Лагерные жаргонизмы как средство проявления языковой личности героя (на материале повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и её переводов на словацкий язык) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Список литературы

1. Андрамонова Н. А. Сложные предложения, выражающие обстоятельственные отношения в современном русском языке: моногр. - Казань: Изд-во Ка-занск. ун-та, 1977.

2. Бабайцева В. В. Явления переходности в грамматике русского языка: моногр. - М.: Дрофа, 2000.

3. Бархударов С. Г., Крючков С. Е. Некоторые вопросы изучения сложноподчиненных предложений в школе // Рус. яз. в шк. - 1964. - № 1.

4. Дружинина С. И. Изменения в семантике и структуре предложений с грамматическими показателями сравнения с 20-30-х годов Х!Х века до конца Хх века: дис. ... канд. филол. наук. - Орел, 2001.

5. Дружинина С. И. Синкретизм в системе сложноподчиненных предложений: моногр. - Орел: Изд-во Орел ГАУ, 2008.

6. Дудина Ю. А. Изменения в структуре и семантике сложноподчиненных предложений сравнительного типа в языке русской художественной прозы с 2030-х годов XIX века по 90-е годы ХХ века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. -Тюмень, 2003.

7. Киселева Л. А. Полные придаточные предложения с сравнительными союзами в современном русском языке // Уч. зап. ЛГУ. - Л., 1958. - № 235. -Сер. «Филологические науки». - Вып. 38.

8. Прокопович Н. Н. Сложные предложения с приадъективной придаточной частью // Вопр. языкознания. - 1965. - № 6.

9. Сазонов А. П. Сложноподчиненные предложения с придаточным сравнительным с союзом точно // Уч. зап. Винницкого гос. пед. ин-та. Каф. рус. яз. и лит-ры. - Винница, 1962. - Т. 20.

10. Федоров А. К. О синкретизме придаточных предложений в современном русском языке // Рус. яз. в шк. - 2006. - № 4.

11. Федоров А. К. Семантико-структурная классификация сложноподчиненных и придаточных предложений // Рус. яз. в шк. - 2002. - № 5.

12. Федоров А. К. Спорные вопросы теории сложноподчиненного предложения. - Курск, 1982.

УДК 821.161

В.С. Князькова*

Лагерные жаргонизмы как средство проявления языковой личности героя (на материале повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и её переводов на словацкий язык)

В статье рассмотрены вопросы употребления жаргонной лексики в повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Жаргон в повести служит не только для создания правдивой картины жизни лагеря, но и характеристики личностей героев и взаимоотношений между ними. Этот аспект в статье освещается через призму перевода на словацкий язык. Благодаря сопоставлению с близкородственным языком выявляются значимые черты нелитературной лексики.

* Князькова Виктория Сергеевна, ассистент, Санкт-Петербургский государственный университет; kniazkova@yahoo.com

«One Day in the Life of Ivan Denisovich» by Alexander Solzhenitsyn is one of the brightest examples of the Russian prose depicting Soviet concentration camps. And that is mostly due to its peculiar vocabulary that helps to evoke the effect of reality of the narration. The article is devoted to analysis of jargon words in the original and translations into the Slovak language. The jargon words in the novel represent the life in a concentration camp and are very difficult for translation because of absence of the phenomenon in Slovak history and language.

Ключевые слова: А.И. Солженицын, нелитературная лексика, словацкое переводоведение, художественный перевод.

Key words: A.I.Solzhenitsyn, nonliterary lexicon, Slovak theory of translation, artistic translation.

Произведения А.И. Солженицына представляют собой особый эстетический и культурный феномен. Они необычны как по содержанию, так и по форме. Истинное новаторство писателя проявляется в области лексики. Кроме собственных авторских слов писатель привлекает в художественную литературу диалектные, архаичные, просторечные, а также жаргонные слова и выражения. Рассматривая рассказ «Один день Ивана Денисовича» как яркий пример лагерной прозы, необходимо подчеркнуть, что именно благодаря использованию жаргонной лексики картина лагеря производит эф -фект реальности и правдивости повествования. Употребление жаргонизмов отмечал как сильное достоинство формы и В.Т. Шаламов, подробно анализируя повесть «Один день Ивана Денисовича» в письме А.И. Солженицыну [4].

