CC BY
50
СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 1:316
гражданская идентичность в пространстве
националистического дискурса © 2011 г А.К. Дягтерев1, В.В. Черноус2
'Новочеркасский военный институт связи, ул. Атаманская, 36, г. Новочеркасск, 346418, nauka@sfedu.ru
2Институт по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук Южного федерального университета, ул. Пушкинская, 160, г. Ростов-на-Дону, 344006, cavkazdon@mail.ru
'Novocherkassk Military Institute of Communication, Atamanskaya St., 36, Novocherkassk, 346418, nauka@sfedu.ru
2The Institute for Retraining and Increase in the Qualification of the Instructors of the Humanitarian and Social Sciences of Southern Federal University, Pushkinskaya St., '60, Rostov-on-Don, 344006, cavkazdon@mail.ru
Обосновывается необходимость поиска нового теоретического инструментария для изучения национализма этнично-сти в условиях современного мира. Отмечена необходимость таких поисков ввиду обострения конфликта между гражданской и этнической идентичностями в Европе, России и других государствах. Показывается, что конструирование гражданской нации в России без включения в нее этничности бесперспективно.
Ключевые слова: гражданская идентичность, нация, национализм, этничность, государство, российская нация, индивидуализм, коллективизм, демократия, русские, символы.
The necessity ofnew theoretical instruments for studying nationalism of ethnicity in the conditions ofmodern world is substantiated. The necessity of such searching because of intensification of the conflict between civil and ethnic identities in Europe, Russia and other states is mentioned in the article. Demonstrates that constructing of civil nation in Russia without including in it ethnicity has no prospects.
Keywords: civil identity, nation, nationalism, ethnicity, state, Russian nation, individualism, collectivism, democracy, Russians, symbols.
Нарастание в последние два года межнациональной напряженности, которая вновь, как в 90-е гг. прошлого века, стала переходить в открытые насильственные столкновения и рост терроризма, а в декабре 2010 г. - в крупные выступления в Москве, Санкт-Петербурге, Ростове-на-Дону и других городах, обострило общественную и научную дискуссии по проблемам неэффективности национальной политики в России, возможностей формирования российской модели федерализма. Одной из центральных тем дискуссий оказывается соотношение конструктов гражданской и этнонациональной идентичностей.
Данная проблема является не сугубо российской, а глобальной, так как на наших глазах происходит крушение модных еще два-три десятилетия назад идеологем, выработанных западной наукой, - мультикультурализ-ма, интеркультурализма, толерантности и т.д. Этнопо-литическая напряженность приобрела открытый характер в таких недавно благополучных европейских странах, как Австрия, Бельгия, Германия, Италия, Франция, не говоря уже о государствах Азии и Африки.
Общепринятым утверждением современной западной социально-политической мысли является альтернатива этнонационализму конструкта гражданского национализма, включающего в качестве основного политического субъекта гражданскую общность, не
содержащую социогенетических различий. На этом противопоставлении построено видение проблем, возникающих в постсоциалистических обществах в процессе национально-государственного строительства.
Насколько концептуально выверенным и социально адекватным можно считать положение о водоразделе между «цивилизованным» и «нецивилизованным» национализмом? Беспрецедентный рост исследований феноменов нации, национализма этничности обнаруживает попытку осмысления идеологии и практики национализма [1, с. 13], но не означает создания более или менее надежного теоретического инструментария для обоснования такой исследовательской активности. Мы хотим сделать шаг в этом направлении.
Выделение тех или иных слабых или сильных сторон предлагаемых и обсуждаемых концепций национализма связано и с обобщением достигнутых результатов, и с перспективами соотнесения националистического дискурса с другими идеологическими тропами. Чтобы избежать избирательности в оценке теорий национализма, сузим исследование до пределов оценки гражданской и этнической природы национализма. Иными словами, определим, является ли национализм чисто этническим конструктом, архаичным в эпоху глобализации, или в конструировании национальной идентичности содержится переход к гражданскому состоянию, соответствующему
идеалу модерна, что требует разработки новой методологии исследования этничности [2].
Если восходить к эпохе возникновения националистического дискурса, очевидно, можно выделить объединяющую и мобилизующую роль национализма в создании государства модернити и в формировании чувства национальной общности, замещающей традиционные социально профильные связи. Не будет преувеличением считать, что националистический дискурс создает, конструирует новый социокультурный тип личности, ориентированной на логику «дозволенной конфронтации». Имеется в виду, что националистический дискурс содержит идею равенства «своих», консолидацию по отношению к «другим», обладающим вымышленными или реальными различиями, переводимыми в язык «отчуждения», часто прослеживается осознание превосходства этнонацио-нальной элиты.
