CC BY
60
ББК 83.3(2Рос=Рус)5-8Тургенев И.С.+83.3(2Рос=Рус)5-8Тютчев Ф.И. УДК 82.09 К 17
И.А. КАЛАШНИКОВА
ОЧЕРК И. С. ТУРГЕНЕВА «ЖИВЫЕ МОЩИ» И СТИХОТВОРЕНИЕ Ф.И. ТЮТЧЕВА «ЭТИ БЕДНЫЕ СЕЛЕНЬЯ...»: К ВОПРОСУ О СУЩНОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА
I.A. KALASHNIKOVA
I.S. TURGENEV'SESSAY «THESE POOR VILLAGES...» AND F.I. TYUTCHEV'S POEM «LIVING RELICS»: ON THE ESSENCE OF NATIONAL CHARACTER
Ф.И. Тютчев в стихотворении «Эти бедные селенья...» и И.С. Тургенев в очерке «Живые мощи» обращаются к проблеме страдания, ответственности, терпения русского человека в соотнесении с Высшим, Божественным началом; отмечают сакральные свойства народного характера. При этом нивелируются различия в политических и историософских взглядах писателей, их приверженность как западническим (И. Тургенев), так и славянофильским (Ф. Тютчев) взглядам. Художники-современники едины в понимании сущности национального менталитета.
F.I. Tyutchev in his poem «These poor villages.» and I.S. Turgenev in his essay «Living Relics» turn to the problem of suffering, responsibility and patience of Russians in the correlation with the Divine principle; they point out sacred properties of the national character. The political and historiosophical differences of the writers' views as well as and their commitment to westernism (I. Turgenev) and Slavophilism (F. Tyutchev) view are leveled. The contemporary artists have common understanding of national mentality.
Ключевые слова: Ф.И. Тютчев, И.С. Тургенев, «Живые мощи», «Эти бедные селенья.», творческий диалог, национальный характер.
Key words: F.I. Tyutchev, I.S. Turgenev, «These poor villages.», «Living Relics», creative dialogue, national character.
Очерк И.С. Тургенева «Живые мощи», опубликованный в литературном сборнике «Складчина» в марте 1874 г. и в этом же году включенный в состав «Записок охотника», получил чрезвычайно высокую оценку критики и читающей публики как в России, так и за границей. Так, 6 апреля 1874 г. И. Тургенев писал П.В. Анненкову: «Оказывается, что "Живые мощи" получили большой преферанс - и в России, и здесь [во Франции. - И.К.]: я от разных лиц получил хвалебные заявления, а от Ж. Занд даже нечто такое, что и повторить страшно: Tous nous devons aller à l'école chez Vous. <Все мы должны пройти у вас школу>...» [9, c. 607]. А критик журнала «Русский вестник» увидел в образе Лукерьи выражение истинно русского характера, контрастирующего с «бесчисленными типами протеста и отрицания» [9, c. 607].
Такие высокие оценки очерка были, несомненно, закономерны. При его создании И. Тургеневым владело стремление понять специфику национально-
го характера, постичь самую суть его. Образ Лукерьи был воспринят читателем как воплощение типичного русского характера, имеющее, как и многие народные образы предшествующих очерков цикла, особую эпическую значимость и общенациональный смысл. На образном, тематическом и концептуальном уровнях очерк во многом перекликается с основным корпусом художественных текстов «Записок охотника».
Любопытна в письме-предисловии авторская маркировка слова «долготерпение» как цитаты, источник которой - стихотворение Ф. Тютчева «Эти бедные селенья...» (1855)1.
Уже в беловом автографе очерка появляется атрибутированный эпиграф - третья и четвертая строки первой строфы данного стихотворения:
Край родной долготерпенья -Край ты русского народа! [11, с. 352]
Известно, что стихотворение «Эти бедные селенья.» было глубоко сочувственно воспринято многими современниками Ф. Тютчева и произвело на них большое впечатление. На это, в частности, указывают В.Н. Касаткина [3], К.В. Пигарев [7], А.Ф. Монахова [6] и др. Н.Г. Чернышевский пишет об этом стихотворении в статье «Заметки о журналах» в связи с вопросом о крестьянской реформе; Т.Г. Шевченко переписывает «Эти бедные селенья.» в свой дневник с комментарием, что прочитал стихотворение с наслаждением, и вводит образы из него в свою поэзию 50-х гг.; А.А. Фет в статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» называет это стихотворение прелестным; Ф.М. Достоевский в своих сочинениях трижды цитирует его. С восторгом отнесся к «Этим бедным селеньям.» И.И. Панаев. В 1857 г. он писал И. Тургеневу: «Неправда ли, это вещь, глубоко захватывающая за сердце?..» [3, с. 68-75].
