CC BY
29
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 831.131.1.0 ЖУЛЕВА А.С.
кандидат педагогических наук, старший научный сотрудник, Институт мировой литературы имени А.М. Горького РАН, Москва, Россия E-mail: aszhuleva@mail.ru
UDC 831.131.1.0 ZHULEVA A.S.
PhD in Pedagogical Scienсes, Senior Researcher, A.M. Gorky Institute of World Literature of Russian Academi of
Sciences6 Moscow, Russia E-mail: aszhuleva@mail.ru
ОБРАЗ ВОРОНА В ПРОЗЕ ЮРИЯ РЫТХЭУ THE IMAGE OF RAVEN IN PROSE OF YURI RYTKHEU
В статье рассмотрены вопросы символики и генезиса, трансформации образа ворона в прозе чукотского писателя Юрия Рытхэу. Представлен аксиологический акцент видения проблемы писателем. Раскрыты различные ипостаси сакральной и профанной птицы в космогоническом мифе, фольклоре, литературе и в реальной жизни народа. Отмечены антропоморфность, двойственность природы ворона, оборотничество, доброта и злодейство. Обоснована связь формирования образа ворона с духовным развитием, эволюцией художественного сознания народа.
Ключевые слова: художественный образ ворона, Юрий Рытхэу, ,символика, генезис, трансформация., антропoморфизм.
The article deals with the issues of symbolism and Genesis, transformation of the image of the Raven in the prose of the Chukchi writer Yuri Rytkheu. The axiological emphasis of the writer's vision of the problem is presented. Various hypostases of the sacred and profane bird in cosmogonic myth, folklore, literature and in the real life of the people are revealed. Anthropomorphism, duality of the nature of raven, werewolves, kindness and villainy are noted. The connection between the formation of the image of the Raven and the spiritual development and evolution of the artistic consciousness of the people is substantiated.
Keywords: artistic image of Raven, Yuri Rytkheu, symbolism, genesis, transformation, аnthropomorphism.
Чукотский писатель Юрий Сергеевич Рытхэу (1930-2008), постигая глубину традиционной культуры, соучаствуя в жизни своего древнего народа, художественно оценивал ее в своих произведениях, создавая своеобычные, наполненные символами образы. В этих художественных образах нашел отражение творческий синтез характерных свойств жизни и культуры этноса и духовного «Я » автора,
Обращаясь к проблеме сотворения мира, космологическим мифам и фольклору о происхождении своего народа, Юрий Рытхэу пытливо искал объяснение роли и значимости животных в зарождении и эволюции. В число «почти главных персонажей» чукотских мифов и древних легенд, а также в число активных действующих лиц в бытовых и волшебных сказках своего народа он определил ворона.
Именно ворон, по его признанию, прозвучавшему в последней книге «Дорожный лексикон», сопровождал все его детство в Уэлене, где он родился. Это было время, когда будущий писатель жадно впитывал в себя повествования о прошлом, где ворон был одним из таинственных персонажей. Волновало же будущего писателя, в частности, то, что ворон часто поступал «не совсем объяснимо и последовательно», и отношение к нему соответственно, было двойственным.
Незавершенный гештальт тревожил автора и в зрелом возрасте. Стремясь постичь тайны рождения че-
ловечества, чукотский писатель уделял значительное внимание исследованиям мифологии и истории, философской, этнологической, теологической литературе, священному писанию. Надо отметить, что Библия до последних дней лежала на его рабочем столе в квартире в Санкт-Петербурге. Но длительные поиски в книгах не дали ответа. В конце жизни в рукописи «Дорожный лексикон» Рытхэу писал о возникшем «спокойном и уважительном» отношении к Ворону, «без особого подобострастия и трепета перед удивительной птицей». Он выразил пессимистическое предположение, что Ворон по своей воле никогда не откроет тайн «своему двуногому земляку, с которым он соседствует тысячелетиями».
Размышления о Вороне автор-рассказчик в книге «Дорожный лексикон» заканчивает своеобразным завуалированным обращением к потомкам продолжить поиск: «Он часто встречается мне в текстах сказаний, его изображения в избытке присутствуют в картинах древних и современных художников, и его именем часто называют новорожденных в тайной надежде, что они унаследуют мудрость этой черной, по-своему красивой птицы» [6, с. 51]
Проведенное исследование о загадочном сакральном и профанном чукотском образе ворона нацелено на раскрытие связи творческого сознания и художественной семантики. Среди основных задач были также и другие: выявление генезиса художественного образа
© Жулева А.С. © Zhuleva A.S.
