CC BY
15
3. История российского государственного управления на Северной Кавказе в XVШ-XIX вв. Учебник для студентов и слушателей вузов. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004. 284 с. С. 111.
4. См.: Кошев М.А. Из истории просвещения горцев Северного Кавказа в XIX - начале XX века. Нальчик: Эльбрус, 1991. 160 с.
5. См.: Ткаченко Д.С., Колосовская Т.А. Военно-политическая история Северного Кавказа XVI-XIX вв.: факты, события, люди. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2009. 292 с. С. 225.
6. См.: Малахова Г.Н., Чегарнова В.Н. Исторический опыт решения проблемы подготовки кадров для государственной службы на Кавказе в XIX веке // Научная мысль Кавказа. 2013. № 1. С. 89-96.
7. Акты Кавказской Археографической комиссии (далее АКАК). В 13 т. Т. 6. Ч. 1. № 189. Тифлис: Типография Главного управления Наместника Кавказского, 1874. 958 с. С. 141.
8. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ): В трех собраниях: Собрание второе. Т. 23. № 22838. СПб: Типография II отделения Собственной ЕИВ Канцелярии, 1848. С. 100.
9. ПСЗ. Собрание второе. Т. 24. № 23307. С. 313.
10. Джабатырова Б.К. Становление и развитие системы гимназического образования на Кавказе
и ее влияние на этнокультурную среду // Вестник Адыгейского государственного университета. 2006. № 1. С. 158.
11. ПСЗ. Собрание второе. Т. 28. № 27646. С. 500.
12. Кавказский календарь на 1865 год. Тифлис: Типография Главного управления Наместника Кавказского, 1864. Отделение третье. С. 135.
13. Кусова Л.Б., Бекоева Е.Л. Становление и развитие начального образования в Северо-Кавказском регионе (конец XVII - начало XX столетий) // Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова. 2009. № 2. С. 292-295.
14. Хатаев Е.Е., Хатаев И.Е. Роль Я.М. Неверова в развитии просвещения народов Северного Кавказа (1810-1893 гг.) // Вестник Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагуро-ва. 2008. Т. 4. С. 66-71.
15. Ованесов Б.Т. Видные представители интеллигенции Российской Империи армянского происхождения - выходцы из Северного Кавказа // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2009. № 8. С. 23-33.
16. Кавказский календарь на 1879 год. Тифлис: Типография Главного управления Наместника Кавказского, 1878. С. 316-317.
6 ноября 2013 г.
УДК 316.6
ОБРАЗЫ ЭТНИЧНОСТИ И ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ В МАССОВОМ СОЗНАНИИ: ОПЫТ СЕВЕРОКАВКАЗСКОГО СОЦИУМА
А.К. Дегтярёв
Говоря о том, что российское общество нуждается в импульсе общенационального возрождения, консолидации на иных, чем прагматические, основаниях - "все должны быть богатыми или бедными", - подавляющее большинство россиян осознает, что идея многонациональной России в целях ее возрождения как великой державы [1, с. 150] является наиболее привлекательной, обладающей перспективами воздействия на социальные настроения и чувства населения независимо от социальной, религиозной, этнической принадлежности.
Дегтярёв Александр Константинович - доктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: rse1985@mail.ru, т. 8(863)2644977.
Действительно, становлению политической нации, действующей на определенных конституционно-правовых основаниях и включающей осознание принадлежности к единому культурно-цивилизационному и политическому пространству, не существует реальной альтернативы. Эпоха "парада суверенитетов", как и попытка регионализации в 90-е годы ХХ в., показали, что слабая власть вкупе с социально дезориентированным населением приводит к возникновению локальных этнополитиче-ских и военно-политических конфликтов.
Aleksandr Degtyarev - Doctor of Philosophy, professor of the Department of Sociology, Political Sciences and Law, Institute of Retraining at the Southern Federal University, 160, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: rse1985@mail.ru, tel. +7(863)2644977.
