CC BY
399
Вестник Волжского университета имени В.Н. Татищева №4, том 2, 2016
УДК: 81.13
ББК: 81.3
Шкапенко Т.М.
ОБСЦЕННАЯ ЛЕКСИКА: О КОГНИТИВНЫХ МЕХАНИЗМАХ ТАБУИЗАЦИИ СЛОВ
Shkapenko T.M.
OBSCENE LEXICON: ABOUT COGNITIVE MECHANISMS OF WORDS
TABOOIZATION
Ключевые слова: обсценная лексика, ненормативная лексика, культурно-языковые табу, табу-изация, интеръективы, вторичные междометия, эксплетивы.
Keywords: obscene words, swear words, curse words, language and cultural taboo, tabooization, secondary interjections, exspletives.
Аннотация: в статье рассматриваются основные подходы к описанию механизма табуиза-ции лексики: денотативно-физиологический и лингвистический. Анализируются концепции американских лингвистов, согласно которым табу на употребление слов со значением сексуальных процессов обусловлено их грамматическими особенностями. Использование контрастивного подхода с привлечением данных славянских языков доказывает несостоятельность высказанной авторами идеи. В то же время употребление метафорических и интеръективных форм обсценной лексики в экспрессивных целях характеризуется как средство сохранения культурной памяти языка, противодействующего процессу либерализации взглядов в области интимных отношений.
Abstract: the paper focuses on the main approaches to the description of words tabooization mechanism: denotative-physiological and linguistic theories. The ideas of American linguists about grammatical peculiarities as reasons for tabooization of words with the meaning of sexual processes are analyzed. The applying of contrastive approach based on the data of Slavic languages discovers groundlessness of these ideas. It is discovered that conversion of words with sexual semantic into secondary interjections makes a strong factor for preservation of a taboo on this type of lexemes. The high-frequency usage of expletives in the process of communication is considered as a method of cultural memory conservation, which inhibits the process of intimate relations liberalization.
Обсценные слова представляют собой один из наименее исследованных пластов лексики в отечественной лингвистике. Табуиро-ванность данной категории слов в языках и речевых культурах повлекла за собой своего рода «табу» на их научное изучение. Это было особенно характерно для лингвистической науки в СССР, где под строгим запретом находилось не только публичное употребление «грязных» слов, но и любое упоминание о сексуальных отношениях. Неудивительно, что первые работы в области славянской обсценологии были опубликованы на Западе.
Либерализация нравов в период перестройки привела к активизации научного интереса к бранным словам среди отечественных лингвистов. В качестве основных факторов, обусловивших вхождение нецензурной лексики в сферу лингвистического описания, Б.Я. Шарифуллин выделяет появление в печати ранее недоступных произведений "потаенной" русской литературы (И. Барков, А. Пушкин, "Заветные сказки" Афанасьева и др.); снижение общего уровня культуры речи, жаргони-зацию и даже, по определению лингвиста, «порно-фикацию» языка, а также использование ненорма-
тивной лексики в качестве средств художественной выразительности в произведениях современной литературы1. В фокусе внимания российских ученых оказались, в основном, проблемы сбора, классификации и лексикографического описания изучаемых лексических единиц. В то же время, в отличие от зарубежной лингвистики, обсценология так и не сформировалась как самостоятельное направление в рамках российского языкознания. В.М. Мокиенко не без горькой иронии писал об этом в изданной в Германии статье о русской бранной лексике: «Типично, что, имея на родине столь громадные запасы такого ценного «сырья», как русская матерщина, русские лингвисты и лексикографы до сих пор не предложили читателям его квалифицированной переработки. Казалось бы, раз непечатное слово стало печатным, то и филологическая наука и практика могут идти в ногу с этим процессом. Увы, для отечественной слави-
1 Шарифуллин Б.Я. Обсценная лексика: терминологические заметки. Речевое общение. - Вып. 1(9). -Красноярск, 2000. - С. 108.
