CC BY
49
ОБРАЗ ОЙРОТИИ В ЖУРНАЛЕ «СИБИРЬ»
Т.П. Шастина
Ключевые слова: образ, областническая традиция, этнич-ность, очерк, Ойротия, Горный Алтай.
Keywords: image, regional tradition, ethnicity, essay, Oirotia, Gomy Altai.
В раннесоветскую эпоху тот интерес к жизни русского населения «на Азиатском Востоке и в Сибири», о возрастании которого говорил Н.М. Ядринцев в преддверии появления сибирской журналистики [Яд-ринцев,1885, б.с.]1, сменился всячески поощряемым национальной политикой интересом к жизни коренных этносов2. Идеолог Сибирского союза писателей В.Я. Зазубрин говорил, что элементы туземного творчества сибирские литераторы закономерно вносят в литературу, поскольку в Сибири «налицо взаимодействие культуры русской и туземной», сибирский же писатель по природе своей метис [Торжественное заседание, 1927, с. 187]. Используя скомпрометированный после революции термин «областничество»3, Зазубрин утверждал, что современные сибирские писатели - областники, то есть истинные патриоты; он предложил новое определение областничества - «изжитие туризма в искусстве» [Торжественное заседание, 1927, с. 187]4. В этой трактовке отчетливо просматривается потанинское отождествление областнической тенденции с местным патриотизмом [Потанин, 1907а, с. 56], понимание областничества как «самого характерного репрезентатива» в истории сибирского текста [Янушкевич, 2007, с. 343]. Сибирские художники «параллельно с определением этнической физиономии Сибири» стремились к выявлению ее «культурной личности» [Болдырев-
1 О репрезентации Сибири в журналах XIX- нач. ХХ века см.: [Родигина, 2006].
2 См. Платформу Сибирского Союза Писателей [Первый Сибирский съезд, 1926, с. 229].
3 Победившая в гражданской войне сторона «поставила крест на областничестве» [Ани-симов, 2007, с. 397].
4 Данная позиция оказалась в меньшинстве, «изъятие наследия областников из контекста литературного развития края закономерно провинциализировало его самобытную литературную традицию, надолго превратило ее в бессистемный набор второсортных с эстетической точки зрения текстов» [Анисимов, 2005, с. 6].
Казарин, 1932, с. 101], что противоречило бытующему определению культуры - «пролетарская по своему содержанию, национальная по форме» [Сталин, 1952, с. 138]. Этничность и культура рассматривались как явления одного порядка.
Критиковавший современных писателей за увлечение «поверхностно-видимым» В. Правдухин был обеспокоен тем, что писатели игнорируют «все человеческое», то есть «животное, живое, бытовое, национальное, комнатное, половое» [Правдухин, 1928, с. 208]. Высказывания подобного рода вызвали жесткую реакцию: Крайком ВКП (б) принял резолюцию о журнале «Сибирские огни», в которой перечень «основных ошибок» начинался с «чуждых рабочему классу настроений» и «элементов областничества» [Сибирские огни, 1928, № 4, с. 225]. Но это не отменило складывавшейся в 1922-1928 годы версии областничества с ее усилением этнографического аспекта, поскольку раннесоветский нарратив весь был пронизан этнической пропагандой [Слезкин, 2008, с. 159-304]5.
Ойротия исторически (природа и этнография Горного Алтая в научных исследованиях и публицистике Г.Н. Потанина и Н.М. Ядринцева) и идеологически (Каракорум-Алтайская окружная управа и политическая деятельность художника Г.И. Чорос-Гуркина) была связана с сибирским областничеством. Эта автономная область, образованная в 1922 году, полностью соответствовала значению термина «национальная окраина»6. Она располагалась на участке государственной границы РСФСР и в этническом отношении являла довольно пеструю картину.
В состав имперских пространств Горный Алтай вошел достаточно поздно (в 1756 году), возможно, поэтому в литературе научной и художественной вплоть до середины ХХ века он традиционно именовался еще и страной неизведанной, неизученной7. Этот статус свободно допускал взаимодополняющее использование образов словесных и живописных/графических (позднее - фотографических). Первым при-
5 Терри Мартин показал, что это являлось частью деколонизационой риторики большевиков на советском Востоке. «В национальных республиках проводимая политика называлась по имени титульной нации: «украинизация», «узбекизация», «ойротизация» [Мартин, 2011, с. 23].
