CC BY
111
П. Э. Подалко,
докторант, Осакский университет
«ОН ВСЕГДА БЫЛ ПОЛОН ИДЕЙ...»
П. Ю. ВАСКЕВИЧ - ЭМИГРАНТ-РОМАНТИК
Павел Юрьевич Васкевич1 — ученый, дипломат и путешественник—прожил долгую жизнь. Он родился в России 16 декабря 1876 г., учился во Владивостоке» подолгу жил в Корее, Китае, а умер в Японии, в городе Кобе, 29 марта 1958 г. и был похоронен на местном городском кладбище среди могил других иностранцев, чья жизнь завершилась в этом «дальневосточном Сан-Франциско», так непохожем на остальные японские города. В Кобе прошла и добрая треть жизни Павла Юрьевича, здесь он тихо жил в своем небольшом доме в пригородном месте Сузурандай, возделывал огород, регулярно встречался за воскресной чашкой чая с обитавшим неподалеку русским купцом с берегов Волги, «отцом японского шоколада» Ф.Д.Мо-розовым, беседовал с ним и его домочадцами, потом снова шел к себе, и так — до следующего воскресенья. Соседи не докучали Вас-кевичу лишними расспросами: среди них мало кто знал о его прошлом, да и трудно было заподозрить в этом молчаливом огороднике человека, жизнь которого вместила в себя русско-японскую и две мировые войны, почти двадцать лет дипломатической службы, путешествия, научную работу, нелегкие годы эмиграции...
В 1899 г. во Владивостоке открылся Восточный институт, где наряду с преподаванием основных языков народов Дальнего Востока — японского, корейского, монгольского и китайского — ставилась также задача подготовки научных кадров, воспитания у студентов способности оценивать страну изучаемого языка в разных аспектах: ее экономику, политическую историю, особенности культурного развития. Наиболее интересные студенческие работы получали возможность публикации в журнале «Известия Восточного института»2. В числе учащихся первого набора оказался и Павел Васкевич. В наши дни, очевидно, уже не удастся достоверно установить, когда, как и почему у Васкевича впервые возник интерес к Востоку и в частности к Японии; было ли это продиктовано сугубо карьерными соображениями, или же сыграла свою роль определенная доля романтики, влиянию которой так или иначе подвержено все, касающееся этой страны. Думается все же, что будучи ко времени начала обучения в институте
уже вполне сложившимся человеком (Васкевичу исполнилось 23 года), решение свое Павел Юрьевич принимал, хорошо обдумав. Вряд ли, однако, он думал в ту пору, оценивая возможные перспективы сделанного им выбора, куда поведут его дороги, начинавшиеся в учебных классах, с какими людьми сведет судьба; и уж конечно, едва ли он мог вообразить тогда, что именно Японии суждено будет стать последним пристанищем в его долгой и богатой событиями жизни.
В 1902 г. на третьем курсе Восточного института обучалось 15 человек. Среди них на японском отделении числилось трое (при одном слушателе), на китайском — четверо (при одном слушателе), на монгольском — трое, и на самом многочисленном в то время корейском — пятеро человек (при двух слушателях). Как правило, слушателями института являлись офицеры, направляемые армейским командованием для обучения восточным языкам, хотя также были и «обычные» гражданские вольнослушатели. Кроме того, один из студентов первого набора японского отделения находился в это время на стажировке в городе Хакодате, и двое студентов второго курса — в Токио и Сидзуока (отправка студентов на практику в страну изучаемого языка существовала уже на самых ранних курсах).
Летом того же года учащийся третьего курса японского отделения Павел Васкевич совершает свою первую длительную поездку по Японии, причем по ее далеко не самой изученной в то время части — району Хокурику, занимающему северо-запад страны на побережье Японского моря3. 19 мая 1902 г. он выехал из города Цуруга (префектура Фукуи) и первого сентября уже был в порту Ниигата, проехав таким образом через четыре западных японских префектуры и затратив в общей сложности на все путешествие около трех с половиной месяцев. Со свойственной ему дотошностью и обстоятельностью Васкевич старался посетить по дороге все сколько-нибудь достопримечательные места, причем в отличие от обычных туристов его интересовали муниципальные органы, биржи, торгово-промышленные палаты, банки, мэрии городов, управления морской полиции и т. д. За время путешествия он изучил города Фукуи, Микуни, Комацу, Канадзава, Фусики, Такаока, Тояма, а также ряд деревень, лежащих между ними. В опубликованном им отчете Васкевич дал специальные описания западных японских портов Нанао и Наоэцу, а также подробные характеристики всех четырех префектур (Фукуи, Исикава, Тояма, Ниигата), через которые пролегал его маршрут.
Результатом этой поездки (которую ректор Восточного института
А.М.Позднеев в письме к Г.А.Плансону4 от 30 апреля 1903 г., назвал «прекрасной», имея в виду ее насыщенность, а также собранный в итоге интересный материал) стала большая обобщающая работа, опубликованная в «Известиях Восточного института» и позднее снова вышедшая во Владивостоке отдельным изданием5.
Тогда, в начале века, литература о Японии, в особенности на русском языке, была еще не столь многочисленна, а подлинно науч-
ных работ и вовсе было наперечет. Так что вполне понятно, отчего студенческая работа Васкевича, которую отличала не только глубина научного анализа, но и представленный богатый фактический материал, карты, схемы, была так хорошо принята читателями.
Интересно, что Павел Васкевич, уже ко времени своей первой поездки в Японию знавший язык этой страны в объеме, достаточном для сравнительно свободного общения, в публикуемых им работах старался использовать японскую терминологическую лексику в ее исходном «японском» звучании (так, например, говоря о ценах, он писал название японских денежных единиц как «эн», «сэн» в отличие от более распространенных «русифицированных» вариантов «иена», «сен») и при этом избегал склонять эти слова по правилам русской грамматики.
Здесь нельзя не упомянуть и о другой научной работе Васкеви-ча, написанной им годом позже и ставшей теперь, спустя почти столетие, ценнейшим источником для изучения истории Дальнего Востока России — «Очерк быта японцев в Приамурском крае», также выходившей впоследствии отдельным изданием. Здесь Васкевич впервые в России обращается к проблеме иностранной колонизации российского Приморья, делая попытку изучить явление образования японской диаспоры, отдельно описывая историю вопроса, специализацию поселенцев по отраслям занятости, органы их самоуправления, динамику роста численности японцев в разных населенных пунктах Приморья, и т. д. Для проведения столь значительного исследования требовалась не только языковая, но и методологическая подготовка и большой объем черновой работы: опрашивание респондентов, тщательное изучение статистических материалов, работа с документами и многое другое. Нельзя не признать, сколь своевременны и необходимы были подобные исследования для молодой российской администрации в новых районах, освоение которых лишь начиналось. Этим объясняется тот интерес, который вызвала к себе данная работа сразу после ее опубликования, а также специальное переиздание.
Следует обратить особое внимание на дату, поставленную автором на последней странице рукописи, — 24 января 1904 г. Этот день поставил точку в мирном заселении японскими колонистами Дальнего Востока и в мирном развитии карьеры П.Ю.Васкевича. В этот день Япония разорвала дипломатические отношения с Россией и японский военный флот вышел в Желтое море с боевым заданием — началась русско-японская война, первая война XX в.
