CC BY
68
А. К. МАМЕДОВ,
доктор социологических наук, профессор,
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, г. Москва, Россия
Л. В. ТЕМНОВА,
доктор психологических наук, профессор,
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, г. Москва, Россия
Т. П. ЛИПАЙ,
кандидат социологических наук, доцент,
Институт повышения квалификации и переподготовки кадров АПКБГАТУ,
г. Минск, Беларусь
ОБЩЕСТВО ЗНАНИЯ: МЕТАМОРФОЗЫ СТАНОВЛЕНИЯ
Статья посвящена основным трендам становления нового общества - общества знания. Романтизм 1970-1980-х годов по отношению к обществу знания, его возможностям и перспективам поневоле сменяется осознанием социальных изменений, противоречий и опасностей нового общества. Гипертрофированное выделение лишь одной формы общественного сознания, а именно науки, в ущерб иным, в частности морали, религии, культуры и т. д., приведет к серьезным социальным катаклизмам, причем иного, более сложного характера.
Ключевые слова: информация, знания, постмодерн, кризис, социум, постиндустриальная цивилизация, диалектика, социальные тренды, противоречие, система, капитал, интеллектуальный работник.
Масштабность и тотальность современного кризиса, на непредсказуемость которого все сейчас ссылаются, заставляет осмыслить базовые принципы современных социальных теорий, провести ревизию доминирующих воззрений. Усиление (не предсказанное никем) этатистских методов, необходимость введения жестких директивных мер в современной рыночной экономике, глобальность кризиса привели и к переоценке макросоциальных теорий. В общественном сознании небезосновательно доминирует кризисная оценка развития социальных наук, которые, в силу ряда причин, не смогли спрогнозировать кризис, его параметры, социальное поле и, главное, технологии выхода из него.
Налицо кризис «гиперрассказа» (Лиотар), кризис всей теории рациональности, что несомненно приведет к необходимости смены основных парадигм в социальных теориях, к нарушению status-quo, который поневоле устраивал многих, ибо позволял в едином научном поле сосуществовать диаметрально противоположным теориям как отражение и отображение экзистенциалистского «разорванного мышления». Кризис поневоле берет на себя и функции
санации. В этом «тоннеле всегда виден свет» (И. Павлов), поэтому кризис в силу своего характера, глубины и продолжительности должен стать «могильщиком» устаревших социальных технологий и идей, превратив их в «научный архив», «кладбище прошлых мыслей», «энциклопедию».
Новая экономика и новое общество - это данность современной социальной среды, преображенная структурно и изнутри. В социологическом мире, в силу ряда причин, не сложилось единого мнения по поводу названия новой стадии социального развития, так наряду с понятием «информационное общество» используется довольно широкий спектр эпитетов: «сверхиндустри-альная цивилизация» (О. Тоффлер), «технотронное общество» (З. Бжезинский) и др. Как правило, для обозначения нового общества употребляются термины, содержащие приставку «пост» - это во многом обусловлено тем, что оно (определение) находится еще в стадии становления, и у теоретиков в полной мере не сложился его цельный системный образ, позволивший бы им оперировать более содержательными понятиями. «Понятие информационного общества выглядит предпочтительнее общества постмодернистского, ибо указывает принцип, вокруг которого организовано сообщество, а не только лишь на то, за какой социальной формой оно следует, - отмечает С. Лэш. - Термины «постмодернити» или «поздняя модернити» представляются мне излишне аморфными, в отличие от термина «информация» [1, с. 1-2]. Естественное стремление в науке выразить сущность нового информационного века вылилось в целый спектр определений. Дж. Литхайм говорит о постбуржуазном обществе, С. Алстром - постпротестантском, Г. Кан - постэкономическом, Р. Сейденберг - постисторическом, Р. Барнет вносит в этот калейдоскоп определений прагматическую нотку, предлагая термин «постнефтяное общество», понятно, что в основе всех дефиниций - понятие «постиндустриальное общество», популяризованное Д. Беллом. Общая приставка этих терминов, по мнению Дайзарда, отдает каким-то осенним чувством увядания, свойственным нашему веку, - ощущением конца (заканчивается определенная историческая эпоха). Это связано с «концом гиперрассказа», где текст утрачивает свой смысл, впрочем, как и все социально-экономические понятия и категории.
