CC BY
225
IN PEASANT COMMUNITY OF THE MID 19th — EARLY 20th CC.
G. V. Lyubimova
The article deals with females possessing sacral knowledge (midwives, witch-doctors, witches). Employing comparative analysis of Slavic and Ugrian ritual traditions and mythology the author considers image transformations of 'veshchitsa', a female demonic personage with ambivalent characteristics that are connected with an ornithomorph female deity.
Key words: slavic and Ural mythology, folk demonology, female acral kowledge.
© 2010
В. А. Бурнаков
ОБРАЗ ВРАНОВЫХ ПТИЦ В МИРОВОЗЗРЕНИИ ХАКАСОВ
В статье впервые рассматривается мифо-ритуальный комплекс хакасов, связанный с образами ворона и вороны. Проанализированы представления об этих птицах в контексте шаманистических традиций. Исследуется знаковый и функциональный аспекты этого феномена.
Ключевые слова: птица, ворон, ворона, духи, миф, обряд, медиатор, шаманизм.
В мифо-ритуальной системе хакасов важное место отводилось образам птиц. Среди разнообразных «пернатых» персонажей особенно выделялись врановые птицы. К сожалению, в научной литературе до сих пор отсутствуют специальные работы, посвященные данной теме. В предоставленной статье сделаем попытку заполнить образовавшуюся лакуну. Рассмотрим мифологические представления о двух виднейших представителях этого семейства: вороне (хусхун) и вороне (харга), бытовавшие в Х1Х-ХХ вв.
Ворон — Хусхун
В хакасской традиции отношение к ворону было особенным. Его одновременно почитали и остерегались. Однако чаще перед ним испытывали суеверный страх. Подобные взгляды на эту птицу бытовали среди других тюрков. Более того, некоторые этнографические группы якутов, тофаларов и тувинцев связывали свое происхождение с вороном и считали его главным божеством-охранителем1. Согласно мифам, широко известным среди хакасов и других южносибирских тюрков, ворон являлся помощником демиурга и был послан за душой человека 2. Хакасы не стреляли в ворона, так как верили, что он «может наслать на человека
*Работа выполнена в рамках проектов: РГНФ № 08-01-00281 а; ЗН-5-09 (ранее ЗН-17-08) УНЦ НГУ и ИАЭТ СО РАН».
1 Алексеев 1980, 100-116; Бутанаев, Монгуш 2005, 69; Гемуев 1990, 29.
2 Дыренкова 1929, 123; Анохин 1924, 19.
страшное проклятье»3. Полагали, что он связан с «нечистой» силой. Подобные убеждения, вероятно, сложились из-за своеобразия внешних зоологических характеристик этой птицы, ее «умственных способностей», среды обитания и образа жизни.
Как известно, в Сибири ворон является одной из самых крупных и сильных птиц с длинными широкими крыльями и хвостом клиновидной формы. Обладает большой сообразительностью. Имеет черный с металлическим блеском цвет. В хакасском языке насыщенно черный цвет нередко передается словом «хап-хара» — 'цвет воронова крыла'4. Любопытно, что в контексте хакасской мифо-поэтики слово «хара» — 'черный' устойчиво соотносился с хтоническим миром. В мировоззрении хакасов, как правило, все представители этого мира представлялись в черном цвете5. Кроме того, слово «хара» применялось еще в значении «могучий», «огромный». Следовательно, наименование птицы «хара хусхун» — 'черный ворон' могло еще означать — 'могучий ворон'6, что полностью соответствует его зоологической характеристике как крупной птицы. Необходимо заметить, что ворон обычно устраивает гнезда вдали от людей, чаще на недоступных скалах, обрывах и т. д. Данные участки в мифологической топографии хакасов нередко соотносились с потусторонним подземным миром или входом в него7. Итак, внушительные формы тела, зловещий чёрный окрас перьев, резкий голос и специфический выбор места гнездования, вероятно, в совокупности способствовали тому, что мифологическим сознанием эта птица была отнесена к персонажам, связанным с потусторонним миром. В то же время ворон — летающая птица и потому имеет естественную связь с небом. Данные характеристики в религиозно-мифологических системах способствовали наделению его медиаторной функцией. В архаических представлениях он выступал в роли посредника между небом и землей. Эта функция в фольклоре сближает и связывает образ птицы с другим медиатором — конем.
«Богатырь Ханныг Хылыс. Опять он влез на скакуна. Вдали — чужая сторона. Как птица, конь его двукрыл. Но о земле не позабыл: Пустился по степной дороге -И мигом полпути покрыл»8.
Совмещение образа ворона и коня нашло отражение в эпических произведениях хакасов. Так, например, в героическом сказани «Серый жеребец-богатырь» конь превращается в ворона, чтобы спасти героя. «... Затем обернулся птицей вороном, взвился ворон к небесам и полетел на свою землю. Взмахи крыльев были вихрю подобны и наполняли шумом все небо. Чужие земли далеко отодвигались назад, а к своей — все ближе подлетал он. Когда достиг вершины Кеен Сына-хреб-
3 Алексеев 1980, 103.
4 Субракова 1961, 112.
5 Бурнаков 2006, 67-77.
6 Кузьмина 1997, 438.
7 Бурнаков 2006, 16-42.
8 Кадышев 1987, 84.
та, птица тихо присела на землю, никто не видел это, никто не слышал. И снова жеребец обернулся собой, осмотрелся кругом: все было, как и прежде, на месте»9.
Физическая выносливость и сила, а также природные «навигационные» способности ворона красной нитью проходят в фольклорных произведениях хакасов. В этой связи орнитологи верно заметили, что «широкое использование воронов для ориентирования людей в океане сформировало мифический образ птиц как существ, которым подвластны океанские просторы»10. В хакасском мифе о Бору-се после Всемирного потопа ворон посылается на разведку новых земель. Выбор этой птицы определился тем, что лишь он один оказался способным к длительному полету на большие расстояния, хорошо ориентировался в пространстве, обладал острым зрением, осторожностью и сообразительностью. Как повествуется в мифе, ворон принес радостную весть о конце потопа и начале новой жизни на земле11. Однако в мифах этим сюжетом не ограничивается связь ворона с водной стихией.
