CC BY
35УДК 94 (470.67): 33 А.И. Омаров
«Набеговая система» как фактор горской социально-экономической жизни
Дагестанский государственный университет; Россия, 367001, г. Махачкала, ул. М. Гаджиева, 43 а; levzerov@mail.ru
Статья посвящена интересной и недостаточно исследованной проблеме - роли и значению набегов в социально-экономической жизни горских обществ и системе феодально-патриархальных взаимоотношений.
Автор обращает внимание на то, что особую остроту вызывают вопросы, связанные с военно-политической деятельностью горских обществ и феодальных владений в период Кавказской войны XIX века.
Кроме того, подчеркивается, что до сих пор нет четкого, единого взгляда на эту проблему. Анализ различных, порою диаметрально противоположных точек зрения на природу, механизмы функционирования «набеговой практики» позволяет более объективно рассмотреть специфику этого явления на кавказском пространстве.
Архаизация уровня развития горских народностей, игнорирование ведущей роли земле-дельческо-скотоводческого хозяйства горцев и того факта, что профиль основной экономической деятельности в силу ряда обстоятельств может меняться, не влияя принципиально на уровень общественно-политического развития, - это те вопросы, которые рассматриваются в предлагаемой статье. Кроме того, ни в коей мере не отрицается тот факт, что «набеговая практика» была обычным элементом жизни кавказских феодальных обществ.
Важным моментом является то обстоятельство, что участие горцев в набегах за пределы Дагестана самостоятельно или в качестве наемников в целом вызывало неодобрение. Набеги совершались как с территории современной Грузии на территорию Дагестана, так и наоборот. Имеющийся фактический материал в значительной мере противоречит созданной грузинской историографией теории «лекианобы», преподносящей горские набеги исключительно как проявление агрессии со стороны дагестанцев - леков.
Крупные военно-политические акции феодальных правителей, часто обозначавшиеся как «набеги», на самом деле являлись формой конкуренции и борьбы со своими военно-политическими противниками. Набеги не являлись и не могли быть источником благосостояния целых обществ, феодальных владений, народов Северо-Восточного Кавказа, они не определяли систему горского хозяйствования.
Ключевые слова: набеги, система, империя, Закавказье, Северный Кавказ.
В отечественной исторической науке много проблем, вызывающих неоднозначные, а зачастую прямо противоположные суждения.
Одной из таких проблем является история Кавказской войны XIX века, или, как ее часто называют, народно-освободительного движения горцев 20-50-х гг. XIX в. Этой теме посвящено огромное количество публикаций разного уровня и глубины анализа: от серьезных фундаментальных исторических исследований (их меньшинство) до весьма субъективных, компилятивных и публицистических монографий и статей (их подавляющее большинство). В определенном смысле все эти мнения приводят к следующему выводу: «Все, что делала Россия на Кавказе, не стоит ни осуждать, ни оправдывать. Она вела себя как «нормальная империя» в подобных ситуациях. И кавказские горцы вели себя так, как им и было положено на тогдашней стадии их социально-хозяйственного и культурного развития» [1, с. 13].
К сожалению, до сегодняшнего дня нет четкого, единого взгляда на эту проблему, которую весьма спорно трактуют в разной научной и учебной литературе.
Сакцентируем внимание на одном вопросе, а именно на часто приписываемой кавказским горцам «воинственности» и тяге к «набегам» на своих соседей, явившихся, по мнению отдельных авторов, причиной Кавказской войны XIX века.
Широкий пласт исторических исследований по социально-экономической и общественно-политической проблематике, созданный в советский период, достаточно аргументированно и всесторонне показывает, что горское население Северо-Восточного Кавказа удовлетворяло свои материальные и культурные потребности, совершенствуя и развивая традиционные и основные занятия - земледелие, скотоводство, ремесла, промыслы, торговлю.
