CC BY
0
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
Научная статья
УДК 94 (470.6)"18"
doi: 10.18522/2687-0770-2024-2-59-66
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА РАЗВИТИЯ ВНУТРЕННЕЙ И ВНЕШНЕЙ ЭКСПАНСИИ ГОРЦЕВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА
Павел Сергеевич Мордовин
Пятигорский государственный университет, Пятигорск, Россия riddick158@ya.ru
Аннотация. Обосновываются социально-культурные и иные условия, причины и сущность горской внутренней и внешней экспансии, в местной интерпретации получившая форму набеговой практики. Перечисляются задачи, которые горцы Северного Кавказа стремились разрешить при помощи набегов на близких или отдаленных соседей. Это явление имело многовековую историю и отражало особенности и специфику повседневной жизни горских обществ, сохранявших военизированный быт. Вместе с традиционными аграрными занятиями наездничество выполняло важную роль в их социокультурном развитии, способствовало формированию в горской среде новых общественных отношений, построенных на статусной стратификации, утверждало среди горцев институт частной собственности и неравенство. Эти процессы, однако, не следует абсолютизировать, поскольку в горских общинах имелись отработанные механизмы недопущения разложения устоявшейся социальной системы. В наибольшей степени к началу XIX в. набеговая практика была развита у адыгов и народов Дагестана, хотя и все другие этнические группы Северного Кавказа использовали набег при первом удобном случае, уже в силу того, что он был атрибутом их повседневного воспитания и проявления духа воинственности.
Ключевые слова: горские общества, Северный Кавказ, военизированный быт, экспансия, набеговая практика, наездничество, грабеж, плен, работорговля, социальная стратификация
Для цитирования: Мордовин П. С. Обстоятельства развития внутренней и внешней экспансии горцев Северного Кавказа в начале XIX века // Изв. вузов. Сев.-Кавк. регион. Обществ. науки. 2024. № 2. С. 59-66.
Статья опубликована на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC-BY 4.0). Original article
CIRCUMSTANCES OF THE DEVELOPMENT OF INTERNAL AND EXTERNAL EXPANSION OF THE NORTH CAUCASUS MOUNTAIN PEOPLE AT THE BEGINNING OF THE 19th CENTURY
Pavel S. Mordovin
Pyatigorsk State University, Pyatigorsk, Russia riddick158@ya.ru
Abstract. The article substantiates the socio-cultural and other conditions, causes and essence of mountain internal and external expansion, which in the local interpretation took the form of raiding practice. The author lists the problems that the mountaineers of the North Caucasus sought to solve with the help of raids on close or distant neighbors. This phenomenon had a long history and reflected the peculiarities and specifics of the everyday life of mountain societies that maintained a militarized way of life. Together with traditional agricultural activities, equestrianism played an important role in their sociocultural development, contributed to the formation of new social relations in the mountain environment, built on status stratification, and established the institution of private property and inequality among the mountaineers. These processes, however, should not be taken into account as absolutes, since mountain communities had well-developed mechanisms to prevent the decomposition of the established social system. To the greatest extent by the beginning of the 19th century the practice of raiding was developed among the Circassians and the peoples of Dagestan, although
© Мордовин П. С., 2024
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
all other ethnic groups of the North Caucasus used raids at the first opportunity, due to the fact that it was an attribute of their everyday upbringing and manifestation of the spirit of belligerence.
Keywords: mountain societies, North Caucasus, militarized life, expansion, raiding practice, equestrianism, robbery, captivity, slave trade, social stratification
For citation. Mordovin P.S. Circumstances of the Development of Internal and External Expansion of the North Caucasus Mountain People at the Beginning of the 19th Century. Bulletin of Higher Educational Institutions. North Caucasus Region. Social Science. 2024;(2):59-66. (In Russ.).
This is an open access article distributed under the terms of Creative Commons Attribution 4.0 International License (CC-BY 4.0).
