CC BY
33
А. П. Вознесенская, аспирант, кафедра теории и истории культуры, Санкт -Петербургский государственный университет культуры и искусств, г. Санкт-Петербург, Россия, anvoznesenskaya@yandex.ru
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДИСКУССИИ НАЧАЛА ХХ ВЕКА О КУЛЬТУРНОМ ЗНАЧЕНИИ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Русская интеллигенция имела исключительно большое значение для русской истории и культуры. Вместе с тем, значение это до сих пор является предметом философской и культурологической полемики, далекой от однозначности решений. Роль интеллигенции оценивается в очень широком диапазоне — от однозначно положительной до однозначно отрицательной, прямо противоположные суждения о ней подтверждаются фактами. Единства в понимании своей культурной задачи и фактической роли не существует -даже в понимании самой интеллигенции — вопрос продолжает оставаться предметом напряженной полемики. В этом отношении сохраняют свое значение те общественные дискуссии, которые велись = в начале ХХ в. не просто исследователями, а непосредственными участниками культурного процесса.
Русская интеллигенция возникла в середине XIX в. как контркультурный протест части общества. К началу ХХ в. она сформировалась в качестве устойчивой субкультуры, не совпадающей ни с одним из сословий русского общества, в том числе с образованным и творческим слоем, предметом
После смерти Николая I наступил перелом - на первый план культурной жизни вышла креативная личность, способная самостоятельно определять смыслы, цели и ценности собственного поступка.
критической оценки которого она и стала на рубеже веков в сборнике «Вехи» и полемике вокруг поднятых этим сборником проблем.
Интеллигенция возникла в том кризисе взаимных ментальных связей личности и социума, когда традиционные формы взаимодействия этих компонентов в русской культуре теряли свою устойчивость и способность организации общества. До начала XIX в. русская культура была практически полностью сословной. Социум в той или иной форме (традиционной или административной) доминировал над сознанием человека, определяя задачи, цели, смыслы и ценности его поступков на всех этажах культурной иерархии, = от родовитой аристократии до крепостного крестьянина. Человек мог проявить себя как личность только в служении царю или отечеству. Развитие самосознания личности индивидуального человека, начавшееся в XIX в., приходило в конфликт с господством социума. Этот конфликт развитой личности и социума, дополненный всеобъемлющим и мелочным административным контролем (включая регламентацию одежды и прически) к сере-
дине XIX в. стал принимать формы острого кризиса общественных связей, осознаваемого широкими слоями общества.
После смерти Николая I наступил перелом — на первый план культурной жизни вышла креативная лич- _
ность, способная самостоятельно определять смыслы, цели и ценности собственного поступка. Это широкое общественное движение превратило русскую = культуру из периферии в центр самостоятельного энергичного развития, способного не только усваивать ценности европейской культуры, но и оказывать на нее обратное влияние.
В этом общем культурном движении возникла субкультура русской интеллигенции, которая отличалась от всего остального общества (включая образованный слой) радикальностью своей позиции во всех отношениях. Она сделала освобождение личности базовой ценностью и смыслом своего существования, отвергая все, что могло помешать этой основной задаче.
«Новые люди», получившие название интеллигенции, осознанно и целенаправленно выходили из-под контроля социума, обрывая все сословные связи, включая родственные, отказываясь в том числе от материального обеспечения и наследства. Уход молодых людей «в народ» принял характер эпидемии. Этот поступок был не итогом зрелого размышления и разумного вывода, а импульсом сознания: так дальше жить нельзя, мотивировку которого трудно понять тому, кто не пережил этого. Интеллигенты за пределами всех существующих общественных связей объединялись в субкультуру единомышленников, связанных между собой свободой сознания личности. Интеллигент — это не дворянин, не купец, не офицер, не чиновник, не крестьянин, не рабочий, не духовное лицо, даже не образованный интеллектуал. Интеллигенция вычленяет и вовлекает в свой состав людей из любых
Интеллигенция вычленяет и вовлекает в свой состав людей
из любых сословий, не делая разницы между ними, формируя новую систему ценностей.
