CC BY
116
В. С. Князькова
ОККАЗИОНАЛЬНАЯ ЛЕКСИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ РАССКАЗА А. И. СОЛЖЕНИЦЫНА «ОДИН ДЕНЬ ИВАНА ДЕНИСОВИЧА» И ЕГО ПЕРЕВОДОВ НА СЛОВАЦКИЙ ЯЗЫК)
Язык рассказа «Один день Ивана Денисовича» ярко свидетельствует о том, что А. И. Солженицын претворяет в жизнь свой масштабный замысел по лексическому расширению русского языка. А. И. Солженицын употребляет не только лексику не содержащуюся ни в одном из словарей, но также малоупотребительную, забытую или даже обычную, но переосмысленную писателем и несущую новую семантику. О своей словарной работе А. И. Солженицын пишет: «Вся эта работа в целом помогла мне воссоздать в себе ощущение глубины и широты русского языка... которые, как я все острее понимал, мы все незаслуженно отбросили по поспешности нашего века, по небрежности словоупотребления и по холостящему советскому обычаю. <...> С 1975 года я для этой цели заново стал прорабатывать словарь Даля, привлекая к нему и словный запас других русских авторов, прошлого века и современных (желающие могут еще многое найти у них, и словарь значительно обогатится); также исторические выражения, сохраняющие свежесть; и слышанное мною самим в разных местах — но не из штампов советского времени, а из коренной струи языка»1.
Имея в виду эти особенности лексики А. И. Солженицына, мы приходим к выводу
о чрезвычайной сложности его произведений как задачи для переводчика, требующих не только глубоких знаний всего творчества писателя, реалий и истории страны, но и значительной изобретательности при их переводе. В системе рассказа «Один день Ивана Денисовича» под окказиональной лексикой понимаются нелитературные лексические единицы, авторские слова, используемые с целью выразить содержание, не передаваемое значениями ни одной из уже существующих литературных лексем.
Русский текст «Одного дня Ивана Денисовича» вышел в журнале «Новый мир» в 1962 г. с изменениями, внесенными под давлением цензуры. Вслед за ним в 1963 г. был опубликован словацкий перевод Яна Ференчика, одного из основоположников словацкой переводческой школы. Затем в 1978 г. была издана в Париже новая версия рассказа, не подвергшаяся цензуре и считающаяся оригинальной. Появился и новый перевод на словацкий язык, выполненный Ольгой Гирнеровой в 2003 г. Таким образом, сопоставительный анализ оригинала и перевода «Одного дня Ивана Денисовича» ведется на материале четырех текстов: двух русских и двух словацких.
В языке рассказа не всегда можно провести четкую грань между собственно авторскими лексемами и тем, что писателем было заимствовано, а затем освоено. «Ни в одном конкретном случае мы не можем с уверенностью сказать, что перед нами слово, которое автор повести „взял да и придумал“. Больше того, вряд ли сам автор решился бы точно определить границу между созданным и воспроизведенным, настолько близка ему и органична для него та речевая среда, которую он изображает»2. В нашу задачу не входит проводить четкую границу между собственно или несобственно солженицыновскими
© В. С. Князькова, 2009
словами, поскольку если они и не были придуманы самим автором, то были им специально отобраны. Наша цель — наметить общие тенденции словотворчества писателя и шаги, предпринятые переводчиками для передачи его на иностранном языке.
Острее всего звучат солженицыновские окказионализмы, воплотившиеся в форме наречий (причем именно наречий образа действия). По всей видимости, в этой части речи наиболее полно сочетаются для писателя возможность словотворчества и насыщенность выражаемого ею явления. Сам А. И. Солженицын в «Объяснении» к «Русскому словарю языкового расширения» пишет: «Повышенное внимание я уделял наречиям и отглагольным существительным мужского и женского рода, ценя их энергию. Я опирался на личное языковое чутье, примеряя, какие слова еще не утеряли своей доли в языке или даже обещают гибкое применение»3.
Однако он стал есть ее так же медленно, внимчиво4.
Наречие внимчиво мы находим у В. И. Даля. Можно предположить, что причина выбора писателем именно такой формы наречия кроется в отрыве наречия внимательно от образующего глагола внимать. В. И. Даль определяет этот глагол следующим образом:
«ВНИМАТЬ, внять чему, внимаю и внемлю, арх. воймовать, сторожко слушать, прислушиваться, жадно поглощать слухом; усваивать себе слышанное или читанное, устремлять на это мысли и волю свою»5.
