CC BY
18ЭССЕ
Ч.Э. СЫМОНОВИЧ
ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ В СУДЬБЕ РОЖДЕННЫХ В 1940-е ГОДЫ В СССР И ДРУГИХ «МИРАХ» ЗЕМЛИ
Статья посвящена общим проблемам становления и социализации поколения, появившегося на свет в годы Второй мировой войны (ВМВ). Это поколение пришло в мир в эпоху большой переоценки ценностей и большого переосмысления исторического опыта. Каждое десятилетие проявляло все больше общего в составе и облике ровесников Войны (РВ). Хотя качество жизни людей сильно отличалось в странах «первого», «второго» и «третьего» миров, сходства проявлялись в устремлениях, в мотивации деятельности и поведения людей, при том что, несмотря на различные идеологические подходы, социальные условия жизни в разных странах постепенно сближались и выравнивались. В статье мы сравниваем лишь некоторые демографические характеристики РВ и общие черты их социализации.
Ключевые слова: поколение как укрупненная возрастная когорта; сравнительный анализ социальной истории регионов Земли; демографические характеристики социально-возрастных когорт; внутри- и внешнеполитические аспекты подростково-молодежной социализации.
Актуальность и междисциплинарность темы
По мере ускорения изменений в мире изучение поколений людей, в частности живших в ХХ веке, становится все более актуальным. Россия вступила в этот век, имея три уклада хозяйства, и сегодня она также корчится между тремя типами общества: постиндустриальным в крупных городах, индустриальным в городах
Сымонович Чеслав Эрастович — независимый исследователь, кандидат исторических наук, член Союза учёных СПб. Адрес: 196655, СПб-Колпино-5, Комсомольский канал, 24/1, кв. 26. Телефон: (812) 461-06-84. Электронная почта: [email protected]
средних и доиндустриальным, вернувшимся в деревню [15, с. 239241]. Если бы руководство страны исходило в своей деятельности из того, что население сегодня существует в этих трех «мирах», тема исторических судеб ныне живущих поколений становилась бы и жизненно насущной.
Спор между теми, кто признает и отрицает рост актуальности по-коленческой тематики в социальных науках [см.: 27, с. 53 и др.] объясняется тем, что социумы в России и за ее пределами имеют разную предысторию и находятся в разном состоянии. В пользу актуальности темы говорит и её междисциплинарный характер.
Вклад демографии в изучение поколений как укрупненных возрастных когорт — базовый [7, с. 3-4]. В данной статье речь идет о поколении ровесников Второй мировой войны (РВ) и в ряде случаев — обо всех, рожденных в 1940-е годы.
Историки пишут об этапах развития классов, больших и малых групп, об отдельных людях, не всегда придавая значение их возрастам, поколенческой принадлежности. Даже если речь идет о сравнении «цивилизаций». (Некоторые социальные философы — также [см.: 11 и 26].) Лишь в 1990-е годы в академическом Институте отечественной истории и в нескольких регионах страны сформировалось направление «История населения», и в этом русле — описание истории некоторых поколений-когорт [9].
Историко-социологическому изучению поколений посвящена книга В.В. Семеновой — пожалуй, первое современное отечественное исследование, открывающее читателям многообразие методологий западных коллег. Для историка поколений здесь существенно отражение сложности и плодотворности лонгитюдных исследований [27, с. 5-6 и др.]. Но в книге «отсутствуют» ровесники ВМВ. Односторонним представляется преимущественно качественный характер изучения самосознания представителей поколений. Конечно, это важно, ведь не только людей, но и целые цивилизации можно различать по культурным компонентам и их взаимодействию, по характеру представлений и ценностей, поведению, языку... [5, с. 278]. Но без количественных характеристик не ясно место поколения среди других, его состав и т.д.
В одной из публикаций о культурно-исторической психологии поколений речь идет о сходстве ведущих типов эмоциональной сферы, исторической памяти, мышления, реактивности и адаптивности, а также об определяющем значении принадлежности к поколению для становления отношений человека с миром. Подчеркивается большее значение принадлежности к поколению, чем к сословию, классу, профессии, особенно — «в эпоху перемен» [41, с. 96] Так ли это? Вряд ли можно с этим согласиться.
«Высота» различий между потомственным рабочим пареньком и юным колхозником 1930-х годов была меньше, чем между ними обоими и молодым русским эмигрантом, воспитанным в кадетском заграничном корпусе или в Христианском институте в Париже. Но что в 1970-е годы поколенческие различия оставались выше социально-профессиональных, это надо доказывать. Тридцатилетний премьер столичного балета и тридцатилетний токарь провинциального заводика были людьми одного поколения. Но мироощущение первого, вероятно, было ближе к тому же у его коллег, чем к мироощущению ровесников из других слоев и классов. И это при развитом социализме! А уж об антагонизмах классовых в досоциалистических обществах и в современной России напоминать не приходится. И сегодня один из руководителей Государственной думы РФ пишет о подрастающем поколении: «...распалась связь времен». Появилась пропасть между детьми богатых и бедных родителей. ... В .детском сообществе нарастает агрессия.» [39, с. 11].
Для политологов смена поколений руководителей высшего ранга — признанный фактор крупных и даже революционных перемен в изучаемой сфере. В то же время политология внимательно анализирует массовые процессы политической социализации.
В 1990-е годы начали появляться работы в области социальной антропологии, посвященные определенному поколению [14]. Вероятно, и в культурологии, в искусствоведении, языкознании и т.д. есть простор для более осознанного применения поколенческого подхода к изучению изменений в сферах культуры.