И. Тургенев также очень высоко оценивал это стихотворение Ф. Тютчева. Так, в 1862 г. в письме к М.Н. Зубовой, дочери русского посланника в Неаполе, которой автор «Отцов и детей» давал уроки русского языка, в качестве иллюстрации к мысли о «смиренной бедности [курсив И.С. Тургенева. - И.К.] русской природы» он полностью приводит текст «Этих бедных селений.» [8, с. 202]. Интересно, что И. Тургенев, вероятно, приводит это стихотворение по памяти, чем объясняются разночтения и неточности в приложенном к письму поэтическом тексте.
Об особой любви писателя к этой лирической миниатюре свидетельствует эпизод, упомянутый Вацлавом Ганкой в письме к И. Тургеневу в 1858 г. Оба литератора были настолько тронуты чтением «Этих бедных селений.», что были вынуждены снять очки с увлажнившихся глаз. По ошибке В. Ганка кладет очки И. Тургенева в свой карман: «Не сердитесь, драгоценнейший Иван Сергеевич, я не виноват, а виноват Федор Иванович. Мы перед его "бедными селениями" оба сняли очки, и тем сделалась эта суматоха» [5, с. 423].
В очерке И. Тургенева эпиграф актуализирует смысловую доминанту текста, формулирует его основную идею. В роли мини-текста он создает коммуникативное пространство «Живых мощей», провоцирует читателя на актуализацию всего стихотворения, метонимически замещая его. Текст очерка оказывается глубоко связанным с поэтическим текстом Тютчева на тематическом, образном, идейно-концептуальном уровнях, вступает с ним в своеобразный диалог.
Первые строки стихотворения:
Эти бедные селенья, Эта скудная природа. [11, с. 191] отчетливо соотносятся с характеристикой, которую Лукерья дает жизни крестьян своего хутора: «Крестьяне здешние бедные - хоть бы малость оброку
с них она [мать рассказчика. - И.К.] сбавила! Земли у них недостаточно, угодий нет.» [10, с. 364]1.
Мотив долготерпения, представленный в третьем и четвертом стихах 1-ой строфы стихотворения Ф. Тютчева, которые и стали эпиграфом к тургеневскому очерку, последовательно развивается писателем на всем художественном пространстве «Живых мощей». Его главная героиня Лукерья - творчески, поэтически одаренная натура, в прошлом - первая красавица во всей дворне, «высокая, полная, белая, румяная» [9, с. 354], с косой «до самых колен» [9, с. 365], веселая, «бой-девка» [9, с. 360], лучшая певунья и плясунья в деревне - волею случая превратилась в «мумию» [9, с. 354], «живые мощи», как называли ее в деревне.
Эпизоду встречи рассказчика с Лукерьей предшествует картина природы, которая резко контрастирует с внешним обликом героини. Представший перед глазами рассказчика пейзаж отмечен силой и мощью молодой природы. Петр Петрович видит «сильный двойной блеск <...> молодых утренних лучей и вчерашнего ливня», слышит «орошенные росою» песни жаворонков, «серебряный бисер их звонких голосов», ощущает аромат фруктового сада и вольного воздуха. Он радостно дышит «всею грудью», чувствует, «как хорошо на вольном воздухе, под ясным небом» [9, с. 353]. В амшанике же, куда заглядывает рассказчик, -«темно, тихо, сухо» [9, с. 353]. Жизнь как будто замерла здесь, и ощущение этого в первое мгновение вызывает в герое стремление покинуть это место.
