CC BY
162
УДК 343.9.02
ОРГАНИЗОВАННАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ -СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ:
СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД К ПРОБЛЕМЕ
© Шиханов В. Н., 2015
Иркутский юридический институт (филиал) Академии Генеральной прокуратуры РФ, г. Иркутск
Меры противодействия организованной преступности с неизбежностью опираются на представления об этом явлении. Не определившись с подходом к пониманию сущности, механизмов детерминации и развития организованной преступности, невозможно предложить обществу и государству что-либо эффективное. К настоящему времени в зарубежной и отечественной криминологии представлены различные подходы к этой проблеме. В некоторых из них можно найти утверждение, что организованная преступность обладает признаками социального института. С таким утверждением можно соглашаться или отрицать его, однако с точки зрения юридической науки и правоприменительной практики названный подход имеет ряд преимуществ, поскольку позволяет выдвинуть гипотезы об особенностях структуры и функциях организованной преступности в обществе, а потому понять закономерности ее существования и развития, в том числе и уязвимые стороны.
Ключевые слова: организованная преступность; институт социальный; противодействие преступности; причины преступности.
Нельзя не отметить, что тема организованной преступности во многом мифологизирована и местами перегружена описательностью. После того как за рубежом, а затем и в России эта проблема была обозначена и стала предметом самостоятельного дискурса, отношение к этому феномену и способам борьбы с ним формировались как в органах государственной власти, так и в среде правоведов, представителей искусства, в средствах массовой информации и в итоге — в широких слоях общественности.
Как это ни парадоксально звучит, но содержание понятия «организованная преступность» кажется теперь, с одной стороны, очевидным и ясным, однако при ближайшем рассмотрении мы обнаружим множество различных его трактовок, между которыми порой очень мало общего. Так, к организованной преступности не без оснований относят:
• банды;
• организованные группы квартирных и автомобильных воров;
• преступные сообщества, занимающиеся систематическим вымогательством;
• организованные группы, занятые ввозом на территорию России либо производством, а также сбытом наркотических средств и психотропных веществ, нелегаль-
ной реализацией контрафактной алкогольной продукции, лекарственных средств, биологически активных добавок;
• рейдеров (захватывающих коммерческие организации);
• организованные группы чиновников, совершающих коррупционные преступления либо хищения бюджетных средств;
• экстремистские сообщества, в том числе неонацистского толка, призывающие к насилию в отношении людей других национальностей;
• сепаратистские незаконные вооруженные формирования, террористические организации.
Не без оснований к формам организованной преступности [1], выразившейся в совершении политических преступлений против своего и соседних народов, относят деятельность итальянской фашистской партии Муссолини, немецкой НСДАП с ее подразделениями штурмовиков и охраны (СД и СС), ВКП(б) и КПСС и т. д. [2].
Как видим, многие из перечисленных явлений нередко имеют между собой существенные различия. Общими для них являются два признака: организованность и преступный характер деятельности (совершение преступлений, систематическое или на постоянной основе). Анализ трудов по наукам криминального цикла, а также пра-
вил формирования отчетности правоохранительных органов позволяет констатировать, что вопрос об отнесении определенных проявлений преступности к разряду «организованной» решается положительно при обнаружении:
а) одной из двух форм соучастия, предусмотренных уголовным законом, — «совершено организованной группой» или «совершено преступным сообществом (преступной организацией)»;
б) при вменении составов так называемых организационных преступлений (ст. 210, 209, 208, 282№, 2054, 239 УК РФ).
Многообразие точек зрения с общим знаменателем в виде признаков «организованность» и «преступный характер деятельности» можно было бы приветствовать, однако на деле сложившееся положение способно вредить юридической науке и правоохранительной практике.
Дело в том, что организованность присуща многим видам человеческой деятельности. Звучит как крайность, однако заслуживает внимания такое утверждение, что преступность как социальное явление в целом и любые ее виды в принципе не могут быть неорганизованными [3]. Очевидно и то, что форма соучастия «организованная группа» не является сущностным признаком, а потому может охватывать собой очень многие явления, которые между собой на самом деле не имеют ничего общего, кроме юридических признаков, необходимых для привлечения их участников к уголовной ответственности.
Соответственно, предложить меры противодействия, справедливые одновременно для всех явлений, попадающих под столь широкое определение организованной преступности (для банд, групп квартирных воров, взяточников и экстремистов), представляется крайне затруднительным. Традиционные предложения об ужесточении уголовного и процессуального законодательства, требования создать отдельные подразделения для борьбы с организованными формами преступности и отбирать туда на службу только самых лучших сотрудников, предоставить им лучшее обеспечение и самые широкие полномочия, требования подрывать экономические основы организованной преступности не содержат никакой программно-целевой конкретики, не учитывают сущность рассматриваемого явления и опираются лишь на признаки
форм соучастия в совершении преступлений, а потому предсказуемо могут не дать ожидаемого эффекта.
Не секрет, что борьба с организованной преступностью в России ведется не первый год: то силами специализированных подразделений правоохранительных органов, то силами отраслевых служб в пределах их компетенции в качестве относительно самостоятельных задач.
Например, по данным МВД России, в 2008 г. было раскрыто 36,6 тыс. преступлений, совершенных организованными преступными группами или преступными сообществами, что на 5,1 % больше, чем в
2007 г. Пресечена деятельность более 10 тыс. лидеров и активных участников организованных групп, изобличенных в совершении 34,9 тыс. тяжких и особо тяжких преступлений. Зарегистрировано 325 преступлений, связанных с организацией преступного сообщества [4]. Кроме того, в
2008 г. в ходе контртеррористической операции была пресечена деятельность более 680 членов незаконных вооруженных формирований, а также около 40 банд и 600 организованных преступных групп [5].
