CC BY
18Раздел 1. Проблематика и поэтика мирово й литературы
УДК 821.161.1 (091)
ОППОЗИЦИЯ «РУССКОЕ-ИНОСТРАННОЕ» В РАССКАЗАХ А. П. ЧЕХОВА
Виктория Сергеевна Абрамова
к. филол. н, старший преподаватель кафедры английского языка и межкультурной коммуникации
Пермский государственный национальный исследовательский университет
614990, Россия, г. Пермь, ул. Букирева, 15
abramovavictoria@yandex.ru
В статье представлен анализ оппозиции «русское-иностранное» и раскрываются особенности репрезентации этнического Другого в сознании воспринимающего героя и автора в прозе А. П. Чехова. На материале анализа рассказов «Свистуны» и «Обыватели» делается вывод о том, что противопоставление «свой-чужой» постоянно присутствует в сознании героя и отсутствует в сознании автора, который иронизирует над позицией персонажей.
Ключевые слова: проза А. П. Чехова, национальное, оппозиция «русское-иностранное», образ «иной» культуры, национальный стереотип.
Механизм противопоставления «чужого» «своему» является базовым при создании мифа о другой стране или другой культуре. Противопоставление «свое-чужое» несет ценностно-смысловую нагрузку: «свое» нередко выступает со знаком плюс и ассоциируется с хорошим, правильным, естественным; «чужое» идет со знаком минус и выражает плохое, ошибочное, странное. Но как наполненность членов оппозиции может быть иной, так и воплощение данного противопоставления в творчестве конкретного автора имеет свои особенности. Как в ранних, так и в поздних произведениях А. П. Чехова появляется образ представителя другой культуры (француза, англичанина, немца, поляка и др.) или образ заграничного пространства (Франции, Германии, Италии и др.), при этом этнический Другой нередко воспринимается как «чужой» и противопоставляются русскому.
© Абрамова В. С., 2020
В других рассказах и повестях, наоборот, «русское» представлено глазами иностранца.
Исследовательских работ, в которых изучается национальное восприятие «чужого» в творчестве Чехова, немало, но в большинстве своем они сводятся к перечислению и краткой характеристике персонажей-иностранцев и свойственных им национальных стереотипов (см., например: [Желтова 2011, Буглак 2014, Крюкова 2009]). В работах говорится о том, что русские персонажи идентифицируют себя через противопоставление героям-иноземцам: «Чехов <...> играет национальными стереотипами, демонстрируя через взаимодействие двух культур не только французский, но и русский национальный характер» [Буглак 2014: 400]. Кроме того, подчеркивается, что Чехов использует распространенные представления о представителях другой культуры «преимущественно в юмористических целях» [Крюкова 2009: 89]. Однако оппозиция «русское-иностранное» и функции «своей» и «чужой» культуры в прозе писателя требуют детального изучения. На основе историко-литературоведческого и теоретико-методологического анализа рассказов «Свистуны» (1885) и «Обыватели» (1887) выделим особенности репрезентации этнического Другого и специфику взаимодействия «своего» и «чужого» в художественном сознании героев и автора.
В рассказе «Свистуны» помещик Алексей Федорович Восьмёркин водит по своей усадьбе приехавшего погостить из Петербурга брата-магистра. Рассказ построен преимущественно как монолог Восьмёркина, реплики брата сведены к минимуму. Авторские отступления немногословны, они больше представляют обстановку, действия персонажей: «А похлёбка между тем простыла, и каша, которую вынули из печи, перестала уже испускать из себя дымок»1 (т. 4, с. 335). В центре рассказа - многочисленные, плаксивым голосом высказываемые негодования Восьмёркина на себя и себе подобных, и одновременно неумеренные восхваления русского народа и его представителей.