Таким образом, можно говорить о том, что на памяти ныне живущих ровесников Войны в отечественном обществоведении начался поворот к изучению поколений, прежде всего ныне живущих возрастных когорт. Этот поворот начался примерно с 1970-х годов, а с 1990-х оформился в общих чертах.
Не следует пренебрегать и публицистикой. Хотя тут бывают и преувеличения, и прямо курьезы. Некий «гуманитарный технолог», якобы славный победами «сделанных» им политиков, говорит о «семидесятниках»: «Их не было, все знают лишь шестидесятников. Поколение возникает... лишь тогда, когда его появление совпадает с началом новых технологий, связанных с коммуникацией... с управлением, с целым рядом новых способов действия» [21]. Прочитав такое, ровесник Войны, «семидесятник», невольно призадумается — а был ли он на свете, не зря ли прожита жизнь? Об этом был спор О. Хрусталевой с Л. Жуховицким [39, с. 198].
Ученые люди изъясняются мягче: де-новые коллективные импульсы и идеи являются не в каждом поколении, не каждое реализует свой потенциал, имеет свой дух [27, с. 43, 46]. Имело ли свой
потенциал, отражало ли дух времени поколение «70-ников», и прежде всего — РВ?
Ответить полно на этот вопрос в рамках статьи невозможно. Определенный шаг в этом направлении сделан не столь давно в журнале «Телескоп» [32, с. 18-27]. В данной статье основное внимание уделено вопросам демографии и социализации РВ.
Вынужденно пренебрегаю вариантами рассмотрения образа жизни и самоощущения пожилых представителей поколения. И — соглашаясь отвлеченно с тезисом о более свободных «метатеоретиче-ских» временных рамках поколения [39, с. 96], склоняюсь на практике к более четким для историка — демографическим рамкам. Тем более что первоначальный замысел и вариант статьи был связан не со всеми «семидесятниками», а лишь с уроженцами ВМВ [33, с. 414-417].
Демографический аспект
При жизни ровесников ВМВ происходили следующие демографические процессы: до второй половины 1960-х годов увеличивались темпы роста населения Земли за счет высокой рождаемости в развивающихся странах при сократившейся смертности.
Эволюциярождаемости в ХХ в. сильно различалась в более развитых и менее развитых регионах мира. В СССР, который по большинству показателей относился к развитым странам, спады рождаемости в результате мировых войн и связанных с ними внутренних потрясений, а также после завершения послевоенных компенсационных приростов выглядят глубокими впадинами на нисходящей линии. И лишь после последнего спада график коэффициента рождаемости приобретает с 1960-х годов горизонтальность на уровне 1719%. В менее развитых регионах мира спады рождаемости от войн и революций отсутствуют или едва заметны, особенно по сравнению с сокращением рождаемости с 1970-х годов в связи с докатившимся сюда демографическим переходом.
Со смертностью было несколько иначе. Рост ее в ходе мировых войн и революций первого двадцатилетия ХХ в. был сопоставим в двух названных регионах планеты. В то же время потери большинства колоний и «развивающихся» стран от Второй мировой войны были не столь заметны, как в развитых районах. Снижение смертности в десятилетия после ВМВ, напротив, шло здесь гораздо быстрее, чем в развитых районах [40, с. 97].
Существенно отразились на численности и «качестве» ровесников ВМВ прежде всего прямые и косвенные военные потери 19141920 годов в когортах их родителей. Сокращение рождаемости в годы мировых войн в странах-участницах, например в Германии, достигало 30-50%. В годы ВМВ смертность населения в Англии,
Бельгии, Франции, Нидерландах превышала предвоенный уровень соответственно на 6, 14, 16, 27%. В зарубежной, без СССР, Европе погибло около 10 млн жителей, главным образом из числа евреев и славян, истреблённых нацистами [40, с. 139; 18, с. 16]. Потери от снижения рождаемости в годы обеих мировых войн только в России (СССР) измерялись советским этнодемографом тремя десятками миллионов человек [13, с. 191]. Родителям ровесников ВМВ, прежде всего уроженцам 1910-х годов, труднее иных когорт-поколений оказалось вынести тяготы их века, особенно мужчинам, первыми погибавшим на фронтах ВМВ. В результате на 100 женщин в 1985 г. среди людей в возрасте старше 70 лет в СССР приходилось 40 мужчин, в Европе и Северной Америке — 62 [30, с. 338]. На Западе выжившие фронтовики Первой мировой войны стали «потерянным» поколением. В нашей стране им некогда было углубляться в ощущение потерянности, поскольку пафос социалистической реконструкции затягивал словно вихрь. Не желавших втягиваться в этот смерч Система втягивала силой.
Детская смертность увеличилась во всех вовлеченных в Войну странах (младенческая: в Германии на 6, в Бельгии на 13, в Италии на 15 и во Франции на 20 процентов). В славянских же странах из-за оккупации — в несколько раз. Рождаемость существенно упала. Только за первые два года ВМВ: во Франции — на 10%, в Германии — на 14-25%, в Румынии — на 15%, в Бельгии — на 20% [28, с. 57].
Возрастная пирамида населения Франции показывает, что самыми неблагоприятными в смысле воспроизводства были годы 19401942. Во Франции, выбитой из активных действий в 1940 г., сохранился отчасти мужской контингент 1900-1910-х годов рождения, и тем были снижены косвенные потери 1943-1945 годов. Прирост численности ровесников ВМВ здесь изменялся с 470 тыс. человек в 1941 г. до 570 тыс. — в 1945-м [40, с. 80]. Все зависело от хода войны. На половозрастной пирамиде ГДР за 1983 г. ясно виден большой прирост уроженцев 1940-1941 годов, сокращение — 1942-1943 годов и провал последних двух лет Войны. Особенностью США был подъем рождаемости в годы ВМВ из-за быстрого роста военной экономики = занятости. Он длился до 1957 года (!) и прекратился не из-за спада в экономике, а из-за структурных сдвигов в процессе воспроизводства населения [42, с. 53; 19, с. 98].