Внушительны цифры результатов борьбы с организованной преступностью и по сей день. Например, в одной только Удмуртской Республике за 2014 г. пресечена деятельность 47 лидеров и активных участников организованных преступных формирований [6]. За тот же год в Центральном федеральном округе ликвидировано 424 этнических ОПГ численностью 997 человек, а в Приволжском федеральном округе ликвидировано 57 групп численностью 221 участник [7].
Несложные арифметические подсчеты позволяют обнаружить, что за 7 лет в России было ликвидировано более 2,5 тыс. преступных сообществ, привлечено к уголовной ответственности порядка 60 тыс. их лидеров и активных участников. Несмотря на это, во многих регионах страны продолжают существовать этнические ОПГ из представителей республик бывшего СССР и северокавказских республик России, цыганские ОПГ, кланы китайской триады, в Центральном федеральном округе продолжает существовать так называемая солнцевская ОПГ, имеются достаточно сильные неэтнические преступные организации, занимающиеся хищениями автомобилей с их последующим возвратом за выкуп, и т. д.
Существуют и по ряду направлений приобрели больший размах, чем в 2008 г. все виды преступности, которые являются традиционными для организованной преступности.
Возникает закономерный вопрос: как такое возможно? Может напрашиваться два варианта ответа. Либо в России настолько огромны масштабы организованной преступности, что даже такие показатели борьбы с ней не способны обеспечить некий «коренной перелом», либо виной всему лукавая статистика правоохранительных органов. К этим двум выводам можно присовокупить проблематику коррупции, политическую нерешительность властей, слабое законодательство, самовоспроизводство преступности, экономические проблемы в стране и т. д.
По нашему твердому убеждению, проблема заключается в другом. Правоохранительные органы если и искажают статистику о борьбе с организованной преступностью, то в весьма ограниченных масштабах. Суть вопроса заключается в подмене понятий.
Правоохранительные органы (прежде всего МВД России, рассматривающее львиную долю всех регистрируемых преступлений) для представления сведений о результатах борьбы с организованной преступностью используют в первую очередь статистическую отчетность. Такие отчеты (ежеквартальные, формы 582 и 282) по правилам их формирования отбирают не только составы организационных преступлений, но и все иные преступления, которые были квалифицированы как совершенные организованной группой.
Вместе с тем форма соучастия в преступлении не тождественна социальному явлению «организованная преступность» и даже не соотносится с ним как форма с содержанием или же как явление с сущностью без ряда оговорок. Очевидно, что категории уголовного права ввиду специфики решаемых им задач, предмета и методов регулирования не могут быть автоматически использованы криминологией, и наоборот. В принципе, любая форма соучастия описывает прежде всего особенности объединения усилий уже хотя бы двух лиц при совершении умышленного преступления, в то время как организованная преступность — феномен специфический, несводимый к совокупности преступлений и лиц, их совершивших, а тем более к двум лицам.
Для демонстрации разницы между организованной преступностью и формой соучастия приведем пример из выступления министра внутренних дел по Удмуртской Республике о результатах оперативно-служебной деятельности подчиненных ему подразделений по итогам 2014 г. Характеризуя результаты борьбы с организованной преступностью, помимо общих сведений он привел конкретный пример: в марте 2014 г. была пресечена деятельность этнической организованной преступной группы, состоящей из трех жителей Республики Башкортостан, которые занимались разбойными нападениями на интернет-кафе на территории Башкортостана и Удмуртии. Установлена их причастность к совершению 8 разбойных нападений, из них 2 — совершенных на территории Удмуртии [8].
Вполне вероятно, что в данном случае имелись все основания, предусмотренные УК РФ, чтобы утверждать о соучастии в форме организованной группы. Но насколько правильно утверждать, что в данном случае правоохранители боролись с организованной преступностью и ликвидировали действительно ОПГ?
Опять же простейшие арифметические подсчеты позволяют обнаружить, что, например, в 2014 г. в среднем в Центральном федеральном округе в одну ликвидированную этническую ОПГ входило 2,35 человека, а в Приволжском федеральном округе — 3,88 человека.
Вместе с тем эти статистические сведения вполне реальны, если учитывать правила квалификации преступлений и особенности их статистического учета. Поскольку, например, в соответствии со ст. 32 УК РФ соучастием признается умышленное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления, постольку ни у кого не вызывает вопросов факт признания бандой и такой группы, в которую входило только два человека [9]. Соответственно, судебная практика знает экстремистские сообщества из двух человек [10], преступные сообщества из четырех человек и т. п. Основания для вменения составов этих преступлений имеются, практика такой квалификации сложилась, но насколько верно говорить, что это все — организованная преступность?
