CC BY
292
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2014. №1(35)
УДК 821.161.1.09
ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА ЧИНГИЗА АЙТМАТОВА
© А.И.Смирнова
В статье выявляются онтологический смысл и особенности поэтики романов Чингиза Айтматова «И дольше века длится день» и «Плаха», уделяется внимание авторскому осмыслению одного из глобальных конфликтов ХХ века - человека и природы, усилившихся противоречий в жизни общества, будущего цивилизации. Айтматовская онтологическая поэтика определяется «новым мышлением» автора, которое реализуется в космическом масштабе событий, «культурном синтезе», мифосимволической основе и жанровой специфике романов.
Ключевые слова: онтологическая поэтика, роман, философские вопросы, человек, природа, животное.
Смысл литературного труда Чингиз Айтматов видит в «познании бесконечной красоты и бесконечной противоречивости мира» [1: 351], именно поэтому жанровые возможности повести в какой-то момент оказываются для него недостаточными. После «Прощай, Гульсары!» (1966) [2], «Белого парохода» (1970) [3], «Пегого пса, бегущего краем моря» (1977) [3] писатель обращается к романной форме и создает романы «И дольше века длится день» (1980) [2], «Плаха» [4] (1986). В них реализуется новое видение мира автора, его «персональная мифология», которая получает развитие в последующих произведениях - «Тавро Кассандры» (1994) [5] и «Когда падают горы (Вечная невеста)» (2006) [6]. Так выстраивается личностная онтологическая система Ч.Айтматова. Онтологическая поэтика как метод герменевтического анализа текста является наиболее адекватным способом прочтения романов писателя, позволяя выявить «связь личностного бытия автора с общекосмическим бытием, отраженную в художественном произведении и формирующую его метафоро-символическую и сю-жетно-образную структуру» [7: 694].
Роман «И дольше века длится день» символически открывается эпиграфом из «Книги скорбных песнопений» армянского поэта Х века Григора Нарекаци: «И книга эта - вместо тела, / И слово это - вместо души моей...», который в полной мере выражает сокровенный смысл творчества Айтматова. Автор «Книги скорбных песнопений», монах Нарекского монастыря, обращается в ней к Богу (каждая из 95-ти глав называется «Слово к богу из глубин сердца»): «Глас скорбных стенаний сердца моего, вопль горестный / Я возношу к тебе, тайновидец...» [8: 37], -и адресует поэму читателю:
Всем им подношу я свою книгу в виде молитв,
Начатую силой [святого] духа твоего,
Споспешествованием коего я представлю в порядке
Мольбы многообразные, Дабы с ее помощью просимое каждым из них Постоянно представало пред милосердием твоим, о великий [8: 37].
Эпиграф задает поэтическую тональность романа (и рефрен - «Поезда в этих краях шли с востока на запад.», - соотносясь с эпиграфом, выполняет не только структурообразующую функцию [см. подр.: 9], но и составляет смысловую и стилевую доминанту текста), шкалу духовно-нравственных ценностей, масштаб событий, пространственно-временной охват действия.
В первом романе осмысливаются вопросы жизни и смерти, прошлого - настоящего - будущего, связи поколений и преемственности духовно-нравственного опыта, человека и мироздания, «живой» природы и технического прогресса, противостояния и объединения людей. В «Плахе» автор продолжает размышлять над взаимоотношениями человека и природы, проблемами свободы и необходимости, бытия человечества и будущего планеты, добра и зла, жизни и смерти. В романе речь идет о «смысле существования человека», о том, что есть истина, как взаимосвязаны жизнь и смерть. Многие вопросы, которыми вслед за автором задаются герои романа, являются неразрешимыми и свидетельствуют о трагичности человеческого существования.