Феномен вооруженной экспансии в местной северокавказской интерпретации приобрел форму наездничества и был одним из способов обеспечения дополнительными средствами и благоприятными условиями жизни, а также рычагом повышения внутрисоциальной статусно-сти и компенсации социального происхождения. Кроме того, экспансия-наездничество могла иметь цель предостеречь чужую внешнюю экспансию в горы, быть угрозой и средством создания невыносимых условий для чужеземцев, пытавшихся водворяться поблизости или в географическом пространстве северокавказских горских народов.
Вооруженная экспансия-наездничество имела многовековую и многовекторную историю в горском мире, отражала его особенность и специфичность. Наряду с хозяйственно-трудовой деятельностью экспансия-наездничество играла определяющую роль в социокультурном развитии местных этносов, будучи составной частью их повседневного военного быта.
Данное обстоятельство отметил северокавказский исследователь А.С. Мирзоев (Марзей), когда указывал на то, что, например, «весь уклад жизни адыгов, начиная с воспитания, традиционных праздников, заканчивая безболезненной сменой места жительства, был пронизан военным бытом...» [1, с. 5].
Другой известный ученый, М.М. Блиев, видел в горской вооруженной экспансии явление, связанное с переходом военно-демократического социума к «социально стратифицированному обществу, фатально противостоящему всем другим обществам, стадиально от него отличающимся» [2, с. 10]. Вооруженная экспансия, по мнению данного автора, имела форму набеговой системы, исполнявшей немаловажную роль не только в экономике горцев, но и определенным образом в их социальном прогрессе [2, с. 13], т. е. помогала продвигаться на более высокий со-циополитический уровень развития, например от эпохи родоплеменного устройства к феодализму.
В горах внутренняя экспансия также была средством отстаивания социально-политической независимости и защиты места развития как основы для самого способа социального существования. Борьба за сохранение и поддержание суверенитета начиналась с поддержания четких границ между селениями, которые складывались на основе географических факторов и в процессе освоения определенного территориально-хозяйственного пространства. Например, для жителей горной Чечни в условиях земельной тесноты и ограниченного набора благоприятных экологических факторов (лучше освещаемые и прогреваемые солнцем склоны гор, близость к родникам и рекам, наличие естественных оборонительных комплексов местного ландшафта) было первостепенной задачей их иметь под своим контролем, поскольку все наличные топографические элементы становились пространственной формой их жизненного местопребывания [3, с. 211-212].
В большей степени те же обстоятельства существования присутствовали в жизни народов нагорной части Дагестана. По мнению В.А. Потто, «суровая природа гор наложила ... на всех одинаковый, роковой отпечаток, создав оригинальный и яркий тип дагестанского горца. Их аулы, как вороньи гнезда, лепятся на скалистых утесах, часто на такой высоте, что, глядя на них, не хочется верить, что это было жилье человека» [4, с. 142].
По этим причинам «обреченный бесплодной природой своих гор на лишения и скудную бедность, он же ею часто вынуждался покидать свои скалистые трущобы с тем, чтобы силою взять у соседних народов то, в чем отказывала родная природа» [4, с. 143]. Поэтому возникали многочисленные споры и соперничества между соседними селениями, когда каждое из них пы-
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
талось по праву или из-за безысходности захватить лучшие места выпасов или подступы к водоемам.
В Чечне в каждом отдельном случае и по разным причинам вооруженные столкновения между горскими общинами или фамилиями могли принимать затяжной характер и не поддавались мирным способам разрешения. Это способствовало не только изменению антропологически освоенного ландшафта - возводились комплексы боевых и жилых башен-цитаделей, приспособленных выдерживать длительную осаду извне, но и возвышению социальной роли военных предводителей, наличие которых не только упорядочивало, но и структурировало военную организацию горцев [3, с. 214].
