CC BY
82
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
И. М. Шестопалова (Москва)
Образы «полякующих» в русской и польской пропагандистской литературе 1860-х гг.
Статья посвящена образам русских сторонников польского национального движения 1860-х гг. в русской и польской пропагандистской литературе этого времени. В ней анализируются представления о русских-полонофилах, о причинах их польских симпатий, а также их нравственное обоснование. Рассмотрена роль польских женщин в национальном движении - в их русской интерпретации.
Ключевые слова: восстание 1863-64 гг., польско-русские отношения, литература второй половины XIX в., полонофилы, поляки в русской литературе, русские в польской литературе.
Начиная с разделов Речи Посполитой, за которыми последовало образование Царства Польского, Российская империя постоянно сталкивалась с польским сопротивлением, которое достигало своего пика во время польских восстаний.
В период польского восстания 1863-1864 гг. особое значение обрела пропаганда, которая транслировала обоснование польской и русской сторонами конфликта своих позиций посредством периодики и политически ангажированной художественной литературы. Под пропагандистской литературой в данном случае подразумевается тип произведений, имеющих своей целью в беллетристической форме разъяснить и внушить читателю определенные политические и моральные постулаты. Хотя любое литературное произведение выражает определенные идеи, для пропагандистской литературы художественные образы и сюжет служат не более чем иллюстрацией идейно-политических установок, средством передачи авторской позиции. Изображение героев и событий полностью подчинено задаче выражения этих концепций в наиболее доступной, дидактической форме.
Ярким примером русских пропагандистских произведений являются художественные публикации журнала «Вестник Западной России». Журнал выпускался К. А. Говорским с 1862 по 1870 г. сначала в Киеве (под названием «Вестник Юго-Западной России»), позже, с 1864 г., в Вильне. В журнале печатались исследования и документы, связанные с западными губерниями империи. На его страницах
популяризировались идеи западнорусизма, которые призваны были противодействовать и ограничивать польское влияние в Западном крае и утверждать историческое единство русских, белорусов и малорусов. В середине 1860-х гг. журнал начинает публиковать пропагандистские литературные произведения. В данном случае это драма Г Кулжинского «Пред мятежом», повесть Сергея Федоровича Калугина «Полякующий» и повесть «Евреи в Варшаве во время последнего польского мятежа». Последняя, по всей видимости, была написана Лео Герцбергом-Френкелем, но в «Вестнике Западной России» была опубликована без указания авторства.
В польской пропагандистско-дидактической литературе аналогами являются произведения Ю. И. Крашевского из цикла «Оbrazki powstaniowe» («Картинки восстания»), в том числе повесть «Москаль», изданная в 1864 г., повесть «Мы и они» (1865) и роман «Еврей» (1865-1866). Цикл «Картинки восстания» создавался в 1863-1866 гг. в Дрездене, и первые его произведения были написаны в период подъема польского национального движения, когда автор стремился поставить свое перо на службу «польскому делу».
Произведением, сопоставимым с текстами Ю. И. Крашевского по своему месту в литературе, является драма в стихах Я. П. Полонского «Разлад (сцены из последнего польского восстания)», написанная в 1864 г. Она посвящена событиям Январского восстания 18631864 гг. и описывает их с русской патриотической точки зрения. Эта драма представляет интерес, поскольку она была известна в высших правительственных кругах Российской империи. Министр внутренних дел П. А. Валуев высказывался о ней так: «...изображается, во многом весьма удачно, борьба между гуманитарным и патриотическим направлением, по случаю польских смут»1.
Как произведениям Ю. И. Крашевского, так и беллетристике русскоязычных авторов присуща достаточно примитивная система персонажей, четко противопоставленных друг другу и выражающих определенные идеи. Кроме того, некоторые из них имеют сходный сюжет.
Особое место в пропагандистской литературе занимают образы «полякующих» - в 1860-е гг. так называли русских, принявших сторону поляков как в политическом, так и в культурном отношении. Правительство реагировало на «полякующих» исключительно негативно, такой же позиции придерживалась и редакция «Вестника Западной России».
К типу «полякующих» относятся Дубовакин из драмы «Пред мятежом» и Бояркин из повести «Полякующий». Весьма ярко описан-
ные, они сильно отличаются друг от друга. Кроме того, к этой группе можно отнести более сложный персонаж - Танина из драмы «Разлад».