стики это пока не так»1.
В англо-американской цивилизации, также известной своим пуританизмом, смягчение запрета на обсценные ругательства было вызвано сексуальной революцией, приведшей к вхождению секса в систему общепризнанных ценностей и свобод. Данные сдвиги в общественном и языковом сознании вызвали научную рефлексию над проблемой, которая была сформулирована американским актером Ленни Брюсом и процитирована в работе П. Хоббс в качестве отправной точки исследования: «If fucking is so great, then why is «Fuck you» one of the most offensive retorts in the English language?»2. Пытаясь дать обоснованный ответ на вопрос о том, почему же наименование вызывающего столь «великолепные» ощущения полового акта имеет такое вульгарное и обсце-ничное звучание, Р. Хоббс обращается к анализу языковых явлений, кодирующих, по ее мнению, определенное отношение к объекту наименования. Однако более глубокое изучение когнитивных механизмов обсценного маркирования действительности, в том числе с привлечением данных других языков, ставит под сомнение аргументированность сделанных американской лингвисткой выводов.
На сегодняшний день в теоретической литературе существуют две гипотезы о когнитивной природе «грязных» слов. Сторонники первого подхода, который может быть назван денотативно-физиологическим, утверждают, что обсценный характер слов детерминируется самой областью денотации. «Мы предполагаем, что «грязные» (contaminated) коннотации табуированных слов вызваны табуированными темами, которые они денотируют. Эти слова отражают отношение людей к предмету денотации»3. Как известно, во всех языковых системах область обсценной денотации включает в себя: наименование «неприличных», социально табуированных частей тела, наименования процесса совершения полового акта, физиологических функций (отправлений) и наименования «результатов» физиологических отправ-лений.4 Локализация этих органов и процессов в сфере интимного, «вне общественной сцены», -обусловливает «обсценность» их лексических
1 Мокиенко В.М.. Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное Русистика. - Берлин, 1994, № 1/2. - С. 55.
2 Hobbs, P. Fuck as a metaphor for male sexual aggression. Gender and Language. - London, Equinox Publishing, 2013. Vol 7, No 2. - P.159.
3 Allen, K. and Burridge, K. Forbidden words: Taboo and the Censoring of Language. Cambridge: Cambridge Universuty Press. 2006. - p.41.
4 Мокиенко В.М. Указ. соч. - С. 59.
обозначений, что может быть признано универсалией в рамках процесса категоризации действительности.
Иной, закодированный в языковых формах подход к описанию когнитивного механизма об-сценного маркирования действительности предлагается в работах других ученых. Так, П. Хоббс утверждает, что над основным наименованием секса в английском языке довлеет устаревшая, древнеримская модель отношения к сексу, согласно которой роль женщины в сексе была унизительной, так как «женщина использовалась с целью сексуального проникновения в нее мужчины. Эта модель глубоко укоренилась в западной культуре, и современные (двусторонние) модели сексуальных взаимоотношений размыли, но не уничтожили ее»5.
Такого же мнения придерживаются и другие исследователи, которые аргументируют свое мнение на основании данных лингвистического анализа (Baker 1974; Pinker 2007). Сопоставляя обсценные и вульгарные глаголы с эвфемизмами, они приходят к выводу о том, что все глаголы первой группы: ball, bang, fuck, have, hump, lay, screw являются переходными, требуют обязательного наличия мужского субъекта в активной конструкции и сводят роль женщины в сексе к пассивному объекту. Примечательно, что факт переходности интерпретируется не как отражающий реальность физиологического процесса сексуальных отношений, а как грамматически маркированный языком факт. По мнению исследователей, если на уровне грамматики женщина рассматривается как пассивный объект «проникновения» в нее мужчины, то такой способ категоризации имплицирует соответствующее, дискриминирующее восприятие всех вульгарных или обсценных глаголов со значением сексуального действия.
