CC BY
31
ОБЗОР ПРАКТИКИ БОЛЬШОЙ ПАЛАТЫ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА (ДЕКАБРЬ 2018 г. — ЯНВАРЬ 2019 г.)
ДЕДОВ Дмитрий Иванович, судья Европейского суда по правам человека, доктор юридических наук
ГАДЖИЕВ Ханлар Иршадович, заведующий отделом судебной практики и правоприменения Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, судья Европейского суда по правам человека (2003—2017 гг.), доктор юридических наук
международное
и интеграционное право. европейское право
КОРПОРАТИВНОЕ ПРАВО
Постановление Большой палаты ЕСПЧ по делу «Лекич против Словении» (Lekic v. Slovenia, no. 36480/07, 11 December 2018)
Данное постановление может заставить специалистов по корпоративному праву высоко поднять брови от удивления или же стать новым словом в развитии науки корпоративного права. Речь идет о снятии корпоративной вуали и об ответственности акционера по долгам компании. Условия этой ответственности включают таких участников отношений, как компания, акционер и кредитор, эти условия носят комплексный характер и требуют тщательного изучения и анализа.
Предварительно надо отметить, что корпоративное право не возлагает на акционера ответственность по долгам компании, например, по долгам, возникшим в результате обычной хозяйственной деятельности. Ответственность возникает за убытки, причиненные неразумной и недобросовестной деятельностью, в том числе если действия участника не соответствовали обычным условиям гражданского оборота (ст. 531 ГК РФ). Надо отметить, что Гражданский кодекс РФ регулирует отношения, связанные с ликвидацией недействующего юридического лица (ст. 642 ГК РФ), в том числе ответственность его участников и членов органов управления на общих основаниях, предусмотренных вышеуказанной ст. 531 ГК РФ. В данном деле эти признаки рассматривались довольно причудливым образом.
Компания. Законом о финансовых операциях компаний 1999 г. национальным судам в Словении предоставлено право исключать из реестра недействующие компании и привлекать к ответственности по долгам компаний их «активных участников». Целью законодательства явилось обеспечение рыночной стабильности и финансовой дисциплины: на тот момент накопилось огромное количество «спящих» компаний, на которых висели долги, не обеспеченные никакими активами. Правительство Словении объясняло эту ситуацию проблемами перехода от социалистической к свободной рыночной экономике.
Поэтому обычные процедуры банкротства были неэффективны и привели бы к неоправданной нагрузке на суды.
Фактические обстоятельства дела свидетельствуют о том, что компания (общество с ограниченной ответственностью) вела деятельность с 1992 г. В 1993 г. она пользовалась услугами перевозчика и, по его мнению, задолжала около 60 тыс. евро. Перевозчик обратился в суд. В судебном процессе заявитель представлял интересы компании. Суд продолжался до января 2001 г., когда было вынесено и вступило в силу судебное решение в пользу перевозчика. Несколькими днями позже национальный суд на основании обращения уполномоченного органа решил исключить компанию из реестра в связи с неосуществлением банковских операций в течение последних 12 месяцев. Это решение не было обжаловано заявителем или компанией.
Таким образом, долг образовался в результате обычной хозяйственной деятельности, но судебные процедуры длились так долго, что на момент вынесения решения компания по объективным причинам уже перестала осуществлять свою деятельность. Перевозчик впоследствии заявил отдельный иск о взыскании долга с акционеров в соответствии с Законом о финансовых операциях компаний. Суды удовлетворили требования кредитора.
Акционер. Понятие «активный участник» было разъяснено Конституционным судом Словении — это участник, обладающий возможностью влиять на операции компании. Суд указал, что заявитель обладал 11,11% уставного капитала компании и был управляющим директором компании. Другие участники по разным объективным причинам отошли от ведения дел компании. Конституционный суд установил правомерность положений Закона о финансовых операциях о солидарной ответственности участников недействующего общества общим принципам корпоративного права о разграничении активов корпораций и акционеров. Суд указал, что ответственность возникает независимо от того, когда заявитель стал участником компании — раньше или позже мо-
мента возникновения долга. После присоединения к участию в компании заявитель принял на себя активы и долги компании. Существенным фактором явилось то, что заявитель принимал активное участие в управлении делами компании.
Конституционный суд далее указал, что данный правовой механизм привлечения участников к ответственности по долгам компании отличается от обычных корпоративных отношений и стандартного правового регулирования в соответствии с Законом о компаниях 1993 г., согласно которому кредиторы должны доказать недобросовестность или неразумность в ведении дел компании-должника со стороны доминирующих участников. Напротив, участники недействующей компании ставят себя в презумпцию принятия на себя солидарной ответственности по долгам такой компании. Участники могут быть освобождены от такой обязанности, только если сами докажут, что являлись пассивными участниками общества.
Критерии ответственности участника по долгам компании. Обстоятельства данного дела и национальное законодательство позволяют судить о следующих подходах к определению критериев ответственности участника по долгам компании. Для начала смущает объяснение правительства Словении о механизме возложения долгов недействующих компаний на их участников. Временный характер — переходный период от социализма к капитализму. Проблемы, которые возникают при этом, носят вполне общий и фундаментальный характер. Их временными не назовешь. Однако как в таком случае определить тот момент, когда компания из действующей превращается в недействующую, и таким образом меняются правила об ответственности участника? Этот момент никак не определен, и на этом основана, на наш взгляд, ошибка ЕСПЧ с точки зрения предсказуемости и правовой определенности. Такая неопределенность наступает для участника.
Нормальное течение бизнеса означает осуществление деятельности и получение прибыли. Если управление делами осуществляется неразумно, это может, в частности, означать, что расходы компании превышают ее доходы. Из обстоятельств дела неизвестно, в рамках какой сделки осуществлялась перевозка — с целью продажи готового товара и получения прибыли или с целью приобретения сырья для дальнейшей переработки (или перепродажи), т. е. прибыль возможна лишь в будущем. Очевидно, что долг перед перевозчиком не является необычным долгом и возник в результате обычной хозяйственной деятельности. Он не мог оказать существенное влияние на несостоятельность компании. Однако неразумное ведение бизнеса, которое постепенно привело к несостоятельности, тоже может повлечь за собой субсидиарную ответственность, однако такие случаи необходимо доказать кредиторам, и это сделать практически невозможно, по крайней мере, судебной практике такие случаи неизвестны.