В своей основе данные теории носят скорее образный, метафорический, чем строго научный системный, характер и отображают, как правило, лишь одну из граней новой, пока еще не интеллигибельной, социальной конструкции. Хотя понятно, что в принципе любые теории в современной науке - это только метафоры [2, с. 278], но речь идет в данном случае не об описательной стороне процесса познания. Так, в определении С. Алстрома «постпроте-стантское» упор делается на смену трудовой протестантской этики на гедонистическую. При этом игнорируется, что помимо М. Вебера есть концепция католической этики труда (В. Зомбарт), православной (С. Булгаков), исламской (М. Абдо) и т. д. Понятия «постнефтяное» (Р. Барнет), «постэкономическое» (Г. Кан) и другие также отдают «однониточностью» (термин Б. Хазанова), где теория рождается как частная, периферийная, иногда маргинальная идея,
а затем начинает претендовать на всеобщую «философию Цезарей и Чингисханов» (Х. Ортега-и-Гассет). Перечисленные определения, на наш взгляд, не являются полными и системными, выполняют лишь частную функцию социальной маркировки, но не раскрытия сущностных механизмов развития. Авторы более склонны именовать грядущее как общество знания, в силу обретения в новую эпоху знанием особого социального статуса. Так, один из значимых теоретиков в этой области Джон Несбитт отмечает, что «в отличие от других природных энергий, знание не подчиняется закону сохранения энергии: его можно создать, его можно уничтожить, но главное - знание синергично, т. е. целое, как правило, больше суммы частей» [3, с. 22]. Ему вторит П. Друкер: знание стало уже сейчас базовой отраслью экономики и центральным ресурсом.
Тем не менее констатировать реальные параметры надвигающейся «эры разума» кажется несколько преждевременным, ибо дискретность и неуловимость (призрачность) будущего уже сегодня создают ряд новых антагонистических противоречий, еще не вполне преодолев «классические пережитки». Обществоведческие разбросы и поиски новой «единственно верной» парадигмы на все времена привели, по сути, к утрате базисной функции социального прогнозирования, отсутствию адекватной системы социальных гипотез. Налицо типично платоновская установка: главное - назвать социальный феномен, дать ему громкое название, маркировать, а затем можно и действительность подогнать под него. Руководствуясь принципом Л. Больцмана, что нет ничего практичнее хорошей теории, попытаемся выделить системные противоречия современного общества, пойдем от практики и реалий современного социума. В эпоху быстрого экстенсивного развития нашего общества в начале XXI в., неслучайно прозванного «тучными годами», идея о диалектических инструментариях познания общества, в силу прежде всего субъективных причин, вызывала некую вполне объяснимую снисходительную иронию, что де такие теории были, но они характерны были для раннего капитализма XIX в., от которой все дружно открестились. Современная же эпоха свободна от кризисов, циклов и иных «родимых пятен», т. е. в научном сообществе совершенно неоправданно господствовал некий праволиберальный романтизм. Ныне же кризисные реалии и реакция на них, в частности опыт ряда стран в реализации антикризисных технологий, заставили по-иному взглянуть на методологию К. Маркса, да и социальную диалектику в целом, в интерпретации А. Грамши, Г. Лукача, Э. Фромма, Р. Дарендорфа и др., которая предусматривает в первую очередь раскрытие внутренних системных противоречий в обществе. Так, А. Турен отмечает, что новому обществу присущ некий вид диалектики, который обусловливает развитие от порядка к беспорядку, а затем и к новому порядку [1, с. 4]. Как замечает А. Осмоловский (в качестве «важного методологического императива левого мышления»), «основная задача любого интеллектуала - находить различия, а не отмечать схожесть». Автор напоминает, что «Фуко принадлежит очень удачная мысль, что основное отличие Маркса от всех предшествовавших мыслителей заключается в том, что
именно Маркс сделал различие краеугольным аспектом развития своей теории» [4].
