CC BY
15
ОБРАЗ МОРСКОЙ ДЕВЫ В ПОЭЗИИ К. Д. БАЛЬМОНТА
Г. М. Маматов
Ключевые слова: К. Бальмонт, образ морской девы, лирика, поэтическая философия, мифопоэтика.
Keywords: K. Balmont, image of sea maiden, lyric, poetical philosophy, Mythopoetic.
DOI 10.14258/filichel(2022)1-11
Введение
Вопросам мифопоэтики в поэзии К. Д. Бальмонта посвящено немало научных работ. Данная тема особенно полно разработана в отношении его «природной» поэтики. Важным вопросом в этом контексте остаются мифы о водной стихии. В литературоведении уже исследована акватическая символика в ранней лирике К. Д. Бальмонта [Проскурина, 2016, с. 116-122], точные наблюдения за маринисти-ческими образами сделаны в диссертации В. Бурдина [Бурдин, 1998], монографиях Н. Молчановой и П. Куприяновского [Куприяновский, Молчанова, 2001], О. Ханзена-Лёве [Ханзен-Лёве, 2003]. В этих трудах затронуты проблемы мифопоэтики, но уделено недостаточно внимания хрестоматийному в культуре образу морской девы, весьма распространённому в художественной картине мира символиста. Комплексных работ о морских девах, появляющихся в 23-х стихотворениях Бальмонта, не существует, что обусловливает актуальность данной статьи. Морская дева возникает у поэта в различных образах, связанных со славянским и балтийским фольклором, что типично для поэта, обращавшегося к языческим культам разных народов (см. [Цыку-нова, 2005]).
Образ морской девы в любовной лирике
Морская дева играет важную роль в любовной лирике символиста, особенно в ранних произведениях из сборников «В безбрежности», «Под северным небом» и «Тишина», где частый образ русалки связывается с типичными для раннего Бальмонта декадентскими мотивами смерти и любви. В этих стихотворениях русалка представляет собой вариацию femme fatale. У поэта очевидна типичная связь русалки с миром мертвых, используются характерные для фольклора мотивы смеха, со-
блазнения путника, пения, щекотки и утопления. А. Афанасьев пишет, что русалки в фольклоре «любят качаться по вечерам на гибких ветвях деревьев, так же неистово хохочут, так же защекочивают насмерть и увлекают в омуты неосторожных путников, завидя которых — манят к себе ласковым голосом» [Афанасьев, 1869, с. 44]. Очевидно влияние баллад «Русалка» А. С. Пушкина и «Русалка» и «Морская царевна» М. Ю. Лермонтова, где возникают аналогичные мотивы29. Но в отличие от фольклора и поэзии XIX в. у символиста значимость приобретают темы глубины, равнодушия и холодности русалки, которая «страсти не подвластна». Она возникает как роковая дева, убивающая ради веселья и наслаждения смертью:
Наш взгляд глубок и чист, как у ребенка. Мы ищем Красоты и мир для нас красив, Когда, безумца погубив, Смеемся весело и звонко (1895) (Бальмонт, Русалки, 2011, с. 49)
Морская сущность русалки порождает её сказочную красоту и в то же время бездушие и холод: «В зеленых глазах у нее глубина — холодна» (Она, как русалка, 1897).
Но если в ранних текстах русалка — коварная красавица, в которой соединены Эрос и Танатос, то в любовной лирике из книги «Будем как Солнце» этот образ появляется лишь в миниатюре «Морская душа» (1903), где дева, вышедшая из моря, заклинает путников. Но в этом случае она несчастна, ибо не может разделить свою любовь с мужчиной, которого ей предстоит убить (Бледная, влюблённая колдунья). В других миниатюрах книги («Нереида», «Русалка», «Я ласкал её долго...») всё ограничивается эротическими мотивами, о чём пишет В. Шапошникова [Шапошникова, 2008, с. 33].