Обстоятельства данного дела не дают никаких сведений о том, что заявитель управлял компанией неразумно или что какая-либо отдельная сделка была ошибочной. Нам известно лишь про долг перед перевозчиком, который был доказан и признан судами через 9—10 лет после его возникновения. Это означает, что, обнуляя баланс в период, когда имел место нерассмотренный судебный иск против компании, компания должна была учитывать потенциально возможное возникновение пассива (обязательства) в балансе компании после вынесения решения, вступившего в законную силу.
Но почему активный участник должен отвечать? Предполагается, что активный участник — это не тот, кто пытается спасти компанию от разорения, а тот, кто вовлекает ее в неоправданные (неразумные, недобросовестные) долги. А тот, кто заключает сделки и пытается спасти компанию, просто несет предпринимательский риск, поэтому не должен нести ответственность по ее долгам. ЕСПЧ обратил внимание на один фактор, который может косвенно влиять на ситуацию — а именно, неполная оплата уставного капитала участниками компании.
Конечно, уставный капитал несет отчасти гарантийную функцию по удовлетворению требований кредиторов, но эта функция скорее теоретическая. Более реальной гарантией является структура баланса (в которой, кстати, уставный капитал находится в пассиве, т. е. в виде обязательств компании перед участниками). Согласно общим принципам корпоративного права, если участники не оплатили часть уставного капитала, они должны отвечать в пределах неоплаченной части. Но мы не знаем, сколько именно задолжали участники компании и как это соотносится с размером долга перед перевозчиком. В любом случае, этот долг имеет иной характер и не приводит к субсидиарной ответственности участника. Нам известно, что минимальный уставный капитал компании должен составлять 2 млн словенских толаров, а долг перевозчику — 5 млн толаров.
При этом пассивный участник предположительно не участвует в управлении делами компании и не знает ее реального финансово-экономического положения. Интересно, что долг перевозчику был взыскан со всех участников компании солидарно и уже после исключения компании из реестра.
Кредитор (публичные интересы). Каким же образом Закон о финансовых операциях компаний защищал интересы кредиторов? Этот Закон действовал с 1999 по 2008 г. Закон уделял внимание соблюдению финансовой дисциплины и требовал, чтобы компании осуществляли свою деятельность таким образом, чтобы в любой момент времени оставаться способными исполнять свои обязательства перед кредиторами. Для этого участники были обязаны поддерживать адекватный размер капитала компании, следить за потенциальными предпринимательски-
ми рисками и принимать меры по их смягчению. Невольно возникает вопрос: не это ли принцип разумного ведения бизнеса и если да, то почему Закон носил только временный характер?
Согласно Закону в случае несостоятельности компании управляющие должны принять соответствующие меры и если они не дадут положительного результата в течение двух месяцев, то управляющие обязаны заявить о банкротстве компании. В случае нарушения данных требований управляющие несут ответственность по долгам компании перед ее кредиторами. При определенных обстоятельствах члены совета директоров и участники также несут персональную ответственность (ст. 19—22 Закона, содержание которых в постановлении ЕСПЧ не раскрывается).
Для компаний, не имеющих активов и не осуществляющих свою деятельность, Закон предусмотрел облегченный порядок их исключения из реестра без обременительной процедуры ликвидации. Инициатива в таком случае принадлежит регистрационному суду, а компания, ее менеджмент или участники могут заявлять возражения против такой процедуры, но такие возражения могут быть основаны лишь на процедурных основаниях: отсутствие основания для исключения из реестра или возбуждение другой процедуры банкротства.
Далее интереснее. Закон предусматривает ответственность участников ликвидированной компании перед кредиторами. Согласно Акту о компаниях 1993 г. (ст. 394) участники могут уклониться от процедуры банкротства, если подпишут специальное заявление, заверенное нотариусом, о том, что принимают на себя обязательства урегулировать все споры с персоналом и кредиторами. В этом случае компания ликвидируется, а кредиторы имеют право предъявить требования к участникам в течение года после ликвидации.
Отметим, что такое условие можно признать имеющим положительный характер, если участники хотят сохранить контроль над активами компании и распорядиться ими по своему усмотрению, а также избежать обременительных расходов на арбитражного управляющего и иных расходов в рамках процедуры банкротства. Однако это действует только в случаях, если активов компании достаточно для покрытия долгов или участники готовы принимать и в дальнейшем предпринимательские риски. Иначе процедура банкротства выгодна участникам, так как при недостатке капитала компании проигрывают только кредиторы. Исключение составляет лишь ситуация с недобросовестным или неразумным ведением бизнеса. В таком случае виновные участники все равно будут нести ответственность по долгам компании в пределах суммы причиненных убытков.
Есть только одно «но»: Закон в финансовых операциях компаний в отличие от Акта о компаниях при-
дает данной процедуре не исключительный и добровольный характер, а использует как стандартный механизм, обязательный для применения против участников недействующих компаний. Тут возникает догадка, почему Закон носил временный характер: он предполагал отсутствие навыка и опыта предпринимательской деятельности у первых капиталистов и поэтому предъявлял к ним повышенные требования ради соблюдения баланса между компаниями, их участниками, с одной стороны, и кредиторами, с другой стороны.
Позиция Конституционного суда Словении была направлена на защиту кредиторов недействующей компании. Он указал на следующие факторы, имеющие значение для достижения указанной общественной цели: недействующая компания не имеет активов, не осуществляет деятельность, приносящую прибыль, при этом кредиторы не обладают информацией о финансово-экономическом состоянии компании, но вправе рассчитывать на минимальный размер активов. Таким образом, недействующие компании представляют собой угрозу безопасности (исполнимости) сделок и положения кредиторов. Поэтому участники общества обязаны поддерживать капитал общества хотя бы на минимальном уровне и должны ожидать, что при отсутствии капитала такая компания не может обеспечить безопасность корпоративных операций. Соответственно, в силу необходимости защиты публичных интересов наступает ответственность участников по долгам такой компании. В данном случае защита публичных интересов в виде обеспечения безопасности (исполнимости сделок) и минимального уровня капитала находится полностью под контролем компании и ее участников и потому полностью соответствует верховенству права.
Данная позиция Конституционного суда выглядит логично и убедительно. Здесь возможны возражения, связанные с обычным предпринимательским риском и вероятностью наступления несостоятельности (банкротства). Ведь существуют риски, которые не находятся под контролем предпринимателя. Уменьшение капитала компании может являться результатом наступления неблагоприятных событий, связанных с такими рисками; при этом наступление такого события обычно не находится под контролем компании или ее участников.