Однако, оценивая последствия духовного и политического кризиса в обществе, мы обязаны задаться вопросом: а каковы условия формирования политической нации? Речь идет о том, включает ли политическая нация только доминирование политической гражданственности как осознание принадлежности к российскому государству или оно связано с закреплением на уровне повседневности формулы "я россиянин" как алгоритма повседневного действия. В том, что мы именуем идентичностью, есть осознание субъективной реальности, того, что является образами желаемого самоопределения, идентификационным выбором.
Эта проблема недостаточно разработана российской исследовательской мыслью, которая в основном концентрируется на выявлении влияния на образы идентичности внешних структурирующих обстоятельств, условий, связанных с прохождением России этапов развития - империя, советская государственность, современное российское государство. Это, безусловно, может объяснить возникновение базовых идентификационных матриц. Однако не в меньшей степени важно то, какими воспринимаются внешние условия, оцениваются ли они как благоприятные для развития личности или социальной группы или угрожающие ее существованию, блокирующие возможности коллективного самоопределения.
В том, что этничность в массовых настроениях фиксирует разрыв между желаемой картиной единства и размытостью ценностно-нормативной структуры общества, убеждаешься на примере того, как дискурс этничности приводится в действие на уровне межличностных контактов или становится инструментом политического влияния в различных сферах, начиная от бюджетной политики и заканчивая вопросами образования и воспитания. Можно рассматривать соотношения идентичности и гражданственности как соотношение частного и общего, доминирующего и субдоминантного, как современности и архаичности, "догражданственности". Однако при этом возникают немалые исследовательские сложности, связанные, во-первых, с тем, что этничность ставится в иерархии идентификационных выборов в заведомо незавидное
положение, имеет дискриминационный смысл по критерию "отставшие и лидирующие" в социальном развитии народов. Возникает вопрос: как может возникнуть конструктивный диалог между народами, которые находятся в различных социальных и культурных измерениях? Во-вторых, этничность является определением человека, связанным с автоматизмом повседневного самосознания, в то время как гражданственность может осознаваться искусственной, конструируемой под влиянием политических или идеологических схем.
Рассматривая поставленную проблему таким образом, необходимо проанализировать соотношение образов этничности и идентичности в Северо-Кавказском регионе, понять, какое содержание, какой смысл вкладывают в эти понятия носители массового сознания, а не политическая элита. Это особенно важно в связи с тем, что нередко высказываются убеждения о том, что основной противодействующей силой процессов реинтеграции в российском обществе выступают этнокра-тии, властные группы, использующие дискурс этничности для сохранения монополии над социально-политической жизнью региона и занятия выгодных позиций во взаимодействии с федеральным центром.
Рассматривая динамику массового сознания, можно проследить определенные сдвиги по отношению к этничности и гражданственности. При том, что этническая принадлежность занимает устойчивое второе место по отношению к осознанию гражданами России, следует учитывать тот фактор, что более 40 % россиян полагают, что современному российскому обществу в той или иной мере присущи межнациональные конфликты (на это указали 45 % респондентов в ельцинский период, 37 % - на современном этапе) [1, с. 81]. Можно предположить, что в массовом сознании межнациональные конфликты связываются с этничностью.
Иными словами, соотнесение с определенной общностью на основании исторической судьбы, культуры, языка интерпретируется как показатель мобилизации людей для конкуренции в политическом пространстве, а часто и конфликтности с представителями других народов в целях овладения социальными и политическими преференциями. В этой
интерпретации, если и есть справедливое, то оно заключается в том, что этничность как культурно-поведенческий код может использоваться для обоснования социальных претензий в форме исторических прав на территорию, власть, занятие и исключение социальной и политической дискриминации. Вероятно, дискурс этничности в условиях Северо-Кавказского региона как региона с этнонациональным своеобразием важен для определения формулы взаимодействия с другими народами и по отношению к российскому обществу в целом.
Следует не забывать, что на протяжении веков в российском обществе сложился код мирного сосуществования и сотрудничества народов Северного Кавказа в пространстве российского государства, что толерантность, которая декларируется как способ жизни в мультикультуральном обществе, имеет несколько иной смысл по отношению к сложившимся историческим традициям. Для существования этносов в Северо-Кавказском регионе явно недостаточна формула признания "иного", что народы достаточно "узнаваемы и признаваемы" и на повседневном уровне, и в том, что мы можем описать как политическую сферу. Говоря об этнич-ности, не следует забывать, что "западная" традиция так или иначе связывает этнич-ность с этнонационализмом, направленным на становление моноэтнической общности и ущемление прав национальных меньшинств идеологией и политикой.