Ход событий русско-японской войны достаточно хорошо описан в специальной исторической, а также художественной литературе, появившейся за прошедшие с тех пор девять с лишним десятилетий, чтобы делать здесь еше одну попытку. Как известно, Россия начала терпеть поражения с первых дней после начала военных действий; после одиннадцатимесячного сопротивления, в декабре 1904 г., была сдана крепость Порт-Артур, а еще через полгода последовала Цусимс-
Первый ряд: слева крайний Д.И.Абрикосов, справа второй П.Ю.Васкевич Второй ряд: слева третий В.Н.Крупенский, слева крайний В. А. Скородумов,
кая катастрофа, похоронившая русский флот. Таким образом, Япония одержала победу в своей второй войне менее чем за десять лет6.
23 августа 1905 г. в Портсмуте (США) был подписан мирный договор, надолго положивший конец «российским авантюрам» на Дальнем Востоке и официально закрепивший итоги проигранной войны с Японией. Причины поражения России, казавшейся до начала войны ее соседям несокрушимым колоссом, все авторы сводят к одному короткому, но вполне отражающему существовавшую на тот момент ситуацию определению— тотальная неготовность.
Неготовность русской администрации вообще и Маньчжурской армии в частности; незнание истории, культуры стран Дальнего Востока в полной мере проявилось в комплексе неудач внешней политики России в данном регионе начиная с середины XIX в., и в особенности в начале XX в. Впрочем, как писал об этом в своем капитальном труде «Япония и Россия» (он вышел уже после революции, в 1918 г. в Токио) С.И.Новаковский, политика России на Дальнем Востоке изначально была «несистематична, неясна, неустойчива» и к тому же полностью зависела «от конкретного государственного деятеля», т.е. правившего на тот момент императора7.
Достаточно, например, сказать, что в 1869 г. в главном японском порту Иокогама, через который шел основной объем внешнеторговых операций страны и где находилось самое многочисленное в Японии поселение иностранцев, не было российского консульства
или временного консульского пункта, ни одного торгового представительства какой-либо российской компании. А в молодом городе Кобе, открывшемся для внешних сношений в январе 1868 г., где уже в 1870 г. существовали английское, американское, французское, голландское и даже прусское консульства, равное им по рангу дипломатическое представительство России появилось только спустя более чем десятилетие.
При таком положении дел особенно остро стояла проблема обеспечения местных органов власти квалифицированными кадрами, владеющими иностранными языками. В опубликованном обстоятельном докладе — отчете о деятельности разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем русской армии в Маньчжурии, написанном генерал-майором Генерального штаба В.А.Орановским и посвященном разбору причин поражения в русско-японской войне, особо отмечена проблема, связанная с нехваткой профессионально подготовленных переводчиков, владеющих японским языком. Здесь же делается вывод о необходимости срочной доукомплектации, прежде всего армии, а также местных административных органов и государственных организаций людьми, знающими японский, китайский, корейский языки. При этом исключительно высоко оценивались знания выпускников Восточного института, оказавшихся в армии, ибо, как указывал генерал Орановский: «Строго говоря, слушатели последнего — офицеры и студенты — были единственные надежные и интеллигентные переводчики»8. Генерал Ора-новский был знаком с ситуацией не понаслышке — одним из его личных переводчиков в ходе переговоров с руководителем японской разведки, генерал-майором Я.Фукусима, проходивших летом 1905 г., был не кто иной, как выпускник первого набора Восточного института Павел Юрьевич Васкевич.
Автор не располагает подробными материалами о деятельности Васкевича во время его службы в управлении генерал-квартирмей-стерской части, о его роли в ходе военных действий и т.д., но по имеющимся фотографиям, где запечатлены моменты переговоров российского и японского командования, а также отдельные эпизоды, снятые в перерывах между боями, можно судить, что как переводчик он принимал участие в переговорах самого высокого уровня; это одновременно косвенно подтверждает степень квалификации языковой подготовки Васкевича.
Сохранились снимки, запечатлевшие П.Ю.Васкевича в компании с генералами В.А.Орановским и Я.Фукусима, главнокомандующим русскими войсками в Маньчжурии А.Н.Куропаткиным и сменившим его позднее Н.П.Линевичем, представителями японского командования9; эпизоды ведения ими переговоров во время перемирия после Мукденского сражения (1905 г.) и в Чженцзятуне; кадры, снятые в перерывах между боями, и т.д. На одном из снимков Васкевич снят со своим сослуживцем, коллегой-«восточником» (т.е. выпускником
П.Ю. Васкевич в период учебы в Восточном Институте (крайний слева в первом ряду)
Восточного института), капитаном В.В.Блонским10, известным ныне как один из организаторов подготовки тыла армии в отношении разведки и работы с агентурой в тылу противника. Фотографии позволяют судить и о степени удовлетворения начальства службой Васкеви-ча-переводчика; на некоторых снимках его грудь украшают награды, полученные на войне.
Заключение мира ознаменовало собой начало нового этапа службы Павла Юрьевича, причем на этот раз в качестве сотрудника дипломатических миссий России в Азии. География деятельности Васке-вича-дипломата охватывает практически все страны Дальнего Востока. В его послужном списке — работа в Японии, Корее, Китае, Маньчжурии; местом его первой командировки стал Сеул.
Здесь хотелось бы отметить одну интересную особенность решения кадровых вопросов, практиковавшуюся в те времена в российском МИДе, когда дело касалось восточных стран. Специфика политической истории данного региона, сходство между собой культур и традиций народов, его населяющих, при общем существенном отличии их от народов Запада, языковые проблемы, трудности подготовки новых специалистов «с нуля» и постоянная нехватка времени, необходимого для такой подготовки, все это приводило к тому, что, просматривая списки сотрудников, служивших в разное время в российских посольствах и консульствах на территории Японии, Кореи и Китая, мы, как правило, встречаем повторение в них практически одних и тех же имен и фамилий, разумеется, отмечая при этом
смену дипломатического ранга и страны пребывания. Начиная службу в одном из дипломатических представительств, как правило, в качестве стажера-переводчика, сотрудник постепенно рос в чинах, переводясь из одной страны в другую, и в результате с течением времени превращался в разносторонне подготовленного дипломата с огромным опытом практической работы и обширными реальными познаниями относительно всех основных стран Дальневосточного региона. Так, по данным американского исследователя Дж.А.Ленсе-на, почти две трети всех сотрудников дипломатических миссий царской России в Восточной Азии с общим стажем работы в странах Дальнего Востока свыше десяти лет имели специальную языковую подготовку и опыт работы переводчика, а около половины сотрудников, начинавших как переводчики, прослужив 10 и более лет, сумели подняться до постов консула или вице-консула11. Примерами могут служить такие видные дипломаты, как Е.К.Бюцов, бывший последовательно консулом в Тяньцзине (Китай), генеральным консулом в Хакодате (Япония) и послом в Пекине (Китай); В.Н.Крупенский, сначала первый секретарь посольства в Пекине, а позднее — посол в Китае и Японии, будущий непосредственный начальник Васкевича (в 1916— 1921 гг.); А.Н.Шпейер, работавший в Токио (первый секретарь посольства), Сеуле (консул) и Пекине (посол) и др.