Годы восстановления были нелегкими в большинстве активно воевавших стран, но демографическая политика, видимо, была более успешной в странах, получивших помощь по «Плану Маршалла». На западе Европы восстановление шло активнее, чем в СССР, Германии и Японии, где поднимавшаяся послевоенная компенсационная волна рождаемости сталкивалась с большими трудностями первых мирных
лет. У нас сказывалась растянутая демобилизация, голод 1946 г., репрессии, но главным образом — огромные потери мужской части населения. В 1950 г. в СССР родилось 4,8 млн человек, тогда как в 1939 г. — 6,3 млн. Послевоенный пик среднегодового прироста населения первой в начале 1950-х годов миновала Европа, за ней — Латинская Америка, Северная Америка [42, с. 46]. В течение двух послевоенных десятилетий страна наша была на подъеме, и это постепенно оздоровило демографические процессы.
В развитых и во многих развивающихся странах наблюдался подъем здравоохранения. Медики, казалось, победили, многие инфекционные заболевания. Медицинская помощь становилась более доступной, защищенной законами, в частности благодаря социалистам во время их контроля над правительствами в ряде стран. За эти 20 лет средняя продолжительность жизни увеличилась не только в развитых странах и СССР (с 62 до 71 лет), но и в «третьем мире» (с 42 до 52 лет) [23, с. 54-55, 211]. Рост средней продолжительности жизни на Западе и в СССР компенсировал снижение уровня рождаемости, и хотя брутто-коэффициент воспроизводства стал ниже единицы, быстрой убыли населения не произошло.
К1970 г. в СССР в интересующей нас когорте соотношение мужчин и женщин было нормальным. Да и в мире, в частности в Европейских странах, независимо от их участия в Войне, отклонения в данной когорте от примерного равенства полов были редки. Среди советских женщин в возрасте 25-29 лет в браке находились 83%, среди мужчин — 77% [19, с. 276, 121; 36, с. 188, 240]. Количество детей у женщин, рожденных в 1940-е годы, (в среднем 1,88) было меньше примерно на четверть, чем у их матерей, рожденных в 1910-е годы, (в среднем 2,64) [22, с. 739-740; подсчет мой. — Ч.С.].
К началу 1970-х годов репродуктивность женщин-ровесниц Войны уже отчасти проявилась, и можно сравнить ее по трем контрастным регионам мира. В 1970-1971 году среди женщин в возрасте 2029 лет коэффициент рождаемости составлял в СССР — 302 ребенка на 1 тыс., в ФРГ — около 233, в Либерии — 514 [18, с. 74, 92, 104]).
По оптимистическим прогнозам 1970 года, ровесникам войны предстояло прожить еще лет 45, то есть до 2015 года. Но именно с 1970-х смертность, в том числе среди РВ, поползла вверх.
На возрастных пирамидах второй половины 1980-х годов «провалы» в численности 40-44-летних ровесников Войны по сравнению с соседними когортами были особенно заметны в активно воевавших странах: СССР, Польше, Франции. Меньшая разница показателей характерна для воевавших Китая и Австралии и не воевавших Зимбабве и Бразилии. В когорте рожденных в 1942-1946 годы в СССР было к началу 1987 г. чуть больше 11 млн человек, тогда как в соседних
когортах — более чем по 19 млн [19, с. 311, 290 и др.]. Еще через 10 лет немногочисленность когорты уроженцев ВМВ и в целом конца 1930-х - конца 1940-х годов становилась менее заметной из-за более быстрого сокращения предшествующей когорты — рожденных в 1930-е годы (см. табл.).
Таблица
Распределение населения по возрастным группам*
Группы Страна и год подсчета
населения Россия, 1998 Болгария, 1997 Великобритания, 1997 Германия, 1996 Италия, 1996 Япония
Все населе- 146,3 8,3 59 82 57,4 126
ние, млн чел.
в том числе в
возрасте:
50-54 лет, млн чел. 7 (19441948 г. р.) 0,543 (19431947 г. р.) 3,8 (19431947 г. р.) 4,8 (19421946 г.р.) 3,4 (19421946 г. р.) 8,5
55-59 лет, млн чел 7,1 (19391943 г. р.) 0,468 (19381942 г.р.) 3 (19381942 г.р.) 6 (19371941 г.р.) 3,6 (19371941 г.р.) 8
Удельный вес обеих возрастных 9,6 (19391948 г.р.) 12,1 (19381942 г.р.) 11,5 (19381942 г.р.) 13,2 (19371946 г.р.) 12,2 (19371946 г.р.) 13
групп в населении страны, %
* Источник: Российский статистический ежегодник. М., 1999. С. 584 (подсчет % мой. — Ч.С.).
Памятуя о наибольших военных потерях Советского Союза, не удивляемся наименьшему удельному весу когорты 1939-1948 годов рождения в России во второй половине 1990-х. Наибольший показатель Германии, возможно, связан с регулярностью в предоставлении отпусков фронтовикам и большим вниманием со стороны руководства рейха к пополнению населения. Да и по остальным странам показатель превышает российский в среднем более чем на 1/5. Вот почему, обратившись к половозрастным пирамидам населения стран Европейского Союза середины 1990-х годов, не усматриваем провалов в численности ровесников ВМВ, их детей (25-29 лет) и внуков (0-4 лет). Обобщенная разница такова: рожденные в 1941-1945 годы составляли в российском населении 3,6%, а в странах ЕС — 5,7% [25, с. 27, 32].