6 Как всякая советская «восточная окраина», Ойротия (Горный Алтай) преимущественно описывалась при помощи эпитетов «отсталая» и «дикая» [Потапов, 1933, с. 9-12].
7 Например, достаточно часто можно было встретить утверждения вроде следующего: «несмотря на глубокий научный интерес, прошлое Сибири остается до сих пор почти неизвестным. Особенно не посчастливилось в этом отношении Алтаю» [Грязнов, 1926, ст. 97].
мером подобного изображения экзотического пространства стал труд П. Чихачева и Е. Мейера [Tchihatcheff, 1845]. Затем этот прием был использован в беспрецедентном издании М. Вольфа «Живописная Россия»8, в публикациях «Всемирной иллюстрации» [Сибирские виды, сцены и типы, 1877], где зарождалась «туристическая линия» в создании воображаемого Алтая (на что указывает дискурс «Швейцария»9). «Хозяйская» линия будет опираться на необходимость выявления индивидуальности самого Алтая - это прослеживается в известном труде П.М. Головачева [Головачев, 1902]. Фотоиллюстрации сопровождали и текст очерка «Земли Кабинета Его Величества» в издании «Азиатская Россия. Люди и порядки за Уралом» [Сапожников, Гаврилов, 1914]; а фотоснимки популярного барнаульского фотографа С. И. Борисова, чьи виды Горного Алтая печатались большими тиражами на открытках в Европе, были включены в цикл компилятивных очерков в «Сибирском торгово-промышленном календаре» [Ризенко, 1911, с. 15-36].
Опыт названных изданий, безусловно, был учтен Сибкрайизда-том, когда в 1925 году было решено приступить к выпуску художественно-литературного и научно-популярного иллюстрированного журнала «Сибирь»10 (название указывает на иркутскую газету «Сибирь», «первый печатный орган сибирских патриотов» [Потанин, 1907а, с. 32]). Журнал «Сибирь» «являлся первым в Сибири образцом» повременного издания подобного типа [Посадсков, 2007, с. 264], единственным иллюстрированным среди недолговечных региональных тонких журналов той эпохи [Дурылин, Казаринов. 1929, ст. 973]. С ним сотрудничали В. Итин, К. Урманов, А. Коптелов. Ис. Гольдберг, Г. Вяткин, Г. Пушкарев и другие известные сибирские писатели. Журнал просуществовал недолго11, вышло всего 11 выпусков (8 - в 1925 году, начиная с февраля12, 3 - в 1926 году).
8 В «Живописной России» Горный Алтай был описан Г.Н. Потаниным [Живописная Россия, 1884, с. 193-224; 253-272].
9 Но, как отмечает Дж. Миллер, «что верно в тексте, может очень сильно отличаться от того, что верно в реальном мире» [Миллер, 1990, с. 279] - «рекреационные» уподобления Горного Алтая характерны для туристического подхода, у коренного сибиряка, тем более у туземца, апперцепции в подобных случаях не происходит.
10 Данные К. Муратовой позволяют утверждать, что за 10 лет существования СССР число периодических изданий, названия которых указывали на образы пространства (содержали топонимы), было весьма невелико; среди таковых частотность употребления топонима «Сибирь» в различных словоформах превышает все прочие (столичные и периферийные) локусы [Периодика по литературе и искусству..., 1933, с. 231-233].
11 А.Л. Посадсков пишет, что причиной его закрытия стала конкуренция между Сибкрай-издатом и редакцией газеты «Советская Сибирь», но технически и организационно газета
Советскими предшественниками «Сибири» были «Красная нива» (и, соответственно, собственно «Нива»13), «Прожектор» и «Огонек», решавшие прежде всего политико-воспитательные задачи. Резолюция XIII съезда РКП (б) «О печати» требовала бросить все силы на создание массовой литературы для «рабочих, крестьян и красноармейцев» [КПСС о средствах массовой информации, 1987, с. 15]. Широкий тематический и жанровый диапазон позволял тонким журналам «в мозаичной форме давать панораму страны строящегося социализма» [Белая, Скороходов, 1966, с. 443] для массового читателя.