Ученые записки Орловского государственного университета. №4 (89), 2020 r. Scientific notes of Orel State University. Vol. 4 - no. 89. 2020
ворона в прозе Рытхэу, осмысление трансформации этого загадочного персонажа в чукотском фольклоре и литературе
Для решения выделенных задач был проведен текстологический анализ произведений разных жанров (очерки, рассказы, современные легенды, романы) чукотского писателя, созданных на русском языке. Следует отметить, что Рытхэу писал свои произведения как на чукотском ( в начале творческого пути), так и на русском языках. В процессе исследования осуществлялась опора на труды М.Бахтина, А.Веселовского, Е. Мелетинского, С. Кьеркегора, Л. Леви-Брюля К. Юнга.
В очерке-портрете «Ворон», помещенном в книге «Дорожный лексикон», Рытхэу прежде всего выделяет сакральную роль таинственной птицы в сотворении мира. Согласно чукотской космологии, Ворон не был создателем мирового океана, а выполняя волю «хозяина небес», участвовал в создании земли, заполнении земного пространства, в добывании света. Используя космогонические мифы, легенды и сказки, писатель словами автора-рассказчика кратко излагает ситуацию появления первых солнечных лучей. Собрав «дальних и близких родственников-птиц», Ворон определил для важной миссии самого сильного и большого, выносливого Орла. Тот полетел на край неба и земли, долбил небесную твердь» пока не стерся клюв. Вернулся ослабевшим, не исполнив приказания. Не достигли результата и отправившиеся позднее белая чайка-поморник, сова, утки, гуси, гагары. Неожиданно для Ворона вызвалась добыть свет крохотная птичка Пуночка. После долгого ожидания сверкнул солнечный луч, осветив созданную Вороном Землю. Возвратившаяся «на кончике солнечного луча» Пуночка была со сточенным клювом и окрашенными ее кровью перьями на грудке.
Рытхэу представил вариант первого жертвоприношения ради сотворения и благоденствия окружающего мира, взятый из жизнеутверждающих мифов. И Пуночка, и Ворон, уподобленные мыслящим и исполняющим добрые дела людям, вошли - в число первых чукотских мифологических героев, принесших Рассвет и Солнце. Не случайно бытует в устной и письменной поэзии чукчей, а также эскимосов, метафора, определяющая эти народы - «Люди Рассвета».
Отмечено, что антропоморфность, двойственность природы ворона, орла, пуночки и других птиц, участвовавших, согласно мифам, в сотворении мира, первоначально проявлялась не в облике, а в поведении. При этом грань между ипостасями человека и животного подчас трудноуловима.
Рытхэу не раз выражал восхищение сакральной ролью Ворона, но в книге «Дорожный лексикон» он поделился и иными представлениями об этой птице. В его воображении всплывают картины, связанные с трагическими днями, в которые ворон сопровождал страдающих людей громким пугающим криком. Так, во время косящей жизни многих людей эпидемии гриппа в 1944 году именно ворон сухим резким карканьем усугублял боль жителей селения при прощании с жертвами эпиде-
мии, сопровождая людей до места захоронения.
Ощущение трагического автор усугубляет описанием внешнего вида ворона и контраста с природой, выделяя оппозицию белое - черное: «Большая черная птица отчетливо выделяется на белом снежном поле». «Белую тишину» нарушает и действует пугающе «сухое и резкое каркание» ворона. И хотя он подпускал к себе на близкое расстояние, схватить его за хвост в детстве мешало «какое-то чувство священного трепета, подспудного страха». Размышляя об этом детском восприятии, автор пишет, что Ворон олицетворял собой множество противоречивых ипостасей, воплощений, являлся вместилищем и источником сил и затаенной причиной необъяснимых явлений - от природных до происходящих с самим человеком. Рытхэу представил своеобразное мнение о вороне и в другом произведении, которое может быть объяснением того, что эта птица нередко ассоциировалась в сознании чукотского народа и с темными силами. В современной легенде (авторское определение жанра) «Когда киты уходят» представлено появление мира звуков у первой женщины, появившейся в древности на Галечной косе, когда «по-разному заговорили птицы и звери», голос ворона отличался мрачностью и тревогой: «Черный ворон каркал черными звуками, и звук этот был темный и холодный, будто тень на том берегу, куда не достигали солнечные лучи и где лежал вечный снег, темный и рыхлый от старости».
В чукотских сказках ворон изображен в разных ипостасях, его поведение весьма неоднозначно, порой парадоксально. Называемый нередко в мифах, в волшебно-мифологических сказках именем Тэнантомгын (создатель), в сказках о животных, бытовых сказках эта птица предстает под именами Куркыль (Кутх, Кукки) -хитрец, обманщик, плут. Так, в сказке «Лиса и Ворон» жертвой обмана становится сама хитрая обманщица лиса.