В качестве дополнительных свидетельств заложенной на уровне языка аксиологической «предвзятости» приводятся характерные для данных глаголов процессы метафоризации. Все обозначения сексуальных действий используются в качестве доменов для соответствующих когнитивных трансформаций, производимых исключительно в направлении совершения какого-либо причиняющего вред действия, например, обмануть, обидеть, оскорбить, унизить и т.п. В то же время эвфемизмы английского обсценного глагола fuck, такие, как sleep with, do it with, являются непереходными глаголами. По мнению американских исследователей, характерная для их семантики взаимонаправленность действия препятствует появлению негативных метафорических значений. Анализ транзитивности и специфики мета-
5 Hobbs, P. ibidem. - P. 161.
форизации приводит П. Хоббс к выводу о том, что причины обсценности не лежат в плоскости самой денотации, а закодированы в консервативных структурах языка: „Слово fuck обсценно, так как представляет собой процесс сексуального проникновения (penetrative version), который является одновременно враждебным и унизительным»1.
Предложенная автором система доказательств, однако, теряет свою убедительность с привлечением данных других языков. Например, в русском и польском языке один и тот же глагол со значением процесса полового акта может быть как переходным, так и непереходным, что не отражается на степени его обсцен-ности/вульгарности. Так, самые распространенные в речи, относительно мягкие метафорические обозначения процесса копуляции имеют как транзитивную, так и нетранзитивную форму: трахать/трахаться в русском языке, bzykac/bzykac siq, pieprzyc/pieprzyc siq - в польском языке. Употребление этих глаголов в переходной форме не переводит их в разряд грубых, обсценных единиц. В то же время самый грубый глагол, используемый в обоих славянских языках для обозначения процесса совокупления, не утрачивает своей обсценности в рефлексивной форме. В связи с этим представляется сомнительным, что в случае наличия рефлексивной формы у английского глагола fuck, обозначаемая им равноправность действий сексуальных партнеров привела бы к уменьшению степени его обсценности. Таким образом, мы вынуждены констатировать, что переходность, которой ставится в вину предикация негативного отношения к денотируемому процессу, на самом деле не оказывает никакого влияния на степень его вульгарности и обсценности.
Заслуживают внимания рассуждения П. Хоббс и других западных лингвистов об исключительно негативном направлении метафориза-ции слов со значением сексуальных процессов как способе «хранения» и трансляции языком информации о темной, запретной стороне секса. Действительно, абсолютное большинство из таких метафор во всех языках маркируют социально порицаемые действия, их субъекты или объекты. Даже в том случае, когда с помощью обсценизмов обозначаются аксиологически нейтральные процессы, это ни в коей степени не снижает вульгарности их звучания и степени их нецензурности. Хорошо известно, что в славянских языках с помощью различных дериватов матерных слов можно практически именовать все, что угодно. «Ведь нюансы русского мата столь многоплановы, что в быту он, как подме-
тил еще Ф. Достоевский, используется для обозначения диаметрально противоположных ситуаций»2. Такая универсальная способность к номинации самых различных объектов становится зачастую основой для появления юмористических текстов на различных языках, в которых демонстрируются неограниченные номинативные способности табуированных единиц. В основе такой деривационной «плодовитости» корней слов с сексуальным значением, лежит, безусловно, та сила экспрессии, которая во многом сохраняется именно благодаря их табуирован-ности.
Еще в большей степени экспрессивность обсценных единиц выражается при их переходе во вторичные междометия. Процесс интеръек-тивизации запретной лексики, очевидно, следует признать универсалией для всех языков. Содержащийся в обсценных лексемах сильный эмотивный компонент выдвигается на первый план, превращая слово с денотативным значением в междометный возглас, служащий для выражения самых разных реакций, чувств или ощущений. Формы такого «нецензурного» реагирования являются широко распространенным явлением, не подверженным действиям никаких запретов. В.М. Мокиенко напоминает, что данной лексики не чурались и признанные классики российской литературы, такие «аристократы по крови», как А. Пушкин, И. Барков, В. Белинский, Ф. Достоевский, А. Чехов и другие. «Несмотря на все официальные запреты, однако, во всех слоях русского общества в нужных случаях «крепкие и сильные слова и выражения» были одним из самых эффективных способов «излить душу», - благо российская действительность всегда давала для таких излияний достаточно поводов»3.