Статья 90 ГК РФ, например, по этому поводу предусматривает обязанность участников общества увеличить стоимость чистых активов до размера стоимости уставного капитала, а также указывает, что, если стоимость активов хозяйственного общества становится ниже минимального уставного капитала, общество подлежит ликвидации. В этом содержится логика регулирования: в процессе уменьшения активов компании необходимо следить за поддержанием и пополнением активов за счет участников, но если активы продолжают
уменьшаться в силу неблагоприятного результата управления деятельностью компании и стоимость активов становится меньше минимального размера уставного капитала, не стоит продолжать деятельность, не приносящую прибыль, и такая компания подлежит ликвидации. Конечно, судебная практика допускает возможность внесения дополнительных средств для восстановления уставного капитала до прежнего уровня, что означает достаточную степень автономности решений участников относительно будущего компании. Однако надо признать, что требование о ликвидации выглядит как срочная мера для устранения критичной ситуации, создающей реальную угрозу безопасному ведению предпринимательской деятельности третьими лицами (кредиторами). На этом фоне отсутствие операций и активов в течение целого года без принятия срочных мер не может оставаться без последствий.
Попутно отметим, что данные факторы свидетельствуют о необходимости увеличить минимальный размер уставного капитала общества с ограниченной ответственностью, составляющий сейчас в России совсем незначительную сумму (10 тыс. руб.), которая не позволяет защитить интересы кредиторов. Логичней было бы соотносить размер активов с размером обязательств, как это, например, применяется к собственным активам и заемному капиталу кредитной организации согласно нормативам достаточности капитала. Однако это сложный и комплексный механизм балансирования между частными и публичными интересами.
Учитывая данные принципы, можно сказать, что полное отсутствие активов создает абсолютный риск для кредиторов и свидетельствует о том, что участники недействующей компании вообще не исполняют свою обязанность следить за минимальным уровнем финансовой состоятельности их компании. Конституционный суд Словении, как бы подтверждая такого рода доводы, указывает на то, что Закон о финансовых операциях компаний не предусматривает механизм, который бы защищал кредиторов в случае ликвидации недействующей компании.
При этом Конституционный суд Словении допускает разграничение между активными и пассивными участниками, поскольку последние могут не знать о возникновении у них обязанности по пополнению капитала компании, так как не знают о состоянии ее дел. Напротив, в таком случае должна действовать презумпция их осведомленности, тем более что отсутствие деятельности носит продолжительный характер. Конституционный суд отметил разницу между закрытыми и открытыми (публичными) обществами, которая заключается в различной степени участия в управлении делами общества — от непосредственного участия каждым участником до полной автономности органов управления от своих участников.
Конституционный суд был последователен в своей позиции даже тогда, когда парламент Словении обратил внимание на далеко идущие последствия для участников недействующих компаний, положение которых было незавидным, и принял решение об освобождении участников от ответственности по долгам компаний в 2007 г. Конституционный суд признал такие поправки не соответствующими Конституции. Позже такие поправки производились неоднократно, и после принятия Акта о корпоративных обязательствах 2011 г. Конституционный суд все же согласился с применением этого Акта в отношении процедур ликвидации, возбужденных после его принятия. Однако Акт не действует в отношении требований кредиторов, которые рассматривались или уже были рассмотрены и удовлетворены в суде на момент вступления Акта 2011 г. в силу.
Эффективность меры. Сравнительный анализ, представленный ЕСПЧ в рамках данного дела, подтверждает общий принцип субсидиарной ответственности участников по долгам компании только в случае недобросовестных действий, которые привели к возникновению убытков. Ответственность контролирующего участника в случае ликвидации компании в административном порядке независимо от недобросовестности предусмотрена лишь в Сербии. Таким образом, единый подход существует лишь для критерия недобросовестности. Все остальные меры находятся в зоне дальнейшего потенциального развития корпоративных отношений.
Перечислим конкретные ситуации, которые свидетельствуют о злоупотреблениях (недобросовестном поведении) участников и менеджеров компаний и которые включены в корпоративное законодательство многих европейских стран. Итак, злоупотреблениями считаются: преследование индивидуальных интересов, которые запрещены (противоречат корпоративным интересам); использование компании с целью причинения убытков кредиторам; использование корпоративного имущества в личных целях; уменьшение активов компании в своих интересах или в интересах другого лица, при этом зная, что это лишит компанию возможности исполнять свои денежные обязательства.
В целом вышеприведенный анализ и позиция Конституционного суда Словении показывают, что механизм, заложенный в Законе о финансовых операциях компаний, безусловно, имеет свою привлекательность с точки зрения его эффективности и экономического обоснования. Более того, общий тезис о предпринимательском риске и его последствиях упирается в процедуру банкротства, которая является крайне неэффективной (за исключением внешнего управления, которое, правда, крайне редко встречается на практике).
Ради справедливости следует отметить, что требование к соблюдению финансовой дисциплины со
стороны компаний аналогичным образом предусмотрено в рамках процедуры банкротства. Например, в соответствии со ст. 9 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» руководитель должника, собственник унитарного предприятия или контролирующие участники обязаны обратиться с заявлением о возбуждении процедуры банкротства, если есть признаки несостоятельности или если активов должника не хватает для исполнения всех обязательств перед кредиторами. Статья 10 указанного Закона, ранее предусматривавшая ответственность за неисполнение обязанности о подаче заявления о банкротстве, отменена в 2017 г. с идеей применения общих положений Гражданского кодекса об ответственности по долгам юридических лиц (упомянутая выше ст. 531) на основании принципов недобросовестности и неразумности. Эта идея нашла подтверждение в Обзоре судебной практики по вопросам, связанным с участием уполномоченных органов в делах о банкротстве и применяемых в этих делах процедурах банкроства, утвержденном Президиумом Верховного Суда РФ 20 декабря 2016 г. В пункте 26 Обзора обращается внимание на аналогичную с данным делом ситуацию, когда задолженность по уплате налоговых платежей была окончательно установлена судом в рамках судебного процесса. Верховный Суд РФ подтвердил позицию о том, что при наличии спора необходимо выяснить, существовали ли сомнения по вопросу правомерности требований налогового органа (кредитора в данном деле), например, в силу отсутствия единообразия применения налогового законодательства. То есть судебный иск при бесспорности требований о взыскании задолженности не имеет значения, но наличие судебного спора должно обратить внимание сторон и суда к вопросу о привлечении участника к ответственности по долгам компании.