Судя по фольклору, превратившему в трикстера мифологического сакрального ворона, он стал у чукотского народа не только предметом насмешек, но и персонажем, вызывающим страх, который способен поражать неожиданным исчезновением у всех на глазах, злоумышленным поведением, нападением. О пугающих превращениях ворона-трикстера у чукчей есть только сказки, а у североамериканских индейцев, например, имеется и множество мифов. В мифах, преданиях, сказках у четырехсот двадцати народов мира ворон выступает то как демиург, то как мудрый учитель и предсказатель, но нередко и как злодей. И хотя мудрость Ворона отмечается широко, в том числе и в античной традиции, проявляется она «преимущественно зловещим образом», в отличие от народов Камчатки, Чукотки и Аляски, в фольклоре которых он еще и трикстер, и культурный герой. Рассматривая обширный мифологический «вороний» цикл у этих народов, Е. Мелетинский отметил, что в нем представлен «не только первопредок и демиург, но и «универсальный» медиатор, наделенный чертами культурного героя. Эта всеядная птица, летающая в небе и роющаяся в земле, медиатор между небом и землей, верхом и низом, неперелетная птица -
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
между зимой и летом. В результате дальнейшей мифологизации Ворон оказался «между умом и глупостью (как трикстер - хитрец и шут), между мужским и женским началом (как шаман превращенного пола), между природой и культурой (как всякий культурный герой [4, с. 185-186].
В образе культурного героя - медиатора представил Ворона Рытхэу в романе «Последний шаман». Главный герой романа Млеткин, возвратившись в Уэлен после долгих лет скитания по странам и континентам ,услы-шав голос громко каркающего ворона, обращается к нему как к первопредку и приверженцу родного края, отважной птице с песней-заклинанием. Ворон своим голосом, карканием поддержал скитальца и пробудил шаманское умение мысленного полета.
Уникальная индивидуальность сказочного персонажа также не совпадала и с традиционными, знакомыми автору метафорами человеческого мира, которыми в сказках определяли в фольклоре мир зверей и птиц. В чукотском фольклоре а позднее и в литературе к ряду зооморфных персонажей крепко привязаны определенные опознавательные знаки, отражающие психологические свойства людей, проявляющиеся у животных в действии, поведении, зачастую совпадающие с опознавательными знаками у других народов: хитрая лиса, трусливый заяц, злой волк и др. Сходства и различия между видами животных обычно переводятся в термины дружественности и конфликта, солидарности и противоположения.
Можно предположить, что Рытхэу не убеждало объяснение заимствованием чукчами фольклорного трик-стера у других (соседствующих) народов, высказанное некоторыми североведами об истоках противоречивости роли и характера чукотского Ворона, соединяющего в себе сакральность первопредка, мифического культурного героя и трикстера-обманщика. Так, собиратель и исследователь чукотского фольклора, Л. В. Беликов и эскимолог Г.А. Меновщиков предполагали, что ворон-трикстер просто заимствован чукчами из ительменского и корякского фольклора [5, с. 28 - 30].
Возможные сомнения Рытхэу, по крайней мере, неудовлетворенность этой версией, представляются обоснованными и нам, поскольку это предположение не имеет достаточных доказательств, во всяком случае, оно не может быть единственным. Диссонанс в поведении Ворона имеет более глубокие корни, с нашей точки зрения. Возникла гипотеза, связанная с особенностями формирования в древности символов - зачатков художественного сознания, в которых нашел отражение синкретизм человека и природы.
Обнаруженный Рытхэу и удивлявший его раскол, двойственное представление народа о Вороне как мифологическом герое, где он обладает сакральной силой создателей земли и ее обитателей, и фольклорном персонаже - трикстере частично можно, с одной стороны, объяснить появлением расширения простора человеческой души, уходом от абсолютизации родовых представлений, от резкой разграничительной черты между
добром и злом. А с другой - раздвоение оценки Ворона, появление трикстера, возможно, произошло благодаря желанию избавиться от страха. Оборотничество Ворона, его непредсказуемость, склонность приносить беды нередко наводит страх на героев произведений Рытхэу. Они пытаются найти путь к взаимодействию с ним не будучи уверенными в положительном исходе. Представляется, что образ Ворона - трикстера - прежде всего результат психологической защиты чукчей от «грозного царя» Ворона-первопредка, решение проблемы борьбы со страхом перед суровой птицей. Об этом явлении в первобытном обществе писал Мирча Элиаде [7]. Ворон-трикстер в чукотских сказках - игровое проявление завуалированной борьбы со страхом перед сакральным образом, проявляющимся угрожающе и в реальной жизни. Этот страх, вероятно, и мог стать причиной превращения птицы в трикстера, над которым можно посмеяться, чтобы убрать превалирующий в восприятии тайный страх.