Если Маркс в XIX в. увидел данное системное противоречие в единстве общественного способа производства и частного способа присвоения, то современный кризис в силу интенсивности обнаружил еще большее обострение. В первую очередь, наверное, это цивилизационный кризис обострения напряженности между человеком и человечеством. Этот общецивилизационный тренд, получивший экспоненциальное значение в последнее время, приводит к отчуждению человека в том числе и от достижений человеческого Разума. Поток информации, ее агрессивность и всеохватность поневоле «рационализируют человека», заставляют его выстраивать защитные барьеры, искать «иные лагуны» и заводи для собственного уединенного бытия.
Следующая группа противоречий вытекает из единства противоположных всеобъемлющих трендов: глобализация и регионализация, универсализация и дискретность, всеобщность и лоскутность. Вследствие этого происходят глобализация производства, в том числе и научной продукции, и архаичный (частный) способ получения прибыли. Подавляющее большинство (если не все) научных и производственных инноваций были в основном профинансированы государством, затем они (инновации) уже в готовой форме используются частными фирмами в виде приобретенной и закрепленной интеллектуальной собственности. К тому же государство в новых условиях выполняет, казалось бы, несистемную в рыночных условиях функцию страховки на случай кризиса и основного антикризисного спасителя. Но при этом форма собственности, а следовательно, и механизм распределения благ остаются прежними. Опыт современного кризисного поля показал, что предприниматель в классическом смысле, с его постоянным риском, ответственностью, что было зафиксировано в европейской мысли XVII в., определенной аскетичной этикой, инициативой, сменяется довольно узким и закрытым кланом, для которого важнее непотические и личные связи с чиновниками, а не риск и инновации. Соответственно, и рекрутмент в данный класс возможен по совершенно иным правилам, а именно непрозрачным и коррумпированным, т. е. теряется сама суть предпринимательства, ее статусность и социальная роль, престиж и функции.
Исходя из данного, основного, на наш взгляд, противоречия современного общества вытекают и производные, как то: общественный способ производства научных знаний и частный способ присвоения результатов научной деятельности, в том числе и в форме выпускников учебных заведений на рынке труда. Далее, современный труд и инновационное производство характеризуются небывалой степенью глобализации и обобществления, а субстрат труда, его носитель и конечная цель - воспроизводство человека - все более архаизируются и маргинализируются. Воспроизводство совокупного работника в современной социальной системе передается в частную сферу и несистемно увязывается с закрытием детских садов и школ, уходом государства из соци-
альной сферы, передачей основополагающей функции государства - образования - в частные предпринимательские структуры, полным игнорированием функции воспитания и замены его псевдоуниверсальной социализацией.
Для исследования новых реалий более плодотворным, на наш взгляд, является осмысление основных трендов и признаков эпохи, т. е. попытки индуктивного воспроизводства неких моделей становящихся реалий. Современный немецкий исследователь Н. Штер выделяет следующие характеристики:
1) насыщение всех сфер жизни и деятельности научным знанием (сциен-тификация);
2) замещение других форм знания научной;
3) развитие науки в качестве непосредственной производительной силы;
4) появление специализированных направлений политической деятельности (научная и образовательная политика);
5) формирование нового сектора в экономике;
6) изменение в структуре власти (дебаты о технократах);
7) трансформация основ легитимизации власти в направлении специализированного знания (экспертократия, но вовсе «не путь интеллектуалов к классовому господству» [5, с. 44-45]);
8) развитие знания на основе социального неравенства и социальной солидарности;
9) трансформация основных источников социальных конфликтов.
Ни в коем случае не оспаривая в целом довольно удачную концепцию Н. Штера, авторы хотели бы выделить свои базовые (системные) признаки новой формации.
1. Изменился стиль мышления эпохи.