В панораме же региональной жизни, созданной журналом «Сибирь», Ойротия оказалась представленной довольно ярко - в пяти выпусках есть посвященные ей материалы. На наш взгляд, эти ойротские фрагменты сибирской мозаики можно рассматривать как противовес образам суровой реальности недавнего прошлого и буден настоящего, встававшим со страниц сибирской периодики, инерция которых сказалась в первом выпуске «Сибири» (февраль 1925 года). На обложке мартовского номера была помещена репродукция с величественной картины первого алтайского профессионального художника Г.И. Чорос-Гуркина «Хан Алтай», в этом выпуске было еще пять репродукций с картин Гуркина и его фотопортрет. Надпись под ними гласила: «Художник-пейзажист, алтаец Г.И. Гуркин является одним из крупнейших представителей сибирского искусства старой школы. Очарование его творчества исходит прежде всего от самых тем большинства картин художника. Горная Сибирь, могучие горные кряжи, дикие долины - полны влекущей романтической красоты. <...> В настоящее время Гуркин живет в Монголии»14 [Сибирь, 1925, № 2, с. 23]. Ключевые слова этой подписи «алтаец», «сибирское искусство старой школы» - отсылают к областникам, прежде всего - к ранним отзывам Г.Н. Потанина о творчестве Г.И. Гуркина с их идеей одухо-
не справилась с выпуском журнала. Он был закрыт в 1926 году после третьего номера» [Посадсков, 2007, с. 264].
12 А.Л. Посадсков ошибочно указывает, что первый номер вышел в сентябре [Посадсков, 2007, с. 264].
13 «Советский иллюстрированный журнал в начале своего существования в значительной мере использует опыт дореволюционного еженедельника. Эту преемственную связь отмечали и журнальные редакции, сохраняя близкие к старым наименования: «Всемирная иллюстрация», «Красная панорама», позднее «Вокруг света» [Балухатый, 1933, с. 19].
14 Г. Гуркин вернулся из эмиграции осенью 1925 года. Публикацию в «Сибири» его репродукций можно рассматривать как акцию в поддержку компании за возвращение художника в СССР, начатой общественностью [Еркинова, 2013, с. 162].
творения Алтая, близкого «к народному наивному чувству.» [Потанин, 1907б]. В своих раздумьях о сибирском искусстве Г.Н. Потанин неоднократно замечал, что скудость сибирского творчества не соответствует красоте романтической природы Сибири [Потанин, 1903]. Поэтому он с радостью приветствовал появление алтайца-пейзажиста, поставившего перед собой задачупознакомить Россию с "картинами Алтая". Имя Гуркина вскоре стало известно всей России как имя первого сибирского художника. Для наших размышлений об ойротских публикациях журнала «Сибирь» важны три положения, высказанные столичным художественным критиком о специфике дарования алтайского художника: 1) связь человека с природой естественна, она атрофируется лишь городской и «условно культурной» жизнью»;
2) «Сибирь не подвержена разлагающему влиянию подобных условий», в сибиряке остается живое чувство связи с природой;
3) Г.И. Гуркин был «доступен пониманию его среды», он был «истинным сыном природы» [Далькевич, 1908, с. 857]. На наш взгляд, журнал «Сибирь» отдавал себе отчет о том, что индустриализация, урбанизация и в особенности «условно-культурная» жизнь (как тут не вспомнить повесть В.Я. Зазубрина «Общежитие»)15 значительно ускорили процессы утраты сибиряками связи с природой. Публикация пейзажных работ Гуркина может рассматриваться как один из путей замедления этого процесса. Горный Алтай в публикациях «Сибири» становится символом естественности, мощи сибирской природы, противовеса «условно-культурной жизни».