Пафос российского ученого вполне понятен, однако следует заметить, что уровень общественного благополучия еще нигде и никогда не становился основой для вымирания нецензурной лексики. Не существует той идеальной действительности, которая бы лишала человека поводов для употребления «крепкого» словца. Описываемая во многих работах способность эксплетивов (бранных междометий) использоваться в качестве индивидуальных средств психологической разрядки является одной из причин их сохранения и активного употребления в речи. Если в случае с денотативно-содержательными обсценными единицами экспрессивный компонент обусловливает их практически неограниченные возможности номина-
1 Hobbs, P. ibidem. - P. 162.
2 Мокиенко В.М.. Указ. соч. - С. 58.
3 Мокиенко В.М.. Указ. соч. - С. 59.
ции различных референтов, то в случае с ин-теръективами огромная сила экспрессии обусловливает их способность передавать широчайший спектр эмоциональных состояний. Хорошо известным фактом является употребление русских матерных интеръективизмов с целью выражения как негативных, так и позитивных эмоций. Согласно различным словарям, английский интеръектив fuck также используется с целью выражения восклицания, удивления, боли, страха, злости, гнева, разочарования, радостного возбуждения или приподнятого настроения.
Язык действительно более консервативен, чем система общественных взглядов, что проявляется и в расширенных интеръективных сочетаниях. Отдельные из них употребляются в условиях объект-субъектной ситуации, как реакция индивидуума на какое-либо событие, например, fuck that!, fuck no!, fuck off! Другие требуют наличия непосредственного адресата, чье поведение вызывает крайне негативную эмоциональную оценку. Использование в данных случаях глагола со значением сексуального действия fuck you! также отражает устойчивую традицию его негативной оценки. Такие фразы, как go fuck yourself являются потенциальным свидетельством о закодированном в языке отрицательном отношении к онанизму, несмотря на снятие с данного процесса клейма болезни или извращения и перевод его в статус вполне допустимого сексуального поведения.
Примечательно, что либерализация взглядов на сексуальные отношения привела к тому, что вышеуказанные эксплетивы могут употребляться также женщинами. Более того, многие американские фильмы содержат эпизоды, в которых представительницы женского пола демонстрируют свое сексуальное «равноправие» с помощью соответствующего жеста с поднятым вверх средним пальцем.
Рассуждая о консерватизме языка, следует также помнить о том, что либерализация сферы сексуальных отношений не означает акцептации всех существующих их форм. Именно в данной области продолжает оставаться значительное число неприемлемых действий, квалифицируемых не только как нарушение общественных нравов, но и как уголовно наказуемое деяние. Данный факт также следует признать в качестве источника сохранения негативного отношения к сексуальным действиям и табуизированности глагола fuck.
