CC BY
42
итогу не в пользу последнего. Пикок не только сатирик-интеллектуал, отвергающий многие политические, религиозные и общественные нормы своего времени, осмеивающий современный ему мир, в котором видит мало достойного одобрения. Не менее существенна в нем и сторона позитивная, утверждающая полнокровное, хотя и несколько идеализированное бытие, некую современную Аркадию, на которую уродства окружающего мира не оказывают никакого влияния. Наслаждение радостями жизни, возведение радости в философско-нравственную категорию сближает Пикока с античными авторами, которым он, по собственному признанию, многим обязан. Вся проза Пикока является свидетельством его эллинофильства. Воспринятый у греков идеал Пикока состоит в том, что человек должен жить в согласии с природой и своим человеческим родом, и искусство, вскрывая противоречия жизни, должно призывать к восстановлению гармонии.
Примечания
1. Butler, Marilyn. Peacock displayed. A satirist in his context [Text] / Marilyn Butler. L.: Routledge and Kegan Paul, 1979. P. 45; Dawson, Carl. His fine wit. A study of T. L. Peacock [Text] / Carl Dawson. Berkeley - Los Angeles, Univ. of California press, 1970. P. 68; Kjellin, Haken. Talkative banquets. A study of the Peacockian novels of talk [Text] / Haken Kjellin. Stockholm, 1974. P. 34-57; McKay, Margaret. Peacock's progress: Aspects of artistic development in the novels [Text] / Margaret McKay. Stockholm, 1992. P. 25.
2. Пикок, Т. Л. Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла [Текст] / T. Л. Пикок; отв. ред. Н. И. Балашов, Е. Ю. Гениева. М.: Наука, 1988. C. 243
3. Там же. C. 244.
4. Там же.
5. Там же.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же.
9. Там же. С. 245.
10. Там же.
11. Там же. С. 246.
12. Там же. С. 247.
13. «Эссе о модной литературе», «Французские комические романы».
А. С. Бакалоб, И. И. Куропаткина
ОБРАЗ ДЕРЕВА В ФИЛОСОФСКОЙ ЛИРИКЕ Ф. ГЕББЕЛЯ
В немецкой поэзии образам деревьев принадлежит исключительно важная роль. В поэзии Ф. Геб-беля деревья - это совокупный образ того «Древа жизни», от которого некогда отпал человеческий род. Древо объемлет Вселенную, являя образ самой Премудрости - устроительницы мировой жизни.
Человек изначально находится в условиях, когда в силу самого факта своего существования он постоянно вынужден поверять природу на «человечность». С этой целью он использует все доступные ему средства, в том числе и философию.
Поэзия, разумеется, не философствует о природе в системе понятийных категорий так, как это делает философская наука. Но вот что знаменательно: там, где философы излюбленным предметом своих размышлений избирали природу, как в древнее время Гераклит и Эмпедокл, а в новое -Якоб Беме, Шеллинг, их язык максимально приближался к поэтическому. Природа в своей чувственной непосредственности требует, чтобы гордый язык абстракций, проникая в ее тайны, смирялся, приобретал свойства образной речи, богатой живыми лексическими корнями, враставшими своими первичными значениями в мир природы. «Небо», «огонь», «вода», «свет», «воздух» - все это вполне наглядные, конкретные представления и вместе с тем предельно общие, неразделимые понятия, которыми пользуются и поэзия, и философия, «природняясь» тем самым через природу друг другу. Так, философия, постигая явленность природных сущностей, становится поэтичной, поэзия же в постижении сущности природных явлений - философской. Поэзия выполняет отчасти ту функцию, которую в древности выполняла мифология - представлять мир, создаваемый человеком, в его гармонии с природой.
Связи человека с природой стали в XIX в. гораздо более опосредованы культурой и цивилизацией, чем раньше, но соответственно усложнился и язык поэзии. Мы рассматриваем природу как предмет лирических размышлений Ф. Геб-беля (1813-1866), затрагивающих коренной вопрос общего мировоззрения: соотношение первозданных стихий и человеческого волеизъявления и разума.
