CC BY
80
УДК 821.352.3
ББК 83.3 (2=Ады) 6
П 18
Паранук К.Н. Образ одинокого всадника в современном адыгском романе об историческом прошлом
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье рассматриваются особенности художественной реализации образа одинокого всадника, ставшего сквозным для современного адыгского романа об историческом прошлом. Целью статьи является выявление характера мифологизации этого образа, что обусловливает решение таких задач, как определение его архетипических истоков, исследование способов адаптации архетипа воина в контексте романов разных авторов, особенностей символического наполнения образа. Результаты исследования свидетельствуют о нарастании степени мифологизации этого образа, ставшего в контексте анализируемых романов символом истории адыгов.
Ключевые слова:
Литературный архетип, мифологическая матрица, образы-символы, одинокий всадник, архетип воина, история адыгов, совокупный образ всадников, современный адыгский роман.
Paranuk K.N. Image of the lonely horseman in the Adyghe modern novel about the historical past
Abstract:
The paper discusses features of artistic realization of an image of the lonely horseman being through in the Adyghe modern novel about the historical past. The purpose of the paper is revealing the character of mythologization of this image that causes the decision of such problems as definition of its archetypical sources, research of ways of adaptation of the archetype of the soldier in a context of novels of different authors and features of symbolical filling an image. Results of research testify to increasing degree of mythologization of this image that has become a symbol of a history of the Adyghes in a context of the analyzed novels.
Key words:
Literary archetype, a mythological matrix, images - symbols, the lonely horseman, archetype of the soldier, a history of the Adyghes, a cumulative image of horsemen, the Adyghe modern novel.
Современный адыгский роман об историческом прошлом характеризуется наличием ярко выраженного мифопоэтического пласта с использованием самых разнообразных мифопоэтических средств. Реактуализация мифотворчества в контексте современного адыгского романа выразилась и в образной системе адыгского романа, присутствии ярких мифологических образов-символов, имеющих концептуальное значение.
Образ одинокого всадника, уходящий своими корнями в народный эпос, прочно укрепился в современном адыгском романе c мифоэпическими истоками. Свидетельством тому является творчество писателей Нальбия Куека, Хабаса Бештокова, Джамбулата Кошубаева, Юнуса Чуяко, характеризующееся активным использованием мифологем, мифоструктур, архетипов и т.д. В образной системе их романов весьма часто встречаются образы-символы (Железного Волка, Черной горы, одинокого всадника, дубов-черкесов), так или иначе сопряженные с прошлым адыгов и символизирующие их историю.
Известно, что мифотворчество по сути является реализацией архетипа в образы, «невольное высказывание о бессознательных душевных событиях на языке объектов внешнего мира» (К. Юнг). В образе одинокого всадника, встречающегося практически в каждом адыгском романе об историческом прошлом, реализуется образ воина и связанная с ним мифологема одиночества. Актуализация этого образа обусловлена особенностями исторической судьбы адыгских народов, ее трагических перипетий. А. Ахлаков, рассуждая о героических песнях народов Кавказа, справедливо отмечал: «Своеобразный культ героизма и воинственности, выработанный в их песнях в течение веков, как и в поэзии многих других народов, обусловлен конкретными историческими условиями. Суровая жизнь горцев, полная внешних и внутренних опасностей и тревог, требовала от членов общества высоких боевых качеств. Добывание славы героем, защита чести и достоинства, совершение подвигов во имя друзей и соратников - все это есть проявление героизма во имя утверждения нравственных идеалов народа» [1: 60 - 61].
Необходимо отметить, что художественное воплощение этого образа у адыгских авторов носит вполне индивидуальный характер. Классик адыгейской литературы Т. Керашев в одноименном романе «Одинокий всадник» воссоздает его облик, наполненный восторженно-романтическим отношением к национальной традиции. В эпике М.Эльберда, Т. Адыгова, И. Машбаша, Ю. Чуяко этот образ дается чаще всего в сочетании реалистических и мифоэпических начал с преобладанием первого. В романах последних лет Н. Куека, Д. Кошубаева наблюдается явная тенденция к максимальной символизации, мифологизированию образа одинокого всадника.