Борьба за освобождение народа требовала свободы личности, личность реализовала свою свободу в борьбе за освобождение народа.
формируя новую систему ценностей. Формой общественной связи полагалась коммуна — общность, способная сохранять свободу личности равноправных участников.
Интеллигенция родилась как ради-_ кальная трансформация сознания человека, выводящая его за пределы внеличностных императивов социума. При этом единичный человек сам принимал на себя ответственность за собственное существование при соответствующем преображении системы ценностей, задач и смыслов культурного поведения. Эта трансформация сознания от следования императивам социума к свободе от них проявляла себя как радикальный контркультурный протест с неопределенным, но зато всеобъемлющим результатом. Этот протест русской интеллигенции имел два взаимно обусловленных компонента: первый — освобождение собственного сознания, второй — освобождение народа как нравственный долг свободной личности. Эти компоненты взаимно усиливали друг друга: свободу личности — до анархии и нигилизма, нравственный долг — до самоотверженного служения общему делу. Борьба за освобождение народа требовала свободы личности, личность реализовала свою свободу в борьбе за освобождение народа. Концентрация внимания на главной проблеме эпохи — страданиях народа превратила индивидуальный протест личности в фактор самоорганизации субкультуры.
Трансформация сознания личности интеллигента подчиняла себе не только мысль, но всю жизнь человека, преобразуя, в том числе, его повседневное поведение, которое свидетельствовало о преображении сознания раньше и отчетливей, чем политические доктрины и организации.
К началу ХХ в. сознание русской интеллигенции как субкультуры прошло путь от неопределенного, но всеобъемлющего протеста через определенность организации и осмысленных
сословий, не делая разницы между ними, целей энергичной деятельности к устойчи-
вому воспроизводству состояния сознания, способному объединять людей в общность, независимо от обстоятельств и неопределенно долго.
Культурные условия жизни к концу XIX в. существенно изменились (в том числе при участии интеллигенции и под ее влиянием). Но на этом изменившемся культурном фоне эта субкультура продолжала существовать как замкнутая в себе, не сливаясь с обществом, сохраняя и воспроизводя свои характерные черты: самостоятельность мысли, высокую ценность достоинства свободной личности, нестяжательство, широкую (т. е. не только профессиональную) образованность и чувство нравственной ответственности перед народом — «больную совесть».
С остальным обществом отношения субкультуры русской интеллигенции сложились по-разному. С властью — это непримиримая взаимная вражда. С народом — любовь без взаимности при способности придать смысл любому протестному движению. С образованным творческим слоем — сложные отношения, включающие как взаимное влияние, так и взаимное отторжение. Интеллигенцию и образованный слой объединяла свобода личного самосознания, их разделяла готовность (или неготовность) подчинить эту свободу императивам служения общему делу.
Русская интеллигенция участвует в формировании этого творческого слоя самим фактом своей радикальности. Ее главным вкладом в русскую культуру стало освобождение сознания личности отдельного человека и трансформация ценностной парадигмы, сделавшей свободу одним из основных компонентов русского общественного сознания. Эта свобода стала, по существу, культурной нормой для образованного и творческого слоя общества, а сам этот слой становился базовой структурой русского общества и культуры. В то же время за нравственными императивами интеллигенции готовы были последовать не все. Интеллигенция обвиняла их в безнравственном индифферентизме (П. Л. Лавров), называя «образованщиной», а образованный слой отвечал ей обвинениями в отщепенстве и подстрекательстве к насилию (П. И. Новгородцев), называя «интеллигентщиной» (Н. А. Бердяев).