Представление о вороне и его связи с водой («живой и мертвой»), с божественным напитком, дарующим вечную жизнь и молодость, получает широкое развитие в фольклоре хакасов12, как и других тюркских и монгольских народов. К примеру, бытовало поверье о том, что чудодейственную «живую» воду в священных источниках надо было брать еще на рассвете, «прежде чем напьется из него ворон потому, что ворон рано прилетает пить. Оттого он получает бессмертие»13.
Образ этой птицы нередко применялся для описания трансцендентного состояния человека. Так, например, популярен сюжет, описывающий пробуждение эпического героя, сравнимый с возвращением из небытия. При изображении этого процесса применяется метафора, опять-таки обращенная к образу врановых птиц. «... Только тогда опомнился и встрепенулся, От забытья-наважденья будто очнулся, Пестрой сорокой встревожено застрекотал, Вороном черном рассерженно заклекотал .. ,»14.
В мировоззрении хакасов за вороном закрепился статус вещей птицы, владеющей многими тайнами, обладающей даром предвидения и предопределяющей судьбы людей. Считалось, что он приносит людям вести из иного мира15. Согласно поверьям, предсказания этой птицы в большинстве случаев носят негативный, хотя и правдивый для людей характер. Пророчества ворона чаще предполагают всевозможные несчастья, неурядицы, смерть и др. «Если ворон близко подлетит к дому и будет кричать, то обязательно случится беда»16.
В воззрениях народа «сближению» образа ворона со смертью служил факт того, что эта всеядная птица известна своим неимоверным аппетитом и особым пристрастием к падали. Известный исследователь Е. М. Мелетинский, анализируя мифы народов Сибири и Северной Америки, при этом опираясь на теорети-
9 Трояков 1991, 229.
10 Лебедев 2002, 59.
11 Бутанаев, Бутанаева 2008, 145.
12 Дыренкова 1929, 123.
13 Потанин 2005, 210-211.
14 Баинов 2007, 26.
15 Трояков 2006, 32.
16 ПМА 2009, с. Аскиз Аскизского р-на РХ, Боргояков Н. Т.
ческие разработки К. Леви-Строса, сделал справедливый вывод: «Падаль — уже не животная, но и не растительная пища, поэтому Ворон олицетворяет некий компромисс между хищными и травоядными, противопоставление которых друг другу оказывается в конечном итоге смягчением фундаментальной антиномии жизни и смерти. Поэтому Ворон воспринимается как медиатор между жизнью и смертью»17. Типологически схожие идеи лежали в основе представлений хакасов о том, что ворон является птицей, хорошо чувствующей смерть живых существ. Считается, что он всегда предугадывает и сопровождает события, связанные с насилием и кровопролитием. Врановые птицы с незапамятных времен научились отличать вооруженных людей от безоружных и безошибочно связывали причинно-следственной связью перемещение военизированных объединений и предстоящую поживу на поле брани18. Данные воззрения убедительно представлены в фольклоре хакасов.
«Ворон к ворону летит, Ворон ворону кричит: "Где, ворон, мы пообедаем? Как об этом узнать?". Ворон ворону отвечал: "Я знаю, нам будет пища, В лесистом месте, под ракитником Умерший богатырь лежит там!"»19.
В прошлом у хакасов ворон, возможно, олицетворял собой птицу битв и благого предвестника в военных сражениях. На это указывает следующий исторический факт. У тюрко-монгольских народов некогда существовал боевой клич — «уран», известный среди хакасов как «хуух». Он представлял собой звукоподражание крику ворона. В сражениях благодаря использованию клича «хуух» стремительно поднимался боевой дух воинов и боеспособность всего войска в целом. Этот клич возник в результате длительных наблюдений людей за этой птицей. Как правило, ворон издает подобный клекот при виде падали. В связи с этим в народе сохранилось высказывание: «Хусхун ит кёрзе — хуухтапча» — 'Когда ворон видит мясо, то он клекочет хуух'. Поэтому, когда хакасы и тувинцы слышали крики ворона, чтобы отвратить беду, всегда читали заговор: «Большой клюв отверни от нас, покажись нам своим длинным хвостом!»20. Стоит добавить, что схожие воинские возгласы — подражания ворону перед сражением издавали и якуты21.
Осмысливая этот архаический воинский обычай, надо полагать, что в данном мифо-ритуальном контексте падаль могла ассоциироваться у воинов с будущими трупами врагов. Данное убеждение, безусловно, способствовало обретению большей уверенности в себе и собственных силах. Кроме своей морально-психологической значимости, вероятно, клич «хуух» имел еще и магический смысл. Его исполнение было направлено на обеспечение победы войску в предстоящем сра-
17 Мелетинский 1987, 245.
18 Лебедев, Константинов 2002, 68.
19 Катанов 1963, 89.
20 Бутанаев, Монгуш 2005, 100.
21 Бутанаев, Бутанаева 2008, 38.