В системе повести под жаргонной лексикой понимаем следующее: нелитературные лексические единицы, используемые социально ограниченной группой людей (заключенными), проявляющими, таким образом, социальную дистанцированность от остальных членов общества. Какую функцию выполняют жаргонные элементы в жизни и в художественном произведении? «Жаргоны выполняют определенные социолингвистические функции: номинативную, связанную с обозначением предметов и явлений; интеграционную, способствующую объединению и обособлению социальных групп; экспрессивную, позволяющую придавать речи эмоциональную окрашенность. В жаргонах <...> важна сама форма выражения, так как в них слово часто называет объект, уже имеющий свое наименование в языке, и новая номинация отличается от старой эмоционально-оценочным содержанием, метафоричностью внутренней формы жаргонного слова» [1: 107].

У А.И. Солженицына жаргонная лексика выполняет функцию погружения читателя в действительность жизни заключенных в лагере, жизни незнакомой, далекой, во многом непонятной. Недаром в издании «Одного дня Ивана Денисовича» 1978 г. в конце повести

писателем предлагается небольшой «словарь» лагерных «терминов» с «переводом» и объяснением. Рассмотрим некоторые из них и через призму перевода на родственный славянский язык определим их значение и принцип функционирования в произведении А.И. Солженицына. Русский текст «Одного дня Ивана Денисовича» вышел в журнале «Новый мир» в 1962 г. с изменениями, внесенными под давлением цензуры. Вслед за ним в 1963 г. был опубликован словацкий перевод Яна Ференчика, одного из основоположников словацкой переводческой школы. Затем в 1978 г. была издана в Париже новая версия произведения, не подвергшаяся цензуре и считающаяся оригинальной. Появился и новый перевод на словацкий язык, выполненный О. Гирнеровой в 2003 г. Таким образом, сопоставительный анализ оригинала и перевода «Одного дня Ивана Денисовича» ведется на материале четырех текстов: двух русских и двух словацких.

Одной из основных линий отношений в лагере является противостояние заключенных и начальства. Рассмотрим лексемы, выражающие данные отношения. В «словарике», прилагающемся к рассказу, автор дает следующее определение словам кум и опер: «Кум, опер - оперуполномоченный. Чекист, следящий за настроениями зэков, ведающий осведомительством и следственными де-лами. (Вероятно - от истинного значения по-русски: кум -состоящий в духовном родстве)» [3: 121]. В тексте рассказа данные лексемы часто выступают в контексте ситуаций, связанных с доносом и доносчиками.

- Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто погибает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.

Насчет кума - это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их - на чужой крови [2: 9].

„Chlapci, tuna je zakonom tajga. Ale aj tuna l'udia ziju. V tabore skape len ten, kto misky vylizuje, kto sa spolieha na marodku a kto donasa vysetrujucemu." To s tym donasanfm, to pravda prestrelil. Tf sa udrzia. Lenze udrzia sa za cenu cudzej krvi [6: 7-8].

В приведенной цитате наблюдаются разночтения с версией «Одного дня Ивана Денисовича» 1978 г.

- Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.

Насчет кума - это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их - на чужой крови [3: 7-8].

- Chlapci, tuna platf zakon tajgy, ale tf, Co su lud'mi, mozu vyzif. Poviem vam, kto v tabore skape - ten, kto vylizuje misky, kto sa zachrahuje na marodke a kto chodf donasat "stryckovi".

Pokial ide o donásacov, pravdaze, prehnal, akurát tí sa zachránia. Lenze za ich záchranu zaplatia vlastnou krvou iní [7: 6].