Дубовакин - молодой двадцатипятилетний врач, прибывший в уездный город Западной России. Комичность образа Дубовакина задается в первой же его реплике, когда он обличает консерваторов: «Все врут - и Говорский, и Эремич, и Катков, и Леонтьев»2. В журнале, издаваемом именно Говорским, подобное высказывание, исходящее из уст политического оппонента, должно было вызвать ироническую реакцию у консервативно и патриотически настроенных читателей. Дубовакин - молодой прекраснодушный идеалист, его пылкость подчеркивается множеством авторских ремарок («разне-жась», «с увлечением», «горячится»'3) и тем, как быстро он влюбляется в польку Антосю, дочь хозяйки дома.
Дубовакин увлечен идеями прогресса, космополитизма, гражданских свобод и прочими общечеловеческими идеалами, и в разговоре с военным врачом Полосатниковым о поляках он утверждает, что те «ищут возрождения и освобождения»4. Убеждения Дубоваки-на с самого начала выглядят наивными из-за его юношеской горячности, особенно по контрасту с рассудительным Полосатниковым.
По ходу действия сообщаются дискредитирующие сведения о поляках, которых так уважает Дубовакин, в то время как Антося успешно им манипулирует, и становится известно о том, что поляки режут в лесу спящих русских солдат, в том числе и брата героя. Это показывает всю его слепоту, порожденную иллюзиями и ложными просветительскими ценностями. Особенно знаковым является финал: герой осознает свою ошибку, разрывает помолвку с полькой, кается перед друзьями, и в последней сцене все русские стоят на коленях и поют гимн «Боже, царя храни!». Стоит отметить, что обвинение поляков в коварном убийстве спящих русских солдат, появляющееся в драме «Пред мятежом»5, вообще было типично для российской антипольской пропаганды, а слух о новой «ночи святого Варфоломея» транслировался многими современниками6.
Таким образом, «полякующий» герой представлен не как воплощение зла, а всего лишь как заблуждающийся молодой человек. Здесь читателю предлагается определенная ролевая модель поведения (раскаяние и отречение от своих иллюзий), при этом четко объясняется, что искренне раскаявшийся полонофил будет с радостью принят русскими патриотами.
Сходными чертами обладает главный герой драмы Я. П. Полонского «Разлад» - штабс-капитан Танин. Он также влюбляется в
польку Катерину и сочувствует польскому движению. Однако, столкнувшись с неблагодарностью ее брата, повстанца Иосифа, и с жестокостью польских помещиков, издевающихся над крестьянами, он возвращается на «верный путь» и идет сражаться с поляками. Танин являет собой тип сомневающегося интеллигента, находившегося под влиянием прогрессивных идей, но затем раскаявшегося и признавшего свои заблуждения.
Совершенно другой образ русского, сочувствующего полякам, представлен в повести «Полякующий». Известно, что отец полонофила Леонида Бояркина был русским помещиком, а мать - полькой. Когда главный герой впервые встречает его, то видит перед собой типичного молодого поляка-патриота: «На жилетке висела часовая цепочка с символическими польскими побрякушками, в черный большой галстук была воткнута булавка, изображающая сломанный крест»7. В своем первом разговоре с рассказчиком Бояркин утверждает: «Всякий человек любит свою родину, - люблю ее и я, но это не мешает мне любить поляков и их ойчизну, в особенности мне, у которого мать была полька»8. Это вызывает у рассказчика недоумение, а затем неприязнь. Реагируя на слова Бояркина, что тот предпочитает костел церкви, он восклицает: «Это возмутительно!» - «Зато гуманно»9, - парирует полонофил. Рассказчик обвиняет его в том, что он враг России и изменник, и, наконец, называет подлецом. Несмотря на готовность рассказчика дать оскорбленному сатисфакцию, тот уклоняется от дуэли и угрожает отомстить «по-польски», то есть исподтишка. Очевидно, что это совершенно несовместимо с дворянскими понятиями о чести, зато, судя по тому, что Бояркин дает «слово гонору», полностью укладывается в польские представления о правилах поведения.