Как отмечает известный российский ученый З. М. Оруджев: «Объективные основы этого процесса изменения свободы заключаются в том, что уже сегодня совершается переход от индустриального к информационному обществу. Индустриальное общество больше нуждается в «коллективных способностях» индивидов, в то время как информационное общество больше нуждается в «индивидуальных способностях» даже в коллективе» [6, с. 361]. Современное общество требует оригинальности, инновации, непохожести, что в корне меняет трудовые установки, стандартное, машинное сменяется единичным. Заводы сменяются проблемными лабораториями, станки - технологиями [7].
2. Превалирование знаний над капиталом.
Доминанта нового ресурса современной компании - интеллект ее сотрудников - быстро и неуклонно растет. Технически грамотные и, главное, оригинально мыслящие, склонные к инновациям сотрудники ценятся сегодня чрезвычайно высоко. Они могут работать сразу на несколько различных организаций, быть фрилансерами. Вводятся новые параметры, допуски - «принцип анти-Питера». В соответствии со знаменитым принципом Питера люди продвигаются по служебной иерархической лестнице до пределов своей ком-
петентности, а также до тех пор, пока получают от этого удовольствие. Когда удовольствие исчезает, талантливые работники увольняются - как правило, чтобы стать свободными агентами (что в принципе соответствует и тенденции смены протестантской этики труда гедонистической). Капитализм сегодня уже полностью освободился от унаследованного поневоле от Реформации аскетизма и приобрел способность реализовать свою власть не посредством идейного тоталитаризма и политического принуждения, а, наоборот, посредством поощрения разнообразия и полного поглощения всех новых идей и движений. Как пишет Брайан Массуми, описывая логику современного технологического, научного общества, «чем разнообразнее, эксцентричнее - тем лучше. Норма утрачивает свою власть. Правильность, устойчивость и системность постепенно сдают позиции. И этот отказ от нормальности есть часть общей динамики капитализма. Это не просто освобождение, а форма господства самого капитализма. Миром перестает править дисциплинарная институциональная власть - по мере насыщения рынков ей на смену приходят власть и способность капитализма производить многообразие. Создай ассортимент -и ты найдешь нишу на рынке. Сгодятся самые странные и аффективные из замыслов - ведь они за это платят. Капитализм начинает интенсифицировать или диверсифицировать аффект, но лишь затем, чтобы извлечь сверхприбыль» [8].
Меняются в связи с этим и качественные традиционные особенности интеллектуальных работников, их основными характеристиками являются:
независимость от границ;
мобильность;
одинаковая вероятность успеха и поражения.
Глобализация приводит к невиданным доселе интеллектуальным потокам, перманентным перемещениям «креативного класса», капитала, технологий. Тотальная мобильность становится отличительной чертой интеллектуала, его «modus vivendi». При этом инновация требует необычных рисков, поэтому деятельность современного специалиста равновероятно нацелена на успех и поражение, что дает невиданный психологический подъем в творчестве [9].
3. Усиление роли человеческого фактора, а значит, и необратимые изменения в социальной структуре общества.
Характеризуя данный тренд, З. Бауман отмечает: «Принадлежать «модер-нити» - значит вечно опережать самого себя, находиться в состоянии постоянной трансгрессии, это значит обладать индивидуальностью, которая может существовать лишь в виде незавершенного проекта» [10, с. 390]. Еще раньше М. Тетчер констатировала, что нет такого феномена, как общество, что является метафорическим переносом идеи о превалирующей роли индивидуума в современном мире. Тоффлер также описывал «конец эпохи Меттерниха», где территория, народ и армия играли первостепенную роль, соответственно и повышалась, причем линейно, роль фабричного производства и сельского хозяйства.
Сегодня в объеме ВВП развитых стран доля сельского хозяйства сократилась до минимума, соответственно и численность сельского населения в этих странах резко сократилась (как следствие - тотальная депопуляция). Общество будущего уже отходит в структурном отношении от норм того общества, в котором большинство до сих пор живет. Появляется описанное в западной социологии «странное общество» с принципиально иной социальной структурой, как то: появление «новых пролетариев», новой элиты (эксперты, нето-кратия), нового креативного класса и т. д.