В 1907—1909 гг. Васкевич состоит при Генеральном консульстве России в Сеуле (Корея) в качестве «языкового практиканта». Это означало должность переводчика, на которую обычно на первых порах попадали все специалисты по восточным языкам, зачисляемые в штат дипломатического ведомства. Здесь его начальником оказался упомянутый выше Г.А.Плансон, получивший назначение на должность Генерального консула России в 1906 г. (занимал до 1908 г.). Корея на деле все более и более попадала в зависимость от Японии, что в итоге и было закреплено Актом об установлении протектората Японской империи над Кореей в 1910 г. (по сути, эта аннексия лишь завершила процесс постепенного закабаления Кореи Японией, начатый еще в конце прошлого века). Штат российского представительства был в связи с этим значительно сокращен, само оно было понижено в ранге до консульства. В этих условиях Васкевич через некоторое время переводится в посольство России в Токио (Япония), где и служит в течение шести лет (с марта 1911 по июль 1917 г.) в должности драгомана, т.е. советника-переводчика при посольстве.
Надо отметить, что это не было его первым появлением в посольстве, т. к. за два года до нового назначения Васкевич уже в течение нескольких месяцев (в 1909 г.) работал переводчиком в Токио, временно заменяя бывшего в те годы штатным драгоманом Артура Карловича Вильма (будущего генерального консула России в Иокогаме в 1915—1925 гг.). К этому периоду относится знакомств'о Павла Юрьевича с Дмитрием Ивановичем Абрикосовым, прибывшим в начале 1916 г. на должность первого секретаря посольства (автор не располагает подробными данными о взаимоотношениях между ними
Слева главнокомандующий, генерал Н.П.Линевич, рядом А.Н.Куропаткин
во время работы в Токио, но нет сомнений, что они были скорее всего теплыми и, возможно, даже дружескими; этим отчасти можно объяснить то предложение о помощи, которая была оказана Абрикосову Васкевичем позднее, во время второй мировой войны). Тогда же в Токио Васкевич познакомился со многими другими сотрудниками российской миссии, с которыми встречался в Китае и Японии уже в годы эмиграции. Здесь же он получил вместе с другими коллегами известие о происшедшей в России революции.
Первые месяцы после Февральской революции 1917 г. российские дипломатические миссии в странах Азии продолжали работать в прежнем режиме, чему в немалой степени способствовала финансовая независимость посольств от революционного Петрограда, т. к. все это время через отделения Русско-китайского банка продолжали поступать суммы денежных компенсаций за ущерб, понесенный в ходе «боксерского восстания» 1898—1901 гг.12 которые китайское правительство, согласно заключенным после подавления восстания в 1901 г. соглашениям, выплачивало западным державам. Более того, располагая весьма значительными средствами, посольство в Токио в течение некоторого времени даже предпринимало ряд попыток финансировать те или иные акции, направленные против установления советской власти в Сибири и Приморье13.
В августе 1917 г., в дни, когда в Петрограде была в самом разгаре борьба за власть «двух К» — А.Ф.Керенского и генерала Л.Г.Кор-нилова — Васкевич получает назначение консулом России в город
Дайрен (бывший русский город Дальний), где он проработал семь с половиной лет сначала в должности консула, а затем — генерального консула вплоть до официального закрытия им консульства в 1925 г. в связи с признанием Японией (под чьим контролем тогда находились Дайрен и Порт-Артур) советского правительства в России.
После прекращения деятельности на территории Японии и подвластных ей районов Китая официальных представительств бывшей Российской империи Васкевич, оказавшись в вынужденной отставке, купил недалеко от Дайрена, в местечке Инченцзы, участок земли и стал фермером. Будучи от природы в какой-то степени фаталистом, Васкевич считал, что перемены в жизни человека — явление неизбежное и к этому надо быть постоянно готовым, чтобы неожиданный поворот событий не застал человека врасплох. Эту готовность к внезапной смене условий Васкевич демонстрировал на протяжении всей своей жизни; возможно, что именно поэтому повседневная рутина так причудливо переплеталась у него с приключениями, достойными романа. Кроме того, долгие годы жизни, проведенные на Востоке, особенности службы Дипломата приучили его сохранять внешнее спокойствие, скрывая истинные чувства. Так, он без видимых внешних сожалений расстался с дипломатическим мундиром и с головой ушел в новое занятие.
Жизнь людей в эмиграции, отрыв их от родины и отсутствие реальных надежд на скорое возвращение обусловили особую роль православной церкви как некоего объединяющего центра, сплачивающего людей, оказавшихся на чужбине. Эмигранты повсюду стремились к созданию церквей и храмов, насколько позволяли им это материальные возможности и политика местных властей. Не был исключением и Дайрен. В списках православных прихожан, вносивших в приходскую кассу посильные суммы на строительство и последующее обновление храмов, регулярно встречается и имя П.Ю.Васкеви-ча. Причем, судя по имеющимся у автора данным, Васкевич являлся одним из самых щедрых жертвователей (в ведомостях против его имени значится иногда 3, иногда 5 иен, тогда как основная масса пожертвований находилась в пределах 0,5—2,5 иен). Больше, чем он, передавал церкви только небезызвестный генерал-лейтенант (он же — казачий атаман) Г.М.Семенов (1890—1946). Здесь следует пояснить, что финансовые возможности у Семенова, состоявшего на фактическом содержании японской администрации в Маньчжурии, были несравнимо шире, чем у отставного консула Васкевича.
Постепенно режим в Маньчжурии начал ужесточаться, а после ввода японских войск и провозглашения государства Маньчжоу-Го жизнь в Дайрене стала все больше и больше напоминать военный лагерь. В это тревожное время Васкевич начал подумывать о варианте переселения в какое-нибудь другое, более спокойное и безопасное место. Кто-то — установить автора этой идеи сейчас уже не представляется возможным — рассказал ему о перспективе «обретения рая» на далеких островах Тихого океана. С этого началась одна из
Во время русско-японской войны. Слева П.Ю.Васкевич, рядом капитан В.В.Блонский
самых романтических, хотя и коротких, страниц его жизни — «поиски рая на Таити». Может показаться странным, что человек уже далеко не молодой, каким был в то время Васкевич, мог поддаться юношеской идее — отправиться искать покой в Полинезии, но нельзя забывать, что дело происходило в середине 30-х годов. Это была эпоха, когда большинство эмигрантов стали наконец свыкаться с мыслью о необходимости примириться с действительностью, с очевидной невозможностью вернуться в ближайшее время в Россию.
В условиях, когда в Европе и Азии все отчетливее становилось ощущение надвигающейся военной опасности, многие начинали думать о попытке найти приют и спасение в далеких затерянных уголках мира. Так примерно тогда же, рассуждал в вышедшей в Париже в 1932 г. книге воспоминаний двоюродный брат последнего российского царя, великий князь Александр Михайлович (один из немногих Романовых, чудом избежавших гибели), когда он писал о своих личных настроениях и ощущениях тех лет, одновременно отражая этим общую смуту, царившую в умах эмиграции: «...мне кажется, что далекий остров где-нибудь на Тихом океане был бы самым подходящим местом для человека, жизнь которого была исковеркана колесами истории»14. Вряд ли Павел Юрьевич успел прочесть эти строки на момент принятия им решения о поездке; скорее всего, это простое совпадение, которое лишь подчеркивает сходство тревог и надежд, мыслей и чувств, обуревавших в те годы эмигрантов, нашедших себе временный приют в разных странах и на разных континентах.