В творчестве Ч.Айтматова воплотился один из глобальных конфликтов ХХ века - противоборство человека и природы. Противостояние технического прогресса природе заявлено уже в экспозиции романа «И дольше века длится день»: лисица, мышкующая возле железной дороги, бежит в страхе от «чудовища» (поезда). В финальной части произведения от «гигантских огненных сполохов» ищет укрытия все живое, «простейшие существа», испытывающие апока-
липсический ужас перед бесстрастной исполинской силой, которая - по воле человека - может быть нацелена на любой объект. «Небо обваливалось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма... Человек, верблюд, собака -эти простейшие существа, обезумев, бежали прочь. Объятые ужасом, они бежали вместе, страшась расстаться друг с другом, они бежали по степи, безжалостно высветляемые гигантскими огненными сполохами.» [3: 488]. В финале романа содержится предостережение: техника может оказаться враждебной человеку, всему «живому веществу» (В.Вернадский) планеты, и история цивилизации может завершиться самоуничтожением, если человек не изменит своего отношения к прошлому и настоящему, природе, не осознает себя частью единого человечества.
Тревога писателя за будущее реализуется в романе «И дольше века длится день» в системе сквозных мотивов, объединяющих основные сюжетные линии и главные темы. Одним из таких мотивов является мотив плена [см. подр.: 9], связанный с актуальным для произведения вопросом об устранении разногласий между народами, и, прежде всего, между Западом и Востоком. Не случайно Едигей ощущает нерасторжимую близость с окружающими его людьми, собравшимися в его доме как «одна семья», а образ Земли в контексте романа наполняется символическим смыслом: «наш дом», общий.
Новым словом в современной литературе стал образ Едигея Жангельдина - «человека трудолюбивой души», живущего своим, а не заемным умом, не по указке свыше, и размышляющего над вопросами, «на которые у других всегда есть готовый ответ» [1: 197]. В авторском предисловии к роману Айтматов разъясняет свою позицию: «.В столкновении вечного и текущего в жизни человек-труженик интересен и важен настолько, насколько он личность. Насколько богат его духовный мир, насколько сконцентрировано в нем его время. Вот я и пытался поставить Буранного Едигея в центр современного мне миропорядка, в центр волнующих меня проблем» [3: 196]. В цельной личности Едигея философское воззрение на мир, духовность и природность мироощущения слиты воедино. Герой-философ, он «объемлет» времена и пространства, далекое прошлое и близкое будущее. У Едигея есть безошибочные нравственные ориентиры и свой кругозор, собственное понимание происходящего в мире, благодаря чему он является свободным человеком. В художественной литературе проблема свободы и несвободы личности, волновавшая умы человечества на протяжении тысячелетий, актуализировалась именно в XX веке. Особое
внимание к ней объясняется и тем, что «мораль невозможна без предположения свободы, а свобода немыслима вне морали, мораль и свобода "ссылаются" друг на друга» [10: 425].
Стремясь преодолеть укрепившееся в XX веке заблуждение о человеке как покорителе природы, Ч.Айтматов раскрывает ее величие и красоту. Вечна и беспредельна «великая Сары-Озекская степь». Вечно звездное небо. Вечна жизнь в степи под ним. Степь - это еще и мера человеческого духа. Рядом с нею познается человек, проверяется на стойкость духа и нравственное здоровье. «Великие, безбрежные пространства... сарозеков оглушили Едигея... И как потом понял Едигей, только тот мог остаться один на один с безмолвием сарозеков, кто способен был соразмерить величие пустыни с собственным духом» [3: 257]. «Пробегающие в ту и другую сторону поезда» издали кажутся среди сарозеков игрушечными. Природные творения исполнены гармонии, величия, красоты. «...Воздух был первозданной чистоты, другой такой девственный мир найти было трудно...» [3: 264]. Буранный Каранар - «самый красивый верблюд на свете» [3: 267]. Золотой мекре - «могучая и красивая рыба» [3: 399].