Восьмёркин всячески противопоставляет якобы исконное русское и европейское, что воплощает, по его мнению, Петербург. Помещик укоряет брата за то, что западники (таковым он назвал магистра) чужое выучили, своего не хотят знать. Помещик восхваляет (конечно же, на словах) русский народ, умаляя другие народы: «Настоящая Русь! Народ на подбор! И что за народ! Какому, прости господи, скоту немцу или французу сравняться? Супротив нашего народа всё то свиньи, тля!» (т. 4, с. 108; выделено мной. - В.А.). Люди, возомнившие себя
интеллигентами, недоброжелательно отзываются о других народах. Казалось бы, подвыпившие братья ведут себя противоположно, но они не отличаются друг от друга отношением к работникам. Брат-магистр говорит, что у каждого народа своё прошлое, т. е. не соглашается с карикатурным возвеличиванием своего народа братом-помещиком, но одновременно курит «для чистоты воздуха сигару» (т. 4, с. 108). А когда дело доходит до издевательств над людьми, магистр не высказывает протеста и также участвует в издевательствах брата-помещика над дворовыми. Восьмёркин не принимает дворовых за людей, но считает их животными. Например, он говорит о людях, как о породистых лошадях: «Погляди, магистр! В плечах - косая сажень! Грудища, словно у слона! С места, анафему, не сдвинешь! А сколько в нем силы-то этой нравственной таится! Сколько таится! Этой силы на десяток вас, интеллигентов, хватит...» (т. 4, с. 110; выделено мной. - В.А.). Когда Восьмёркин потряс пастуха Фильку за плечо, то Филька ухмыльнулся и издал звук «гы-ы». Помещик заявил, что преклоняется перед русским народом: «Веришь ли? Учусь у них!» (т. 4, с. 109). В людской, где обедали дворовые, издевательства также не прекращались. Людям не дали спокойно пообедать. Хозяин приказывал им петь, обсуждал особенности каждого «вольнонаёмника». Дело дошло бы и до танцев, но лакей доложил господам, что кушать подано. Сами братья вовремя сели обедать и за обедом снова говорили о преклонении перед русским народом, но на деле они издевались над ним. Ключевым в рассказе становится не противопоставление русского и европейского, а праздные разговоры, «свистёж» братьев, которые, рассуждая о своей культуре (на самом деле - просто болтая о ней), противопоставляя ее другой культуре, выдают себя, высвечивается их система ценностей. Поэтому в центре внимания писателя - сознание героя и его этическая и ценностная позиция, особенности взаимодействия этого сознания с изображённым бытием. Б. М. Эйхенбаум отмечал: «.Чеховский метод снимал различия и противоречия между социальным и личным, историческим и интимным, общим и частным, большим и малым - те самые противоречия, над которыми так мучительно и так бесплодно билась русская литература в поисках обновления жизни» [Эйхенбаум 1986: 227]. Думается, в сознании автора не существует оппозиции «свое-чужое», однако она может постоянно присутствовать в сознании героя, что в свою очередь приводит к насмешке автора над его позицией.
Рассказ «Обыватели» представляет нам противоположную ситуацию: нерусский персонаж противопоставляет себя русскому и насмехается над ним. Суть произведения заключается в том, что целый день поручик из поляков Иван Казимирович Ляшкевский и немец Франц
Степаныч Финкс, городовой архитектор, наблюдают из окна за русским, праздно сидящим во дворе, и обличают его: «Русский человек, ничего не поделаешь! - говорит Финкс, снисходительно улыбаясь. - У русского кровь такая... Очень, очень ленивые люди! Если б всё это добро отдать немцам или полякам, то вы через год не узнали бы города <...> Вот как сел на лавочку, так и будет, проклятый, сидеть сложа руки до самого вечера. Решительно ничего не делают, дармоеды и тунеядцы!» (т. 6, с. 191-192; выделено мной. - В.А.). «С одной стороны, проза Чехова дает богатый материал для размышления над проблемой национального. Писатель рисует реалии национального быта, изображает культурные традиции. С другой стороны, упоминание "иного" в художественных произведениях отсылает читателя к стереотипу.
Этностереотипный образ иностранца, так хорошо знакомый читателю, не является самоцелью для Чехова, но необходим писателю для характеристики сознания воспринимающего персонажа. Поэтому в рассказах и повестях мы видим взаимодействие разных ценностных позиций, а не противопоставление культур» [Абрамова 2017: 90]. Обзывая русского обывателя лентяем, дармоедом и мошенником, живущим только мелкими личными интересами, говорящим только о политике и лузгающим семечки, поляк и немец тоже ничего не делают и ведут себя как самые настоящие обыватели.
Показывая ложные представления и мнения героев о необходимости противопоставления «своего» «чужому», художник ставит их в комические ситуации. Весь день приятели проводят за посиделками, пустыми разговорами, бранью, едой, играми в пикет и сном, включая послеобеденный: «Злобно оглядывая синие панталоны, Ляшкевский постепенно вдохновляется и входит в такой азарт, что на губах его выступает пена. Говорит он с польским акцентом, ядовито отчеканивая каждый слог; под конец мешочки под его глазами надуваются, он оставляет русских подлецов, мерзавцев и каналий в покое и, тараща глаза, кашляя от напряжения, начинает сыпать польскими ругательствами» (т. 6, с. 192). Праздные разговоры и картёжный азарт заставляют немца Финкса забыть о том, что ему нужно посмотреть стену, треснувшую в школе. Вместо этого он остаётся слушать брань Ляшкевского и пить чай: «В шесть часов просыпается Финкс. - Поздно уж в гимназию, - говорит он, потягиваясь. - Придется завтра сходить, а теперь. отыграться, что ли? Давайте еще одну партию.» (т. 6, с. 196). Не русский персонаж-обыватель, а герой-поляк Ляшкевский, который ничего не делает, играет в пикет и ругает русских, вызывает у читателя только улыбку и сожаление своей невоспитанностью, пошлостью,
ворчливостью, грубостью и ленью: «- Восемь. девять. десять. Да, удивительный народ эти русские! Одиннадцать. двенадцать. Русская инертность - единственная на всем земном шаре <.> У, пся крев! И как это ты не околеешь от лени! Ни труда, ни нравственных и умственных интересов, а одни только растительные процессы. Гадость! Тьфу!» (т. 6, с. 194-196). Ляшкевский показывает крайнюю степень грубости и невоспитанности, когда подобные бранные слова начинает говорить и об ушедшем приятеле-немце, а потом принимается брюзжать и на собственное кресло и пружину матраца: «- Прроклятый, целый день просидел без всякого дела . Только жалованье даром получают, чёрт бы их побрал. Немецкая свинья.» (т. 6, с. 196; выделено мной. - В.А.). Обличая русского обывателя, поляк Ляшкевский сам оказывается ничуть не лучше того, кого он высмеивает или противопоставляет себе. Как следствие, чеховская ирония оказывается обращенной не на «русскую» или «иностранную» культуру, а на общей уровень культуры и образования человека.
