CC BY
48
ские заставы и ворвутся в город или что партизаны обойдут японские позиции с фланга, со стороны Шкотова [6, с. 320].
Движение представляется в тексте не только в буквальном смысле, но отражает движение политических режимов во Владивостоке («красные», «белые», «японцы»). Одновременно с ужасом происходящего ощущается авторская ирония в тексте, которая создается топонимом в комбинации с оценочным средством:
(25) Распространившиеся в среду по городу листки, отпечатанные в подпольной типографии «Красного Знамени», обещали владивостокским белым новую резню в стиле Николаевска-на-Амуре [6, с. 320].
Топонимы в составе словосочетаний и предложений отражают передвижение людей в тексте - в начале повествования подчеркивающее массовость движения, хаотичность, спешное бегство из России и произвол красных и противопоставленное неуверенным медленным шагам на чужбине, олицетворяющим временный приют, в финале очерка.
(26) Таким-то застывшим островком старой России в смерче революции и оставался крошечный пятачок Приморья с Владивостоком до самого 26 октября 1922 года, когда японцы начали вывозить из бухты Золотого Рога свои последние эшелоны, а красная милиция Военкома Уборевича заняла наконец город, остававшийся в течение пяти лет болезненным бельмом на глазах Р.С.Ф.С.Р. [6, с. 315].
Данный пример иллюстрирует, каким был Владивосток до описываемых событий: спокойный островок в смерче революции. Изображаемое подчеркивает, как началось безудержное движение.
(27) Спускаясь по Алеутской, на Эгершельде накапливались обозы и арьергарды глебовских казаков, грязные и ободранные [6, с. 323].
В ходе анализа нами отмечены случаи реализации образного компонента топонимических концептов. Амбивалентность - отличительная черта владиво-
Библиографический список
стокского текста. С одной стороны, представлены картины ужаса, тревоги, резни, грабежей, с другой - с иронией представлена жизнь обывателей в новых условиях:
(28) Сейчас же заговорили, что ограбление произвела партизанская шайка, успевшая, должно быть, просочиться в Гнилой угол, обойдя с фланга японские позиции на Второй Речке [6, с. 322].
Амбивалентность проявляется в том, что одновременно с изображаемыми страшными событиями, борьбой показаны картины торга, скупки краденного, покупки «корейской сивушки» в каждой «фанзушке». Общество разделено на две части: в то время как в одной части города «перевозят раненых на Русский остров», в другой идет «оживленный торг» награбленным. В тексте прослеживается авторская ирония:
(29) Весь Эгершельд представлял собой гигантскую барахолку, где можно было купить по полтиннику за аршин английский офицерский шевиот из разбитых накануне казаками интендантских складов на Чуркине [6, с. 329].
В целом топонимы в очерках М.В. Щербакова выполняют ряд функций: а именно - формируют хронотоп «исход», который можно представить как эмоционально напряженное передвижение людей. При этом движение не целенаправленное, а хаотичное, так как главная цель - покинуть это место, убежать, даже не зная куда:
Обращает на себя внимание само название очерка - «Одиссеи без Итаки» - в названии использован прецедентный феномен, который подтверждает основную мысль текста - массовый исход. Кроме того, сам текст снабжен эпиграфом из «Одиссеи» Гомера: «Много и сердцем скорбел на морях, о спасеньи заботясь Жизни своей и сопутников ...», о людях, которые ушли с осознанием, что никогда не вернутся, а финальным аккордом очерка звучит авторская отсылка к «Одиссее»: «/.../ я искренне желаю современным Одиссеям обрести среди пальмовых рощ Филиппин новую Итаку /.../».
1. Рублёва О.Л. К типологии концептов: топонимические концепты. Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2017; Т. 16. № 9: 76 - 84.
2. Корнева В.В. Топонимические исследования в новой научной парадигме. ВестникВГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2016; № 1: 150 - 154.
3. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. Москва: Языки славянской культуры, 2004.
4. Рут М.Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1992.
5. Стернин И.А. Розенфельд М.Я. Слово и образ: монография. Воронеж: Истоки, 2008.
6. Щербаков М.В. Одиссеи без Итаки. Повесть, рассказы, очерки, стихи, переводы. Владивосток: Рубеж, 2011.
References
1. Rubleva O.L. K tipologii konceptov: toponimicheskie koncepty. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya, filologiya. 2017; T. 16. № 9: 76 - 84.