Было бы ошибкой полагать, что мы имеем дело только с искусственными данностями явно инструменталист-ского характера. Подобным образом нельзя объяснить логику развития, упадка и трансформации националистического дискурса. Концепция примордиальности этнич-ности не обладает объяснительной силой для современных этносоциальных процессов, но оттеняет социальные конструкционистские модели гражданской идентичности. Если «гражданский» национализм не выживает в условиях этнического бунта, встает вопрос: можно ли целиком это описать в терминах «крови и почвы»? Более уместно предположить, что описываются достаточно разнородные социокультурные и идеологические феномены? В условиях дискредитации и политики интеграции, и программы мультикультурализма нарастает чувство неудовлетворенности схематизмом гражданского и этнического национализма, воспроизводящего деление на цивилизованные и «дикие» народы (вроде бы забытую политическую риторику XVIII в.).
Сохраняющееся чувство национальной идентичности нуждается в ином, не содержащем заряд отрицания подходе, допущении смысловой ревалентности символической этничности и гражданского самосознания. Подобно тому, как демократические институции могут опираться на гражданское общество, символическая этничность поддерживает состояние консолидированности, что чрезвычайно важно для оценки эффективности демократической системы. Следовательно, политическое равенство может осуществляться путем установления неких внешних пределов «этничности», придания характера ратификации демократических консенсусных процедур. По причине исторического порядка можно отметить, что доводы в пользу гражданского национализма являются калькой спора о существовании общей человеческой природы [3]. Контраст между идеологией равенства и братства Просвещения и теорией евроцентризма выявляет непреодо-ленность тенденции раскола в националистическом дискурсе. Истолкование этнонационализма как социокультурного феномена развивающихся или «повернутых вспять истории» сообществ внушает подозрение, что мы имеем дело с идеологическим конструктом, использующим язык национализма для обоснования политической дифференциации. Конкретизация этого положения ведет
к тому, что «вожделенная» гражданская идентичность содержит вызов индивидуальности, представляющей себя в ином социокультурном контексте, чем предлагается для осознания ее частью современного гражданско-политического общества.
Теоретическую слабость такой стратегии отмечает Ю. Хабермас, для которого учреждение мультикультур-ного гражданства может потрясти ставшую второй натурой национальную основу государственно-гражданской солидарности [4]. Политика, имеющая целью сглаживание этнических различий через процедуру признания, рискованна, так как восходит к идеалу гражданско-политической культуры, абстрактной по сравнению с «самоочевидной» национальной солидарностью. Возникает ощущение недосказанности по поводу реальных возможностей идентификации граждан с государством, воспринимаемым с разной степенью доверия и допуском к осуществлению политических и культурных прав.
В конструкте гражданского национализма содержится положение об обязательности стадии вестерни-зации, чтобы пройти к национальной модели, существование западной инфраструктуры институтов, чтобы быть уверенным в успехе гражданского общества. В опровержении приводимого довода не следует ограничиваться ссылкой на культурно-цивилизационный плюрализм. Дело обстоит сложнее: ценность гражданства определяется значимостью социальной индивидуализации, мировосприятием, адекватным структурам личного и коллективного социального опыта, а также устойчивостью социокультурной традиции.
Говоря об этих, вроде бы общих положениях, полагаем, что националистический дискурс, если не принимать безоговорочно его мифологизированность, существует в качестве схемы не столько политического, сколько социокультурного воспроизводства, и определяется расколом между обществом и государством, культурой и политикой. Периодически возникающие дискуссии о самобытности российского пути развития являются следствием нерешенности задач, а они не могут быть сформулированы в пространстве только гражданской идентичности.
Универсализм гражданства осложняется двойственным отношением в обществе к европейским политическим традициям, к тем проблемам, которые испытывает «расколотый» Запад. В рамках националистического дискурса существует тенденция навязан-ности, она «заслоняет» социокультурную традицию, переводя ее в бесконечно долгие разговоры о русской душе и русском духе. Исследование упирается в тупик эмотивных суждений, которые не могут быть адекватно поняты в контексте взаимного признания.
Трудность анализа гражданской природы национализма состоит в смешении аксиологического ряда и идеологического конструирования. Это смещение полюсов культурно-ценностного и политико-прагматистского отражает в корне ошибочное утверждение, что идеологические технологии призваны удовлетворять социально-эмотивные потребности личности.