После некоторого размышления Васкевич продал свой дом и сад с молочной фермой под Дайреном и, собрав имевшиеся деньги, отправился через Японию навстречу новой жизни15 Будучи проездом в Кобе, где он ожидал ближайшее рейсовое судно, следующее до островов Французской Полинезии, Васкевич встретился с жившими там русскими и среди них — с японской семьей своего покойного товарища, бывшего консула России в Кобе и Нагасаки В.А.Скороду-мова (1880—1932). С ними он поделился своими планами жизни «аля Гоген». Знакомые советовали ему остаться в Кобе, где была большая русская колония эмигрантов, многие из которых знали Васкеви-ча по жизни в Дайрене16. Окрестности Кобе — на тот момент самого «европеизированного» города Японии — настолько пленили романтическую натуру Павла Юрьевича, что он до отъезда приобрел здесь участок земли «на всякий случай», рассчитывая при этом если не жить здесь со временем самому, то когда-нибудь выгодно продать его, и продолжил свое путешествие; впрочем, оно завершилось довольно скоро и с весьма неожиданным финалом.
«Рай на острове» на поверку оказался больше похожим на адское место, в чем Васкевич сразу же убедился, сойдя с корабля на берег острова. В годы действия в США антиалкогольного законодательства (Era of Prohibition, 191(3—1933), ограничивающего потребление и продажу населению спиртных напитков, Таити превратился в место, куда состоятельные американцы приезжали развлечься среди обилия дешевых французских вин и нетребовательных аборигенок. Как рассказывал впоследствии сам Васкевич, он сразу же понял, что только немедленный отъезд может спасти его от скорого превращения в законченного алкоголика, обремененного к тому же гаремом. На его счастье, на судне, которым он прибыл на остров, случился мятеж, вследствие чего оно задержалось в порту на несколько лишних дней, и после подавления мятежа Васкевич смог отправиться обратно в Японию на том же корабле.
Вернувшись в Кобе, Васкевич решил ограничить этим свои поиски «тихого места» и занялся обустройством уже имевшегося у него земельного участка, выстроил дом, а на оставшейся земле развел огород и вновь зажил размеренной сельской жизнью. Будучи человеком весьма своеобразным, в натуре которого причудливо сочетались романтика мыслей и педантичная регламентированность в быту, Васкевич скоро заслужил себе среди прочих эмигрантов славу «оригинала», что, впрочем, его не особенно беспокоило. Работа на огороде полностью захватила его, и Васкевич неустанно рекомендовал всем знакомым русским следовать его примеру, уверяя всех в необычайной полезности, в том числе и нравственной, физического труда. Будучи убежденным вегетарианцем, Павел Юрьевич посвящал огородным делам все свободное время и мог без устали говорить на различные темы, так или иначе связанные с сельским хозяйством.
Переговоры генералов В.А.Орановского и Я.Фукусима. Переводчик П.Ю.Васкевич (белый рукав отмечен крестиком)
Первое время Павел Юрьевич жил один, но узнав, что находившемуся тогда в Токио Д.И.Абрикосову грозит высылка в лагерь для интернированных иностранцев, расположенный в горной местности Каруидзава, он послал своему коллеге (бывшему в прошлом даже в течение некоторого времени его начальником), приглашение поселиться вместе в его доме, тем самым фактически спасая его от заключения. Абрикосов с благодарностью принял это предложение и вскоре, получив специальное разрешение в полиции (что стало обязательным условием для всех иностранцев после начала войны), он со своим небольшим имуществом переехал в Кобе. Благодаря мемуарам, которые он начал писать еще в Токио незадолго до войны и над которыми продолжал работать вплоть до своей смерти в США в 1951 г., мы имеем теперь достаточно подробное описание их совместной жизни на протяжении всех четырех военных лет17.
Дом Васкевича находился на расстоянии часа ходьбы от Кобе, в пригородном месте Сузурандай («Ландышевое плато», хотя, по саркастическому замечанию Абрикосова, за все время проживания там он ни разу не видел ни одного ландыша). По его же словам, этот дом являлся предметом «жгучей зависти» всех знакомых русских эмигрантов, и главным образом — из-за своих паркетных полов. После переезда Д.И.Абрикосова среди русской колонии даже пошли разговоры, что теперь оба «отставника» должны жениться, и никакие ссыл-
ки на возраст и холостяцкие привычки не могли победить точку зрения большинства соседей, что «паркетный пол в состоянии пересилить колебания» любой невесты.
Скоро, однако, выявились первые противоречия, породившие будущие нередкие конфликты между стариками. Оба они в течение долгих лет были одиноки (Васкевич рано овдовел; Абрикосов никогда не был женат) и каждый привык жить исключительно своими личными интересами и вкусами, которые в большинстве своем мало совпадали с интересами и вкусами напарника. Васкевич, будучи большим поклонником физического труда, продолжал неустанно трудиться на своем огороде, одна мысль о котором раздражала Абрикосова. Убежденный вегетарианец, Павел Юрьевич всем медицинским средствам предпочитал чеснок, считая его универсальным лекарством от любых недомоганий, а «неумеренное» потребление чеснока претило англоману и эстету Абрикосову. Абрикосов обожал классическую музыку, в особенности — Бетховена и Баха, умудряясь возить всюду за собой огромную коллекцию пластинок (их он вывез в Кобе из Токио и позднее забрал с собой в Америку); будучи противником жесткого, навязанного распорядка, он предпочитал свободный, несистематизированный образ жизни. Васкевич же, напротив, отличался педантизмом, приверженностью режиму, стремясь выработать на все случаи жизни некие правила и нормы поведения, которые сам же после скрупулезно старался соблюдать. На почве такого различия характеров между ними на первых порах нередко возникали споры и даже конфликты, особенно в первые месяцы совместного проживания. Постепенно, стремясь преодолеть взаимные разногласия, оба старика (обоим тогда уже было под 70 лет) выработали некий компромиссный вариант ежедневного распорядка, который заключался в четком распределении обязанностей каждого. За Васкевичем был оставлен двор и огород, Абрикосов же взял на себя уборку в комнатах и приготовление пищи (разумеется, и то и другое он делал, по собственному замечанию, в сопровождении любимых Баха и Бетховена).
Н.В.Тар, внучка Ф.Д.Морозова, ныне живущая в Сан-Франциско, так вспоминает об этом времени: «Оба они (Абрикосов и Васкевич. — П.П.) всегда были одеты «с иголочки», в фетровых шляпах, при галстуках. Вещи подчас могли быть не новыми, но всегда все очень аккуратно. Ходили они с тросточками, женщин приветствовали, приподнимая шляпу; несмотря на войну, лишения, оба сохраняли учтивые манеры, например целование руки даме и т.п. Абрикосов носил высокие воротнички, казался при этом немного старомодным; Вас-кевич же предпочитал более современный стиль одежды. Он был ниже Абрикосова ростом и казался старше, хотя они и были ровесники». Из внешности Васкевича Н.В.Тар, которой в описываемое время было около десяти лет, запомнились ярко-голубые глаза и овальное лицо с узким подбородком, похожее на лицо американского киноактера Керка Дугласа16.
