CC BY
189
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2009. Вып. 3 (17). С. 88-96
Образ положительного героя в английской прозе
XVIII ВЕКА
К. А. Мнацаканян
В статье рассматривается трансформация, которую на протяжении XVIII столетия претерпевает образ «идеального джентльмена», положительного героя английской романной прозы — от С. Ричардсона до Дж. Остен.
XVIII столетие в английской словесности проходит под знаком пристального изучения человеческой природы, ее достоинств и недостатков. Морально-этические нормы, определяющие «правильное» поведение человека в обществе, выработка критериев, оценивающих такие категории, как «порядочность» и «безупречность», нравственные принципы, на которых должно строиться взаимодействие индивидуума с социумом, зависимость этих критериев от социальной и гендерной принадлежности членов социума — эти вопросы, оставаясь на протяжении всего века в фокусе внимания англиканских философов и публицистов, постепенно находили все более четкое и оформленное выражение и в художественной литературе. По мере развития романного жанра образ положительного героя, сохраняя свои доминантные черты, претерпевал и ряд существенных метаморфоз; некоторые из них мы и постараемся здесь вкратце проследить на примере творчества двух крупнейших романистов эпохи, С. Ричардсона и Дж. Остен.
На первом этапе английского Просвещения Джонатан Свифт и Даниэль Дефо исследовали в большей степени природу человеческих слабостей и пороков, причины которых они склонны были видеть либо в изначальном несовершенстве человеческой природы, как Свифт, либо в развращающем влиянии среды, как Дефо. Однако ближе к середине столетия в романном жанре постепенно начинает складываться образ безупречно-положительного героя, максимально приближенного к совершенству, то есть, с авторской точки зрения, практически лишенного слабостей и недостатков и воплощающего в себе все мыслимые добродетели и достоинства, как внешние, так и внутренние. Первым в галерее подобных «безупречных джентльменов» в английской литературе XVIII столетия по праву можно считать сэра Чарльза Грандисона, героя последнего романа С. Ричардсона «История сэра Чарльза Грандисона» (1753-1754).
После выхода первых двух книг: «Памела, или вознагражденная добродетель» (1740-1741) и «Кларисса, или наследство леди» (1747-1748) — за Ричардсо-
ном прочно закрепилась слава «женского» писателя, и не только потому, что центральной темой обоих романов являются женские судьбы. Ричардсон пытается смоделировать образ безупречной женщины, в первом случае простолюдинки, во втором — знатной леди; мужчины же, их антагонисты, представляют собой фигуры куда более слабые и порочные; их главная функция скорее демоническая: они выступают в роли искусителей и соблазнителей, пытающихся совратить стойких Памелу и Клариссу с пути истинного, а главное их достоинство заключается в способности постепенно прозревать, раскаиваться и меняться к лучшему под влиянием благородства, стойкости, целомудрия, набожности — иными словами, полного набора пуританских добродетелей, которыми столь щедро наделены идеальные ричардсоновские героини. По замечанию Сиднея Ланье, подзаголовок романа «Памела» стоило бы сменить на «вознагражденный порок», поскольку именно мистеру Б., герою, весьма далекому от совершенства, развратнику, клеветнику и шантажисту, в итоге повезло больше всех: «ему достался такой ценный приз, как Памела, воплощение всевозможных женских достоинств»1.
После успеха «Памелы» и «Клариссы» Ричардсон, пойдя навстречу читательским пожеланиям, после некоторых колебаний приступил к художественному воплощению образца мужской добродетели. Панегирик главному герою начинается уже с предисловия, где сам автор характеризует его следующим образом: «человек религиозный и добродетельный, исполненный живости и ума; одаренный и приятный в общении; живущий в согласии с самим собой — истинное благословение для окружающих»2. Таким образом, благоприятное отношение к герою формируется у читателя еще до начала повествования. Эпистолярная форма романа, как известно, позволяет показывать персонаж с различных точек зрения, неоднозначных и подчас противоположных, и Ричардсон обычно пользуется теми богатыми полифоническими возможностями, которые таит в себе данный жанр; однако в отношении главного героя среди всех корреспондентов наблюдается редкостное единодушие: сэр Чарльз, его внешность, манеры, поступки, взгляды и суждения неизменно вызывают всеобщее уважение и восхищение, граничащее с благоговением. Стоит также отметить, что его социальный статус уже далеко не маргинален, как у той же Памелы, Тома Джонса или героев Дефо; по определению К. Молера, Ричардсон описывает идеального аристок-рата-христианина, «объединяющего в себе блеск и чары Ловласа с моральными принципами Клариссы»3. Знатное происхождение, влиятельное положение в свете и огромное богатство дают сэру Чарльзу практически неограниченные возможности для демонстрации своих христианских добродетелей в лучших традициях шефтсберианского альтруизма, чем он и занимается на протяжении всех семи книг романа. Сэра Чарльза Грандисона можно классифицировать как героя-патриарха, или героя «патрицианского типа», по определению К. Молера.