В националистическом дискурсе устраняется граница между внешней, каковой представляется политика, и
приватной жизнью, в которой этническое измерение не идеологизировано, а представляет органичный способ социального самовыражения. Логика антизападничества, присущая русским почвенникам, как обязательное условие воспроизводства современной русской нации, обращена к катастрофическому предощущению, гражданская идентичность определяется в терминах «разъединения», «ослабления духа», «крайности индивидуализма». Иными словами, конструкт «гражданского национализма» воспринимается как чужеродный для социокультурного контекста, вызывающий деконструктивные сдвиги в настроениях общества [5]. Это негативное самоощущение русского самосознания, артикулируемое идеологами русского национализма, находит подтверждение в социальных практиках 90-х гг. XX в., когда либералы-конструктивисты доказывали отсутствие русской нации, а сам этноним «русский» фактически исчез из официальных СМИ, документов.
Следовательно, есть основания считать, что существуют различия между социокультурными типами национализма, коллективистским и индивидуалистическим, что вполне вмещается и может быть описано в рамках модели социальной самоорганизации. Очевидно, что для становления гражданской идентичности в российском обществе соборность, общинность, дер-жавность теряют смысл, так как речь идет о государстве и обществе другого типа. Коллективистская модель основывается на включенности человека в коллектив и в националистическом дискурсе описывается как состояние нераздельности с государством [6]. Индивидуализм предполагает, что нация, пользуясь выражением Э. Ренана, это постоянный референдум, выбор идентичности, зависимый от личного мировосприятия.
Если не принимать во внимание это существенное обстоятельство, можно впасть в очередной виток демониза-ции национализма, фактическое замещение его шовинизмом. Не высказывая предположения о возможности трансформации русского национализма в гражданский западный вариант, отметим: важно то, какие концептуальные инварианты мы выбираем для сравнения. Особенность российской политической жизни содержит двойственность: стремление к созданию российской гражданской нации имеет преграды не столько в существовании этнонациональной «чересполосицы», сколько в интерпретации гражданства как безусловной лояльности государству и вытеснение этнического измерения, которое, как ни странно, выступает протогражданским чувством, дающим личности, если не возможности для самостоятельного политического позиционирования, то хотя бы чувство самоценности и первичной социальной солидарности в социально-дезинтегрированном обществе.
Если на Западе «демократия после модерна» демонстрирует деавторитаризацию традиции и возрастание роли «пафоса» вместо «логоса» в идеологическом дискурсе [7], то в российском политико-идеологическом пространстве дискуссии о гражданской нации основываются на идеологических симулякрах, вписываемых в схему навязанной политической идентификации, а также западных технологических конструктов, транслируемых в российский дискурс акад. В.А. Тишковым и его школой. Чувство
гражданской солидарности коррелируется со способностью общества к самосохранению и развитию: если происходит отказ от диалога по поводу этих целей, растет число «аутсайдеров», ощущающих себя личностями в этническом измерении.
Для поиска общегражданской идентичности нужен поиск общих интересов, целей-ориентиров общественного развития, «общего дела» внятный диалог элиты и общества о том, что является идеей принадлежности к российскому обществу. Попытка достижения «иррационального» согласия по поводу гражданской идентичности лишь «узаконивает» позиции этнонационали-стов, этническое разнообразие становится тем догматизмом, который создает неразрешимые трудности для реальных социокультурных коммуникаций. Достаточно рельефно это проявляется на Северном Кавказе, где вновь артикулируются проекты административных переделов на этноцентричной основе - создание моно-этничных субъектов Российской Федерации [8]. Программа формирования гражданской идентичности основывается на вере в деятельность государственных структур, не включающих признание этнической или субкультурной исключительности.
Последнее суждение, правда, надо пояснить. В либеральной традиции существует известное соотношение между понятиями «гражданство» и «национальная исключительность». Концепция гражданства черпает свою легитимность из источников естественного права, национальная исключительность описывается в координатах партикулярности, традиционности, архаичности. В националистическом дискурсе эти различия используются в качестве понятийных ограничений. Требуемые способы легитимации гражданства в обществе сформировались на уровне национального государства и, следовательно, содержали принцип исключительности.
Именно в этих рамках, какими бы не были сложными федеративно устроенные государства, воплощается идея гражданской нации. Легитимация гражданства, таким образом, связывается с конструированием и определением параметров нации, связанной с признанием этнического самоопределения в качестве основной гражданской свободы. Если заимствуется западный образец массового общества, а гражданские основы относятся к сфере деятельности государства, сложно ожидать самогенезиса гражданского самосознания, замещаемого этническим измерением. Для того чтобы этническое переместилось в сферу приватной жизни, не будет открытием сказать, что гражданские свободы должны стать не формой, а содержанием общественной жизни.