При рассмотрении данных примеров напрашивается вывод о том, что солженицынский язык обнаруживает настолько сильную внутреннюю интегрированность, что даже при исключении некоторых элементов они остаются выраженными имплицитно. В данном случае это доказывается одинаковыми словацкими переводами (skape /букв. подохнет/ как эквивалент и к подыхает, и к погибает) при измененном русском варианте 1962 г. Как ни странно, то, что рекламируется как явное отличительное достоинство нового перевода, а именно то, что «книга <...> выходит в новом словацком переводе впервые с оригинала, отредактированного автором и неисправленного цензурой» (надпись на обложке перевода Ольги Гирнеровой 2003 г.), никак не проявляется в данном случае. Даже в первом варианте повести А.И. Солженицын настолько умело демонстрирует присутствие брани в языке лагеря, что она, не везде присутствующая явно, ощущается в синтаксических конструкциях и интонации. Переводчик Я. Ференчик, чувствуя это, воспроизводит и эту сторону лагерной жизни как можно ближе к действительности.

Вернемся к переводу интересующих нас жаргонизмов кум / опер и логически с ними связанного стучать. Я. Ференчик выбирает один эквивалент и следует этому выбору на протяжении всего текста (см. примеры ниже), что является одним из его характерных переводческих принципов. А именно для лексем кум / опер -vysetrujúci /букв. следователь/, а для лексемы стучать - donásat' /букв. доносить/. Здесь мы наблюдаем явную замену жаргонизмов стилистически-нейтральными лексемами. По-другому дело обстоит в переводе О. Гирнеровой. Во-первых, для каждого отдельного случая она находит свой эквивалент к упомянутым жаргонизмам (хотя и не всегда удачный). Во-вторых, ее эквиваленты часто более экспрессивны. Так, при первом упоминании о куме в «Одном дне Ивана Денисовича» переводчица вводит понятие "strycek" в кавычках, но без дополнительного объяснения. Чтобы понять, насколько оно соответствует русскому кум, обратимся к словарю словацкого языка:

STRYC, StrYkO [nár. i stryk, stryco], -a, mn.c. -ovia m. 1. otcov brat; 2. hovor., oslovenie pre starsieho cloveka (obyc. na dedine), ujo, sváko; 3. hovor., protezujúca osoba, vplyvny známy (na nejakom vyznacnom mieste); STRYKOVSKY i STRYCOVSKY príd.; STRYCIK, -a i STRYCKO, -a, mn.c. -ovia m. zdrob. hypok.; STRYCKOVSKY prísl. rodinne, po rodinsky, ako strycko; STRyCenKO, -a, mn.c. -ovia m. zdrob. hypok.; STRYCOVSTVO i STRYKOVSTVO, -a str. príbuzensky pomer stryka k synovcovi a neteri. STRYCKOVANIE, -ia str. hovor, pejor. protekcionárstvo [5, IV: 309].

«Духовное родство», о котором упоминает А.И. Солженицын в объяснению к данному жаргонизму, преобразуется в словацком переводе в родство кровное. Одно из значений словацкой лексемы (а именно третье: покровительствующее лицо, влиятельный знакомый) подразумевает особые отношения оперуполномоченного и доносчика, которого он выделяет среди остальных заключенных. В этом смысле лексема strycek является, безусловно, удачной находкой словацкой переводчицы как эквивалента к русскому кум. Однако, подчеркивая особую связь оперуполномоченного и доносчика, данная лексема не затрагивает отношения оперуполномоченный -обычные заключенные, для которых, впрочем, и у А.И. Солженицына используется именно лексема опер, а не кум. Так возникает необходимость (в отличие от эквивалента, выбранного Я. Ференчиком) ввести дополнительное понятие, не схожее со словом strycek, более общее по значению.

Мыть пол в надзирательской было дело специального зэка <...> Но, давно в штабном бараке обжившись, он доступ имел в кабинеты майора, и начальника режима, и кума, услуживал им, порой слышал такое, чего не знали и надзиратели <...> [2: 11-12; 3: 11].