В поисках территорий, обладавших необходимым набором естественных благ, например, ичкерийцы, или джераховцы, нуждавшиеся в предгорно-равнинных землях, спускавшиеся с гор на плоскость, во второй половине XVIII в. часто становились объектом алчного вожделения со стороны соседствовавших с ними феодальных владельцев Кумыкии, Аварии или Кабарды. Пока профессионализм владельческих отрядов превосходил ополчения чеченцев и джераховцев, те вынуждены были им покоряться и выплачивать дань, но, как только горные чеченцы осознали своё этнокультурное единство, скопили достаточное количество материальных и людских ресурсов, приобрели достаточный военный опыт и закалились в боях, они направили свой до времени подавляемый экспансионизм против своих злейших врагов. Ичкерийцы в ходе борьбы за суверенное существование сделались опаснейшими соседями своих бывших поработителей и обидчиков.
Внутренняя горская экспансия оформилась как набеговая система, получив не только соответствующие организационные формы, но и идеологическое обоснование. Наряду с занятием скотоводством и земледелием горские военные отряды преследовали цели захвата людей, скота, любого движимого имущества и ценностей, которые могли укрепить социальное положение и условия существования семейств, участников экспансии на ближние или отдаленные территории.
Ландшафтные и климатические особенности горного географического пространства как пространства повседневной жизни людей не имели в полном объеме необходимых и полезных благ для полноценной жизни и вынуждали местных обитателей к поиску возможных для них способов улучшения условий существования. Приученные многовековым историческим опытом бытия в локализации ограниченных возможностей, они часто выбирали вооруженную экспансию как понятную и доступную им деятельность в ситуации перманентного противоборства между социальными сообществами, конкурировавшими друг с другом по любым поводам [5, с. 335]. О духе соревновательности среди горцев по поводу механизмов жизнеобеспечения говорил также Ю.Ю. Карпов [6, с. 269]. Давность и многократная повторяемость сделали из наездничества социокультурный институт, вошедший «в число основных и важных аспектов истории народов Кавказа» [1, с. 10].
В наибольшей степени к началу XIX в. набеговая система была развита у адыгов и народов Дагестана, хотя и все другие этнические группы северокавказского ареала прибегали к ней при первом удобном случае, будучи следствием их повседневного воспитания и проявления духа воинственности.
Этносоциальная и феодальная раздробленность Северного Кавказа сильно способствовала внутри- и межкавказской экспансии. В связи с этим набеги, например, сделались «неотъемлемой чертой образа жизни адыгской феодальной знати ... При этом они занимались этим промыслом и у "чужих", и у "своих".» [1, с. 21; 7, с. 174-175], совершая разбойничьи набеги на соседние народы, удельные княжества и отдельные селения. Вооруженная экспансия не только была привычкой, «не только была долгом и обязанностью высших сословий адыгского общества, но и доставляла им наслаждение, так сказать, эстетическое удовольствие» [1, с. 29], выражая одну из сущностей сословного образа жизни. Их «образ воевания» способствовал тому, что «черкесы, на войне выросшие и войною же воспитанные . соделались неподражаемо воинственными, проворными, ловкими, терпеливыми и отважными.» [5, с. 336].
Давая оценку адыгским наездникам, российский военный историк В.А. Потто отмечал: «Если справедливо, что по достоинству оружия безошибочно можно заключить о военном досто-
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
инстве народа, то всего справедливее это было по отношению к черкесам, потому что все восточные наездники стояли настолько же ниже закубанских горцев в храбрости, насколько и в вооружении» [4, с. 285].
А.С. Мирзоев (Марзей), раскрывая содержательную сторону адыгского наездничества, сообщает, что его существо составляли не только военные походы с целью захвата добычи, но ещё и путешествия, во время которых совершались набеги и грабежи и одновременно «совершались посещения, визиты к друзьям, сопровождавшиеся пирами, взаимными дарами, заводились новые знакомства в чужих и родственных народах, происходило открытие новых неизведанных земель» [1, с. 30].
