Оппозиционные отношения героев А. С. Пушкина в аспекте национальной аксиологии («Капитанскаядочка») Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Олядыкова, Л.Б. Лексика монголоязычного происхождения в древнерусской письменности до XIII в. (на материале «Слова о полку Игореве» и других современных ему памятников): автореф. дис. ... канд. филол. наук / Л.Б. Олядыкова. Л., 1979. С. 13 - 14.

Олядыкова, Л.Б. Календарные онимы в поэзии Давида Кугультинова / Л.Б. Олядыко-ва // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи: сб. ст. Всерос. (с междунар. участием) науч. конф. Соликамск, 2004. Т. 2. С. 137 - 138; 140 - 141; 143.

Олядыкова, Л.Б. «И хоть во всем я атеист...» Буддийский мир в поэзии Давида Кугультинова (теонимы) / Л.Б. Олядыкова // Изв. высш. учеб. заведений. Сев.-Кавк. регион. Сер.: Общественные науки. Ростов н/Д., 2004. №4. С. 119.

Источники

Кугультинов, Д. Собрание сочинений: в 3 т. / Д. Кугультинов; пер. с калм. М., 1976 -1977.

Кугультинов, Д. Собрание сочинений: в 3 т. / Д. Кугультинов; пер. с калм. М., 1988.

Кёглтин, Дава. Гурвн ботьта уудяврмю-дин хуранИу /Дава Кёглтин. Элст, 1981 - 1982.

Е.А. ПТИЦЫНА (Волгоград)

ОППОЗИЦИОННЫЕ ОТНОШЕНИЯ ГЕРОЕВ А.С. ПУШКИНА В АСПЕКТЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ АКСИОЛОГИИ («КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»)

На материале образов Пугачева и Миронова раскрывается духовная основа пушкинской концепции народности литературы.

Практически все исследователи романа А.С. Пушкина «Капитанская дочка» отмечают его глубокую национальную основу, т. е. народность. Для самого автора понятие народности также являлось первостепенным. Поэт выделял два наиболее популярных определения данной категории: «Один из наших критиков, кажется, полагает, что народность состоит в выборе предметов из отечественной истории,

другие видят народность в словах, то есть радуются тем, что, изъясняясь по-русски, употребляют русские выражения» (Пушкин 1996. Т. 11. С. 40). Обобщая подобные высказывания современников, Пушкин полемизирует с ними, ориентируясь на более широкую систему координат: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» (Там же).

Выражение народных обычаев для Пушкина - такая же неотъемлемая часть феномена народности, как и обращение к отечественной истории. «Культурные традиции народа растворились в мировоззрении поэта, в способе его художественного мышления, стали той почвой, которая питала поэзию и прозу Пушкина тридцатых годов» (Зуева 1999: 114).

Исследователи «Капитанской дочки» в первую очередь связывали народность с образом Пугачева. «Пушкин дает характер, душевный облик Пугачева совершенно таким, каким воспринимал его сам народ, каким он рисовался в народном творчестве - песнях, преданиях», - писал Д.Д. Благой (Благой 1955: 257 - 258). И действительно, характер «крестьянского царя» Емельяна Пугачева глубоко интересовал поэта. Тщательно собирая материалы о пугачевском движении, Пушкин обращался не только в официальные архивы, но и к частным лицам (см.: Пушкин 1996. Т. 15. С. 62 - 70). «История Пугачева», однако, не нашла положительного отклика в читательской среде. «В публике очень бранят моего Пугачева, а что хуже -не покупают», - с горечью писал в дневнике поэт (Там же. Т. 12. С. 337). Возможно, тогда и зародился замысел представить Пугачева героем романа, обладающим умом, широким характером русского человека, способностью быть не только жестоким, но и милосердным. По этому поводу М.И. Цветаева заметила, что у Пушкина есть два Пугачева: Пугачев «Капитанской дочки» и Пугачев «Истории Пугачевского бунта». Цветаеву удивляло, как мог Пушкин написать своего Пугачева, зная

© Птицына Е.А., 2008

реальные факты пугачевского восстания (Цветаева 2000: 68).