б*
В годы войны положение иностранцев в Японии весьма осложнилось. Это коснулось не только граждан «враждебных стран» АБСй (Атепса-БгИат-СЫпа-О^сИ, т.е. Америки, Британии, Китая и Голландии), но постепенно стало затрагивать даже представителей нейтральных государств, к каковым в «качестве лиц без гражданства» были причислены и русские эмигранты19. Так, одним из первых ограничений было введение запрета на свободу передвижения; для удаления от места постоянного жительства более чем на несколько миль (например, для поездки из Кобе в соседний Осака) нужно было получать специальное разрешение в полиции. Все эмигранты должны были регулярно сами являться в полицию для отметки либо принимать непосредственно у себя дома непрошеных «визитеров». Многие рядовые полицейские, сами люди весьма небогатые, любили под видом несения служебных обязанностей заходить по возможности чаще в дома к иностранцам, где они всегда подолгу сидели, пили чай, ели хозяйское угощение и вели бесчисленные, нескончаемые разговоры, всячески оттягивая момент своего ухода. Требовалось особое искусство вести беседу в такой обстановке, чтобы не дать себя спровоцировать на невольную обмолвку, могущую иногда привести в итоге к самым тяжелым последствиям. Обычно, как пишет Абрикосов, эти разговоры брал на себя Васкевич, чье знание языка и японских обычаев было несравненно лучше, чем у его товарища. Неожиданно пригодился и огород —очень часто, чтобы поскорее выпроводить незваного гостя, ему вручались «в подарок» морковь или пучок лука, и тогда следующие несколько дней проходили спокойно. Хуже было, когда полицейские приходили группами; тут уже одним подарком отделаться было невозможно (а иногда было попросту нечего дать), и тогда Васкевич, искусно уходя от разговоров на политические темы, переводил беседу на сбой огород, способы ухаживания за ним, о чем он мог говорить часами.
Но однажды и эта спасительная тема не помогла. Пришедшие с обыском (возможно, это случилось по чьему-то доносу) полицейские обнаружили, что имевшийся у Васкевича радиоприемник приспособлен для приема коротких волн, что было строжайше запрещено. Несмотря на то, что радио уже давно не работало на коротких волнах, а сам приемник был сломан, подозрения полицейских возросли, и они начали тщательно обшаривать дом. В ходе обыска они нашли географическую карту, показавшуюся им вдруг чрезвычайно подозрительной, т.к. на ней Япония была соединена с Германией линией, пересекающей также территорию СССР в районе Памира и Средней Азии. Вообразив, что перед ними лежит некий секретный стратегический план, полицейские забрали с собой и карту, и хозяина в отделение для дачи показаний. Васкевич категорически все отрицал. По его версии, в японских газетах, которые он, хорошо зная японский язык, регулярно читал, были опубликованы планы после победы в войне соединить Токио с Берлином прямой трассой через Азию, и якобы он, Васкевич, «мечтал быть первым путешественником, который мог
бы проехать этим маршрутом». Его объяснения мало помогли. Абрикосов так писал об этом: «Я никогда не видел своего друга таким испуганным. Уходя, он не думал, что сможет вернуться назад». Продержав арестованного несколько часов в участке, после долгих допросов его, наконец, отпустили домой. Стараясь запутать и одновременно запугать старика, его обвиняли во всех смертных грехах, вплоть до «государственной измены», хотя Васкевич не являлся подданным Японской империи и, следовательно, формально этому государству изменить не мог.
Как только немного улеглась тревога, вызванная картой «путешествия через Евразию», перед ними встала другая проблема: Япония начала все чаще подвергаться угрозе воздушных налетов, местное население было мобилизовано на проведение учений по отражению воздушной атаки, и всем домовладельцам было предписано подготовить к указанным срокам индивидуальные бомбоубежища. Тут уже невыполнение приказа могло грозить самыми суровыми последствиями. К счастью, Васкевич, который достаточно долго прожил на Востоке и хорошо знал японскую психологию, понимал, что в ситуации, когда никто толком не знал, как должно выглядеть бомбоубежище, важен сам факт исполнения приказа. Ему, «никогда не испытывавшему недостатка в идеях»20(по словам Д.И.Абрикосова. — П.П.), пришла мысль и тут использовать огород. Комиссии, пришедшей для проверки, был продемонстрирован ...погреб для хранения навоза, который был тут же одобрен официально как внешне вполне достойное средство защиты от американских авиабомб.
Война шла к концу, и факт поражения Японии становился все очевиднее. Жизнь иностранцев, еще остававшихся на свободе и среди них русских эмигрантов, как и местного населения, с каждым днем ухудшалась: сокращались рационы продуктов, выдаваемых по карточкам, ожесточеннее становились споры и ссоры в очередях. Абрикосов в своих мемуарах отмечает как печальный курьез пример того, как японцы, обычно столь терпеливые и внешне бесстрастные, вдруг начинали ругать иностранцев по поводу и без повода, например, упрекая их за то, что будучи крупнее японцев они занимали вдвое больше места в общественном транспорте.
Участились налеты американской авиации, ставшие особенно разрушительными весной 1945 г. Так, однажды во время бомбежки рядом с Васкевичем, бывшим в то время на веранде своего дома, раздался щелчок, и на пол упала пуля от крупнокалиберного пулемета, лишь чудом не задевшая его. Пулю Павел Юрьевич сохранил и впоследствии часто показывал знакомым. После нескольких налетов, уничтоживших ряд жилых кварталов Кобе, многие эмигранты остались без домов. Среди этих пострадавших была и семья старых знакомых Абрикосова, проживших уже много лет в Японии, супружеская чета по фамилии Бок. Тогда Васкевич по просьбе товарища, разрешил им поселиться у себя. Так домик в Сузурандае пополнился еще двумя жильцами, однако ненадолго: госпожа Бок, заболев, вскоре сконча-
лась, ее муж через некоторое время переселился в Токио, а по окончании войны покинул Японию и уехал в Европу.
После подписания капитуляции Японии 2 сентября 1945 г. Д.И.Аб-рикосов также начал готовиться к отъезду из страны. Наличие старых связей в дипломатических кругах западных держав, а также личная помощь, оказанная другом покойного президента Ф.Рузвельта Джозефом Грю, бывшим до второй мировой войны послом США в Японии (1932—1942 гг.), с которым Абрикосов часто общался в годы жизни их в Токио, — все это облегчило ему получение долгожданной американской визы, и в ноябре 1946 г. П.Ю.Васкевич в последний раз обнял своего навсегда уезжавшего товарища, с которым он вместе пережил трудные годы.
Васкевич прожил в Кобе еще двенадцать лет, по-прежнему ежедневно работая на огороде21 и по воскресеньям встречаясь за чашкой чая у так полюбившегося ему семейства Морозовых. Он дарил детям Морозова книги по садоводству, вспоминал о своем участии и работе переводчика в русско-японской войне, обсуждал с ними последние политические новости. По словам В.Ф.Морозова, Васкевич отрицательно отнесся к оккупации Советским Союзом Курильских островов, считая эту акцию нелегитимной, нарушающей прежние договоры между Японией и Россией. Видимо, в данном вопросе дипломат взял в Васкевиче верх над ура-патриотом (впрочем, не исключено, что здесь сыграло роль и его общее неприятие советского режима). В последние годы жизни Павел Юрьевич, случалось, испытывал материальные затруднения. На выручку, как правило, приходил все тот же Морозов, хотя, бывало, его и раздражало «неумение» Васке-вича бережливо тратить деньги (прагматизм и рациональное начало так и не сумели взять окончательный верх в натуре Павла Юрьевича)22. Тогда его выручал сын старика Морозова Валентин Федорович, после войны возглавивший в Кобе семейное дело по производству шоколада. В отличие от отца он воспринимал ситуацию гораздо спокойнее, как само собой разумеющееся, ибо по его словам, Васкевич сам уже почти ничего не имел и жил один — к кому же он мог еще обратиться!
