CC BY
49
УДК 821.161.1
А. В. ШУНКОВ
Кемеровский государственный университет культуры и искусств
ОБРАЗ АВТОРА В ПОСЛАНИЯХ ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА (1654-1667 гг.) (К ПРОБЛЕМЕ РАССМОТРЕНИЯ ПОЭТИКИ ТЕКСТА ПЕРЕХОДНОГО ВРЕМЕНИ)
Эпистолярный жанр по праву считается одним из показательных в условиях переходных процессов в русской литературе по ряду причин. Первая заключается в том, что жанровая природа послания сама по себе уже изначально обладает «переходным» характером, находясь между двумя сферами книжной культуры Древней Руси: беллетристикой и делопроизводством. В силу объективных обстоятельств взаимодействие литературы и деловой письменности именно в XVII столетии приобретает новые формы. Литература и документ, взаимопроникая и дополняя другу друга, открывают новые горизонты в творчестве автора переходного времени.
Ключевые слова: русская литература переходного периода, эпистолярный жанр, творчество царя Алексея Михайловича.
Одним из открытий XVII века, по словам Д. С. Лихачева, стала эмансипация авторской личности, ее индивидуализация, свободное выражение своего мнения на события, участником или свидетелем которых был сам автор. «Рост самосознания автора был только одним из симптомов осознания в литературе ценности человеческой личности» [1, с. 180]. XVII век вместе с историческими потрясениями, изменявшими государственный облик страны, сформировал и новое восприятие и оценку исторического факта. Принцип средневекового историзма, свойственный древнерусской литературе, в XVII столетии трансформируется. Объясняя смысл произошедших событий, автор теперь видит в них не только проявление Божественной воли, но и стечение определенных обстоятельств, проистекающих из собственного желания и приводящих к планируемому итогу. Увидеть это возможно, обратившись к разножанровым сочинениям самих исторических персонажей, высказывавших свои суждения по поводу происходивших событий, участниками которых они были. Одним из ярких исторических персонажей, своей волей определявший ход исторических событий во второй половине XVII века, является царь Алексей Михайлович, писательская индивидуальность которого иллюстрирует переходные процессы в русской литературе.
Масштабным историческим внешнеполитическим событием в первое десятилетие правления молодого царя Алексея Михайловича, нашедшим свое освещение в его посланиях, как известно, стала русско-польская война, начавшаяся в 1654 году и завершившаяся подписанием Андрусовского перемирия в 1667 году. Письменные источники, засвидетельствовавшие развитие событий эпохи, позволяют воскресить не только сами исторические факты, но и увидеть, как через документ проявляется субъективная точка зрения составителя грамоты или послания, высвечиваясь сквозь существовав-
шее официально принятое мнение по какому-либо вопросу. Так, например, известно, что предопределенность военного столкновения с Речью Посполи-той на Руси рассматривалась с позиции создания вселенской православной империи. Официальные документальные источники конца 40-х —начала 50-х годов XVII века свидетельствуют о том, что и сам Алексея Михайлович остро осознавал свою политическую и духовную значимость и воспринимал себя царем всего православного мира, намеренно ориентируясь при этом на византийский образец. Политическая программа царя Алексея Михайловича предполагала создание православной империи, выходящей за рамки Московской Руси.
Представления царя Алексея Михайловича о своем мессианском призвании в православном мире отчетливо видны в его посланиях, адресованных широкому кругу корреспондентов. «А мы на Божией службе, Ево милостию и отца нашего великого государя святЪйшаго Никона патриарха московского, всеа великия 1 малыя Рост молитвами» [2, с. 18]. Именно поэтому все действия и поступки, совершаемые им, являются непреложными, поскольку они продиктованы свыше и являются Божественным волеизъявлением, противиться которому он не имеет права и как христианин, и как государь. Так, например, в своем известном послании В. Б. Шереметеву царь, поучая и наставляя своего адресата, в то же время излагает средневековую концепцию природы происхождения царской власти: «Ведомо тебъ самому, какъ по изволен1ю Бож1ю, нашь государской чинъ пребываетъ и надъ вами. ... Не просто Богъ из-волилъ намъ, великому государю и тленному царю, честь даровати, а т"Ъбе приняти; и теб"Ъ о томъ должно нын"Ъ и впредь Творца своего и Зиждителя и вс"Ъхъ всячески Бога восхваляти и прославляти и нашимъ великого государя и тленного царя жалова-ньемъ утЪшатися и радоватися Творца своего милости. Писано бо есть: сердце царево въ руц"Ъ Божш»
[3, с. 752]. Эта же тема находит свое продолжение и развитие в других, более поздних, посланиях царя, из которых видно, что Алексей Михайлович не сомневается в особой природе царской власти, данной Богом и определяющей предназначение царя в земной его жизни. Как примером подобного факта может служить письмо Григорию Ромодановскому: «Благословилъ и предалъ намъ, государю, правити и разсуждати люди Своя на востокЪ и на западЪ и на юг"Ъ и на с"Ъвер"Ъ въ правду, и мы Бож1я дЪла и наши государевы, на вс"Ъхъ странахъ полагаемъ, смотря по человеку» [3, с. 774].