Наездничество среди адыгов было действием, освященным идеологией доблести, славы и мужества, обосновывавшей необходимость и даже обязательность набега для тех, кто искал «репутации знаменитого наездника», потому что «гоняться за тем, что труднее достается, нежели то, что даётся само собою в руки» [8, с. 230] есть высшая награда. Из чего следовало, что «не защита аулов и имущества составляла славу черкеса, но слава наездника, по мнению народа, приобреталась за пределами родины» [9, с. 255]. Потому знаменитые среди адыгов наездники пользовались огромным авторитетом и общественным почетом, и «на праздничных пирах им преподносили чашу героя - батырыбжьэ» [1, с. 32].
Наездничество среди адыгов (черкесов) как набег на земли соседей, с которыми их не связывали союзнические отношения, не только не рассматривались в категориях преступления, но всячески поощрялись общественным мнением как дело полезное не только для непосредственных участников набега, но и для всего общества, получавшего новые возможности и новый статус в горах.
По окончании наезднических сезонов добыча аккумулировалась и делилась в зависимости от условий её захвата, а также нравов, определявшихся социально-культурными обыкновениями в группах, относящихся к «аристократическим» или «демократическим» по своему устройству. Наиболее важная «часть добычи (в основном пленные) продавались или обменивались на товары» [1, с. 93], которые не умели производить в горах (различные дорогие ткани, предметы роскоши, огнестрельное оружие), армянским купцам, разъезжавшим повсюду, имея поддержку и защиту влиятельных феодальных фамилий. Эти купцы хорошо знали обычаи и правила адыгов, распорядок начала и окончания наезднических сезонов.
В адыгских селениях возвращение наездников из похода ожидалось с нетерпением и всегда было праздничным событием. Собравшиеся жители поздравляли своих героев, а те дарили свою добычу (за исключением боевых трофеев) всем односельчанам - родственникам, соседям, знакомым, вдовам, сиротам, молодым девушкам - раздавали захваченный скот, лошадей и всякое иное имущество, которое удалось добыть. При этом каждый из участников набега старался перещеголять других в щедрости, чтобы подтвердить и укрепить о себе славу истинного наездника [1, с. 96-97].
В этой связи следует обратиться к мнению В.А. Потто, который отмечал, что «страсть к набегам была у черкесов повсеместная, но желание добычи стояло при этом далеко не на первом плане; чаще увлекала их жажда известности, желание прославить свое имя каким-либо подвигом, чтобы стать героем былины, песни, предметом длинных вечерних рассказов у очага. » [4, с. 287].
Для князей и дворян добыча была всего лишь маркером их храбрости, воинской отваги и удальства, но никак не самоцелью, поскольку слава «истинного наездника» была не просто атрибутом их воинской изобретательности или почета, но прежде всего она была синонимом авторитетности и власти, которые приобретались «скорее личными заслугами, чем княжеским достоинством» [10, с. 155].
В то же время нет необходимости отрицать, что наездническая добыча не играла важной роли в повседневной жизни черкесов, которые в большинстве своем не были хорошо обеспеченными людьми. Горные условия вместе с горными ущельями и лесами, бурными реками делали их селения труднодоступными для неприятелей, но не были ни землёй обетованной, ни садом Эдемским. Потому бедность или недостаточная обеспеченность была повсеместной и касалась не только простолюдинов, но и аристократических фамилий, хотя и не столь часто и не в той
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
мере, как это было среди слоев незнатного происхождения. Нередко встречались примеры того, что знатные и прославленные отцы оставляли в качестве наследства своим сыновьям лишь славу известного имени [8, с. 69].
С другой стороны, в силу той особенной атмосферы адыгских нравов богатство как таковое не позволяло в полной мере им воспользоваться для подкрепления общественной статусности, поскольку «чрезмерная роскошь, в любых её проявлениях, строго порицалась» [1, с. 106], оно там надолго не задерживалось. Кроме того, материальное положение адыгской знати формировалось за пределами военной добычи, ибо «никакие военные трофеи, хотя и были доходной статьей бюджета феодалов, не могли создать стабильное экономическое положение знати.» [11, с. 16]. Потому наездничество за добычей не только превращалось в инструмент поиска славы, почета и власти, но и сделалось перманентным способом обеспечения выживания, снабжения и насыщения повседневного существования необходимыми благами жизни.