Критика давно уже обратила внимание на «сращенность» человека и животного у Айтматова. Г.Д.Гачев писал о романе «И дольше века длится день»: «Внутри два главных персонажа, точнее сдвоенный, как кентавр, Человеко-Верблюд. Был уже у Айтматова Человеко-Конь, кентавр Гультан в "Прощай, Гульсары!"» [11: 280]. Едигей, возвышающийся на двугорбом великане (до головы Каранара «рукой не дотянешься»), имеет свой кругозор, свое миропонимание, у него - своя шкала нравственных ценностей. Не суетно и не сиюминутно воспринимает Едигей все происходящее вокруг, и соотносит это с тем опытом, которым генетически наделены они с Каранаром (животное для кочевника «есть продолжение его существа» [12: 62]).
Каранар - свободное животное свободного хозяина. Вся его жизнь на разъезде Буранный связана с Едигеем, для которого верблюд -больше, чем «домашнее животное». Эта связь друг с другом и землей, на которой они проживают, выражается и в их именах - оба они «Буранные». После смерти первенца Едигея и Уку-балы, словно вместо умершего сына, Казангап дарит им сосунка-верблюжонка, «трогательно глазастого», с почти человеческим жалобным голоском. Белоголовая верблюдица вскармливает молоком не только своего детеныша, но и помогает оправиться после контузии и немощи бывшему фронтовику, Едигею. «Мы с тобой вроде
как молочные братья» [3: 265], - шутит он, обращаясь к верблюжонку. С Каранаром связаны многие события в жизни Буранного Едигея.
Каранар характеризуется как «верблюд-сырттан» («сверхсущество», «сверхверблюд»), поэтому он и является «знаменитостью округи» [3: 265]. Его исключительность подчеркивается автором: Едигею «просто-напросто повезло», потому что на его «счастье народился Каранар и попал в его руки» [3: 268], так же, как повезло и верблюду, поскольку, по словам Казангапа, «есть такой закон, дедами еще сказанный: мал иеси кудайдан» («хозяин скотины от бога») [3: 268]. Едигей гордится своим атаном, животным «редкой силы», его мощью и красотой. Хотя Едигей и хозяин верблюда, он понимает, что по свойствам, которыми природа наделила Каранара, верблюд превосходит человека. В подобном восприятии животного проявляется коренное свойство мышления бывшего кочевника, для которого характерно восприятие верблюда как космического животного: «Он есть образ мира, внутри которого живет кочевник» [12: 62]. Хозяин Каранара, посланный ему Богом, также достоин исключительного верблюда.
В творчестве писателя животные символизируют природу: мать-олениха («Белый пароход») [3], конь Гульсары («Прощай, Гульсары!») [2], верблюд Каранар («И дольше века длится день») [2], волчица Акбара («Плаха») [4], снежный барс («Когда падают горы.») [6] . Взаимосвязью «человек - животное» автор подчеркивает их генетическое родство: Едигей и верблюжонок Ка-ранар - «молочные братья», жену Едигея зовут Укубала (дитя кукушки). Укубала и рыба золотой мекре - сестры. Животное формирует не только взгляд на окружающий мир, этическое отношение к нему, но и эстетическое восприятие мира, как и в целом природа. Красота - неотъемлемое свойство удивительных, исключительных созданий природы (Каранар - сверхверблюд, золотой мекре - «очень редкая рыба из осетровых» - [3: 393]).
Несмотря на то, что развязкой сюжетного действия в романе становится апокалипсическая картина, однако эпилог оставляет надежду на благополучный исход событий: Едигей отправляется искать правду, отстаивая право боранлин-цев на родовое кладбище Ана-Бейит. И предупреждением являются финальные слова рефрена: «Поезда в этих краях все так же шли с запада на восток и с востока на запад.
А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства -Сары Озеки, Серединные земли желтых степей» [3: 489]. Поменялся вектор движения поездов
(вместо «с востока на запад») и исчезла заключительная строка рефрена - «А поезда шли с востока на запад и с запада на восток» [3: 466], важная для кольцевой завершенности микрофрагмента, которая символизировала непрерывность и упорядоченность движения.