Особое место в данном контексте занимает стихотворение «Ванди-ны» (1912) из книги «Зарево зорь». В миниатюре повторяется тема рокового влечения, но в связи с германским фольклором. Здесь Бальмонт следует идеалам ранней лирики. Девы-ундины водят хороводы, привлекая прекрасным голосом скитальцев, которых уводят на дно озёр. В отличие от других морских дев из поэзии предэмигрантского периода («Водная панна», «Русалка», «Русалочка»), ундины имеют черты внешности русалок из ранней декадентской поэзии (бледное голое тело, глубокие глаза) и несут смерть. Финал текста созвучен стихотворениям первых сборников:
29 О связи стихотворений Бальмонта с данными балладами пишут П. Куприяновский и Н. Молчанова [Куприяновский, Молчанова, 2001, с. 140].
В лёгкой пляске потоните, Свет узнайте соучастья, Вовлекитесь в хороводы, Хорошо на дне озёр.
(Бальмонт, 1912, с. 46)
Морская дева в фольклорных стилизациях
Образ морской девы возникает в текстах, насыщенных фольклорной символикой. Первым примером можно назвать образ русалки в восьмой части поэмы «Забытая колокольня» (1897), наполненной готической мо-тивикой. В миниатюре русалка совершает детоубийство (Родного ребёнка зарыла). Сохраняются закреплённые за ней в фольклоре мотивы смерти и смеха. Важна связь этого страшного образа с апокалиптическими мотивами. Её превращение в «окаменевшее изваяние» и иссушение моря (Когда глубина обмелеет) — проекция Страшного Суда: То будет в последние дни, Когда мы простимся с Мадонной.
(Бальмонт, 2011, с. 110) Это единственный случай, когда образ русалки соотносится с эсхатологическими мотивами, что созвучно декадентской направленности ранней лирики Бальмонта. В зрелом творчестве он обращается к образам славянского и балтийского фольклора.
Наиболее традиционным в данном контексте можно назвать стихотворение «Садко» (1906), где поэт следует тексту былины, а его герой, новгородский купец, попав к водному царю, выбирает в жёны царевну Чернаву. Но в отличие от первоисточника здесь эксплицируются эротические мотивы:
И Садко забылся в красоте морской, И жену он обнял левою ногой.
(Бальмонт, 2011, с. 518) Рассмотрим стихотворение «Царица Балтийских вод» (1910), представляющее собой лирическое переложение литовской легенды о морской владычице Юрате, влюбившейся в рыбака Цаститиса, за что бог-громовержец Перкунас разрушил янтарный дворец царицы, которую приковал к его руинам, а её возлюбленного поразил молнией. В тексте Бальмонта изменён финал: героиня прикована к скале напротив мёртвого тела Цаститиса, что делает сюжет легенды в стихотворении более трагичным:
И на милого мертвого вечно она В глубине бледноводной Балтийского моря Смотрит, смотрит, любовью горя.
Оттого-то в час бури нам слышатся крики, И по взморью, за бурей, какие-то лики Нам бросают куски янтаря
(Бальмонт, 1931, с. 81)
Более сложный образ — Берегиня в одноимённой миниатюре (1906), где она представлена богиней, дарующей жизнь в смерти. В лужицком фольклоре берегини были злыми духами, жившими в горах, на земле и в воде: «Древнейшее значение слова брег (берег) есть гора; а потому название берегиня могло употребляться в смысле ореады, горыни <...> и вместе с тем служить для обозначения водяных дев, блуждающих по берегам рек и потоков» [Афанасьев, 1869, с. 44]. В стихотворении Берегиня наделена чертами морской богини (Это водные прибрежные богини) и лебедя, обитателя воздушной стихии (Лебедь белая, ведунья старых дней). Божественная сущность позволяет Берегине дать вечную жизнь Витязю Потоку после превращения его в камень: И взмахнув крылами белыми над ним, Обернула камнем витязя немым. Спит Поток, застыл виденьем белоснежным, Над затоном, над мерцаньем вод прибрежным. В невеликом отдаленьи от него Лебедь Белая, и всё кругом мертво. Но не мертвенно-мертво, а в смерти живо: — Веще спит она, и в сне навек красива.
