Ольга Христофорова. Икота: Мифологический персонаж в локальной традиции. М. : РГГУ, 2013. 304 с Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Ольга Христофорова. Икота: Мифологический персонаж в локальной традиции. М: РГГУ, 2013. 304 с.

■& 8

Екатерина Александровна Мельникова

Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН,

Санкт-Петербург [email protected]

Есть вещи, которые неизменно удивляют. Их невозможно не заметить и, став даже случайным свидетелем, трудно сдержать желание их понять. Кликушество безусловно относится к числу таких вещей. Это — настоящая экзотика, т.е. то, что очевидно проблемно и странно, для проблематизации чего не нужно искать специальную линзу. Это явление необычно, непонятно и не повседневно для исследователя. Тем более экзотична его обычность, естественность и повседневность для других людей.

Тяга к экзотике вдохновляла первых антропологов, которые, по меткому замечанию К. Клакхона, были в основном романтиками и чудаками. Во многом остаются ими и нынешние антропологи. Для отечественной же фольклористики, и сегодня не лишенной романтического запала, такой экзотикой всегда были колдовство и знахарство, кликушество и сектантство. Все эти предметы составляли периметр внутренней экзотики, позволявшей проблематизиро-вать «русский народ» как «чужой» и превратить занятия наукой в интересное и таинственное предприятие. Поэтому нет ничего удивительного в появлении новой книги об икоте.

Об икоте в широком смысле — как о явлении, связанном с изменением речевого поведения, появлением ряда психосоматических эффектов и верой в то, что в человека вселилось какое-то существо, — написано

много. Более известное под общим названием «кликушество», это явление описано во многих локальных вариантах, где имеет и свое название, и свою специфику. О кликушестве писали медики, священники, фольклористы, этнографы, историки. Выход новой работы об этом явлении выполняет несколько важных функций. Во-первых, теперь мы знаем, что кликушество все еще существует. Во-вторых, можем обновить наши знания о нем. И наконец, в-третьих, именно работы о таких загадочных и экзотичных явлениях, как икота, способны привлечь в лоно родной науки новых последователей.

Однако изучение экзотических феноменов связано с определенными трудностями. В силу своей бросающейся в глаза экзотичности явления такого рода, как правило, бывают хорошо описаны уже при первом столкновении с ними. Первый человек, описавший обряд инициации, указал на все, что можно было увидеть обычным глазом. И для того чтобы следующему за ним увидеть что-то новое, одного любопытства будет недостаточно. Здесь придется искать новую линзу, подбирать такой ракурс, чтобы разглядеть за теми же странными действиями что-то такое, что предшественник в силу каких-то причин разглядеть не сумел.

Автор новой книги об икоте это прекрасно понимает, поэтому настаивает на уникальности собственного подхода: «Научная проблема комплексного исследования икоты как сложного социально-культурного явления ставится впервые», — пишет Ольга Христофорова (С. 12). Это утверждение выглядит странным: не то чтобы кликушество можно было отнести к числу полностью изученных феноменов — таких, вероятно, и быть не может — но все-таки, повторюсь, о нем написано немало. И сам автор в небольшом историографическом разделе перечисляет многие публикации об икоте. Автору известна и монография Кристины Воробец, и другие исследования. Все они, вполне вероятно, не безупречны и не удовлетворяют взыскательному подходу автора. Мне понятно искреннее желание исследователя самому погрузиться в изучение кликушества и представить свой взгляд на это явление, но утверждение, что проблема ставится впервые, все-таки вызывает недоумение — еще и потому, что историографии в книге действительно нет. Автор перечисляет опубликованные работы, не давая никакого комментария, — так, как если бы речь шла о предшествовавших публикациях материалов, а не о попытках «анализа икоты как сложного социально-культурного явления».

Ольга Христофорова, безусловно, относится к числу исследователей, которым можно верить на слово. То есть можно быть точно уверенным, что автор не подтасует факты, не поленится

| лишний раз сходить в библиотеку или съездить в поле, не будет

Ц писать о том, чего не знает, и не начнет писать до того, как по-

£ знакомится со всем, что уже написано до него. И тем не менее

О

| что-то очень важное или очень личное не позволяет автору

! оценить все то, что было сказано о кликушестве раньше.

