Научная статья на тему 'Ольга Христофорова. Икота: Мифологический персонаж в локальной традиции. М. : РГГУ, 2013. 304 с'

Ольга Христофорова. Икота: Мифологический персонаж в локальной традиции. М. : РГГУ, 2013. 304 с Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
705
108
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
НАРОДНАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ / POPULAR BELIEF / ФОЛЬКЛОР / FOLKLORE / СТАРООБРЯДЧЕСТВО / OLD BELIEVERS / КЛИКУШЕСТВО / МИФОЛОГИЯ / MYTHOLOGY / KLIKUSHESTVO

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Мельникова Екатерина Александровна

Рецензия посвящена книге Ольги Христофоровой, в которой рассматривается одно из наиболее экзотических явлений народной культуры, известное как «икота» или «кликушество». В исследовании представлен богатый материал о современном фольклоре и повседневных практиках, связанных с икотой, их истории, распространении и значении в традиции старообрядцев-беспоповцев верховьев Камы.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Olga Khristoforova. Ikota: Mifologicheskiy personazh v lokalnoy traditsii [Ikota: Mythological Characters in Local Traditions]. Moscow: RGGU, 2013. 304 p

The review considers Olga Khristoforova’s book which is dedicated to one of the most exotic phenomenon of the popular culture known as ikota or klikushestvo. The author uncovers rich material on modern folklore and everyday practices related to ikota, their genesis, development and meaning in the tradition of Bespopovtsy Old Believers of the Upper Kama region.

Текст научной работы на тему «Ольга Христофорова. Икота: Мифологический персонаж в локальной традиции. М. : РГГУ, 2013. 304 с»

Ольга Христофорова. Икота: Мифологический персонаж в локальной традиции. М: РГГУ, 2013. 304 с.

■& 8

Екатерина Александровна Мельникова

Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН,

Санкт-Петербург Melek@eu.spb.ru

Есть вещи, которые неизменно удивляют. Их невозможно не заметить и, став даже случайным свидетелем, трудно сдержать желание их понять. Кликушество безусловно относится к числу таких вещей. Это — настоящая экзотика, т.е. то, что очевидно проблемно и странно, для проблематизации чего не нужно искать специальную линзу. Это явление необычно, непонятно и не повседневно для исследователя. Тем более экзотична его обычность, естественность и повседневность для других людей.

Тяга к экзотике вдохновляла первых антропологов, которые, по меткому замечанию К. Клакхона, были в основном романтиками и чудаками. Во многом остаются ими и нынешние антропологи. Для отечественной же фольклористики, и сегодня не лишенной романтического запала, такой экзотикой всегда были колдовство и знахарство, кликушество и сектантство. Все эти предметы составляли периметр внутренней экзотики, позволявшей проблематизиро-вать «русский народ» как «чужой» и превратить занятия наукой в интересное и таинственное предприятие. Поэтому нет ничего удивительного в появлении новой книги об икоте.

Об икоте в широком смысле — как о явлении, связанном с изменением речевого поведения, появлением ряда психосоматических эффектов и верой в то, что в человека вселилось какое-то существо, — написано

много. Более известное под общим названием «кликушество», это явление описано во многих локальных вариантах, где имеет и свое название, и свою специфику. О кликушестве писали медики, священники, фольклористы, этнографы, историки. Выход новой работы об этом явлении выполняет несколько важных функций. Во-первых, теперь мы знаем, что кликушество все еще существует. Во-вторых, можем обновить наши знания о нем. И наконец, в-третьих, именно работы о таких загадочных и экзотичных явлениях, как икота, способны привлечь в лоно родной науки новых последователей.

Однако изучение экзотических феноменов связано с определенными трудностями. В силу своей бросающейся в глаза экзотичности явления такого рода, как правило, бывают хорошо описаны уже при первом столкновении с ними. Первый человек, описавший обряд инициации, указал на все, что можно было увидеть обычным глазом. И для того чтобы следующему за ним увидеть что-то новое, одного любопытства будет недостаточно. Здесь придется искать новую линзу, подбирать такой ракурс, чтобы разглядеть за теми же странными действиями что-то такое, что предшественник в силу каких-то причин разглядеть не сумел.