Именно эта проблема на рубеже веков стала предметом напряженной полемики философско-общественной мысли. Начало этой дискуссии положила группа известных мыслителей (философов, историков, правоведов, богословов, общественных деятелей, публицистов) — М. О. Гершензон, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, А. С. Изгоев, Б. А. Ки-стяковский, П. Б. Струве, С. Л. Франк. Они предприняли попытку осмыслить итоги полувекового развития роли интеллигенции в русской культуре, включая революцию 1905 г., издав в 1909 г. сборник «Вехи».
Основная мысль всего сборника состоит в утверждении приоритета духовной жизни личности над внешними формами политической борьбы. В предисловии к первому изданию инициатор и организатор сборника М. О. Гершензон заявляет: «общей платформой является признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития, в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не... начало политического порядка является единственным прочным базисом для всякого общественного строительства. С этой точки зрения идеология русской интеллигенции, всецело покоящаяся . на признании безусловного примата общественных форм, — представляется участникам книги . противоречащей естеству человеческого духа»1. Точка зрения М. О. Гершензона соответствовала состоянию сознания той части русского общества, которая последовала за интеллигенцией в область свободы личности, но не усвоила ее нравственные императивы.
Содержание сборника в целом сложнее и богаче, чем этот односторонний тезис, противопоставляющий как несовместимые два компонента сознания — внутреннюю жизнь человека и общественные формы, т. е. свободу личности и императивы социума. Основная претензия авторов «Вех» к интеллигенции — противоречивость, соединяющая эти совершенно несовместимые компоненты. Об этом пишут все авторы сборника, начиная с открывающей сборник статьи Н. А. Бердяева «Философская истина и интеллигентская правда». Автор статьи приводит список антиномий сознания интеллигенции, занимающий полторы стра-
ницы. Ему вторит С. Н. Булгаков: «Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь»2. Вместе с тем, С. Л. Франк, чья статья «Этика нигилизма» завершает сборник, отдает себе отчет в том, что в сознании интеллигента несовместимые компоненты не просто соединены в неразрешимом противоречии, но неразрывно связаны между собой. «Нигилизм и морализм, безверие и фанатическая суровость нравственных требований, беспринципность в метафизическом смысле... и жесточайшая добросовестность. — это своеобразное, рационально непостижимое и вместе с тем жизненно-крепкое слияние антагонистических мотивов в могучую психическую силу и есть то умонастроение, которое мы называем нигилистическим морализмом»3.
Авторы «Вех» выявляют разительные отличия образа мысли русского интеллигента от человека европейской культуры, которые не позволяют считать русское культурное развитие продуктом простого влияния Европы. Взаимоотношения русской и западноевропейской культуры следует рассматривать как «вызов» и «ответ» (по концепции Арнольда Тойнби). Три существенных особенности мышления разделяют русскую интеллигенцию и западноевропейскую культуры.
Первое: отношение к собственности — бескорыстие и нестяжательство вместо сакрализации собственности и стремления к богатству.
Второе: отношение к закону — правовой нигилизм вместо сакрализации закона, стремление к полному освобождению личности от каких-либо законодательных ограничений, доминирование «совести» и «справедливости» над верой в закон. Правосознание интеллигента формируется преодолением состояния предельного бесправия путем присвоения себе всей полноты прав, не признавая над собой никаких других законов, кроме собственной совести и своих представлений о справедливости. Вместо идеала «правовой личности» европейского типа образ мысли российской интеллигенции порождает другой идеал —
харизматическои личности «спасителя», или освободителя — нравственно безупречного революционера. Задолго до культа личности И. В. Сталина, в начале 1918 г. Н. А. Бердяев пишет: «Средний интеллигентный русский человек привык преклоняться перед нравственным образом революционеров и перед их революционной моралью. В России образовался особенный культ революционной святости. Культ этот имеет своих святых, свое священное предание, свои догматы»4.
Третье: обостренное чувство личного долга, находящее выражение в императивах готовности к «служению» народу вместо личного самоутверждения над другими. «Высшая и единственная задача человека есть служение народу.. Поэтому человек обязан посвятить все свои силы улучшению участи большинства, и все, что отвлекает его от этого, есть зло и должно быть беспощадно истреблено.»5.