Более того, каждая банда учитывается в статистике как два преступления: ч. 1 ст. 209 УК по факту ее создания и руководства, а также ч. 2 ст. 209 УК по факту уча-
стия в банде и совершаемых ей нападений. То же самое относится к учету других организационных преступлений [11]. Вдобавок к сказанному преступное сообщество, экстремистское сообщество, незаконное вооруженное формирование могут включать в себя еще и банду как структурное подразделение. Соответственно, членам такого структурного подразделения, их руководителям, а также руководителям преступного формирования, в состав которого входит банда, вменяется по два состава организационных преступлений: например, участие в преступном сообществе и участие в банде плюс руководство преступным сообществом и создание, а также руководство бандой [12]. В итоге на нескольких человек, действовавших сообща, может приходиться до четырех зарегистрированных организационных преступлений. Соответственно, нет строгих препятствий для того, чтобы эти сведения прочесть следующим образом: за прошедший период времени выявлено четыре ОПГ в виде преступных сообществ и банд, привлечено к ответственности шесть их лидеров и активных участников.
В этом и заключается подмена понятий: правоохранительные органы показывают результаты расследования преступлений с определенными формами соучастия, а выдают это за борьбу с конкретным социальным явлением — организованной преступностью. В итоге через правила формирования статистических отчетов к представителям организованной преступности зачастую относят тех, кто действительного отношения к ней не имеет [13]: бухгалтеры, чиновники, расхищающие вверенные денежные средства, получающие систематические взятки; группы несовершеннолетних грабителей; автономно действующие небольшие по численности группы вооруженных разбойников и т. д. Стоит ли удивляться в таком случае, что работа по разоблачению преступлений, совершенных в соучастии, характеризующаяся довольно внушительными показателями, не оказывает ожидаемого эффекта в борьбе с организованной преступностью в стране?
Справедливости ради следует отметить, что и на уровне законодательства — после имплементации положений Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности, и на уровне государственной политики [14] произошло уточнение терминологии, и круг явлений,
которые могут быть отнесены к организованной преступности, теперь сужен. Как минимум можно говорить, что в качестве отдельных социальных явлений рассматриваются терроризм и экстремизм, преследующие собственные специфические цели [15].
Таким образом, коль скоро от правоведения ожидается разработка научно обоснованных мер противодействия организованной преступности, опирающихся на генезис этого явления и специфический механизм его существования, развития, значит требуется продолжение работы по формированию понятия этой преступности и ее специфических признаков, даже если что-то из привычного, зачастую отождествляемого с организованной преступностью окажется за рамками нового ее понимания или будет связано какими-то дополнительными условиями.
Результат исследования во многом предопределяется избранной методологией и методами исследования. Среди имеющихся подходов наиболее перспективным, учитывающим разные стороны изучаемого явления, представляется структурно-функциональный. Он позволяет одновременно учитывать и особенности структурной организации, и связанные с этим функции, выявлять особенности взаимодействия явления или некоторой структуры с другими, закономерности их существования и развития.
В настоящее время криминология исходит из того, что организованная преступность не обладает каким-либо мировым управляющим ядром, равно как нет и единых региональных управляющих центров. Количество преступных групп, представляющих изучаемое нами явление, даже в рамках одной страны постоянно меняется, подчиняясь законам общественной эволюции. Одни группы ввиду конкуренции или падения прибыльности преступного занятия разрушаются, другие, напротив, разрастаются благодаря слияниям и поглощениям, третьи разобщаются под воздействием органов уголовной юстиции. При этом возникают и новые формирования, в некоторых случаях эволюционируя из более простых в сложные.
Одновременно и структуры самих групп разнообразны. Если для Северной и Западной Европы характерны рыхлые аморфные или сетевые способы организации, то для США, Италии, Китая и ряда других стран — рационально формализованные социальные структуры с бюрократической надстройкой [16].
В действительности организованная преступность представлена набором социальных структур, неодинаковых по составу и размерам, интегрированных в общество. Преимущественно они обладают устойчивостью и хорошей адаптивностью к внешним условиям, схожими закономерностями детерминации и развития, функциями, несмотря на национальные различия и исторические особенности своего существования, целесообразны. Как справедливо отмечает Ю. А. Цветков, «имеет смысл говорить о наличии значительного числа преступных объединений, отличающихся по уровню организованности, масштабу и характеру преступной деятельности. Между ними (частью из них) устанавливается постоянное или временное взаимодействие. Подобное взаимодействие может выражаться как в форме сотрудничества, так и в форме конфронтации. В целом же организованная преступность — это явление социальное, и его причины коренятся в дисфункциях социального организма, а сама деятельность тесно переплетена с жизнью общества и подчиняется основным законам его развития» [17].
Большинство преступных формирований, которые можно отнести к представ ите-лям организованной преступности, в том числе по результатам эволюционирования из более простых, обладают специфическим структурным строением, обеспечивающим одновременно интересы управления и конспирации, противодействия уголовному преследованию. Они являются отчасти аморфными — четкие их границы определить сложно, они не полностью формализованы, особенно на нижних уровнях [18]. Четкими являются лишь отдельные подразделения, чаще всего — стержневая структура с органами управления и средним уровнем. Таким образом, отдельные связи и люди могут не обозначаться в качестве участников организации (не быть таковыми или не иметь четкого статуса), хотя регулярно сотрудничать с ней. Таковыми могут быть коррумпированные сотрудники органов государственной власти, адвокаты, лоббисты в представительных органах. Подобный статус характерен для лиц, выполняющих либо вспомогательные функции, либо такие, в которых организация нуждается редко (например, убийства). В социальной практике такой «пограничный» статус в большинстве случае различаем и
обозначается категориями «связан с такими-то», «из-под таких-то». Другой характерный признак, позволяющий отличать связи от собственно участника организованной преступной группы, — полномочие выступать от имени группы.