Автор новой книги об икоте это прекрасно понимает, поэтому настаивает на уникальности собственного подхода: «Научная проблема комплексного исследования икоты как сложного социально-культурного явления ставится впервые», — пишет Ольга Христофорова (С. 12). Это утверждение выглядит странным: не то чтобы кликушество можно было отнести к числу полностью изученных феноменов — таких, вероятно, и быть не может — но все-таки, повторюсь, о нем написано немало. И сам автор в небольшом историографическом разделе перечисляет многие публикации об икоте. Автору известна и монография Кристины Воробец, и другие исследования. Все они, вполне вероятно, не безупречны и не удовлетворяют взыскательному подходу автора. Мне понятно искреннее желание исследователя самому погрузиться в изучение кликушества и представить свой взгляд на это явление, но утверждение, что проблема ставится впервые, все-таки вызывает недоумение — еще и потому, что историографии в книге действительно нет. Автор перечисляет опубликованные работы, не давая никакого комментария, — так, как если бы речь шла о предшествовавших публикациях материалов, а не о попытках «анализа икоты как сложного социально-культурного явления».

Ольга Христофорова, безусловно, относится к числу исследователей, которым можно верить на слово. То есть можно быть точно уверенным, что автор не подтасует факты, не поленится

| лишний раз сходить в библиотеку или съездить в поле, не будет

Ц писать о том, чего не знает, и не начнет писать до того, как по-

£ знакомится со всем, что уже написано до него. И тем не менее

О

| что-то очень важное или очень личное не позволяет автору

! оценить все то, что было сказано о кликушестве раньше.

ей

§ Определяя собственный подход к анализу икоты, Ольга Хри-

8 стофорова делает акцент на комплексности изучения феноме-

= на. «Существует насущная необходимость, — пишет автор, —

§ исследования феномена икоты с современных научных пози-

| ций и с учетом новейших достижений в фольклористике,

§ этногенетических исследованиях, лингвистике, культурологии

^ и медицине». И дальше: «Научная проблема исследования со-

| стоит не только в том, чтобы описать малоизученный фено-

== мен, находящийся на стыке биологического и культурного,

§ но и в том, чтобы выявить взаимосвязь мифологических

4 представлений и особенностей социально-культурной среды»

0

Б (С. 12). И еще: «Итак, цель исследования состоит в анализе * икоты как сложного социально-культурного явления на мате-£ риале локальной традиции Верхокамья» (С. 13). Все эти поясу нения, к сожалению, никак не проясняют подхода автора, £ потому что мы не знаем, что именно автор понимает под «ми® фологическими представлениями» и «социально-культурной 2 средой». И особенно потому, что все предшествующие иссле-

1 дователи кликушества занимались в общем-то тем же самым.

£ Вместе с тем книга Ольги Христофоровой, безусловно, отлича-

| ется от других сочинений на эту тему. Главное отличие — в при-

| стальном внимании к самим икотницам — женщинам, в ко-

ш торых, по их собственному мнению и мнению окружающих,

«посажена икота». Значительная часть монографии отведена публикации текстов интервью с икотницами, помещенных в раздел «Портреты». Большие фрагменты бесед публикуются и в других разделах книги. Предваряя публикацию интервью, автор подчеркивает: «Также я постараюсь свести к минимуму свое вмешательство в монологи героинь, чтобы читатель смог почувствовать их настроения, желания и страхи, а также увидеть, как формируются фольклорные нарративы, что особенно интересно в случае сравнения повторных записей рассказов. Кроме того, так читатель, надеюсь, сможет проследить связи, существующие между мифологией и религией, моралью, обычным правом, этикетом, пищевыми традициями, народной медициной и другими культурными институтами, — связи, которые будут подробно проанализированы в других главах» (С. 25). То есть идея автора заключается в том, что тексты интервью говорят сами за себя, и читатель сможет самостоятельно увидеть в них то, что увидел автор. Такая вера, хотя и льстит читателю, но вряд ли оправданна. Понятно желание автора создать эффект

присутствия, добиться того, чтобы читатель так же, как когда-то сам автор, погрузился в беседы с женщинами, их соседями и родственниками, испытал то же удивление, страх, неудобство и другие сильные чувства; но эмоциональное воздействие и научный анализ — разные задачи, требующие для своего решения разных средств. И опять же возникает ощущение, что автор недоговаривает что-то важное, что определяет его собственный взгляд на рассматриваемое явление.