жении с помощью сверхъестественных сил. Возможно, что этот клич перед боем являлся непосредственным обращением воинов к духу или магическим силам этой сакральной птицы. Нельзя исключать и того, что в прошлом перед сражениями или после них могли проводиться магические действа, связанные с вороном, отголоском которых и явился возглас «хуух». В этой связи представляет интерес, что в хакасском языке сохранился ряд идиоматических выражений, имеющих отношение к мифологическим представлениям о птице. Приведем некоторые из них: «ханат кизерге» — ' лишать возможности проявить себя, лишать кого-либо веры в себя, в силы, возможности (букв. крыло резать)', «Ханат тюз1рерге» — 'сдаваться, приходить в уныние (букв. крыло ронять)', «Ханат хатырарга» — 'готовиться к чему-либо, набираясь сил, знаний. (букв. крыло затвердевать)'22. На наш взгляд, данные идиомы являлись реликтом архаических представлений о магической связи человека (его души) и птицы. В верованиях хакасов было распространенным явлением анималистическое изображение души человека (в образе птицы)23. Посредством специальных магических манипуляций с птицей, как были убеждены хакасы, можно было воздействовать на душу человека24. Все это наталкивает на мысль, что в религиозно-магическом отношении как отдельный воин, так и все войско в совокупности могли отождествляться с вороном и воплощать в себе всю мистическую мощь этой птицы, ее долголетие. На данное обстоятельство указывает известный военно-исторический факт. В средневековье войско обычно делилось на голову, правое и левое крыло и хвост, что уже само по себе символизировало образ птицы. Не исключено, что ею мог быть ворон. В подтверждение этой мысли можно привести популярный в эпическом творчестве хакасов мотив превращения богатырей в различных птиц25. Образ «войска-ворона» наглядно представлен в фольклоре телеутов — народа, имевшего прямые этногенетические связи с хакасами26.
«. Смотрите на это, могучее войско! Соок-хана ханские послы
Из подлунной земли встретили Черным вороном обернувшись, Из подлунной
27
земли зашумели» .
Реликты воззрений о связях образа ворона с военным делом обнаруживаются у алтайцев, также имевших тесные этнокультурные отношения с хакасами. В известном героическом эпосе «Маадай Кара» при описании сцены подготовки богатыря к походу, вероятно, не случайно приводится образ врановых птиц: «... Сам снаряжаться воин стал:
22 Боргоякова, 2000, 97.
23 Бутанаев 2006, 42.
24 Кадышев 1987, 105.
25 Кузьмина 1997, 129-295; Кадышев, Кычаков 1984, 16.
26 Бутанаев, Бутанаева 2001, 104.
27 Функ 1997, 145.
На крепко сложенной спине Надежно укрепил свое Семь дней каленное в огне, Безлунно-черное копье. На мощный пояс боевой Зеленоватый меч стальной Он прикрепил и лук надел. Колчан его крылатых стрел Окован бронзою, широк -Тут угнездятся сто сорок. На опястье с двух сторон Усесться могут сто ворон»28.
Итак, по всей видимости, в соответствии с военно-религиозной идеологией, ворону приписывалась способность обеспечивать победы в предстоящих сражениях. Исходя из исторических реалий, типичное биологическое поведение воронов при военных действиях и по их завершений нашло точное воспроизведение в эпическом творчестве хакасов.
«.Жестокая битва уже завершилась, Кровавое солнце уже закатилось Много вокруг коней убитых лежит, Много и богатырей убитых лежит. У коней разрублены все подпруги, У богатырей раскинуты в стороны руки. Раскинули они руки в стороны, Летают над ними черные вороны, Летают они и каркают, Довольны такими подарками»29.
В героическом сказании «Алтын Чюс» с глубоким психологизмом дается описание сцены гибели героини Алтын Арыг, которая завершается терзанием ее тела воронами30. Схожий сюжет обнаруживаем в предании о Ханза-беге. Враги, взяв его в плен, подвесили на железных крючьях и оставили на съедение воронам31. Подобные же ассоциации с вороном встречаются и у других тюрков. В одном из фольклорных текстов телеутов страдания героя описываются следующей метафорой:
«Белый лебедь был я, презренный ворон меня пусть не терзает.
Белее снега тело мое, гадкая ворона его пусть не расхищает»32.
В силу биологических особенностей распространенным поведением ворона является сопровождение хищных животных и охотников. Более того, орнитологи не без основания полагают, что первыми птицами, которые пришли к человеку и стали использовать его деятельность как источник существования, были врано-вые. Они подбирали остатки пищи первобытных охотников, как раньше питались остатками добычи крупных хищников. Как полагают исследователи, произошло
28 Калкин, Плитченко 1995, 15-16.
29 Кадышев 1987, 214-215.
30 Там же, 148.
31 Бутанаев, Бутанаева 2001, 100.
32 Архив ТОКМ. Ф. А. В. Анохина. Оп. 8. Д. 5. Л. 93.
это еще в плейстоцене, десятки, а то и сотни тысяч лет назад. Взаимоотношения птиц и древних охотников закрепились в памяти людей, стали впоследствии проявляться во всевозможных приметах, поверьях, сказках, ритуалах33. В связи с этим в известной хакасской легенде об Ир-Тохчине удачный промысел богатыря описывается в типичной для такого сюжета повествовательной канве: «Загнав козу с горы, я ее подстрелил. Устроил там пир для ворон и сорок»34. Кровожадность этой птицы нашла отражение в тексте хакасской песни о степном вороне: «. А я птица земли, а я Ворон степной, Над ковылю степною привольно летающий! Над землею летая, я в дали любой Всё же крови найду, лишь ее добывающий! .А я птица степей, а я Ворон степной, Все просторы морей без преград облетающий! Над степями летая, я в дали любой Всё же крови найду, лишь ее поедающий!»35. В силу высокого уровня рассудочной деятельности вороны одни из первых замечали отклонения в поведении заболевшего животного, преследовали больных и умирающих36. Эта зоологическая особенность птицы отразилась в хакасском фольклоре. Так, при изображении и символизации образа ворона нередко акцент ставится на его хищнической природе. К примеру, в одном из хакасских мифов эта птица о своем пищевом пристрастии с глубоким пафосом сообщает: «Майыххан малдан харагын Я буду есть глаза, вытащив их у скота, Суур чешм Который устал и отстал»37.