Конспиративность, обеспечиваемая самим структурным строением, основывается также на функциональном делении, когда отдельный структурный элемент имеет выход на координаторов и обладает минимальными представлениями о других структурных элементах, особенно об управленческих структурах. Последняя в большинстве случаев представляет собой немногочисленный совещательный орган, а порядок принятия и исполнения решений напоминает демократический централизм. В результате разоблачение рядовых участников группы и даже среднего звена предоставляет минимальные возможности для изобличения управляющих.
Однако наиважнейшим обобщающим признаком всех социальных структур, которыми представлена организованная преступность, являются функции. Они корреспондируют определенным общественным потребностям, благодаря которым возникали в разные времена в разных странах и благодаря которым существуют до сих пор, несмотря на попытки их искоренить. В числе этих потребностей — перераспределение материальных благ в обществе, управление и социализация. В случаях, когда эти потребности не удовлетворяются официальными институтами общества, возникают процессы самоорганизации.
Учитывая изложенное, имеются достаточные основания считать организованную преступность социальным институтом. В самых общих чертах под таковым понимают относительно устойчивые и долговременные формы социальной практики, которые санкционируются и поддерживаются с помощью социальных норм и посредством которых организуется общественная жизнь: устанавливается система социальных ролей и статусов для удовлетворения основных жизненных и социальных потребностей [19]. Социальный институт, как правило, не формализован полностью. Например, институт семьи не представлен конкретным перечнем семей. В динамике состав этого института меняется: одни семьи создаются, другие разрушаются; при этом имеются успешные, образцовые семьи, в то время как некоторые
оказываются недолговечными и выбраковываются, являясь плохим примером.
Существование любого социального института невозможно, если в обществе нет корреспондирующих потребностей. И наоборот: удовлетворение общественных потребностей происходит посредством функционирования определенных социальных институтов, в том числе и теневых (нелегальных). Иными словами, организованная преступность является показателем наличия и степени удовлетворения ряда социальных потребностей в данном обществе, и на ее возникновение/существование имеется вполне определенный общественный заказ [20].
Так, возникновение сепаратистских организаций, революционных и контрреволюционных течений является результатом самоорганизации общества (или его части) для удовлетворения определенных политических, а в итоге еще и экономических притязаний, когда эта цель не достигалась законными средствами. Организованную преступность при таком понимании следует относить к так называемым теневым социальным институтам. Она может дублировать или полностью переводить на себя функции официальных структур, если те оказались дисфункциональными (явление так называемой институциональной субституции).
Вместе с тем организованная преступность не представляет собой политическую оппозицию действующим властям (за редкими исключениями) и не пытается перехватить именно политические функции, равно как и не стремится к установлению в обществе отношений всеобщей справедливости, равенства и проч. Эти особенности организованной преступности прослеживаются исторически и во всех странах, описаны во многих отечественных и зарубежных исследованиях.
Соответственно, для уяснения сущности организованной преступности, а также ее отличительных характеристик необходимо обозначить функции, которые выполняет этот теневой социальный институт. В специальной криминологической литературе их выделяют три: предоставление товаров и услуг, которые запрещены законодательством; предоставление дефицитных товаров и услуг, а также внедрение в легальный бизнес [21].
На наш взгляд, функции следует связывать с удовлетворяемыми общественными потребностями, а потому по характеру воз-
действия они могут оказаться в большей степени внешненаправленными с точки зрения организованных преступных групп и социального института в целом, либо внут-ринаправленными. В таком случае можно обозначить семь функций, шесть из которых перечислим в порядке убывания внеш-ненаправленной составляющей в противовес внутринаправленной, т. е. в системе отношений «интересы общества — интересы персонала организации»:
1) предоставление товаров и оказание услуг, на которые имеется спрос, но в данном обществе они формально запрещены (психоактивные средства, проституция, услуги по совершению убийств и т. п.);
2) удовлетворение потребностей в неза-прещенных товарах, если эти потребности не удовлетворены и не удовлетворяются легальными способами (дефицит). Способы удовлетворения таких потребностей, разумеется, нелегальные;
3) перераспределение материальных благ путем внедрения в легальный бизнес (навязывание услуг по охране, внедрение в органы управления коммерческих организаций и т. п., обычно подкрепляемые угрозами, шантажом либо в обмен на «связи», реже — подкупом или обманом);
4) принудительное перераспределение материальных благ путем поставления потерпевших в вынужденное положение: хищение автомобилей с последующим их возвращением владельцам за выкуп, похищение людей с их выкупом и т. п.;
5) трудоустройство и приобретение навыков определенных видов деятельности (как правило, криминальных);
6) социализация. Удовлетворяются потребности индивидов, включенных в персонал организаций, представляющих организованную преступность, в самореализации и развитии, повышении социального статуса, в принадлежности к социальной группе, в признании и одобрении деятельности (а такая деятельность с позиций социального общего в основном порицается);
7) консалтинг. В данном случае он имеет свою специфику: удовлетворяет объективные потребности в управлении и разрешении конфликтов в неформальной, нелегальной сфере, иначе там обозначится управленческий вакуум и возрастет число конфликтов. В основном это находит выражение в создании совещательных структур (наподобие бюрократических), принимаю-
щих решения о распределении сфер влияния или территории деятельности отдельных организованных преступных групп и отдельных преступных элементов, к организованной преступности не относящихся. Такие совещательные структуры разрешают конфликты, могут выполнять функции судебных органов. Консалтинговые услуги оказываются и населению, а также участникам легальных экономических отношений в случае обращения за ними при неудовлетворенности деятельностью государственных и муниципальных структур (из-за дис-функциональности последних). Примечательно, что подобные совещательные управляющие структуры нужно содержать, а потому консалтинговые услуги осуществляются на платной основе: по принципу ad hoc либо за счет регулярных сборов (как налоги у государства). Отсюда — различные общие финансовые накопления, фонды (так называемый общак) с особенностями их формирования, хранения и использования. Собираемые средства, как и бюджет у государства, обычно используются для развития тех или иных функций организованной преступности либо для противодействия уголовному преследованию.