Таким образом, уже в самом начале герой-полонофил показывается в самом непривлекательном виде. Можно констатировать резкое противопоставление «гуманного» и патриотического образа мыслей, причем первый из них дискредитируется одним лишь фактом, что его выразитель Бояркин готов поступить не как благородный человек, действующий согласно дворянскому (или даже рыцарскому) кодексу чести, а как мстительный интриган. Надо отметить, что эта черта в образе Бояркина является обязательной для характера всех поляков, описываемых в произведениях русских авторов.
Кроме того, автор преподносит как еще одну «польскую» черту любовь Бояркина к издевательствам над крестьянами. Рассказчик узнает от ямщика о том, что Бояркин постоянно мучил крестьян: порол мужиков и был «до баб падуч больно»10, и воспринимает это с
возмущением. В очередной раз «гуманные» идеи дискредитируются самими же их проповедниками.
В следующий раз Бояркин встречается с рассказчиком уже после подавления восстания и усердно убеждает того в своем раскаянии, поскольку его обвинили в участии в мятеже. Постоянно подчеркивается, что перемена Бояркина не внушает доверия большинству русских. Совсем недавно он позиционировал себя как убежденный польский патриот, а теперь стремится выслужиться и изо всех сил продемонстрировать свою верность престолу. Показная лояльность противопоставляется скромному служению своей родине.
Очень скоро, когда Бояркин получает паспорт и вместе с ним надежду выехать из империи, он уже говорит о том, как его радует отъезд Муравьева из Вильны в Петербург и ослабление русского контроля над Царством Польским. Его истинное лицо снова открывается, но, мало того, он обманывает рассказчика, увезя возлюбленную последнего, Юлию Фоминишну. Не случайно, что последняя глава, изображающая горе родителей девушки и справедливое возмездие, называется «Плоды польского катехизиса». В своих бесчестных поступках Бояркин действует как представитель польской нации, для которой подобное поведение, как стремится доказать автор, является нормой.
Итак, рассмотренные выше герои из различных произведений относятся к одному и тому же типу, но их эволюция принципиально различается. Это можно объяснить тем, что Бояркин воспитывался матерью-полькой и воспринял не столько идеи гуманности и свободы, сколько склонность к интригам и обману. В отличие от него, Дубовакин и Танин всю жизнь прожили в России, и потому их симпатии в отношении поляков порождены тем, что они по молодости лет пленились красивыми фразами о прогрессе и братстве народов. В то время как Бояркин на протяжении всей повести не исправляется, а, напротив, открывает свое истинное лицо, Дубовакин и Танин в финале расстаются с полонофильскими убеждениями как с фальшивыми и неорганичными.
Тип «полякующего» играет важную роль и в повести Ю. И. Кра-шевского «Москаль». Ее главный герой Станислав Наумов является типичным «полякующим», и в его биографии можно найти много сходных черт, роднящих его с героями произведений русских авторов. Как и Бояркин, Наумов является наполовину русским, наполовину поляком. Его детство прошло в Варшаве, в восемь лет он потерял мать, после чего был определен в Петербург, в военную академию. Затем он попадает в полк генерала Алексея Ивановича и влюбляется
в его дочь. По возвращении в Варшаву, где проходят польские патриотические манифестации, он встречается со своими родственниками - теткой, двоюродными сестрами и братом, и вновь начинает чувствовать себя поляком. После демонстрации в апреле 1862 г., по время которой русские солдаты убили его двоюродного брата, Наумов переходит на польскую сторону и активно участвует в вооруженном восстании. Немаловажную роль в этом играет его двоюродная сестра-полька, в которую он влюбляется и с которой затем обручается. Возможно, что прототипом Наумова стал польский революционер Ярослав Домбровский, который также учился в кадетском корпусе, затем был как российский офицер отправлен в восставшую Варшаву, встретился со своей семьей, обручился с двоюродной сестрой и женился на ней, будучи в тюрьме11. Интересно, что Наумов не отрекается от своих русских корней, он заявляет, что сражается «за нашу
и вашу свободу»: «Как русский я восстал не против своего народа, а
12
против деспотизма, который и их, и нас угнетает»12.