1 Lanier Sydney. The English Novel: A Study in the Development of Personality. London, 1897.
P. 47.
2 Richardson Samuel. The History of Sir Charles Grandison/ The Novels of Samuel Richardson. London, 1902. P. 14. (Перевод мой. — К. М.)
3 Moler Kenneth L. Jane Austen’s Art of Allusion. Lincoln, 1968. P. 77.
Он пользуется безусловным авторитетом окружающих, к нему постоянно обращаются за помощью и поддержкой, и он никогда и никому в них не отказывает. Мы впервые знакомимся с сэром Чарльзом, когда он совершает рыцарский поступок, освобождая главную героиню из рук дерзкого похитителя. Далее по ходу повествования читатель узнает, что это был далеко не единственный эпизод подобного рода. Сэр Чарльз чтит память своих родителей, хотя его отец и не был особенно добродетельным человеком, в частности, имел любовницу и внебрачных детей, — но после его смерти сын и наследник считает своим долгом проследить, чтобы эта женщина ни в чем не нуждалась, и обеспечивает ее будущее, как и будущее своих сводных братьев. Вняв просьбам сестры, он расстраивает ее несчастливую помолвку; вырывает своего дядюшку из когтей неуправляемой любовницы и затем, по его просьбе, находит ему достойную жену; делает все, чтобы помирить своего друга с его мачехой. Когда еще один друг, мистер Денби, умирает, оставляя сэру Чарльзу свое состояние, тот, удостоверившись, что родственники покойного обеспечены всем необходимым: деньгами, карьерой, перспективами замужества и т. д., остатки средств отдает на благотворительность. И это далеко не полный перечень его добрых дел и бескорыстных альтруистических свершений. Нужно ли говорить, что главная героиня, мисс Харриет Байрон, влюбляется в него без памяти, а ее соперница, итальянская красавица Клементина делла Поретта, на почве любви так и вовсе временно лишается рассудка; хотя сэр Чарльз не может жениться на ней, так как для этого ему пришлось бы перейти в католическую веру. Все женщины в романе относятся к сэру Чарльзу с благоговением и смотрят на него снизу вверх, обращаясь к нему за советом и наставлением. Харриет Байрон восклицает: «Научите меня, сэр, как быть хорошей, щедрой, великодушной — такой, как вы! Велите мне поступать так, как, по вашему мнению, мне надлежит поступать»4. Очевидно, что в качестве идеальной модели семейных отношений Ричардсону видится союз, в котором мужчина является для женщины безусловным моральным авторитетом, учителем и наставником; в ее отношении к нему нет ни тени критики, ни малейшей претензии на равноправное партнерство. Это скорее отношение почтительной дочери к любимому отцу или младшей сестры — к боготворимому старшему брату.