Следует обратить внимание, что все названные функции в итоге сводятся к получению прибыли, т. е., по существу, это преступный бизнес.
Названные функциональные особенности и закономерности возникновения социального института «организованная преступность», опирающиеся на ряд общественных потребностей, позволяют вывести за рамки рассматриваемого понятия террористические, сепаратистские и другие организации с политическими или сугубо насильственными целями.
Стоит, однако, заметить, что социальная практика не имеет строгих безусловных граней, а потому террористические и прочие организации могут иметь дополнительно экономическую функцию, равно как и организованная преступность прибегает к насилию (инструментальному) и может преследовать не некоторых этапах определенные политические цели, которые, однако, являются тактическими и будут способствовать успешному ведению нелегального бизнеса, легализации преступных доходов и конспирации.
Примером может являться ИГИЛ [22] — организация, которая по основной своей
функции считается террористической, однако для обеспечения своего финансирования занимается торговлей людьми, а также продажей похищенной нефти с месторождений, находящихся на территориях, захваченных вследствие организованного ей вооруженного мятежа.
Другой пример — практика приобретения легального правового статуса руководителями организованных преступных групп, приобретение ими предприятий легального бизнеса, благотворительная деятельность и даже удовлетворение личных политических амбиций через участие в выборах в представительные органы или проникновение в органы исполнительной власти.
Исходя из характеристики организованной преступности в качестве теневого социального института, можно утверждать, что не относится к этому социальному явлению легальный бизнес, когда, пусть и в сложных формах соучастия, совершаются экономические, экологические, служебные преступления, хищения, а также преступления против жизни или здоровья (вследствие конфликтов). Такую преступность принято именовать «беловоротничковой».
Не охватывается организованной преступностью и многое из общеуголовной преступной деятельности, осуществляемой в соучастии и, несомненно, представляющей большую общественную опасность: бандитизм, большинство групповых грабежей, разбоев, мошенничества, краж. В этих случаях нет признаков описанного нами социального института по осуществляемым функциям. Исключение составляют структуры управления такими группами и разрешения конфликтов между ними, собирающие в качестве налога часть преступной прибыли.
Понимание организованной преступности в качестве социального института является важной теоретико-методологической предпосылкой для предложений о мерах противодействия и предупреждения. В этом случае необходимо обращать внимание на закономерности развития этого явления, его сильные и слабые стороны в вопросах сопротивления органам юстиции, иным органам государства, общественности. Сформулируем ряд общих положений, которые необходимо учитывать.
Во-первых, правоохранительные органы не способны добиться ощутимого снижения уровня организованной преступности, поскольку причины ее возникновения и
разрастания связаны с дисфункцией одновременно нескольких социальных институтов (а не только правоохранительных организаций) и существованием неудовлетворенных потребностей. При разоблачении одних преступных групп их ниша при прочих равных условиях будет занята вновь формирующимися группами или более крупными, деятельность которых не пресечена. Такая работа позволяет формировать показатели борьбы с преступностью, однако не способна решить проблему, одновременно расходуя бюджетные средства, которые могли бы использоваться более рационально для воздействия на неудовлетворенные общественные потребности — главные факторы существования организованной преступности. Нельзя забывать и о том, что именно органы юстиции в первую очередь подвергаются коррупционному воздействию со стороны организованных преступных формирований в целях противодействия уголовному преследованию.
Сказанное означает, что на правоохранительные органы нельзя возлагать ответственность за состояние организованной преступности. С другой стороны, органы юстиции могут оказывать сдерживающее и реструктурирующее влияние на рассматриваемое нами явление, однако их потенциал нужно использовать в комплексе с другими механизмами противодействия преступности и максимально рационально.
Во-вторых, особенности общественных потребностей, на которых паразитирует организованная преступность, позволяют предлагать меры общепрофилактического значения, связанные с культурно-воспитательным воздействием на общество в целом или отдельные социальные группы, а также с отладкой функций государственного аппарата. Рынок товаров и услуг, на потреблении которых делается преступный бизнес, имеет объективные ресурсные ограничения, а потому не позволяет существовать большому количеству организованных преступных формирований, крупных по численности. Снижение экономической привлекательности отдельных видов преступного занятия неизбежно будет сказываться на существовании организованной преступности в соответствующих сферах, и наоборот.
Криминологами многократно рассматривались примеры неудачных политико-экономических и правовых решений, в результате которых определенные сектора эконо-
мической деятельности оказывались в тени и становились благоприятной почвой для становления крупных организованных преступных формирований [23].
В-третьих, стратегия противодействия организованной преступности может строиться на представлении о функциях этого социального института, а также их внешне-направленной составляющей, т. е. о соблюдении частных и публичных интересов общества в деятельности организованных преступных формирований. Публичные интересы (охраняемые уголовным законом) организованной преступностью нарушаются всегда, а частные интересы могут, напротив, даже удовлетворяться. Максимальная степень потворства частным интересам наблюдается в первых двух функциях, когда удовлетворяются потребности отдельных социальных групп в товарах или услугах, а также потребности персонала организованных криминальных структур в социализации (с обогащением) и занятости.