Превращение русского в «полякующего» происходит тем же способом, что и в произведениях русских авторов: герой воспитывается матерью-полькой, затем находится на русской службе, по приезде в Варшаву влюбляется в польку и проникается сочувствием к польскому патриотическому движению. Интересно, что повесть Ю. И. Крашевского «Москаль» и драма Г. Кулжинского «Пред мятежом» построены по одинаковой сюжетной схеме: обольщение героя ложными ценностями и обращение к истине. При этом истинное и ложное в двух произведениях асимметричны: Дубовакин возвращается от наносного «полячизма» к русскому патриотизму, избавляясь от любви к польке, а рожденный в Варшаве Наумов отказывается от петербургских условностей, обращаясь к родному польскому миру, напутствуемый своей возлюбленной, польской патриоткой.
Также к типу «полякующих» с некоторыми оговорками можно отнести еще одного героя повести «Москаль» - барона Книпхузена. Он описывается как человек, уже в молодые годы разочаровавшийся в жизни и ни во что не верящий. Несмотря на свою симпатию к полякам и непродолжительное участие в подпольной польской организации, он остается в русской армии, поскольку не может преодолеть холодности и нравственного релятивизма, присущих большинству русских (и людей, воспитанных в русской среде, поскольку барон Книпхузен происходит из Курляндии). Стоит отметить, что обвинение русских в распространении нигилистических идей, звучащее из уст консервативно настроенных поляков, столь же типично, как и
аналогичное обвинение в адрес поляков, исходящее от российских патриотов13. В конце повести барон Книпхузен героически спасает своего друга Наумова от казни, но затем женится на испорченной и циничной дочери генерала Наталье Алексеевне, что возвращает его в мир светских условностей и лжи русского общества.
Изображая двух друзей - Наумова и Книпхузена, автор показывает, что герой может участвовать в борьбе за справедливость и свободу Польши лишь в том случае, если у него изначально есть к этому предрасположенность. Данная мысль роднит повесть Ю. И. Крашевского с произведениями, публиковавшимися в журнале «Вестник Западной России»: герой, родившийся в России, остается русским, а поляк - поляком, вне зависимости от отношения авторов к этому факту.
Также близок к группе «полякующих» герой романа Ю. И. Кра-шевского «Еврей» - русский революционер Громов, соратник Герцена14. Он высказывается в поддержку совместной борьбы русских и поляков за свободу, но при этом решительно выступает против идеи польского восстания, поскольку предвидит его поражение, из-за чего революция в Российской империи еще долго будет невозможна. Он обвиняет поляков в том, что они «рвутся отчаянно, безумно, вслепую, чтобы погубить себя и нас»15. При этом он убежден, что российское правительство ждет польского восстания, «жаждет его, подстрекает, будет подглядывать за вашими приготовлениями и сделает вид, что бессильно, чтобы придать вам отваги». Громов утверждает, что «является революционером по определению, будучи русским», и что из-за этого «на его разуме, совести, на устах выжжено клеймо неволи»16. Так Крашевский выражает идею, уже возникавшую в его повести «Мы и они», - идею о том, что революционные стремления свойственны русским и чужды полякам17. Автор изображает Громова с большим сочувствием. Следует отметить, что обвинения поляков в том, что они, восставая, вредят и себе, и русским, также были типичны для прогрессивных российских кругов. Например, М. Е. Салтыков-Щедрин выражал опасение, что польское восстание приведет к изменению политического курса в России и упадку либеральных настроений18. Любопытно, что Громов в своем неприятии польского вооруженного восстания руководствуется аргументами, сходными с выдвигаемыми генералом Живцовым в повести «Мы и они» - героем, который с уважением относится к полякам, но не поддерживает планов польского движения за независимость. Оба они желают мирного сосуществования с поляками и прогресса для Российской империи, но при этом Громов считает залогом прогресса революцию.
В своей статье «Стереотип русского нигилиста в творчестве Юзе-фа Игнацы Крашевского» М. Соколовский утверждает, что Ю. И. Кра-шевский однозначно осуждал нигилистов19, при этом причисляет к ним в равной степени и барона Книпхузена из повести «Москаль», и Громова из романа «Еврей». М. Соколовский утверждает, что «Громова характеризует готовность перейти все моральные границы»20. Не вполне корректным представляется отнесение Громова к нигилистам, поскольку Крашевский описывает его как человека, имеющего четкие убеждения и принципы. Более того, он является другом и соратником главного героя романа, еврея Якуба - выразителя авторских идей, сторонника мирного польского патриотического движения и польско-еврейского сближения. Барон Книпхузен же является другом и спасителем главного героя повести «Москаль», и автор скорее выражает сожаление по поводу холодности и скептицизма, сковывающих души даже лучших русских и мешающих им присоединиться к польскому движению за независимость, нежели осуждает его.