БАКАЛОВ Анатолий Сергеевич - доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы и методики преподавания литературы Самарского государственного педагогического университета
КУРОПАТКИНА Ирина Игоревна - преподаватель Самарского юридического института © Бакалов А. С., Куропаткина И. И., 2008
А. С. Бакалов, И. И. Куропаткина. Образ дерева в философской лирике Ф. Геббеля
Среди огромного разнообразия образов природы мы остановимся на растительных. В немецкой поэзии образам деревьев принадлежит исключительно важная роль, что обусловлено и природными факторами, и фольклорно-обрядо-выми традициями, и многовековым земледельческим укладом жизни человечества. Образами деревьев изобилует и поэзия Ф. Геббеля. Попробуем сначала представить это древесное царство в целом, выделив самые поучительные, духовно значимые моменты его образного осмысления.
Наука о фольклоре выдвинула теорию, что в основе мифопоэтических представлений лежит образ мирового древа, организующего своими корнями и ветвями структуру мироздания (пример тому всемирный ясень Иггдрасиль из «Старшей Эдды»). В произведениях немецкой поэзии дерево также часто выступает как система пространственных и духовных координат, соединяющих небо и землю, верх и низ, правое и левое, все стороны света. Вспомним в связи с этим образный строй стихотворения Ф. Геббеля «Der letzte Baum» («Последнее дерево») [1]: лес покрылся мглою, но верхушка одного дерева озарена прощальным светом солнца, и в этом вечернем озарении зримо выступает принадлежность дерева двум мирам - небесному, где оно «словно в утреннем пламени» (...wie in Morgenflammen, steht...), и земному, где дерево стоит на краю небосклона (..steht / Am fernsten Himmelssaum..): Es ist ein Baum und weiter nichts, Doch denkt man in der Nacht Des letzten wunderbaren Lichts, So wird auch sein gedacht. (Это всего лишь дерево, но если подумать в ночи о последнем чудесном свете, то вспомнится именно оно).
Связь всего со всем и служит здесь тем самым «чудесным» светом. Образ света, огонька, брезжащего в темноте, в лесу, довольно часто встречается в творчестве Геббеля (например, в стихотворении «Nachts» [2], написанном 17 июля 1834 г.: «Ich schreite in die Nacht hinaus, / Entgegen jenem Schimmer,... / Sich stiehlt mit schwachem Flimmer...». «Иду в ночь, / На еле видный огонек, / ...Угасающий слабым мерцанием.»).
Дерево, соединяя в пространстве небо и землю, во времени выступает как символ памяти о прошлом и надежды на будущее. «Der Wald» («Лес») [3] Геббеля - наглядный образ духовного родства и преемственности поколений. Мысль поэта устремляется в то будущее, откуда навстречу прошлому обращается память потомков. ...Die Eiche, schon zersplittert, Hat einst sein Ahn gesetzt, Die Birke, golddurchzittert, Ihr Vater ganz zuletzt...