Отчетливо прослеживается такое понимание локуса в очерке П.А. Казанского «Чемал - «Алтайская Ялта» из серии «Сибирские курорты», пропагандировавшей ежегодные трудовые отпуска как достижение советского строя16. Пространственный образ в очерке - вариант ставшего классическим уподобления «Алтай - Сибирская Швейцария» (Г. Спасский, Н. Ядринцев, Г. Потанин, Г. Гребенщиков). Но если в литературе XIX - начала XX веков мотивный субстрат Швейцарии связывал Горный Алтай с идеей путешествия в страну свободы - чужую страну [Ядринцев, 1885], то в раннесоветском контексте «алтайская Ялта» ориентирует на путешествие в свою страну в свободное от работы время. Очерк сопровождался фотоиллюстрациями, демонстрирующими ландшафтную привлекательность курортного местечка, ко-
15 См. идеологический контекст ее обсуждения, восстановленный В. Яранцевым [Яранцев, 2009].
16 В этом контексте резко возросло значение Горного Алтая (Ойротии) как рекреационного ресурса. [Шемелев, 1925].
торому Г.Н. Потанин в символической географии летней дачно-экспедиционной жизни томичей отводил роль Парижа17.
К этому времени П.А. Казанский, яркий участник литературной жизни Сибири 1900-1910-хх годов. [Литературная карта, URL], отошел от активной творческой и издательской деятельности и занимался преподаванием географии в Барнауле. Со студенческой скамьи и до конца жизни он был последователем сибирских областников18, хорошо знал фольклор алтайцев, переводил с алтайского19. В очерке он соединил позицию знатока-лирика с позицией курортника-воздушника (как традиционно в Горном Алтае называли с конца XIX века горожан-дачников), сделав ключевыми словами текста воздух, воду, камень. Казанский поэтически описывал дикий хаос скал и камней, ультрамариновые воды реки Чемал, величественные панорамы высокогорья, особенности пеших и конных прогулок по окрестностям Чемала. Топонимическая легенда о богатыре Сартакпае в его изложении может быть истолкована как гуркинская аллюзия - см. картину «Легендарный богатырь Сартакпай» - и как свидетельство осведомленности о значительности работы по сбору фольклора, проделанной коренными алтайцами под руководством Г.Н. Потанина в окрестностях Чемала [Никифоров, 1915]. Ландшафты средней Катуни становятся в очерке вербальными знаками живописных полотен и рисунков Г.И. Гуркина20. В очерке есть Алтай, но нет «Ялты» (ее заменяют курортники-воздушники, практические советы которым по пребыванию в Чемале давал ранее В.В. Сапожников [Сапожников, 1912, с. 35-39]). Публицистическое начало очерка проявляется в постановке проблем «культурного вандализма» по отношению к природе и развращающего влияния зарождающейся индустрии туризма на коренное население. Казанский заканчивает очерк на оптимистической ноте - в новых советских условиях чемальские алтайцы перевоспитаются.
17 «В Чемале - «полированные залы и полированные лица», в Аносе процветают наука и искусство» [Письма Г.Н. Потанина, 1991, с. 108]. О моде томской интеллектуальной элиты проводить летние месяцы в Чемале писал М.В. Шиловский [Шиловский, URL].
18 Участие в первом съезде областников, поддержка земского движения на Алтае позднее были внесены в перечень обвинений, по которым Казанский был расстрелян, в вину ему ставилась и связь с Г.И. Гуркиным как руководителем контрреволюционной националистической организации в Ойротии [Гущин, 1988, с. 153] - Гуркин был расстрелян 10 октября 1937 года.
19 См. развитие алтайских мотивов в его переводах и лирике [Сибирские огни, 1926, N° 3, с. 81].
20 См. новейшее издание этнографических рисунков Г.И. Гуркина, подготовленное Р. Еркиновой и Н. Гончарик [Этнографические рисунки..., 2014].
В майском номере «Сибири» вышел очерк С. Журавлева «Чуй-ский тракт». Его отправной тезис традиционен: «Наша Сибирь чрезвычайно бедна путями сообщения» [Сибирь, 1925, № 4, с. 10]. Кратко изложив историю тракта, автор сосредоточил внимание на его роли геополитического коридора в Монголию, описал техническое состояние дороги и планы ее реконструкции. Вывод, как и у П. Казанского, весьма оптимистичен: через три-пять лет Чуйский тракт из труднопроходимой колесной дороги будет превращен в автомобильный путь. Наибольшую ценность этого материала представляют фотоиллюстрации (20 снимков), запечатлевшие природную и этнографическую экзотику местности, по которой пролегает этот путь. Журавлев наделяет Чуйский тракт идеологической ролью дороги алтайцев из «проклятого прошлого» в светлое будущее и делает его символом технического прогресса.