Размышления о когнитивном механизме обсценной лексики неизбежным образом ставит перед исследователями вопрос об источнике этой обсценности. Можно ли утверждать, что, если существуют более «культурные» номина-
ции одного и того же интимного процесса, то обсценный характер слова закодирован в его корневой морфеме или в фонетическом облике? Большинство исследователей отвечают на этот вопрос отрицательно. Во-первых, наблюдения за процессом усвоения детьми ненормативной лексики позволяет констатировать, что дети не отличают бранных слов от культурных. Это понимание приходит к ним только в процессе социализации, в результате получения от взрослых соответствующих инструкций о существовании так называемых «плохих» слов. Люди, изучающие иностранный язык, также не чувствуют неприличности запретных слов. Даже в том случае, если они начинают осознанно употреблять грубые ругательства изучаемого ими иностранного языка, они не ощущают всей силы и грубости запретного слова. Вхождение ин-теръектива fuck во многие славянские языки и его употребление с целью выражения досады, злобы, разочарования и т.п. во многом обусловлено отсутствием имманентного ощущения той силы и грубости табуированного слова, которое дает усвоенное с детских лет знание сакрального табу на употребление обсценных слов родного языка. Очевидно, именно знание языковой традиции «табу», передаваемое из поколения в поколение, является основным когнитивным механизмом выведения слов из области публичного употребления. Образно говоря, если по убеждениям верующих людей существуют так называемые «намоленные» места, то вполне вероятно, что существуют слова «наруганные», утратившие, по образному определению В.В. Касевича свою «долингвистическую невинность»1 и впитавшие в себя вековую «грязь» употребляющих их носителей.
На наш взгляд, никакие сдвиги в модели реальных сексуальных отношений в сторону их обоюдной активности или «транзитивности» не способны полностью вывести описывающую их лексику из «теневой зоны». Причины такого консерватизма кроются не в ригидных рамках грамматики, а в культурно обоснованном отношении к сексу как к области, в которой реализуются как высокие чувства, так и низменные инстинкты. Однако, язык также в значительной степени способствует сохранению табуирован-ности лексики, несмотря на все большую либерализацию взглядов на сексуальные отношения. Процессу мелиорации препятствуют устоявшиеся во всех языках традиции использования данной лексики в различных метафоризованных
1 Касевич В.В. Язык и знание // Язык и структура знания. М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1990. С. 25.
формах, а также во вторичных междометиях, выполняющих функции выражения многообразных эмоциональынх реакций. Более того, различные вторичные междометия, основанные на лексике со значением различных сексуальных наименований, практически во всех языках становятся так называемыми «вставками», паразитами, заполняющими речь людей с невысоким культурным уровнем.
Устойчивость данных способов употребления обсценной лексики в речи позволяет высказать предположение, что даже в том случае, если общество на своем движении к сексуальным свободам провозгласит все существующие
формы половых отношений в качестве заслуживающих уважения, вряд ли следует ожидать де-табуизации данного пласта лексики. По отношению к обсценной лексике утверждение В.В. Касевича о том, что «язык помнит и хранит тайны, в нем скрыт высший смысл»1, может быть уточнено с помощью указания, что хранимые языком тайны могут быть также непристойными и скрывать низший смысл. Благодаря кумулятивной функции носителя культурной памяти нации, язык может выступать в качестве сдерживающего фактора в процессе уничтожения действующих в данном социуме культурных норм и духовных ценностей.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Касевич, В.В. Язык и знание // Язык и структура знания. - М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1990. - 205 с.
2. Мокиенко, В.М. Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное // Русистика. - Берлин, 1994. - № 1/2. - С. 50-73.
3. Шарифуллин, Б.Я. Обсценная лексика: терминологические заметки. Речевое общение. -Красноярск, 2000. - Вып. 1 (9). - С. 108-111.
4. Allen, K. and Burridge, K. Forbidden words: Taboo and the Censoring of Language. Cambridge: Cambridge Universuty Press, 2006. 314 p.
5. Baker, R. 1974. 'Pricks' and 'chicks': A plea for 'persons. In M. Vetterling-Braggin (ed.) Sexist Language: A Modern Philosophical Analysis. Totowa: NJ: Littlefield, Adams and Co. - P.161-182.
6. Hobbs, P. Fuck as a metaphor for male sexual aggression // Gender and Language. London, Equinox Publishing, 2013. Vol. 7, No 2. - P.159 - 177.
7. Pinker, S. The Stuff of Thought: Language as a Window into Human Nature. New York: Viking, 2007. - 499 p.
1 Касевич В.В. Там же.
Вестник Волжского университета имени В.Н. Татищева №4, том 2, 2016