(Бальмонт, 2011, с. 550) Особое место занимает стихотворение «Семик» (1907), посвящён-ное Русалиям:
Семицкая неделя — зелёная, русальная, Часы Зелёных Святок, во всём году единые, В душе тоскует сказка, влюблённая, печальная, И быстро разрешится в те ночи воробьиные.
(Бальмонт, 2011, с. 708) Русалки в этой миниатюре лишь упомянуты (Русалки защекочут вас, Русалки захохочут вас). Поэту важно показать различные ритуалы (бросание трав в реку, завивание берёзы, похороны кукушки) для тщательного описания картины сакрального обряда, посвящённого задабриванию русалок (см.: [Пропп, 1963]). Финальная строфа актуализирует важную для фольклора тему инициации:
Войдёшь в реку, забудешься, утонешь ты в воде, Уйдёшь от вод, и сон уйдет, и нет его нигде. О, девушка, войди в хрусталь, но в воды травку кинь,
Спасёт тебя одна трава, печаль, печаль, полынь.
(Бальмонт, 2011, с. 708) Девушка должна пройти реку (загробное царство) ради духовного очищения. Тему инициации усиливает время праздника, который традиционно проходил в весенне-летний период, что символизировало обновление природы и молодость.
Образ морской девы и философия К. Бальмонта Многие фольклорные стихотворения отражают философские взгляды поэта, его понимание солнца как всемирного созидающего начала, что связано с авторской концепцией прекрасного. В сказке «Морская пани» (1906) царевич Горошек крадёт деву моря, символизирующую хрупкую природу красоты и равновесия во вселенной, её похищение оборачивается лишением мира чудесного солнечного начала: И бледнеет, и чахнет в томленьи бессонном И как Пани Морская — так Солнце вдали, Раньше было оно на лазури червонным, Побледнело, грустит, все цветы отцвели.
(Бальмонт, 2011, с. 548) Связь с солнцем очевидна и в «Марии Моревне» (1906), героиня которой обладает золотой лучезарностью: «Ты мир золотишь светонос-ностью взгляда».
В данном случае следует обратиться к солярной мифологии в творчестве Бальмонта. В трактате «Солнечная сила», ставшем прозаической прелюдией ко второму изданию книги «Будем как Солнце», поэт выстраивает собственную концепцию мироздания и красоты, как единства лунного («Серебряный чертог») и солнечного («Золотой чертог») начал: «между Солнечным светом и Лунным — различие по существу, разнство-вание качественное, противопоставление двух начал, несродных и несоизмеримых, но создающих в двойственности одну поэму. Это — Огонь и Влага, Мужеское и Женское. В их вражеском и несоразмерном соприкосновении, во встрече нетворческой и неблагословенной, возникает пожар или потоп. Встреча же дружеская Мужского и Женского, соприкосновение священное Огня и Влаги, создаёт, через Поэму Любви, Поэму Жертвы, благословенное вознесение жертвы Верховным Силам, не устающим нами петь, через нас достигать, нашими зрачками гореть, всё живое и мёртвое, или кажущееся мёртвым, слагать в высокую Мировую Драму» (Бальмонт, 1918, с. 17). Это единство солнечного и лунного начал являет всемирную гармонию, выражая идеал поэта, его космогоническую концепцию, по которой Вселенная возможна лишь как синтез противоположных элементов природы и бытия.
В книге «Будем как Солнце» данные мысли нашли отражение в ряде стихотворений («Белый пожар», «Гимн огню», «Воздушный храм»). Но особенно ярко эти идеи воплотились в восьмичастном стихотворении «С морского дна» (1903). Главная героиня — бледная дева, живущая на морском дне с сёстрами, среди которых она чувствует себя чужой (Я с вами, но я не такая, как вы) и желает вырваться из своего мира, изменив свою стихийную сущность, потому она отправляется в пещеру к духу-теургу, имеющему инфернальное и божественное начала: «Колдун?Колдунья? Зверь?Химера? /Владыка жизни?Гений вод?» (Бальмонт, 2011, с. 190). После встречи с духом она проходит обряд инициации, в ходе которого переживает несколько превращений. Её переход в иное состояние оборачивается символической смертью: И целый день, бурунами носима По плоскости стекла, Она была меж волн, как призрак дыма, Бездушна и бела.