Положительный идеал, выдвинутый в романах Ричардсона, как в его женском, так и в мужском воплощении, вызвал в литературных кругах не только оживленную полемику, но и целый ряд довольно едких пародий, наиболее известные из которых принадлежат перу Генри Филдинга. Не останавливаясь здесь подробно на анализе пародийной техники Филдинга, отметим только, что один из основных пародийных приемов, которые он использует для усиления эффекта абсурдности, — перемена гендерных ролей. Что касается самого Филдинга, в его системе нравственных координат важную роль играет приоритет «здоровой» человеческой природы, искренности и добродушия («good-naturedness»), которыми искупается ряд извинительных с авторской точки зрения пороков, которые Филдинг в случае с Томом Джонсом склонен считать даже не столько пороками, сколько ошибками молодости. По замечанию Т. Г. Чесноковой, в
4 Richardson, Samuel. The History of Sir Charles Grandison... Т. 6. P. 206 (Перевод мой. — К. М. )
комедиях Филдинга «идеал мужского характера включает в себя элемент легкой скандальности, соединенной, однако, с добросердечием и способностью к рас-каянию»5. Стоит добавить, что это же определение справедливо и по отношению к главному герою романа «История Тома Джонса, найденыша». При этом у Фил-динга по очевидным причинам, обусловленным жанровой и идейной традицией романа воспитания, юный герой не обладает «патриархальной» функцией, но зато ею в избытке наделен старший персонаж, мистер Олверти, которого с полным правом можно считать героем «патрицианского типа». Филдинг также активно пользуется методом контрастных характеристик, как в романе, так и в драматургии, строя интригу на противостоянии персонажей в соответствии с одной из актуальнейших оппозиций того времени: «быть» или «казаться».
С развитием сентименталистских идей, когда на первый план выходит категория «симпатии», под которой Дэвид Юм подразумевает дарованную человеку способность испытывать сострадание, видя в ней фундаментальную основу для построения гармоничных отношений в социуме, в образ «идеального героя» добавляется изрядная доля чувствительности. Эта сентиментальная чувствительность зачастую проявляется в несколько аффектированном и гипертрофированном выражении эмоций, вплоть до обыкновения то и дело вздыхать, проливать слезы, заламывать руки, а при сильных душевных потрясениях — падать в обморок. Эти черты, по мысли авторов-сентименталистов, должны были свидетельствовать не о женственности «идеального» героя, а подчеркивать его несомненные достоинства: отзывчивость, ранимость, тонкую душевную организацию. Еще в первой половине века поэт Джеймс Томсон заметил, что преимущество человека перед всеми прочими животными заключается в том, что природа научила его плакать. С развитием жанра сентименталистского, а затем и готического романа «слезливый», вздыхающий и чувствительный мужской персонаж, вошедший в английскую литературу с легкой руки Л. Стерна и Г. Маккензи, делается фигурой все более частой и типической; в готическом романе такой герой к тому же выгодно оттеняет своей теплотой и сострадательностью холодность, мрачность и инфернальную сущность главного злодея.
Между тем и герой ричардсоновского типа — молодой аристократ, являющийся воплощением всевозможных достоинств, во всяком случае, в глазах самого автора и влюбленной героини — оставался достаточно популярной и востребованной фигурой в романном повествовании и десятилетия спустя после выхода в свет «Грандисона», вплоть до рубежа веков. У таких романистов, как Фанни Берни, Шарлотта Смит, Томас Халл, Анна Мария Портер и др., мы можем встретить похожий тип отношений между главными персонажами: благородный, богатый и знатный герой и благоговеющая перед ним героиня, стоящая, как правило, на более низкой ступеньке социальной лестницы. Когда герой наконец снисходит до того, чтобы сделать героине предложение, ее охватывает неизмеримый восторг и благодарность. «Быть любимой лордом Орвиллом, — пишет Эвелина из одноименного романа Фанни Берни, — быть удостоенной чести
5 Чеснокова Т. Г. «Семейная» комедия нравов в драматургии Г. Филдинга: типология женских и мужских характеров (на материале пьесы «Современный муж») // XVIII век: женское / мужское в культуре эпохи / Под ред. Н. Т. Пахсарьян. М., 2008. С. 417.
стать избранницей его благородного сердца — счастье мое показалось мне столь бесконечным, что я не смогла этого вынести и зарыдала, зарыдала безудержно и даже горько от той радости, что переполняла меня»6.