Заключенный в лагере ест свою порцию не только внимательно (сосредоточенно), а жадно поглощая, впитывая, усваивая все, что можно, устремляя на это все свои мысли и свою волю. С этой точки зрения более полноценным кажется перевод 2003 г.:
А predsa]ейвї гоупакв ротаїу а шіїгєЛеш6.
Napriek їоти]ы jedol ако уЫу — ротаїу а упітауо1.
Наречие уттауо кроме своего созвучия с русским внимчиво имеет значение «восприимчиво, чутко, внимательно», что подразумевает и сосредоточенность, таким образом, имеет более широкий круг значений, чем наречие sйstredene.
По такой же морфологической схеме образовано наречие оступчиво от глагола оступаться (оступиться), т. е. «неудачно ступить, споткнуться»8. При этом наречие является признаком глагола ходить, отсутствующего в предложении, но подразумевающегося. Так, предложение ходить по трапу неудобно тем, что можно легко споткнуться или ступить неудачно автор заменяет фразой по трапу оступчиво. В этом и состоит т. н. «закон экономии» в языковом творчестве А. И. Солженицына, т. е. стремление к уплотнению, концентрации мысли в тексте.
По трапу и круто, и оступчиво, не очень он тянул поначалу, Шухов его подгонял легонько9.
Переводчики переносят признак с глагола на существительное трап (schodiste, most^k), который в словацком варианте становится нетвердым, шатким (угаїку).
Dostenё schodiste je aj strmё, aj vratkё, neveїmi stacil zo zaciatku, Ёи^оу ^ mierne роЫпа1 <...>10.
Most^k 2 dosak je_ strmу aj vratkv а Bujnovsky sa spociatku ує^і nevyznamenaval. 8исЫу ^ mierne sйril <.>п.
Напересёк через ворота проволочные, и через всю строительную зону, и через дальнюю проволоку, что по тот бок, — солнце встает большое, красное, как бы во мгле12.
Несмотря ни на что — ни на существование лагеря, проволоки, зоны — солнце все равно продолжает вставать каждое утро. В наречии напересёк кроется, безусловно, не только свойство солнечных лучей, пересекающих лагерь. Пользуясь принципом паронимии, автор заставляет читателя услышать здесь и поперёк, и пересечь, и наперекор. Наперекор злу, страху и насилию жизнь продолжает идти по своим законам. Нелегко передать на другой язык всю коннотативную гамму значений такой лексемы. Словосочетание spoza brany (букв. из-за ворот) нельзя считать адекватным выбором. Наречия napriec (означающее «поперек, наперерез, напрямик»)13 в некоторой степени передает свойства окказионализма. Кроме того, оно созвучно наречию napriek — «назло, наперекор, несмотря на что, вопреки чему»14.
Napriec cez drdtem branu, cez ceM stavebrn zonu apomedzi vzdialem droty na druhej strane vychadza slnko — velkё, cervem, akoby v hmle13.
Spoza brany z ostnatёho drotu, ponad ceU stavenisko a droty na druhom konci, akoby v hmle, vychadza velkё cervern slnko16.
Особенно сочный окказионализм — наречие напрожог. Мы видим, как лагерь прожег на теле и сердце бригадира неизгладимые следы, как он прошел в лагере огонь и воду, как несмотря на все горит в нем сила духа.
Сидит он второй срок, сын ГУЛАГа, лагерный обычай знает напрожог11.
В переводе, конечно, бесцветное: он в совершенстве знает обычаи лагеря:
Odpykava si uz druhy vymer trestu, hlavna sprava taborov ho prijala za svojho, taborovё zvykypozna dokonalel%.
Tento syn gulagu si odpykava uz druhy trest, dokonale ovlada taborovё zvyky19.
Трудности возникли и с передачей наречий торней (сравнительная степень) и спо-тычливо. Переводчикам пришлось пользоваться описательным переводом, чтобы воспроизвести значение данных окказионализмов:
Тут нашей колонне торней стало, посеред улицы. И конвоирам с боков тоже не так спотычливо. Тут-то мы их и обжать должны!20
Tu, prostriedkom ulice, mala nasa kolona lepsiu cestu. Ani vojaci na bokoch sa tak nep-otkynali na hrboch. Tak tuna ich musime trhmt’!21.