Umyvat dlázku v dozorcovskej miestnosti bolo úlohou Speciálneho trestanca <...> Ale ten sa uz v stábnom baraku dávno udomácnil, mal prístup do pracovne majora, nácelníka sluzieb i vysetrujúceho, posluhoval im, zavse pocul veci, o ktorych nevedeli ani dozorcovia <. . .> [6:12].

Umyvanie dlázky v dozorcovskej patrilo k úlohám zvlástneho tres-tanca <...> Ten sa na stábe uz dávno udomácnil, mal prístup do pracovne majora, politického nácelníka aj nácelníka bezpecnosi (strycka), posluhoval im, picom zacul veci, o ktorych ani dozorcovia nevedeli <. . .> [7:10].

Здесь О. Гирнерова опять же использует лексему strycek, но в скобках в качестве уточнения или напоминания о том, что начальник безопасности и кум есть одно и то же лицо. Такой двойной эквивалент возникает именно из-за отсутствия в данном контексте прямой связи оперуполномоченный - доносчик. Далее, в то время как автор первого словацкого перевода придерживается выбранного нейтрального vysetrujúci, О. Гирнерова предлагает новые эквиваленты.

И сразу шу-шу-шу по бригаде: Пантелеев, сука, опять в зоне остался. Ничего он не болен, опер его оставил. Опять будет стучать на кого-то [2: 18; 3: 23].

A hned' Su-Su-Su po brigáde: Pantelejev, pes vsivavy, zas ostal v zóne. Vôbec nie je chory, vysetrujúci si ho nechal. Zas bude dakoho udávat [6:27].

A v brigade sa uz aj posepkava: Pantelejev, ten sukin syn, znova nenastupil. Nic mu nie je, dozorca mu dovolil ostat'. Zas niekoho uda. [7: 25].

В данном случае перевод нельзя считать корректным так как dozorca как в словаре [4, II: 410], так и в текстах словацких переводов означает только надзиратель, тогда как в зоне для допроса доносчика оставляет оперуполномоченный, занимающийся вопросами освед о мител ьства.

Чем в каторжном лагере хорошо - свободы здесь от пуза. <. . .> здесь кричи с верхних нар что хошь - стукачи того не доносят, оперы рукой махнули [2: 65; 3: 105].

Jedno je v tabore pre politickych dobre — netreba sa bat politickeho stihania. <...> tuna mozes vykrikovat z hornej pricne, Co len chces — donasaci to neudaiu, lebo vysetrovatelia nad tym hodili rukou. [6: 125]

Jedno je v tabore pre politickych dobre, a to, ze slobody maju vyse hlavy. <. . .> Tu si mozes vykikovat z hornej pricne, Co sa ti len zachce -donasaci ta neudaju, lebo estebaci nad tym iba mavnu rukou [7:122].

Здесь привлечена О. Гирнеровой стилистически ярко окрашенная лексема estebaci, образованная от аббревиатуры StB (государственная безопасность). Это новообразование, так же как и русское кагэбэшник, помимо своего нейтрального значения 'служащий госбезопасности' приобрело явно негативный эмоциональный оттенок 'посредника при доносах'. Как уже упоминалось, словацкими эквивалентами для однокоренной пары стучать - стукач служат литературные donasat - donasac, а чтобы избежать такого повторения как donasaci donasaju /букв. доносчики доносят/ используется также и синонимичный глагол udat /букв. выдать кого-либо, донести на кого-либо/. Данный пример выявляет такую уникальную для перевода ситуацию, когда схожие исторические обстоятельства приводят к близости языковых явлений.

«Кондей (блатн.) - карцер. Без вывода - содержат как в тюрьме. С выводом - только ночь в карцере, а днем выводят на работу» [3: 121], так звучит объяснение следующего часто встречающегося лагерного жаргонизма в «Одном дне Ивана Денисовича».