В значительной степени упор на всеобщее и обязательное содержание гражданства «сжимает» пределы этнического до сферы выражения индивидуальности, образа жизни человека, подверженного таким же изменениям, как его приверженность определенным духовным артефактам. Учитывая, что националистический дискурс содержит возможность интерпретации гражданства в коллективистской или индивидуалистской парадигмах, хотелось бы сказать, что гражданская природа национализма переводит исследование в другую плоскость. Речь идет о том, что идеальная система
гражданства как способ самоорганизации общества исходит из приоритета индивидуальности, действия людей исключительно по императиву собственного достоинства и реальной правовой компетентности.
«Изобретенные» концепции отсталости и «рабского» самосознания русского народа делают дискуссию о гражданской идентичности в большей степени бессмысленной теоретически, так как обосновывается идея «насильственной трансформации личности», безальтернативности индивидуализма. По этой причине происходит маргинализация и демонизация национализма, который якобы укореняет отрицательные отличия России от Запада.
Положительным моментом подобных рассуждений можно считать освобождение общества от конструирования духовности, превратившейся в расхожее, но изрядно дискредитированное идеологическое клише. В поисках гражданских координат определение духовности как «высокого смысла» снимает ответственность за нахождение социально эффективных форм совместной жизни, выработки социальных стандартов, способных нейтрализовать деструктивные явления в повседневной жизни россиян и ограничить под предлогом отказа от «ненавистной» действительности практику массового эскейпизма.
Становление гражданского самосознания российского общества возможно при модернизации жизни всех групп населения, раскрепощение инициативы собственных сограждан. Проверкой на прочность является смягчение социального неравенства, расширение каналов гражданского влияния на деятельность власти. Коллективистская парадигма национализма не представляется принципиально неверной в этом контексте, так как связана с требованием учета позиции большинства, если, конечно, не подменять большинство «обезличенной» поддержкой или «молчаливым согласием».
За предшествующий период истории в России сложился уникальный тип личности, который, несмотря на приписываемые ему грехи «совковости», обладал чувством общественного профессионализма и осознания личных и общественных интересов. Тотальная дискредитация идеологического наследия советской эпохи, последовательного разложения духовных институций привела к исчезновению коллективизма как способа самоорганизации. Возможно ли в таких условиях взращивание гражданства, которое коммунитарно, по идейно-ценностным основаниям, движимо чувством солидарности и соучастия в общественных делах?
Очевидно, что только на традиционных культурных ценностях современную российскую гражданственность не построишь. Артикулируемые в националистическом дискурсе аргументы национальной исключительности парадоксально совпадают с либеральными версиями под-данничества русского народа, не способного стать в силу архаичных социокультурных качеств ядром создаваемого гражданского общества. Роль «других» национализмов определяется в рамках национальных притязаний, компенсации за ущемленное национальное самосознание в советский период.
Такая формулировка, разительно напоминающая ленинскую установку на «коренизацию», не содержит пер-
спектив интеграции российского общества. В концепции российского гражданства должна отразиться традиция взаимного признания, консолидирующая общество в самые трудные и сложные периоды российской истории. Универсализм традиции является исходным по отношению к концепции гражданства. В реализации идеи гражданского общества можно и, наверное, нужно опираться на систему приоритетов и ценностей, выработанных в процессе совместного проживания и взаимодействия, взаимовлияния народов России.
Преодоление прежних догматических конструкций определяется переинтерпретацией классического варианта гражданской идентичности путем внесения конструктивности в оценку национализма. Национализм отнюдь не свободен от рассуждений о демократии и законности. Другое дело, что националистический дискурс исходит из первичности этнического измерения в конструировании гражданской идентичности. Чтобы стать гражданами, индивиды должны ощутить солидарность по этнической принадлежности. Без осознания этнического облика нельзя ожидать перехода к гражданскому состоянию.
Такая аргументация предполагает, что периоду правового государства предшествует реализация идеи национального государства, что государственное строительство восходит к созданию нации, к мобилизации населения на национальный (этнический) ренессанс. Опыт показывает, что в стремлении представить государство как пространство самоопределения народа, национализм использует аргументы негации, апеллирует к государству как безальтернативному источнику собирания, выживания и развития нации. Иными словами, чтобы стать гражданами люди должны ощутить принадлежность к «родному» государству. «Вымирание» и «деградацию» русского этноса и многих других народов России националисты связывают с последствиями глобализации, с денационализаторской сущностью современного российского государства [9].