Как пишет С.Г. Ильинская, "в советской науке сложилось представление об этносах как самостоятельных субъектах социального действия" [2, с. 215]. Вероятно, с этим связано то, что этносы имеют четко выраженное самосознание, интересы и права при разных уровнях социокультурной интеграции в составе общесоветской общности [2, с. 215]. Следует логический вывод о том, что этносы являются и субъектами политического самоопределения, вступают в объективную конкуренцию в общеполитическом российском пространстве.
Это являлось фактором дестабилизации на Северном Кавказе в 90-е годы. На современном этапе мы имеем дело со спадом борьбы за самостоятельные национальные
интересы, но это не означает, что общество перешло на модель идентичности на граж-данско-политических основаниях. Можно сказать, что этническое как культурно-исторический и социальный феномен, если и связано со сферой политического, то как раз с разделением на сферу политического как выражения консолидированной роли народа и этнического как формы закрепления неповторимого, уникального в развитии народа. Поясняя эту мысль, можно сказать, что эт-ничность не противоречит гражданственности как форме коллективного самовыражения.
В этничности есть немалый интегра-тивный потенциал, что раскрывается не в дискуссиях о национальной идее развития как самореализации ожиданий этноса. Как показывает практика национально государственного строительства в России и выстраивания отношений Центра с регионами, нынешние формы массовой этничности в России представляют собой реакцию на видимые или воображаемые призраки социально-экономического кризиса и резкого повышения статуса этничности в довольно инертной социальной среде.
Таким образом, мы можем констатировать, что если этничность переводится в политический дискурс, то ее противостояние гражданственности как образу субъектности, действующей на политико-правовых рациональных основаниях, как единого для всех и безальтернативного образа действия в рамках российских политических традиций становится способом сохранения политического популизма: легче заработать очки на защите интересов народа, чем реально заниматься проблемами обустройства социальной жизни, реализовать программу экономического и социального развития.
При изучении динамики соотношения этничности и гражданственности следует учитывать и факт влияния в российском обществе различных "тревог" и "фобий", конструирование образа врага, действующего достаточно безотказно при переключении с реальных социальных и экономических проблем. При этом следует отметить, что негативная мобилизация населения в определенной степени является признанием государства как гаранта целостности российского обще-
ства и низкой готовности к позитивной интеграции. Можно утверждать, что в модальном значении российское общество ориентируется на нормы и образы гражданственности, но гражданственность рассматривается в контексте соотношения личности и государства, общества и государства. Образ гражданственности в российском обществе ассоциируется с ценностью государства, с мечтой о лучшем государстве, с тем, что россиянин испытывает гордость не только за великое культурно-историческое наследие страны, но и за сильное государство, способное защитить его интересы на индивидуальном и коллективном уровнях. Таким образом, в массовом сознании гражданственность воспринимается как нормативное состояние, не совпадающее с реальными субъективными оценками, включающими признание слабости самоорганизации общества вне объединяющего влияния государства.
Вопреки представлениям о Северо-Кавказском регионе как пространстве межэтнических конфликтов, мы имеем дело с локальными проявлениями, связанными не столько с этническими фобиями, сколько с переводом их на язык этнической конфликтности столкновения земельных, имущественных, властных интересов. Можно сказать, что и в российском обществе наблюдается постепенный спад конфликтных ожиданий по поводу ситуации на Северном Кавказе (озабоченность ситуацией в регионе разделяют 27 % россиян) [1, с. 530]. Существенное значение имеет, на наш взгляд, то, что в северокавказском социуме сложился консенсус по поводу отставания региона по основным параметрам социально-экономической жизни, неэффективности политики финансовых вливаний как единственного способа решения проблем и убежденность в том, что для федерального центра СевероКавказский регион должен быть объектом не силовых действий, а реальных интеграционных процессов на основе реиндустриали-зации экономической сферы и реинтеграции в политике и культуре.