И тут же он остро, возносчиво помолился про себя: „Господи! Спаси! Не дай мне карцера!" [2: 56; 3: 90].

A tu sa v duchu naliehavo, vrucne pomodlil: „Paneboze zachrah ma pred karcerom!" [6: 108].

A v duchu sa upenlivo, vrucne modlil: „Pane Boze, zachrah ma! Nedopust aby ma dali do basy!" [7: 104 - 105].

Я. Ференчик, пользуясь принципом транслитерации, заимствует русское слово karcer. О. Гирнерова употребляет слово basa /букв. тюряга/, являющееся сленговым выражением, имеющим литера-

турный эквивалент väzenie /букв. тюрьма/, что подтверждает обращение к словарю:

BASA - slang. Väzenie: dostat' sa do basy, byt', sediet' v base [5, I:

73].

В целом для первого перевода характерна б0льшая экзотиза-ция текста, для второго - значительная адаптация современному словацкому языку. В данном случае это прослеживается на примере перевода слова карцер. Хотя слово basa встречается и в переводе Я. Ференчика, но в значительно меньшем количестве и несколько непоследовательно чередуясь с заимствованным словом karcer.

- Трое суток кондея с выводом! <. . .>

- За что, гражданин начальник? - придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.

С выводом на работу - это еще полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер - это когда без вывода.

- По подъему не встал? Пошли в комендатуру, - пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей [2: 10 -11; 3, 9 -10].

"Tri dni basy po práci" < . . .>

"A za co, obcan velitel'?" spytal sa Suchov, vkladajúc do hlasu viacej l'útosti, ako cítil.

Karcer po práci — to nie je cely karcer: teplé jedlo dajú a na smutné myslienky nieto casu. Ozajstny karcer — to je karcer bez nástupu do práce.

„Vstal si na budícek? Nevstal. Pod'me na veliteístvo," vysvetlil Tatár lenivo, lebo aj jemu, aj Suchovovi, aj vsetkym ostatnym bolo celkom jasné, za co dostal basu [6: 10].

- Tri dni basy popri robote. <. . .>

Za co, obcan velitel? - opytal sa Suchov a do svojho hlasu vlozil viac íútosti, nez naozaj pocifoval.

Basa popri robote je vlastne len polovicná, ta m dajú teplé jedlo a niet casu na hlúpe myslienky. Pravá basa je, kedd clovek nechodí do práce.

- Nevstal si na budícek. Ide sa na veliteístvo, - lenivo vysvetlil Tatár, pretoze aj jemu, aj Suchovovi, aj vsetkym ostatnym bol dôvod jasny [7: 8-9].

Разъяснения о том, что такое заключение в карцере с выводом или без вывода переводчики пытаются лексически отделить от основной части повествования, каждый по-своему. Я. Ференчик это делает с помощью варьирования лексем karcer и basa, первую употребляя в тексте объяснения, вторую - в прямой речи. О. Гирнерова в объяснении употребляет слово práca, а в остальном тексте слово robota, имеющее слегка разговорный оттенок. При этом

жаргонные выражения с выводом и без вывода полностью утрачивает свою экспрессивную окраску в обоих переводах, так как заменяются стилистически нейтральными ро ргао1 /букв. после работы/, Ьвг пав^ри бо ргаое /букв. без выхода на работу/, кеб' с!оувк пе-оЬобИ бо ргаов /букв. когда человек не ходит на работу/.

Жаргонизм шмон представлен в «словарике» «Одного дня Ивана Денисовича» следующим образом: «Шмон (блатн.) - обыск» [3: 122]. Именно такой литературной, бесцветной лексемой предстает лагерный шмон перед словацким читателем и передается во всех случаях словом pгeh!iaбka /букв. обыск, досмотр/.

Вся линейка чернела от бушлатов - и вдоль ее медленно переталкивались бригады вперед, к шмону [2: 18; 3: 24].