В талантливом романе Ю. Чуяко «Сказание о Железном Волке» (1993г.) тесно переплетаются история и современность, реальность и миф. Мастерски смещая и чередуя темпоральные планы, автор повествует об истории адыгов через историю семьи Мазлоковых: дедушки Хаджекыза, его сына Бирама, внука Сэта. В художественном контексте романа, содержащем богатый и разнообразный мифо-фольклорный пласт, дается совокупный образ всадников, реализующих архетип воина: вольнолюбивые всадники - одинокий всадник - удачливый всадник - неустрашимый всадник. В содержание романа включается повествование об одиноком всаднике, основанное на народных сказаниях: «Давным-давно в этих местах жил ...одинокий всадник, которого звали Исламий. Он защищал добрых людей и наказывал злых. Никого на свете он не боялся и предпочитал ездить один. Но когда черкесам надо было выступать против общего врага, его стали звать вместе со всеми, и он никогда не отказывался. Это был удивительно храбрый наездник» [2: 192]. Такова авторская интерпретация образа - с оттенком социального статуса.
К всадникам-наездникам в широком смысле слова относятся в романе кузнец, предок Мазлоковых, сам Хаджекыз, Сэт, которому дедушка в детстве подарил вымышленного чалого коня Дуль-Дуль. Как справедливо отмечала критика, «образы всадников, одинокого всадника, удачливого всадника появляются в конкретных эпизодах как символы бесстрашия, милосердия, благородства, всегдашней готовности к защите чести и достоинства человека» [3: 20]. Их возвращения неустанно ждут главные герои романа: Мазлоков Хаджекыз, а потом и его внук Сэт.
С одиноким всадником, «Хаджиретом», сравнивается в романе и «дальнобойщик» Анзор Тыхов, по прозвищу Барон или «Большой Черкес», отвозящий помидоры из Адыгеи ленинградским сиротам из детских домов. Его образ в контексте романа ассоциируется с дальними набегами адыгских наездников прошлого. В текст включен и миф об Удачливом всаднике, которого встречает Осман Челестэнов: «Всадники вернутся. Но сможешь ли ты увидеть их?.. Потому что впереди будет Удачливый всадник, а его видят только самые отважные, самые добрые и самые достойные люди» [2: 39].
Возвращение всадников становится в романе символом возврата к моральноэтическим нормам, соответствующим адыгству, человечности, порядочности и справедливости.
В постмодернистском романе «Абраг» (2004 г.) молодого писателя из г. Нальчика Д. Кошубаева семантика образа одинокого всадника и связанной с ним мифологемы одиночества заявлены уже в самом названии: абраг (абрек) в адыгских языках - «одинокий отшельник». В литературном контексте сложного по структуре романа автор адаптирует образы известных эпических героев: Сосруко, Бадыноко, Батраза, Тореша, Ашамеза и др. При этом Д. Кошубаев подвергает значительной трансформации исходный мифоэпический материал Нартиады согласно собственной творческой концепции.
Основное внимание в «Абраге» уделено Сосруко - центральному герою эпоса, которого исследователи Нартиады причисляют к солнечным героям и считают ведущим в поколении героев. Во второй части романа «Недостоверно о достоверном» отражены все основные мотивы Нартиады, связанные с подвигами и крупными деяниями Сосруко -возвращение огня, проса, похищение у богов семян винограда, битва с Тотрешем, битва с Бадыноко, сватовство к Акуанде и т. д.
Автор, следуя мифоэпической традиции, подчеркивает в характере героя такие качества, как отвагу, ум, хитрость, находчивость. И здесь вполне уместно привести высказывание В. Я. Проппа относительно эпических героев: «облик положительного героя далеко не всегда соответствует тому моральному кодексу, который лежит в основе общепринятой современной морали... Герой тот, кто побеждает, безразлично какими средствами, в особенности если он побеждает более сильного, чем он сам, противника» [4: 116-131]. Подтверждение этого тезиса мы находим и в романе Д. Кошубаева. Во время обсуждения деяний Сосруко на хасе Озырмедж (он же тхамада), защищая героя от несправедливых притязаний нартов, утверждает: «Если по совести - он принес огонь. А как он его добыл - это уже не наше дело» [5: 28].