Параллельно с этим существует точка зрения, согласно которой горцы Дагестана, Чечни и других горных областей Северного Кавказа, не имея достаточно средств к существованию, восполняли этот недостаток активной военной, «разбойной» практикой, совершали походы на своих соплеменников, ближних и дальних соседей - азербайджанские ханства и грузинские княжества, а с момента приближения интересов Московского государства к Северному Кавказу и образования терско-гребенского казачества нападали и на них.
В наиболее концентрированном виде теория «набеговой системы» горцев была апробирована в публикациях М.М. Блиева. Не вдаваясь специально в аргументацию М.М. Блиева, раскритикованную большинством специалистов-кавказоведов, занимающихся данной проблематикой, отметим главное.
По М.М. Блиеву, своеобразный взрыв процесса классообразования у горских сообществ, социально-экономической основой которого стала «набеговая система», явился причиной Кавказской войны XIX столетия.
«Экономика» горцев, набеги как средства материального обеспечения и обогащения, превращение военного ремесла в «отрасль материального производства», новая география набегов в связи с освоением равнин и предгорий Северного Кавказа имперской властью, отставание горцев в общественно-политическом развитии - вот главные идеи М.М. Блиева и его последователей [2, с. 117-122]. Естественно, что подобная архаизация уровня развития горских народов, игнорирование ведущей роли земледелия и факта того, что профиль основной экономической деятельности в силу ряда обстоятельств может меняться, не влияя принципиально на уровень общественно-политического развития, дали и повод для широкой научной дискуссии и критики.
Но нельзя не согласиться с тем, что «набеговая практика» являлась обычным, рутинным элементом жизни феодального общества, так сказать, «печальной практикой» жизни горских народов Кавказа.
Одни авторы склонны замечать в набегах храбрость, удаль, готовность пожертвовать жизнью ради их идейных (религиозных) побуждений. Другие, и прежде всего дореволюционные дворянско-буржуазные историки, видели в набегах только разорение закавказских земель и страдания крестьянского населения [3, с. 84-85]. С ними перекликается и «удивляет» современная точка зрения В.В. Дегоева и С.Г. Агаджаняна. По их мнению, горцы составляли гигантский наемнический рынок, готовый обслужить любого закавказского правителя, преследующего какие угодно военные, политические или иные цели при условии его платежеспособности. Когда у покупателя этих услуг деньги заканчивались, горцы тотчас переходили на систему самопокупаемости, от которой жестоко страдало мирное беззащитное население [4, с. 15].
Грузинская историография (К.А. Бердзенишвили, Д.Г. Мегреладзе, В.Н. Гамреке-ли, Ф.А. Меликишвили, А.И. Робакидзе, В.М. Шамиладзе и др.) в основном и создала
теорию «лекианобы» - о регулярных, интенсивных, масштабных «набегах» горцев на Грузию, связанных с особенностями слабой экономики и стадиальности (неразвитостью социальных, родовых отношений) горских общественных структур, в результате которых грузинская феодальная элита постоянно обращалась в Москву и Петербург с просьбами оградить их от «лезгинской опасности».
В то же время грузинские феодалы, в особенности оппозиция, зачастую находили поддержку у союзников, наемников в Нагорном Дагестане. Дагестанские горцы принимали активное участие в военно-политических событиях Восточного Закавказья. Историк Т.М. Айтберов приводит интересные сведения об участии андийцев (г1андал), ан-кратлинцев (авар. Анкьракь - Семиземелье) в династических конфликтах Грузии [5, с. 279-286].
Очевидно, что необходим предельно объективный анализ не только «набегового хозяйства» горцев, но и всего комплекса причин и условий, создавших и подпитывавших «набеговую практику» в феодальную эпоху.
В ряде работ Ю.Ю. Карпова, В.В. Лапина, М.А. Агларова, Х.Г. Магомедсалихова довольно объективно освещается данная проблема. Не подвергая сомнению безусловный факт существования набегов, причем зачастую в значительных масштабах, они отмечают, что набеги были свойственны многим народам, проживавшим в аналогичных природно-географических условиях с ограниченными ресурсами. Вместе с тем горцы Северного Кавказа не проявляли склонности к захвату более благодатных земель, и трудно согласиться, что нападения на военные посты и станицы были выгодны с экономической точки зрения [6, с. 74].