Обращает на себя внимание известный в фольклоре многих народов мотив выклёвывания вороном глаз жертвы38. Любопытно, что семантическая связь ворона и глаз в мировоззрении хакасов переносится на характеристику некоторых отрицательных черт характера человека. Так, например, о жадных, беспринципных людях в народе говорят «Хусхун харах» — 'вороний глаз'39. Согласно мифам, широко распространенным среди хакасов и алтайцев, из-за своего пристрастия к поеданию глаз ворон не справился с заданием демиурга — доставить людям их души. В наказание за провинность Бог наделил его черным цветом40. Кроме того, верили, что из-за своего пищевого предпочтения врановые птицы были прокляты «до конца века»: «ворон пусть клюет глаза у павшей скотины, ворона — заднюю часть, а сорока хребет пусть клюет»41. Стоит заметить, что сюжет о вороне — медиаторе, поедающем глаза своей жертве, вероятно, не случаен. В хакасском мировоззрении глаза ассоциируются с символикой жизни, света, огня и нередко выражаются метафорой «харах оды» — 'огонь глаз'. В связи с этим зрение воспринималось как непременный атрибут всех живых существ. В мифах возрожде-
33 Лебедев, Константинов 2002, 53-55.
34 Трояков 2006, 163.
35 Татарова 2007, 217.
36 Лебедев, Константинов 2002, 60.
37 Унгвицкая, Майнагашева 1972, 34.
38 Мелетинский 1987, 245-247; Потанин 2005, 171, 200-201.
39 Субракова 2006, 869.
40 Дыренкова 1929, 123; Анохин 1924, 19.
41 Вербицкий 1992, 126.
ние к новой жизни нередко ассоциировалось с открытием глаз. Слепота же рассматривалась как знак иного, загробного существования — незрячий человек как бы погружался в вечный мрак инобытия. Эта идея находит свое отражение в хакасском героическом сказании «Ай-Хуучин». В названном произведении богатырь Алтын-Теек, предчувствуя свою смерть, буквально произносит следующее: «Мое блаженство на просторе земли, Старшая сестра, кончилось, Света ясного неба, Старшая сестра, я лишился»42.
Усиливает идею сакральной связи органов зрения с жизнью человека другой фольклорный сюжет, где героиня Ай-Чарых, уходя в мир иной, произносит прощальную речь, в которой делается акцент на невозможность в будущем видеть глаза родных:
«Прекрасная Ай-Чарых, Обращаясь [к своим], прощается: "Ваших глаз я не увижу, Моих глаз вы не увидите.. ."»43.
Примечательно, что в культуре хакасов глаза рассматривались еще и как местопребывание одной из категорий души человека — «чула». Считалось, что через зрачки чула попадала в тело и также покидала его. Верили, что этим путем в человека могли проникнуть еще и злые силы. В этой связи в хакасском мифо-поэтическом творчестве, по всей видимости, сознательно заостряется внимание на том, что «вороны-воители», участвующие в противоборстве с врагом, первым делом стремятся выбить своему противнику глаза, чтобы тем самым нанести непоправимый вред его жизни.
«Двух черных воронов
Хан-Хыс выпустила,
Взмыв в небо-хана,
На Хан-Миргена они устремились.
Могучего Хан-Миргена
По двум глазам его стали бить
Будто бы непугливый, Хан-Мирген
Испуганный борется,
Будто бы несердитый, Хан-Мирген
Сердитый бьется.
Еще раз [птицы на него] устремились,
Чтобы выбить его глаза.
Перед ним двигавшегося Ай-Тёнгиса
Хан-Мирген поднял — Один глаз Ай-Тёнгису
Выбив, улетели [птицы],
Вновь в лоно неба-хана
Вороны взмыли»44.
42 Кузьмина 1997, 385.
43 Там же, 381.
44 Там же, 123.
Уничтожение глаз вороном в религиозно-мифологическом восприятии, вероятно, могло соотноситься с захватом души и препровождением ее в потусторонний мир. В данной ситуации ворон мог выступать не только в качестве проводника в потусторонний мир, нередко собою он мог олицетворять и саму смерть. Как уже упоминалось, хакасы наряду с другими сибирскими тюрками верили, что смерть в облике черного ворона является в селение и кружит над тем домом либо садится вблизи, где человек скоро умрет45.
В мифах хакасов и других южносибирских тюрков имеются указания на прямую связь ворона с загробным миром. В известном сюжете о путешествии в царство Эрлик-хана — владыки Нижнего мира по пути герои преодолевают всевозможные препятствия. В качестве одного из таких препятствий выступают вороны. Будучи безжалостными стражниками, они готовы выклевать глаза любому, кто проникнет в их мир46. Помимо этого, вороны нередко выступают в качестве посланников Эрлик-хана47.
Заслуживает внимания еще одна символика, связанная с вороном. В хакасской народной загадке ножницы описываются в образе двух бьющихся (или обнимающихся) воронов48. Стоит сказать, что среди тюрков Саяно-Алтая широко бытовали мифологические представления о «нитяной» душе (или «душе-ните») человека. В мифо-поэтической традиции хакасов образ нити нередко соотносился с понятием «жизнь». В одном из эпических произведений метафора жизни передается следующим выражением: «Жизнь у прекрасной Ай Арыг, как нить истончилась»49. Полагали, что разрыв «души-нити» приводил человека к смерти50. В данном случае символика «воронов — ножниц», прерывающих нить жизни человека, логично вписывается в общий контекст мифологемы «ворона — смерти». Образ ворона нередко использовался сибирскими тюрками в тексте похоронного плача — сы(г) ыт, например, в «Плаче о потере мужа». При этом образ этой птицы обладает сугубо отрицательной коннотацией:
«. Кладовые мои были полны богатств, Лебеди не смели сесть на его озеро, Теперь прожорливые вороны будут садится. Лиходеи мои не смели подходить близко, Теперь придут и скажут: "все, что есть, наше!" Гуси не смели садится на его озеро, Теперь нечистые вороны будут садиться»51.
Ассоциацию ворона со смертью, как было отмечено, усиливает зловещий черный цвет, подобный самой тьме, а также неблагозвучный резкий гортанный голос. Все эти характеристики способствовали созданию образа ворона, как «дурного вестника». При этом необходимо заметить, что данное клише не совсем точно и полно отражает характеристику самого вестника, но всего лишь воспроизводит отношение людей к полученной от этой птицы информации. В традиционных
45 Алексеев 1980, 55; Алексеев 1992, 43.