4. Усиление значения творческого и снижение роли неквалифицированного труда.
Общество будущего, с точки зрения П. Друкера, охарактеризовано следующими тенденциями: старение населения;
равенство между знаниями и информацией; минимизация сельского хозяйства; разрушение пенсионной системы; усиление иммиграции; минимизация ручного труда [11, с. 9].
В западной социологической мысли отмечается лавинообразное увеличение (в том числе и интенсивное) интеллектуальных работ, сферы обслуживания, фактор командной роли, а также появление женщин (как элемент стабильности) во всех сферах общества.
Важно отметить приоритет и доминанту образования, которое Друкер выделяет особо. Образование, безусловно, является основным фактором формирования социального капитала и обратной связи в социальных институтах. Примером могут служить «Города как школы» [12, с. 2], в которых дети от 1314 лет обучаются сразу на практике и там же работают без получения среднего образования (фактически они получают диплом об окончании средней школы, но практически не обучаются по стандартным программам). Возрастает важность непрерывного процесса повышения квалификации. «Разворачивающиеся процессы глобализации детерминируют развитие таких качеств современного профессионала, как универсальность, способность к унификации когнитивных и технологических процессов, выделение общих, присущих различным социокультурным и экономическим областям подходов, теорий, методов. В то же время в современных социальных институтах приоритеты все более отдаются уникальным, единичным специалистам, которые ценятся, прежде всего, за креативность, способность к дивергентному («веерному») мышлению, продуцирующему единственные в своем роде, неповторимые решения [13].
5. Знания сотрудников как средство производства.
Новые средства производства очень компактны и могут легко перемещаться. Интеллектуальные работники своим трудом обеспечивают корпорации «капитал» в том же объеме, что и владельцы-инвесторы корпорации. Стороны
зависят друг от друга в равной степени. Теперь интеллектуальные работники не собственность корпорации, а полноценные равноправные партнеры [14].
Поэтому корпоративный рынок профессионалов весьма далек от патерналистского традиционного управления кадрами. Главное отличие в том, что сотрудники выстраивают свою карьеру и несут за нее персональную ответственность. По сути, каждый сотрудник - это лидер, это проект. Проблема в том, что само существование подобного рынка опровергает традиционное представление о том, что высшее руководство «владеет» и полностью распоряжается сотрудниками компании, что в корне меняет трудовые отношения, коммуникативные потоки, атмосферу творчества.
Опережающий рост происходит в сфере интеллектуальных технических специалистов: компьютерщиков, разработчиков компьютерных программ, аналитиков, промышленных технологов и новаторов, эти люди в равной мере, в силу характера работы, являются работниками как физического, так и умственного труда. В основе их физического труда лежат глубокие теоретические познания, которые может дать только серьезное специальное образование, что отмечалось ранее.
Как отмечает российский исследователь А. И. Неклесса, «XX век ознаменовался социокультурной революцией, выдвинувшей и продвинувшей в сферу практики ряд новых версий прочтения цивилизационного текста. Секуляризация, выступив как надконфессиональная форма христианского мировоззрения, создала культурную оболочку глобальных пропорций... прямо или косвенно способствуя расцвету мультикультурности, возрождению различных религиозных и культурных кодов, обустроив т. о. пространство открытой конкуренции мировоззренческих систем» [15]. Вместе с тем на этом фоне проистекают не только вышеназванные тренды социального развития, но и цивилизационные «сдвиги»: 1) глобализм, универсальность, социальная гомо-морфность; 2) становление нового суверена - активной творческой личности, сообщества личностей, получивших доступ к невиданным до сих пор техно -логическим богатствам. И смешения (комбинация), что произойдет поневоле, могут дать совершенно неожиданные социальные конструкции и метаморфозы. Становится новая эклектическая культура, свободные ассоциации и гибкие структуры заменяют устоявшиеся институты, социальный транзит незавершен, постоянно изменяется, что, безусловно, потребует еще дальнейших научных (в первую очередь социологических) построений.