Анализ кавказского фольклора показывает, что, как правило, воспевается доблесть, упоминается добыча, дается высокая оценка противнику, но совершенно не затрагиваются ни положение другой стороны, ни поземельные интересы организаторов набегов. По мнению Р.М. Магомедова, главными инициаторами набегов были члены феодальной общинной верхушки, стремившиеся получить львиную долю от добычи, отвлечь наиболее активные элементы общества от внутренних проблем и направить их на внешний объект [3, с. 88].
Следует различать набеги. Одно дело, когда речь идет о многочисленных мелких партиях и отрядах, вторгавшихся на закавказские территории, и другое, когда в поход выступали многотысячные (от нескольких до 10-20 тыс.) ополчения горцев во главе с феодальной элитой и горской сельской верхушкой, профессиально организованной и обученной военному делу. В последнем случае речь уже идет не просто о грабеже соседних земель, а о крупной военно-политической акции, направленной не столько против народов, сколько против правящих закавказских династий с целью получения финансовых и политических преференций. И здесь уместно отметить, что участие горцев в военных походах (чабхъен) за пределы Дагестана (если исключить борьбу против завоевателей) самостоятельно или в качестве наёмников считалось делом сугубо добровольным и в целом вызывало неодобрение. (Не случайно одна аварская пословица гласит: Чабхъалбоц1 - чабхъацауна, т. е. «Добыча набега станет добычей набега» [7, с. 150]. Еще в 1934 году профессор Петрушевский подчеркивал, что созданная грузинской феодальной и русской великодержавной историографией легенда о «хищническом вторжении» дагестанцев и завоевании ими Восточной Кахетии должна сильно потускнеть. Несомненно, что дагестанские (аварские и цахурские) общины существовали в Кахетии задолго до XVII века [8, с. 34]. Набеги с целью угона скота, людей в ту эпоху стали явлением привычным и обоюдным, это отмечают многие авторы, в том числе Р.Р. Гашимов [9, с. 32-33].
В обществах тушин, хевсуров, пшавов набеги друг на друга и ближайших соседей -леков (дагестанцев) были обычной практикой. Известный историк-этнограф
Ю.Ю. Карпов приводит в своей работе массу фактов, свидетельствующих об этом. В «Записках о Тушетии» И.Д. Цискарова идет речь о регулярных набегах тушин в Дагестан за скотом, об огромной величины камне, на котором тушинские наездники во время похода подковывали своих коней. Р.Д. Эристов сообщает о «благородном, полезном и отважном обыкновении тушин... идти на поиски врага», о том, как они «отучая хищников бродить по нашим лесам для ловли мальчиков, всегда почти возвращаются восвояси с ружейными выстрелами, неся отрезанные кисти вражьих рук, и на вопрос, где они были, отвечают - поохотились» [10, с. 267].
Тушины часто совершали «шалости» в Кахетии, хевсуры нападали на пшавов, пшавы неоднократно совершали набеги на кистинов - и, отбив у них весь домашний скот, возвращались домой, неся отрезанные по обычаю у убитых неприятелей кисти правых рук. Походы за «добычей» к соседям, особенно к тем, кто имел достаток, являлись нормой жизни горцев, к какой бы из воюющих сторон они ни принадлежали и какую бы религию официально ни исповедовали.
«Наездничество» во многом наполнялось и военно-спортивным духом, осознавалось и принималось всеми горцами по обе стороны горного хребта, вне зависимости от конфессиональной принадлежности.
Видимо, взаимные хищения настолько вошли в «привычку», что даже когда материальные обстоятельства перестали вынуждать к ним, они все равно практиковались в конце XIX века, в частности между грузинами-горцами и чеченцами [10, с. 268].
И уж совершенно точно эта «привычка» не являлась основной характеристикой того или иного народа и не определяла уровень благосостояния горских обществ.