Функция внедрения в легальный бизнес уже не обладает подобным соотношением: частные интересы предпринимателей удовлетворяются лишь отчасти, а в основном они нарушаются вследствие принуждения или обмана, вынужденные платежи снижают прибыльность бизнеса либо приводят к его криминализации.
Наиболее вредоносной является функция принудительного перераспределения материальных благ путем поставления потерпевших в вынужденное положение, когда для получения выкупа злоумышленники похищают людей, автомобили, рассылают вредоносные программы. И публичным, и частным интересам (кроме частных интересов преступников) причиняется однозначный вред.
Это умозаключение позволяет точно определить, какие функции и социальные структуры с наибольшим, а какие с наименьшим успехом могут поддаваться воздействию со стороны государства. Соответственно, ресурсы уголовной юстиции легче всего сконцентрировать в направлении полностью вредоносной деятельности: кроме организованных криминальных структур в ней никто не заинтересован, и государство может получить максимум общественной поддержки в противостоянии с преступниками на этом направлении.
В качестве примера общепревентивных мер, которые могли бы помочь правоохра-
нительным органам в противодействии организованной преступности, можно привести механизмы страхования имущества. Во-первых, это может существенно сократить количество случаев выплаты потерпевшими вознаграждения за похищенный автомобиль. Тогда существующий объем хищения транспортных средств не позволит их все реализовать, т. е. затраты криминальных структур не будут окупаться.
Во-вторых, привлечение крупных компаний на рынок страхования автомобилей от их хищения или угона создаст отношения конфликта с соответствующими криминальными группировками, поскольку страховые компании начнут нести убытки от преступлений. Таким образом может быть спровоцирована конкуренция теневых структур между собой, в том числе с организованными преступными группами, внедрившимися в легальный страховой бизнес.
Несомненно, на этом пути имеются сложности. Страхование имущества в условиях высоких рисков наступления страхового случая изначально будет дорогой услугой. Кроме того, государство в условиях рыночной экономики не может принуждать граждан к страхованию, необходимо использовать способы убеждения (социальная реклама, агитация). И конечно же, возникшие конфликты между преступными группами могут развиваться по-разному, в том числе вылиться в акты криминального насилия, что в условиях демократического общества вряд ли можно признать допустимым.
И в любом случае нельзя упускать из виду, что такие организованные преступные формирования, занимающиеся хищениями транспортных средств с их последующим возвратом или продажей, похищением людей и т. п., существуют благодаря достаточному количеству экономически активного населения, у которого нет доступных способов удовлетворения своих потребностей в социализации, развитии, занятости. Не решая эти проблемы, невозможно добиться удовлетворительных результатов.
Самым сложным является противодействие криминальным структурам, занятым поставкой запрещенных товаров и оказанием запрещенных услуг. Путь их легализации хотя и выглядит методологически последовательным, не всегда уместен. Мировой опыт его использования является непродолжительным и в ряде случаев дает нежелательные побочные эффекты.
Например, за легализацией каннабиоидов с небольшой концентрацией последовал рост потребления опиатов, а их легализация рассматривается как однозначно недопустимая.
В любом случае противодействие такому криминальному бизнесу предполагает снижение спроса на нелегальные или дефицитные товары и услуги, и криминальные структуры этому активно препятствуют, порой даже подхлестывают спрос.
Исходя из этого, на первый план выходит работа с нежелательными общественными потребностями и прибыльностью для социальных структур, которые делают на этом бизнес. Это, в частности:
а) формирование спроса на индивидов, ведущих здоровый образ жизни (как условие успешной социализации); создание условий для занятия массовой физической культурой и спортом. В России прилагаются определенные усилия на этом направлении, однако до настоящего времени спорт недоступен для большинства населения в силу ограниченной инфраструктуры, высоких цен на эти услуги и снаряжение;
б) усиление мер государственного контроля за незаконным оборотом психоактивных веществ. Эта работа ведется, однако масштабы проблемы объективно не позволяют охватить ее полностью — для этого нет достаточных финансовых и людских ресурсов. Тогда целесообразно уделять основное внимание выявлению производства, ввоза, а также сбыта крупных партий. С экономической точки зрения необходимо повышать риски и, соответственно, цену товара. Убытки от выявления крупных партий психоактивных веществ закономерно будут компенсировать за счет увеличения цены сохранившегося нелегального товара. На уровне розничной торговли это приведет к заметному удорожанию сбываемых психоактивных веществ или к резкому падению их качества. В ответ в обществе либо возникнет их дефицит, либо произойдет ограничение спроса — не каждый может себе это позволить, а доступные цены однозначно означают низкое качество и высокую опасность для жизни и здоровья потребителей. Возможна переориентация на бытовую наркоманию, самостоятельное изготовление наркотических средств и психотропных веществ, механизмы сублимации и проч., т. е. сама проблема наркотизации не исчезнет. Вместе с тем снижение прибыльности этого занятия обеспечит сокращение количества и
численности организованных преступных формирований, действующих в этом сегменте;
в) изменение отношения к наркозависимости путем разделения стереотипов «преступник» и «наркоман». Например, в России под влиянием небезызвестных процессов стигматизации сейчас понятие «наркоман» автоматически подразумевает склонность к всевозможным преступлениям, хотя в социальной практике такой строгой связи нет. Существует достаточное количество потребителей наркотических средств, не совершающих преступления, кроме обращения с этими средствами, а также достаточное количество лиц, совершающих преступления вне связи с наркозависимостью либо вовсе не употребляющих наркотические средства и психотропные вещества. Разделение этих стереотипов необходимо для успешной ресоциализации наркозависимых, дабы блокировать процессы стигматизации [24].