В данном деле решение суда о взыскании задолженности перед перевозчиком вступило в силу 12 января 2001 г., а процедура исключения из реестра была инициирована неделей позже, т. е. тогда, когда заявитель уже должен был знать о недостаточности активов. К этому моменту уже прошло 12 месяцев отсутствия операций компании, и хотя у заявителя не было времени для увеличения активов компании, так как процедура ликвидации была инициирована в слишком короткий срок, при таких обстоятельствах решающее значение приобретает фактор отсутствия деятельности должника. Иными словами, увеличение активов за счет участников все равно было бы в итоге направлено на выплату долга перевозчику. Заявитель, к сожалению, не указал на все вышеназванные обстоятельства, он сослался в общем на непредсказуемость положений Закона о финансовых операциях компаний.
Позиция ЕСПЧ. Вопрос предсказуемости положений законодательства имеет важное значение. По-
этому Суд уделил ему особое внимание. Доводы заявителя поддержала общественная организация «Гражданская инициатива принудительно ликвидированных компаний», которая сообщила, что оспариваемый Закон затронул свыше 25 тыс. компаний и 50 тыс. человек, которые понесли персональную ответственность, при этом сам Закон вступил в силу через три месяца после его опубликования и у участников недействующих компаний не было времени подготовиться к его требованиям. (Здесь необходимо отметить, что Закон был принят в 1999 г., т. е. за год до вступления в силу решения суда в пользу перевозчика, при этом компания прекратила деятельность еще раньше — в 1997 г.).
ЕСПЧ отметил в качестве общего принципа, что государство имеет право контролировать собственность в общих (публичных) интересах. Поскольку требования Закона являются вмешательством в право собственности, Суд провел тест на пропорциональность такого вмешательства. Законность вмешательства предполагает не только наличие соответствующей нормы в законе, но и качество такой нормы. То есть положения Закона должны отвечать требованиям доступности, ясности и предсказуемости.
Суд обобщил ранее сформулированные позиции относительно ведения профессиональной предпринимательской деятельности и указал на необходимость действовать с высокой степенью осторожности при оценке рисков, связанных с такой деятельностью. Из этого следует, что заявитель должен был осознавать вероятные последствия, будучи полностью информированным о состоянии дел компании. Положение заявителя как инвестора и участника коммерческой компании кардинальным образом отличается от положения простых граждан, являющихся клиентами коммерческих банков (Zolotas v. Greece, постановление от 29 января 2013 г.).
ЕСПЧ подтвердил позицию Конституционного суда Словении о различном статусе активных и пассивных участников и пришел к выводу, что заявитель является активным участником, владея свыше 10% уставного капитала, которые предоставляют ему весьма значительные права, включая право быть информированным о состоянии дел компании, право доступа ко всем документам компании, право требовать созыва общего собрания участников, в частности, для избрания органов управления и нового директора компании, право обращаться в суд с заявлением о ликвидации компании и признании ее банкротом. Аналогичные требования к существенному влиянию (10%) содержатся в рекомендациях ОЭСР и МВФ.
Суд признал адекватным размещение информации в официальном издании о ликвидации компании после того, как соответствующие уведомления по официальному адресу компании не нашли адресата. За-
явитель совместно с другими участниками должен был обеспечить получение уведомлений в адрес компании до ее ликвидации.
Суд подтвердил соответствие Закона целям защиты публичных интересов. В этом случае государство обладает широким полем усмотрения, за исключением случаев, когда экономическое вмешательство является абсолютно необоснованным. В экономической сфере государство просто обязано предотвращать невосполнимый ущерб экономике и заботиться об укреплении правовой безопасности и росте доверия к рынкам. В данном деле меры правительства, по мнению Суда, нельзя было признать необоснованными и несоразмерными.
Критика позиции Суда.
1. Исключительный характер мер и ретроспек-тивность применения Закона. Критика позиции Суда прозвучала как со стороны большинства судей, проголосовавших за отсутствие нарушения Конвенции, так и со стороны меньшинства (лишь двое из 17). Первые обратили внимание на одно слабое место в постановлении, связанное с исключительными обстоятельствами, при которых наступает ответственность участника по долгам компании. Действительно, Суд обращает внимание на исключительный характер обстоятельств дела: масштабная структурная проблема, обусловленная существованием 6000 недействующих компаний, большинство из которых не имеет активов и общий долг перед кредиторами которых составляет сотни миллионов толаров. Однако Суд не объясняет, почему данный механизм нужно было ретроспективным образом обрушивать на голову участников компаний, которые не имели достаточно опыта в осуществлении предпринимательской деятельности. Суд не приводит никаких доказательств в виде статистических показателей о том, какой именно общий ущерб экономике нанесен и как проявляется недоверие к рынкам. Суд лишь ограничился общими фразами о том, что такие ситуации в экономике не возникают часто, хотя это и не означает, что принятые меры могут иметь место только в редких случаях. Такая позиция, мягко говоря, далека от идеала верховенства права и должного отправления правосудия.
В значительной степени слабость данной позиции заключается во временном характере принятых мер. Они были отменены как раз тогда, когда предприниматели стали опытнее. Поэтому было бы более справедливо применить Закон на будущее время и потом его не отменять. Судьи, не согласные с решением большинства, отметили именно ретроспективный характер принятых мер.
Судьи из большинства настаивают, что нет ничего противоправного в том, что государство само определяет, каким образом конструировать форму юридического лица и насколько оно должно быть отделено от его участников. Эта позиция заходит
слишком далеко, поскольку ставит под сомнение общий принцип корпоративного права о том, что участники не отвечают по долгам компании. Напротив, хотелось бы еще раз подтвердить фундаментальный характер этого принципа. Если какое-либо контролирующее лицо злоупотребляет активами компании, это влечет его личную ответственность за его деяния, а не за деяния компании. В постановлении ЕСПЧ это названо «злоупотребить корпоративной формой», иными словами, спрятать свои личные интересы за интересами компании. Иное дело, когда такое лицо неверно рассчитывает риски, о которых оно знало или которые могло предвидеть, но не приняло во внимание, а они привели к убыткам; в таком случае оно будет обязано компенсировать эти убытки компании, но действовала в таком случае сама компания; определяющим критерием здесь является честное видение (хотя и неверное) экономического смысла в характере и манере ведения бизнеса. Нельзя также забывать о том, что данный принцип освобождает от ответственности мелких акционеров, не участвующих в управлении и не имеющих полной информации о состоянии компании. Для них этот принцип имеет действительно фундаментальное значение.