Пространство амшаника органично соответствует его обитательнице Лукерье: у нее «слабый, медленный и сиплый, как шелест болотной осоки» голос [9, с. 353]; «высохшая, одноцветная, бронзовая кожа»; «нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать», крошечные руки бронзового цвета с медленно перебирающими пальцами-«палочками» [9, с. 354]. Однако при этом рассказчик подчеркивает, что лицо ее сохранило «следы его бывалой красоты», через бронзу его проступает «тонкий румянец» [9, с. 361]. «Лицо не только не безобразное, даже красивое, - но страшное, необычайное», - таково впечатление охотника [9, с. 354].
Примечательно, что при сопоставлении рукописного и печатного вариантов текста очерка мы видим, как И. Тургенев, выполняя стилистическую правку текста, постепенно уходит от изображения безобразия Лукерьи, смягчает некоторые черты ее портрета, акцентируя внимание читателя на ее несчастье, и более отчетливо проявляет отношение к ней рассказчика:
Рукописный вариант [9, с. 453-454] Печатный вариант [9, с. 354]
Губ не видать вовсе Губ почти не видать
Перебирая тонкими пальцами Перебирая пальцами
Руки бронзового цвета, как у египетских Руки бронзового цвета
мумии
Лукерья Лукерья, умница Лукерья
Погибаю вовсе Все хуже да хуже
Как лед холодные пальчики Холодные пальчики
Не погнушайтесь безобразием моим Не погнушайтесь несчастием моим
Лукерья подробно рассказывает Петру Петровичу о своей теперешней жизни. Не имеющая возможности двигаться и жить в полном смысле этого слова, почти не владеющая своим телом и голосом, героиня озабочена лишь тем, чтобы «не думать, а пуще того - не вспоминать» [9, с. 357]. Она стремится наполнить свою жизнь тем, что ей доступно: наблюдает за ласточками,
за зайцем, которые случайно оказываются рядом с ней; слушает жужжание пчел, треск сверчка или шуршание мыши; когда случается - беседует со странницами; учит песням девочку-сиротку. Лукерья довольствуется тем, что имеет: «Лежу я себе, лежу-полеживаю - и не думаю; чую, что жива, дышу -и вся я тут» [9, с. 357].
Автор неоднократно подчеркивает сочувствие, которое рассказ Лукерьи вызывает в душе Петра Петровича («моя бедная Лукерья» [9, с. 357]; «жалость несказанная стиснула мне сердце» [9, с. 360]). Но героиня не нуждается в жалости, отказывается от нее. Рассказчика более всего поражает то, что она беседует обо всем «почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие» [9, с. 355].
Лукерья не только не ропщет на свою судьбу, но, напротив, не считает саму себя несчастной: «Иным еще хуже бывает <...> А у иного и пристанища нет! А иной - слепой или глухой! А я, слава богу, вижу прекрасно и все слышу, все <...> Нет, что бога гневить? - многим хуже моего бывает» [9, с. 357]. Рассказчик не может «не подивиться вслух ее терпенью» [9, с. 363]. Это же качество отмечают в героине и ее односельчане: «От нее никакого не видать беспокойства; ни ропота от нее не слыхать, ни жалоб, <...> за все благодарна; тихоня, как есть тихоня» [9, с. 365]. По справедливому замечанию В.Н. Касаткиной, «вынужденная терпеть, Лукерья в этом чувстве проявляет необыкновенную душевную силу, она не падает духом, не черствеет сердцем, ее внутренняя жизнь активна» [3, с. 73].
И. Тургенев, как и Ф. Тютчев, изображает долготерпение русского человека как основу национального характера, дающую ему силы сопротивляться всем горестям и бедам. «Вынужденность», недобровольность этого терпения не кажется нам доказательством того, что «у Тургенева <...> долготерпение не составляет сущности народного характера», как считает В.Н. Касаткина [3, с. 73]. Напротив, в терпеливом, безропотном поведении Лукерьи заметны проявление ее свободной воли в сложившихся условиях и основного, характерного качества русского человека, на котором делает акцент автор «Записок охотника», - высочайшей духовной стойкости и христианского смирения.
Во второй строфе стихотворения «Эти бедные селенья.» возникает образ «гордого взора иноплеменного», неспособного постичь суть русской жизни, русского характера, противопоставленного лирическому герою. В очерке . Тургенева образ Лукерьи рисуется с разных точек зрения - ее самой, рассказчика, хуторского десятского. Однако все эти позиции едины в своей принадлежности типу русского человека. Автор не стремится, подобно Ф. Тютчеву, обозначить конфликт «русское - западное», создавая целостный характер русского человека.