Однако следует отметить, что и в процессе работы над «Историей» отношение Пушкина к личности Пугачева было далеко не однозначным. Поэт никогда не преувеличивал свирепости характера Пугачева и не отказывал ему в положительных качествах. Об этом ясно говорят строки его стихотворного послания Денису Давыдову:

Вот мой Пугач: при первом взгляде Он виден - плут, казак прямой!

В передовом твоем отряде Урядник был бы он лихой

(Пушкин 1996. Т. 3(1). С. 415)

И хотя это послание было написано в 1836 г., прилагалось оно именно к «Истории Пугачевского бунта», отправленной другу-поэту, а не к роману «Капитанская дочка». Следовательно, Денис Давыдов должен был сделать вывод о Пугачеве как о казаке прямом и лихом уряднике из «Истории Пугачева». Выдвигая столь положительную оценку личности народного вождя, Пушкин был уверен, что при другом стечении обстоятельств судьба Пугачева сложилась бы иначе. Он мог стать не мятежником, не «кровавым Пугачом», а национальным героем, храбро защищающим родину от иноземных захватчиков, поскольку сомнений в его мужестве и таланте военного предводителя у поэта никогда не возникало. Мы уверены, что подобное мнение о Пугачеве сложилось у Пушкина не без влияния народных песен.

Как во темнице, во тюремнице Сидел добрый молодец,

Добрый молодец Емельян Пугачев!

(Русский фольклор 1985:259)

Сыграли свою роль и воспоминания очевидцев восстания. «Расскажи мне, - говорил я Д. Пьянову, - как Пугачев был у тебя посаженным отцом». - «Он для тебя Пугачев, - отвечал мне сердито старик, -а для меня он был великий государь Петр Федорович» (Пушкин 1996. Т. 9(1). С. 373).

Тем не менее проблема народности «Капитанской дочки» не исчерпывается образом Пугачева при всей его значимости. В частности, Н.В. Гоголь считал, что основным достоинством романа является правдивое изображение именно народных характеров, и в первую очередь - обитателей Белогорской крепости: «В первый раз

выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственною пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей - все не только самая правда, но еще как бы лучше ее» (Гоголь 1994: 162).

Поэтому величие и трагизм образа Пугачева даны в сопоставлении с не менее героическим и не менее трагическим образом капитана Миронова. Параллелизм судеб этих персонажей достигается за счет введения в текст романа народных песен.

Прежде всего рассмотрим песню, взятую эпиграфом к главе «Приступ»:

Голова моя, головушка,

Голова послуживая!

Послужила моя головушка Ровно тридцать лет и три года...

Только выслужила головушка Два высокие столбика,

Перекладину кленовую,

Еще петельку шелковую

(Пушкин 1996. Т. 8(1). С. 321).

Этой песней обобщается судьба капитана Миронова, который остался человеком чести, верным долгу службы и добровольно принял казнь, отказавшись изменить своим убеждениям.

С образом же Пугачева в романе соотносится песня «Не шуми, мати зеленая дубровушка», которую поют пугачевцы:

Не шуми, мати зеленая дубровушка,

Не мешай мне, доброму молодцу, думу

думати!

Что заутра мне, доброму молодцу,

в допрос идти Перед грозного судью, самого царя.

«Что умел ты воровать, умел ответ

держать! Я за то тебя, детинушка, пожалую Среди поля хоромами высокими,

Что двумя ли столбами с перекладиной»

(Там же: 321).

В советском литературоведении проблема авторских симпатий решалась, как правило, однозначно в пользу Пугачева. «Повествование рассчитано на то, что читатель должен разобраться в вопросах, решение которых здесь не подсказывается, но вместе с тем симпатии остаются, при всей противоречивости характера Пугачева, на его стороне» (Мейлах 1984: 107).