2. Постоянный или временный характер вмешательства (правового средства). ЕСПЧ обращает внимание, что в отличие от основного корпуса корпоративного права, предусматривающего ответственность только в случае недобросовестного поведения, Закон предусматривает неопровержимую презумпцию ответственности участников по долгам недействующей компании, ликвидированной в административном порядке, при этом исключение может быть сделано только для пассивных участников. ЕСПЧ отметил неудачную попытку заявителя возбудить процедуру банкротства, которая не увенчалась успехом из-за неуплаты пошлины, т. е. по вине самой компании и косвенно — самого заявителя, который не оплатил совсем небольшую пошлину.
Таким образом, ЕСПЧ разграничивает критерий недобросовестности и критерий отсутствия активов и деятельности для исполнения денежных обязательств перед кредиторами. Эта позиция выглядит странной, поскольку ЕСПЧ не вникает в экономическую сущность положения компании, не старается понять, что привело к такому плачевному результату. Это можно понять в связи с ограниченной компетенцией ЕСПЧ, особенно в вопросах экономической политики. Здесь большая роль принадлежит национальным властям, а сам ЕСПЧ не может принимать на себя функции суда четвертой инстанции. Он может использовать лишь те факты, которые установлены или на которые ссылались стороны процесса. Однако он может использовать дополнительные правовые аргументы, основанные на фактах.
Известно, что в России многие недействующие компании были использованы как фирмы-однодневки, созданные для проведения одной операции, в результате пострадали частные кредиторы или государственный бюджет. Все полученное по сделке обычно в таких случаях распределяется между участниками или направляется в активы других подконтрольных им компаний. Разве это не свидетельствует о недобросовестности? В упомянутом выше п. 26 Обзора Президиума Верховного Суда РФ упоминается другой пример с созданием схемы по получению необоснованной выгоды и уклонением от уплаты налога. Схемы известной и достаточно распространенной, чтобы можно было говорить о предсказуемости вмешательства и применения меры ответственности к участнику в связи с налоговой задолженностью компании. Следовательно, постоянный критерий недобросовестности можно было бы применить, если бы больше знали о том, как велось управление делами компании.
Другой постоянный критерий, используемый для снятия корпоративной вуали, критерий неразумности, является менее ясным и предсказуемым, но тоже мог быть применен ЕСПЧ в данном деле. Известно, что на момент ликвидации общий долг компании перед кредиторами в пять раз превышал долг перед перевозчиком. То есть нельзя сказать, что компания закончила свою деятельность, закрыв все долги за счет активов компании, и только долг перед перевозчиком неожиданно возник незадолго до ликвидации. Кроме этого, активы могли таять постепенно в связи с превышением расходов над доходами и непринятие мер также свидетельствует о неразумном ведении бизнеса.
Наконец, непринятие решения об увеличении активов после прекращения деятельности для оплаты долгов или о возбуждении процедуры банкротства свидетельствует то ли о неразумности, то ли о недобросовестности, то ли сразу об обоих критериях. Сейчас российское законодательство не предусматривает ответственности за само по себе несвоевременное обращение должника в суд о возбуждении процедуры банкротства, а применяет оба вышеназванных критерия для оценки действий или бездействия контролирующих лиц по существу. Это однако не означает, что можно избежать ответственности, ведь на каком-то раннем этапе всегда возникает момент (хотя обычно средства просто выводятся из компании на личные счета контролирующих лиц, что свидетельствует о недобросовестности), когда компания перестает приносить прибыль, и если в таком случае не прекратить расходы и не начать расплачиваться с кредиторами, то неразумность налицо. По сути, Закон о финансовых операциях по умолчанию использует критерий неразумности, который имеет фундаментальный, а не временный характер в корпоративном праве.
Представляется, что Суд разграничил общий принцип (критерий) добросовестности и применяемые в Законе формальные критерии (отсутствие у компании активов и деятельности, наличие задолженности) вследствие нежелания проделать самому или установить необходимость для национальных судов проводить дополнительный анализ принципов добросовестности или неразумности, несоблюдение которых могло привести к такому результату. Например, непринятие мер к пополнению активов при заведомом знании, что это приведет к ухудшению положения кредиторов или к неисполнению обязанностей перед кредиторами, несомненно является недобросовестным поведением в бизнесе. Анализ общепризнанных в Европе примеров недобросовестности, сделанный в постановлении по данному делу, показывает, что он касается исключительно случаев конфликта интересов. Даже такой случай, как использование компании с целью причинения убытков кредиторам, означает в конечном счете преследование личных интересов.
Пример, приведенный в указанном выше п. 26 Обзора Верховного Суда РФ (про очевидность долга перед кредитором), затрагивает суть недобросовестности — если у вас есть деньги, чтобы заплатить, но вы не платите, пытаясь таким образом сэкономить. Так, всем известна практика страховых компаний, которые не делают страховых выплат часто даже в очевидных ситуациях, надеясь, что не каждый клиент пойдет в суд, а если пойдет, то это позволит все равно затянуть время исполнения. Такие случаи злоупотреблений, на наш взгляд, нуждаются в особом внимании и, как следствие, дополнительной ответственности. К сожалению, практика формировалась не в пользу привлечения директоров к ответственности за убытки, возникающие в таких случаях (расходы на госпошлину и правовую помощь, проценты за пользование средствами). Для придания имеющимся правовым средствам более эффективного характера было принято постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица».
3. Банкротство против неограниченной ответственности участников. Отсылка ЕСПЧ к неудавшейся процедуре банкротства также представляется интересной. Несогласные судьи обращают внимание на то, что объем ответственности участника никак не ограничивается, что свидетельствует о непропорциональном вмешательстве. Действительно, в процедуре банкротства существуют определенные ограничения для кредиторов: очередность кредиторов, частичное удовлетворение требований, возможность возврата уплаченных другим кредиторам средств для формирования конкурсной массы. А здесь полная ответственность без исключений. Думается, что
можно было бы использовать указанные положительные стороны процедуры банкротства.