2. Korneva V.V. Toponimicheskie issledovaniya v novoj nauchnoj paradigme. Vestnik VGU. Seriya: Lingvistika i mezhkul'turnaya kommunikaciya. 2016; № 1: 150 - 154.
3. Kubryakova E.S. Yazyk i znanie: Na puti polucheniya znanij o yazyke: chasti rechi s kognitivnoj tochki zreniya. Rol'yazyka v poznanii mira. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2004.
4. Rut M.'E. Obraznaya nominaciya v russkomyazyke. Ekaterinburg: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta, 1992.
5. Sternin I.A. Rozenfel'd M.Ya. Slovo iobraz: monografiya. Voronezh: Istoki, 2008.
6. Scherbakov M.V. Odissei bez Itaki. Povest', rasskazy, ocherki, stihi, perevody. Vladivostok: Rubezh, 2011.
Статья поступила в редакцию 01.06.22
УДК 398.87
Rasumov V.Sh., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Chechen Philology, Philological Faculty, Chechen State University
n.a. A.A. Kadirov, Head of Chechen Literature and Folklore Laboratory"Chechen Language Institute" (Grozny, Russia), E-mail: vakha66@mail.ru
THE IMAGE OF THE LONELY HERO IN CHECHEN HEROIC-HISTORICAL SONGS "ILLI". This article examines the image of the folk hero in Chechen heroic-historical "illi" songs on the basis of published works and field materials. The analysis of the considered texts shows that patriotic and social themes are stable and dominant in the Chechen heroic epos, as in the heroic literature of many other Caucasian peoples. The portrayal of reality in terms of traditional heroics (heroic exaltation, the cult of valour and valour, idealisation, etc) are markedly dominated in the illi" songs because they represent human values (first of all moral values) connected with the upbringing of heroic and active men who can defend the weaks and resist social violence and oppression on the part of local feudals and foreign oppressors. In this context, freedom, equality, fraternity and justice become the main criterias of values. Heroic-historical songs express love of the country, friendship, loyalty to the word, respect for women, courage and bravery. The songs especially praise the observance of dignity and competitioncalled "yakh". Among the most popular and widespread Chechen songs are the songs of heroes - "The Song of Prince Musost and Surkho, son of Ada, living on the Terek", "Aktola, son of Jumi", "The Song of Jammirz, son of Madi", "Three Victories of Shikhmirzi", "Eli, son of Umar from Akki", and others. "Illi" songs are principal depositories of Chechen spiritual and moral values.
Key words: Chechen folklore, heroic-historical songs, hero, image, illi, heroism.
В.Ш. Расумов, канд. филол. наук, доц., ФГБОУ ВО «Чеченский государственный университет им. А.А. Кадырова», зав. лаб. чеченской литературы
и фольклора ГКУ «Институт чеченского языка», E-mail: vakha66@mail.ru
ОБРАЗ ОДИНОКОГО ГЕРОЯ В ЧЕЧЕНСКИХ ГЕРОИКО-ИСТОРИЧЕСКИХ ПЕСНЯХ ИЛЛИ
В данной статье на основе опубликованных работ и полевых материалов рассмотрен образ народного героя в чеченских героико-исторических песнях илли. Анализ исследуемых текстов показывает, что в чеченском героическом эпосе, как и в героической словесности целого ряда народов Кавказа, патриотические и социальные темы стабильны и занимают ведущее место. В песнях илли явно преобладает изображение действительности с точки зрения
традиционной героики (преувеличение превосходных качеств героев, культ доблести и мужества, идеализация и т. п.) потому, что здесь изображаются человеческие ценности (в первую очередь моральные), связанные с воспитанием героической, активной личности, - личности, способной защитить слабых, бороться против социального насилия и гнета как со стороны местной феодальной верхушки, так и внешних притеснителей. В этом контексте свобода, равенство, братство и справедливость становятся главными ценностными критериями. Героико-исторические песни воспевают любовь к родине, дружбу, верность слову, уважение к женщине, храбрость и мужество. Особо высоко ставится в песнях проявление достоинства и соревнования, именуемое словом «йахь». К числу наиболее популярных и распространенных в чеченском народе относятся песни о героях - «Песня о князе Мусосте и о Сурхо, сыне Ады, живших по Тереку», «Актола сын Джуми», «Песня о Джаммирзе, сыне Мади», «Три победы Шихмирзи», «Эли сын Умаров из Акки» и другие. Песни илли являются одним из основных хранилищ духовно-нравственных ценностей чеченского народа.