Появившийся в процессе эволюции человека страх оказал значительное влияние на мировоззрение, на формирование целостного восприятия себя и мира. Его (страха) суть рассматривал оказавший значительное влияние на философскую антропологию датский ученый Сёрен Кьеркегор. В работе «Страх и трепет», размышляя о понятии «страх», он разграничил его с понятием «боязнь». По его мнению, страх возник позднее боязни. Страх - это мучительная тревожность, чувство, которое зарождается при появлении догадки о существовании некой силы, обладающей совершенно неведомыми возможностями, а боязнь - это «чувство, испытываемое перед тем, чему мы можем найти конкретную причину» [3, с. 9]
Вызывала страх не только сакральность Ворона, но и, как было отмечено, оборотничество, самоуправство, его таинственные действия. В романе «Скитания Анны Одинцовой» шаман Ринто предупреждает об опасности Ворона и о том, что он пребывает в странной дружбе со злыми и опасными подземными духами. По его мнению, подземный хозяин злых духов у озера Элелылы, приходя на поверхность тундры, принимает облик ворона. И его важно распознать, попытаться с ним подружиться, чтобы избежать бед. В другом романе Рытхэу «Сон в начале тумана» шаманка Келена называет воронов «мудрым народом».
Как видим, восприятие персонажами произведений Рытхэу воронов неким «народом» не метафора, не художественное сравнение с птицами, а реальный, подобный человеку по своему поведению и отношению к людям таинственный, непредсказуемый «народ», который нагонял страх. Для нейтрализации пагубного воздействия страха, вероятно, и возник вызывающий смех образ ворона-трикстера.
Раскрытию символики художественного образа ворона способствовали присутствующие в текстах размышления и сомнения, воспоминания автора, описание жизненных обстоятельств, послуживших толчком к написанию.
Ученые записки Орловского государственного университета. №4 (89), 2020 г Scientific notes of Orel State University. Vol. 4 - no. 89. 2020
Образ ворона в творчестве Рыитхэу свидетельствует о самобытной мифологической форме мышления автора, об инициировании в произведениях в различных символических формах реальных и метафизических представлений чукотского народа.
Постижение смысловой символики образов в литературе - плодотворный путь обнаружения специфики этнического мировоззрения, эволюции художественного сознания.
Библиографический список
1. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Сост. С.Г. Бочаров. М.: Искусство, 1979.
2. Беликов Л.В. Особенности формирования основных повествовательных жанров в чукотском фольклоре // Фольклор и этнография народов Севера. Л., 1986. .
3. Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика,1993.
4. Мелетинский Е.М. Палеоазиатский эпос о Вороне и проблема отношений Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки в области фольклора // Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания. М., 1998. 576 с. С. 170-191..
5. Меновщиков Г.А. Об устном повествовательном творчестве народностей Чукотки и Камчатки // Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки.М.: Наука,1974. С. 28-30.
6. РытхэуЮ. Дорожный лексикон. СПб: Журнал «Звезда». 2010. 520 с
7. ЭлиадеМ. Аспекты мифа. Пер. с фр. М.: Академический проект, 2010. 256с.
References
1. Bakhtin M.M. Author and hero in aesthetic activity / / Bakhtin M. M. Esthetics of verbal creativity.Sost. S. G. Bocharov. M.: Iskusstvo, 1979.
2. BelikovL.V. Features of the formation of the main narrative genres in Chukotka folklore / / Folklore and Ethnography of the peoples of the North. L., 1986.
3. Kierkegaard S. Fear and trepet. M.: Republic, 1993. Pp. 9.
4. MeletinskyE.M. The Paleoasiatic epic of the Raven and the problem of relations between North-East Asia and North-West America in the field of folklore // Meletinsky E. M. Selected articles. Memoirs. M., 1998. 576 Pp. 170-191.
5. Menovshchikov G.A. On oral narrative creativity of the Chukotka and Kamchatka peoples // Fairy tales and myths of the peoples of Chukotka and Kamchatka.Moscow: Nauka,1974. Pp. 28-30.
6. Rytheu Yu. Road lexicon. Saint Petersburg: Zvezda Magazine, 2010. 520 p.
7. Eliade M. Aspects of the myth. M.: Academic project, 2010. 256 p.