Сборник «Вехи» имел оглушительный и скандальный успех, потребовал повторных изданий и разошелся по всей стране (за два дня было продано более 2 800 экземпляров). На «Вехи» обрушился град критики. Полемика вокруг сборника привлекла все слои русского образованного общества. Сборник стал главной сенсацией того года в русском обществе (по свидетельству С. Л. Франка). В столицах и наиболее крупных городах были проведены публичные лекции и собрания с обсуждением сборника. Полемика велась в газетах. Разными политическими партиями было опубликовано несколько сборников на тему «Вех». Самые заметные из них — кадетский сборник «Интеллигенция в России» и эсеровский сбор-
как знамение вре-
ник, названный «"Вехи мени».
Оппоненты «Вех» не отрицали проти воречий ментальности русской интеллиген ции, но оценивали ее социальную актив ность не как недостаток, а как достоинство. Более того, они осудили стремление авторов «Вех» замкнуть сознание личности на самосовершенствовании.
Наиболее аргументированным возражением стала статья П. Н. Милюкова «Интеллигенция и историческая традиция». Милюков совершил даже лекционное турне по России против «Вех». Он обвинил авторов «Вех» в том, что они отвергли критерии общественной солидарности и ищут объективную и абсолютную ценность в глубине своего собственного «я»6.
В наблюдениях и оценках русской интеллигенции содержится много точного и справедливого. Некоторые утверждения опровергнуть очень трудно. Правда, в наше время акценты во многом сместились.
Можно не соглашаться с оценками авторов «Вех», но многие черты исторической русской интеллигенции не только указаны точно, но обнаруживают себя и в интеллигенции современной. Для русской культуры имело громадное значение появление этой субкультуры — особого слоя людей, связанных общей ментальностью, стоящих вне сословий, способных самостоятельно и критически мыслить, тем самым оказывая сильное влияние на общественную жизнь.
Основные особенности русской интеллигенции как культурного слоя, выявленные авторами «Вех» и их оппонентами, имеют свое основание в том, что менталь-ность русской интеллигенции фактически связана с общей ментальностью русской культуры, в основе которой лежало общинное сознание. Его особенности сохранялись практически на протяжении всей истории России и сохраняют свое значение до настоящего времени. Особенность общинной ментальности состоит в неразрывной связи индивида и социума. Индивид воспринимает цели, задачи и проблемы внеличного коллектива как собственные; с другой стороны,
Средний интеллигентный русский человек привык преклоняться перед нравственным образом революционеров и перед их революционной моралью.
индивида. В русской ментальности присутствует компонент императивного долженствования, независимо от того, идет ли речь о древней традиции или о революционном перевороте. В то же время русский человек, - в отличие от европейца, судит не по закону, а по понятию и полагает, что власть ему все время тоже что-то должна. Самосознание личности русского интеллигента вышло за пределы об-щинности, но не оборвало с ней связи, которую восстанавливает чувство нравственного долга перед народом.
Проблема ментальности культуры русской интеллигенции остается актуальной и в наше время. Полемика вокруг сборника «Вехи» продолжается до сих пор. Примером этого является обсуждение различных проблем, затронутых веховцами, в книгах «Сборник "Вехи" в контексте русской культуры» и «Вехи. Pro et contra» (2007). Авторы статей в этих сборниках не только анализируют «Вехи» с разных позиций и осмысляют роль, которую сыграл этот сборник в истории русской культуры, но и осмысляют отношение современников к нему, показывают связь идей сборника с идеями представителей русской эмиграции.
По инициативе «Литературной газеты» на ее страницах весь 2009 г. шла дискуссия, посвященная столетию выхода сборника «Вехи», участники которой обсуждали те же самые проблемы, что волновали авторов сборника, с учетом 100-летнего исторического опыта русской культуры и современного состояния интеллигенции в России. Участники дискуссии издали сборник «Вехи» — 2009. К 100-летию сборника» (2011).