Следует обозначить образ, объединяющий третью строфу тютчевского стихотворения и очерк «Живые мощи», - это образ Христа:
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь небесный Исходил, благословляя [11, с. 191].
С.А. Долгополова справедливо указывает, что Ф. Тютчев в данном случае не обращается к библейскому эпизоду восхождения Христа на Голгофу [2, с. 33]. Царь небесный не проходил по русской земле, а всю ее «исходил, благословляя». Т.о., Ф. Тютчев создает в своем стихотворении «мистерию благословле-ния русской земли» [2, с. 33] и - через землю - русского человека. При этом поэт уподобляет Христу с крестной ношей русского крестьянина. Тем самым
крестонесение, следование пути Христа составляет, по Ф. Тютчеву, онтологическую основу народного бытия.
В очерке И. Тургенева образ Христа появляется в первом сне Лукерьи. Портретное его описание не сходно с тютчевским: «Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, - только пояс золотой <.> Крылья у него по всему небу развернулись, длинные, как у чайки.» [9, с. 362]. Показательно, что писатель сближает образы Христа и чайки, которая в мировой культурной традиции соединяет в себе символику свободы и жертвы одновременно. Вместе с тем в «Живых мощах» ощущается все та же органическая близость героини как выразительницы русского национального характера христианским ценностям. Одно из ее постоянных занятий - чтение молитв. Героиня рассматривает свою судьбу как крест, который ей необходимо нести: «Он [Бог. - И.К.] лучше меня знает, чего мне надобно. Послал он мне крест -значит, меня он любит» [9, с. 358].
На протяжении всего очерка автор соотносит героиню то с древней статуей («ее темные веки, опушенные золотистыми ресницами, как у древних статуй» [9, с. 360]), то с «иконой старинного письма» [9, с. 354], то со святыми Симеоном Столпником, Иоанном Затворником, Жанной д'Арк (с их подвигами сопоставляет Лукерья свое терпение). Все это расширяет культурное поле образа, что придает ей общечеловеческий, вечный смысл. Отдельными деталями автор указывает на святость Лукерьи: она безгрешна, ведь, по словам священника, в ее состоянии согрешить невозможно, а мысленный грех -«не великий» [9, с. 357]; описание лечения героини больше похоже на мучения, которые принимали за веру христиане: «Чего они со мной только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед сажали.» [9, с. 355-356]. В упомянутом сне Лукерья надевает на свою голову месяц, «ровно как кокошник» [9, с. 362], который напоминает нимб святого. В третьем сне героиня видит себя в облике странницы, идущей на богомолье. Односельчане называют ее «живые мощи»; а мощи, как известно, - останки святых, канонизированных христианской Церквью, «нетленное тело угодника Божия» [1, с. 354]. В финале очерка говорится, что перед смертью Лукерья весь день слышала колокольный звон, который «шел не от церкви, а "сверху". Вероятно, она не посмела сказать: с неба» [9, с. 365].
И. Тургенев сближает образы Лукерьи и Христа, показывая родственность их миссий. Во сне Лукерьи Христос называет ее «невеста моя разубранная», призывает ее с собой в царство небесное «хороводы водить» и «песни играть райские» [9, с. 362]. Во втором сне она видит родителей, которые кланяются ей: «Так как ты на сем свете много мучишься, то не одну ты свою душеньку облегчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь» [9, с. 362]. Т.о., писатель показывает, что смысл земных, телесных страданий Лукерьи - искупление грехов других людей.