Однако, по нашему мнению, непредвзятый читатель, симпатизируя Пугачеву, тем не менее искренне сочувствует капи-

тану Миронову и восхищается его стойкостью, чистотой, верностью и благородством. Убеждения Ивана Кузьмича выражены всего в нескольких словах. Но эти несколько слов достаточно красноречивы: «Умирать так умирать: дело служивое!» (Пушкин 1996. Т. 8(1). С. 324). Жизненная позиция Пугачева выражена в рассказанной им «с диким вдохновением» сказке об орле и вороне. «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст!» (Там же: 353). Пугачев добровольно выбирает для себя путь убийства и разбоя, что приводит его к бесславной гибели: предательству друзей и публичному позору.

Итак, в судьбах Пугачева и Миронова прослеживается явная оппозиционность:

Пугачев Миронов

Стремится Верно служит

властвовать государю

«Казнить так «Умирать так

казнить» умирать»

Казнены

На наш взгляд, оппозиция двух характеров может быть осмыслена и в парадигме христианской антропологии. Но поскольку вопрос этот многоаспектен, мы рассмотрим его только с опорой на феномен евангельской «двоицы», о которой писал П.А. Флоренский. «С одной стороны, отдельная личность - все; но с другой -она - нечто лишь там, где двое или трое» (Флоренский 1990: 419). Действительно, не случись пугачевского восстания, капитан Миронов не смог бы проявить свои геройские качества и продолжал бы беззаботно жить, полагаясь на мудрость Василисы Егоровны. Но и Пугачев не преступил бы предел на пути к достижению своей цели, не погубил бы множество невинных людей.

Поэтому и оценивают героев по-разному. «Для Пушкина наряду с ощущением полноты бытия, с признанием прав личности на свободное волеизъявление не менее важным является “чувство предела”» (Жаравина 2003: 76). Пугачев, принявший чужое имя и мечтавший о чужой (царской) судьбе, всю жизнь стремившийся к свободе, не получил ничего из желаемого. Ведь даже в период славы он признавал свою зависимость от собственных

приспешников. «Улица моя тесна; воли мне мало», - жаловался он Гриневу (Пушкин 1996. Т. 8(1). С. 352). При этом, понимая, что на его руках кровь невинных, Пугачев все же не раскаивается и идет до конца, продолжая сеять смерть: «Поздно мне каяться... Буду продолжать, как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою» (Там же: 353). Представляется закономерным, что вместо царствования, даже вместо геройской смерти в бою от штыка или пули он получил арест и мучительную казнь на глазах народа. А капитан Миронов, верный своей судьбе, выбранной им в юности, остался чист и перед своей, и перед народной совестью: для него казнь - подвиг. Отказ героя присягать Пугачеву стал логическим завершением его жизни, смысл которой составляло честное служение Отечеству.

Как было отмечено, представление Пушкина о народности было шире, чем у его современников. Оно не исчерпывалось обращением к фольклорным источникам и даже «народным» языком, которым говорят персонажи, а уходило в глубь христианской традиции, что в совокупности и составляет основу национальной аксиологии.

Литература

Благой, Д.Д. Мастерство Пушкина / Д.Д. Благой. М., 1955.

Гоголь, Н. В. Собрание сочинений: в 9 т. Т.6. Духовная проза; критика; публицистика /Н.В. Гоголь; сост. и коммент. В.А. Воропаева, И. А. Виноградова. М., 1994.

Жаравина, Л. В. От Пушкина до Шала-мова: русская литература в духовном измерении: монография / Л.В. Жаравина. Волгоград, 2003.

Зуева, Т. В. Фольклорные и литературные особенности сказок Пушкина / Т.В. Зуева // Рус. речь. №3. 1999. С. 112 - 122.

Мейлах, Б. С. Творчество Пушкина: Развитие художественной системы /Б.С. Мейлах. М., 1984.

Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений: в 19 т. /А.С. Пушкин; АН СССР. М., 1995 - 1996.

Русский фольклор / сост. и примеч. В. Аникина. М., 1985.

Флоренский, П. А. Столп и утверждение истины: в 2 т. / П.А. Флоренский. М., 1990. Т. 1 (1).

Цветаева, М. Господин мой - Время / М. Цветаева. М., 2000. С. 83 - 95.