Вся атмосфера следующего романа Ч.Айтматова - «Плахи» - насыщена трагедией: дисгармоничен сам человек и его отношения с внешним миром. В художественном мире произведения не остается места для красоты, цельности, гармонии. На смену им приходят хаос, светопреставление, жертвой которого становится все сущее, включая и человека. Если волки живут в соответствии с определенными им природой «законами», то человек - за редким исключением -вне природы (наркоманы, оберкандаловцы, Ба-зарбай). Осознавая «трагическую необходимость в познании добра и зла» [4: 8], Айтматов обращается к социально-острым и онтологическим проблемам жизни современного человека. Чтобы подчеркнуть важность и трагизм происходящего, автор использует эпитет «великий»: великая волчица, великая мать всего сущего, великая саванна, великая охота, великое бегство, великое зло.
В «Плахе» воплощаются два универсальных мифопоэтических символа - языческий и христианский, раскрывающие катастрофичность современного бытия: образ волчицы Акбары - «великой матери всего сущего» [4: 112] и образ Иисуса Христа. Онтологическая поэтика «сосредоточивает свое внимание на тех символических формах, которым автор произведения мог придать смысл основных и вечных вопросов человеческого существования» [7: 695], что и претворяет автор «Плахи» в своем романе. Природное и Духовное, их диалектическая связь являются, по Айтматову, обязательным условием нравственной зрелости человека, его устойчивости в Космосе и противостоянии Хаосу.
Исследователь Нина Шогенцукова, говоря об онтологическом подходе к художественному произведению, обращает внимание на необходимость раскрытия и расшифровки заложенных в тексте мифосимволов и мифометафор [13]. Известно, что образ волка широко распространен в мифологии и фольклоре народов Востока и Запада. Мифологическая традиция его истолкования представлена и в «Плахе». Главенствует в супружеской паре синеглазая Акбара. Она, прежде всего, - мать. Однако ее материнскому инстинкту так и не дано - по вине людей - реализоваться полностью. У древних тюрков имеются предания о происхождении родов от волка, закрепившие, по наблюдению З.П.Соколовой, представления о происхождении тюрков «от свя-
зи женщины гуннского рода и волка; другой вариант повествует о том, что волчица вскормила мясом гуннского мальчика, а потом у нее от него родилось десять сыновей - основателей тюркских родов» [14: 113]. Известно, что праотец тюрков, как свидетельствуют китайские источники, Тюкоо родился от волчицы. Н.Я.Бичурин приводит древнетюркскую легенду, в которой говорится о том, что рожденный волчицей Аши-на был человеком с великими способностями. Его признали государем и «посему он над воротами своего местопребывания выставил знамя с волчьею головою - в воспоминание своего происхождения» [15: 221].
Сюжетная линия волчьей супружеской пары, Акбары и Ташчайнара, наряду с линиями Авдия и Бостона, важна для понимания онтологического смысла романа и его структуры. В «Плахе» «гонимые» Акбара и Ташчайнар - прежде всего жертвы. Для них мир человека «чужой», «враждебный». Против людей бессильны даже боги: Акбаре не в силах помочь ее богиня Бюри-ана.
Пожалуй, впервые в творчестве Ч.Айтматова конфликт человека и природы осмысливается как глобальный, а жертвой его выступает вся Природа, в том числе и человек как ее составная часть. Уничтожается потомство Акбары, нет места на земле красивой и гордой волчьей паре, невозможно продолжение их жизни. На фоне целесообразного устройства природного мира жизнь человека выглядит сошедшей с круга.
В Моюнкумской саванне существовал «изначальный ход вещей», который могли нарушить лишь стихийные бедствия да человек, с приходом которого извечный закон саванны «всему свое время» утратил силу закона: «Опрокинулась жизнь в Моюнкумской саванне вверх дном» [4: 19]. Изображая жизнь саванны, писатель не идеализирует природу, обращаясь к тем ее сторонам, которые свидетельствуют о противоречиях внутри нее. Автор с учетом природных законов стремится объяснить и их: в природе одна кровь дает жизнь другой крови... - «так поведено началом всех начал, иного способа не будет, и тут никто не судия, поскольку нет ни правых, ни виноватых, виновен только тот, кто сотворил одну кровь для другой» [4: 29].
