-38.
Marshack, A., The Roots of Civilization. The Cognitive Beginnings of Man's first Artm Symbol and Notation, New York: Moyer Bell, 1991, 445 p.
Orlowska, J., Reading Osseous Artefacts — an Application of Micro-wear Analysis to Experimentally Worked Bone Materials, in: Close to the Bone: Current Studies in Bone Technologies, Belgrade: Institute of Archaeology, 2016, pp. 236-247.
Pankratova, L.V., «Zasloniaiushchii ot bed i daiushchii izobilie...» ["Shielding from Troubles and Giving Abundance..."], Vestnik arkheologii, antropologii i et-nografii, 2013, no. 1 (20), pp. 24-33, (in Russian).
Plonka, T., Portable Art of the Early Mesolithic (Acta Universitatis Wratislaviensis. No. 2527), Wroclaw: Wydawnictwo Uniwersytetu Wroclawskiego, 2003, 611 p.
Privalova, V.M., Ornament kak interpretatsiia znakovo-simvolicheskogo rituala v metodologii issledova-niia semiosfery/kognitosfery/dukhosfery kul'tury i iskusstva [Ornament as an Interpretation of a Symbolic Ritual in the Methodology of Studying the Sem-iosphere/Cognitosphere/Spiritosphere of Culture and Art], Izvestiia Samarskogo nauchnogo tsentra Rossiiskoi akademii nauk, 2013, vol. 15, no. 2 (4), pp. 1094-1101, (in Russian).
Sal'nikov, K.V., K voprosu o neolite stepnogo Zaural'ia [On the Neolithic of the Steppe Transurals], Kratkie soobshcheniia instituta materialnoi kultury, 1952, vol. 47, pp.15-22, (in Russian).
Savchenko, S.N., Kostianye izdeliia s izobrazheniiami s ozera Vechera i ikh analogii v mezolite-neolite Vos-tochnoi Evropy i Urala [Bone Items with Images from Lake Vechera and Their Analogies in the Mesolithic-Neolithic of Eastern Europe and the Urals], Kratkie soobshcheniia instituta arkheologii, 2020, vol. 260, pp.167-183, (in Russian).
Savchenko, S.N., Zhilin, M.G., Shigirskie nakhodki v sobranii muzeia antropologii i etnografii im. Petra
Velikogo (Kunstkamera) [Shigir Finds in the Collection of the Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (The Kunstkamera)], Camera praehistorica, 2018, no. 1, pp. 94 -105, (in Russian).
Savchenko, S.N., Zhilin, M.G., Terberger, T., Khoissner, K.-U., Bol'shoi Shigirskii idol v kontekste rannego me-zolita Zaural'ia [The Great Shigir Idol in the Context of the Early Mesolithic of the Trans-Urals], Ural'skii istoricheskii vestnik, 2018, no. 1 (58), pp. 8-19, (in Russian).
Shmidt, I.V., Ob informatsionnom kharaktere Chernooz-erskogo ornamenta (na primere analiza zapisei kinzha-la) [On Informational Nature of the Chernoozer'e Ornament (by the Example of Analysis of the Dagger Records)], Izvestiya Omskogo gosudarstvennogo is-toriko-kraevedcheskogo muzeya, 2005, vol. 11, pp. 98105, (in Russian).
Shmidt, I.V., Osobennosti ornamenta — svidetel'stvo vzaimootnosheniia kul'tur (po materialam paleo-liticheskikh stoianok Mal'ta i Chernoozer'e II) [Features of Ornament as Evidence of Relationship of Cultures (Based on Materials from the Paleolithic Sites of Malta and Chernoozer'e II)], in: Trudy po arkheologii i etnografii Omskogo gosudarstvennogo istoriko-krae-vedcheskogo muzeya, Omsk: Omskii istoriko-kraeved-cheskii muzei Publ., 2006, pp. 45-49, (in Russian).
Shmidt, I.V., Paleolithic Ornaments of North Asia: Notes on Iconography Research, Universum Humanitarium (En), 2017, no. 2, pp. 45-55.
Shmidt, I.V., «Diadema» paleoliticheskoi stoianki Chernoozer'e II (Priirtysh'e): problemy interpretatsii ["Diadem" of Paleolithic Site Chernoozerie 2 (Middle Irtysh Region): Problems of Interpretation], Izvestiia Irkutskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia Geo-arkheologiia. Etnologiia. Antropologiia, 2019, vol. 28, pp. 38-51, (in Russian).
Shmidt, I.V., Informatsionnyi potentsial ornamentirov-annykh fragmentov kostianykh izdelii iz chernoozer-skoi kollektsii [Information Potential of Bone Artifacts' Ornamented Fragments from the Chernoozerye
Collection], Ural'skii istoricheskii vestnik, 2021, no. 1 (70), pp. 129-136, (in Russian).
Shmidt, I.V., Cruciform Signs Decorating Paleolithic Bone Artifacts from Cherno-Ozerye II, the Middle Irtysh Area, Archaeology, Ethnology and Anthropology of Eurasia, 2021, vol. 49, no. 1, pp. 21-29.
Shmidt, I.V., Rombovidnye znaki Chernoozer'ia II i Pega-na — ornamental'nye invarianty? Popytka obosnovaniia i lokalizatsii stilia [Rhombic Signs from Chernoozerye II and Pegan: Ornamental Invariants? Attempt to Justify and Localize the Style], Kratkie soobshcheniia instituta arkheologii, 2022, vol. 267, pp. 345-363, (in Russian).
Shnirel'man. V.A., Oruzhie: etnicheski ili sotsial'nyi marker? (etnoarkheologicheskii etiud) [Weapons: an Ethnic or Social Marker? (Ethno-archaeological Sstudy)], in: Etnografo-arkheologicheskie kompleksy: problemy kul'tury i sotsiuma, Omsk: Izdatel'-Poligrafist Publ., 2012, vol.12, pp. 63-67, (in Russian).
Spielmann, K.A., Feasting, Craft Specialization, and the Ritual Mode of Production in Small-Scale Societies, American Anthropologist, 2002, vol. 104, no. 1, pp. 195-207.
Tolpeko, I.V., Shmidt, I.V., Kiriushin, K.Iu., Kungurov, A.L., Kinzhal iz Aitkulovo v kontekste problem i issle-dovanii [The Dagger from Aitkulovo in the Context of Problems and Research], Vestnik Omskogo univer-siteta. Seriia «Istoricheskie nauki», 2021, vol. 8, no. 2 (30), pp. 130-138, (in Russian).
Toporov, V.N., K proiskhozhdeniiu nekotorykh poeti-cheskikh simvolov. Paleoliticheskaia epokha [To the Origin of Some Poetic Symbols. Paleolithic Epoch], in: Rannie formy iskusstva, Moscow: Iskusstvo Publ., 1972, pp. 77-104, (in Russian).
Vanhaeren, M., d'Errico, F., Aurignacian Ethno-linguistic Geography of Europe Revealed by Personal Ornaments, Journal of Archaeological Science, 2006, vol. 33, no. 8, pp.1105-1128.
Viktorova, V.D., Veshch' i znak v arkheologii [A Thing and a Sign in Archaeology], Ekaterinburg: Kvadrat Publ., 2017, 272 p., (in Russian).
Поступило в редакцию: 08.02.2024 Рекомендовано в печать: 04.04.2024 Опубликовано: 14.06.2024
Article
Submitted: 08.02.2024 Accepted: 04.04.2024 is published: 14.06.2024