Особый интерес в связи с темой «полякующих» представляют образы польских женщин, которые зачастую трактовались и русскими, и польскими авторами как основная причина для обращения русского персонажа на сторону «польского дела». Польские женщины вообще играют значительную роль в конструировании собирательного образа польских мятежников. Стоит отметить, что они соотносятся с образами мужчин-заговорщиков. По мнению М. Д. Долбилова, «польский
национальный характер <. .> определялся прежде всего свойствами и
21
чертами женской натуры»21, которая противопоставлялась «лучшим мужским качествам - постоянству, смелости, спокойствию, выдержке, верности, честности, прямодушию, дальновидности, бескорыстию и т. п.»22. Действительно, именно эти положительные черты мы находим в описании верноподданных русских, контрастирующих с польскими заговорщиками. Кроме того, польки воспринимались русскими как основные носительницы и распространительницы революционных настроений. Весьма типично было представление о том, что «ксендзы "фанатизируют" женщин, а эти последние "электризуют мужчин"»23. Женщины могли считаться столь же сильными борцами с законной властью, как и мятежники-мужчины, поскольку они, выражая протест с помощью траурных нарядов, пения патриотических гимнов и пр., оказывали огромное влияние на умы, но при этом «оказывались недо-
24
ступны для административного пресечения»24.
Польские женщины возникают на страницах «Вестника Западной России» очень часто, и во многих случаях они играют более
важную роль, чем мужчины-поляки. Они воплощают именно этот описанный выше стереотип, и героини этих произведений обладают огромной властью. С ней не сравнится даже влияние ксендза, с которым они разделяют функцию манипуляторов и обольстителей.
Так, в драме «Пред мятежом» представлен весьма яркий образ польки Антоси, молодой и красивой шляхтянки. По наущению матери и, несомненно, из собственного женского тщеславия она влюбляет в себя наивного Дубовакина. Брак с ним был бы ей выгоден, поскольку он «хоть... и москалик, а на службе находится»25. Антося так же манипулирует им, как и ее соотечественники, помещики и ксендзы, но ее инструментом, конечно, является кокетство. Однако этому приходит конец, когда Дубовакин узнает, что его брат убит польскими заговорщиками, и не просто убит: поляки разрезали тело на куски, а затем жарили на угольях26. До этого Антося действует расчетливо, как и должна поступать девушка, желающая выгодно выйти замуж. Однако на просьбу Дубовакина о сочувствии она реагирует весьма цинично, предположив, что его брат, возможно, заслуживал такой смерти, и затем спросив, когда состоится свадьба.
Сходную функцию выполняет героиня драмы Я. П. Полонского Катерина Славицкая, надеющаяся привлечь на сторону польского движения русского офицера Танина. Сначала ею руководит ее брат Иосиф, участвующий в польском освободительном движении. Однако затем Катерина сама невольно влюбляется в Танина и погибает от раны, полученной в сражении с русскими войсками. Ее образ выставляется не в столь мрачном свете, как в остальных произведениях русскоязычных авторов, поскольку она колеблется между национальным чувством долга и любовью к русскому. В итоге, когда перед смертью Катерина признается ксендзу в своей любви к русскому офицеру, он проклинает ее, и таким образом она в определенной степени тоже становится жертвой польского фанатизма. В целом полькам отводится важная роль в патриотической деятельности, и практически во всех русских произведениях они оцениваются крайне отрицательно.