Ключевые слова: чеченский фольклор, героико-исторические песни, илли, образ, герой, героизм.
В настоящее время влияние устного народного творчества на общественное сознание все более сужается в связи с ориентацией народа на профессиональное искусство. Одной из главных задач государственной политики России на современном этапе является изучение, возрождение и сохранение традиционной народной художественной культуры и её трансляция в социокультурное пространство. Неоднозначность толкования фольклора проявляется в том, что здесь указывается на народное творчество, преимущественно принадлежащее к устному. Также учёные этот термин прилагают к деятельности народа, которая создалась коллективно и была художественно-творческой, чтобы показать бытие, ключевые идеалы и представления людей. Правильно также назвать фольклором и поэзию, которую создал народ, а строки вошли в народные массы: множество преданий и песен, разнообразные частушки и анекдоты, увлекательный эпос о героях. Но к фольклору относятся и произведения народной музыки -песенные, инструментальные, пьесы, а также театральное искусство - народ создал драму, статистическую пьесу, здесь же существует театр кукол. Еще одним направлением народного творчества стала хореография, архитектура, отрасль изобразительного и декоративно-прикладного искусства.
Однако состояние, генезис и поэтика жанров традиционного фольклора, проблема определения границ его языковых явлений остаётся весьма актуальной для конкретного этноса, конкретной личности, в целом для народного самосознания. В связи с этим перед наукой встает вопрос о расширении предмета исследования, который до недавнего времени ограничивался изучением отдельных жанров фольклора.
К примеру, феномен чеченских героико-исторических песен илли всё ещё остается загадкой, хотя они монографически исследованы значительно больше, чем другие жанры.
Наш интерес к чеченской эпической песне обусловлен, прежде всего, признанием исследователями песенного эпоса илли как эстетической системы, обладающей «достаточно высокой степенью внутренней организованности» и имеющей «динамические связи и соотношения» [1, с. 67]. Кроме этого, изучение песен илли уточняет специфику жанра, даёт возможность определить предметный и признаковый особенности фольклорной песни, отражающей в себе народное сознание и его отношение к окружающему миру.
Имеющиеся на сегодняшний день труды чеченских ученых А.И. Нажаева, С.-Б. Арсанова, Х.Д. Ошаева, З. Джамалханова, С. Эльмурзаева, Я. Вагапова, И.Б. Мунаева, О.А. Джамбекова и др. являются основой изучения жанров чеченского фольклора. Используя данные методологические ориентиры, необходимо систематизировать накопленный опыт в области исследования героико-истори-ческих песен илли, развивая его с учетом тенденций современной науки. Чеченской литературоведческой науке сегодня необходимо возрождение и восстановление опыта и традиций. В этом видится актуальность данного исследования.
Научная новизна статьи заключается в том, что в ней проанализирован образ одинокого героя в чеченских героико-исторических песнях илли.
Цель исследования - рассмотреть образа одинокого героя в чеченских ге-роико-исторических песнях илли.
Задачи исследования:
- проанализировать особенности жанра;
- выявить особенности образа одинокого героя, которого народ наделил наиболее важными человеческими качествами;
- выявить поэтические особенности и специфику национальной художественности в текстах чеченских героико-исторических песен илли.
Теоретическая значимость состоит в изучении поэтики народных песен и фольклорной картины мира, отраженной в песенной культуре чеченского народа.
Практическая значимость исследования состоит в том, что материал статьи может служить источником создания лекционных материалов по чеченскому фольклору в вузах и общеобразовательных школах ЧР.
С начала 1950-х и до конца 1980-х годов прошлого века учеными Чечено-Ингушского научно-исследовательского института проводилась большая работа по сбору и изучению героико-исторических песен илли, которые опубликованы в ряде сборников. Первый из них - «Чеченский фольклор (народные песни, частушки)» - вышел в свет в полном объеме в 1959 году. Он появился в результате кропотливой работы собирателей фольклора С. Эльмурзаева и З. Джамал-ханова. Второй по значимости сборник илли, в него включены более тридцати илли (в большинстве своем ранее не издававшихся), увидел свет в 2005 году. В эти сборники вошли песни, в которых отразились проблемы и события различных периодов истории Чечни, но историческая составляющая не является в них доминирующей. Скорее, речь идет не о конкретных событиях истории, а ситуациях нравственного выбора, когда герой вынужден проявить себя по отношению к
конкретным вызовам. Этим вызовом может стать человек более высокого статуса, враг, соперник или какие-то обстоятельства.