Das tu ich für die Söhne Das hundertjähr'ge Gruen... (Дуб, что уже расколот, Посажен был предком его. Березку золотую сажал Под конец жизни ее отец... Я же создаю для сыновей Зелень на сто лет вперед.) Таким образом, дерево у Геббеля выступает здесь как образ самой вечности, которая всегда юна и всегда стара. Отсюда и частая в его поэзии тема посадки дерева как символа сознательно приближаемого и рукотворного бессмертия. По сути, это также один из вариантов мирового древа, объемлющего пространство и «прорастающего сквозь время, чтобы достичь самых дальних пределов будущего» [4]. Это все та же мысль о земном бессмертии, которая передается из рода в род, от предков к потомкам, связуя их в сверхвременной союз:
So wuchs der Wald zusammen, Der mir so schön erscheint. Weil er in holden Flammen Noch Ahn und Enkel eint. (Так вырос лес,
Который кажется мне столь прекрасным, Поскольку он в дивном пламени Объединяет еще и предков с внуками.) Аналогичную мысль найдем, к примеру, у А. Твардовского:
Посаженные дедом деревца, Как сверстники твои, вступали в силу, И пережили твоего отца, И твоему еще предстанут сыну Деревьями. <...>
Ровесниками века становясь, В любом от наших судеб отдаленьи, Они для нас ведут безмолвно связь От одного к другому поколенью. («Посаженные дедом деревца») Какой же крепости и прочности должна быть связь, соединяющая разные пространства и времена! Дерево выступает перед человеком как образ упорного прорастания, жизнестойкого терпения, которое осиливает все превратности судьбы (например, в стихотворении «Der Baum in der Wüste» «Дерево в пустыне» [6]: «Es steht ein Baum in Wüstensand, / Der einzige, der dort gedieh; / Die Sonne hat ihn fast verbrannt, / Der Regen tränkt den durst'gen nie). Но, несмотря на увядание и наготу кроны, дерево приносит плод, выполняя свое предназначение («.In seiner falben Krone hängt / Gewürzig eine Frucht voll Saft, / Er hat sein Mark hineingedängt, / Sein Leben, seine höchste Kraft.» «В его поблекшей кроне висит сочный плод, дерево вместило в его сердцевину свою жизнь и все свои силы»). Жизнь деревьев, по
Геббелю, - это урок молчаливого, стоического претерпевания скорбей и невзгод, которые так же неотвратимы в судьбе человека, как, например, осень и зима в судьбе дерева (наглядным примером тому может послужить яблоня в стихотворении «Schiffers Abschied» («Прощание моряка») [7], в котором описывается голое и замерзшее дерево в зимней пустыне (...In winterlicher Öde! / Wie war der Baum so nackt und kahl..). Яблоня возрождается весной к жизни, и ветка за веткой покрываются цветами, осыпающими человека красным снегом из лепестков (.Mit rotem Schnee bestreute..), обещая хороший урожай (..Wie wird er reichlich tragen!..). Необходимо достойно перенести страдания, чтобы в душе пробился росток обновления, который впоследствии может принести чудесные плоды.
Растения - низшая форма жизни, но именно поэтому в них с какой-то удивительной простотой выступают изначальные закономерности бытия, о которых человек зачастую не помнит. Поэтическая сверхзадача Геббеля и состояла отчасти в том, чтобы обратить умственный взор и нравственное самосознание человека на деревья как прообраз жизненной полноты и творческого изобилия.
Человек стоит на более высокой ступени развития, чем другие «дети природы», он обладает сознанием и свободой, но цена этого - разрыв, подчас мучительный, с целостностью окружающего мира. Человек - странник, он как бы изначально лишен почвы, на которой мог бы постепенно возрастать, совершая свое высшее призвание, как это делают деревья. Эта мысль наводит на еще одну параллель со священной историей, написанной одним из апостолов Ветхого Завета.