ей

§ Определяя собственный подход к анализу икоты, Ольга Хри-

8 стофорова делает акцент на комплексности изучения феноме-

= на. «Существует насущная необходимость, — пишет автор, —

§ исследования феномена икоты с современных научных пози-

| ций и с учетом новейших достижений в фольклористике,

§ этногенетических исследованиях, лингвистике, культурологии

^ и медицине». И дальше: «Научная проблема исследования со-

| стоит не только в том, чтобы описать малоизученный фено-

== мен, находящийся на стыке биологического и культурного,

§ но и в том, чтобы выявить взаимосвязь мифологических

4 представлений и особенностей социально-культурной среды»

0

Б (С. 12). И еще: «Итак, цель исследования состоит в анализе * икоты как сложного социально-культурного явления на мате-£ риале локальной традиции Верхокамья» (С. 13). Все эти поясу нения, к сожалению, никак не проясняют подхода автора, £ потому что мы не знаем, что именно автор понимает под «ми® фологическими представлениями» и «социально-культурной 2 средой». И особенно потому, что все предшествующие иссле-

1 дователи кликушества занимались в общем-то тем же самым.

.а

£ Вместе с тем книга Ольги Христофоровой, безусловно, отлича-

| ется от других сочинений на эту тему. Главное отличие — в при-

| стальном внимании к самим икотницам — женщинам, в ко-

ш торых, по их собственному мнению и мнению окружающих,

«посажена икота». Значительная часть монографии отведена публикации текстов интервью с икотницами, помещенных в раздел «Портреты». Большие фрагменты бесед публикуются и в других разделах книги. Предваряя публикацию интервью, автор подчеркивает: «Также я постараюсь свести к минимуму свое вмешательство в монологи героинь, чтобы читатель смог почувствовать их настроения, желания и страхи, а также увидеть, как формируются фольклорные нарративы, что особенно интересно в случае сравнения повторных записей рассказов. Кроме того, так читатель, надеюсь, сможет проследить связи, существующие между мифологией и религией, моралью, обычным правом, этикетом, пищевыми традициями, народной медициной и другими культурными институтами, — связи, которые будут подробно проанализированы в других главах» (С. 25). То есть идея автора заключается в том, что тексты интервью говорят сами за себя, и читатель сможет самостоятельно увидеть в них то, что увидел автор. Такая вера, хотя и льстит читателю, но вряд ли оправданна. Понятно желание автора создать эффект

присутствия, добиться того, чтобы читатель так же, как когда-то сам автор, погрузился в беседы с женщинами, их соседями и родственниками, испытал то же удивление, страх, неудобство и другие сильные чувства; но эмоциональное воздействие и научный анализ — разные задачи, требующие для своего решения разных средств. И опять же возникает ощущение, что автор недоговаривает что-то важное, что определяет его собственный взгляд на рассматриваемое явление.

Вообще, возникновение, так скажем, эмоционального напряжения при изучении фактов внутренней экзотики — явление, кажется, неизбежное. Исследователь сталкивается с чем-то по-настоящему странным и непонятным, существующим в более или менее привычной и понятной среде. Такое эмоциональное напряжение может служить важным исследовательским ресурсом, потому что гарантирует искренность (а не умозрительность) удивления, а значит, искренность (а не умозрительность) задаваемых вопросов и получаемых ответов. Вопросы и удивление, возникшие при столкновении с изучаемым феноменом, могли бы стать главными предметами анализа. А то, что все это удивило не просто случайного свидетеля, а профессионального и опытного исследователя, прекрасно знакомого с феноменом по другим работам и, возможно, по другим собственным полевым материалам, как раз и могло бы составить новизну подхода. Однако собственному любопытству автор предпочитает определенную, заранее выбранную схему описания, пряча ключевые вопросы внутри изложения.