Еще в 1901 г. И.И. Пантюхов писал, что, «не будучи знакомы с внутренней жизнью лезгин, но зная их только как смелых грабителей, летописцы и историки, разнообразно путая названия, считали лезгин только дикарями и разбойниками.
Правильная внутренняя организация лезгинских общин, честность взаимных отношений и оседлая земледельческая культура не дают, однако, основания считать лез-гинов дикарями. Главное средство для существования лезгинам давали не разбои, а земледелие и скотоводство. Исторически законное хищничество было только подспорьем и спортом. В этом отношении лезгины не отличались от прочих, как азиатских, так и европейских племен, где грабеж был естественным результатом, а часто и целью войн. Лезгины даже выгодно отличались от других хищников тем, что их грабежи никогда не сопровождались мучениями и издевательствами над побежденными. Пленников они держали в неволе только первое время, а затем давали им все права "гражданства"» [11, с. 26].
С. Висковатов, бывавший на Кавказе вскоре после окончания Кавказской войны XIX в., отмечает, что горец «не так суров и кровожаден, как о нем вообще думают, и если господствующая черта в нем есть воинственность, то это не столько лежит в основе его характера, сколько развилось вследствие внешних обстоятельств. Полувековая упорная война не развила же в дагестанских горцах вкуса к хищничеству и грабительству. Кончилась война - и по всему Дагестану дороги безопасны, как в Тульской губернии, случаев грабежа почти нет. Народ, преданный земледелию, мирно принялся за полевые работы. Не только этот факт, но и многие другие дают право положительно сказать, что в самых недрах гор живет население нисколько не «браннолюбивое» [10, с. 57]. «Войнолюбивый и хищный народ не станет заботиться об устройстве своего благосостояния», - дополняет эти характеристики Н. Глиноецкий, говоря о том, что «лезгин (дагестанец) серьезен, положителен, постоянно занят устройством своего быта», и предлагает взглянуть на «дома лезгин, на их сады: везде видно, что они заботятся о том, чтобы все это было прочно и долговечно. Эта поразительная черта их характера как-то не ладится с известною их воинственностью и с рассказами о постоянных набе-
гах на Закавказье. ...Лезгин, как вообще всякий горный житель, более всего привязан к своей родине, почему мы и видим, что хотя лезгины и очень часто спускались с своих диких и суровых гор для набегов на Грузию, однако же нигде в ней не утвердились» [12, с. 7].
Мы видим, что оценки набегов варьируются от резко критических (считавших их главным занятием горцев) до более объективных, согласно которым набеги были обычным явлением для всего Кавказа и не играли определяющую роль в хозяйственной и социальной жизни местных обществ. Как правило, бывшие пленные, рабы довольно органично интегрировались в местную горскую среду, меняли вероисповедание (принимали ислам), уравниваясь в основном в экономической и правовой сферах, чего нельзя сказать о социально-психологической стороне общественной жизни, но это тема для отдельного исследования.
Таким образом, «набеговая практика» существовала у многих народов Северного Кавказа и Закавказья и была обусловлена комплексом причин и стимулов как материального, так и религиозного, морально-психологического плана.
Имеющийся фактический материал позволяет сделать вывод, что набеги не определяли систему горского хозяйствования, являясь источниками лишь дополнительных доходов, причем источниками рискованными, затратными и опасными.
Экономика большинства горных районов Дагестана вовсе не требовала дополнительных рабочих рук. Именно поэтому вчерашние рабы зачастую освобождались, интегрировались в местный миропорядок, жили отдельными поселениями, самостоятельно обеспечивая себя необходимыми жизненными припасами. Кроме того, присущая горским народам «набеговая» тактика ведения боевых действий была принята на вооружение и казачеством, и регулярными соединениями, совершавшими военные экспедиции (походы, «набеги» с точки зрения горского населения) против «немирных» горцев. Необходимо констатировать, что представления о количестве и качестве горских «набегов» значительно преувеличены и искажены. Имперские власти объясняли упорное горское сопротивление 20-50-е гг. XIX века преимущественно религиозным фанатизмом, неразвитостью общественных отношений и «хищническими» наклонностями горского автохтонного населения.