(Бальмонт, 2011, с. 191) Происходит вертикальное путешествие от абсолютного низа (морское дно) к абсолютному верху (небеса) через поверхность моря (промежуточное пространство между мирами живых и мёртвых), на берег (мир живых) и вознесение. Этот путь знаменует духовное перерождение и слияние с высшим разумом, символизируемым Солнцем: Но прежде чем в безвестность глянешь, Ты будешь в образе другом. Не бледной девой ты предстанешь, А торжествующим цветком. И нежно женственной богиней. С душою, полной глубины, Простишься с водною пустыней, Достигнув уровня волны. И после таинств лунной ночи, На этой вкрадчивой волне, Ты широко раскроешь очи, Увидев Солнце в вышине.
(Бальмонт, 2011, с. 190) Главная идея произведения — преображение хаоса в гармонию, обретение целостности. В символической смерти-перерождении высвечивается тема начала новой жизни благодаря мотиву весны (Весной, в новолунье, в прозрачный тот час). Центральные символы интерпретируются следующим образом: морское дно — тёмная, пустая сущность жизни;
морская дева — метущаяся душа, желающая обрести истинный смысл бытия; солнце — божественная сила, преобразующая внутренний мир героини. С одной стороны, это светило лишает деву физического зрения, но с другой стороны, оно дарует ей второе рождение и прозрение. Героиня переживает несколько превращений: вначале это морская дева, живущая на дне; затем цветок, символизирующий хрупкость и чистоту; а после встречи с солнцем и символической смерти, — провидец: И ночи себя предавая, Расцветший цветок на волне, Она засветилась, живая, Она возродилась вдвойне. И утро на небо вступило, Ей было так странно-тепло. И Солнце её ослепило, И Солнце ей очи сожгло.
(Бальмонт, 2011, с. 190) О. Ханзен-Лёве интерпретирует мотив ослепления от солнечных лучей у Бальмонта как озарение, открывающее идеальный космический мир [Ханзен-Лёве, 2003, с. 813]. В финале стихотворения героиня произносит фразу, в которой тема озарения очевидна: «Я видела Солнце» — сказала она. — «Что после, не всё ли равно?»
(Бальмонт, 2011, с. 191) Стремление к Космосу, обретение силы Солнца тождественно достижению внеэмпирического трансцендентного идеала. Выводы
Образ морской девы в поэзии К. Д. Бальмонта неоднозначен. В любовной лирике раннего периода он представляется негативным, близким декадентским идеям поэта. Морская дева воплощает идеал женской красоты, существующий между миром людей и загробным царством, символизируемым пучиной. Это femme fatale, хладнокровно обольщающая мужчин своим пением и красотой и губящая их. Данный образ меняется в зрелой поэтике, где декадентские темы уступили место фольклорным мотивам. Возникают лирические пересказы былин, сказок и легенд («Садко», «Царица Балтийских вод», «Мария Моревна»), поэтические описания народных обрядов («Семик»). В других произведениях морская дева имеет божественное начало и способна даровать жизнь в смерти («Берегиня»). Но в большинстве текстов морская дева — носитель солярной энергии, возникающая как символ истинной гармонии и красоты, что вписывается в контекст философии Бальмонта. В стихо-
творении «С морского дна» центральное место занимает тема обретения целостности бытия, истинной духовной красоты и гармонии. Потеря физического зрения лирической героиней дарует ей зрение внутреннее, позволяющее соединиться с запредельной сферой инобытия. В вознесении морской девы показано возвышение над сущим, обретение целостности, создающей гармонию, что выражает философско-эстетиче-ские идеалы старшего символиста.