В рамках становящихся процессов сциентизации общества, безусловно, зреют и иные не столь рациональные тенденции. Современное общество, как бы кому-то ни хотелось, асимметрично и дискретно, где может уживаться организация и рынок, компьютер и экономика впечатлений, порядок и хаос. И этот ряд бинарных несхожестей и составляет основную канву развития, глобальный тренд.
В этом смысле уже постмодернизм стал, по сути, «кантовской» реакцией на метафизические и глобальные притязания разума (У. Бек, Т. Адорно,
А. Макинтайр и даже К. Поппер) [16]. Возникает вопрос о «веке» науки или же о ее неадекватной интерпретации. Макс Борн указывал, что «попытка природы создать на этой земле мыслящее животное вполне может закончиться ничем». Ибо происходят девальвация этических ценностей, эрозия вековечных норм, «которые создавались. и позволяли сохранять достойный образ жизни даже во времена жесточайших войн и повсеместных опустошений» [17, с. 39]. Дихотомия достижений науки и моральной деградации общества нередко приводит к искусственному сдерживанию развития науки. Группа генетиков во главе с П. Бергом добровольно наложила мораторий на исследования в области генной инженерии. «Именно в силу того, - подчеркивал Р. Мертон, -что научное исследование проводится не в социальном вакууме, его последствия простираются в другие сферы ценностей и интересов. И в той мере, в какой эти последствия считаются социально нежелательными, ответственность за них возлагается на науку» [18, с. 761]. Другая сторона этого процесса отмечается в работе известного американского социолога А. Макинтайра «После добродетели. Исследования теории морали», где прямо декларируется, что в области морали «все мы находимся в столь плачевном состоянии, что нет, по большому счету, лекарства от него. целостная субстанция морали в значительной степени фрагментирована и даже частично разрушена» [19, с. 10].
Как пишет К. Х. Делокаров, «представляется крайне спорным отождествление рациональности человека с господствующей научной формой мышления. Человек рационален и иррационален одновременно. В постижении мира участвуют и разум, и чувства, и вера, и воля. Абсолютизация какой-то из этих форм постижения человеком себя и мира приводит к негативным последствиям» [20, с. 32]. Мы можем конкретизировать данный тезис примерами из теории, как то средневековая Европа, современный Иран, тоталитарные режимы ХХ в., где гипертрофированное представление об одной или нескольких формах общественного сознания приводило к брутальным социальным экспериментам, социальному застою и маргинализации общественной жизни.
Помимо этого знание является неотъемлемым элементом бинарной цепи «знание-незнание». Уже в произведениях Н. Кузанского, Р. Декарта, Канта, Гегеля и других постулируется диалектическая взаимообусловленность знания и незнания; соразмерность знания и незнания (Р. Декарт), вещь-в-себе (И. Кант), циклическое движение от известного к неизвестному (Гегель) [21, с. 6-8], здесь же «круг непотаенности» (М. Хайдеггер). Известный историк Дж. Коллингвуд постулировал, что незнание есть объект и стимул поисковой деятельности, наука начинается со знания нашего собственного незнания - не незнания всего, а незнания какой-то определенной вещи. Однако наука - это не просто проявление интеллектуального бунта или разрушение незнания, но сложный социальный институт, «своеобразная сфера человеческой творческой деятельности, назначение которой - выработка, накопление и теоретическая систематизация научного знания, а также его использование в практической деятельности» [22, с. 7].