Использование аргументации нравственно-духовного измерения не является самодостаточной социальной рефлексией, так как опора на духовность предполагает не обращение к народу, а представление о государстве как идеальной сущности. Очевидно, что националистический дискурс выносит проблему гражданской идентичности за пределы самоорганизации общества, состояния социальной жизни и самочувствия населения. Народ описывается как объект для националистического проекта, потенциально содержащий высокую нравственность, но нуждающийся в просвещении, в формировании державниче-ских, государственнических качеств.
По существу предлагается концепция гражданства, основанная на неразделенности индивида и государства, что противоречит либеральной интерпретации гражданства как степени самостоятельности индивида в обществе и государстве. Словом, обнаруживается упорное стремление переинтерпретировать гражданство в рамках концепции этнической нации, общности, соединяемой «неизменными физическими и душевными качествами». Если национальное чувство объявляется объединяющим началом народа, без которого бесперспективно видение гражданства, понятие гражданской идентичности этнизируется, но не в
качестве окончательного положения, а для выведения формулы верности государству.
Американский исследователь Э. Смит отмечает, что национальное государство нуждается в единых мифах, воспоминаниях и символах сообщества [1, с. 181]. Короче говоря, если национальная мифология имеется в готовом виде, государственные элиты заняты ее переинтерпретацией в пользу воспитания государственной лояльности. Если национальное государство возникает в условиях неразвитости национального чувства, происходит процесс конструирования национального сознания.
Мобилизация населения совершается на основе государственной политики и связана с ограничением гражданского дискурса, с культивированием этнично-сти. В случае соответствия традиции и государства акцент переносится на закрепление национального чувства, в котором гражданственность ассоциируется с этничностью. В современном обществе при становлении на этой основе общероссийской идентичности необходимо учитывать религиозный фактор, включенные в этническое самосознание ценности традиционных конфессий России, прежде всего Православия и Ислама. В светском государстве они не могут быть абсолютизированы. Но следует иметь в виду, что модернизация, дабы не столкнуться с этноконфессиональным сопротивлением, должна не преодолевать традиционные ценности, а уметь опираться на них [10].
Таким образом, если рассуждать о гражданской природе национализма, то следует, во-первых, определить гражданство в рамках националистического дискурса как «допустимую индивидуальность», включенную в коллективно организованную общность; а во-вторых, этническое измерение национализма может не исчезнуть в проекте гражданской нации, так как она является мотиваци-онным фоном для политики примирения и согласия или связана с требованием определенной свободы действий национального государства в рамках транснациональной интеграции [11]; третьих, поскольку национализм - инструмент рационализации «до рациональных коллективных
Поступила в редакцию
чувств» в глобализируемом пространстве, то гражданская идентичность не может быть символическим измерением ухода национализма в прошлое. Точнее сказать, националистический дискурс постоянно воспроизводится в качестве самокритики гражданского общества и вновь обретает зримые контуры при сбоях и потрясениях в системе глобальной интеграции. Если сравнивать националистический дискурс с фундаменталистской ограниченностью ревайвалистских движений, обнаруживается его принадлежность к модерну в том, что сохраняется социально-когнитивный уровень, допускающий способность индивида иметь собственные цели и ценности и отстаивать их в рамках разнообразия частной жизни, переводя гражданскую идентичность из разряда идеологического в явление психологическое.
Литература
1. Смит Э. Национализм и модернизм. М., 2004.
2. Барков Ф.А., Тхагапсоев Х.Г., Черноус В.В. Этносы в глобализирующемся мире. Ростов н/Д, 2009. С. 203.
3. Смит Р. История гуманитарных наук. М., 2008. С. 287.
4. ХабермасЮ. Политические работы. М., 2005. С. 290.
5. Троицкий Е.С. Русский народ в поисках правды и организованности. М., 2009. С. 436.
6. Западники и националисты: возможен ли диалог? М., 2003. С. 272.
7. ДжохадзеИ. Демократия после модерна. М., 2006. С. 69.
8. Черноус В.В. Административно-территориальный фактор трансформации региональной идентичности на Юге России // Южно-российский форум: экономика, социология, политология, социально- экономическая география. 2010. № 1.
9. Строганов В. Русский национализм: его сущность, история и задачи. М., 1997. С. 19.
10. Дягтерев А.К., Черноус В.В. Исламизм: социологический дискурс // Научная мысль Кавказа. 2010. № 2.
11. ХабермасЮ. Расколотый Запад. М., 2008. С. 82.
4 февраля 2011 г.