П.Ю.Васкевич завещал кремировать себя после смерти, что вызвало неожиданное противодействие со стороны священника православной церкви в Кобе отца Михаила (Гордиенко). Однако поддержка была получена на более «высоком уровне»: владыка Ириней позволил кремировать тело после отпевания. Хлопоты по устройству похорон взял на себя В.Ф.Морозов. Место для могилы было выбрано им неподалеку от покоящихся там же В.А.Скородумова, Н.П.Матвеева и других русских эмигрантов.
Как вспоминал об этом позднее сам Валентин Федорович Морозов, период середины — конца 50-х гг. был для эмигрантов не самым спокойным временем: при поддержке российского посольства в Японии активизировалась кампания за возврат в СССР еще остававшихся эмигрантов, вокруг похорон «крутились какие-то посторонние люди»,
частью из числа лиц, сотрудничавших с советскими органами. Так, в хлопотах канул неизвестно куда чемоданчик, в котором Васкевич хранил ордена и медали, полученные им за годы службы, другие памятные знаки и среди них та самая пуля, выпущенная американским летчиком во время одного из воздушных налетов весной 1945 г.23
Автор не располагает подробными сведениями о семейной жизни П.Ю.Васкевича. Известно лишь, что он был женат, имел дочь по имени Тамара, но и жена, и дочь умерли еще в Китае, до его переезда в Японию. Повторно он не женился и до конца своих дней оставался одиноким. В Шанхае у Павла Юрьевича проживала племянница Ида (Еликонида Николаевна Ткаченко, 1904—1988), дочь его брата Николая. Более близких родственников у него к тому времени не оставалось, и именно ей Васкевич завещал то небольшое имущество, которое имел.
Павел Юрьевич происходил из многодетной семьи, у него были три брата и две сестры, все сыновья Васкевичей стали офицерами. После начала первой мировой войны брат Павла Николай Юрьевич Васкевич ушел на фронт, а сврю дочь Иду он незадолго до этого отправил с теткой (своей родной сестрой) Ольгой Юрьевной в Маньчжурию, считавшуюся тогда сравнительно безопасным местом. Спустя некоторое время Ольга Юрьевна умерла, и уже бывшая тогда взрослой Еликонида, оставшись одна, поселилась в Шанхае. В Китае она вышла замуж за известного в эмигрантской колонии доктора по фамилии Ткаченко, родила сына Володю, но вскоре овдовела. После войны семья была разлучена, и сын Владимир, которому было тогда около 20 лет, оказался в Советском Союзе. Она же сама некоторое время продолжала жить в Шанхае, работая бухгалтером в одной из местных компаний, но по мере разрастания китайской революции ей хотелось покинуть стремительно «краснеющий» Китай, и вместе с другими русскими эмигрантами она сумела выехать на остров Туба-бао (Филиппинский архипелаг), где беженцы из числа так называемых «перемещенных лиц» ожидали решения своих судеб от Международного Красного Креста, с последующим получением при его поддержке желанных американских и австралийских въездных виз. Пробыв там около двух лет и получив долгожданное разрешение на переезд в США, Еликонида Николаевна по пути в Америку заехала в Японию, в Кобе, где она оформила необходимые документы по наследованию имущества П.Ю.Васкевича. Последние годы жизни после отъезда в Америку Д.И.Абрикосова Васкевич, которому тогда перевалило далеко за семьдесят лет, держал прислугу — пожилую японку, немного говорящую по-русски, которую он звал «Сэми» (по-японски— «цикада»). С ней-то и разделила Еликонида Николаевна полученное наследство, отблагодарив таким образом за помощь по уходу за покойным дядей. Оформив вступление в наследство и прочие формальности, она уехала в Америку, где вторично вышла замуж (ей было к тому времени около шестидесяти лет) и окончательно поселилась в Сан-Франциско, постепенно расплачиваясь с семьей Моро-
зовых за долги покойного Павла Юрьевича. Несколько лет назад она умерла. Не лишним было бы здесь упомянуть, что вторым мужем Е.Н.Ткаченко (они познакомились в лагере для «перемещенных лиц» на о-ве Тубабао) был Алексей Александрович Карамзин, внучатый племянник Николая Михайловича Карамзина, «последнего русского летописца» (по выражению историка и писателя Н.Я.Эйдельмана), который любезно согласился познакомить автора данной статьи с некоторыми подробностями жизни П.Ю.Васкевича.
Автор выражает глубокую и искреннюю признательность русским эмигрантам В.Ф.Морозову и О.С. Морозовой, З.И.Сакураги,
В.Е.Малининой (все в Японии); Н.В.Тар, И.В.Варне, А.А.Карамзину (все в США); японским ученым Е.Накамура, К. Сава да, Т.Сакон, С.Хи-яма, В.Фудзимото и другим лицам, благодаря бескорыстной и неоценимой помощи которых был собран материал для данной статьи.
ЛИТЕРАТУРА На русском языке
Балакшин П.П. Финал в Китае. Сан-Франциско: Сириус, 1958.
Библиография Японии. В 3-х т. Токио: Наука (репринт), 1979, 1987.
Буяков A.M. Восточники на фронтах русско-японской войны 1904—1905 гг.// Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1995. С. 18—24. Он же. Подготовка офицеров в Восточном институте//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1994. С. 90—108.
Васкевич П. Очерки быта японцев в Приамурском крае. Верхнеудинск, 1905.
Васкевич П. Материалы к изучению быта японцев в Приамурском крае//Вест. финансов, промышленности и торговли. СПб, 1905. №39.
Васкевич П. Дневник поездки в Японию от порта Цуруга до порта Ниигата. С приложением таблицы японских мер, алфавитных указателей имен географических, предметных и собственных и 8 карт и планов. Владивосток, 1904.
Васкевич П. К вопросу о современном состоянии Кореи. (Заметки). Владивосток, 1906 // Отдельный оттиск из журнала Изв. Вост. ин-та. 1905—1906 акад. год. Т.15. Вып.2.
Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. М., 1991.
Витте СЮ. Избранные воспоминания. М., 1991.
Григорцевич С.С. Дальневосточная политика империалистических держав
в 1907—1917 гг. Томск, 1965.
Иванов М.И. Япония в годы войны: Записки очевидца. М., 1978.
Иванова Г.Д. Русские в Японии XIX — начала XX века. М., 1992.
Игнатьев А.В. Внешняя политика России в 1905—1907 гг. М., 1986.
Интервью автора с В.Ф. и О.С. Морозовыми, Н.В.Тар, З.И.Сакураги и другими эмигрантами.
История США. М., 1985. Т.З.
Крымов В. Богомолы в коробочке. Берлин, 1921.
Моргун З.Ф. Японская диаспора во Владивостоке (Страницы истории).//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1996. С.90—108.
Морозов Ф.Д. На память потомству. Б.м.б.г.
Наумов В.М. Мои воспоминания. Сан-Франциско, 1975.
Новаковский СИ. Япония и Россия. Токио, 1918.