«Третий» мир имел свои особенности. В 2000-е годы удельный вес ровесников ВМВ составлял примерно: в Аргентине — 3,5%, в Иране — 1,9 %, в Эфиопии — 1,4 %. О военных потерях в первых двух странах говорить не приходится. Так что отличие от главных участников ВМВ — России (5,9 млн ровесников ВМВ, или 3,9% населения) и Германии (4,8 млн чел., или 5,9%) [24, с. 32-35; подсчет % мой. — Ч.С.] — объясняется в первую голову меньшей средней продолжительностью жизни в менее развитых районах мира.
Дети ровесников ВМВ появлялись на свет большей частью во второй половине 1960-х - 1970-е годы. У них, как и у их родителей, тоже были разные шансы выжить, но уже не в связи со всемирной войной, а вследствие разных условий жизни. Показатель младенческой смертности на 1 тыс. родившихся составлял в 1970 г.:
- по социалистическим странам — от 19-25 в развитых странах СЭВ, включая СССР, до 49-55 в Румынии и Югославии;
- по развитым капстранам — от 11-14 в Скандинавии и Японии до 30 в Италии и 58 в Португалии;
- по «развивающимся» странам — от 37 в Кувейте до 133 в Индии [20, с. 696].
Диапазон показателей свидетельствует: до сближения одной из важнейших характеристик не только между тремя «мирами» планеты, но и внутри каждого лагеря государств было еще очень далеко.
Общенациональные кризисы в социалистическом лагере, приведшие к серии катастроф, углубление противоречий в развитии стран «третьего мира», глобальный кризис мирового капитализма — все это быстро приближает население всех трех «миров» Земли к настоящему, а не метафорическому, концу истории. В конечном счете, к этому, как оказалось, подвигало планету людей естественное стремление «жить лучше и свободнее», пронизывавшее светское воспитание, социализацию на протяжении всей Новой и Новейшей истории, особенно в ХХ в.
О социализации ровесников ВМВ
Поколение ровесников войны испытало на себе влияние нескольких факторов, носивших универсальный характер. Детство многих РВ было достаточно трудным. Рожденные в годы ВМВ (условно — в 1942 г.) росли в суровых условиях, в семьях (или в детских учреждениях), в окружении только что переживших Войну. Можно предположить, что горя и бед в странах тогдашнего небольшого «третьего» мира было также много. Вероятно, переживались они легче, ибо были извечными для мирового Юга. Счастливым исключением, пожалуй, были США, минимально пострадавшие от военных действий и не знавшие разрухи.
На Западе и на Востоке водораздел проходил не только между победителями и побежденными. Иной срез отделял тоталитарные режимы (или их развалины) от стран, не прошедших через этап диктатуры. В литературе есть сравнение судеб института семьи, в том числе семей, в которых предстояло родиться ровесникам ВМВ: национал-социализм использовал напряжение между поколениями, обострившееся после Первой мировой войны и особенно в ходе кризиса 1920 - начала 1930-х годов. Перспективы реванша вдохновляли не столько среднее поколение, прошедшее через ужасы мировой бойни, сколько молодых, коим предстояло воевать и зачинать детей в 1940-е годы. На Востоке большевики до конца 1920-х разрушали надломленную в 1914-1920 годы семью как оплот старых порядков. Но далее и в Германии, и в СССР вожди стали укреплять семью, покоренную политически, как ячейку воспроизводства [8, с. 21-22], физического и духовного, ибо борьба за господство в мире предстояла долгая и кровавая.
Общими были и некоторые ценности, усвоенные с детства благодаря общему культурному наследию. Не во всех «мирах» Земли, но уж в двух — определенно, некоторая часть РВ, как и других, предшествующих когорт, вырастала на одних и тех же плодородных пластах литературной почвы. Я не имею в виду Перро, Дюма, Купера и Стивенсона, скорее — классиков и других больших писателей ХХ века. Например, не Говарда Фаста, а Джона Стейнбека; не Луи Арагона, а Андре Стиля; не Анну Зегерс, а Генриха Бёлля; не Марию Пуймано-ву, а Юлиана Тувима... Это были художники, открывавшие всемирные горизонты, созидавшие в юных душах представление о всемирном братстве людей и о преступности его разрушения из идеологических соображений.
В 1950-е годы к ровесникам ВМВ в «цивилизованных» странах приходило предвзрослое осознание не только окружающей действительности, но и проблем мира. И войны. Мировоззрение молодых людей формировалось под воздействием таких общемировых факторов, как осознание ужасов нацизма и страх перед атомной бомбой. СМИ внедряли в нас с дошкольных времен рефрены: Стокгольмское воззвание, Пакт мира, подвиг Раймонды Дьен... Лишь через 30 лет мы узнали что-то о сходном миропонимании наших американских сверстников, таких как Нора Уотсон из шахтерского поселка, дочь проповедника, жившего с семьей на пожертвования:
Мне было 12-13 лет [это 1955-1956 г. — Ч.С.]. Я сидела в библиотеке и рассматривала фотографии массовых уничтожений... И внезапно ты понимаешь, что ведь это люди так поступают друг с другом. Ты ходишь в школу, где тебе объясняют устройство бомбы... Я отвечаю тетушке: «Не хочу, чтобы у меня были дети, раз на свете есть атомная бомба».
Моя сестра всего на 4 года моложе [то есть 1947 г.р. — Ч.С.], и все же мы принадлежим к разным поколениям. (!) Над ней не тяготел, как надо мной, призрак голода... Для ее поколения особую важность приобрели вещи...