Приведенный фрагмент послания отчетливо иллюстрирует понимание царем Алексеем масштабы распространяющейся его власти в мире, что также будет отражено в его царском титуле, которым Алексей Михайлович нарекает себя в начале войны с Речью Посполитой: «Государь, Царь и Великий князь всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец и многих государств и земель восточных и западных, и северных отчича и дедича, и обладатель». А если вспомнить, что в августе 1655 года была взята столица Литвы — Вильно, то становится вполне понятно, почему к основному титулу царя добавляется его другая часть «великий князь Литовский». Как следует из исторических документов, изменение титула русского царя, в котором современники не могли не усмотреть его претензий на особую роль в истории, соседними государствами было встречено весьма настороженно и оппозиционно. Так, например, крымский хан Мухаммед IV открыто протестовал против подобного титула московского царя, справедливо видя в нем претензии на первенство в мире и обожествление власти московского царя. «В Вашей грамоте написано не против прежнего, написано: Восточной и Западной, и Северной отчич и дедич, и наследник, великий государь и облаада-тель. И такие непристойные титлы предки Ваши никто не писывали. Где Москва, где восток, где запад? Меж востоку и западу мало ли великих государей и государств. Мочно было то знать и такие слова не писать, всей Вселенной отчичам и дедичам и об-лаадателем пишетеся, и так лживо и непристойно писать, и непригоже. Мусюлманские и крестьянские государи, иных вер никоторые государи так себя писать не могут» [4].
Соблюдение написания полного своего титула, в основу семантики которого была заложена геополитическая трансформация Восточной Европы, требовал и сам Алексей Михайлович, о чем опять-таки свидетельствуют его грамоты. Так, в послании, адресованном Ф. М. Ртищеву, царь благодарит своего постельничего за дипломатическую настойчивость, проявленную им при переговорах с Павлом Сапегой в сентябре 1655 года, о признании нового титула московского царя. «И Павелъ СапЪга хотЪлъ тебя отослать хъ королю, и ты грозъ ихъ не убоялся и говорилъ безстыднымъ дЪломъ о нашей государевой титл"Ъ, чтобы написали всеа Велиюя и Малыя и Б"Ълыя Росш самодержца ...» [3, с. 738 — 739]. Характерно, что и военная кампания против Польши Алексеем Михайловичем, как следует из его писем, воспринимается как Божественное провидение, неминуемо ведущее его к поставленной цели.
Начало военной кампании против Речи Поспо-литой было удачным для русского царя. Первый год был ознаменован взятием Гомеля и Могилева (август 1654), Смоленска (сентябрь 1654), через год, в августе 1655 года — Велижа, Витебска, Полоцка, Минска, Вильно, в сентябре — Львова. В ситуации
военных успехов в окружении Алексея Михайловича все больше крепла мысль о триумфальном походе на Варшаву и объединения под державной рукою московского царя Востока и Запада, и таким образом, реального воплощения идеи «Москвы — третьего Рима».
В то же время значительный корпус личной корреспонденции царя периода войны с Польшей, адресованной семье и ближайшим к нему лицам, демонстрирует не официальный образ правителя и полководца, а человека, находящегося в кругу житейских забот, рассказывающего об исторических событиях как о повседневных. В подобных случаях не трудно заметить то новое отношение к событию, его оценку, которое уже не характерно для эпохи Средневековья. Автором оценивается упоминаемое им в посланиях событие с позиции рядового человека. Можно сказать, что история в этом случае теряет свою сакральную природу и обретает земное, будничное начало. И именно из таких повседневных забот и складывается пестрая мозаика исторических событий, важность и масштабность которых в судьбе государства прекрасно осознается автором. Так, например, в письме к сестрам из Польского похода (26 мая 1654 года) царь помимо этикетных фраз, традиционно свойственных эпистолярному жанру, сообщает и о деталях дислокации русских войск под Можайском. «Изволите про меня выдать, и я при-шелъ со вс"Ъми людми в Можаескъ маия 26 день и буду стоять одинъ день, суботу, для кормовъ лошядиных. А из Можяйска пойдем 28 день в недЪлю, а станъ бу-детъ въ петинатцати верстах на рек"Ъ ЕльнЪ; а спе-шю, государыни мои, для тово, что сказывают людей в Смоленске и около Смоленска н"Ътъ никово, чтобы поскорее захватить» [2, с. 1].