Сложно не согласиться с Я. И. Гилин-ским в том, что репрессивные стратегии борьбы с наркотизмом — тупиковый путь
[25]. Для целей решения обозначенной нами проблемы дискурс желательно изменить так, чтобы в центре его оказывался вопрос о болезни, которая может случиться с каждым, в том числе под влиянием социального окружения, стечения тяжелых жизненных обстоятельств и проч. В итоге общество должно не исключать наркозависимого, не противопоставлять его себе, а «поглотить» его, поддерживать и помогать избавиться от болезни.
Конечно, здесь можно вести дискуссии о балансе между проявлением гуманности и верой в благонадежность бывших и действующих наркоманов. На самом же деле этот подход призван блокировать стремление наркозависимых лиц объединяться в группы с высоким криминогенным потенциалом, как это происходит в случае их вытеснения из общества. Поскольку у любого индивида имеется потребность в принадлежности к определенной социальной группе, в ощущении своей индивидуальности, вытесненные из общества люди объединяются по тому признаку, который послужил основанием для их отторжения
[26]. Примечательно, что уголовная политика и профилактическая модель в СССР в 1970—1980-х гг. опиралась на подобные положения о ресоциализации лиц, совершивших преступление. Следует, конечно,
признать, что изменение укоренившихся в обществе стереотипов является одной из сложнейших задач. В то же время она не является нерешаемой.
Вопросы противодействия организованной преступности, вне всякого сомнения, являются сложными даже на уровне обозначения предметной области проблемы и выбора пригодных средств для решения задач. Более того, на поверку они оказываются комплексными, требуют системного подхода для поиска верного ответа. Об этом свидетельствует и непростой опыт человечества, и характеристики самой организованной преступности, успешно приспосабливающейся к современным условиям, в том числе к процессам глобализации и множеству очагов нестабильности в мире.
Вместе с тем разработка вариантов борьбы или же контроля организованной преступности может оказаться малоэффективным занятием, если ей заниматься, не решив проблемы понимания этого явления, не устранив терминологическую путаницу, не сократив тем самым случаи выдачи желаемого за действительное. По всей видимости, на пути разработки диалектических понятий или набора основных признаков предстоит еще много работы, однако она видится необходимой не только для юридической науки, но и для уголовной политики, уголовной статистики, а также для правоприменительной практики. ^
1. Опираясь, в частности, на решение Нюрнбергского международного трибунала о признании руководства НСДАП, СС, СД, гестапо преступной организацией.
2. Шестаков Д. А. Криминология: Новые подходы к преступлению и преступности: Криминогенные законы и криминологическое законодательство. Противодействие преступности в изменяющемся мире : учебник. 2-е изд., перераб. и доп. СПб., 2006. С. 376—380; Гилинский Я. И. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 2-е изд., перераб. и доп. СПб., 2009. С. 272.
3. Гилинский Я. И. Указ. соч. С. 276.
4. Сведения о состоянии преступности и результатах борьбы с ней // Щит и Меч. 2009. 12 февр. (№ 6). С. 1-3.
5. Там же.
6. Выступление Министра внутренних дел по Удмуртской Республике перед Государственным Советом Удмуртской Республики о деятельности органов внутренних дел в 2014 г. [Электронный ресурс] // МВД России : офиц. сайт. URL: https://18.mvd.ru/ document/ 3201085.
7. Тудоровский Я. Мафия с акцентом [Электронный ресурс] // Версия. 2015. 20 июля (№ 37). URL: https://ver-sia.ru/yetnicheskie-prestupnye-gruppirovki-rossii — chto-my-o-nix-znaem.
8. Выступление Министра ...
9. Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации № 73-010-17 от 24 июня 2010 г. по этому приговору [Электронный ресурс]. URL: http://www.vsrf.ru/ stor_pdf.php?id=300468.
10. Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 3 окт. 2013 г.
№ 66-АПУ13-50 [Электронный ресурс] // Верховный Суд Российской Федерации. URL: http://www.vsrf.ru/stor_pdf. php?id=560464.
11. Об учете преступлений, предусмотренных ст. 20 УК РФ : информ. письмо первого заместителя Генерального прокурора РФ от 11 февр. 2014 г. № 11-07-2014/Ил726-14 (Официально не публиковалось).
12. Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 10 марта 2010 г. № 11-010-08 [Электронный ресурс] // Решения и постановления судов. URL: http://www.resheniya-sudov.ru/2010/ 180850/
13. Лунеев В. В. Курс мировой и российской криминологии : учебник. В 2 т. Т. 2. Особенная часть. М., 2011. С. 631.
14. Раздел 2, п. 10 Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года (Рос. газ. 2009. 12 мая).
15. Шестаков Д.А. Указ. соч. С. 390, 291, 398.
16. Шнайдер Г. Й. Криминология : пер. с нем. М., 1994. С. 53; Лунеев В. В. Указ. соч. С. 636, 711, 726.
17. Цветков Ю. А. Очерк 8. Соучастие и организованная преступность // Уголовное право. Актуальные проблемы теории и практики : сб. очерков / под ред. В. В. Лунеева. М., 2010. С. 285-286.