В других рассказах - «Дочь Альбиона» (1883), «На чужбине» (1885), «Глупый француз» (1886) - также звучит тема превосходства «своего» над «чужим». Например, в «Глупом французе» французское вовсе не высмеивается автором и не кажется ему глупым. Напротив, «глупым» в рассказе оказывается не француз, с ужасом наблюдающий за русским, который с жадностью поглощает большую гору еды, но этот «полный благообразный господин», которого больше ничего не интересует в жизни, кроме как много и вкусно поесть. Француз и русский не столько воплощают разные культуры, разные национальные характеры, сколько представляют разные системы ценностей, и «иная» культура не наделяется характеристикой «положительный-отрицательный».
Таким образом, мы можем сделать вывод об особенностях художественного мышления Чехова. Во-первых, в сознании автора не возникает оппозиция «свое-чужое», однако она может постоянно присутствовать в сознании героя, что приводит к насмешке автора над его мнением. Русское не предстает как самобытное, а иностранное как чужое, и культуры не противопоставляются. Во-вторых, национальные стереотипы не столько отделяют одну культуру от другой, сколько характеризуют сознание персонажей и служат для выявления их ценностной и этической позиции. Наконец, на первый план в произведениях Чехова выходит не то, что разделяет и, следовательно, создает национальный колорит, а, напротив, то, что сближает разные культуры. Этим, на наш взгляд, можно объяснить факт огромной популярности чеховского творчества у зарубежного читателя,
воспринимающего писателя одновременного и как «своего», и как
«чужого».
Примечание
1 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. М.: Наука, 1974-1983. Далее цит. это издание с указанием в круглых скобках номера тома и страницы.
Список литературы
Абрамова В.С. Образ иностранца в прозе А.П. Чехова: переосмысление этностереотипов // Мировая литература в контексте культуры. 2017. Вып. 6(12). С. 84-90.
Буглак Т.О. Французы и Франция в творчестве А. П. Чехова: основные лейтмотивы // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2014. № 3. С. 400-403.
Желтова Н. Ю. «Русское» и «Английское» в рассказе А. П. Чехова «Дочь Альбиона» // Социально-экономические явления и процессы. Тамбов: Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина. 2011. № 12. С. 310-312.
Крюкова О. С. Немцы и «немецкое» в раннем творчестве А.П. Чехова // А. П. Чехов и мировая культура: к 150-летию со дня рождения писателя. Сб. материалов Международной научной конференции. Ростов-на-Дону, 1 - 4 октября 2009 года. Ростов-н/Д: НМЦ «ЛОГОС», 2009. С. 89-94.
Чехов А. П. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. М.: Наука, 1974-1983.
Эйхенбаум Б. М. О прозе. О поэзии. Л.: Худож. лит., 1986. 456 с.
RUSSIAN VS. FOREIGN CATEGORY IN A.P. CHEKHOV'S SHORT STORIES
Viktoriia S. Abramova
Candidate of Philology, Senior Instructor in the English Language and Intercultural
Communication Department
Perm State University
614990, Russia, Perm, Bukirev str., 15
abramovavictoria@yandex.ru
This paper discusses the Russian vs. Foreign category and reveals the features of the ethnic Other representation in the consciousness of the perceiving character and the author in A.P. Chekhov's prose. Analysing two short stories entitled «Whistlers» and «Aborigines», the author of the article concludes that us vs. them opposition is constantly present in the character's mind while it is absent in the artistic consciousness of the author, and that leads to the author's mockery of the character's point of view.
Key words: A.P. Chekhov's prose, Russian vs. Foreign category, national, foreigner image, ethnic stereotype.