Nasej kolone sa prostriedkom cesty dobre uteka. Ani eskorta po bokoch nebezi_po hrbol-
coch22.
И, не занося хлеба в девятый, он шажисто погнал в сторону седьмого барака23.
Значение данного наречия абсолютно прозрачно: «частыми или/и большими шагами». Наречие образовано по аналогии с прилагательными бугристый, гористый, т. е. «имеющий много бугров» или «имеющий много гор». Однако, несмотря на это, непросто оказалось перевести данный окказионализм на иностранный язык, переводчикам пришлось воспользоваться словосочетанием:
Neodniesol chlieb do deviateho, ale dlhymi krokmi vyrazil smerom k siedmemu baraku24.
Neodniesol chlieb do deviateho baraka, ale dlhymi krokmi sa hnal smerom k sied-
memu25.
Именно в окказиональных наречиях проявляется в полной мере важная особенность лексики А. И. Солженицына: «стремление к полисемии, к максимально возможному смысловому и экспрессивному наполнению слова, к его осложнению и преобразованию, к наслаиванию в пределах отдельной лексической единицы нескольких эстетически значимых смыслов или оттенков значений»26. Перевод на иностранный язык, в данном случае на словацкий, доказывает невозможность замены такой лексемы однословным эквивалентом. Содержание солженицыновского окказионализма раскладывается на несколько составляющих, затем воспроизводится либо лишь одна из них — одной лексемой, либо несколько — словосочетанием или целой фразой.
Глаголы также являются продуктивной частью речи для словотворчества А. И. Солженицына. Особенно излюблены писателем приставочные глаголы (а иногда и многоприставочные), поскольку в них заключена возможность для выражения некоего содержания не только в корне слова, но и в приставке. Часто окказиональные глаголы имеют синонимы в литературном языке, но, как замечают многие исследователи, «индивидуально-авторские глагольные синонимы отличаются от стилистически нейтральных общелитературных не только разговорно-просторечной окрашенностью, но и своеобразной архаичностью».
Полисемию авторских приставочных глаголов можно увидеть и на следующем примере:
Издобыть на снегу на голом, чем окна те зашить, не было легко11.
Приставка из- подчеркивает исчерпанность, полноту проявления действия28. Издобыть — это не только добыть, но и изловчиться и добыть, измучиться и добыть.
Zohnat’ na holom snehu daco na zatlcenie tych oblokov nebolo lahkё29.
Nebude Tahke vydolovat’ spod snehu nieco na tie oknaiQ.
Глагол zohnat’(букв. достать, найти, раздобыть), хотя и соответствует основному значению лексемы, но не передает всех смысловых оттенков приставочного глагола. Удачным решением можно считать использование здесь глагола vydolovat’. Это отчасти переводческий окказионализм, т. к. в словацком языке употребляется в основном только глагол dolovat’, имеющий очень ограниченную семантику, а именно «добывать полезные ископаемые». Выражение vydolovat’ spod snehu в полной мере передает невероятную трудность такого задания, как найти что-либо на голом снегу.
И еще он успел вернуться к столу, и еще успел сочнуть, что все на месте, соседи
спереть ничего не управились, а свободно могли31.
В солженицыновском окказионализме, образованном из существительного око/очи, сочетается и значение глагола заметить, и сосчитать (только второе из которых и воспроизвели переводчики):
A este sa stihol vratit’ k stolu a este stihol poratat, ze sй vsetky misky na mieste, susedia
nic nepotiahli, hoci Tahko mohli32.
Stihol sa aj vratit’ k stolu a poratat, ci sй vsetky na stole, ci susedia nic nevzali, pretoze
aj to sa mohlo stat33.
Светили фонари зоны и внутренние фонари. Так много их было натыкано, что они совсем засветляли звезды34.
Svietili lampy v zone i vmtorm lampy Tolko ich tam bolo, ze celkom zatienili svetlo hviezd35.
Obloha, z ktorej taborovё lampy vyhnali hviezdy, bola stale rovnako temna36.