Идея «светлого настоящего» - ключевая в очерке Бориса Биряни-на21 «Алтын-Коль» в сдвоенном летнем номере «Сибири», который можно назвать алтайским. Светом и солнцем пронизан этот жизнеутверждающий текст, в нем те же ключевые слова, что и в очерке П.А. Казанского22: воздух, вода и камень. Эта триада - основа семантики незыблемости природы и ее очистительного влияния на человека. По колористике и композиции пейзажей, по отдельным деталям, по жанровому обозначению «этюды» текст классифицируется как художественный очерк живописца. В определении Телецкого озера («Алтын-Коль - Золотое озеро алтайских легенд, Телецкое - на географических картах и в разговорном обиходе, среди русских - Жемчужина «Хана Алтая» - Женевское озеро Сибири23» [Сибирь, 1925, № 5-6, с. 8]) пересекаются этнический, культурологический, географический дискурсы, создающие ощущение избыточности «закадровой» информации, подготовленной автором для «жителей душных городов». В словесных описаниях горных пейзажей ощутимо проявляется стилистика Г.И. Гуркина: «Рванулся ввысь суровый старик Алтын-Тую, застыл гордой вершиной в поднебесном дозоре. Лишь заглушено шумели в
21 Биографических сведений о Б. Бирянине не сохранилось. Искусствовед П.Д. Муратов проанализировал редкие сохранившиеся в сибирских газетах его отзывы на значимые события художественной жизни региона [Муратов, 2011]. Л.Г. Данилова подготовила републикацию одной из таких статей [Бирянин, 2013].
22 Заметим, что рассматриваемые очерки П. Казанского и Б. Бирянина не упоминаются ни в современных им обзорах [Никитин, 1934], ни в обобщающем труде о сибирском очерке [Якимова, Юдалевич, 1983].
23 Традиция непосредственного сравнения Телецкого озера с Женевским отчетливо оформилась в «Письмах сибиряка из Европы» Н.М. Ядринцева [Ядринцев, 1885].
его расщелинах тонкие горностаи бешеных водопадов. На просторных венцах массивной Тоолоки зажглись сигнальные костры снегов, в глубоких распадках медлили прозрачные ультрамариновые тени» [Сибирь, 1925, № 5-6, с. 8].
Жанровые каноны раннесоветского очерка в основном были соблюдены: в нем отражено погружение автора в жизнь и «трудовые процессы» небольшого прителецкого поселка, значительна доля этнографизма, колоритны «широкоскулые, бронзовые» алтайцы» и их речь (как и речь кондовых сибиряков и ее избыточными «че» и «якорь е возьми»).
Образ смеющегося солнца - «камлание великого шамана - природы» [Сибирь, 1925, №5-6, с. 9] сопровождает читателя на протяжении всего очерка, знаменуя полноту и радость жизни24. Солнце позволяет очеркисту отчетливо разглядеть черты «проклятого прошлого» этого сказочного места и прокомментировать их в идеологически правильном ключе: вот аил телеса Сергея, где «раскинулся целый иконостас потемневших облупившихся икон» - «на славу поработали отцы из недалекого Чолушманского монастыря»; вот хозяйка аила «в немытой испокон века чашке» протянула чигень...
Прогулки, рыбалка, охота в окрестностях озера описаны в этюдах как счастливое времяпрепровождение усталого горожанина, постепенно возвращающегося к жизни. Омытый солнечным светом, он получает способность слышать «световую музыку» и «набатный призыв» сияющих снеговых вершин, сливаться с потоками воздуха и стремительно перемещаться в пространстве между водой и небом. Он видит озеро в «праздничном перезвоне солнечных лучей» и в «грозовой красе бури и натиска»; гостит у алтайцев, поднимается с опытным проводником к вершинам, наблюдает за борьбой рыбака с гигантским тайменем и сам выслеживает медведя. Каждый шаг и каждое слово на фоне «дикой величавой красоты» обретают новые смыслы. Схваченные этюдно, они кристаллизуются в художественном целом как гимн новому человеку, человеку-художнику. В финале очерка инициацию знаменует ночная гроза. И все же ностальгическим образом расставания с прошлым становится крошечная иллюстрация, помещенная в конце текста - зарисовка Г. Гуркина «Алтайский аил».