«Меня тошнит от картин совершенства»7, — писала в последний год своей жизни Джейн Остен. Эта признание, должно быть, мало удивит тех, кто хорошо знаком с ее романами, и еще менее удивит тех, кто помнит, что писательница начинала свой творческий путь с пародий. Брат Джейн Остен Генри в небольшом биографическом предисловии к посмертной публикации ее романов, упоминая о круге ее чтения, пишет: «она знала произведения Ричардсона так хорошо, как немногие», и отмечает, что Джейн прекрасно помнила все изложенные там события и повороты сюжета: «каждый персонаж был ей знаком как близкий друг»8. Генри, заботясь о респектабельности образа покойной сестры, не случайно считает нужным упомянуть, что она «предпочитала Ричардсона Филдин-гу», ибо «ей претило все грубое», но из писем самой Остен мы знаем, что она с удовольствием читала «Тома Джонса» и даже считала возможным обсуждать его со знакомыми молодыми людьми. Среди ее ранних юношеских произведений (т. н. «Ювенилий») есть в том числе и беспощадно злой шарж на «картину мужского совершенства», явленную в романе Ричардсона, то есть на сэра Чарльза Грандисона. В бурлеске «Джек и Элис» представлен герой по имени Чарльз Адамс — «привлекательный, изысканный, обворожительный молодой человек столь ослепительной Красоты, что лишь Орлы дерзали смотреть ему в Лицо»9. Аллюзии с солнцем здесь не случайны; в романе Ричардсона в отношении главного героя «солнечные» эпитеты употребляются с завидным постоянством. Его красота и достоинство подобны дневному светилу, у него «блистающий взор», от которого Харриет в смущении уклоняется, и т. д. Юная Остен доводит эту метафору до абсурда, употребляя ее, по сути, в буквальном значении: в первой же сцене, когда Чарльз Адамс появляется на маскараде, он в прямом смысле слова ослепляет всех присутствующих. «Лучи, льющиеся из его Глаз, соперничали с сим великолепным Светилом, будучи не в пример превосходнее. Они так сияли, что никто не смел подойти ближе, чем на полмили; мужчина занимал почти всю залу один, поскольку в длину она не превышала три четверти мили, и полмили в ширину. Наконец, Джентльмен, обнаружив, что слепящий свет исходящих от него лучей не благоприятствует общению, отгоняя всех в тесный угол комнаты, полуприкрыл глаза, благодаря чему Собрание различило Чарльза Адамса в простом зеленом Фраке, совершенно без маски»10. Чарльз Адамс представляет собой столь идеальный образчик мужской природы, что на него идет настоящая охота среди всех окрестных девиц, которые жаждут заполучить его себе в мужья, от-
6 Burney Frances. Evelina: Or the History of a Young Lady’s Entrance into the World. Oxford, 1993. P. 383. (Перевод мой. — К. М.)
7 Austen Jane. Jane Austen’s Letters. New Edition / Collected and edited by Deirdre Le Faye. Oxford, 1995. P. 587
8Austen Henry. Biographical Notice of the Author // Austen-Leigh J. E. A Memoir of Jane Austen and Other Family Recollections. Oxford, 2002. P. 141.
9Austen Jane. Jack & Alice // Jane Austen’s Catharine and other Writings. Oxford, 1993. P. 11— 27. (Здесь и далее цит. по неопубликованному переводу Е. И. Данилиной.)
10 Ibid.
чего Чарльз Адамс вынужден скрываться в своем поместье, но даже расставленные в парке капканы не останавливают девушек, которые готовы добиваться его расположения, подвергаясь риску переломать себе ноги. Главная героиня, Элис Джонсон, также влюблена в Чарльза Адамса и даже посылает своего отца сделать ему предложение, но Чарльз отказывает, аргументируя это следующим образом: «Я считаю себя, сэр, воплощением Красоты: где вы найдете фигуру величественней или лицо привлекательней? Далее, сэр, мои Манеры и Обхождение самые изысканные; в них есть некая элегантность, особая приятность, какую невозможно ни имитировать, ни описать. Без всякого пристрастья, я превосхожу всех в Европе в любом Языке, любой Науке, любом Искусстве и прочем. Благонравие мое неизменно, добродетели неисчислимы, я не имею себе равных. Раз моя личность такова, с чего вам в голову взбрело женить меня на своей Дочери? Позвольте кратко обрисовать вас и ее. Вас я рассматриваю, сэр, как человека в целом неплохого; конечно, напиваетесь вы как свинья, но меня это не касается. Ваша дочь, сэр, недостаточно красива, недостаточно любезна, недостаточно остроумна, недостаточно богата для меня. От своей супруги я ожидаю не меньшего, чем найдет она во мне — Совершенства. Таковы, сэр, мои чувства и я себя за них уважаю»11. Этот автопанегирик занятен еще и тем, что все те характеристики, которые в романе Ричардсона дают герою другие персонажи, здесь он дает себе сам. Кроме того Остен, как и Филдинг, активно пользуется приемом перемены гендерных ролей: девушка делает предложение молодому человеку, а не наоборот, да и в наборе недостатков, которыми обладает Элис, преобладают пороки, традиционно считающиеся мужскими: «слишком красное лицо» и «некоторое пристрастие к Бутылке и Азарту», тогда как Чарльз Адамс, напротив, подчеркнуто утончен, изыскан и женственен.