Первый перевод представляет собой довольно безликое сообщение (букв. Столько их там было, что они совсем затенили свет звезд). Зато второй перевод выглядит своеобразно (букв. Небо, с которого лагерные фонари выгнали звезды, было все таким же темным). Хотя ни в том, ни в другом случае авторские глаголы не воспроизведены, метафоричный перевод О. Гирнеровой следует признать и уместным, и ценным для создания образа в целом.
И надзиратели, без Волкового шмонявшие кое-как, тут зарьялись, кинулись, как звери <...>37.
Необычная схема образования глагола дает, тем не менее, достаточно прозрачное значение. Приставка за- образует глаголы начала действия, а с возвратной частицей — «доведения действия до излишества, до крайней степени»38. Наречие рьяно означает «очень усердно»39. Таким образом, усердие в досмотре заключенных доходит до абсолютного предела, до крайней точки, когда усердие уже превращается в дикость. В обоих словацких переводах фигурирует словосочетание кинулись/начали кидаться как звери.
Dozorcovia, ktori dovtedyprehliadali len tak, aby sa nepovedalo, zrazu ozili, vrhli sa na trestancov ako zvery <...>40.
A ti sa odrazu prebrali — dovtedy prehliadali len tak, aby sa nepovedalo — a zacali sa vrhat na trestancov ako divi41.
Есть в рассказе и окказиональные причастия, например:
От быстрой захватчивой работы прошел по ним сперва первый жарок — тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет42.
Od rychlej, strhumcei roboty ich spociatku zalialaprva homcava — ta, pri ktorej clovek pod buslatom, kacabajkou, vrchnou a spodnou koselou zvlhne43.
Od rychlej strhumcei roboty ich zaliala prva homcava — ta od ktorej sa clovek pod buslatom aj kabatcom, hornou aj spodnou koselou spoti44.
Словацкое причастие strhuj^i имеет значение «захватывающий, увлекательный», на логико-понятийном уровне абсолютно совпадая с причастием захватчивый. В данном случае причина предпочтения именно данной формы — графическая и фонетическая, стремление к укорачиванию слова, фразы, предложения.
Прежде чем рассмотреть особенности образования окказиональных существительных, приведем выдержку из статьи К. И. Чуковского «Вина или беда?»:
«Вы входите в зал суда. Разбирается громкое дело. Публика взволнованно слушает пылкую речь прокурора. Но что это? На скамье подсудимых, оказывается, не спекулянт, не грабитель, но заслуженный, почтенный переводчик. Прокурор мечет в него громы и молнии.
— Преступнику, — говорит он, — нет и не может быть никаких оправданий. Он обеднил, опреснил, обесцветил нашу богатую простонародную речь, смыл с нее все ее чудесные краски, лишил ее тонких оттенков, живых интонаций и тем самым наклеветал на нее. Превратив художественную, колоритную прозу в бездушный канцелярский протокол, он — и это отягощает его преступление — даже не уведомил о своем самоуправстве читателей, так что многие из них вообразили, будто перед ними точная копия подлинника, будто убогий, мертвенный стиль перевода в точности соответствует стилю оригинального текста. Это я и называю клеветой.
Тут прокурор торопливо хватает у себя со стола книжки — одну русскую, другую английскую, — желчно перелистывает их и с гневом обращается к преступнику: — Вот они, улики вашей тяжкой вины! Написано у русского автора: „Ой, лють там сегодня будет: двадцать семь с ветерком, ни укрыва, ни грева!“ А в вашем переводе читаем: „О, сегодня там (будет) жестоко: двадцать семь градусов мороза и ветрено. Ни убежища. Ни огня“. Перевод этот вопиюще неточен. Ведь стиль русского подлинника простонародный, крестьянский: тут и лють, и укрыв, и грев — слова своеобразные, редкостные, никогда не входившие в так называемую литературную лексику. Тот перевод, в котором лють воспроизведена как жестокость, укрыв — как убежище, грев — как огонь, не дает своим читателям ни малейшего представления
о подлиннике. Ибо художественно точным может называться лишь тот перевод, в котором воспроизводится стиль оригинального текста.
(Текст, о котором говорит прокурор, — повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Она вышла в английском переводе Ральфа Паркера у лондонского издателя Виктора Голленца.)