По Айтматову, нет противоречий в устройстве природного мира, где все основано на «изначальном равновесии» [4: 215]. В общественном мироустройстве эти противоречия есть, они неразрешимы и трагичны. Это и братоубийственные войны, и несовершенство человеческой природы, в которой сочетаются «одновременно две противоположные силы - силы добра и силы зла» [4: 109]; и одиночество, отчужденность лю-
дей друг от друга, и короткий миг человеческой жизни («измеримая жизнь») в вечном круговращении времени и беспредельности Космоса.
Один из главных вопросов, осмысливаемых в романе: «Что такое жизнь?». Она раскрывается в произведении как цепь трагедий, происходящих по вине человека. Расплачиваются же за это невиновные: Авдий Каллистратов1, распятый на саксауле; напарник Бостона Эрназар, сорвавшийся с горы в пропасть и оставшийся там навеки на коленях, словно отмаливая чьи-то грехи; маленький Кенджеш - сын Бостона, сам Бостон.
Самопознание, по Айтматову, невозможно без решения онтологических вопросов: что есть добро и что есть зло, какова взаимосвязь между ними, и что есть человек по отношению к ним. Автор стремится понять человека, «единственного обладателя разума» на земле, «противоречивое существо», гения и мученика [4: 25]. Изображая стихию зла, писатель противопоставляет ей хрупкого человека с его идеей Бога-современника, Авдия Каллистратова. Как и Достоевский в романе «Идиот», Айтматов в образе своего героя воплощает реального современного человека, находящегося в гуще событий, наделяет его чертами евангельского Христа.
«Князь Христос» [16: 251] - таково знаковое выражение нравственной сущности Льва Николаевича Мышкина, данное Достоевским в подготовительных материалах к окончательной редакции романа. Авдий Каллистратов с его идеей Бога-современника предстает в романе как «новый Христос». И князь Мышкин, и Авдий исповедуют постулат, в основе которого лежит заповедь Христа возлюбить человека «как самого себя». Сохраняя верность Учителю, Авдий во имя спасения душ падших и заблудших приносит себя в жертву и избирает мученическую смерть.
В «Плахе» осмысливается сущностный вопрос: «Где же истина, и кто вправе ее изречь?» «Путь к истине, - по словам Авдия, - повседневный путь к совершенству» [4: 189]. Авдий и Бостон владеют истиной и каждый по-своему отстаивают ее. По Айтматову, качество времени, его социальное и духовное наполнение определяет сам человек - творец своей истории. Однако в борьбе добра и зла обстоятельства могут оказаться сильнее человека, как это происходит с Бостоном. И в этом состоит неразрешимое, трагическое противоречие жизни героя.
1 Развернутая именная формула героя расшифровывается как: Авдий - слуга господа, Иннокентиевич - невиновный, Каллистратов - добрый воин. В имени героя заключен «ключ» к его образу.
В романе речь идет о круге жизни человека, о «кругах», в которые объединяются люди, о «коловращениях» людских масс, о «карусели кровавых драм» как рукотворной истории человечества. По первоначальному замыслу автора роман должен был называться «Круговращение». Понятие круга - одно из центральных в романе, безошибочно определяющих, наряду с другими смыслами, нерасчленимость, замкнутость, безысходность происходящего в нем как движение от одной трагедии к другой, как «хождение» по замкнутому кругу: «Земля вращается, как карусель кровавых драм... Так, неужто, карусели этой дано кружить до самого скончания света, пока вращается Земля вокруг Светила?» [4: 72].
В грузинской балладе «Шестеро и седьмой», включенной автором в текст романа, говорится о том, как исполнение «песен отцов», песен родной земли, с которой шестеро прощаются навсегда, объединяет «семерых, вернее шестерых и седьмого» в круг. «...В устах тех семерых от одной песни рождалась другая и они не размыкали круга, но седьмой, Сандро, время от времени, покидал круг.» [4: 70]. Сандро - чекист. Его разделяют с сородичами непримиримые противоречия, политические убеждения, классовая борьба. И Сандро вынужден убить шестерых, но оказывается не в силах разомкнуть круг «песен отцов». Сандро не может разорвать ту генетическую связь с единоверцами, с родной землей, с национальной культурой, в основе которой лежит голос крови, пробудившийся под воздействием «прощального песнопения». Сандро убивает и себя. Эта баллада запечатлела еще одно трагическое противоречие исторического пути человечества в XX веке.