Изменения в динамике массового сознания можно определить как переход от понимания этничности в качестве измерения субъектности к этничности как сфере социальных и политических ожиданий, направ-
ленных на преодоление трудностей и сложностей в жизни в регионе. Эта мысль может восприниматься абстрактно. Если ее смысл состоит в том, что для народов Северо-Кавказского региона, куда включаются и живущие здесь русские, актуальным является расширение сферы субъектности, характеризуемой политическим участием, влиянием на политику российского государства в регионе, то этнизация становится способом имитационной мобилизации или обратным процессом формирования конфликтного политического многообразия.
Следует согласиться с тезисом С.Г. Ильинской о том, что если и стоит России в чем-то перенимать опыт либеральной демократии, так это равенство граждан как субъекта безотносительно к их этнической принадлежности, соответствие "диктатуры" закона фактическому состоянию государства [2]. Указанный дискурс основывается на понимании этничности в контексте права на традиции, обычаи, язык, на осознании общности интересов в совместной исторической судьбе и недопущении аффирмативного права, правовых исключений, правовых льгот в нарушение существующей формулы равенства закона, что выглядит необходимым шагом на пути преодоления разрывов между этничностью и гражданственностью.
Другими словами, этничность не может трактоваться как знак исключительности в отношении других граждан, так же как на коллективном уровне этничность не может быть использована как политика оправдания стагнации, коррупции, правового произвола. Исходя из этого положения, можно сказать, что этничность и гражданственность не только в нормативном, но и в идеальном вариантах не противоречат друг другу. Эт-ничность как право на разнообразие в сфере политического закрепляет образ гражданственности как осознание общности на уроне прав и обязательств в сфере политического. Сформулированное положение можно обосновать и тем, что в российском обществе, где, как мы подчеркивали, доминирует идея России как многонационального государства -и в этом есть соответствие с пониманием государства как высшей ценности, понятие "многонациональное общество" и "россий-
ское государство" являются эквивалентными по смыслу.
Консолидирующее или разъединяющее влияние этничности зависит от степени решения социальных противоречий, удовлетворения социальных интересов, определяющих действия населения [1, с. 305-306]. Если гражданственность как осознание принадлежности к политической общности, как обеспечение статуса правового и политического равенства, как способ самореализации личности и народа в сфере политического имеет позитивные значения, этничность включается в качестве способа соотнесения артикулирования локальных интересов, не менее значимых, чем гражданственность, в поддержании чувства исторически сложившейся общности.
Если тезис о недопустимости русского этнонационализма верен для оценки рисков дезинтеграции России, то такое заключение можно сделать и в контексте этнизации политического пространства в Северо-Кавказском регионе. Вероятно, стабильность в регионе определяется не фактором этнических "трений", а тем, что можно описать гражданским конфликтом - конфликтом между моделью светского государства, ориентированного на формирование гражданственности, и "параллельными" структурами, связанными с внедрением консервативных моделей, основанных на религиозном или традиционном (этническом) праве [3].
Можно констатировать, что в массовом сознании населения региона намечается тренд к приданию гражданского измерения этнично-сти. Имеется в виду, что этничность как способ выражения интересов в неполитической сфере может стать мощным фактором для активизации участия населения в реализации гражданских прав и обязанностей, включения инициативы на уровне локальных общностей. Речь не идет о том, что этничность как ресурс исторической памяти возвращает к традиционному образу жизни. Можно говорить об этничности как способе включения в гражданское общество носителей массового сознания, заинтересованных в сохранении этнической самобытности, но ориентированных на участие в гражданских инициативах, как способе достижения баланса этнических
интересов и общезначимых и общенациональных приоритетов.
В этом смысле российское государство воспринимается как лучшее для совместного проживания, как пространство этнокультурного разнообразия. Конечно, в условиях индивидуализации жизненных стратегий россиян, перемещения на уровень интересов семьи и личности этничность выглядит как наиболее предпочтительная и узнаваемая стратегия для достижения коллективных интересов. "Отставание" гражданственности от этничности очевидно в том, что если чувство этнической солидарности содержит возможности помощи со стороны "своих", гражданственность часто трактуется как сфера формальных политических обязанностей гражданина, как политический ритуализм. Этничность поддерживает привычные схемы жизни, превентивна по отношению к кризисному сознанию, тогда как гражданственность в массовом сознании аномийна, если в обществе гражданские нормы и ценности неэффективны.