В илли отражаются народные морально-этические и эстетические представления о том, как следует поступать положительным героям в тех или иных сложных жизненных ситуациях.
В чеченских героико-исторических песнях илли героя наделяют такими качествами, как честность, оптимистичность, находчивость, последовательность в поступках, мужественность, готовность к самопожертвованию. Герой заботится и защищает обездоленных, презирает богатство и смерть, уважителен к слабому полу и старшим.
В песне «Теркаца хьала охьа вехаш хиллачу эла Мусостах, Адин Сурхох илли» («Песня о князе Мусосте и о Сурхо, сыне Ады, живших по Тереку») устами отца героя сформулировано требование к единственному сыну: не уступать ни в чем своему социальному врагу-князу [2, с. 44].
В другом варианте песни старцы идут к матери Сурхо просить ее сына. Мать отвечает им «Но родила я Сурхо моего не для того, чтобы нежить его. Вам, если надо, отдам я его!». Затем наставляет сына: «Если они твою душу потребуют - вырви из тела, отдай им душу» [3, с. 175]. Именно такие значимые действия являются возвышенными и героическими с точки зрения песенных идеалов.
Обычно герой илли безымянен, и его просто называют «сын старого отца», «сын вдовы», если же герой поименован, то до добавляют «не имеющий брата».
В илли кристаллизуется образ героя - выразителя народных идеалов в периоды значимых для этноса социально-политических и экономических изменений. Герой этого эпоса - прежде всего воин. Он, естественно, предельно храбр, печется об обездоленных. На его плечи взваливаются многие трудности, связанные с тем, что он одинок, неродовит и т. д. Преодоление этих трудностей, проявляемый при этом беззаветный героизм, когда в результате герой илли зачастую гибнет, высокие героизированные общенародные идеалы и определяют лицо центрального героя песенного героико-исторического произведения.
Героев исторических песен довольно много. Наиболее часто упоминаются Таймиев Биболат, Сурхо, (сын Ады), Ахмед из Автуров, Арсамак, (сын Шоты) и др.
Лейтмотив героики проходит через многие песенные жанры, далеко не представляющие героический эпос, он может встречаться, например, даже в колыбельных песнях, функция которых состоит не только в простом убаюкивании младенца, но и в предрекании ему блистательного будущего, видя его как храброго и мужественного воина:
Хьо т1евоьду лекха лам Йоьза белир, Майрбек! Хьо т1евоьду маждар-буц Хьаса белир, Майрбек! Гаьнгалин аган чохь, Техкийна Майрбек! Дарин бухкарца, Къийлина Майрбек! Хьо дин т1е волуш, Майрбек! 1онжар ма лазийла. Гена хьо новкъа волуш, Хьан некъ ва нислойла! 1аьржачу лаьтта т1ехь Ког майра ловзийла, Ва маьлхан дуьнен чохь Ирс хилла лелийла! [3, с. 363]
Гора, к которой идешь ты, (Пусть) медной будет, Майрбек! Желтушник, к которому идешь ты, (Пусть) волокном будет, Майрбек! В колыбель-качели Укаченный Майрбек! Шелковой подпругой Прикрепленный (к колыбели) Майрбек! Когда ты вскочишь на коня. (Чтоб) селезенка не болела. В далекий собираясь ты путь (Пусть) удачной будет твоя дорога! На черную землю
(Пусть) храбро ступает нога, В солнечном мире Счастливым будь!
(Подстрочный перевод здесь и далее - авт.)
Историческое прошлое чеченцев, отягощенное набегами, войнами, состоянием постоянной готовности оказать сопротивление, объясняет данный факт.
Немаловажным является и то, что в героико-исторических песнях илли народ положительными чертами наделяет не только своих героев, он также чтит и идеализирует инонациональных героев, будь то Тарковский кант, Тасуха Кумыкский или Чёрный Ногай.
Характерная деталь илли: принципы приветствия, обходительности, гостеприимства «тарковских молодцев» ничем не отличаются от этических норм поведения чеченского героя, например, Эли, сына Умара из Акки. Так, во вводной части песни на традиционное приветствие Эли тарковские молодцы, собравшиеся на вечерней сельской сходке («пхьоьха»), отвечают общепринятым клише:
1алайкум ва салам, ва нохчийн цхьалха к1ант, Хьо марша вог1ийла, хьо Далла воьзийла! Хьо лаа лиэларий, хьо тара леларий?