Нескончаемость полемики по поводу русской интеллигенции определяется тем, что противоречивое сочетание несовместимых компонентов сознания — свободы личности и социальных императивов нравственного долга — не позволяет достичь однозначной определенности суждений. Доказательными могут одновременно оказаться прямо противоположные утверждения об интеллигенции.
Авторы сборника «Вехи», собрав боль-
структуры коллектива решают проблемы шую коллекцию неразрешимых противо-
речий и антиномий сознания интеллигента, показали, что его невозможно понять в категориях устойчивой логики и здравого смысла. Сознание интеллигента не обязательно следует этим категориям. Ни из какого здравого смысла и логики невозможно вывести, например, такой фактор сознания, как «больная совесть». Можно сказать даже, что особенностью сознания интеллигента является способность выходить за пределы логики и здравого смысла. Русский интеллигент ценит логику здравого смысла так же невысоко, как собственность и государственные законы.
Наблюдения и размышления авторов сборника «Вехи» помогают нам лучше понять то, что случилось позже. В ХХ в. в жизни русской интеллигенции произошло два важнейших события, круто изменивших ее судьбу.
Первое: интеллигенция поднялась на вершину власти, получив возможность реализовать практически свою утопическую мечту об обществе всеобщего равенства в качестве принципа государственного устройства.
Второе: интеллигенция опустилась на такую глубину лишений, унижений и страданий, которые не могли ей присниться в императорской России.
Трагический парадокс заключался в том, что страдавшие и угнетатели были людьми одних и тех же принципов, культурных ценностей и одной идеологии. Нередко это были одни и те же люди. Первыми попали под расстрел даже не враги советской власти, а участники партийных съездов и члены политбюро партии большевиков. Важным компонентом русской революции стал переворот самосознания пролетариата от сознания своей нищеты, униженности и бесправия — к сознанию своей сакральной роли — спасения человечества. При этом сами нищие пролетарии не стали менее нищими обладателями собственности, зато они, отрекаясь от собственности, получили практически неограниченную диктаторскую власть над остальным обществом как носители трансформиро-
Ментальность русской интеллигенции фактически связана с общей ментальностью русской культуры, в основе которой лежало общинное сознание.
ванного сознания, способные реализовать в жизни принципы коммуны и трансформировать сознание всех остальных. Произошло то, что можно назвать сакрализацией маргинальности, известной в истории культуры из описаний обряда инициации, фиксирующей «теодицею страдания» как способ трансформации сознания человека, воспринимающего свою маргинальность как достоинство и избранничество.
Многие черты интеллигенции, отмеченные критическим вниманием авторов сборника «Вехи», подтвердились в этот период. Иронически озвученный С. Л. Франком афоризм, что для интеллигентского сознания: «есть только одно состояние, которое хуже бедности, и это — богатство»7 — стал государственным законом. Принцип сочетания в сознании интеллигента безусловной свободы личности и нравственных императивов общественного долга, озвученный в работе С. Л. Франка «Этика нигилизма», был, по существу, зафиксирован в уставе партии большевиков. Это — знаменитый принцип «демократического централизма» сочетающий свободу выбора всех руководящих органов партии снизу доверху с безусловной обязательностью решений высших органов для низших и свободу дискуссий при сознательной дисциплине безусловного подчинения большинства меньшинству.
Особенность таких выборов сначала в партии, а затем в стране, состояла в том, что на них избирался не простой временный администратор, а непогрешимый сакральный избранник. Так выбирают не законного президента, а тирана, стоящего над законом, чья власть не зависит от его личных свойств и обстоятельств, а является культурной функцией. Лидер может выполнять ее вне зависимости от своих реальных способностей и качеств (даже если это беспомощный больной человек, каким был Л. И. Брежнев, или тело сакрального предка — В. И. Ленина, продолжающего управлять сознанием людей из мавзолея).