46 Потанин 2005, 907; Ойношев 2006, 105.
47 Потанин 2005, 171.
48 Катанов 1897, 241; Бутанаев, Бутанаева 2008, 333.
49 Баинов 2007, 91.
50 Бурнаков 2006, 102.
51 Вербицкий 1992, 205.
представлениях образ ворона часто соотносился с запредельной мудростью, таинственным знанием, неустрашимостью и отвагой. Надо полагать, что на восприятие ворона в подобной ипостаси повлиял целый комплекс реальных биологических признаков и экология самой птицы.
При символизации образа ворона ярко проявилась многовековая наблюдательность людей. Типичное поведение птиц связывалось с различными процессами, происходящими в природе — приближением непогоды, миграциями охотничьих животных, приближение врагов52. Помимо этого, наблюдая за вороном и его поведением в природе, люди обнаруживали, что эта птица — долгожитель, что и запечатлелось в известной тюркской поговорке: «Век ворона не проживешь»53. Кроме того, отмечались такие характерные черты ворона, как: высокие адаптационные возможности, изобретательность, осторожность и одновременно бесстрашие, хорошая память, своеобразная семейная «верность», умение подражать всевозможным звукам, в том числе и человеческой речи и др. Все это не могло не отразиться на соответствующем мифологическом восприятии образа этой птицы как высокоинтеллектуального существа. В фольклоре хакасов, алтайцев и тувинцев популярен сюжет о том, как всеведущий ворон, проявив сострадание к бедствующим людям, помогает им выйти из нищеты54. В хакасском мифопоэтическом творчестве по отношению к ворону нередко применялись такие высокопарные эпитеты, как «хус кюлюп» или «хустын табырагы Хара Хусхун» в значении «мудрейший из птиц», «храбрейший из птиц», «самый ловкий и быстрый из птиц»55. В сказании о «Золотом учителе» мудрость наставника символически передается превращением его в умнейшую из птиц — ворона56. По свидетельству известного хакасского литературного деятеля М. Е. Кильчичакова, сказитель Матрах Кичеев в 1920-1930 гг. при исполнении шаманских мистерий в затруднительных случаях всегда обращался к черному ворону как мудрейшей из птиц57. Вместе с тем верили, что хусхун мог наказать людей за нарушение заведенных норм и правил58.
Ворон, как существо, наделенное сложными амбивалентными чертами, в то же время мог совмещать две антагонистические тенденции. Причем взаимосвязанность и некое единство противоположных начал и их признаков в хакасском фольклоре символически изображались в виде двух воронов — самца и самки. В образе этих птиц мифологическому сознанию удалось воспроизвести оппозицию мужского и женского начал. Наделить их типичными для традиционного мировосприятия характеристиками: умом и глупостью, молчаливостью и болтливостью и т. д.
«Плывет повыше черный ворон, А чуть пониже — пестрый ворон, И черный ворон — это ворон, Немногословен с древних пор он, А пестрый ворон — Ворониха,
52 Лебедев, Константинов 2002, 56.
53 Потанин 2005, 162.
54 Там же, 594-595.
55 Кузьмина 1997, 435.
56 Бутанаев, Бутанаева 2008, 102.
57 Кузьмина 1997, 435.
58 Бурнаков 2006, 75.
Болтунья, старая вруниха»59.
«Самый быстро [крылый] из птиц — Черный Ворон,
Следом за Черным Вороном
Серый Ворон летит.
Когда все увидела, все разглядела,
Страшноликая Хыс-хан поняла:
Черный Ворон — самец,
Серый Ворон — самка .
... Черный Ворон ... прокаракал:
"Почему Вы такой
Болтливый, Серый Ворон?
Ум короткий у вас,
Язык длинный»60.
Образ молчащего ворона вступает в оппозицию образу говорливого ворона. В мифологическом сознании народа молчащий ворон мог иметь доброе или, по крайней мере, нейтральное значение в противоположность кричащему, т. е. предсказывающему несчастья.
Хакасы, как уже говорилось, воспринимали ворона в качестве существа, наделенного многими хтоническими признаками. Верили, что он обладает способностью обнаруживать и добывать всевозможные богатства, в том числе и те, которые спрятаны в земле. На формирование подобных взглядов, помимо всего вышеназванного, по всей видимости, повлияло еще и страстное влечение врано-вых птиц к блестящим предметам. Подобные вещи в архаическом сознании нередко ассоциировались с предметами роскоши и в целом — с богатством. Полагали, что, помимо сокровищ, ворон мог обладать магическими предметами, якобы способными осчастливить любого человека. В число таких объектов якобы входил особый чудодейственный камень (вероятно — яда-тас). Согласно верованиям хакасов, такой камень ворон держал в своем гнезде, пока высиживал и растил своих птенцов. В этой связи Н. А. Алексеев, используя материалы Н. Попова, сообщал о том, что в прошлом хакасы «безуспешно искали камень счастья в старых гнездах воронов. Отсутствие камня объясняли тем, что вороны уносят его из гнезда и прячут до следующей весны, чтобы тогда положить камень в новое гнездо»61. Стоит отметить, что схожие воззрения о магическом камне сата бытовали и у якутов. Представляет интерес тот факт, что при магических манипуляциях с камнем «сата» его обладатель телодвижением и голосом подражал ворону62. Представление о вороне как символе богатства нашло свое выражение в хакасской поговорке. Так, объединение богачей-баев в ней передается в следующей аллегорической форме: «Хусхан хусхунынын хараан тиспечен» — 'Ворон ворону глаз не выклюет'63.
59 Кадышев 1987, 19.
60 Кузьмина 1997, 89, 91.
61 Алексеев 1980, 50-51.
62 Там же, 43.
63 Бутанаев, Бутанаева 2008, 296.