Вообще, возникновение, так скажем, эмоционального напряжения при изучении фактов внутренней экзотики — явление, кажется, неизбежное. Исследователь сталкивается с чем-то по-настоящему странным и непонятным, существующим в более или менее привычной и понятной среде. Такое эмоциональное напряжение может служить важным исследовательским ресурсом, потому что гарантирует искренность (а не умозрительность) удивления, а значит, искренность (а не умозрительность) задаваемых вопросов и получаемых ответов. Вопросы и удивление, возникшие при столкновении с изучаемым феноменом, могли бы стать главными предметами анализа. А то, что все это удивило не просто случайного свидетеля, а профессионального и опытного исследователя, прекрасно знакомого с феноменом по другим работам и, возможно, по другим собственным полевым материалам, как раз и могло бы составить новизну подхода. Однако собственному любопытству автор предпочитает определенную, заранее выбранную схему описания, пряча ключевые вопросы внутри изложения.

Например, на с. 24 читаем: «Для меня было большим удивлением узнать, до какой степени открытым оказывается нарра-тив "икотной болезни". Многие жительницы Верхокамья, видя меня в первый раз, сами легко заговаривали о своей икоте безо всяких расспросов». И это, действительно, свойство икот-ных нарративов, на которые, кажется, не обращали внимания другие исследователи. Икота прочно ассоциируется с медицинским дискурсом и воспринимается сторонними наблюдателями как болезнь. Но сами икотницы не стесняются ее, а скорее гордятся ею. То есть икота для них — это в большей степени не утрата, а приобретение, пусть и не лишенное негативных последствий. Получение икоты описывается как нарушение определенных социальных правил и норм, но при этом носителями икоты, по всей видимости, часто оказываются наиболее уважаемые члены сообщества. Это противоречие требует дополнительного анализа, перечисляемых автором вариантов ответа на данный вопрос недостаточно.

В другой части книги, на с. 221, Ольга Христофорова пишет: «В связи с этим закономерен вопрос — означает ли распростра-

| ненность веры в икоту то, что жители Верхокамья и в наши дни Ц мало осведомлены о понятиях современной медицины? Что , £ икота и бесы для них более естественны и привычны, чем холе-| цистит, ревматизм и сердечная недостаточность?» Этот про! стой вопрос влечет за собой целый ряд дополнительных: как ™ изменение информационного поля, образовательной среды, § распространение и, вероятно, изменение отношения к меди* цине влияют на веру в икоту и ее проявления? На с. 231 при-1 водится любопытный пример того, как «икота» вписывается

* в рассказ о хирургической операции, но остается непонятным,

0 насколько этот пример единичный или все-таки типичный ■& случай подобного совмещения.

Е

| Вопрос об изменениях, связанных с новейшими влияниями —

== распространением СМИ, образования, медицины, кажется од-

1 ним из самых интригующих для современного исследования .& кликушества. На с. 114 в сноске 19 автор упоминает эти изме-| нения, которые заметны даже по сравнению с 1970-1980-ми гг.

* Но подробного анализа мы в книге не находим. Икота начала с XXI в. представляется де-историзованным, статичным явле-| нием и при этом очень схожим с тем, которое было описано £ в XIX в. Однако мы точно знаем, что социально-культурный

* контекст, связь с которым была заявлена в качестве одной из | центральных задач исследования, изменился за последние

1 полтора века. Значит ли это, что изменение социально-куль-5 турного контекста не затронуло представления об икоте?

2 А если затронуло, то каким образом?

5

| Несмотря на заметную ориентацию всего исследования на кон-

текст представлений о кликушестве, сведений об этом контексте содержится все-таки недостаточно. Мы узнаем кое-что о личностях тех икотниц, интервью с которыми представлены в начале книги. Но мы ничего не знаем о том, что читают эти люди, где и чему учатся их дети, как часто они обращаются к врачам, смотрят ли они телевизор, путешествуют ли, и если да, то куда. Некоторые сведения, конечно, появляются в книге в связи с описанием отдельных персонажей и ситуаций, но собственно анализа, т.е. обобщения этих материалов и прояснения связи между этими параметрами и отношением к икоте, в исследовании нет. Сам факт того, что в центре внимания — община старообрядцев, мало что проясняет, тем более что сообщество, о котором идет речь, как пишет автор, шире, чем собственно община «соборных», здесь есть и «мирские». Существует ли какая-то зависимость между представлениями об икоте и всеми этими и, возможно, другими факторами «среды», остается загадкой.