Например, на с. 24 читаем: «Для меня было большим удивлением узнать, до какой степени открытым оказывается нарра-тив "икотной болезни". Многие жительницы Верхокамья, видя меня в первый раз, сами легко заговаривали о своей икоте безо всяких расспросов». И это, действительно, свойство икот-ных нарративов, на которые, кажется, не обращали внимания другие исследователи. Икота прочно ассоциируется с медицинским дискурсом и воспринимается сторонними наблюдателями как болезнь. Но сами икотницы не стесняются ее, а скорее гордятся ею. То есть икота для них — это в большей степени не утрата, а приобретение, пусть и не лишенное негативных последствий. Получение икоты описывается как нарушение определенных социальных правил и норм, но при этом носителями икоты, по всей видимости, часто оказываются наиболее уважаемые члены сообщества. Это противоречие требует дополнительного анализа, перечисляемых автором вариантов ответа на данный вопрос недостаточно.

В другой части книги, на с. 221, Ольга Христофорова пишет: «В связи с этим закономерен вопрос — означает ли распростра-

| ненность веры в икоту то, что жители Верхокамья и в наши дни Ц мало осведомлены о понятиях современной медицины? Что , £ икота и бесы для них более естественны и привычны, чем холе-| цистит, ревматизм и сердечная недостаточность?» Этот про! стой вопрос влечет за собой целый ряд дополнительных: как ™ изменение информационного поля, образовательной среды, § распространение и, вероятно, изменение отношения к меди* цине влияют на веру в икоту и ее проявления? На с. 231 при-1 водится любопытный пример того, как «икота» вписывается

* в рассказ о хирургической операции, но остается непонятным,

0 насколько этот пример единичный или все-таки типичный ■& случай подобного совмещения.

Е

| Вопрос об изменениях, связанных с новейшими влияниями —

== распространением СМИ, образования, медицины, кажется од-

1 ним из самых интригующих для современного исследования .& кликушества. На с. 114 в сноске 19 автор упоминает эти изме-| нения, которые заметны даже по сравнению с 1970-1980-ми гг.

* Но подробного анализа мы в книге не находим. Икота начала с XXI в. представляется де-историзованным, статичным явле-| нием и при этом очень схожим с тем, которое было описано £ в XIX в. Однако мы точно знаем, что социально-культурный

* контекст, связь с которым была заявлена в качестве одной из | центральных задач исследования, изменился за последние

1 полтора века. Значит ли это, что изменение социально-куль-5 турного контекста не затронуло представления об икоте?

2 А если затронуло, то каким образом?

5

| Несмотря на заметную ориентацию всего исследования на кон-

текст представлений о кликушестве, сведений об этом контексте содержится все-таки недостаточно. Мы узнаем кое-что о личностях тех икотниц, интервью с которыми представлены в начале книги. Но мы ничего не знаем о том, что читают эти люди, где и чему учатся их дети, как часто они обращаются к врачам, смотрят ли они телевизор, путешествуют ли, и если да, то куда. Некоторые сведения, конечно, появляются в книге в связи с описанием отдельных персонажей и ситуаций, но собственно анализа, т.е. обобщения этих материалов и прояснения связи между этими параметрами и отношением к икоте, в исследовании нет. Сам факт того, что в центре внимания — община старообрядцев, мало что проясняет, тем более что сообщество, о котором идет речь, как пишет автор, шире, чем собственно община «соборных», здесь есть и «мирские». Существует ли какая-то зависимость между представлениями об икоте и всеми этими и, возможно, другими факторами «среды», остается загадкой.

На с. 238 Ольга Христофорова пишет: «Знание о самой икоте, ее проявлениях малодоступно или вообще недоступно "чу-

жим" — приезжим "никонианам", удмуртам, — поскольку предполагает включенность в достаточно закрытую социальную среду старообрядцев». И дальше автор приводит большое число примеров того, что «чужаки», зная о вере старообрядцев в икоту, сами икотой не страдают. В контексте рассуждений автора эти примеры призваны подтвердить тезис о том, что икота выполняет функцию социальной стратификации. И это, конечно, так. Но возникают другие вопросы. Означает ли это, что икота ассоциируется для «чужаков» со старообрядцами, а для старообрядцев является маркером их конфессиональной идентичности? И что именно в жизни старообрядцев делает икоту столь востребованной в качестве такого маркера?