- Алейкум салам, одинокий чеченский молодец (кант), Приходи свободным, да будет тобой доволен Аллах! По своей воле или по нужде ты прибыл?
В подобном доброжелательном ключе происходит в илли первая встреча Эли, сына Умара из Акки с Тарковским молодцем:
Дакъаза ма вала, х1ай 1уьллува к1анат! Хьаша воцуш ву-те хьо йоккхачу кху Таркхахь, Т1евосса вац-теша б1о буллуш ва хьаша? Чохь ерг ца кхоош, коьмаьрша ву со-ма, Карахь ерг д1атухуш, т1амна майра ву со-ма, Айхьа лело ва г1уллакх ахь дийца мегар ду, Ахь сайна дийцинарг - ас лело декхар ду
- Не будь обездоленным, эй, лежащий на земле кант! Неужели у тебя нет человека в этой большой Тарке,
чтобы остановиться на ночлег Неужели у тебя здесь нет того, на кого ты мог положиться? Я хлебосольный, всё что есть в доме кладущий на стол, Я храбрый, при столкновении с врагом бьющий всё,
что попадётся под руку, Ты можешь мне рассказать о деле, которое у тебя есть, Всё что ты пожелаешь - будет исполнено...
Тарковский молодец не только по-братски помогает чеченскому молодцу Эли - сыну Умара из Акки - вернуть своего похищенного скакуна, якобы «купленного» у чеченского конокрада Шовхалом Тарковским, но и, лишив жизни своего вероломного единокровника, добывает для гостя знаменитого коня Шовхала и затем сопровождает его до самой границы Чечни. Дружба двух молодцев переходит в побратимство. Вскоре Эли вместе со своими друзьями - эпическими героями Астамиром Шатоевским, Жаммирзой, (сыном Мади), Бибулатом, (сыном Таймы), Сурхо, (сыном Ады), Ахой, (сыном Тимарки) - спасает своего названного брата от смертной казни.
Герой исторической песни, независимо от занимаемого им положения и роли в судьбе государства и народа, в описываемых событиях - живой исторический человек, сохраняющий своё реальное имя. Он не наделен необыкновенной физической силой или другими сверхъестественными качествами.
В песне «Об Алхаштой Алхе» исполнитель показал мужество, стойкость и верность долгу боевого товарищества. Три дня бьется Алха с товарищами, окруженный дружиной кабардинского князя Тепсарко. Наездники устроили завалы из порезанных лошадей. Уже все товарищи Алхи убиты. Остался в живых один Алха, но и он весь изранен:
В груди крымский свинец засел. На губах кровь запекалась, Пошатываясь, подошел он К телам любимых товарищей:
- Илахи яраббий, о Аллах! [4, с. 232].
И тогда герой со словами:
«Если от этих тяжелых ран мне смерть суждена, Лучше погибну я с этими молодцами! Без них какая утеха мне в жизни будет? С какими глазами к их отцам, матерям я вернусь?», Вынул из ножен свой широкий ханепейский кинжал, Широкую рукоять кинжала на сердце Храброго сердца - Чеги наставил, Направил острие кинжала себе в грудь, И опустил на него Алхаштой Алха» -
гибнет на поле боя [там же].
Песня завершается пожеланием исполнителя. Шуточный характер концовки смягчает драматизм события:
Ва нанас ма войла яхь йоцу и к1анат,
И вича ма кхиа кхира мижарг схьабаллалц,
Кхианза ца ваьлла и кхиъна ваьлча,
Цуьнан валар хуьлда-кха -
Хьерахь зударшца бол къуьйсуш,
Коьртах гали ва кхетта!
Ва лата луъчуьнан леташ кадолийла!
Ва вада луъчуьнан уьдуш садолийла! [5, с. 232].
Пусть мать не родит сына без чувств достоинства,
Если родится да не проживет он столько времени,
пока лепешка испечется.
Если по судьбе он все же вырастет,
Пусть смерть его постигнет,
На мельнице в споре с женщинами из-за очереди,
От удара мешком по голове!
Кто драться хочет - пусть руке его будет удача!
Кто бежать хочет - пусть душа его прервется в беге!