В свой «порочный круг», «круг отчаяния и падения», объединяются и наркоманы. Эти «круги» обозначены самим автором, но они помогают выявить еще один круг, объединяющий Авдия, Бостона, его сына Кенджеша, Акбару и ее детенышей. Он вбирает в себя другие круги, скрепляя произведение в единое целое. В основе этого круга - естественно-природная взаимосвязь. Главная трагедия, по Айтматову, заключается в том, что этот круг оказывается разомкнутым. Трагедия утверждает себя именно в этом круге: на глазах у синеглазой волчицы-матери гибнет Авдий, гибнут волки и три выводка их детенышей, гибнет сын Бостона. Истинным трагическим героем предстает в романе Бостон, преступивший заповедь «не убий», как и волки — волчье табу, и одним выстрелом уничтоживший свое прошлое и будущее. Стремление Бостона не примириться, восстать против инерции человеческого существования - «зло почти всегда по-
беждает добро» [4: 22] - оборачивается цепочкой убийств и саморазрушением. И здесь сюжетно и по смыслу замыкается еще один круг — выстрел Бостона «вернулся» к нему убиением собственной души.
«Плаха», как и последующие романы Чингиза Айтматова - «Тавро Кассандры» и «Когда падают горы (Вечная невеста)» - при остроте социальной проблематики отличается трагедийным осмыслением современности. Мотив конца света - рукотворного Апокалипсиса - центральный в романе. Автор подчеркивает: «...Надо бояться не вымышленного конца света, а того, что мы сами можем совершить, что может стать страшной действительностью» [15]. Этот мотив объединил и подчинил себе другие мотивы, пронизав все сюжетные линии.
В романе Иисус Назарянин в разговоре с Понтием Пилатом говорит о своем «странном предощущении полной покинутости в мире»: «как будто я один-единственный из мыслящих существ остался во всей вселенной, как будто я летал над землей и не увидел ни днем, ни ночью ни одного живого человека, - все было мертвым, все было сплошь покрыто черным пеплом отбушевавших пожаров...» И возроптал он, осознав, что это конец света. «Вот, Господи, тот роковой исход, которого все поколения ждали, вот Апокалипсис, вот завершение истории разумных существ...» [4: 57]. И Иисус Назарянин предвещает: «.Так знай же, правитель римский, конец света не от меня, не от стихийных бедствий, а от вражды людей грядет» [4: 57]. Автору диалог Иисуса с Понтием Пилатом понадобился и для того, чтобы ввести в роман это «видение», явившееся Учителю в Гефсиманском саду, и его пророчество - предостережение.
Авдий, стремящийся познать истину, которую нес с собой Учитель, верит в то, что «изначальные законы мира действуют всегда, хоть и обнаруживают себя гораздо позже. Так и с идеей Страшного суда давно уже ум человеческий терзала идея грядущего возмездия за все несправедливости, что творились на земле» [4: 59-60]. Так, в видении Иисуса разрешается эта идея. В свете этих пророчеств описанная автором «Плахи» трагедия приобретает вселенские масштабы.
Этический идеал писателя, сокровенный смысл романа выражены в тексте «удивительной молитвы одной современной монахини» о затонувшем корабле, на котором плавал ее возлюбленный. После его гибели во время войны она и приняла постриг. Композиционно автор помещает молитву в центр произведения (3-я глава второй части). Потребность в гармонии сохраняется и в «Плахе»: зло хотя и не «уравновешивается»
добром, но добро стойко ему противостоит, не случайно эта молитва логически и композиционно завершает сон-мечту Авдия о спасении Учителя. Монахиня молит Вездесущего и Сострадающего о том, чтобы тот корабль продолжал плыть по океану и после ее смерти, когда некому будет просить об этом, «и за пределом вечности».