Странно другое: и она... и я ...знаем, что можем внезапно погибнуть... В нашей семье уже несколько человек пострадали от рака. Оказывается, в нашу речушку сбрасывали отходы производства радия... Больше нет почвы под ногами [34, с. 225-226].
Ровесником младшей сестры Норы был Стив Макконелл, сын священника в пригороде Лос-Анджелеса. Беседа записана в 1981 г., когда ему было 34 года. Вторую половину 1950-х он вспоминает так:
Война [Вторая мировая. — Ч.С.] нас не коснулась. Она была в далеком прошлом...
В школе проводили учебные тревоги... К концу 50-х мы прошли через эру бомбоубежищ. ... Это был ходкий товар: «Мам, а нельзя нам устроить на заднем дворе бомбоубежище? С запасами всякой еды. Как для пикника?» Но где-то в глубине шевелилось: а вдруг все это взаправду будет...
В 57-м году запустили спутник, и мое поколение потянулось к техническим наукам. ... Технология решала все [34, с. 227].
Как видим, есть полные совпадения с нашим, совсем другим, но вынужденным реагировать на события в Западном мире, обществом. 9 мая тоже не было у нас «красным днем календаря», и Войну в учебнике давали казенно, а старшие о ней говорили неохотно. Все затмевала общественно организованная и дипломатическая борьба за мир, над которой горько посмеивалось «Армянское радио»: «Третьей мировой войны не будет. Зато будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется... »
Учебных тревог в школе не помню. Но начальная военная подготовка с 8-го класса была. Бомбоубежища были оборудованы, и подразделения гражданской обороны были. Незабываема пьеса Н. Хикмета «Дамоклов меч», кульминация которой — самовольный вылет молодого американца, потерпевшего любовный крах, на бомбардировщике с ядерной бомбой с намерением погубить весь этот несовершенный мир.
И, конечно, врезались с тех пор строки Б. Слуцкого:
Что-то физики в почете, Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе...
Все явственнее проступали признаки НТР.
Я уже не говорю о почти дословном совпадении слов Стива с более ранним нашим лозунгом: «Техникарешает все!».
.Мы жили похожей в чем-то жизнью на разных берегах. Правда, уже не пропасти, благодаря курсу ХХ съезда КПСС, но — широкого, быстрого и мутного, из-за идеологов, потока.
Ускоренное взросление ровесников ВМВ в трех мирах имело три разные, но близкие по силе причины. В соцстранах на наше отрочество обрушилось знание о преступлениях сталинизма. Для Запада водораздел между юными и их родителями проходил по грани между социальными ограничениями военных лет и бурным ростом доходов среднего работника, расширением социальных функций государства к концу 1950-х.
Вероятно, ускоренное взросление ровесников ВМВ в освободившихся странах могло быть обусловлено новым самосознанием национально-государственного плана, особенно в странах, помогавших своим метрополиям в войне против фашистской Германии и милитаристской Японии. Так, рожденные в 1940-е годы прогрессивные (иных у нас не печатали) поэты из Гвинеи, Уганды призывали народы своего континента к борьбе за единство против неоколониализма, грозили буржуа неминуемым рабочим ударом. А один алжирский автор примитивно, в худших традициях советской деревенской прозы 1940-х годов, воспевал самоотверженную мирную битву вчерашнего бойца ФНО, за превращение убыточного виноградарского «совхоза» в прибыльный зерновой [2, с. 295-296, 456]. Пусть это незначительный штрих. О мировом Юге мне, историку СССР, говорить трудно. Основательно мнение специалиста: «Завоевание или получение независимости шло параллельно с начальными этапами урбанизации. 2-й этап последней вверг большинство этих стран в период разочарования и даже "алармизма", в эклектичные поиски третьего пути, в выбор державы, системы-лидера» [6, с. 209]. В отчасти сходных условиях проходила урбанизация и в южных советских республиках, в аграрно-индустриальных странах СЭВ, и даже на периферии мирового Запада.
Разоблачение культа личности, небывалый рост производительных сил, обретение независимости — все это создавало общее ощущение радикального разрыва с прошлым и подстегивало веру в свою способность изменить этот мир.
Возможно, наше давнее студенческое недоверие по отношению к критике теорий конвергенции капитализма и социализма было интуитивным поиском объяснения все большего сходства в материально-технической базе, во внешней политике, в демографических процессах, в методах идеологов, в обыденном сознании людей, в судьбах семьи как института, в культурных выкрутасах молодежи. Но в те же студенческие годы мы дружно заучивали: наступил третий этап общего кризиса капитализма, возникший не в ходе мировой войны, а в
условиях борьбы прогрессивных сил за мирное сосуществование двух мировых лагерей-блоков; признаки кризиса — рост забастовочного движения в странах капитала, успешная освободительная борьба колоний за независимость; формирование антиимпериалистического движения неприсоединения; опережающие темпы роста экономик стран социализма...
Что в этих формулах было общего с реальным Западом, который первым оседлал НТР и строил общество всеобщего благоденствия? И все же общее, пусть и неназываемое, в двух, а то и в трех «мирах» планеты, было. «Оттепелей» тогда было по меньшей мере две. С детства помню наши нападки на сенатора Дж. Маккарти и его Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Американская «оттепель» приглушила маккартизм. И в социалистическом лагере была советская «оттепель» и ее модификации. Даже в КНР провозглашали: «Пусть расцветают сто цветов!..». И мы узнали о существовании там Революционного комитета гоминдана, Демократической лиги, Обществ содействия демократии, Рабоче-крестьянской партии [10, с. 435-436]. Но как быстро их выдрали с кровавыми корнями во время «культурной» революции. Могла ли в народной Польше без оттепели возникнуть ситуация, когда «надличностные интересы усиливал синтез религиозно-романтической традиции с социалистическим идеализмом» [12, с. 201].