В некоторых песнях герои илли не имеют собственного имени и называются нарицательно - «йах ьйолу к1ентий» (соревнующиеся в благородстве молодцы). Для чеченских героических песен илли не характерно нарушение пределов реально возможного в обрисовке героя, в его внешности. Одежда героя обыкновенная, но, как правило, лучшая. Шапку-папаху, в песнях называемую «чо чехка чолан куй», что значит коротковолосая смушковая шапка, обычно герой слегка надвигает на глаза (чо чехка чолан куй б1аьргаш т1е ва тоьттуш), видимо, для того, чтобы подчеркнуть блеск глаз и сделать взгляд более выразительным и неожиданным.
Все остальное, что надевает герой, называется «барзакъ» или «духар» (одежда) - это лучшая одежда «черкесскими женщинами, кумыкскими женщинами, соревнуясь, сделанная» (цу г1умкийн зударша, чергазийн зударша, къуьйсуш, дина духар). Одежда эта «для стана красивая, для тела удобная» (дег1ана атта, куьцана хаза), её называют и «зорбананбедар». Слово «зорба» в современном чеченском языке выступает в значении печать, пресса, но в сочетании со словом одежда, «зорба» - видимо, фабричная одежда, лучшая одежда.
Одежда героев характеризуется сказителями илли как «оьзда духар» (благородный наряд).
Бурка героя обычно сделана чеченскими или андийскими женщинами. Изредка герой надевает на себя кольчугу (ч1агаран г1аг1). Никакой специальной богатырской одежды он не имеет.
Вооружение героя обычное: ружье восьмигранное, крымское или мажар-ское (барх1 са болу мажар топ я г1ирмин топ). Возможно, на Кавказ огнестрельное оружие проникало через Крым, поэтому ружье и называется крымским. Мажа-ром турки и, видимо, тюркойазычные крымцы называли Венгрию. Отсюда ма-жарское (мадьярское) может означать венгерское или австро-венгерское ружье. Часто ружьём называется просто мажар. Пистолет турецкий - «осмалойн топ». Сабля - «хьенапийн шаьлта» (кинжал работы известного мастера Ханепи), «ми-саран болат тур» (египетская стальная сабля), «терсмаймалболат тур» (стальная сабля - «ревущая обезьяна»). Как вооружение героя в целом так и сабля никакими чудесными свойствами в эпосе илли не обладает. И только в религиозных песнях-назмах сабля названа собственным именем Зилбухар. Сабля Зилбухар -чеченское название знаменитого, по легендам мусульманского Востока, меча Зульфикар. Этот меч, по рассказам сказителей, имел обыкновение удлиняться при взмахе, поражая на дальнем расстоянии врагов.
Конь героя также не имеет никаких особенных или сверхъестественных свойств. Не умеет говорить по-человечески или предсказывать судьбу, как в сказках. Песенный конь «говорить языка не имеет, но сказанное понимает» (д1а-аьлларг кхеташ, схьалеба мотт боцуш) [6, с. 123]. В героическом эпосе данная способность редко употребляется. Так, в песне «Князь Монца и Вдовий сын» поверженный противником герой обращается за помощью к своему коню, и тот помогает ему:
Т1ехьарчу когашца латта д1атуьйсуш Го бохо хоьттира тов цу к1ентан бора дин, Бохоза ца буьтийла хиича юкъера тесира тов И нохчийн жима к1ант [7, с. 95].
Задними ногами землю отбрасывая, Холм разрушать стал этого канта бурый конь, Убедившись в том, что неразрушенным не оставят (его), Из нутра выкинул этого чеченского молодого канта.
В народном сознании горцев, отразившемся и в илли, «дин» («конь») всегда - символ удачи, подарок судьбы, выражение благоволения высших сил к человеку. Между героем и «дин» существовала выраженная взаимосвязь, без одного не было другого. Подобная взаимосвязь и взаимозависимость между человеком и конем существовала и в реальной жизни еще в недалеком прошлом, укоренялась в психологии горцев, что было тонко подмечено и русскими писателями XIX в. Так, М.Ю. Лермонтов в повести «Бэла» показывает образ наездника Казбича, неразрывно связанного с конем Карагезом. В минуту опасности Казбич жертвует собой, чтобы спасти жизнь скакуна, спрыгивает с коня в пропасть, что-
бы тот смог выкарабкаться. Ночью Карагез, спасшись от вражеской погони, возвращается к месту падения хозяина - «бегает по берегу оврага..., фыркает, ржет и бьет копытами о землю...». Казбич видит в нем воплощение удачи, знак благоволения судьбы. Кража Карагеза приводит Казбича в неистовство, к моральной смерти.