Противоречивость взаимной связи свободы личности и нравственного долга про-
явилась здесь со всей возможной полнотой. В том, что происходило, нетрудно узнать первоначальные стремления возникающей интеллигенции, доведенные до логического конца: свобода личности, не знающая никаких правовых ограничений, реализовалась в культе личности сакрального «спасителя народа». Навстречу ей шли нестяжательство, безбытность и готовность к беззаветному служению «общему делу». Первоначальная свобода революции нашла себе выражение в своей альтернативе — революционной «законности», т. е. свободе ничем не ограниченного произвола власти, призванного защитить «завоевание революции». Нравственный императив проявил себя в конформизме людей, преданных власти харизматических лидеров. Свобода выбора личности реализовала себя как свобода выбора способа служения.
Понимание современного состояния русского общества невозможно без исследования предыстории идеологии русской интеллигенции второй половины XIX в. и ее претворения в жизнь творческими людьми и интеллигенцией начала XX в.
Сборник «Вехи» и дискуссия вокруг него отразили очень важный этап в развитии ментальности русской культуры, позволяя интеллигенции лучше понять саму себя и, вместе с тем, позволяя современному человеку лучше понимать то, что происходило с интеллигенцией в прошлом, произошло дальше и происходит в культуре в наше время. Сегодня интеллигенция в значительной мере стала утрачивать свою культурную роль в русской общественной жизни, состоящую в утверждении приоритета духовных ценностей над материальными.
Таким образом, дискуссии по данному вопросу продолжаются. Некоторые даже говорят о гибели интеллигенции (Г. С. Кнабе, «Перевернутая страница»). Но дело обстоит сложнее. С одной стороны, не исчезли окончательно из нашей жизни люди, наделенные способностью к самостоятельному критическому мышлению, сознанием нравственного общественного долга, «больной» совестью и готовностью к жертвенности. С другой стороны, существование интеллигенции оставило в более широком обществе
Русский интеллигент ценит логику здравого смысла так же невысоко, как собственность и государственные законы.
заметный след. Он сказывается, к примеру, в традиционном недоверии к богатству, неуважении к собственности, в приоритете чувства справедливости над законом, в повышенной коммуникабельности при недоверии к выделяющимся людям. Это отражается на характере аргументов предвыборной политической агитации — обвинения в стяжательстве до сих пор способны понизить (а не повысить) рейтинг депутата в глазах электората. Сохранились ироническое отношение к власти, бытовой демократизм при отсутствии сословных рубежей. Нередко проявляет себя привычка мыслить категорией императивного долженствования (а не права). Подобные особенности повседневного поведения российского общества невозможно понять без учета исторической роли в нем интеллигенции. ^
1. Гершензон М. О. Предисловие к 1-му изданию // Вехи. Из глубины / сост. и подг. текста А. А. Яковлева, прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова, А. Кел-ли. - М.: Правда, 1991. С. 10.
2. Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Из глубины / сост. и подг. текста А. А. Яковлева, прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова, А. Кел-ли. - М.: Правда, 1991. С. 37.
3. Франк С. Л. Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // Вехи. Из глубины / сост. и подг. текста А. А. Яковлева, прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова, А. Келли. - М.: Правда, 1991. С. 176.
4. Бердяев Н. А. Духи русской революции // Вехи. Из глубины / сост. и подг. текста А. А. Яковлева, прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова, А. Кел-ли. - М.: Правда, 1991. С. 128.
5. Франк С. Л. Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // Вехи. Из глубины / сост. и подг. текста А. А. Яковлева, прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова, А. Келли. - М.: Правда, 1991. С. 176.
6. Милюков П. Н. Интеллигенция и историческая традиция // Анти-Вехи. Интеллигенция в России. «Вехи» как знамение времени / вступ. ст., сост. и примеч. В. В. Сапова. - М.: Астрель, 2007. С. 103.
7. Франк С. Л. Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // Вехи. Из глубины / сост. и подг. текста А. А. Яковлева - М.: Правда, 1991. С. 191.