Се!а иИска ва сегпе!а buS!atmi а pozбíZ пе] ва рота!у й'тиИ Ьпдабу па te!eвnй р^Иабки [6: 28].

МИево пав^ри ва ое!е сегпе!о. Бпдабу tгeвtanоov V buS!atoоh ро-та!у poвtupova!i па овоЬпй р^Набки [7: 25].

В данном примере слово pгeh!iaбka дополняется прилагательными te!eвnу /букв. телесный/ и овоЬпу /букв. личный/, подчеркивающими характер обыска. Возможно, этими прилагательными переводчики пытаются компенсировать утраченную экспрессию русского жаргонизма. Ведь в слове шмон отчетливо видно, насколько травмирующим, унижающим фактором является личный досмотр для заключенного, постоянно напоминающим о его бесправном положении, сужающим размеры его территории до ее полного отсутствия. Но шмон подразумевает не только личный досмотр, но и любой обыск:

А когда посылку кончат шмонать, опять же и ящика посылочного не дают, а сметай себе все в торбочку, хоть в полу бушлатную - и отваливай, следующий [2: 58; 3: 92 - 93].

А кеб' ва uZ вкопс( р^Иабка ЬаИка, zaв ^ пеба]й беЬпски, zmet' вi о, кбе оhоeS - бо vгeойSka, а!еЬо hoо а] бо робо!ка, !еп vypaбni а -бШ'1 [6: 111].

А кеб' uZ р^гй ое!й газШки, zaвa ^ рге zmenu nevyбa]й беЬт'ски, zmet' в! о vSetko, кат оhоeS - бо vгeойSka а!еЬо а] бо р6!а buS!atu, !еп раба], па габе ]е б'а^1 [7: 107].

Уж тот вечер считает Шухов благополучным, когда в зону вернулись, а тут матрасы не переворочены, шмона днем в бараках не было [2: 57; 3: 96].

Suоhov рок!аба za Sfaвtnу uZ а] ten veCeг, кеб' ро nаvгate бо z6ny ziвtí, Ze matгaоe nie вй рор^гаоапе, Ze оez беп пеЬо!а V ЬагакооЬ Dгeh!iaбka [6: 115].

Suоhov povaZu]e za Sfaвtnу uZ а] ten veCeг, кеб' ро nаvгate бо tаboгa па]бе matгaоe па вvo]om mieвte, со znamenа, Ze оez беп V Ьагаки п'\к певпоп! [7: 111].

В данных примерах заметна тенденция переводчицы О. Гирнеровой отличиться от русского оригинала, перефразировать и интерпретировать русский оригинал так, чтобы приблизить его современному словацкому читателю. В переводе Я. Ференчика, напротив, четко прослеживается тенденция к максимальному совпадению с оригинальным текстом.

Лексема шмон является настолько продуктивной, что в рассказе встречаются глаголы, причастия и деепричастия, от нее образованные.

И потому на входе в лагерь мехзаводцев особо шмонают. Поздней осенью, уж земля стуженая, им все кричали:

- Снять ботинки, мехзавод! Взять ботинки в руки!

Так босиком и шмонали [2: 54-55; 3: 87].

A preto kolónu z mechanického závodu pred vchodom do tábora osobitne dlho prehliadajú. Uz bola neskorá jeseñ, zem studená, a na nich este vzdy kricali:

"Mechanicky závod, zobut bagance! Bagance chytit' do ruky!" A tak ich bosych prehliadali. [6: 105]

Preto si pri vchode do tábora berú strojárov zvlást na musku. Neskoro v jeseni, ked' uz bola zem celkom studená, im prikazovali:

"Strojári, vyzut sa a bagance do ruky!" Prezerali ich potom takych bosych [7: 100-101].

И надзиратели, без Волкового шмонявшие кое-как, тут зарь-ялись, кинулись, как звери, а старшина их крикнул:

- Ра-асстегнуть рубахи! [2: 19-20; 3: 25-26].