Одновременно, хотя удачливые наездники вынуждены были по обычаю раздавать большую часть своей добычи, «они за счет таких раздач, а также своей мобильности, имели обширный круг друзей и знакомых», которые вместе с обычаем «куначества, взаимопомощи и гостеприимства всегда гарантировали наезднику определенный, достаточно приемлемый уровень материального благосостояния» [1, с. 115].
В горном Дагестане отношения с соседями, прежде всего с ближними, «носили системный характер, определявшийся не только общим уровнем экономического и политического развития края, но и порядком функционирования местного общества как социокультурной модели» [6, с. 269]. Она основывалась на принципе соревновательности, когда каждый мужчина, каждая социальная группа стремились быть не хуже других, но желательно победителем. В данном феномене содержался механизм местного жизнеобеспечения. Соседние селения могли предъявлять претензии на земельные угодья друг друга или объекты окружающего ландшафта, обладавшие, например, сакральной силой, реальной или приписываемой, а также по многим иным поводам. Побеждали в спорах те, кто был сильнее - многочисленнее, храбрее или изобретательнее. Предметом спора или вражды могли также быть скот или политическое влияние в округе, стремление к подчинению соседей [6, с. 322].
В отношениях жителей нагорного Дагестана, как и всех иных мест высокогорной части Кавказа, с внешним миром, с дальними соседями, находившимися на большем или меньшем пространственном отдалении и отличавшимися разительно культурной стороной жизни, воспринимаемыми как «чужие» и «другие», экспансионистские действия могли быть средством решения определенных, но весьма значимых общинных проблем. С дальними соседями обращались иначе, чем с ближними, «правила контактирования были другими по причине резкого отличия "того" мира от "этого"»: горцы с презрением взирали на тех, «кто "сидел" ниже на земле, кто лишен права и возможности быть хоть чуточку ближе к Верху» [6, с. 335], а потому разрешали себе в отношении них самые резкие действия.
Активной экспансии горцев могли способствовать экологические катаклизмы - падёж скота от бескормицы или эпизоотий, резкое понижение зимних или осенне-весенних температур, вымерзание или смывание посевов водяными или селевыми потоками, погружавших горы в голод.
Другой мотивацией могли стать амбиции молодежи, наслушавшейся в домах рассказов о подвигах отцов. «Молодёжь своим удальством и выносливостью в набегах хотела завоевать уважение в глазах старших» [6, с. 348]. Кроме того, по мнению Ю.Ю. Карпова, каждое новое поколение горской молодежи, вступавшей в социально активный возраст, из-за неудовлетворенности своим положением в обществе «критически выражало своё отношение» к недостаточно благополучной или «к откровенно сложной и противоречивой действительности» посредством традиционного и наиболее доступного для неё механизма регулирования межпоко-ленческих конфликтов - военной активности [6, с. 348-349].
Набег был нужен молодёжи для того, чтобы обрести экономическую независимость от старших, а также для изменения своего социального статуса путем уплаты брачного выкупа (калым за невесту) [12, с. 100]. В данном случае «в основе социально-возрастного конфликта в традиционных обществах лежал неравномерный доступ различных социально-возрастных групп к наиболее общественно-ценным ролям и материальным благам» [12, с. 104]. Старшие
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
поколения (отцы) могли задерживать социальный рост своих сыновей, лишая их калыма, при этом сами брали дополнительных жён, тем самым увеличивая свой престиж и расширяя родственные связи, что также умножало их общественное влияние [12, с. 105].
Молодёжь стремилась изменить ситуацию в свою пользу. Потому набег был для них не только наиболее доступным способом обретения экономической независимости от своих отцов, но и способом совершения подвигов и обретения нематериальной славы героев, которые в традиционном обществе могли иметь общественный вес, превосходивший материальное достояние. Оставалось только определить области набегов, т. е. территории, где готовились совершать подвиги.