Однако постепенное уменьшение активов компании может свидетельствовать не о неразумном ведении дел компании, а о неэффективном управлении. Очевидно, что в таком случае уменьшение активов до минимального размера уставного капитала, допускаемое законодателем, не может отвечать требованиям безопасности в предпринимательской деятельности, если активов не просто недостаточно для покрытия долгов, но их стоимость ничтожно мала по сравнению с общим размером задолженности перед кредиторами. В таком случае необходимо установить критерий, ниже которого опускаться нельзя и нужно принимать срочные меры для расчетов с кредиторами хотя бы в какой-то части (по аналогии с процедурой банкротства и очередностью кредиторов в соответствии со ст. 64 ГК РФ). Такой нижний предел остаточной стоимости активов может составлять, например, 30% от общей суммы задолженности. Кстати, в отличие от ЕСПЧ перевозчик придерживался именно такого подхода и заключил с заявителем по данному делу соглашение о частичной выплате долга.
Аналогичную пропорцию следует применить и к ответственности участников (при отсутствии очевидных признаков недобросовестности). Это позволит избежать дисбаланса в привлечении участников компании к полной субсидиарной ответственности при ликвидации недействующего лица по сравнению с частичной выплатой долга в рамках процедуры банкротства. ЕСПЧ объясняет, что недействующие компании представляют собой угрозу стабильности, безопасности и нормальному функционированию экономики. Но это же можно отнести и ко всем финансово несостоятельным должникам. Сегодня развитие практики зависит от того, насколько широко будут применяться критерии недобросовестности и неразумности.
В целом российский законодатель сделал шаг в правильном направлении, отказавшись от ст. 10 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» о привлечении к ответственности за несвоевременную подачу заявления о возбуждении процедуры банкротства, применив общие принципы добросовестности и разумности ведения бизнеса. В отличие от ЕСПЧ он не стал создавать специальный режим ответственности участников недействующих компаний и отделять его от этих принципов. Теперь осталось добиться эффективности и соразмерности существующих мер, поскольку носящие публичный характер интересы кредиторов и экономическая безопасность в целом действительно требуют защиты.
На сегодняшний день первый шаг в этом направлении уже сделан: принято постановление Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2017 г. N° 53 «О не-
которых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве». В частности, Пленум применил экономическое понятие объективного банкротства как совокупности обстоятельств финансово-экономического положения компании-должника, при котором банкротство неизбежно наступит, если не принять меры по повышению эффективности ее деятельности — это может выражаться, как было отмечено выше, в постепенном снижении стоимости чистых активов.
Постановление Большой Палаты ЕСПЧ по делу «Гузелюртлу и другие против Кипра и Турции» (Guzelyurtlu and Others v. Cyprus and Turkey, No. 36925/07, 29 January 2019)
Рассматриваемое дело касается расследования убийства трех граждан Кипра турецкого происхождения, по которому заявители — родственники потерпевших — утверждали, что отказ Турции и Кипра от сотрудничества привел к избежанию правосудия совершивших убийство лиц. Палата Суда в постановлении от 4 апреля 2017 г. пятью голосами против двух признала нарушение процессуального аспекта ст. 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод обоими государствами из-за неспособности этих государств плодотворно сотрудничать друг с другом и принять все разумные меры, необходимые для содействия и проведения эффективного расследования по делу.
Следует заметить, что уже тогда дело привлекло внимание своей сложностью и актуальностью, особенно юристов стран, сопереживавших или могущих в перспективе столкнуться с затрагиваемыми в постановлении Палаты вопросами ввиду обеспечения требований международного и национального права, обязанности сотрудничества, несмотря на сложный политический контекст. Предвидение оправдалось, и 18 сентября 2017 г. Коллегия Большой Палаты Суда по обращению Кипра и Турции направила дело на рассмотрение Большой Палаты.
Фактические обстоятельства. В 2005 г. трое граждан были найдены мертвыми с огнестрельными ранениями в контролируемом кипрским правительством районе острова. Уголовное расследование было немедленно начато властями Кипра и Турции (включая Турецкую Республику Северного Кипра — ТРСК). Хотя восемь подозреваемых были опознаны кипрскими властями, а затем арестованы и допрошены властями ТРСК, оба расследования зашли в тупик и дела были приостановлены в ожидании дальнейшего развития событий. Расследование осталось открытым и ничего конкретного не было предпринято после 2008 г. Правительство Турции все еще ожидало передачи всех доказательств по делу, чтобы дело имело перспективу с точки зрения судебного разбирательства, в то время как расследование со стороны Кипра было завершено после возвращения Турцией
запроса об экстрадиции. Усилия, предпринятые благодаря миротворческой миссии ООН (UNIFICYP) на Кипре, оказались безуспешными.
Позиция Суда в ранее рассмотренных делах. Имеется всего несколько рассмотренных Судом дел, в которых он должен был разрешить поднятые в жалобе вопросы в соответствии с процессуальным аспектом ст. 2 Конвенции, когда смерть наступила на территории, находящейся под юрисдикцией другого государства, порождающей к тому же процессуальные обязательства. В делах O'Loughlin and Others v. the United Kingdom (постановление от 25 августа 2005 г.) и Cummins v. the United Kingdom (постановление от 13 декабря 2005 г.) — оба в отношении насильственной смерти (в результате взрывов) в Республике Ирландия, где подозреваемые исполнители перебежали в Северную Ирландию, в Великобританию. Суд не рассматривал непосредственно вопрос о совместимости жалоб с точки зрения ratione loci против Великобритании, установив общие принципы обязанности расследовать случаи незаконных смертей, совершенных за пределами государства-ответчика. В связи с этим у Суда была возможность отметить, что там, где были в наличии трансграничные элементы в случае незаконного насилия, приведшего к гибели людей, от властей государства, в котором скрылись исполнители и где могут быть получены доказательства правонарушения, следует на основании ст. 2 Конвенции потребовать принятия эффективных мер. В то же время Суд объявил оба дела неприемлемыми, соответственно по первому делу ввиду нарушения правила шести месяцев для подачи жалобы, а по второму — ввиду неприемлемости самой жалобы.