Не менее ярким является образ польки Аурелии, героини повести «Евреи в Варшаве во время последнего польского мятежа». Данная повесть была опубликована в журнале «Вестник Западной России» в 1868 г. и была посвящена периоду «польско-еврейского братания», которое происходило в начале 1860-х гг. Об Аурелии известно, что она, как подобает главной героине, молода и красива. Эти преимущества, согласно завету отца, эмигрировавшего во Францию,
она использует в целях возрождения Польши. Отец дает Аурелии наставления касательно отношений с евреями, внушая мысль, что задача поляков - убедить тех в искренней приязни и привлечь на свою сторону, а затем при первом удобном случае оставить ни с чем: «Жидами нам тоже теперь не следует пренебрегать, они могут нам пригодиться, и их ты должна ловить на свою удочку. Будем их гладить по головке, сулить им золотые горы, называть их братьями, покуда Польша не будет наша, а потом, разумеется, они съедят гриб - жид нам, полякам, не пара»27. Аурелия полностью следует указаниям отца и влюбляет в себя главного героя, молодого еврея-полонофила, чтобы затем пожертвовать его жизнью. Она постоянно подчеркивает, что цель спасения ойчизны оправдывает любые средства. Подобная модель поведения должна вызывать отторжение у читателя и доказывать невозможность польско-еврейского сближения.
В повести Ю. И. Крашевского «Москаль» польские женщины также являются носительницами польских ценностей, но, разумеется, польский автор представляет их в совершенно ином свете. Главный герой повести Станислав Наумов, хоть и был воспитан в Петербурге, в душе остался сыном польки. Оказавшись в армии, он влюбляется в Наталью Алексеевну, циничную и холодную генеральскую дочь. Интересно, что это чувство описывается автором как искреннее, но все же поверхностное, вредное для души честного и пылкого поляка. Когда он попадает в Варшаву, знакомится с семьей своей тетки и обручается с двоюродной сестрой, это описывается как воссоединение с собственными корнями и возврат к истинным ценностям.
Таким образом, и в русских, и в польских пропагандистских произведениях польские женщины играли ведущую роль в обращении русских на польскую сторону, но, конечно, отношение к ним было противоположным.
Вообще образ обольстительной польки в русской литературе весьма устойчив - наиболее известными являются Марина Мнишек и прекрасная панночка из «Тараса Бульбы» Н. В. Гоголя. Как отмечает Е. Е. Левкиевская в статье «Стереотип русско-польской любви в русской литературе Х1Х-ХХ вв.», в русской литературе существуют две модели, по которым может развиваться любовь между полькой и русским. В первом случае «русско-польская любовь реализуется как тема бесовского соблазна с польской стороны»28, и герой может или «выбрать любовь к "народному врагу" и автоматически сделаться предателем Родины, <...> или силой подавить в себе греховное и преступное чувство и предпочесть любовь к Родине»29. Так поступа-
ет герой драмы «Пред мятежом» Дубовакин. Другой вариант польско-русской любви - это трагическая любовь вопреки всем историческим обстоятельствам30. Именно ее мы видим в драме Я. П. Полонского «Разлад»: ее герои, русский Танин и полька Катерина, любят друг друга, но их чувство обречено на гибель.
Кроме того, в своей статье Е. Е. Левкиевская отмечает, что в польской среде существовали зеркальные стереотипы, касающиеся русских женщин: считалось, что русские женщины обольщали поляков, заставляя их забывать свою веру и язык и постепенно превращая в москалей31. Подобный образ мы видим в повести Ю. И. Крашевского «Москаль»: любовь главного героя, наполовину поляка, к дочери русского генерала одурманивает его и заставляет до поры забыть о польских корнях.
Итак, русские в произведениях русских авторов типизированы, а их образы включены в систему противостояния патриотов и полонофилов, то есть, в сущности, положительных и отрицательных героев. Даже то обстоятельство, что к полякам тяготеют вовсе не отрицательные герои Дубовакин и Танин, не меняет этого соотношения, поскольку в конце они искренне разочаровываются в своих пропольских взглядах.
В произведениях Крашевского русские персонажи аналогичным образом разделяются на два лагеря, только отношение автора к их представителям прямо противоположно. Русские патриоты изображаются либо как воплощение зла, либо как жертвы российской несвободы, лишенные возможности поступать сообразно с собственной совестью. «Полякую-щие» же оказываются врагами русского общества и описываются автором в столь же положительном свете, что и польские патриоты.