Вместе с тем, в романе много внимания уделяется обособленности героя, его отчужденности, неприятию со стороны большинства нартов. Образ Сосруко дан в единстве бинарных оппозиций и складывается из суждений как друзей и доброжелателей, так и врагов его. Для одних - он «свет», спаситель, добывший огонь и спасший нартов (Сатаней, Озырмедж), для других - «смуглолицый, небольшого роста», хитрый и коварный обманщик, умный соперник (Тотреш, Тлебыца, Барымбух, иныжи). И в конечном итоге - герой одинок, не принят и не понят нартами. Негативное отношение многих из них к ведущему герою объясняется, по мнению большинства исследователей Нартиады, исключительным, неординарным способом его рождения: «рождение из камня от семени пастуха стало одной из причин отчужденного положения героя», - отмечает А. Гутов [6: 146].
«Герой всегда одинок», - замечает совершенно справедливо Ю. М. Тхагазитов. -«Как солнце одно на небе, так одиноким предстает адыгский всадник. В героическом эпосе всадник и герой синонимы. Герой борется со злом всегда один. Его единственным помощником выступает конь, но волшебный и мудрый альп неотделим от богатыря. Поэтому в эпосе постоянным эпитетом богатыря становится «одинокий». Так одиноким всадником предстает Сосруко» [7: 269].
Впрочем, таким же эпитетом наделены в эпосе и другие герои: Бадыноко, Тотреш, Батраз, Ашамез, так же одиноки они и в романе Д. Кошубаева.
М.М. Бахтин совершенно справедливо отмечает: «..необходимо подчеркнуть еще одну черту подлинного фольклора: человек в нем велик сам, а не за чужой счет, он сам высок и силен, он один может победно отражать целое вражеское войско, как Кухулин во время зимней спячки. Он прямая противоположность маленького царя над большим народом, он и есть этот большой народ, большой за свой собственный счет. Он порабощает только природу, а ему самому служат только звери (да и те не рабы ему)» [8: 78-79]. Наблюдения М. Бахтина справедливы и по отношению к названным выше эпическим героям, одиноким и одновременно великим.
Вместе с тем, необходимо отметить, что Д. Кошубаев в романе акцентирует внимание не на подвигах и громких деяниях героев, а на мотивах этих деяний, на
психологической сублимации образов. Он стремится разобраться в причинах неприятия Сосруко окружающими. Нарты показаны в большинстве своем завистливыми, корыстными, малодушными, стремящимися погубить любого потенциально сильного, смелого, независимого соперника. Именно это, по мнению автора, становится причиной гибели храбрых, сильных, гордых героев: Сосруко, Бадыноко, Батраза и др. В образах самих же героев-одиночек автор подчеркивает излишнюю самонадеянность и гордыню. Весьма показателен для выражения идеи романа эпизод, где на хасэ обсуждают Сосруко и его подвиги (по сути, это не обсуждение, а суд над героем). И недоброжелатели, которых оказывается большинство, выносят герою однозначный вердикт: смерть. Итак, солнечный герой гибнет в романе, как и его эпический прототип, но не от руки врага, а из-за предательства соплеменников.
Наиболее яркий мифологический образ - символ одинокого всадника - мы встречаем в эпике выдающегося адыгейского писателя Н. Куека («Черная гора», «Вино мертвых»). Обратимся к тексту: « Одинокий всадник. Какое страшное лицо!.. На нем запечатлелись тысячелетия. Когда я видел его в первый раз?... Я видел его еще до своего рождения. Когда-то давным - давно я видел этого всадника. Его лицо сверкнуло, как клинок кинжала...Он был влеком великим духом, когда необычайной силы мысль неожиданно остановила его, как вкопанного. В густой красивой бороде еще не было седины, но он казался ровесником неба. Такое лицо не сгорит в огне, не погаснет в дождях, легко пройдет сквозь скалы. Уставшие ноги не тяжелят стремян, прямая спина несгибаема, плечи под стальной кольчугой округлы. Ему наскучило жить, и он возненавидел мир, в котором не смог найти дорогу к разрешению мучающей его мысли. Далеким сердцем надеясь еще на что-то, он готов обрести утерянный свет своей души.» [9: 76].