Горцы Дагестана активно вовлекались в политическое противостояние, существовавшее в соседних странах, а сама социально-политическая атмосфера, господствовавшая на их территориях, разжигала страсти и предоставляла возможности для их удовлетворения: чем более неустроенности и раздоров было в них, тем легче дагестанцам удавалось осуществлять свои замыслы.
С точки зрения Ю.Ю. Карпова, «в большой степени походы-набеги горцев были обусловлены героикой их идеологии, практически единой в разных социумах, переживавших схожие общественные процессы. Они ... рождались и характерным взглядом с гор на "других", резко отличных от обитателей верхней пространственной зоны и в силу этого лишенных свойств, которые позволяли бы горцам вести диалог с ними как с равными» [6, с. 362].
Дополнительной мотивацией к набегу могла стать ситуативная невозможность равнины принимать дополнительные рабочие руки, т. е. в услугах пришлых работников переставали нуждаться, но оставалась потребность в материальных ресурсах для обеспечения жизнесуще-ствования в горах. В результате начинал действовать закон сильного - «взять максимально возможное у слабого» [6, с. 365].
К началу XIX в. «на протяжении всей гряды гор Большого Кавказа, от побережья Каспийского до Черного моря, не было уголка, где бы ни занимались набегами.» [2, с. 16], а местные кавказские народы разделялись на две неустойчивые и амбивалентные группы - «на охотников и на добычу, смотря по тому, где они жили - в непроходимой трущобе или на открытых полях» [13, с. 41].
Набеги на плоскостные территории со стороны горцев Дагестана, например военные походы джарцев, были прежде всего «организованной охотой за людьми в целях работорговли или выкупа», которые приобрели очень скоро вид почти «коммерческого предприятия» [14, с. 19]. Современники свидетельствовали, как «лезгины стараются женщин хороших ловить, ибо турки и персияне великую цену им за пригожую женщину дают, так что и до 5000 р. платят» [15, с. 189]. В горных районах Дагестана наездничество сделалось одним из видов профессионального ремесла, которое поддерживало и дополняло местную экономику, а потому там трудно было найти общества, которые бы ни участвовали в набегах в чужие пределы [16, с. 78].
М.М. Блиев, положив экономический фактор в основу социально-политического развития горских обществ и социальной стратификации, считал, что при избытке народонаселения в горах и невозможном для многих в таких условиях экономическом самообеспечении включалось «оживление темпа социально-структурного развития, рост политических сил и экспансия, разложение общины, дифференциация её членов, "деклассирование" одних слоев населения и феодализация других, внутренние миграции, а также этнотерриториальная и политическая консолидация» [2, с. 368]. Вступив в состояние переходности, военно-демократические общества сделались основной социальной базой экспансии горцев на равнины, что способствовало процессам их феодализации.
Действительно, наличие процессов дифференциации в горских обществах, в которых стали выделяться институализированные группы, приобретавшие статус привилегированных категорий населения, можно было наблюдать, например, среди рутульцев, где выдвинулись беки, «которые, хотя и не имели прав на феодальные повинности крестьян, но являлись самыми богатыми и влиятельными людьми, военачальниками и наследственными носителями исполнительной власти.» [17, с. 116].
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
Аналогичные процессы были зафиксированы и развивались и в других горских обществах Кавказа, например у чеченцев: «предводителей своих выбирают они из семейства, которое в течение веков давало им всегда отличных военачальников и потому у них в большом почете» [18, с. 260].
С другой стороны, эти процессы не следует абсолютизировать, поскольку в общинах имелись отработанные средства и механизмы недопущения разложения устоявшейся социальной системы, а «высокий уровень социальной мобильности, участие в военных акциях масс дееспособного населения сдерживали процессы классообразования, появления сословий "угнетателей" и "угнетенных"» [6, с. 369].