Но несмотря на эту озорную и язвительную сатиру, в творчестве самой Остен также можно встретить мужские характеры, которым присущи определенные черты героев «патрицианского типа» и которые заставляют нас вспомнить о предложенном Ричардсоном образчике «идеального джентльмена», хотя Остен, безусловно, извлекла положенные уроки из ричардсоновой манеры изложения и противопоставила ей свою собственную, отличающуюся не только большей емкостью и лаконичностью, но и куда меньшей однозначностью в оценках. В то же время нельзя не заметить, что раскрытие характеров у Остен строится на приеме контрастных характеристик подчас не в меньшей степени, чем у Филдинга.
Так, оппозицию Уикхем — Дарси в романе «Гордость и предубеждение» можно считать в какой-то степени антитетичной филдинговским и шерида-новским парам воплощенных представителей дилеммы «быть» или «казаться». Чопорность, сдержанность и серьезность, присущие Дарси, на первый взгляд, могут вызвать ассоциации с Блайфилом и Джозефом Сэрфесом, тогда как приветливость, любезность, «открытое выражение лица» и та кажущаяся «искренность манер», которые очаровывают Элизабет в Уикхеме, скорее сродни натуре Тома Джонса и Чарльза Серфеса — с той только разницей, что здесь эти подкупающие черты оказываются фальшью и ловушкой. Джейн Остен исследует те опасные грани, которые таят в себе приятность, любезность, обходительность и
11 Austen Jane. Jack & Alice. P. 93
умение входить в доверие. С другой стороны, отсутствие этих черт или неумение правильно пользоваться ими в обществе может вызвать реакцию отторжения.
Ни героиня, ни остальные представители хартфордширского круга знакомых Дарси не только не приходят от него в восторг, но напротив, изначально относятся весьма критически, с предубеждением — впрочем, вполне заслуженным и взаимным — и единственным его несомненным достоинством в глазах некоторых являются только богатство и положение, хотя, как иронично отмечает повествователь, подстраиваясь под интонации меритонского общества, «и уже все его огромное поместье в Дербишире не могло искупить его неприятной и даже отталкивающей наружности»12. Единственный женский персонаж, который в первой части романа восторгается мистером Дарси и расточает ему комплименты, наотрез отказываясь видеть в нем какие-либо недостатки, это расчетливая, лицемерная и меркантильная мисс Бингли, которая мечтает составить себе хорошую партию, и ни у читателей, ни у героини нет никаких оснований всерьез доверять ее словам. Да и сам герой, судя по его реакции, не слишком склонен верить ее искренности. Искренность и лицемерие — актуальная тема, часто находившаяся в эпоху Просвещения в центре внимания и обсуждения. Где проходит грань между обычной вежливостью, непременным атрибутом всякого «идеального», да и просто хорошо воспитанного джентльмена, и намеренным умалчиванием, неискренностью, лестью? О том, что далеко не все свои мысли следует озвучивать, а чувства — выставлять напоказ, в XVIII столетии говорилось неоднократно и по самым разным поводам. К примеру, леди Мэри Уортли Монтэгю в одном из своих писем, говоря о ричардсоновской героине Харриет Байрон, пишет: «Она следует той же максиме, что и Кларисса: говорить все, что думает, в лицо всем, кого встречает, не задумываясь о том, что в нашем смертном состоянии несовершенства фиговые листки так же необходимы для ума, как и для тела, и не подобает показывать все, что мы думаем, как и демонстрировать все, что имеем»13.