Основной социоэкономической причиной новой волны сциентизма и панэ-пистемизма, на наш взгляд, явилась утвердившаяся с 70-х годов ХХ в. тенденция к росту вертикальных, иерархичных бизнес-структур. Растет количество стандартизированной продукции, даже в сфере услуг все более доминирующий статус приобретают Старбакс, Макдоналдс, Бургер-кинг и другие гиганты. Именно маргинализация мелких структур (носящая, надеемся, временной циклический характер) сформировала в обществе, казалось бы вполне обоснованный, ренессанс раннепозитивистских установок. Но, справедливости ради, надо отметить, что уже тогда предпринимались попытки обозначить «пределы роста» новой идеологемы. Так, Д. Гордон в работе «Жирный и скупой» отметил, что рационализация имеет и обратную сторону, как пример - неуклонный рост менеджеров в области контроля и надзора [23]. Раздаются и отдельные голоса по поводу преувеличения роли образования в экономическом развитии. Так, по мнению Б. Рула и Я. Безена, огромный эффект инвестиции в научную и образовательную сферу дают первые годы, затем эффективность капиталовложений резко снижается [24, с. 317-342]. Они различают в этом процессе и следующий феномен: в этих инвестициях более всех заинтересована существующая элита, для которой диплом, ученая степень и т. д. есть в том числе и средство (форма) дифференциации в обществе, консервации существующего равновесия, базис актуализации собственного статуса.
Знание (впрочем, как и образование) всегда амбивалентно, оно постулированием какого-то явления «вызывает беспокойство» и тем самым утверждает что-то иное. Оно не может рассматриваться в метафизической оторванности от иных форм социальной деятельности. Об этом писал И. Кант: «Мне пришлось ограничить разум, очистив место для веры», И. Тургенев о всезнающем ничего не делающем Гамлете и все делающем ничего не знающем ДонКихоте, Ф. Ницше, И. Иллич «Общество без школ» и т. д.
Любое знание открывает не менее широкий пласт незнания, как отмечал М. Мамардашвили, «в области знания как события и незнания есть действующая причина» [25, с. 75]. Тем самым усложняется процесс социального познания, социальное прогнозирование. Становление современных социальных конструкций является эволюционным (естественным) феноменом и политическим намерением. Вследствие этого становление нового общества, да и любое социальное воспроизводство имеют широкий спектр измерений: политическое, культурное, научное и т. д. Поэтому Г. Бехманн делает как бы обобщающий вывод: «Тот факт, что человеческое действие основано на знании, может рассматриваться как антропологическая константа. Социальные группы, социальные ситуации, социальные взаимодействия и социальные роли зависят от знания и опосредуются им. Отношения между индивидами основаны на знании ими друг друга. В самом деле, рассматривая общую идею знания как основание социального взаимодействия и социального порядка, мы должны осознавать, что подлинная возможность социального взаимодействия требует ситуационно-трансцендентного знания, которое развертывается индивидами,
вовлеченными в социальное действие. <...> Признавая значение знания для общества и социального действия, в особенности для развитых обществ, необходимо понимать, что знание не является, как некогда полагали, универсальным ключом к постижению тайн природы и общества. В связи с этим возникает необходимость в социологической концепции знания, позволяющей дифференцировать объекты знания, содержание знания и знание как отношение» [26, с. 62-63].
Литература
1. Lash, S. Critique of Information / S. Lash. - London: Thousands of Oars (Ca), 2002. - 257 p.
2. Hutton, E. H. The language of modern Physics: An introduction to the philosophy of science / E. H. Hutton. - New York: MacMillan, 1956. - С. 278-284.
3. Несбитт, Дж. Мегатренды / Дж. Несбитт. - М., 2003. - С. 22-25.
4. Осмоловский, А. Пролегомены к методологическому принуждению / А. Осмоловский // Художественный журнал. - 2003. - № 48-49. - С. 3-12.
5. Концепция «общества знания» в современной социальной теории / отв. ред. Д. В. Еф-ременко. - M.: РАН ИНИОН, 2010. - С. 44-48.
6. Оруджев, З. М. Способ мышления эпохи / З. М. Оруджев. - М.: УРСС, 2009. - С. 361.
7. Латур, Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир / Б. Латур // Логос. - 2002. - № 5-6 (35). - С. 10-22.