Как отмечает И.Б. Мунаев, «обращение героя к коню, также являющееся характерным для жанра илли «общим местом», делится в основном на две части» [7, с. 32]. В начале герой, лаская своего любимого коня, напоминает ему о тех трудностях, которые он перенес, ухаживает за ним. После этого герой формулирует свою просьбу-пожелание, обращенную к коню, призывает последнего не жалеть себя. Так, в илли «Чечанарчу Мадин Жаммирзин илли» («Песня о Джам-мирзе, сыне Мади») герой просит коня «услужить ему в самый трудный час», ибо рядом нет друзей, кроме любимого коня:
- С табуном на пастбище гнал ли я тебя? Отдыха не ведая, мой скакун гнедой, Сам холил, кормил тебя, мой скакун гнедой, Для такого случая мой скакун гнедой. Вот и случай выдался, чтоб нести меня. Так лети ж, уздечкою черною звеня. -Так сказал и плеткою он стегнул коня, И рванулся радостно конь под Джаммирзо.
При исследовании роли и места коня в героико-исторических песнях илли, являющихся памятником духовной культуры чеченского народа, мы убеждаемся, что коню уделяется первостепенное место, между песенными героями и боевыми конями тесная связь. «К1ант» (герой, молодец) и «дин» - это своеобразная героическая пара, которая в большинстве случаев сосредотачивает основное сюжетное развитие песни.
Характеристика оружия и одежды героя может быть краткой и развернутой. В том и другом случае подчеркивается идеальный характер предметов, их высокие достоинства. Как отмечает О.А. Джамбеков, «критерием ценности является высокая «марка» изделия, его качество». Идя на подвиг герой, независимо от того, беден он или богат, строго должен иметь коня и оружие, грознее медведя. В песне «Бос хазчу Мусин илли» («Цветом лица красивого Мусы илли») говорится, что герой нарядился «дуьгуш нускал ва санна ша оьзда кечвелла, Тешаме ва герзаш гелашца ва къуьйлуш» (подобно увозимой замуж невесте), опоясался он
Библиографический список
«тешаме» (верным, проверенным) оружием. Превосходный идеальный характер вещей определяется следующими словами:
Т1ерачу хормано х1ара дуьне лепадеш, Юкъарчу герзаша х1ара дуьне лепадеш Ша воьдуш хиллер тов, бос хаза х1ара Муса.
Его одежда этот мир освещала,
Опаясанное оружие этот мир блеском покрывало,
Скакал цветом лица красивый Муса.
Анализ произведений устного народного творчества чеченцев конца XVII -начала XX века позволяет констатировать тот факт, что вооружение героя именуется «тешаме», т. е. «верное, проверенное и надежное»; во-вторых, часто употребляется определение «чал дера герзаш», т. е. страшнее разъяренного медведя оружие. В илли оружие имеет следующие разновидности: «мажар топ», или просто «мажар» (синоним кремневой винтовки), «истамул мажар» (стамбульский мажар), «г1ирман мажар (крымский мажар).
Главное внимание в чеченских героико-исторических песнях сосредоточено на борьбе за независимость, свободу, на вере в свой народ, в его силу, на уверенности, что ведется справедливая борьба за свои родные горы, за свою землю. Этим и объясняется героизм и высокие воинские качества народных героев.
В этой статье достигнута основная цель, а также решены поставленные задачи. Резюмируя изложенное, надо отметить, что народные песни свидетельствуют о торжестве культа мужества и геройства. Появление илли было целой революцией в художественном сознании чеченского народа. Оно свидетельствовало об усилении общественной тенденции в устном народном творчестве, социальных, а позднее - политических мотивов и интересов, о сдвигах художественного отображения действительности [7].
Песни илли воссоздают значимые события из жизни народа, что является бесценным для чеченского народа, так как в силу отсутствия письменности история их недостаточно отражена источниках. Этим и объясняется востребованность героико-исторической песни илли в настоящие дни.
Перспективы дальнейшего исследования видятся нам в более многостороннем исследовании рассмотренных чеченских героико-исторических песен илли и не затронутых в рамках статьи исторических песен илли, показывающих идеи дружбы и взаимопомощи народов Северного Кавказа.
1. Джамбеков О.А., Джамбекова Т. Б. Чеченское устное народное творчество. Учебное пособие: в 2-х ч. Махачкала: Алеф, 2012; Ч. 2.
2. Арсанов С.А. Чудесные родники. Сказания, сказки и песни народов Чечено-Ингушской АССР. Грозный: Чечено-Ингушское книжное издательство, 1963.