Образ ворона как мудрой и знающей птицы, связанной как с подземным миром, так и небесной сферой, имел непосредственное отношение к шаману, часто использовался в его культовой атрибутике. Во многих хакасских мифах вещие вороны наряду с кукушками изображались сидящими на ветвях священных деревьев, выступающих аналогом мирового древа64. Кроме того, в тексте молитв хакасских шаманов встречались такие слова: «О, черный хребет с белыми воронами»65. Данный факт в символической форме опять-таки подчеркивает медиаторные функции этих птиц. Кроме того, изображение двух вещих воронов в верхней части встречалось на многих шаманских бубнах. "Один из них изображал самца, другой — самку. Служили они посыльными шамана, считались всевидящими и всезнающими птицами"66. В хакасских традиционных представлениях ворон считался одним из сильнейших тёсей — духов-помощников шамана67. Верили, что кам, имевший такого тёся и сам мог превращаться в эту птицу. Среди таких шаманов был известен Кечок68.
В народе ворона нередко иносказательно называли «харах» — 'глаз', т. е. «ворон-разведчик» шамана. В фольклорных произведениях популярен сюжет, ког -да богатырь намеренно отстреливает у «ворона-разведчика» клюв, чтобы тот не успел сообщить увиденное им врагам69.
Шаман, имеющий в подчинении духа-ворона, обязательно фиксировал это в своей ритуальной одежде естественными внешними маркерами. Под мышками у начала каждого рукава шаманского костюма с левой стороны прикреплялись крыло или чучело ворона («хусхун кибЬ>). Считалось, что само шаманское путешествие осуществляется в образе этой таинственной птицы. «При быстром движении шамана во время камлания эти крылья распускались и двигались как у летящей птицы. Когти хищных птиц, висевшие ниже крыльев, были символом силы и могущества кама»70. В хакасских героических сказаниях, при описании далекой и опасной местности, куда попадали во время путешествия богатыри и шаманы, опять же используется метафора, связанная с образами врановых птиц как самых сильных и выносливых.
«Саасхан тюспес сарыг сёл чазыда Выгоревшая желтая степь, куда не
сядет сорока
Хусхун тюспес хуба сёл чазыда Пустынная степь, куда не сядет
ворон»71.
Хакасы полагали, что если ночью кричал ворон, то это означало, что где-то поблизости находится шаман, так как «ворон-кускун сопутствует и принадлежит шаманам»72. Представление о вездесущности и неуловимости этой птицы и уподобление ее тени отразилось в народной загадке: «Одного ворона я не могу до-
64 Титов 1856, 193.
65 Катанов 1897, 253.
66 Бутанаев, Бутанаева 2008, 96.
67 Катанов 1897, 284.
68 Катанов 1909, 276-277.
69 Унгвицкая, Майнагашева 1972, 164.
70 Бутанаев, Бутанаева 2008, 77.
71 Мойнагашева 2007, 12.
72 Титов 1856, 225.
гнать; если же и догоню, то не могу изловить (тень человека)»73. Помимо этого, ворон наряду с филином и эхом служили воплощением бродячих, не принимаемых нигде — ни на земле, ни на небе — душ шаманов74. Если эти птицы садились где-нибудь около жилища, то для отвращения беды в них бросали пепел из очага.
Ворон играл значительную роль не только в шаманских практиках, но и в народной медицине. В лечебных целях иногда допускалось убийство этой птицы. Хакасы считали, что желчь ворона — ценное лекарство, помогающее при ожогах, ранах и других болезнях. При добыче этого лекарства обязательным было произнесение магических заклинаний. Как писал Н. А. Алексеев: «Охотник, стреляющий ворона, перед спуском курка непременно должен сказать: „от мини!" (желчь моя!), иначе желчь у ворона исчезнет, и охотник напрасно потеряет заряд»75.
Значительная роль, отводимая ворону в мифо-ритуальной системе хакасов, сказалась и в имянаречении. В героических сказаниях именами «Хара Хусхун» — 'Черный Ворон' или «Алып Хусхун» — 'Ворон-богатырь' нарекались могучие отважные богатыри76. Довольно распространенным оно было и в быту. Имя, безусловно, носило предохранительный характер и выступало в качестве оберега, особенно в семьях, где была высокой детская смертность. В то же время в народе верили, что в будущем в характере обладателя такого имени проявятся многие положительные черты, свойственные этой сакральной птице.
Представляет интерес, что характеристика образа ворона, наделенного многими магическими признаками, в том числе и медиаторной функцией, сохраняется и в наше время. Более того, образ этой птицы со свойственными ей признаками переносится на некоторые, не известные в прошлом, но обыденные в современности бытовые предметы. К их числу относится телефон. В современной хакасской загадке он представлен следующей архетипической символикой: «Если бы не было твердых крыльев у пришедшего из столицы черного ворона, то он не смог бы облететь всю землю»77. Данный фактор говорит об устойчивости основных символических характеристик образа ворона в современности, его немалой значимости для духовной культуры народа.
Ворона — харга.
В мифо-ритуальной сфере хакасов вороне уделяется не так много внимания. Она не имела столь ярких и колоритных характеристик, как ворон (хусхун) и соответственно пользовалась меньшим почтением. Тем не менее, в сознании народа эта птица также наделялась определенными магическими свойствами и имела особый статус. Не исключено, что в прошлом ворона могла иметь тотемистическое значение78. Так, у хакасов и шорцев имеется два сеока (рода) с наименованием харга: таг харгазы — горные вороны, суг харгазы — речные вороны. В этнографической литературе названные сеоки больше известны как «каргинцы». Представляет интерес, что у другого тюркоязычного народа — каракалпаков — также существовал род Карга (ворона). Данный факт исследователь Д. Е. Хайтун
73 Катанов 1897, 287.
74 Гемуев 1990, 149-150.
75 Алексеев 1980, 103.
76 Мойнагашева 1977; Баинов 2007; Кузьмина 1997.