На наш взгляд, эта иллюстрация была необходима для дальнейшего развития темы нового человека и нового искусства: в этом же
24 Излюбленная солярная семантика раннесоветской литературы оказалась наиболее востребованной именно в «алтайских» страницах - см. повесть Павла Низового (Туликова) «Язычники», где доминирует образ животворящего солнца [Низовой, 1922].
выпуске напечатан очерк В.Н. Гуляева «Художник - алтаец Н.И. Чевалков». Вадим Николаевич Гуляев, продолжатель династии сибиреведов Гуляевых, внесших значительный вклад в изучение Горного Алтая и сохранение его культурного наследия25, полемически противопоставил самобытности Чевалкова академичность Гуркина. «Оригинальность и ценность работ Чевалкова заключается в том, что он <.> круто повернулся к примитиву, к каменным бабам, шаманским бубнам, писанцам, яркой пышной красочной гамме, отражающей подлинную красоту Алтая» [Сибирь, 1925, № 5-6, с. 12]. Гуляеву важно было подчеркнуть типичность судьбы пролетарского художника и те возможности, которые советская власть дала «представителям малых окраинных народностей».
К формам «первобытных искусств нацменьшинств» в следующем за очерком Гуляева материале в этом выпуске «Сибири» этнограф А.В. Анохин26 причисляет и культ шаманистов-алтайцев. В очерке «Шаманизм» известный исследователь пытается противостоять научной тенденции квалификации шаманизма только как одной из форм религии, в частности, он пишет: «.культ шаманистов-алтайцев, нужно сказать, настолько систематизирован, что в нем есть свои стройные мистерии, в которых, с одной стороны, выражается вся идеология шаманства, а с другой - раскрывается творчество фантазии в картинах, полных архаизма и оригинальности» [Сибирь, 1925, №5-6, с. 13]. Очерк сопровождается фотоиллюстрациями: «Таилга», «Жертвоприношение во время камлания», «Той»-свадьба», «Шаманка», «Могила шамана Баланды» - шаманские мотивы были весьма популярны в ран-несоветском сибирском нарративе.
В ставшем последним выпуске «Сибири» (1926, № 3) редакция снова обращается к творчеству Г.И. Чорос-Гуркина, представляя его только как художника национальных меньшинств: «Сам алтаец с головы до ног, Гуркин первый показал на полотне несравненную красоту Ойротии» [Сибирь, 1926, № 3, с. 9]. В заслугу вернувшемуся из эмиграции художнику ставятся многочисленные работы, выполненные в Урянхае и Монголии - в странах, «впервые оживающих под кистью и карандашом живописца». Добавим, что популярность Гуркина как си-
25 В частности, основу для формирования ойротского областного музея (ныне Национальный музей им. А.В. Анохина) составили именно коллекции семьи Гуляевых [Региональный свод книжных памятников, URL].
26 В тексте ошибочно - Д. Анохин. А.В. Анохиным еще в 1910-1912 годах в нижнем течении р. Катуни были собраны беспрецедентные материалы по шаманству у алтайцев, опубликованные только в советское время [Анохин, 1924].
бирского художника была велика, в его манере усматривали «молитвенно-благоговейное отношение к Сибири»; до 1937 года всякий раз его имя звучало в рассуждениях о SiЫrica в искусстве. Трафаретное мышление того времени быстро создало миф об алтайце, «всю жизнь прожившем в своем улусе», где «по сей день жив культ старых черных уродливых богов, обвеянных своеобразным, диким, но терпким и острым очарованием» [Болдырев-Казарин, 1932, с. 122].