Свои «оттепельки» случались даже в странах «третьего мира», где генералы-диктаторы время от времени уступали власть законно избранным президентам. Таким образом, серия «оттепелей» была всемирным феноменом, повлиявшим на судьбы всего поколения.
В такие моменты жизни входящие в нее поколения осуждают Отцов, мирившихся с идеологическими и кровавыми диктатурами и — авансом — превозносят сами себя. Стив Макконелл вспоминал:
Мне всегда казалось, что наше поколение значительнее и лучше (!) всех, что были до нас. А может, и ... будущих (!). Стоило нам пальцем пошевелить, и происходило что-то новое, и в этом новом мы чувствовали себя хозяевами положения. ... Уж мы-то приведем мир в порядок. Мы весело проводили время, болтаясь между молочными барами и [летними] «киношками». У всех у нас были форсированные двигатели в машинах. А как же, нам подавай самое лучшее. С этим чувством мы пришли в колледж [34, с. 226].
Это — о первой половине 1960-х, до войны США во Вьетнаме. Постепенно во всем мире накапливалось ощущение неудовлетворенности, вызванное нараставшим разрывом между ожиданиями и реальностью. Копилось озлобление в беднейших кварталах американских городов. О каком будущем мог мечтать американский ровесник ВМВ
«из неблагополучной семьи» — главарь подростков, ума которого хватало только на то, чтобы не переходить с бандой предел терпения местной полиции? Советские журналы охотно печатали такие материалы [29, с. 223-230]. Такие же обездоленные сердитые подростки встречались и у нас (вспомним хотя бы «героев» книжки Г. Медынского «Честь»), и в любом районе мира.
Бескрайность радужных перспектив, которую испытывали Стив и его ровесники благодаря толстым кошелькам их пап, политически заостренная часть советского юношества ощущала под воздействием обновления нашего общества и предначертаний третьей Программы КПСС — в частности, в области воспитания «нового человека», строителя коммунизма. Правда, смущала медленная перековка немалого числа сверстников, да и в целом — живучесть пережитков прошлого и даже поднимающий голову мещанский эгоизм. Главной трудностью нашей социализации в СССР была, помнится, раздвоенность между верой в изначальную и будущую чистоту социализма и — неудовлетворенностью реальным социализмом. Ведь не говоря об уродливых явлениях обыденности, как можно было верить идеологам-гонителям альманаха «Тарусские страницы» с произведениями Н. Коржавина, В. Максимова и нашего Булата?.. С верой и неверием во встречу с гонимыми авторами мы открывали очередной номер журнала «Юность», чей тираж вырос всего за 6 лет со 150 до 550 тыс. экземпляров [31, с. 191]. Мы уже были новыми людьми своего времени, то есть — не старыми. Но идеологам строительства коммунизма нужны были другие новые — чистые, идейные, люди.
В соцстранах Восточной Европы выбор политической позиции осложнялся для молодых РВ противоречием между представлением о навязанности социализма и неоспоримыми его достижениями: «Человек второй половины ХХ в. в этом регионе сначала испытывал притягательность утопий и переживал необходимость рвать с традицией. Но развитие оказалось не однонаправленным. Новые общества старели и становились традиционными. Революционность становилась предрассудком. Новое не выполняло всех своих обещаний, отсюда возникала тяга к идеализации утраченного мира» [38, с. 5-9]. И это повторилось с обратным знаком для нас, ровесников ВМВ, в России, да и в большинстве стран после крушения в них социализма, в 1990-е годы!
Очередное появление термина-идеи «новый человек» сразу в двух «мирах» Земли предвосхищало приближение цивилизации невиданных возможностей. А пока она наступала, выявилось неприятие дряхлевшей действительности частью молодежи. Советские обществоведы 1960-х годов объясняли протестное движение молодых на Западе обездоленностью детей трудящихся, ровесников ВМВ. Цифры
приводились впечатляющие: в США в 1962 г. 60% юношей были заняты физическим трудом, в том числе половина — полуквалифицированным и неквалифицированным; среди девушек таких 14,5% и 13,9% соответственно. Во Франции в 1961 г. около 1,3 млн подростков и молодых людей 14-17 лет пошли работать, не получив среднего образования и профессии [17, с. 7-8].
Волновалось студенчество. Но, видимо, не только отстаивая свои корпоративные интересы. Сказывалась и нравственная неудовлетворенность миром Отцов у части молодежи с психикой неустойчивой, расшатанной пресыщением и рок-нарко-«культурой». Молодежь уходила в себя, в церкви, в том числе нетрадиционные, в «соединение» с природой, в сексуальную революцию, в коммуны. Это были протесты против традиционного распределения ролей в семье, против богатства и служебного статуса как мерила успеха, против социального примитивного конформизма. Искали просветления, самореализации, а не карьеры... [16, с. 159-175]. Советское обществоведение сразу отозвалось: в условиях ускорения общественных изменений, в том числе материальных, культурных, в обществах «массового потребления» новое поколение зачастую не в состоянии утвердить себя иначе ... как путем разрыва с предшествующей культурой. И может доходить до отрицания культуры вообще [4, с. 5-9].