77 Бутанаев, Бутанаева 2008, 337.
78 Хайтун 1956, 130.
связал с тотемистическими воззрениями на эту птицу79. В. Я. Бутанаев, сомневаясь в тотемистическом значении слово «харга», все же признавал особое отношение представителей этих родов к вороне. Исследователь отмечает, что «каргинцы, обитавшие в долине р. Мрассу (от устья р. Кобырзы до устья р. Анзаса), верили в свою близость с вороной и в силу запрета, иносказательно ее называли «хара таан» — 'черная галка'»80.
В верованиях хакасов ворона, подобно ворону, воспринималась как хтониче-ская птица. На данное убеждение также оказали влияние внешность и биология самой птицы. Ворона, как уже отмечалось, наделялась определенной магической силой, в том числе и способностью проклинать. Собственно говоря, у хакасов этимология слова проклинать — харгирга, по всей видимости, восходит непосредственно к наименованию этой птицы харга. Подобно клекоту ворона, карканье вороны чаще извещало о плохом. В хакасском фольклоре утверждается, что «как ворона начнет каркать — несчастье случится. Крик вороны означал проклятье, несчастье»81. В мировоззрении народа способность врановых птиц к проклятью могла проецироваться и на человека. В хакасском языке словами харгысчыл или харгысчы юз1 обозначали злого человека, имеющего привычку проклинать кого-либо82.
В представлениях хакасов ворона, как и хусхун, могла быть тёсем — духом помощником шамана83. В этой связи вызывает интерес, что у среднеазиатских тюрков — узбеков в качестве помощников порханов (шаманов) нередко выступали вороны — карга84.
Образ вороны, вероятно, имел в целом семантическую связь с глазами и зрением. Не исключено, что лексема харга обладала семиотической связью со словом харирга (хара), обозначающим:
пристально смотреть, всматриваться
обозревать что-либо
обращать внимание, наблюдать85.
Приведенные значения слова, на наш взгляд, в полной мере применимы к вороне и точно характеризуют типичное биологическое поведение этой трупоядной птицы. В целях добычи пищи, главным образом падали, ворона в реальной жизни воспроизводит все вышеописанные действия. Данный факт, вероятно, был запечатлен в слове харирга.
В отличие от ворона, харга обычно обитает вблизи жилища человека и питается продуктами его жизнедеятельности, отходами. Данная биологическая особенность вороны, вероятно, способствовала формированию в народе отрицательного стереотипа о ней, как о «нечистой птице». В хакасских мифах ворона (и сорока) описывались как всеядные и прожорливые птицы, нередко «питающиеся объедками со стола хан-птицы орла»86. В связи с чем при виде вороньей стаи хакасы
79 Там же, 93.
80 Бутанаев 1994, 16.
81 Унгвицкая, Майнагашева 1972, 31.
82 Субракова 2006, 813.
83 Бурнаков 2006, 116-117.
84 Хайтун 1956, 92.
85 Субракова 2006, 813.
86 Аникин 1986, 289-290.
с пренебрежением говорят: «Похсахсар харга-саасхан чыылча» — 'На мусор слетелось воронье'87. Негативное отношение к этой птице проявилось в народных приметах: «Если ворона пролетит перед тобой — к неудаче»88.
С другой стороны, ворона, как близкая к человеку птица, является излюбленным объектом внимания устного народного творчества. Ироническое восприятие вороны как самоуверенной и хвастливой птицы в народе проявилось в следующей пословице: «Ворона, равняясь с гусем, ногу оторвала-де»89. Кроме того, о рассеянных и невнимательных людях говорят, что они «харгаларда санапчалар» — 'букв. считают ворон'90. В хакасской загадке передняя часть саней символически изображается в виде двух врановых птиц, смотрящих и каркающих в небо91.
В прошлом хакасы в целях сохранения жизни новорожденным нередко давали неблагозвучные имена-обереги. К числу таких имен относились Харга (ворона) и Харгачах (вороненок)92. Данный факт говорит о защитных функциях образа этой птицы.
Ворона как птица, имеющая отношение к потустороннему миру, также могла вещать. По поведению ворон хакасы предсказывали погоду. Считалось, что «если ворона каркает, то летом к дождю, а зимой — к снегу. Если вороны стаями летают очень высоко, да еще и кружатся, то будет ненастье»93. Кроме того, не исключено, что в прошлом с образом вороны связывалось наступление весны. На это указывает традиционный хакасский календарь. Одним из наименований первого весеннего месяца — марта было харга айы (месяц вороны)94.
Вывод
Изложенный материал позволяет сделать вывод о том, что в мифо-ритуаль-ной системе хакасов образам врановых птиц: ворону (хусхун) и вороне (харга) — отводилось важнейшее место. Обе птицы наделялись хтоническими признаками и недюжинными знаниями об окружающей среде. Полагали, что эти птицы обладают способностью определять причины и следствия многих природных и мистических явлений. При этом наибольшее развитие в мировоззрении и культовой практике получил образ ворона. В хакасской традиции он воспринимался в качестве вещей птицы, посвященной в тайны природы, бытия и человеческой судьбы. Выступал в качестве медиатора между различными сферами Вселенной, между жизнью и смертью. Играл важнейшую роль в военной культуре народа. Огромное значение отводилась ворону в шаманской практике. Типичное поведение врановых птиц во время жизнеобеспечивающей деятельности людей на протяжении многих веков не могло остаться незамеченным и передавалось из поколения в поколение в виде мифов и ритуалов. Отдельные реликты этих верований сохраняются и по сей день. Хакасские представления об этих птицах имеют сходство с мифологическими воззрениями других сибирских тюрков, что объясняется как этнокультурными контактами, так и общими типологическими соответствиями.
87 Субракова 2006, 813.
88 Бурнаков 2006, 188.
89 Вербицкий 1992, 219.
90 Субракова 1961, 112.
91 Катанов 1897, 241; Бутанаев, Бутанаева 2008, 330.