Кудреватых Л. Японские записи// Огонек. 1957 г. №50. С.24—27.
Позднеев Д. Япония: Страна, население, история, политика. М., 1925.
Подалко П.Э. Д.И.Абрикосов— Штрихи к портрету//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1998. С.171—187.
Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции, 1919—1939. М., 1994.
Российская эмиграция в Маньчжурии: военно-политическая деятельность (1920— 1945): Сб. док. Южно-Сахалинск, 1994.
Россия и Япония на заре XX столетия. М., 1994.
Серов В.М. Восточный институт (1899—1909 гг.)//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1994. №1. С. 14—36.
Симонов К.М. Япония-46. М., 1977.
Стефан Д. Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции 1925—1945. М., 1992. Тайны русско-японской войны. М., 1993.
Ухтомский Э.Э. Путешествие государя императора Николая Второго на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г. СПб.; Лейпциг: Изд.Ф.А.Брокгауз, 1896.
Хияма С, Моргун З.Ф. Жизнь Н.Матвеева в эмиграции в Японии//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1998. С.213—231.
Хохлов А.Н. А.М.Позднеев — основатель Восточного института во Владивосто-ке//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1994. №1. С.37—47.
Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М., 1981.
Шрейдер Д. И. Япония и японцы: Путевые очерки современной Японии. СПб., 1895. На японском языке Асахи Симлун, 14.03.1990.
Беате Сирота Гордон. 1945 нэн-но Курисумасу. Токио, 1997.
Дзицуроку: Носака Сандзо, Мардж, 1997.
Материалы по истории города Кобе. Издание мэрии Кобе, 1962,1965, 1971. Экономисуто. 1982. №5. 5 окт. Ириэ М. Бабушка-но хосэки. Коданся, 1987.
Кавамата К. Космополитан моногатари. Киодоинсацу, 1990. Наймусио кэйхокиокухэн. Гайдзикэйсацу гайкио. Т. 2,3. Рюкэйсиоса, 1980. Савада Кадзухико. Материалы к исследованию проблем истории японо-российских отношений в период конца эпохи сегуната и начала эпохи Мейдзи. Ун-т Сайтама, 1997. Этюды по исследованию России. Добункан. Токио, 1916.
На английском языке
Абрикосов Д.И. Воспоминания: (Рукопись). Ч.1,2. Б. Ун-та Колумбия, США. Англ. яз.
Deacon R. Kempeitai: A History of the Japanese Secret Service. NY, 1985. lenaga S. The Pacific War. NY: Random House, 1978.
Glenny M., Stone, N. The Other Russia (the experience of exile). NY, 1991.
Grew J. С Ten years in Japan. NY, 1944.
Havens, Thomas R.H. Valley of Darkness-The Japanese People and World War Two. NY, 1978.
Lensen G. A. Revelations of a Russian Diplomat. (The memoirs of Dmitrii I. Abrikossow). Seattle: University of Washington Press, 1964.
Lensen G. A. Russian Diplomatic and Consular Officials in East Asia. Tokyo: Sophia University, 1968.
Sladen D. The Jas at Home. London, 1892.
Williams H. S. Foreigners in Mikadoland. Tokyo, 1983.
Williams H. S. Tales of Foreign Settlements in Japan. Tokyo, 1958.
Williams H. S. Shades of the Past. Tokyo, 1959.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Иногда встречается другое написание отчества — «Георгиевич», но у автора есть основания считать, что сам Васкевич предпочитал первый вариант
2 Подробнее о возникновении Восточного института см.: Серов В.М. Становление Восточного института (1899— 1909)//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1994. №1. С.14—36; Хохлов А.Н. А.М.Позднеев — Восточного института//Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1994. С.37—47.
3 О поездке Васкевича см.: Савада Кадзухико. Материалы к исследованию проблем истории японо-российских отношений в период конца эпохи сёгуната и начала эпохи Мейдзи. Ун-т Сайтама, 1997. С.149.
4 Плансон Григорий Антонович — заведующий дипломатической службой канцелярии наместника на Дальнем Востоке Е.И.Алексеева; в 1903 г. исполнял обязанности постоянного представителя дипломатической службы России в Пекине (Китай); во время Портсмутской мирной конференции в 1905 г. являлся секретарем российской делегации; в 1906—1908 гг.— генеральным консулом России в Сеуле (Корея).
Е.И.Алексеев (1843—1918) — внебрачный сын императора Александра II, адмирал (с 1903 г.), с 1899 г. — начальник и командующий войсками Квантунской области и морскими силами на Тихом океане, участник подавления «восстания ихэтуаней», наместник императора на Дальнем Востоке (1903—1905), главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке (до начала октября 1904 г.); с 1905 г. — член Государственного совета. Один из непосредственных виновников неудач российской политики на Дальнем Востоке, приведшей к поражению в войне. По характеристике, данной ему в мемуарах С.Ю.Витте, — «мелкий и нечестный торгаш».
5 Основные работы П.Ю.Васкевича, вышедшие до его отъезда в Сеул в 1907 г. см. в списке литературы к данной статье.
6 Первой была японо-китайская война 1894—1895 гг.
7 См.: Новаковский. СИ. Япония и Россия. Токио, 1918. С.148—149.
8 См.: Тайны русско-японской войны. М., 1993. С. 197—200.
9 Орановский Владимир Алоизович — генерал-майор Генерального штаба, генерал-квартирмейстер при главнокомандующем Маньчжурской армии.
Куропаткин Алексей Николаевич (1848—1925) — генерал от инфантерии, генерал-адъютант, военный министр России в канун русско-японской войны (1898— 1904 гг.). С 7 февраля по 13 октября 1904 г. — командующий Маньчжурской армией; с 13 октября 1904 г. по 5 марта 1905 г. — главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке. С 8 марта 1905 г. — командующий 1-й Маньчжурской армией. Позднее
— член Государственного совета, командующий Северным фронтом (1916 г.), генерал-губернатор Туркестана (1916—1917 гг.).
Линевич Николай Петрович (1839—1908) — генерал от инфантерии, генерал-адъютант. С начала русско-японской войны — временно командующий Маньчжурской армией (до прибытия из Петербурга А.Н.Куропаткина). Именно им было возбуждено ходатайство перед наместником на Дальнем Востоке Е.Н.Алексеевым о привлечении в качестве переводчиков восточных языков студентов (с жалованьем 155 руб. в месяц) и слушателей-офицеров Восточного института. С октября 1904 г. — командующий 1-й Маньчжурской армией. С марта 1905 г. — командующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке (после сражения под Мукденом сменил на этом посту А.Н.Куропаткина).
Я.Фукусима — генерал-майор, шеф II разведывательного отдела японского Генерального штаба в годы войны. Генерал Фукусима, непримиримый враг России и русских во время войны, спустя три года, будучи начальником штаба, любезно согласился написать иероглифы в предисловии к японскому переводу книги, А.М.Позднеева «Монголия и монголы», о чем сам автор узнал из письма брата Д.М.Позд-неева, отправленного из Иокогамы в ноябре 1908 г. (см. А.Н.Хохлов. Указ соч. Прим.2).
0 Блонский Василий Васильевич в 1910—1917 гг. занимал пост военного атташе в генконсульстве России (г.Мукден).
1 См. Lensen, George A. Russian Diplomatic and Consular Officials in East Asia. Tokyo: Sophia University, 1968.