Масштабы молодежной «фронды» в СССР, обостренной десталинизацией и заманчивым обликом Запада в журнале «Америка», были не столь заметны. И информация распространялась о недовольстве молодых у нас и у них по-разному. «Отказники» от мобилизации на американскую войну во Вьетнаме организовывались и заявляли о себе открыто. Восприятие демобилизованными американской действительности конца 1960-х горько выразил автор одного из детективов-бестселлеров: «Если бы я знал, что ждет меня дома!.. Ледяной век... каменный век... бронзовый век... и вот век насилия» [37, с. 93]. Французские студенты, поддержанные активистами из других слоев населения, не дали триумфально завершить политическую карьеру легендарному генералу де Голлю! В головах идеологов новых левых роились идеи создания «нового человека» с новой чувственностью, структурой инстинктов (!), формирования новой экзистенциальной сферы «неотчуждаемого спонтанного самоощущения» с нерепрессивной, человечной техникой [4, с. 16]. За туманностью формулировок стояли действительные настроения молодежи. Голос плоти обретал смысл чуть ли не политического требования не препятствовать юношам и девушкам ходить друг к другу в общежитиях американских вузов.
А наши борцы против духовной несвободы, против гримас и лжи «коллективизма», вторжения войск ОВД в Чехословакию общались
не столько со своим народом, сколько с западными корреспондентами, потом — со следователями. За неимением свободного доступа представителей разных полов в общежития друг друга и за отсутствием домов свиданий советская городская молодежь устремилась в «турпоходы» по ближайшим пригородам. Как устраивалась сельская молодежь зимой — не знаю.
Итак, общего у молодежи в трех «мирах» Земли было немало, а главное — молодые больше узнавали об этом общем, чем в первой половине века. Достаточно упомянуть о новой форме их общения — Всемирных фестивалях молодежи и студентов. Последнее слово выделяю курсивом.
Развертывание НТР диктовало необходимость высокого уровня общего и специального образования, знания технологий, гуманитарного осмысления их места в обществе, информационного обеспечения.
Предпосылкой самостоятельного будущего новых стран также становилось развитие массового образования, общего и профессионального. Подростки в странах «третьего мира» ощущали это на себе, если только перед их семьями, родами не слишком остро стояла проблема выживания. Исходные возможности здесь были минимальны. В Эфиопии в середине 1950-х годов было 518 школ с 78 тыс. учащихся и один университетский колледж (при населении страны в 20 млн человек). В Ираке 83% населения было неграмотно. Количество учащихся не превышало 5% от всего пятимиллионного населения. В 14 вузах обучалось около 5 тыс. студентов. В Республике Гаити обучалось около 18% детей школьного возраста... [10, с. 386, 670, 734]. Элита развивающихся стран посылала своих отпрысков в университеты Запада и соцстран. Подвижный элемент населения бывших колоний прибывал на работу в бывшие метрополии на непрестижные рабочие места, что через 20-30 лет породило коллизию между нежеланием детей пришельцев выполнять черную работу и неспособностью их выполнять работу чистую. [27, с. 73]. Тут первый и третий «миры» Земли, в частности ровесники Войны, встретились воочию на разных социально-профессиональных ступеньках.
Победа Запада в «холодной» войне во многом была результатом разрушения в СССР с 1958 г. жесткой, выверенной системы школьного образования, выстроенной после революционных экспериментов 1920-х годов для образовательного обеспечения, в частности, индустриализации, коллективизации сельской жизни, и конечно — всесторонней культурной революции. Отечественная социология отдает должное такой Школе, с ее фундаментальностью, с научением применять знания, с умением искать и выращивать таланты и с главным условием нормальной школьной жизни— дисциплиной поведения. К началу 1970-х с этой Школой было покончено. (И это в то время, когда
на Западе, обеспокоенном советскими успехами в космосе, поднимали свою Школу на новый уровень.) С каждым новым поколением советская школа становилась все разнузданней на переменах и все менее нужной школьникам как место обучения. Перепроизводство об-разованцев снижало авторитет диплома вуза. Из десятков миллионов спецов с высшим и средним профессиональным образованием меньшая часть фактически обеспечивала технический и социальный прогресс. Остальные заслуженно отставали от квалифицированных рабочих в престиже, во внимании начальства и оплате труда. Начинался исход ИТР в рабочие [1, с. 203, 228]. Насущно необходимый результат работы системы ПТУ — создание нового, образованного и высокопрофессионального рабочего — перечеркивался отсталым исходным человеческим материалом, последующей уравниловкой в оплате труда.
В нетехнических сферах главным достоинством специалистов считалась верность режиму, а не профессионализм. Хорошо известные изъяны имело однобокое гуманитарное образование.
Инерция стремления покончить с вековой культурной отсталостью масс угасала. И все же в переломные 1960-е годы советскую систему, в частности школу, можно было еще спасти. Но у поколения руководителей 1900-х - 1910-х годов рождения не было для этого ни ясного понимания происходящего, ни воли. Авангард «шестидесятников» был готов к совершенствованию Системы только в рамках советской легальности. Мы же, ровесники Войны, ни по возрасту, ни по статусу достаточного влияния не имели. Да и четкого представления о комплексе назревших реформ — также.
Итак, из формативного периода ровесники ВМВ вышли внутренне более свободными, чем их родители в 1930-е годы. Более образованными. Мир был добрее к ним. Угроза большой войны отступала. Кризисы преодолевались. Войны в «Третьем мире» не развернулись тогда еще столь широко, как впоследствии. Главной выгодой для стран этого региона было существование двух блоков, между коими можно выбирать, — и стране, и партии, и отдельному человеку.