92 Катанов 1897, 13.
93 ПМА 2009, Тасбергенова (Тюкпеева) Н. Е. с. Аскиз РХ.
94 Бутанаев 1999, 180; Субракова 2006, 812.
ЛИТЕРАТУРА
Алексеев Н. А. 1980: Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Алексеев Н. А. 1992: Традиционные религиозные верования тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Аникин В. Н. (сост.) 1986: Сказки народов СССР. М.
Анохин А. В. 1924: Материалы по шаманству у алтайцев // Сб. МАЭ. 4, 19.
Баинов М. Р. (сост.) Кужакова Г. Г. (ред.) 2007: Хан-Тонис на темно-сивом коне. Новосибирск.
Боргоякова Т. Г. 2000: Краткий Хакасско-русский фразеологический словарь. Абакан.
Бурнаков В. А. 2006: Духи Среднего мира в традиционном мировоззрении хакасов. Новосибирск.
Бутанаев В. Я. 1994: Происхождение хакасских родов и фамилий. Абакан.
Бутанаев В. Я. 1999: Хакасско-русский историко-этнографический словарь. Абакан.
Бутанаев В. Я. 2006: Традиционный шаманизм Хонгорая. Абакан.
Бутанаев В. Я. Монгуш Ч. В. 2005: Архаические обычаи и обряды саянских тюрков. Абакан.
Бутанаев В. Я., Бутанаева И. И. 2001: Хакасский исторический фольклор. Абакан.
Бутанаев В. Я., Бутанаева И. И. 2008: Мир хонгорского (хакасского) фольклора. Аба-
Вербицкий В. И. 1992: Алтайские инородцы. Горно-Алтайск.
Гемуев И. Н. (ред.) 1990: Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал. Новосибирск.
Дыренкова Н. П. 1929: Птица в космогонических представлениях турецких племен // Культура и письменность Востока. Вып. 4. Баку.
Кадышев С. П. (сказ.), Кычаков И. (пер.) 1984: Албынжи. Хакасское героическое сказание. Красноярск.
Кадышев С. П. (сказ.) 1987: Алтын-Арыг: Богатырские сказания. Абакан.
Кадышев С.П. (сказ.) 1987: Алтын-Чюс: Богатырские сказания. Абакан.
КалкинА. (сказ.), ПлитченкоА. (пер.) 1995: Маадай-Кара. Алтайский героический эпос. Горно-Алтайск.
Катанов Н. Ф. (ред.) 1963: Хакасский фольклор. Абакан.
Катанов Н. Ф. 1897: Отчет о поездке, совершенной с 15 мая по 1 сент. 1896 г. в Минусинский округ Енисейской губернии. Казань.
Катанов Н. Ф. 1909: Предания присаянских племен о прежних делах и людях // Записки Императорского русского географического общества. Т. 34. Сборник в честь 70-летия Г. Н. Потанина. СПб.
КузьминаЕ.Н. (ред.) 1997: Хакасский героический эпос: Ай-Хуучин. Новосибирск.
Лебедев И. Г., Константинов В.М. 2002: Ворон и человек — долгий путь рядом // Врановые птицы: экология, поведение, фольклор. Сыктывкар.
Мелетинский Е.М. 1987: Ворон // Мифы народов мира. Т. 1. М.
Мойнагашева В.Е. (ред.) 1977: Хара Хусхун. Абакан.
Мойнагашева В. Е. (ред.) 2007: Хара тораттыг Хара Хан (Хара Хан на темно-гнедом коне). Абакан.
Ойношев В. П. 2006: Система мифологических символов в алтайском героическом эпосе. Горно-Алтайск.
Потанин Н. Г. 2005: Очерки Северо-Западной Монголии. Горно-Алтайск.
Субракова О. В. (ред.) 2006: Хакасско-русский словарь. Новосибирск.
Татарова В. К. 2007: Белая волчица. Абакан.
Титов В. 1856: Богатырские поэмы минусинских татар // Вестник Императорского русского географического общества. Т. 15. СПб.
Трояков П. 1991: Героический эпос хакасов и проблемы изучения. Абакан.
Трояков П. А. (сост.) 2006: Мифы и легенды хакасов. Абакан.
УнгвицкаяМ.А., Майнагашева В. Е. 1972: Хакасское народное поэтическое творчество. Абакан.
Функ Д. А. 1997: Телеутское шаманство: традиционные этнографические интерпретации и новые исследовательские возможности. М.
Хайтун Д.Е. 1956: Пережитки тотемизма у народов Сибири и Дальнего Востока // Ученые записки Таджикского ун-та. Т. XIV. Сталинобад.
Чанков Д. И. (ред.) 1961: Русско-хакасский словарь. М.
CORVINE IMAGE IN KHAKASS WORLD OUTLOOK
V. Al. Burnakov
The article presents a pioneer study of Khakass mythological and ritual complex connected with raven and crow images. The analysis of the birds concept is presented in shamanism context. The phenomenon is studied from symbolic and functional viewpoint.
Key words: bird, raven, crow, spirits, myth, ceremony, mediator, shamanism.
© 2010
И. В. Октябрьская, Е. Ю. Павлова
ИЗ ИСТОРИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОМЫСЛОВ СИБИРИ
НАЧАЛА ХХ В.*
История народных промыслов Сибири рассматривается в контексте социо-культур-ных преобразований в России первой трети ХХ в. Вслед за изменением социально-политического строя от поисков национального стиля в искусстве страна переходит к утверждению новых идеологических ценностей. Однако народные промыслы рассматривались в качестве визитной карточки советского государства. Интерес к декоративно-прикладному искусству был связан с перспективами развития мелкой кустарной промышленности. В Сибири этот процесс совпадал с продолжающимися поисками «сибирского стиля».
Ключевые слова: традиционная художественная культура народов Сибири, модернизация, народные промыслы, «сибирский стиль» в искусстве.
* Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ №09-01-00396а с использованием материалов Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России».