18. Лунеев В. В. Указ. соч. С. 633, 635.
19. Институт социальный [Электронный ресурс] // Slovarik.info. URL: http://www.slovarik.info/ sociology/ 121/56121.html.
20. Цветков Ю. А. Социальный заказ на организованную преступность // Государство и право. 2004. № 3. С. 110.
21. Гилинский Я. И. Указ. соч. С. 268, 269; Шнайдер Г. Й. Криминология : пер. с нем. М., 1994. С. 11, 49.
22. «Исламское государство Ирака и Леванта», более позднее самоназвание — «Исламское государство» (аббревиатура — ИГ; араб.: ад-Дауля аль-Исламийя). Признано в России террористической организацией решением Верховного Суда Российской Федерации от 29 декабря 2014 г. № АКПИ14-1424С, решение вступило в силу 13 февраля 2015 г.
23. Гилинский Я. И. Указ. соч. С. 269—270.
24. Комлев Ю. Ю. Теории девиантного поведения : учеб. пособие. Казань, 2013. С. 219—220.
25. Гилинский Я. И. Указ. соч. С. 353—356.
26. Антонов А. Д. Теоретические основы криминализации и декриминализации : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2001. С. 73—75.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года : утв. Указом Президента РФ от 12 мая 2009 г. № 537 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года» // Рос. газ. — 2009. — 12 мая (№ 4912).
Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации № 73-О10-17 от 24 июня 2010 г. по этому приговору [Электронный ресурс]. — URL: http://www.vsrf.ru/ stor_pdf.php?id=300468 (дата обращения: 14.10.2015 г.).
Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 3 окт. 2013 г. № 66-АПУ13-50 [Электронный ресурс] // Верховный Суд Российской Федерации. — URL: http://www.vsrf.ru/stor_pdf.php?id=560464 (дата обращения: 14.10.2015 г.).
Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 10 марта 2010 г. № 11-О10-08 [Электронный ресурс] // Решения и постановления судов. — URL: http://www.resheniya-sudov.ru/2010/180850/ (дата обращения: 14.10.2015 г.).
Сведения о состоянии преступности и результатах борьбы с ней // Щит и Меч. — 2009. — 12 февр. (№ 6). — С. 1—3.
Антонов А. Д. Теоретические основы криминализации и декриминализации : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.08 / А. Д. Антонов. — М., 2001. — 182 с.
Выступление Министра внутренних дел по Удмуртской Республике перед Государственным Советом Удмуртской Республики о деятельности органов внутренних дел в 2014 г. [Электронный ресурс] // МВД России : офиц. сайт. — URL: https://18.mvd.ru/ document/3201085 (дата обращения: 27.09.2015 г.).
Гилинский Я. И. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль / Я. И. Гилинский. — 2-е изд., перераб. и доп. — СПб. : Юрид. центр Пресс, 2009. — 504 с.
Институт социальный [Электронный ресурс] // Slovarik.info. — URL: http://www.slovarik.info/ sociology/ 121/56121.html (дата обращения: 27.09.2015 г.).
Комлев Ю. Ю. Теории девиантного поведения : учеб. пособие / Ю. Ю. Комлев. — Казань : КЮИ МВД России, 2013. - 302 с.
Лунеев В. В. Курс мировой и российской криминологии : учебник. В 2 т. Т. 2. Особенная часть / В. В. Лунеев. - М. : Юрайт, 2011. - 872 с.
Тудоровский Я. Мафия с акцентом [Электронный ресурс] // Версия. 2015. - 20 июля (№ 37). - URL: https://versia.ru/yetnicheskie-prestupnye-gruppirovki-rossii — chto-my-o-nix-znaem (дата обращения: 28.09.2015 г.).
Цветков Ю. А. Очерк 8. Соучастие и организованная преступность // Уголовное право. Актуальные проблемы теории и практики : сб. очерков / под ред. В. В. Лунеева. - М., 2010. - С. 285-286.
Цветков Ю. А. Социальный заказ на организованную преступность // Государство и право. - 2004. -№ 3. - С. 110.
Шестаков Д. А. Криминология: Новые подходы к преступлению и преступности: Криминогенные законы и криминологическое законодательство. Противодействие преступности в изменяющемся мире : учебник / Д. А. Шестаков ; предисл. В. П. Сальникова. - 2-е изд., перераб. и доп. - СПб. : Юрид. центр Пресс, 2006. - 561 с.
Шнайдер Г. Й. Криминология : пер. с нем. / Г. Й. Шнайдер ; под общ. ред. и с предисл. Л. О. Иванова. - М. : Издат. группа «Прогресс» -«Универс», 1994. - 504 с.
Organized Crime is a Social Institute: Structurally-functional Approach to a Problem
© Shikhanov V., 2015
Measures of counteraction of organized crime with inevitability rely on ideas about this phenomenon. Without having decided on approach to understanding of essence, mechanisms of determination and development of organized crime it is impossible to offer society and the state something effective. So far in foreign and domestic criminology various approaches to this problem are presented. It is possible to find the statement in some of them that organized crime possesses signs of social institute. With such statement it is possible to agree or deny it, however from the point of view of jurisprudence and law-enforcement practice the called approach has a number of advantages as allows to make hypotheses of features of structure, of functions of organized crime in society, and therefore to understand law of its existence and development including the vulnerable parties.
Key words: organized crime; institute social; counteraction of crime; crime reason.