В связи с этим любопытным представляется один эпизод из творческой истории «Живых мощей». Работая над окончательным вариантом очерка, И. Тургенев, по совету П.В. Анненкова, исключил из текста эпизод, описывающий наиболее удивительное видение героини, в котором она предстает в образе народной заступницы. В видении к ней приходит множество народу -«и конца тем людям не видать - голова к голове - как кочаны капусты в огороде»; себя же она видит сидящей на высоком камне. «И кричит мне весь тот народ: Страдай, страдай за нас, Лукерья, мы все рабы - люди крепостные, господские, - за нашу волюшку страдай! И я будто им всем с камня кланяюсь и говорю: Готова я за вас страдать, люди господские, за вашу волюшку - гото-
ва! Их, как рассмеются, как обрадуются они. Вольные, мол, мы будем! Соглашается она!» [9, с. 455]. Как за весь род человеческий - рабов Божьих -принял страдания Христос, подарив их душе вечную жизнь, так Лукерья принимает страдания во имя освобождения крестьян - рабов господских. Все это позволяет говорить о христианской доминанте характера Лукерьи и - шире -русского национального характера и ставит под сомнение мнение М.В. Кост-ромичевой, сводящей основу характера героини сугубо к мифологическим, языческим поверьям и видящей причину ее страданий в нарушении правил обрядового поведения [4].
Два крупнейших художника слова середины XIX века - Ф.И. Тютчев и И.С. Тургенев - обращаются к проблеме страдания, ответственности, терпения русского человека в соотнесении с Высшим, Божественным началом; отмечают сакральные свойства народного характера. При этом нивелируются различия в политических и историософских взглядах писателей, их приверженность как западническим (И. Тургенев), так и славянофильским (Ф. Тютчев) взглядам. Художники-современники едины в понимании сущности национального менталитета.
Сюжет очерка «Живые мощи» оказывается проекцией лирического сюжета стихотворения «Эти бедные селенья.», и в межтекстовые смысловые связи включаются не только два тютчевских стиха, обозначенных в эпиграфе, но и все художественное целое стихотворения. Итоговый смысл очерка углубляется в результате взаимодействия и взаимопроникновения точек зрения, представленных в самом тексте очерка и в поэтическом тексте - источнике эпиграфа.
Литература
1. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка [Текст]: в 4 т. / В.И. Даль. -СПб.: Диамант, 2002. - Т. 2: И-О.
2. Долгополова, С.А. Тютчевский миф о Святой Руси [Текст] / С.А. Долгополова // Тютчев сегодня: Материалы IV Тютчевских чтений / под ред. Е.Н. Лебедева. - М.: Изд-во Литературного института, 1995.
3. Касаткина, В.Н. Поэзия Ф.И. Тютчева: пособие для учителя [Текст] / В.Н. Касаткина. -М.: Просвещение, 1978.
4. Костромичева, М.В. Мифологический контекст в рассказе И.С. Тургенева «Живые мощи» [Электронный ресурс] / М.В. Костромичева // Спасский вестник. - 2005. - № 12. - Режим доступа: http://www.turgenev.org.ru/e-book/vestnik-12-2005/^^отюЬюуа.^т. - Загл. с экрана.
5. Летопись жизни и творчества И.С. Тургенева (1818-1858) [Текст] / сост. Н.С. Никитина. -СПб.: Наука, 1995.
6. Монахова, А.Ф. Стихотворение «Эти бедные селенья.» в культурном сознании ХХ века [Текст] / А.Ф. Монахова // Ф.И. Тютчев. Проблемы творчества и эстетической жизни наследия: Сб. науч. тр. / под ред. В.Н. Аношкиной, В.П. Зверева. - М.: Пашков дом, 2006.
7. Пигарев, К.В. Жизнь и творчество Тютчева [Текст] / К.В. Пигарев. - М., 1962.
8. Тургенев, И.С. Полное собрание сочинений и писем [Текст]: в 28 т. Письма в 13 т. / И.С. Тургенев. - Л.: Наука, 1968. - Т. 13. Ч. 2.
9. Тургенев, И.С. Полное собрание сочинений и писем [Текст]: в 28 т. Сочинения в 15 т. [Текст] / И.С. Тургенев. - М. - Л.: Наука, 1963. - Т. 4.
10. Тургенев, И.С. Полное собрание сочинений и писем [Текст]: в 28 т. Сочинения в 15 т. / И.С. Тургенев. - М. - Л.: Наука, 1964. - Т. 8.
11. Тютчев, Ф.И. Полное собрание стихотворений [Текст] / Ф.И. Тютчев. - Л.: Сов. писатель, 1987.
ББК 83.3(2Рос=Рус)5-8Державин Г.Р. УДК 82.09 Л 25