Этот лик напоминает главному герою «Черной горы» (1997г.) Нешару то деда, то отца, то его самого, он ассоциируется у героя с вечностью. Нешар, обладающий способностью просматривать прошлое, видит, что они всегда были вместе и «взирали на состарившееся солнце, ..на разрушенные временем горы, видели подземные реки, трогали руками мягкие, как комочек ваты, нарождающиеся звезды, но сквозь все это проступали его аул, лес, пустота, откуда исчезло тепло людей.» [9: 78].
Так автор создает обобщенный образ одинокого всадника с ликом адыга, символизирующего многовековую и многострадальную историю адыгов. Необходимо отметить, что осмысление этой истории в произведении проникнуто эсхатологическим мироощущением. Символика одинокого всадника распространяется и на образы Мазага, Нарыча из «Черной горы». В другом романе-мифе Н. Куека, «Вино мертвых» (2002 г.), дается целая плеяда воинов-одиночек, блистательно владеющих воинским искусством. В образах Кунтабеша, Дэдэра, Кангура, Предводителя, Последнего и других из рода Хаткоесов также реализуется архетип воина и связанная с ним мифологема одиночества. К примеру, мамлюк Кангур, много лет верой и правдой прослуживший в Египте его правителям, возвращается на родину на склоне лет. Это великолепный воин, прекрасно владеющий своим искусством, и благороднейший человек, способный пожертвовать собой ради общего блага. Вернувшись на склоне лет в Адыгею, он объезжает адыгские земли, восхищается их красотой и благодатью, и вместе с тем, чувствует себя чужим, боится, что эта земля уже не примет его, он не сможет пустить в ней свои корни. Автор с большой психологической экспрессией передает трагизм судьбы и мироощущение человека, не по своей воле оказавшегося на чужбине. Бесконечно одиноко чувствуют себя и другие герои романа - Кунтабеш, Дэдэр, Редэд, Предводитель - представители рода Хаткоесов, символизирующего народ адыгов.
Итак, мифопоэтический образ одинокого всадника нашел яркое и художественноубедительное воплощение в произведениях современных авторов. В основе всех созданных разными авторами образов одинокого всадника лежит архетип воина. Примечательно, что в художественной реализации этого образа Ю. Чуяко, Д. Кошубаевым, Н. Куеком мифологизация идет по нарастающей. Образ одинокого всадника
стал в литературе одним из самых ярких и выразительных символов, олицетворяющих историю адыгов, их образ жизни.
Примечания:
1. Ахлаков А.А.Исторические песни народов Дагестана и Северного Кавказа. М., 1981. 120 с.
2. Чуяко Ю. Г. Сказание о Железном Волке. Майкоп, 1993. 384 с.
3. Шибинская Е.П. Новаторство формы и высокая традиция // Космос «Железного Волка» или Панцирь Кузнечика. Майкоп, 2001. 184 с.
4. Пропп В.Я. Фольклор и действительность: избранные статьи. М., 1976. 325 с.
5. Кошубаев Д.П. Абраг. Нальчик, 2004. 192 с.
6. Гутов А.М. Поэтика и типология адыгского нартского эпоса. М., 19932. 206 с.
7. Тхагазитов Ю.М. Эволюция художественного сознания адыгов: опыт
теоретической истории: эпос, литература, роман. Нальчик, 1996. 214 с.
8. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000. 304 с.
9. Куек Н.Ю. Черная гора. Майкоп, 1997. 114 с.
References:
1. Akhlakov A.A. Historical songs of peoples of Daghestan and Northern Caucasus. M., 1981. 120 pp.
2. Chuyako Yu. The legend on the Iron Wolf. Maikop, 1993. 384 pp.
3. Shibinskaya E.P. Innovation of the form and high tradition // Space of “The Iron Wolf’ or the Armour of the Grasshopper. Maikop, 2001. 184 pp.
4. Propp V.Ya. Folklore and the reality: selected articles. M., 1976. 325 pp.
5. Koshubaev D.P. Abrag. Nalchik, 2004. 192 pp.
6. Gutov A.M. Poetics and typology of the Adyghe nart epos. M., 1993. 206 pp.
7. Tkhagazitov Yu.M. Evolution of artistic consciousness of the Adyghes: experience of a theoretical history: the epos, the literature, the novel. Nalchik, 1996. 214 pp.
8. Bakhtin M.M. Epos and the novel. SPb., 2000. 304 pp.
9. Kuek N.Yu. The black mountain. Maikop, 1997. 114 pp.