Посреди Эдема возвышаются Древо жизни и загадочное Древо познания добра и зла. Древо жизни прежде всего - источник бессмертия. Бог не закрывает человеку путь к нему и тем самым продолжает свое особое попечительство о человеке. Он запрещает ему лишь вкушать плоды с Древа познания, предупреждая, что это грозит человеку гибелью. Нарушив запрет, человек испытывает на себе власть закона воздаяния: Адам лишается Древа жизни. Человек обречен на изгнание и на вечные поиски свободы для высшей жизни и рая («.Wir fühlen uns in öden Schlummers Räumen / Gekettet an unwürdig-nichtge Sachen, / Wir schauern, es ergreift uns, ohne Säumen / Frei für das hohe Leben uns zu machen, / Allein, wir Armen sind gar fest gebunden, / Bald ist der Mut, das Sehnen auch, entschwunden.» «...Мы чувствуем себя в пустынном сумрачном пространстве / Прикованными к ничтожным, незначительным вещам. / Мы боимся, поддавшись порыву, без промедленья / Освободиться для жиз-
ни высшей, но, бедные мы, / Слишком крепко привязаны, и / Вскоре и мужество, и тоска пропадают..» «Liebesgeheimnis»). И лишь оказавшись под деревом, которое тихо и благосклонно предлагает усталому страннику свою тень, сквозь сон человек вновь получает напоминание о покровительстве Всевышнего («...Ein müder Pilger kommt aus weiter Ferne, / Er streckt sich hin, zu dumpfem Schlaf ermattet. / Durch milden Blütenregen weckt ihn gerne / Der Baum, der still und freundlich ihn beschattet. / Halb wacht er schon. Da leuchten alle Sterne, / Ihn kühlt ein Hauch, mit dem ein Duft sich gattet, / Der ganze Himmel neigt sich auf ihn nieder.». «Издалека идет усталый путник, / Ложится, изможденный, засыпая глубоким сном. / Дождем из цветов будит его дерево, дарящее ему тихо и дружелюбно тень свою. / Наполовину проснулся странник. Все звезды светят, / Прохладное дуновение, в котором чувствуется аромат, / И небо склонилось над ним.»). Но человеку трудно понять и принять такую истину, и он, вздыхая, решает, что это всего лишь сон, и вновь закрывает глаза («...Er seufzt: ein Traum! und schließt die Augen wieder»).
В философской лирике Геббеля часто встречается образ спящего или дремлющего под деревом человека, и, как правило, это всегда дерево благоухающее, плодоносящее (например, липа в стихотворении «Linde», или другая липа в стихах «Vorüber», или дерево в стихотворении «Unterm Baum», предлагающее тень от солнечных лучей и свои лучшие плоды спящему ребенку). И через это еще больше подчеркивается чувство одиночества и заброшенности человека в прекрасном, но чуждом ему мире, наполненном чудесными, цветущими и источающими ароматы деревьями. Стоит отметить также, что образ цветущего или плодоносящего дерева зачастую сопровождается мотивом сладкой дремы (например, в уже упомянутых нами стихотворениях: «Linde» («.Ich schwankte hin in wachem Traum.»), «Unterm Baum» («Unterm Baum im Sonnenstrahle / Liegt ein rotes, traeges Kind, / Schlaeft so lange.»), «Liebesgeheimnis» («.Er streckt sich hin, zu dumpfem Schlaf ermattet.»), «Vorüber» («Ich legte mich unter den Lindenbaum, / In dem die Nachtigall schlug; / Sie sang mich in den süßesten Traum, / Der währte auch lange genug. / Denn nun ich erwache, nun ist sie fort, / Und welk bedeckt mich das Laub;.». - «Прилег я под липой, / в кроне которой пел соловей. / Он пел, и я уснул долгим сладким сном. / А когда я проснулся, он улетел, / и увядшие листы упали на меня.»). В минуты бодрствования человек не находит ответа на мучительные вопросы о смысле своего существования, о том, как стать свободным для «высшей» жизни («..Frei für das hohe Leben uns zu machen.»). И как разрешение всех
И. И. Куропаткина. О красоте и её предназначении 6 философской лирике Фридриха Геббеля
вопросов приходит сон или предчувствие сна -не холодного, могильного, но такого, каким спят деревья, живущие без ожидания и сожаления, одним только вечным настоящим. Цветущее, зеленеющее дерево, лишенное возможности перемещаться в пространстве, не ищет ответов ни на какие вопросы о смысле существования. Не отрываясь от земли, оно стойко и достойно несет жизнь в своем тихом шелесте и мерном покачивании. Человеку же, лишенному столь органичной связи с землей, свойственно мечтать о какой-то иной почве, с которой он может столь же тесно сплестись духовными корнями.