Подытоживая затронутую тему, заметим, что теория «набегов», представляющая их чуть ли не единственным и основным источником благосостояния северокавказских, в особенности дагестанских и чеченских горцев, является всего лишь одной из особенностей, так сказать, «темной стороной» процесса взаимодействия и взаимовлияния горских обществ друг на друга, «горского мира» и «империи».
Литература
1. Дегоев В.В. История, опрокинутая в политику. Три досье «до востребования». -М., 2013. - 521 с.
2. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. - М., 1994. - 591 с.
3. Магомедов Р.М. Дагестан. Исторические этюды. - Махачкала, 1975. - 265 с.
4. Дегоев В.В., Агаджанян С.Г. Внешнеполитические миражи Ираклия II // Кавказский сборник. - М., 2014. - Т. 8 (140). - С. 10-24.
5. Aytberov T., Khapizov S. Pro-qajar elemtnts in Dagestan (early XIXth century) // Iran and the Caucasus. - 2010. - Т. 14, № 2. - С. 279-286 / Прокаджарские элементы в Дагестане (в начале XIX века) // Иран и Кавказ. - Махачкала, 2010. - Т. 14, № 2. - С. 279286.
6. Лапин В.В. Армия России в Кавказской войне XVIII-XIX вв. - СПб., 2008.- 396 с.
7. Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII - начале XIX века. - М., 1988. - 240 с.
8. Петрушевский И.П. Джаро-Белоканские вольные общества в первой половине XIX в. - Махачкала, 1993. - 166 с.
9. Гашимов Р.Р. Горские набеги: правда и вымысел // Борьба народов СевероВосточного Кавказа 20-50-х гг. XIX века: спорные вопросы и новые дискуссии. Материалы Межд. научно-практической конференции. - Дербент, 2009. - С. 31-36.
10. Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор. - СПб., 2007. - 656 с.
11. Магомедсалихов Х.Г. Конфликты в общественных отношениях горцев Дагестана: традиции и трансформация в период советской модернизации. - Махачкала, 2012. - 384 с.
12. Глиноецкий Н.П. Поездка в Дагестан. - Махачкала, 2009. - 112 с.
Поступила в редакцию 19 декабря 2014 г.
UDC 94 (470.67): 33
"Raiding system" as a factor of socio-economic life of highlanders
A.I. Omarov
Dagestan State University; Russia, 367001, Makhachkala, M. Gadzhiev st., 43 a; levze-rov@mail.ru
This article studies an interesting, yet not adequately investigated, issue of the role of raids in the socio-economic life of the mountain communities and the system of feudal-Patriarchal relations.
The author draws attention to the fact that among the most important issues are those related to political and military longevity of mountain societies and feudal estates in the period of the Caucasian war of the XIX century. Besides, it is emphasized that there is still no clear, single view on this issue. Analysis of different, sometimes diametrically-opposite points of view on the nature and mechanisms of raiding practices, provides more objective understanding of the specificity of this phenomenon in the Caucasus region.
The archaism of the level of development of mountain peoples, ignoring the leading role of agricultural-pastoral economy of the mountaineers, and the fact that the profile of the primary economic activities in certain circumstances may vary without affecting principally the level of sociopolitical development are the issues that are addressed in the proposed article. In addition, we are not denying the fact that raiding practice was a normal feature of life in the Caucasian feudal societies.
Raids were reciprocal in nature. They were made on the territory of modern Georgia by feuding tribes and were committed on the territory of Dagestan.
The available empirical data in many ways contradicts the Georgian historiography theory "leckenby" according to which these raids were a manifestation of aggression by Dagestanis only -leks.
Major military-political actions of feudal rulers, often designated as "raids" in fact, were a form of competition and struggle with their military-political opponents. The raids were not and could not be the source of the well-being for whole societies, feudal estates, peoples of the North-Eastern Caucasus, they have not defined a system of mountain management.
Keywords: raids, system, Empire, Caucasus, North Caucasus.
Received 19 December, 2014