В другом деле Rantsev v. Cyprus and Russia (постановление от 7 января 2010 г.) Суд проверил возражения государства о том, что события, лежащие в основе жалобы, произошли не на территории России, и поэтому жалоба является неприемлемой для дальнейшего рассмотрения ввиду обстоятельств, связанных с местом (ratione loci), поскольку само правонарушение совершено на территории Кипра. Суд рассмотрел вопрос о том, какие именно меры могла бы принять Россия в рамках своего собственного территориального суверенитета, отметив, что жалоба заявителя по ст. 2 Конвенции касается отсутствия расследования, включая обеспечение доказательств, полученных от свидетелей, проживающих в России. По мнению Суда, однако, в этом не усматривается требования, согласно которому уголовное законодательство государств — членов Совета Европы должно предусматривать универсальную юрисдикцию в случае смерти одного из граждан. В деле нет никаких других особенностей, которые могли бы оправдать возложение на Россию обязанности провести свое собственное расследование произошедшего.
Можно назвать в этом ряду также рассмотренные Судом дела Emin and Others v. Greece (постановление
от 27 марта 2008 г.), Aliyeva and Aliyev v. Azerbaijan (постановление от 31 июля 2014 г.), Markovic and Others v. Italy (постановление от 14 декабря 2006 г.). Суд применил в настоящем деле выработанные в упомянутых постановлениях критерии, отдельно рассмотрев вопрос ответственности Турции и Кипра, предварительно проверив юрисдикцию первой. Однако до этого Суд обсудил вопрос выработки собственного подхода.
Подход Суда. Как следует из рассмотренных Судом дел, следственные или судебные органы договаривающегося государства возбуждают собственное уголовное расследование или разбирательство в отношении смерти, которая произошла за пределами юрисдикции этого государства в силу собственного законодательства (например, в соответствии с положениями об универсальной юрисдикции или на основе принципа активной или пассивной личности). Инициирование такого расследования или разбирательства является достаточным для установления юрисдикционной связи для целей ст. 1 Конвенции между этим государством и родственниками потерпевшего, которые впоследствии пожелают добиваться рассмотрения дела в Суде (Markovic and Others v. Italy, § 54—55). Суд подчеркнул, что такой подход согласуется и с процессуальным обязательством по ст. 2 Конвенции провести эффективное расследование, трансформирующимся в отдельное и автономное обязательство. В этом смысле его можно рассматривать в качестве отрывного обязательства, происходящего из требований ст. 2 и способного связать государство даже в тех случаях, когда смерть наступила за пределами его юрисдикции. Если расследование или разбирательство не было начато в соответствии с внутренним законодательством в отношении смерти, произошедшей за пределами юрисдикции государства, Суд должен будет определить, может ли в любом случае быть установлена юрисдикционная связь для определения процессуального обязательства в силу ст. 2. Хотя процессуальное обязательство по ст. 2 Конвенции в принципе будет действовать только для государства, на территории которого деяние совершено и под юрисдикцией которого умерший был найден, «особые черты» конкретного дела могут оправдать отход от такой позиции в соответствии с подходом, разработанным в упомянутом деле (см. Rantsev v. Cyprus and Russia, § 243—244). Суд, однако, не считает, что должен абстрактно определить, какие «особые черты» могут способствовать наличию юрисдикционной связи в отношении процессуального обязательства по расследованию, поскольку эти особенности будут зависеть от конкретных обстоятельств каждого дела и варьироваться от одного случая к другому.
Территориальная юрисдикция в отношении Турции. В данном деле власти ТРСК инициировали свое собственное уголовное расследование и в об-
стоятельствах данного конкретного дела существовала «юрисдикционная связь» между заявителями и Турцией, чья ответственность была задействована в соответствии с Конвенцией в силу действий и бездействия властей ТРСК. Кроме того, были «особенности», связанные с общей ситуацией на Кипре. Во-первых, Турция рассматривается международным сообществом как оккупирующая северную часть Кипра и ТРСК не признается в качестве государства, а рассматривается как находящаяся под эффективным контролем Турции. Во-вторых, подозреваемые в убийстве скрывались в ТРСК, и, как следствие, Кипр был лишен возможности провести свое собственное расследование и, таким образом, выполнять свои обязательства по Конвенции. Принимая во внимание эти два элемента, любой из которых был бы достаточен для определения юрисдик-ционной связи, была установлена юрисдикция Турции. Суд посчитал, что любой другой вывод привел бы к образованию вакуума в системе защиты прав человека на территории Кипра, что привело бы к риску создания «безопасного убежища» в ТРСК для совершивших убийства и покидающих контролируемую Кипром территорию, а также препятствовало бы применению норм уголовного законодательства для защиты права на жизнь лиц, находящихся под их юрисдикцией.
Процессуальный аспект ст. 2 Конвенции. Процессуальное обязательство по расследованию возникает в отношении обоих государств. Следует отметить, что оба они быстро предприняли ряд важных следственных действий и не было ничего, что могло бы поставить под сомнение адекватность хода расследования. Суть проблемы заключалась в существовании и объеме обязанности сотрудничать, что представляется важным компонентом процессуального обязательства по ст. 2 Конвенции. Указанная статья может требовать от обоих государств двустороннего обязательства сотрудничать друг с другом, что предполагает одновременно как обязательство обращаться за помощью, так и оказание необходимого содействия. Такая обязанность соответствовала бы эффективной защите права на жизнь, гарантированного ст. 2 Конвенции. Заинтересованное государство должно было предпринять любые разумные шаги, демонстрируя свое желание к сотрудничеству, исчерпав одновременно имеющиеся у них возможности в соответствии с применяемыми в этих случаях международными документами о взаимной правовой помощи и сотрудничестве по уголовным делам. Процессуальное обязательство по сотрудничеству в соответствии со ст. 2 должно быть интерпретировано в свете международных договоров или соглашений, поддерживаемых договаривающимися государствами, следующих, насколько это возможно, совместному и гармоничному применению Конвенции и тех документов, которые не должны приводить к конфликту или противостоя-
нию между ними. В таком контексте процессуальная обязанность сотрудничать будет нарушаться только в отношении государства, которое должно стремиться к сотрудничеству, если оно не сможет запустить надлежащий механизм в соответствии с международными договорами, и в отношении запрашиваемого государства, если оно не ответило надлежащим образом или не смогло сослаться на законные основания для отказа в сотрудничестве, запрашиваемом на основе этих инструментов.