Добро и зло - вечные нравственно-философские ориентиры, их осмысление может видоизменяться в ходе исторического развития, но в сути своей они неизменны. Не случайно в словах молитвы монахини содержится предостережение: «Ты, Всепрощающий, не оставляй в неведении нас, не позволяй нам оправданий искать себе в сомкнутости добра и зла на свете» [4: 172]. Залогом вечного круговращения времени является «изначальный опыт добра и зла».
Айтматовская онтологическая поэтика определяется «новым мышлением» автора, которое реализуется как в мифосимволической основе и «культурном синтезе», так и в сюжетно-образной и пространственно-временной структуре романов («космический» масштаб событий, особое ощущение времени, прогностическое начало). В первых романах писателя осмысливаются вопросы жизни и смерти, добра и зла, прошлого - настоящего - будущего, связи поколений и преемственности духовно-нравственного опыта, человека и мироздания, «живой» природы и технического прогресса, проблемы свободы и необходимости, противостояния и объединения людей.
Сегодня, по истечении времени, романы Чингиза Айтматова не только не утратили своего актуального смысла, но и воспринимаются как творческое завещание, как моление о спасении человечества, как вера автора в магическую силу Слова, рожденного «из глубин сердца»:
. Коли у кого-нибудь благодаря книге этой
Родятся из глубин сокровенные стенания,
Тебе, о боже, угодные,
Пусть, о всевышний, вместе с ним это принесет пользу и мне... [8: 38].
1. Айтматов Ч.Т. Собрание сочинений: В 3 томах. -Т. 3. - М.: Молодая гвардия. 1982. - 576 с.
2. Айтматов Ч.Т. Собрание сочинений: В 3 томах. -Т. 1. - М.: Молодая гвардия. 1982. - 608 с.
3. Айтматов Ч.Т. Собрание сочинений: В 3 томах. -Т. 2. - М.: Молодая гвардия, 1982. - 496 с.
4. Айтматов Ч.Т. Плаха. - М: Молодая гвардия, 1987. - 302 с.
5. Айтматов Ч.Т. Тавро Кассандры. - М.: АСТ Аст-рель, 2010. - 384 с.
6. Айтматов Ч.Т. Когда падают горы: Вечная невеста. - М.: Азбука классика, 2006. - 480 с.
7. Литературная энциклопедия терминов и понятий.
- М.: НПК «Интелвак», 2001. - 1600 с.
8. Нарекаци Г. Книга скорбных песнопений. / Пер. с древнеарм. и коммент. М.О.Дарбинян-Меликян и Л.А.Ханларян. Вступит. статья С.С.Аверинцева. -М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1988. - 407 с.
9. Смирнова А.И. «Не то, что мните вы, природа.»: Русская натурфилософская проза 1960 - 1980-х годов. - Волгоград: изд-во ВолГУ, 1995. - 192 с.
10. Кант И. Сочинения: В 6-и т. - Т. 4. - М.: Мысль, 1965. - 544 с.
11. Гачев Г.Д. Чингиз Айтматов и мировая литература. - Фрунзе: Кыргызстан, 1982. - 285 с.
12. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. - М.: Сов. писатель, 1988. - 448 с.
13. Шогенцукова Н.А. Опыт онтологической поэтики.
- М.: Наследие, 1995. - 231 с.
14. Соколова З.П. Культ животных в религиях. - М.: Наука, 1972. - 211 с.
15. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. - М.; Л.: Наука, 1950. - Т. 1. - 550 с.
16. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. - Т. 28. Кн. 2. - Л.: Гослитиздат, 1985. -378 с.
17. Айтматов Ч. Цена жизни // Литературная газета.
- 1986. - 13 августа.