На с. 238 Ольга Христофорова пишет: «Знание о самой икоте, ее проявлениях малодоступно или вообще недоступно "чу-

жим" — приезжим "никонианам", удмуртам, — поскольку предполагает включенность в достаточно закрытую социальную среду старообрядцев». И дальше автор приводит большое число примеров того, что «чужаки», зная о вере старообрядцев в икоту, сами икотой не страдают. В контексте рассуждений автора эти примеры призваны подтвердить тезис о том, что икота выполняет функцию социальной стратификации. И это, конечно, так. Но возникают другие вопросы. Означает ли это, что икота ассоциируется для «чужаков» со старообрядцами, а для старообрядцев является маркером их конфессиональной идентичности? И что именно в жизни старообрядцев делает икоту столь востребованной в качестве такого маркера?

Понимаю, что подобные вопросы плохо вписываются в общую структуру книги, построенной по описательному, а не проблемному принципу. Автор последовательно останавливается на семантике икоты, включая характеристику терминов, используемых для обозначения икоты, приписываемых ей визуальных свойств, способов приобретения и т.д., а затем переходит к прагматике, останавливаясь на коммуникативных ситуациях рассказывания об икоте, различных взглядах на это явление и ее функциях. Систематизированные в книге материалы и приведенный в конце монографии указатель сюжетов и мотивов быличек и поверий об икоте будут полезны для дальнейших фольклористических изысканий в этой области. Однако сам принцип систематизации данных выглядит далеко не бесспорным.

В главе, посвященной прагматике нарративов и практик, связанных с икотой, Ольга Христофорова определяет прагматические функции нарративов об икоте (С. 216—246) и социально-культурные функции феномена икоты (С. 247—272). Очевидно, автор использует в первом случае прагматический подход к фольклору, рассматривая его в коммуникативном контексте и пытаясь определить ту роль, какую рассказы играют в общении людей, а во втором случае — функциональный, пытаясь определить ту роль, какую представления об икоте играют в старообрядческой культуре как целостной системе. Но остается неясным, во-первых, почему автор не эксплицирует свой подход, а во-вторых, почему не замечает того, что этот подход не работает.

На каком основании нарративы об икоте отделяются от самого феномена? И что в таком случае представляет собой собственно «феномен икоты»? На с. 229 автор подчеркивает «важнейшую роль рассказывания» об икоте: «Создание личной "истории болезни" и трансляция ее другим во многом и есть, собственно, способ передачи самой икоты». Но если так, возможна

| ли «икота» без нарративов? И если нарративизация икоты

Ц является принципиальным аспектом существования самого

£ явления, как могут функции «рассказов» отличаться от функ-

| ций «феномена»?

§ И дело не только в том, что распределение функций между рас-| сказами и самим феноменом зачастую выглядит случайным 8 (например, непонятно, почему функцию трансляции тради-= ции выполняет феномен, но не рассказы, а функцию социаль-§ ной стратификации — рассказы, но не феномен). Проблема | заключается еще и в том, что большинство выделенных функ-§ ций абсолютно универсальны. Четыре функции рассказов (ин-£ терпретативная, назидательная, развлекательная и социальной | стратификации) и пять функций феномена икоты (психологизм ческая, регулятивная, юридическая, рекреационная и трансля-1 ции традиции) можно описать как функции огромного числа .& фольклорных жанров и социальных явлений. В данном случае | смешиваются понятия «функции» и «роли» текста, о недопу-

* стимости чего писал в свое время Б.Н. Путилов.

■л

° Монография Ольги Христофоровой «Икота: Мифологический

* персонаж в локальной традиции» — результат долгой и кропот-^ ливой работы. Она написана в русле определенной традиции, ^ соответствует ее канонам и во многом преодолевает их. Книга, 1 безусловно, содержит новый и ценный материал не только | о распространении икоты, но также о жизни старообрядцев, е для которых икота, вероятно, оказывается одним из ключевых I символов тщательно хранимой старины. Попытка привлечь | внимание к коммуникативному контексту рассказывания об

икоте — важное и существенное нововведение в этой области, позволяющее увидеть за странными и экзотическими историями о «посаженной икоте» живых людей с их собственным миром и верой.

Вместе с тем не могу не заметить, что в исследовании экзотических явлений интерес представляет не только само явление, но и автор, столкнувшийся с ним. Большее внимание к собственному любопытству, возможно, добавило бы книге не только увлекательности, но и проблемности.

Екатерина Мельникова

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.