12 Известно также под названием «восстание ихэтуаней». Имело ярко выраженную «антииностранную» направленность; в ходе восстания китайские повстанцы громили зарубежные миссии, расположенные на территории Китая.
3 См. Deacon. R. Kempeitai: A History of the Japanese Secret Service. NY, 1985. P.115—116.
Lensen G.A. Revelations of a Russian Diplomat. Seattle, 1964; Абрикосов Д. И. Воспоминания: Рукопись. Ч. 1,2. США. Англ. яз.
4 См. Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний.М., 1991. С.92.
5 По имеющимся у автора отдельным данным, среди русских эмигрантов в Дайрене ходили слухи, будто бы П.Ю.Васкевич имел какие-то финансовые дела с местной японской администрацией, что в итоге позволяло ему совершать крупные денежные траты (например, строительство в 1921 (!) году нового здания для консульства уже не существующего тогда государства и т.д.).
" В 1872—73 гг. среди 250 иностранных жителей Кобе значилось всего 2 русских подданных, т.е. менее 1%, и в дальнейшем, вплоть до начала XX в., общее число их одновременно не превышало десяти человек. Среди наиболее заметных событий в жизни русской колонии в Кобе можно, пожалуй, назвать краткосрочный визит Николая II (в ту пору еще наследника-цесаревича) в 1891 г. и появление в январе 1916 г. русской эскадры под флагом великого князя Георгия Михайловича, прибывшего в Японию с целью получения военной помощи и зондирования возможностей заключения оборонительного союза с Россией. На тот момент в Кобе проживало 62 российских подданных, которые приняли активное участие в организации и проведении визита, впрочем, не приведшего к каким-то реальным практическим результатам. Ни 1917, ни последующий год не внесли существенных изменений в численность и структуру русской колонии. В 1918 г. в Кобе проживало около 4600 иностранцев (среди них — 2100 китайцев, 2462 европейца и американца, в том числе 72 россиянина) из 22 стран мира, имелось 21 иностранное консульство или постоянное представительство, 55 иностранных торговых компаний, школы для детей иностранцев, церкви и т.д.
Положение стало коренным образом меняться, когда в Японию с материка начали прибывать группы российских эмигрантов, что особенно участилось после разгрома колчаковских войск зимой 1920 г. и позднее, вслед за вступлением красных отрядов во Владивосток и ликвидацией ДВР. Опубликованные в последние годы данные о численности и структуре распределения эмигрантов показывают, что основная масса их сосредоточилась в районе Канто в городах Токио и Иокогама, а также в районе Кансай с центром в Кобе и на острове Хоккайдо. После Кантоского землетрясения 1 сентября 1923 г., почти полностью разрушившего Иокогаму, уцелевшие иностранцы и в их числе русские эмигранты перебираются в Кобе, который на несколько лет становится чем-то вроде «города-базы» для приюта потерпевших. Даже после «обратного переселения», последовавшего несколько лет спустя, численность эмигрантов в Кобе сохранялась на очень высоком уровне, и вплоть до конца 1930-х гг. и начала второй мировой войны русская колония в Кобе являлась одной из самых многочисленных в Японии, уступая только столичному Токийскому округу.
17 См.: Абрикосов Д. И. Воспоминания: Рукопись. 4.1,2. США. Англ. яз. Также о жизни Васкевича и Абрикосова в Кобе — материалы из личного архива автора (интервью, воспоминания русских эмигрантов и т.д.).
" Дуглас, Керк (Douglas, Kerk) — род. 9 декабря 1918 г., американский киноактер, отец популярного актера и продюсера М.Дугласа. Сын эмигрантов из России (настоящее имя и фамилия — Иссур Данилович Демски), К.Дуглас наиболее известен в нынешней России по исполнению им главной роли в фильме «Спартак» (1960 г.)
9 См.: Иванов М.И. Япония в годы войны (Записки очевидца). М., 1978; Симонов К. М. Япония-46. М., 1977; а также беседы автора с В. Ф. и О. С. Морозовыми, Н.В.Тар, З.И.Сакураги и др. эмигрантами (неопубл. рукописи).
20 Характеристика П.Ю.Васкевича, данная ему Д.И.Абрикосовым. — П.П.
2 В частности, как сообщил автору муж племянницы Васкевича А.А.Карамзин, огород, бывший для П.Ю.Васкевича отрадой в течение долгих лет, невольно стал одним из косвенных виновников его смерти. Будучи уже в весьма преклонном возрасте (ему шел 82-й год), Васкевич регулярно продолжал обрабатывать грядки, черпая из этого источника основные жизненные силы, как он обычно уверял соседей и знакомых. Однажды, потеряв равновесие, он упал, серьезно при этом поранившись; произошло заражение крови; организм, отчасти ослабленный вследствие жесткой вегетарианской диеты, не смог побороть болезнь, и в марте 1958 г. Павла Юрьевича не стало.
22 См. Морозов Ф.Д. На память потомству. Б.м., б.г. Назидание детям и внукам относительно бережливости и экономного расходования средств, — не так как «П.Ю., которому вынь да положь...» (Павел Юрьевич. — П.П.).
23 Активная агитация среди эмигрантов за возвращение на родину, запись желающих в советское гражданство и т.п. продолжались как в годы второй мировой войны, так и по ее окончании. Общий численный состав сотрудников советского посольства и советской миссии в рамках «Союзного совета для Японии» в конце 40-х гг. достигал нескольких сотен человек (по другим данным
— 453 чел.), т.е. вырос по сравнению с военным временем более чем в десять раз. Компания за «искупление своих ошибок перед родиной» продолжалась и позднее. Так, в 1957 г., в популярном еженедельнике «Огонек» вышла серия статей о поездке в Японию в составе группы журналистов автора Л.Кудреватых, где подробно говорилось о встречах его с русскими эмигрантами в Токио и Кобе в 1940-х и 1950-х гг., стремлении большинства из них вернуться на родину. В духе идеологии тех лет клеймились другие эмигранты («невозвращенцы»), в том числе и В.Ф.Морозов, названный в статье «космополитом без роду, без племени... спекулятивно использующим свою русскую фамилию, человеком без отечества, эксплуатирующим трудящихся страны, которая приютила его», и т.д. Подобное официальное деление эмигрантов на «наших» и «не наших» сохранялось и позже.
Peter E.Podalko
Не was never at a loss of ideas»
Pavel Yu. Vaskevich — emigrant-romantic
This paper is a study of Pavel Yu. Vaskevich's life and activities. He was by nature a very gifted person, who served his country (then Czarist Russia) in various fields through the first quarter of the 20th century. After graduating from the Institute of Oriental Studies (Vladivostok), Vaskevich was an interpreter for the Russian Army during the Russo-Japanese War (1904—1905), then he served as diplomat in Korea (Seoul), Japan (Tokyo) and China, where he was the last Russian Consul of Dairen untill 1925. He retired in Kobe, Japan, where he once lived with his fellow-ex-diplomat, Dmitrii I. Abrikossow, who then wrote about their life in the years of Second World War in his late memories. In his youth, Vaskevich also wrote some research papers, which are still valuable today. He died in 1958, and was buried at the Foreign Cemetery of Kobe by his friends, the family of the famous Russian merchant F.D.Morozoff, with whom Vaskevich was particularly friendly in his late years..