3. Дикаев М.Д. Земля на которой жилы мои деды. Духовное наследие народов Чеченской Республики. Грозный: ФГУП «ИПК» Грозненский рабочий», 2012; Выпуск 2, Т. III.
4. Ахмадов Я.З. К вопросу о взаимосвязях героя с боевым скакуном «дин» в героикоко-исторических песнях илли. Героико-исторический эпос народов Северного Кавказа: сборник научных трудов ЧИИИСФ. Грозный, 1988.
5. Мунаев И.Б. «Эла Монцин илли», «Бос хазчу Мусин илли». Вопросы поэтики и жанровой классификации чеченских героико-исторических песен илли: сборник научных трудов ЧИИИСФ. Грозный, 1984: 87 - 97, 135 - 142.
6. Мунаев И.Б. О некоторых морально-эстетических нормах поведения героев илли вайнахов. Вопросы эстетики фольклора и литератур чеченцев и ингушей: сборник научных трудов. ЧИИИСФ. Грозный, 1985: 28 - 38.
7. Джанкезова М.А.-А. Карачаево-Балкарские историко-героические песни: генезис, жанровое своеобразие, поэтика. Диссертация ... кандидата филологических наук. Available at: https://www.dissercat.com/content/karachaevo-balkarskie-istoriko-geroicheskie-pesni
References
1. Dzhambekov O.A., Dzhambekova T. B. Chechenskoe ustnoe narodnoe tvorchestvo. Uchebnoe posobie: v 2-h ch. Mahachkala: Alef, 2012; Ch. 2.
2. Arsanov S.A. Chudesnye rodniki. Skazaniya, skazki ipesni narodov Checheno-Ingushskoj ASSR. Groznyj: Checheno-Ingushskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1963.
3. Dikaev M.D. Zemlya na kotoroj zhily moi dedy. Duhovnoe nasledie narodov ChechenskojRespubliki. Groznyj: FGUP «IPK» Groznenskij rabochij», 2012; Vypusk 2, T. III.
4. Ahmadov Ya.Z. K voprosu o vzaimosvyazyah geroya s boevym skakunom «din» v geroikoko-istoricheskih pesnyah illi. Geroiko-istoricheskij 'epos narodov Severnogo Kavkaza: sbornik nauchnyh trudov ChIIISF. Groznyj, 1988.
5. Munaev I.B. «'Ela Moncin illi», «Bos hazchu Musin illi». Voprosy po'etiki i zhanrovoj klassifikacii chechenskih geroiko-istoricheskih pesen illi: sbornik nauchnyh trudov ChIIISF. Groznyj, 1984: 87 - 97, 135 - 142.
6. Munaev I.B. O nekotoryh moral'no-'esteticheskih normah povedeniya geroev illi vajnahov. Voprosy 'estetiki fol'klora i literatur chechencev i ingushej: sbornik nauchnyh trudov. ChIIISF. Groznyj, 1985: 28 - 38.
7. Dzhankezova M.A.-A. Karachaevo-Balkarskie istoriko-geroicheskie pesni: genezis, zhanrovoe svoeobrazie, po'etika. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Available at: https://www.dissercat.com/content/karachaevo-balkarskie-istoriko-geroicheskie-pesni
Статья поступила в редакцию 21.04.22
УДК 811.521
Vinokurova A.A., teacher, "EngiishMate" (Yakutsk, Russia), E-mail: aiynawazovski@gmail.com
Stepanova Z.B., senior teacher, North-Eastern Federal University n.a. M.K. Ammosov (Yakutsk, Russia), E-mail: zbstepanova@mail.ru
LEXICAL MEANS OF EXPRESSING MODALITY IN JAPANESE SCIENTIFIC ARTICLES. The article discusses lexical means of expressing modality in Japanese scientific articles. In accordance with the aim of the work, features of expressing modality with the help of lexical means in Japanese scientific articles are revealed. To achieve the aim of the study, a scientific discourse is carried out as an object of linguistic research. The paper reveals the importance of the concept of the category of modality and features of lexical means of expressing modality in Japanese scientific articles. In the practical part of the study, lexical means of expressing modality in Japanese scientific articles are considered. Results of the research showed that modality in Japanese scientific discourse is most often expressed by such lexical means as modal adverbs and modal connectives. Lexical means of expressing modality help to display both objective and subjective modality. However, there are much more expressions of objective modality than cases of transmission of subjective modality.
Key words: modality, scientific discourse, scientific article, Japanese language.