Мудрость деревьев Геббель видит в том, что они, смиренные в своем союзе с землей и упорные в своем влечении к небу, наставляют людей в этом редкостном сочетании кротости и отваги, послушничества и дерзания. Сопряжение этих свойств - залог всеединства, сочетания неба и земли в крепко спаянную и гармонически звучащую сферу. Дружно переплетаясь своими корнями, одиноко и свободно возвышаясь кронами, деревья открывают человеку путь слияния с живыми силами почвы и с воздушными веяниями. В глубине сопричастности к высоте свободы таится главный урок их жизненной мудрости.
Итак, деревья являют примеры совершенного союза со своей почвой и безупречной верности своему предназначению, это совокупный образ того «Древа жизни», от которого некогда отпал человеческий род. Принять как истину укорененность деревьев в земле и устремленность в небо -это двойное притяжение, которым распрямляется нравственная природа человека, и внять благой вести, исходящей от деревьев, - все это представляет исключительную важность для человека. Охватывая своими корнями землю, врастая в прошлое, а вершиной устремляясь в небо и достигая будущего, древо объемлет Вселенную, являя образ самой Премудрости - устроительницы мировой жизни.
Примечания
1. http://gutenberg.spiegel.de/hebbel [Электронный ресурс].
2. Там же.
3. Там же.
4. Эпштейн, М. «Природа, мир, тайник вселенной...» Система пейзажных образов в русской поэзии [Текст] / М. Эпштейн. М.: Высш. шк., 1990. 304 с.
5. http://gutenberg.spiegel.de/hebbel
6. Там же.
7. Там же.
И. И. Куропаткина
О КРАСОТЕ И ЕЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ В ФИЛОСОФСКОЙ ЛИРИКЕ ФРИДРИХА ГЕББЕЛЯ
Статья посвящена философскому пониманию красоты великим немецким драматургом Ф. Геббе-лем как философской категории. Красота мира, по Геббелю, - это не внешняя красота, а некая внутренняя сила, которая помогает сохранить баланс во всем мире.
В философской лирике Геббеля с большой силой звучат постоянные для него мотивы суетности и трагизма жизни и - как противовес -тема духовно-высокого и прекрасного в искусстве и поэзии. Если, по Гегелю, «искусство -лишь одна из ступеней реализации Идеи» [1], то Ф. Геббель эту мысль о преходящности искусства называет «невероятным заблуждением Гегеля» [2] и как художник остается в этом вопросе верным Шеллингу, в трансцендентальной философии которого искусство является кульминационной точкой. По Геббелю, искусство, призванное хранить равновесие между двумя формами жизни - бытием и становлением, есть «осуществленная философия» - мысль, которой Геб-бель тоже обязан Шеллингу. Но Геббель идет дальше. Он делает искусство не только «целью и вершиной философии» [3], а, превратив его в посредника «между идеей и мирскими судьбами человека», хочет привлечь к «решению всемирно-исторической задачи» [4]. Именно искусство, по мнению Геббеля, выявляет, хотя и не полностью, идеальную завершенность и целостность мира и надприродную (идеальную) значимость человеческой жизни, в основе которой заложена способность к созданию и восприятию прекрасного.
В лирике Геббеля не только даётся описание красоты мира, человека, но и содержится попытка автора разобраться в том, что такое красота, каково её предназначение. Определение понятия красоты Ф. Геббель даёт в стихотворении «Die Schönheit» («Красота») [5]. Главное ее назначение Геббель видит в том, что она приобщает человека к высоким материям, связывая с ними: Drum dienst du, uns dem Höchsten zu verbinden Wir stehen ihm nicht länger fern mit Grauen, Es tritt uns nah in dir, wir können's lieben! Потому служишь ты связи с Высшим, Мы больше не стоим со страхом в отдаленьи, Через тебя является оно и пробуждает в нас любовь!
КУРОПАТКИНА Ирина Игоревна - преподаватель Самарского юридического института © Куропаткина И. И., 2008