Но «трезвое реалистическое мастерство» и алтайского художника, и старого (сибкрайздатовского) состава редколлегии журнала «Сибирь» оказались аутсайдерами в «буче боевой кипучей» пролетарского искусства первого советского десятилетия; после 1926 года художник практически свернул свою выставочную деятельность27, а журнал оказался неподъемным для газетного издательства и был закрыт.
Журнал «Сибирь» - значительное явление в раннесоветской сибирской периодике. Созданный им синтез вербальных и визуальных образов Сибири был, как нам представляется, директивно прекращенной попыткой реализации единственно возможного в тех условиях варианта областнической программы, рассчитанного на развитие интереса только еще нарождающегося массового советского читателя к «ро-диноведению», к национальным культурам, ко всем видам и формам молодого советского искусства. Созданный им образ Ойротии позволял судить об успешном выполнении идеологических задач по развитию культуры нацменьшинств в отдельно взятой области СССР (художники-ойроты Гуркин и Чевалков), о возрастании культурных запросов населения Сибири в целом (начало массового курортно-туристического движения). Литературная Ойротия засветилась в журнале под светом летнего отпускного солнца, привлекая курортников, физкультурников, туристов; предстала местом отдыха от «битв в пути» на фоне дикой красоты. Воображаемая Ойротия, лежащая далеко от столиц и в стороне от промышленных центров Сибири, помогала вспомнить то главное, о чем, повторим, по мнению В. Правдухина, забыли современные писатели - «забыли, что каждому из людей присуще все человеческое - животное, живое, бытовое, национальное, комнатное, половое» [Правдухин, 1928, с. 208].
Для массового читателя образ Ойротии в журнале «Сибирь» сыграл роль демонстрационного экземпляра советской восточной окраины - любоваться издали можно, можно даже приблизиться и прикос-
27 Об отношении Гуркина к борьбе художественных группировок в искусстве 1920-х годов см.: [Прибытков, 2000, с. 15-28].
нуться, но заглядывать на изнанку изделия никому и в голову не придет, никого не интересует, как и из чего этот экземпляр сконструирован. Для жаждущих подобных знаний были другие повременные издания - прежде всего журнал «Сибирские огни». Результаты наших наблюдений над «ойротскими» страницами «Сибири» привели к выводу, что в первом тонком иллюстрированном журнале в Сибири возобладал «туристический» подход к созданию образа национальной окраины, в «Сибирских огнях» - подход «хозяйский». В целом же в ранне-советскую эпоху литературная Ойротия балансировала между двумя обозначенными В. Зазубриным подходами, но национальная политика сталинского периода склонила чашу весов в пользу подхода туристического - не только литературная Ойротия-Горный Алтай, но и Горный Алтай как административно-территориальная единица постепенно все карты поставил на туристический бренд.
Литература
Анисимов К.В. Литература Сибири: идентификация и поэтика // Евроазиатский межкультурный диалог: «Свое» и «чужое» в национальном самосознании культуры. Томск, 2007.
Анисимов К.В. Проблемы поэтики литературы Сибири XIX - начала XX века: особенности становления и развития региональной литературной традиции. Томск, 2005.
Анохин А.В. Материалы по шаманству у алтайцев. Л., 1924.
Балухатый С. Литературный и искусствоведческий журнал за годы революции (1917-1932) // Периодика по литературе и искусству за годы революции. 19271932. Л., 1933.
Белая Г.А., Скороходов Г.А. Журналы «Красная нива», «Прожектор», «Огонек» // Очерки истории русской советской журналистики. 1917-1932. М., 1966.
Бирянин Б. Глазами зрителя // Из истории художественной жизни Новокуз-нецка.1920-1950-х годов Новокузнецк, 2013.
Болдырев-Казарин Д.А. Sibirica в искусстве // Красные зори. 1932. № 5.
Головачев П.М. Сибирь. Природа. Люди. Жизнь. М., 1902.
Грязнов М. Доисторическое прошлое Алтая // Природа. 1926. № 9-10.
Гущин И.П. Тень прошлого: Записки прокурора. Барнаул, 1988.
Далькевич М.М. Г.И. Гуркин // Нива. 1908. № 49.