Герой Остен ведет себя в этом отношении подобно героиням Ричардсона; правда, он, в отличие от них, крайне немногословен, но зато когда говорит, то говорит именно то, что думает, полагая неискренность лицемерием. В своем первом предложении руки и сердца, в отдельных моментах подозрительно напоминающем речь Чарльза Адамса, высказывая героине неприятные и даже оскорбительные вещи, мистер Дарси оправдывает их именно желанием всегда говорить правду: «.притворство любого рода мне отвратительно»14. Впрочем, это не спасает его от праведного гнева возмущенной девушки, которая, в отличие от подобострастных и восхищенных героинь Ричардсона и Берни, вовсе не жаждет быть облагодетельствованной вниманием главного героя, во всяком случае на данном этапе знакомства.
При ближайшем рассмотрении остеновский мистер Дарси оказывается не так уж далек от ричардсоновского «патрицианского героя». Помимо внешних атрибутов — красив, знатен, очень богат — у него имеется и ряд других черт,
12 Остен Джейн. Гордость и предубеждение / Пер. И. С. Маршака. СПб., 1992. С. 13.
13 Lady Montagu, Mary Wartley. The Letters and Works / In 2 Vol. Paris, 1837. Vol. 2. P. 105.
14 Ibid. P. 179.
присущих Грандисону: это деятельный и активный герой, который выступает в функции спасителя: хотя он не освобождает героиню из рук похитителя, но зато спасает репутацию ее сестры, улаживает скандал, вовремя предотвращает побег собственной сестры, проявляет щедрость, достойную Грандисона, соединяет своего друга с сестрой героини, то есть, в конечном итоге, также проявляет себя как всеобщий патрон и благодетель. Но способ подачи этой информации читателю в повествовательной манере Остен радикально отличается от ричардсоно-вой. К примеру, вместо того, чтобы подробно и дотошно перечислять по пунктам списки добрых дел главного героя, как это делает в своих письмах Харриет Байрон, повествователь в «Гордости и предубеждении» ограничивается лишь одним небольшим пассажем, где мы смотрим на мистера Дарси глазами героини, которая, попав к нему в поместье и услышав похвалу в его адрес из уст экономки, невольно задумывается о возложенных на него обязанностях: «Она размышляла об огромной ответственности за человеческие судьбы, которая возлагалась на Дарси его положением старшего брата, землевладельца, хозяина дома. Сколько мог он принести людям добра и зла! Сколько радостей и горестей находилось в его власти! Каждая черточка его характера, упоминавшаяся домоправительницей, говорила в его пользу»15.
Все прочие детали и подробности остаются за пределами текста, и читателю предлагается самому домыслить и представить себе этот круг повседневных обязанностей, хотя повествователь позаботился, чтобы у читателя не возникло никаких сомнений в том, что герой справляется с ними достойно и безупречно.
Таким образом, мы видим, что Остен не только пародирует, но и использует в своем творчестве черты ричардсоновского «идеального» героя, соединяя их с филдинговской традицией раскрытия характеров через противопоставление, и показывает образ в развитии, а не застывшую и статичную «картину совершенства». Ее «патрицианский герой» изначально наделен целым рядом пороков (гордость, высокомерие, замкнутость, снобизм и т. д.), но к концу романа, постепенно раскрывая достоинства его характера для героини, а вместе с ней и для читателя, автор дает понять, что все эти малоприятные черты при желании и, что немаловажно, при правильном и умелом женском влиянии герой постепенно сумеет в себе побороть. Ибо Джейн Остен, в отличие от Ричардсона, видит модель гармоничного брака прежде всего в равноправном союзе, где каждой из сторон есть чему научить и чему научиться у партнера; где супруги дополняют и совершенствуют один другого, помогая друг другу как развивать свои достоинства, так и избавляться от недостатков.
Ключевые слова: английская проза XVIII века, С. Ричардсон, Дж. Остен, Г. Филдинг, пародия, положительный герой.
15 Lady Montagu, Mary Wartley. The Letters and Works. Vol. 2. P. 229.
95
«A MAN WITHOUT FAULT» IN XVIIIth century English Prose
K. A. Mnatzakanjan
The article considers the gradual transformation of the concept of «an ideal gentleman» in the eighteenth century English prose, from S. Richardson to Jane Austen.
Keywords: S. Richardson, J. Austen, English prose of the XVIIIth century, H. Fielding, parody, ideal hero.