Если переводчик принимал специальные меры, чтобы смазать, стереть, уничтожить все стилистическое своеобразие подлинника, необходимо признать, что он блистательно достиг этой цели. В подлиннике, например, сказано: „И сразу шу-шу-шу по бригаде“. А в переводе: „И сразу по бригаде пошел шепот“. <...> В подлиннике: „Небо белое, аж с сузеленью“. В переводе: „Небо было зеленовато-белое“. В подлиннике: „Фетюков... подсосался“. В переводе: „Фетюков подошел ближе“. Всюду свежие, сверкающие народные краски подменяются банальными и тусклыми. Художественное своеобразие подлинника не передано ни в единой строке»45.
В цитате, с которой начал свой суд К. И. Чуковский, прослеживаются основные черты солженицыновского словотворчества. В образовании существительных преобладает тенденция к укорачиванию, упрощению, концентрированию.
Ой, лють там сегодня будет: двадцать семь с ветерком, ни укрыва, ни грева!46 Ech, bude tam dnes mrcha hostina: dvadsatsedem pod nulou s vetrikom, ani sa kde schovat, ani sa kde zohriat’!41
Не имея эквивалентной лексической единицы, переводчик, чтобы восполнить экспрессивность окказионализма, воспользовался метафорическим переводом: лють стала mrcha hostina (букв. скверный прием), что однако удлиняет первую часть предложения. В переводе фразы ни укрыва, ни грева наблюдается тенденция к сокращению и отклонению от литературной нормы (переводчик опускает глагол mat: nemajй sa ani kde schovat, nemajй sa ani kde zohriat), что также позволяет приблизиться к оригиналу.
Переводчица О. Гирнерова использует словосочетание hrozna kosa (букв. ужасно холодно), существительное kosa при этом является сленговым и имеет литературный эквивалент zima48. Фраза ни укрыва, ни грева в переводе воспроизводится вполне удачно благодаря тому, что переводчица опускает глагол byt (с ним бы фраза звучала так: a nikde nie je йkrytu, nikde nie je ohnika, хотя и nikde можно было бы заменить на ani для еще большей краткости и ритмичности фразы). А также благодаря существованию в словацком языке существительного йkryt (букв. укрытие), подобного по звучанию окказионализму укрыв.
Och, dnes tam bude hrozna kosa: dvadsatsedem stupnov a vietor, a nikde ukrytu, nikde ohnika!49
По такому же принципу образована следующая лексема:
82-я бригада, какая ямки долбала без угреву полдня, — она-то первые места по гудку и захватила50.
Osemdesiata druha brigada, co jamky dlabalapol dna bez zohrievania, hned’po tmbeni obsadila pтё miest51.
Хотя и в первом переводе вместо короткого, четкого угрев появляется расплывчатодлинное zohrievaniе, но невероятно длинным и описательным оказывается второй перевод такого, казалось бы, простого слова:
Osemdesiata druha brigada, ta, co kopala ceU dopoludnie jamy, takze sa sa nik z nich nemohol ohriat_pri _piecke, obsadila pv miesta, sotva odtrubili52.
В следующем примере при переводе сохраняется краткость и фонетическая четкость солженицыновского окказионализма, но его экспрессивность безвозвратно утеряна из-за использования стилистически нейтральной лексемы.
И не видел больше Шухов ни озора дальнего, где солнце блеснило по снегу, ни как по зоне разбредались из обогревалок работяги <...>53.
A nevidel viacej Suchov ani daleky obzor, kde sa slnko ligotalo na snehu, ani to, ako sa po zone rozliezali tahmi z ohrievarni <...>54.
Od tej chvle Suchov viac nepozeral na daleky obzor kde sa ligotal slnkom zaliaty sneh, nevidel ani to, ako trestanci rozliezajй od ohrievadiel po celom stave-nisku <...>55.
В статье «Не обычай дегтем щи белить, на то сметана» А. И. Солженицын отмечает в современном русском литературном языке обилие отглагольных существительных на - ение: «Грамматический строй сохранял стойко то, что роднит наш язык с европейскими, но пренебрегал многими исконными своими преимуществами. Так, отглагольные существительные предпочитались среднего рода, долгие, на немецкий лад (когда их на -ение скопится кряду четыре-пять, вымалывается язык и чуть ли зубы не болят), а мужского и женского рода — краткие, сильные, поворотливые — опадали, терялись». Следуя цели возвращения русскому языку утраченных лексических средств, писатель создает такие формы, как лють, укрыв, грев, озор, кружь.