Функционально набеговая система была досконально отлажена, а потому не допускала коренных структурных изменений. В этой связи экспансия горцев как таковая «не могла стимулироваться потребностями социальной динамики эволюционного плана» [6, с. 370]. Ко всему социальная база набеговой системы определялась той средой, которая переживала «эпоху вождей», но которая не порождала «царьков», а представители знатных фамилий, «при всей наличной славе первосортных героев. чья власть не распространялась дальше окрестностей и ближних соседей», оставались периферийными правителями и «не могли претендовать на истинную власть» [6, с. 366].
Можно констатировать, что обстоятельства и причины горской экспансии, имевшей в северокавказских условиях вид набега, обусловливались многими факторами - как их внутренним социально-культурным и политическим развитием, климатогеографическими особенностями среды их обитания, ценностными установками, нравственными требованиями и традициями, так и внешними мотивами, вторгавшимися в их существование и покушавшимися на их миро-социальное устройство. Помимо экономической мотивации импульсами к развитию набеговой экспансии служил страх вторжения в их особенный мир внешних иноэтнических и инокуль-турных политических субъектов, способных если не отнять полностью, то значительно ограничить их суверенное существование. Сама же набеговая практика была тем универсальным для большинства горских обществ традиционным инструментом отстаивания их социально-экономического и социокультурного своеобразия.
Список источников
1. Мирзоев (Марзей) А.С. Черкесское наездничество - «Зек1уэ». Из истории военного быта черкесов в XVIII - первой половине XIX века. Нальчик: Эль-Фа, 2004. 302 с.
2. Блиев М.М. Россия и горцы Большого Кавказа. На пути к цивилизации. М.: Мысль, 2004. 877 с.
3. Ахмадов Я.З. Очерк исторической географии и этнополитического развития Чечни в XVI - XVIII веках. М.: Благотворительный фонд поддержки чеченской литературы, 2009. 380 с.
4. Потто В.А. Кавказская война : в 5 т. М.: Центрполиграф, 2006. Т. 2. 591 с.
5. Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик: Эль-Фа, 2008. 364 с.
6. Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор. Мировоззренческие аспекты культуры и социальный опыт горцев Дагестана. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2007. 656 с.
7. Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов (XVIII - пер. пол. XIX в.). М.: Наука, 1967. 328 с.
8. Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Записки черкеса. Нальчик: Эльбрус, 1987. 272 с.
9. Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. М.: Центрполиграф, 2019. Т. 1. 655 с.
10. Гербер И.Г. Известия о находящихся с западной стороны Каспийского моря между Астраханью и рекой Курой народах и землях и о их состоянии в 1728 году. Черкесы // Кавказ: европейские дневники XIII - XVIII веков / сост. В. Аталиков. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2010. С. 154-156.
11. Налоева Е.Дж. Об особенностях кабардинского феодализма // Из истории феодальной Кабарды и Балкарии. Нальчик: Эльбрус, 1981. С. 5-27.
12. БочаровВ.В. Антропология возраста. СПб.: СПбГУ, 2001. 196 с.
13. Фадеев Р.А. Кавказская война. М.: Эксмо, 2003. 640 с.
14. Петрушевский И.П. Джаро-Белоканские общества первой трети XIX столетия. Тифлис: Заря Востока, 1934. 160 с.
15. Цагарели А.А. Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии. СПб., 1891. Т. 1. 518 с.
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2024. No. 2
16. Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII - начале XIX в. Махачкала: Даг. кн. изд-во, 1957. 408 с.
17. Лавров Л.И. Рутульцы в прошлом и настоящем // Кавказский этнографический сборник / отв. ред. Л.И. Лавров. М.; Л.: АН СССР, 1962. Вып. 3. С. 110-157.
18. Стевен Г. Журнал путешествия по земле Донских казаков, к Кавказу и в Астрахань // Северный архив. 1824. Ч. 12, № 23, 24. С. 260-269.
References
1. Mirzoev (Marzey) A.S. Circassian horsemanship - "ZekIue". From the history of the military life of the Circassians in the 18th - first half of the 19th century. Nalchik: El'-Fa Publ.; 2004. 302 p. (In Russ.).