Дурылин С., Казаринов П. и др. Журналы и временники // Сибирская советская энциклопедия. М.,1929. Т. 1.
Еркинова Р.М. Н.К. Рерих и Г.И. Чорос-Гуркин: притяжение Алтая (к постановке проблемы) // Рериховское наследие. СПб., 2013. Т. Х.
Живописная Россия. СПб., 1884. Т. XI.
КПСС о средствах массовой информации и пропаганды. М., 1987.
Литературная карта Алтайского края. [Электронный ресурс]. URL: http://www.akunb.altlib.ru/files/LiteraryMap/Personnels/Kazanski.html
Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939. М., 2011.
Миллер Дж. Образы и модели, уподобления и метафоры // Теория метафоры. М., 1990.
Муратов П.Д. Из истории художественной жизни Новосибирска. Краевые выставки // Современный музей в культурном пространстве Сибири. Новосибирск, 2011.
Низовой Павел. Язычники. Чита, 1922.
Никитин М. Очерк в Сибири // Сибирские огни. 1934. N 3.
Никифоров Н. Я. Аносский сборник. Собрание сказок алтайцев. Омск, 1915.
Первый Сибирский съезд писателей // Сибирские огни. 1926. № 3.
Периодика по литературе и искусству за годы революции. 1927-1932. Л.,
1933.
Письма Г.Н. Потанина. Иркутск,1991. Т. 5.
Посадсков А.Л. «Сибирь» // Средства массовой информации Новониколаев-ска - Новосибирска. 1906-2006 годы. Новосибирск, 2007.
Потанин Г.Н. Живопись в Сибири // Сибирская жизнь, иллюстрир. прилож. 1903. № 195.
Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907а. Потанин Г.Н. Этнографическая часть выставки Г. Гуркина // Сибирская жизнь. 19076. № 198.
Потапов Л.П. Очерк истории Ойротии: Алтайцы в период русской колонизации. Новосибирск, 1933.
Правдухин В. Литературная шивера // Сибирские огни. 1928. № 3. Прибытков Г.И. Чорос-Гуркин. Горно-Алтайск, 2000.
Региональный свод книжных памятников. [Электронный ресурс]. URL: http://www.nbra.ru/
Ризенко В. По Алтаю (Очерки) // Сибирский торгово-промышленный календарь на 1911 год. СПб., 1911.
Родигина Н.Н. «Другая Россия»: Образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX - начала XX века. Новосибирск, 2006.
Сапожников В.В., Гаврилов Н.А. Земли Кабинета Его Величества // Азиатская Россия. СПб., 1914. Т. 1.
Сапожников В.В. Пути по Русскому Алтаю. Томск, 1912. Сибирские виды, сцены и типы - Алтай // Всемирная иллюстрация. 1877. № 461, 462.
Слезкин Ю. Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера. М., 2008. Сталин И.В. О политических задачах университета народов Востока // Сталин И.В. Сочинения. М., 1952. Т. 7.
Торжественное заседание, посвященное пятилетию журнала «Сибирские огни (стенограмма) // Сибирские огни. 1927. № 2.
Шемелев В. Горные экскурсии рабочей молодежи // Сибирские огни. 1925.
№ 1.
Шиловский М.В. «Полнейшая самоотверженная преданность науке»: Г.Н. Потанин. Биографический очерк. [Электронный ресурс]. URL: http://history.nsc.ru/kapital/project/potanin/potanin10.html
Этнографические рисунки Г.И. Чорос-Гуркина. Горно-Алтайск, 2014. Ядринцев Н.М. От редакции // Литературный сборник. СПб., 1885. Ядринцев Н.М. Письма сибиряка из Европы // Восточное обозрение. 1885. № 36, 42, 44, 48.
Якимова Л.П., Юдалевич Б.М. Сибирский очерк. 20-70-е годы. Новосибирск,
1983.
Янушкевич А.С. Дихотомия сибирского текста // Евроазиатский межкультурный диалог: «Свое» и «чужое» в национальном самосознании культуры. Томск, 2007.
Яранцев В. Зазубрин // Сибирские огни. 2009. N° 12. Tchihatcheff P. Voyage scientifique dans l'Altai Oriental. Paris, 1845.