Библиографический список
Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. М., 1869. Т. 3.
Бурдин В. В. Мифологическое начало в поэзии К. Д. Бальмонта 1890-х-1900-х годов: дис... канд. филол. наук. Иваново, 1998.
Куприяновский П. В. Молчанова Н. А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. Иваново, 2001.
Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963. URL: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/propp-russkie-agrarnye-prazdniki/smert-i-smeh. htm.
Проскурина В. Л. Маринистические образы в ранней лирике К. Д. Бальмонта // Учёные записки Орловского государственного университета. 2016. № 1.
Ханзен-Леве О. А. Русский символизм: система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм начала века. СПб., 2003.
Цыкунова Г. В. Религиозные и философские идеи, мотивы, образы в художественном мире К. Д. Бальмонта: дис. ... канд. филол. наук. М., 2005.
Шапошникова В. В. Русалочий мотив в книге К. Д. Бальмонта «Будем как Солнце» // Солнечная пряжа. Шуя. 2008. №. 2.
Список источников
Бальмонт К. Д. Зарево зорь. М., 1912.
Бальмонт К. Д. Будем как Солнце. М., 1918.
Бальмонт К. Д. Северное сияние. Стихи о Литве и Руси. Париж, 1931.
Бальмонт К. Д. Полное собрание поэзии и прозы в одном томе. М., 2011.
References
Afanas'ev A. N. Poeticheskie vozzreniya slavyan na prirodu. [The Poetic Outlook on Nature by the Slavs]. in 3 vols. Moscow, 1869. Vol. 3.
Burdin V. V. Mifologicheskoe nachalo vpoezii K. D. Bal'monta 1890-h-1900-h godov. [Mythological beginning in poetry by K. D. Balmont of 1890-1900s]. Thesis of Philol. Cand.Diss. Ivanovo, 1998.
Kupriyanovskij P. V. Molchanova N. A. Poet Konstantin Balmont. Biografiya. Tvorchestvo. Sud'ba. [Poet Konstantin Balmont. Biography. Creativity. Life]. Ivanovo, 2001.
Propp V. Ya. Russkie agrarnyeprazdniki. [Russian agrarian fests] Leningrad, 1963. URL: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/propp-russkie-agrarnye-prazdniki/smert-i-smeh.htm.
Proskurina V. L. Marinisticheskie obrazy v rannej lirike K. D. Bal'monta. [Marine images in early lyric by K. D. Balmont]. In: Uchyonye zapiski Orlovskogo gosudarstvennogo universiteta. [Scientific notes of Orel State University]. 2016. No.1.
Hanzen-Leve O. A. Russkij simvolizm: sistema poeticheskih motivov. Mifopoeticheskij simvolizm nachala veka. [Russian symbolism: a system of poetic motives. Mythopoetic symbolism of the turn of the century]. St. Petersburg, 2003.
Cykunova G. V. Religioznye i filosofskie idei, motivy, obrazy v hudozhestvennom mire K.D. Bal'monta. [Religious and philosophical ideas, motives, images in the artistic world of K. D. Balmont]. Thesis of Philol. Cand. Diss. Moscow, 2005.
Shaposhnikova V. V. Rusalochij motiv v knige K.D. Bal'monta "Budem kak Solnce". [The plot of mermaid in the book "Let's be like the Sun!" ]. In: Solnechnayapryazha. [Solar yarn]. Shuya. 2008. No. 2.
List of sources
Bal'mont K. D. Zarevozor. [Glow of dawn]. Moscow, 1912. Bal'mont K. D. Budem kak Solnce. [Let's be like the Sun]. Moscow, 1918. Bal'mont K. D. Severnoe siyanie. Stihi o Litve i Rusi. [Northern Lights. Poems about Lithuania and Russia]. Paris. 1931.
Bal'mont K. D. Polnoe sobraniepoezii iprozy v odnom tome. [Complete set of poetry and prose in one volume]. Moscow, 2011.