8. Brian Massumi. «Navigating Movements» / Massumi Brian // Hope, ed. Mari Zournazi -New York: Routledge, 2002. - Р. 317-342.
9. Мертон, Р. Наука и социальный порядок / Р. Мертон // Личность. Культура. Общество. -М., 2000. - Т. 2, вып. 2(3). - С. 17-21.
10. Бауман, З. Индивидуализированное общество / З. Бауман; пер. с англ. - М.: Логос, 2002. - С. 390.
11. Друкер, П. «Управление в обществе будущего» / П. Друкер. - М.: Вильямс, 2007. - 379 c.
12. Эпштейн, М. Плоды альтернативного просвещения / М. Эпштейн // Вокруг Света. -2009. - № 2. - С. 2-4.
13. Добреньков, В. И. Социально-технологический подход в создании модели деятельности социолога / В. И. Добреньков, В. В. Зырянов, Л. В. Темнова // Формирование и развитие социально-технологической культуры специалиста: сб. материалов симпозиума. - Белгород: Константа, 2011. - С. 86.
14. Елизаров, А. П. «Республика ученых»: социальное пространство «невидимого общества» / А. П. Елизаров // Пространство и время в современной социологической теории / под ред. Ю. Л. Качалова. - М.: ИС РАН, 2000. - С. 92-96.
15. Неклесса, А. И. Эпоха Постмодерна и новый цивилизационный контекст / А. И. Не-клесса. - М.: Научный эксперт, 2008. - С. 18.
16. Бек, У Что такое глобализация - ответы на глобализацию / У Бек. - М.: Прогресс-Традиция, 2001. - С. 21.
17. Борн, М. Моя жизнь и взгляды / М. Борн. - М.: Прогресс, 1973. - С. 71-75.
18. Мертон, Р. Социальная теория и социальная структура / Р. Мертон. - М.: АСТ, Хранитель, 2006. - С. 761.
19. Макинтайр, А. После добродетели. Исследования теории морали / А. Макинтайр. - М.: Академ. Проект, 2000. - С. 10.
20. Делокаров, К. Х. Является ли «общество, основанное на знаниях», новым типом общества / К. Х. Делокаров // Концепция «общества знания» в современной социальной теории. -М., 2010. - С. 32-35.
21. Новиков, А. С. Научные открытия / А. С. Новиков. - М.: УРСС, 2003. - С. 6-8.
22. Бабосов, Е. М. Социология науки / Е. М. Бабосов, А. К. Мамедов. - М.: МГУ, 2011. - С. 7.
23. Gordon, D. M. Fat and mean. The corporate squeeze of working Americans and the myth of managerial «downsizing». - New York: Free Press, 1996. - 265 p.
24. Rule, J. B. The once and future information society / J. B. Rule, Y. Besen // Theory of society. -New York: Dordrecht, 2008. - Vol. 37. - С. 224.
25. Мамардашвили, М. К. К пространственно-временной феноменологии событий знания / М. К. Мамардашвили // Вопросы философии. - 1994. - № 1. - С. 75.
26. Бехманн, Г Общество знания - трансформация современных обществ / Г. Бехманн // Концепция «общества знания» в современной социальной теории. - М.: ИНИОН РАН, 2010. -С. 62-63.
A. K. MAMEDOV, L. V. TEMNOVA, T. P. LIPAI KNOWLEDGE SOCIETY: THE METAMORPHOSIS OF FORMATION
Summary
The article is devoted to the basic trends of the new society formation - the Knowledge society. The romanticism of 70-80’s in relation to the Knowledge society, it’s opportunities and perspectives changed into recognition of social changes, antagonisms and dangers of the new society. Hypertrophied separation of the sole shape of social consciousness, namely science to the prejudice of others, particularly morality, religion, culture etc will lead to grave social disasters of a more complex nature.
Key words: information, knowledge, postmodern, crisis, society, postindustrial civilization, dialectics, social trends, contradiction, system, capital, mining worker.
Поступила 17.10.2011 г.