Поскольку люди всегда переосмысляют и переопределяют то, что у них общее, то, говоря словами С. Хантингтона [4], в возникновении приоритета этничности над гражданственностью можно видеть и следствие разобщенности российского общества, и уход в этничность как в коллективистский выбор, и слабость гражданственности как образа модальных для российского общества социальных практик и институтов.
При всей неустойчивости массового сознания можно сказать, что долгосрочный вектор изменений выявляется в том, что население региона в подавляющем большинстве не отделяет себя от судеб России. Этот исторический выбор конкретизируется в том, что для российского общества важным является неповторение сценария распада Советского Союза и недопустимость того, что сецессия того или иного региона включает процессы неуправляемой дезинтеграции российского государства. Это обстоятельство можно назвать сдерживающим, сформулированным на основе опыта времен перестройки и недавних двух десятилетий. Безусловно, позитивный критерий опирается на то, что российское общество может развиваться только как общество, инициирующее гражданственность снизу, включая интересы защиты
жизни и здоровья граждан, сохранения безопасности и правопорядка, обеспечения социальной справедливости [1, с. 254].
Этничность как способ закрепления воспроизводства исторической непрерывности соотносится с образом гражданственности как маркером социального самочувствия населения в качестве ресурса ожиданий, ресурса социальной прочности. Ресурса ожидания в том смысле, что этничность ориентирует на то, чтобы ощущение принадлежности к исторической судьбе, к группе солидарности являлось условием включения в гражданскую солидарность, обспечения права доступа каждого индивида к социальным благам и ресурсам.
В связи с этим следует подчеркнуть, что сформировавшиеся в Северо-Кавказском регионе установки на гражданственность представляют собой результат наложения этничности на процессы гражданского самоосознания. Речь идет о том, что народы Северного Кавказа являются государство-образующими в том смысле, что независимо от этнической принадлежности имеют право на занятие статусных позиций в государственном управлении, в армии не как "титульная нация", не по фактору этнической принадлежности, а по своим гражданским качествам.
Следует также отметить, что вместо "слабого" для гражданственности аргумента повышения статуса национальных республик важными являются представительство на "символическом" уровне, возможность иметь культурно-историческое обоснование права на гражданское участие. Дискурс этничности в большей степени подходит для реализации российской модели гражданского общества как модели общности и коллективизма, чем зарубежные индивидуалистические образцы.
Вероятно, что развитие гражданских инициатив, активизация гражданских ассоциаций локального и регионального социума, вне зависимости от актуализации этнического фактора закрепляют представления массового сознания об абстрактно-символическом характере гражданственности, приобретают личностную значимость. Идентификационный выбор российских граждан, хотя и находится на периферии массового сознания, служит эмоциональной основой солидаризации значи-
тельной части россиян для достижения общенациональных целей развития страны.
Не случайно большая цель, которая объединяла россиян, является важнее собственного благополучия, интересов семьи для четверти наших россиян, а свыше половины россиян (52 %) предпочли бы оказаться полезными для России, а не просто "жить так, как хочется" [4]. Можно говорить о том, что этнич-ность не является приоритетной для группы социальных альтруистов, но для большинства россиян является возмещением за утраченную солидарность советского периода.
Можно сделать вывод, что образы гражданственности в Северо-Кавказском регионе опираются не на схемы "ассоциированного" эгоизма и согласование индивидуальных интересов, а связаны с этничностью, воспринимаемой как традиционный коллективизм. Если разделить в этничности политическое и гражданское значения, то она действительно выступает формой догражданского сознания, но не в смысле неразвитости или отказа от гражданственности, а в том смысле, что гражданственность является способом интегрирования этнических интересов в общественно-политической жизни.