И кружь такая пошла по телу всему, и даже как будто хмель в ноги и в голову56.
Но переводчик не слышит требований автора и дает словацкий эквивалент на -enie:
A take omamenie sa mu rozlialo po celom tele, akoby mu bola palenka udrela do noh
a do hlavy51.
Во втором варианте отражена стилистика оригинала и используется слово zavrat (букв. головокружение).
Celym telom mupresiel zavrat, dokonca akoby mu opitost’ udrela do noh i do hlavy58.
«Важно подчеркнуть принципиальную художественную незаменимость „необыч-ных“ слов, используемых Солженицыным. Стоит только попытаться вставить вместо них „обычные “ — немедленно обнаруживается, что множество семантических и стилистических оттенков исчезает невозвратимо»59. Данный факт подтверждается и благодаря сопоставлению оригинала и перевода. Окказиональные лексемы вводятся в текст для яркого и краткого выражения многозначного содержания, что лишь в малой степени возможно отразить на иностранном языке. Окказионализмы в рассказе «Один день Ивана Денисовича» оказываются функционально нагружены еще и тем, что по своему строению и звучанию инклинируют к диалектной речи, тем самым дополняя и формируя образ главного героя рассказа.
1 Солженицын А. И. Объяснение // Русский словарь языкового расширения / сост. А. И. Солженицын. М., 1995. С. 3.
2Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопр. культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 29.
3 Солженицын А. И. Объяснение // Русский словарь языкового расширения / сост. А. И. Солженицын. М., 1995. С. 4.
4 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1918. Т. 3. С. 15.
5Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1913-1980.
6 Solzenicyn А. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 16.
I Solzenicym A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 15.
8 Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1983. С 409.
9 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт-Париж, 1918. Т. 3. С. 69.
10 SolzеnicynA. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 83.
II Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 19.
12 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 20 т. Вермонт; Париж, 1918. Т. 3. С. 33.
13 Vefky slovnsko-rusky slovnik. 6 dielov. Bratislava, 1982. 2 diel. S. 363.
14 Vefky slovnsko-rusky slovnik. 6 dielov. Bratislava, 1982. 2 diel. S. 363.
15 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 38.
16 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 31.
11 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1918. Т. 3. С. 34.
18 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 39.
19 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Branislava, 2003. S. 31.
20 Co.лженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 20 т. Вермонт; Париж, 1918. Т. 3. С. 81.
21 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 105.
22 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 100.
23 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 20 т. Вермонт; Париж, 1918. Т. 3. С. 1G3.
24 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 123.
25 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2GG3. S. 12G.
26 Урманов А. В. Поэтика прозы Александра Солженицына. М., 2000. С. 131.
27 Солженицын. А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: В 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 4G.
28 Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1983. С. 213.
29 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 48.
30 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 44.
31 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 55.
32 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 66.
33 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 62.
34 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 11.
35 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 11.
36 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica, Bratislava, 2003. S. б
37 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 25.
38 Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1983. С. 175.
39 Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1983. С. 615.
40 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica, Bratislava, 1963. S. 30.
41 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 27.
42 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 69.
43 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 83.
44 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Dtnisovica. Bratislava, 2003. S. 79.
45 Чуковский К. И. Беда или вина // Литературная газета. 1963. 3 августа.
46 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Новый мир. 1962. № 11. С. 18.
47 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 27.
48HochelB. Slovnik Slovenskeho slangy. Bratislava, 1993. С. 99.
49 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 24.
50 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 53.
51 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica, Bratislava, 1963. S. 64.
52 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 2003. S. 60.
53 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 56.
54 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 80.
55 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica, Bratislava, 2003. S. 75.
56 Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 20 т. Вермонт; Париж, 1978. Т. 3. С. 62.
57 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. Bratislava, 1963. S. 76.
58 Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica, Bratislava, 2003. S. 71.
59 Спиваковский П. Е. Феномен А. И. Солженицына: новый взгляд (к 80-летию со дня рождения). М., 1998. С. 91.