Dozorcovia, ktorí dovtedy prehliadali len tak, aby sa nepovedalo, zrazu ozili, vrhli sa na trestancov ako zvery a dozorny poddóstojník skríkol:

"Rozopa-at kosele!" [6: 30].

A tí sa odrazu prebrali - dovtedy prehliadali len tak, aby sa nepovedalo - a zacali sa vrhat na trestancov ako diví. Hlavny dozorca zreval:

- Kosele ro-zo-pnút! [7: 27].

И руки разводят. Обнимать собираются, шмоная. По бокам хлопать. Ну как утром, в общем [2: 55; 3: 88].

A ruky sa roztiahli. Chystajú sa obchytávat, smátrat. Po bokoch potl'apkávat'. Slovom, tak ako ráno [6: 106].

Vystierajú ruky, chystajú sa nás objímat. Po bokoch tapkat. Slovom, tak ako ráno [7: 102].

В приведенных выше примерах проявляется такая особенность словацкой грамматики, как ограниченное употребление причастий и особенно деепричастий. Данные части речи считаются устаревшими в словацком языке, придающими речи архаичный оттенок. Они не

свойственны разговорному языку, вследствие чего переводчики заменяют их другими частями речи (неопределенными или личными формами глаголов), либо вовсе исключают из текста лексему, выраженную причастием или деепричастием, таким образом еще более сокращая пласт жаргонной лексики в словацком тексте.

В целом можно сказать, что при переводе жаргонной лексики переводчики употребляют менее экспрессивные лексические единицы, чем в оригинале. Причиной тому служит отсутствие словацких эквивалентов в силу нереальности описываемых обстоятельств в словацкой истории и действительности. Часто используются нейтральные выражения, такие как prehliadka /букв. обыск, досмотр/ вместо шмон, prehliadat' /букв. обыскивать, досматривать/ вместо шмонать, donâsat' /букв. доносить/ вместо стучать, väzenie /букв. тюрьма/ вместо кондей, nechodit do prâce /букв. не ходить на работу/ вместо без вывода. В некоторых случаях для сохранения экспрессивности переводчики вводят в словацкий текст русские заимствования (например, karcer), значения которых становится ясным только из контекста, либо слова, имеющие разговорный оттенок (например, smâtrat' /букв. шарить/), или сленговые выражения (например, basa /букв. тюряга/). Такие лексические замены приводят к тому, что во многом теряется образ, созданный А.И. Солженицыным. Это образ мира советских лагерей и тюрем, где живут совершенно другие люди, чем на воле, которые даже говорят на совершенно ином языке, не понятном и чуждом. Перевод же только в малой степени передает уникальное историческое и языковое явление лагерного жаргона. Словацкие тексты не представляют настолько яркого и жизненного образа лагеря, что доказывает незаменимость нелитературной лексики в произведении А.И. Солженицына. Прослеживая, как созданный русским автором текст живет в иноязычной среде, можно выявить многие черты, не заметные без сопоставления с переводом. В повести А.И. Солженицына обнаруживается высокая степень экспрессивности текста, выраженная не только лексическими, но и всеми другими языковыми средствами, и системность употребления стилистически-окрашенных лексем для построения картины лагерной действительности.

Список литературы

1. Виноградов В.С. Курс лексикологии испанского языка: учеб. - М., 1994.

2. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Новый мир. - 1962. -№ 11.

3. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Собр. соч.: в 20 т. -Вермонт-Париж, 1978. - Т. 3. - С. 7-122.

4. Шаламов В.Т. Письма А. Солженицыну // Знамя. -1990. - № 7.

5. Slovnik Slovenského Jazyka. 5 dielov. - Bratislava, 1964.

6. Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. - Bratislava, 1963.

7. Solzenicyn A. Jeden den Ivana Denisovica. - Bratislava, 2003.

8. Vel'ky slovensko-rusky slovnik. 6 dielov. - Bratislava, 1979.