2. Bliev M.M. Russia and the mountaineers of the Greater Caucasus. On the way to civilization. Moscow: Mysl' Publ.; 2004. 877 p. (In Russ.).
3. Akhmadov Ya.Z. Essay on the historical geography and ethnopolitical development of Chechnya in the 16th-18th centuries. Moscow: Charitable Foundation for the Support of Chechen Literature Press; 2009. 380 p. (In Russ.).
4. Potto V.A. Caucasian War. In 5 vols. Moscow: Tsentrpoligraf Publ.; 2006. Vol. 2. 591 p. (In Russ.).
5. Khan-Girey. Notes about Circassia. Nalchik: El'-Fa Publ.; 2008. 364 p. (In Russ.).
6. Karpov Yu.Yu. A look at the mountaineers. View from the mountains. Worldview aspects of culture and social experience of the mountaineers of Dagestan. St. Petersburg: Peterburgskoe Vostokovedenie Publ.; 2007. 656 p. (In Russ.).
7. Gardanov V.K. Social system of the Adyghe peoples (18th - first half of the 19th century). Moscow: Nau-ka Publ.; 1967. 328 p. (In Russ.).
8. Kalambiy (Adyl-Girey Keshev). Notes of the Circassian. Nalchik: El'brus Publ.; 1987. 272 p. (In Russ.).
9. Dubrovin N.F. The history of war and Russian rule in the Caucasus. Peoples inhabiting the Caucasus. Moscow: Tsentrpoligraf Publ.; 2019. Vol. 1. 655 p. (In Russ.).
10. Gerber I.G. News about the peoples and lands located on the western side of the Caspian Sea between Astrakhan and the Kura River and their condition in 1728. Circassians. Caucasus: European diaries of the 13th - 18th centuries. ^mp. by V. Atalikov. Nalchik: M. and V. Kotlyarov's Publishing House; 2010:154-156. (In Russ.).
11. Naloeva E.J. On the features of Kabardian feudalism. From the history offeudal Kabarda and Balkariya. Nalchik: El'brus Publ.; 1981:5-27. (In Russ.).
12. Bocharov V.V. Anthropology of age. St. Petersburg: St. Petersburg State University Press; 2001. 196 p. (In Russ.).
13. Fadeev R.A. Caucasian War. Moscow: Eksmo Publ; 2003. 640 p. (In Russ.).
14. Petrushevsky I.P. Dzharo-Belokan societies of the first third of the 19th century. Tiflis: Zarya Vostoka Publ.; 1934. 160 p. (In Russ.).
15. Tsagareli A.A. Charters and other historical documents of the 18th century related to Georgia. St. Petersburg, 1891. Vol. 1. 518 p. (In Russ.).
16. Magomedov R.M. Socio-economic and political system of Dagestan in the 18th - early 19th century. Makhachkala: Dagestan Book Publ.; 1957. 408 p. (In Russ.).
17. Lavrov L.I. Rutulians in the past and present. Caucasian ethnographic collection. Resp. ed. L.I. Lavrov. Moscow; Leningrad: USSR Academy of Sciences Press; 1962;(3):110-157. (In Russ.).
18. Steven G. Journal of travel through the land of the Don Cossacks, to the Caucasus and to Astrakhan. Severnyi arkhiv = Northern Archive. 1824;12(23, 24):260-269. (In Russ.).
Информация об авторе
П.С. Мордовин - аспирант кафедры исторических и социально-философских дисциплин, востоковедения и теологии.
Information about the author
P.S. Mordovin - Postgraduate Student of the Department of Historical and Social-Philosophical Disciplines, Oriental Studies and Theology.
Статья поступила в редакцию 20.04.2024; одобрена после рецензирования 12.05.2024; принята к публикации 29.05.2024. The article was submitted 20.04.2024; approved after reviewing 12.05.2024; accepted for publication 29.05.2024.