ONTOLOGICAL POETICS OF CHINGIZ AITMATOV
A.I.Smirnova
The article reveals the ontological meaning and features of the poetics in Chingiz Aitmatov's novels "The Day Lasts More Than a Hundred Years" and "The Scaffold". It focuses on the author's understanding of one of the twentieth century global conflicts - between man and nature as well as growing tensions in society, and the future of civilization. Aitmatov's ontological poetics is determined by the author's new thinking, which is implemented by means of a cosmic scale of events, cultural synthesis, mythosymbolic basis and specificity of the genre of his novels.
Key words: ontological poetics, novel, philosophical questions, man, nature, animal.
1. Aitmatov Ch.T. Sobranie sochinenij: V 3 tomax. -T. 3. - M.: Molodaya gvardiya. 1982. - 576 s. (In Russian)
2. Aitmatov Ch.T. Sobranie sochinenij: V 3 tomax. -T. 1. - M.: Molodaya gvardiya. 1982. - 608 s. (In Russian)
3. Aitmatov Ch.T. Sobranie sochinenij: V 3 tomax. -T. 2. - M.: Molodaya gvardiya, 1982. - 496 s. (In Russian)
4. Aitmatov Ch.T. Plaxa. - M: Molodaya gvardiya, 1987. - 302 s. (In Russian)
5. Aitmatov Ch.T. Tavro Kassandry. - M.: AST Astrel', 2010. - 384 s. (In Russian)
6. Aitmatov Ch.T. Kogda padayut gory: Vechnaya ne-vesta. - M.: Azbuka klassika, 2006. - 480 s. (In Russian)
7. Literaturnaya e'nciklopediya terminov i ponyatij. -M.: NPK «Intelvak», 2001. - 1600 s. (In Russian)
8. Narekaci G. Kniga skorbnyx pesnopenij. / Per. s drevnearm. i komment. M.O.Darbinyan-Melikyan i L.A.Xanlaryan. Vstupit. stat'ya S.S.Averinceva. - M.: Glavnaya redakciya vostochnoj literatury izd-va «Nauka», 1988. - 407 s. (In Russian)
9. Smirnova A.I. «Ne to, chto mnite vy, priroda...»: Russkaya naturfilosofskaya proza 1960 - 1980-x godov. - Volgograd: izd-vo VolGU, 1995. - 192 s. (In Russian)
10. Kant I. Sochineniya: V 6-i t. - T. 4. - M.: Mysl', 1965. - 544 s. (In Russian)
11. Gachev G.D. Chingiz Ajtmatov i mirovaya literatura.
- Frunze: Kyrgyzstan, 1982. - 285 s. (In Russian)
12. Gachev G.D. Nacional'nye obrazy mira. - M.: Sov. pisatel', 1988. - 448 s. (In Russian)
13. Shogencukova N.A. Opyt ontologicheskoj poe'tiki. -M.: Nasledie, 1995. - 231 s. (In Russian)
14. Sokolova Z.P. Kul't zhivotnyx v religiyax. - M.: Nauka, 1972. - 211 s. (In Russian)
15. Bichurin N.Ya. (Iakinf). Sobranie svedeniy o narodax, obitavshix v Srednej Azii v drevnie vremena. - M.; L.: Nauka, 1950. - T. 1. - 550 s. (In Russian)
16. Dostoevskiy F.M. Polnoe sobranie sochineniy: V 30 t.
- T. 28. Kn. 2. - L.: Goslitizdat, 1985. - 378 s. (In Russian)
17. Aitmatov Ch. Tsena zhizni // Literaturnaya gazeta. -1986. - 13 avgusta. (In Russian)
Смирнова Альфия Исламовна - доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русской новейшей литературы и читательских практик Институт гуманитарных наук ГБОУ ВПО «Московский городской педагогический университет».
129226, Москва, Сельскохозяйственный проезд, д.4. E-mail: [email protected].
Smirnova Alfiya Islamovna - Doctor of Philology, Professor, the Moscow City Pedagogical University, the Institute of Humanities, the Department of Russian Contemporary Literature and Readers' Practices.
4 Sel'skohozjajstvennyj Proezd Str., Moscow, 129226, Russia. E-mail: [email protected].
Поступила в редакцию 17.10.2013