Многие авторы, вне зависимости от своих политических взглядов и этнической принадлежности, наделяют положительных и отрицательных героев сходными чертами. Авторы «Вестника Западной России», описывая верноподданных граждан, подчеркивают не только их преданность государю, но также честность, искренность и открытость, контрастирующие с лицемерием, коварством и жестокостью, присущим сторонникам восстания. В произведениях Крашев-ского типичными чертами поляков и полонофилов являются искренность и вера в идеалы, противопоставленные двуличию, холодности и жестокости русских. Таким образом, художественные средства изображения героев и антигероев в идейно разнонаправленных произведениях оказываются тождественными.
Несмотря на идейную антагонистичность произведений «Вестника Западной России» и повестей Ю. И. Крашевского, некоторые из
них строятся вокруг сходного сюжета (обольщение ложными ценностями, раскаяние и возвращение к корням) или даже сходных идей (поляк всегда остается поляком и врагом России), притом что истинные и ложные ценности в этих произведениях противоположны.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел: В 2 т. М., 1961. Т. 1. С. 275.
2 Кулжинский Г. Пред мятежом (драма в четырех действиях) // Вестник Западной России. Вильно, 1865/66. Т. III. Кн. 9 (май). Отд. IV. С. 224.
3 Там же. С. 224.
4 Там же. С. 228.
5 Там же. С. 241.
6 Giqbocki H. Fatalna sprawa: kwestia polska w rosyjskiej mysli poli-tycznej (1856-1866). Krakow, 2000. S. 261.
7 Калугин С. Полякующий // Вестник Западной России. Вильно, 1867. Т. I. Кн. 1 (январь). Отд. IV. С. 13.
8 Там же.
9 Там же.
10 Там же. С. 20.
11 Osmolska-Piskorska B. Powstanie styczniowe w tworczosci Jozefa Ignacego Kraszewskiego // Prace wydzialu fililogiczno-filozoficznego Towa-rzystwa naukowego w Toruniu. Torun, 1963. T. XIV. Z. 2. S. 131.
12 [Kraszewski J. I.]. Moskal, Obrazek wspolczesny przez B. Bolesla-wit?. Lipsk, 1865. S. 274.
13 Горизонтов Л. Е. Поляки и нигилизм в России. Споры о национальной природе «разрушительных сил» // Автопортрет славянина. М., 1999. С. 156-157.
14 [Kraszewski J. I.]. Zyd. Obrazy wspolczesne przez B. Boleslawit^. Poznan, 1866. T. 2. S. 209.
15 Ibid. S. 295.
16 Ibid. S. 294.
17 [Kraszewski J. I.]. My i oni. Obrazek wspolczesny narysowany przez B. Boleslawit?. Poznan, 1865. S. 9.
18 Giqbocki H. Fatalna sprawa. S. 289.
19 Соколовский М. Стереотип русского нигилиста в творчестве Юзефа Игнацы Крашевского // Россия - Польша. Образ и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002. С. 181-191.
20 Там же. C. 190.
21 Долбилов М. Д. Конструирование образов мятежа: политика Н. М. Муравьева в Литовско-Белорусском крае 1863-1865 гг. как объект историко-антропологического анализа // Actio Nova 2000. М., 2000. С. 360.
22 Там же.
23 Там же. С. 366.
24 Там же. С. 362.
25 КулжинскийГ. Пред мятежом... С. 230.
26 Там же. С. 248.
27 Евреи в Варшаве во время последнего польского мятежа // Вестник Западной России. Вильно, 1868. Т. I. Кн. 2 (февраль). Отд. IV. С. 12.
28 Левкиевская Е. Е. Стереотип русско-польской любви в русской литературе XIX-XX вв. // Россия - Польша. Образ и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002. С. 195.
29 Там же.
30 Там же. С. 196.
31 Там же. С. 194.
I. M. Sestopalova The images of polonophiles in the Russian and Polish propagandistic literature in the 1860s
The article dwells upon the images of the Russian supporters of the Polish national movement of the 1860s in the Russian and Polish propagandistic literature of the time. It analyses the ideas about Russian polonophiles, the causes of their sympathy to Poland and their moral base. The role of Polish women in the national movement as interpreted by Russians is also described. Keywords: uprising of the 1863-64, Polish-Russian relations, literature of the second half of the 19th century, Polonophiles, Poles in the Russian literature, Russian in the Polish literature.