Можно говорить о том, что попытки навязать национальную объединяющую идею "сверху" проблематичны, поскольку исходят из литературоцентристских схем XIX века [6]. Не в меньшей степени идея консолидации вне этнического разнообразия содержит интенции, связанные с ролью имперского или государственного народа. Если необходимо опираться на единство реальное, то следует признать авторитет гражданственности, того, что гражданское равенство, равенство и в правах, и в обязанностях, для российского общества, которое находится в состоянии гражданского неблагополучия, требует уважения и власти государства, и власти граждан.
Немаловажным фактором для достижения баланса этничности и гражданственности являются отказ от изоляционистской этничности, включение этнической культуры в межкультурный диалог, что особенно важно в связи с тем, что можно назвать культурной пластичностью, а точнее, культурной всеядностью. Если проследить динамику образов гражданственности, то ее сведение к право-
защитному аспекту становится барьером на пути становления гражданской идентичности. Этничность часто интерпретируется как сфера "неписаного" права, более эффективного, чем правовые регуляторы в условиях правового нигилизма. Таким образом, гражданственность имеет иное, чем узкоправовое, значение, и действия в правовом пространстве становятся реальными, если личность или группа ощущает принадлежность к гражданской нации, к гражданскому сообществу.
Двойственность оценок этичности и гражданственности в массовом сознании является следствием отождествления индивида с этнической общностью как общностью, узнаваемой и передаваемой по наследству, по традиции, а гражданская идентичность требует конструируемости усилий, стремлений индивида. Если население занято самовыживанием, этничность представляется как доступная форма идентификации, налаживания социальной взаимопомощи и контактов. Образ гражданственности ассоциируется с социальным благополучием, с реальной возможностью влияния на общественную жизнь.
Если освободить гражданственность от либеральной "индивидуализации", то она выступает как альтернатива этническому сепаратизму. Для образа гражданственности важным является сопринадлежность к соотечественникам, к социальному доверию, перевод гражданственности на аксиологический уровень. Нельзя согласиться с мнением, что отчуждение от государственных институтов, утрата по сути имперского государства объясняют трудности формирования собственно гражданской идентичности [7]. В определенной мере, если не принимать спорный аргумент имперскости, недооценка гражданского потенциала этничности, а также включение этничности в дискурс гражданственности объясняют ситуацию двойственности, неоднозначности взаимоотношений этничности и гражданственности в массовом сознании [8].
С одной стороны, жители Северного Кавказа ощущают себя жителями России, отождествляют себя с российским государ-
ством, но в силу несформированности общего гражданского пространства то, что относится к сфере гражданского участия, закрепляется за этничностью. С другой стороны, можно говорить о том, что этническое своеобразие Северо-Кавказского региона содержит импульс к формированию гражданственности как дискурса, включающего этнокультурное разнообразие, создает возможность для преодоления индивидуалистического дискурса гражданственности как отклоняемого в массовом сознании российского общества.
Опора на государство как высшую ценность, как ценность единства и целостности российского общества выявляет взаимозависимость гражданского самоопределения и этнонационональных взаимодействий, так как необходимо снижение риска политической конфликтности на почве представления этносу как политическому субъекту особых привилегий. Определение сферы этничности в качестве инструмента, способа подключения к гражданскому участию делает нормой, правилом защиту этнических интересов как общегражданских, имеющих значимость для налаживания конструктивного межэтнического диалога.
ЛИТЕРАТУРА
1. Горшков М.К. Российское общество как оно есть. М.: Новый хронограф, 2011. 672 с.
2. Ильинская С.Г. Толерантность. М.: Праксис, 2007. 286 с.
3. Между властью и лесом // Новая газета. 2013. № 113.
4. Хантингтон С. Кто мы? М.: Транзит книга, 2007. 635 с. С. 35.
5. О чем мечтают россияне. М.: Вестник института социологии, 2012. 170 с. С. 155.
6. Русская идея. М.: Республика, 1992. 496 с. С. 126.
7. Социальные трансформации в России. Теории, практики. Сравнительный анализ. М.: Изд-во Флинта МПСИ, 2005. 584 с. С. 361.
8. Дегтярев А.К., Черноус В.В. Гражданская идентичность в пространстве националистического дискурса // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2011. № 3. С. 16-20.
12 ноября 2013 г.