.А вот у человечества в целом, и у его части — ровесников ВМВ — выбора не было. Логика событий, инерция предшествующей истории, иллюзорное политическое сознание государственных лидеров, эгоизм интересов их бизнес-кукловодов — все это влекло «миры» Земли в непредсказуемое тогда, в 1960-е годы, будущее, ставшее сегодня настоящим. Для ровесников Войны — итоговым этапом их личной и коллективной биографии. Не нам, РВ, самим оценивать наше место, роль в цепочке поколений. Но попытки размышлять об этом естественны для обществоведов и нашего поколения. Пусть — отрывочные, далеко не исчерпывающие, как данный очерк.
ЛИТЕРАТУРА
1. Андреев А.Л. Российское образование: социально-исторические контексты / Ин-т социологии РАН. М.: Наука, 2008.
2. Африка. Литературный альманах. Вып. 7. М.: Художественная литература, 1986.
3. Баранов А.В. Человеческие ресурсы модернизации России // На перепутьях истории и культуры / Под ред. В.Б. Голофаста. СПб.: СПбФ Института социологии, 1995.
4. Баталов Э.Я. Философия бунта (Критика идеологии левого радикализма). М.: Политиздат, 1973.
5. Бэгби Ф. Общие принципы цивилизационной компаративистики // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. М.: Аспект Пресс, 1998.
6. Галич З.Н. Город и урбанизация на Востоке в переходные эпохи мировой истории // Цивилизации. Вып. 8. М.: Наука, 2008.
7. Демография поколений. М.: Статистика, 1972.
8. Дорохина О. Мы все — одна семья. Повседневные ценности в стратегии и тактике авторитарных режимов // Родина. 2008. № 6.
9. Жиромская В.Б. Жизненный потенциал послевоенных поколений в России: историко-демографический аспект, 1946-1960 // Отв. ред. Ю.А. Поляков; РГГУ, ИРИ РАН. М.: РГГУ 2009.
10. Зарубежные страны. Политико-экономический справочник. М.: Госполитиздат, 1957.
11. Ильин В. Россия в сообществе мировых цивилизаций. М.: КДУ, 2009.
12. Кара-Мурза С. Россия и Запад. М.: Академический проект, 2011.
13. Козлов В.И. Динамика численности народов. М.: Наука, 1969.
14. Коровицына Н.В. Среднее поколение в социокультурной динамике Восточной Европы второй половины ХХ века. М.: Логос, 1999.
15. Костина А.В. Массовая культура как культура диалога // Цивилизации. Вып. 7: Диалог культур и цивилизаций. М.: Наука, 2006.
16. Левикова С.И. Молодежная культура. М.: Вузовская книга, 2002.
17. Молодой рабочий. (Ученые записки Свердловского и НижнеТагильского пед. ин-тов.) Сб. 43. Нижний Тагил, 1966.
18. Народонаселение стран мира: Справочник / Под ред. Б.Ц. Урланиса. 2-е изд. М.: Статистика, 1978.
19. Население мира: Демографический справочник / Сост. В.А. Борисов. М.: Мысль, 1989.
20. Население СССР 1988. Стат. ежегодник. М.: Финансы и статистика, 1989.
21. Петербургский Час пик. 1999. № 46.
22. Переведенцев В.И. Россия: демографическая кривая // Россия в многообразии цивилизаций. М.: Весь мир, 2011.
23. Россет Э. Продолжительность человеческой жизни. М.: Прогресс, 1981.
24. Россия и страны мира. 2010. Стат. сб. / Росстат. М.: Росстат, 2010.
25. Россия и страны — члены Европейского Союза. Статистическое сравнение. 1990-1996. [Люксембург], 1998
26. Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М.: Книжный дом «Университет», 2003.
27. Семенова В.В. Социальная динамика поколений: проблема и реальность. М.: РОССПЭН, 2009.
28. Советское здравоохранение. 1945. № 4-6.
29. Солсбери Г. Взбаламученные // Иностранная литература. 1961. № 7.
30. Социология. Курс лекций. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.
31. Стровский Д.Л. Отечественная журналистика новейшего периода. Учебное пособие. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2011.
32. Сымонович Ч.Э. Об изучении возрастной когорты российских ровесников Великой Отечественной войны // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2012. № 2.
33. Сымонович Ч.Э. Ровесники Второй мировой войны в трех мирах — разные судьбы поколения // Третьи Петербургские Кареевские чтения по новистике. 6-9 ноября 1999 г. Становление мира как «общего дома» человечества. Краткое содержание докладов / Под ред. Б.Н. Комиссарова. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003.
34. Теркел С. «Хорошая война». Устная история второй мировой войны. Фрагменты книги // Иностранная литература. 1985. № 10.
35. Урланис Б.Ц. История одного поколения (социально-демографический очерк). М.: Мысль, 1968.
36. Урланис Б.Ц. Избранное. М.: Мысль, 1985.
37. ЧейзДж.Х. Каменные джунгли. Л.: Лениздат, 1991.
38. Шацкий Е. Утопия и традиция / Пер. с польск. М.: Прогресс, 1990.
39. Швецова Л. Детствосбережение // Литературная газета. 2012. № 31 (6379).
40. Шелестов Д.К. Историческая демография: Учеб. пособие для вузов. М.: Высшая школа, 1987.
41. Шипулина Н.Б. Поколения в истории: психология и характерология // Историческая психология, психоистория, социальная психология: общее и различия. Материалы научной конференции. СПб: Нестор, 2004.
42. Штемпель Д. Население мира в 2000 году: численность, рождаемость, продолжительность жизни / Пер. с нем. с сокр. Г.Ш. Бахметовой; Науч. ред., авт. предисл. и примеч. А.Я. Кваша. М.: Мысль, 1988.