Понимаю, что подобные вопросы плохо вписываются в общую структуру книги, построенной по описательному, а не проблемному принципу. Автор последовательно останавливается на семантике икоты, включая характеристику терминов, используемых для обозначения икоты, приписываемых ей визуальных свойств, способов приобретения и т.д., а затем переходит к прагматике, останавливаясь на коммуникативных ситуациях рассказывания об икоте, различных взглядах на это явление и ее функциях. Систематизированные в книге материалы и приведенный в конце монографии указатель сюжетов и мотивов быличек и поверий об икоте будут полезны для дальнейших фольклористических изысканий в этой области. Однако сам принцип систематизации данных выглядит далеко не бесспорным.

В главе, посвященной прагматике нарративов и практик, связанных с икотой, Ольга Христофорова определяет прагматические функции нарративов об икоте (С. 216—246) и социально-культурные функции феномена икоты (С. 247—272). Очевидно, автор использует в первом случае прагматический подход к фольклору, рассматривая его в коммуникативном контексте и пытаясь определить ту роль, какую рассказы играют в общении людей, а во втором случае — функциональный, пытаясь определить ту роль, какую представления об икоте играют в старообрядческой культуре как целостной системе. Но остается неясным, во-первых, почему автор не эксплицирует свой подход, а во-вторых, почему не замечает того, что этот подход не работает.

На каком основании нарративы об икоте отделяются от самого феномена? И что в таком случае представляет собой собственно «феномен икоты»? На с. 229 автор подчеркивает «важнейшую роль рассказывания» об икоте: «Создание личной "истории болезни" и трансляция ее другим во многом и есть, собственно, способ передачи самой икоты». Но если так, возможна

| ли «икота» без нарративов? И если нарративизация икоты

Ц является принципиальным аспектом существования самого

£ явления, как могут функции «рассказов» отличаться от функ-

| ций «феномена»?

§ И дело не только в том, что распределение функций между рас-| сказами и самим феноменом зачастую выглядит случайным 8 (например, непонятно, почему функцию трансляции тради-= ции выполняет феномен, но не рассказы, а функцию социаль-§ ной стратификации — рассказы, но не феномен). Проблема | заключается еще и в том, что большинство выделенных функ-§ ций абсолютно универсальны. Четыре функции рассказов (ин-£ терпретативная, назидательная, развлекательная и социальной | стратификации) и пять функций феномена икоты (психологизм ческая, регулятивная, юридическая, рекреационная и трансля-1 ции традиции) можно описать как функции огромного числа .& фольклорных жанров и социальных явлений. В данном случае | смешиваются понятия «функции» и «роли» текста, о недопу-

* стимости чего писал в свое время Б.Н. Путилов.

■л

° Монография Ольги Христофоровой «Икота: Мифологический

* персонаж в локальной традиции» — результат долгой и кропот-^ ливой работы. Она написана в русле определенной традиции, ^ соответствует ее канонам и во многом преодолевает их. Книга, 1 безусловно, содержит новый и ценный материал не только | о распространении икоты, но также о жизни старообрядцев, е для которых икота, вероятно, оказывается одним из ключевых I символов тщательно хранимой старины. Попытка привлечь | внимание к коммуникативному контексту рассказывания об

икоте — важное и существенное нововведение в этой области, позволяющее увидеть за странными и экзотическими историями о «посаженной икоте» живых людей с их собственным миром и верой.

Вместе с тем не могу не заметить, что в исследовании экзотических явлений интерес представляет не только само явление, но и автор, столкнувшийся с ним. Большее внимание к собственному любопытству, возможно, добавило бы книге не только увлекательности, но и проблемности.

Екатерина Мельникова