Особенность в деле заявителей заключалась в том, что предполагаемое отсутствие сотрудничества касалось фактически образования, созданного на международно признанной территории Кипра, но находящегося под эффективным контролем Турции. Поскольку государства-ответчики не имели официальных дипломатических отношений, международные договоры, сторонами которых они являются, не могли быть единственной отправной точкой при определении того, используют ли оба государства все имеющиеся у них возможности для сотрудничества друг с другом. В отсутствие дипломатических отношений формальные средства сотрудничества с большей вероятностью окажутся неудачными, и у государства возникает потребность обратиться к другим, более неформальным или непрямым каналам сотрудничества, например, через третьи государства или международные организации. С этой точки зрения Суду следовало определить: смогли ли соответствующие государства использовать все разумно доступные им средства, позволяющие задействовать сотрудничество и использовать надлежащие процедуры.
Использовал ли Кипр все разумно доступные средства, чтобы добиться выдачи Турцией подозреваемых? После установления возможных подозреваемых на ранних этапах расследования кипрские власти направили в Интерпол запросы «Красного уведомления», чтобы обнаружить и арестовать подозреваемых с целью их экстрадиции. Указанное «Красное уведомление» было опубликовано Интерполом. Кипрское бюро Интерпола направило также электронные письма в МВД Турции, отметив, что на подозреваемых объявлен розыск, чтобы они были арестованы, если въехали на территорию Турции. Кипр с самых ранних стадий расследования пытался договориться о выдаче подозреваемых с ТРСК посредством миротворческой миссии ООН. Было ясно, однако, с самого начала, что ни турецкие власти, ни власти ТРСК не собираются экстрадировать подозреваемых. В этих обстоятельствах сложно также критиковать Кипр, который пытался добиться экстрадиции посредством миротворческой миссии ООН, и когда эти усилия оказались тщетными — путем обращения к турецким властям. Просьба об экстрадиции была направлена через турецкое посольство в Афинах. Ввиду отсутствия дипломатических отношений между указанными странами доставка за-
просов через сотрудников их соответствующих посольств в Афинах может быть принята в особых обстоятельствах в качестве единственного канала, доступного для Кипра.
Был ли Кипр обязан предоставить все доказательства властям ТРСК или Турции? Данное дело следует отличить от ранее рассмотренных Судом дел, в которых для предусмотренных Конвенцией целей были установлены средства правовой защиты или меры, принятые властями ТРСК в отношении собственных жителей или лиц, затронутых их действиями. В этих делах Суд признавал обстоятельства этих средств правовой защиты и действий, необходимых для обеспечения Турцией всех прав по Конвенции в Северном Кипре и исправления любых обнаруженных ошибок.
В деле заявителей вопрос, который следовало решить, касался следующего: был ли Кипр обязан предоставить властям ТРСК из материалов расследования все доказательства, чтобы содействовать проводимому или параллельному расследованию убийства в соответствии с их внутренним законодательством? Кипр был готов передать все доказательства миротворческой миссии ООН, но при условии, что власти ТРСК обязались бы передать в этом случае подозреваемых Кипру. Поскольку власти ТРСК не предприняли таких действий, Кипр отказался предоставить какие-либо дополнительные доказательства. Передача всего дела по расследованию властям ТРСК с возможностью, что доказательства были бы использованы в процедурах против подозреваемых и при отсутствии какой-либо гарантии передачи их кипрским властям, выходит за рамки простого сотрудничества между полицией или органами прокуратуры. По сути, это означало бы передачу уголовного дела Кипром в суды ТРСК и Кипр в этом случае отказался бы от своей юрисдикции в отношении убийства, совершенного в контролируемой им зоне, в пользу судов непризнанного образования, созданного на его территории. По мнению Суда, осуществление уголовной юрисдикции было одним из главных свойств суверенитета государства. В такой конкретной ситуации было бы неразумным отказаться от своей уголовной юрисдикции в пользу судов ТРСК.
Отметим также, что в контексте посреднических усилий, предпринятых миротворческой миссией ООН, были предложены различные формы сотрудничества, чтобы найти компромиссное решение между Кипром и ТРСК. Однако все другие формы сотрудничества не способствовали преследованию подозреваемых и судебному разбирательству над ними. Одновременно не было установлено, что альтерна-
тивные варианты, в частности возможность организации специального судебного разбирательства в нейтральном месте, имели бы достаточно прочную основу в национальном или международном праве. С учетом изложенного Суд не посчитал, что Кипр в соответствии со ст. 2 Конвенции был обязан участвовать в каких-либо иных формах сотрудничества помимо тех, которые обсуждались выше. Суд, таким образом, не нашел нарушения Кипром ст. 2 Конвенции ни в том, что касается использования всех разумных средств для обеспечения выдачи подозреваемых лиц, ни в связи с его отказом предоставить властям ТРСК или Турции все имеющиеся у него доказательства.
Обязательство Турции в контексте ст. 2 Конвенции. Как следует из установленных Судом фактов дела, Турция игнорировала запросы об экстрадиции, возвращая их без ответа. Турецкие власти должны были указать, почему они считают, что выдача не является приемлемой в соответствии с национальным законодательством или согласно Европейской конвенции об экстрадиции. Эта Конвенция налагает на запрашиваемое государство обязательство информировать запрашивающее государство о своем решении в отношении выдачи, а в случае отказа — обосновывать такое решение. Обязательство сотрудничать в соответствии со ст. 2 Конвенции должно интерпретироваться в свете названных положений и поэтому должно предусматривать обязательство государства рассматривать и предоставлять мотивированный ответ на запрос об экстрадиции относительно лиц, подозреваемых в совершении преступления. Однако Турция не предприняла минимальные усилия, необходимые в обстоятельствах данного дела, и не соответствовала обязательствам по сотрудничеству с Кипром в целях эффективного расследования убийства родственников заявителей. Суд посчитал, что Турция нарушила свои обязанности в контексте процессуального аспекта ст. 2 Конвенции.
Оба национальных судьи написали частичное особое и совпадающее мнение. Не останавливаясь подробно на аргументах каждого из судей, хотелось лишь упомянуть ссылку в одном из них на § 250 постановления. Она представляется важной, поэтому следует воспроизвести ее частично: «Суд не считает желательным или необходимым в настоящем деле разработать общую теорию относительно законности сотрудничества по уголовным делам с непризнанными или de facto субъектами по международному праву». Весьма разумное самоограничение, которым Суд по праву воспользовался, оставив раскрытие столь важного вопроса на будущее.