Лаконичное послание царя, адресованное сестрам, обладает заметными признаками, свойственными как писательской манере царя, так и текстам переходной эпохи. Стилистика посланий царя очень точно отражала индивидуальные черты характера монарха — это стремительность действий, желание совершать дело без промедления и быстро. Из приведенного фрагмента послания видно желание царя овладеть Смоленском как можно быстрее, пока есть на то благополучное стечение обстоятельств, которым нельзя не воспользоваться. Одновременно здесь же представлены и такие особенности авторского стиля, как бытописание, воссоздающее в деталях «труды и дни» Алексея Михайловича как полководца в его круге житейских забот.
Особой литературной спецификой обладают в посланиях царя батальные сцены, небольшие по описанию, но динамичные по своей природе. Алексею Михайловичу удается в рамках лаконичного текстового пространства послания нарисовать динамичные сцены боя, взятия крепости, гибели людей, их физических страданий от полученных ран. «Учинилось ведомо намъ, великому государю, что в Смоленск^ въ полкахъ солдаты мнопе лежатъ болны, безъ призрЪнья, и въ приказ"Ъхъ стрЪлцы, а иные мнопе салдаты и стрЪлцы померли. А какъ вамъ ся наша грамота придетъ, и вы бъ есте переписали, сколько болныхъ салдатовъ и стрЪлцовъ и сколко померли и, переписавъ, прислали бы есте роспись къ намъ, великому государю, а которые салдаты и стрЪлцы лежатъ болны, и вы бъ велели имъ отвесть дворы особ-ные и велели бъ нанять, кому ихъ беречь, чтобъ безъ призрЪнья не померли» (послание Г. Г. Пушкину, 1655 года [3, с. 717]).
Не менее колоритен с литературной стороны другой эпизод баталии, описанный в письме А. И.
Матюшкину и содержащий в себе рассказ о поражении Матвея Васильевича Шереметева в сражении со шведскими отрядами под Валком в начале июня 1657 года, закончившемся трагично. Раненый М. В. Шереметев был взят в плен, где он впоследствии и скончался от полученных ран. Поражение воеводы, бегство войск и человеческие потери произвели сильное эмоциональное впечатление на Алексея Михайловича, которое он открыто высказывает в своем «дружеском» послании к Матюш-кину, не стремясь завуалировать его в этикетные словесные формулы. «Братъ! Буди теб"Ъ ведомо: у Матвея Шереметева былъ бой съ немецкими людми, и дворяне издрогали и побежали вс"Ъ, а Матвей остался въ отводе и сорвалъ немецкихъ людей.» [5, с. 54]. Разговорная стилистика показывает внутренний мир адресанта послания, остро переживающего горе — поражение близкого человека. Царь судит о случившемся как о большом несчастье, принесшем горе всем. Удивительно, но человеческая природа царя проявляется даже в том, что он не осуждает дезертиров, бежавших с поля сражения, понимая их психологическое состояние: страх перед смертью и угрызения совести за совершенный поступок — бегство: «... а то вс"Ъ ц"Ълы, потому что побежали, а сами плачютъ, что такъ гр"Ъхъ учинился. ... А о Матвее не тужи: будетъ живъ, впередъ ему къ чести; радуйся, что люди ц"Ълы...» [5, с. 54 — 55].
Подобные примеры не единичны. Именно поэтому можно говорить об особом авторском стиле царя, умело передающем уже не абстрактный характер переживаемого события, а реалистичный, отражающий внутренний мир его участников. Примером может служить еще одно известное письмо царя из Польского похода (31 мая 1654 года), адресованное князю А. М. Трубецкому и иллюстрирующее лицемерие московских бояр, сопровождающих царя. «А у насъ "Ъдутъ с нами отнюдь не единодушием, наипаче двоедушием, какъ есть оболока, овогда бла-гопотребным воздухом и благонадежным и упова-тельнымъ явятся, овогда паче же зноемъ и яростью и ненастьемъ, всяким злохитреным обычьем Московским явятся, овогда злым отчаян1ем и погибелью прорицаютъ, овогда тихостью и бл"Ъдост1ю лица своего отходятъ лукавым серцем. Коротко вам пишю, потому что наколи писать, спЪшю в Вязму. А мн"Ъ уже Богъ свидетель, каково ставитца двоедушия тово. ... Малое что в путь идетъ, а то всегда на гогуль-ную статью: вс"Ъ в рознь, а сверхъ тово сами знаете обычьи ихъ» [3, с. 716]. Написанный собирательный словесный портрет с помощью художественных деталей, подобранных автором, с точностью передает нравы царского окружения.
Повседневность и реалистичность исторического события, показанного теперь вне средневековых традиций изображения баталий, станет отличительной чертой царского дружеского эпистолярия времен русско-польской войны. Включение царем в дружеские послания описаний исторических событий и их комментарий, основанный на личном восприятии, свидетельствует о секуляризации литературного процесса в переходный период русской культуры. В итоге историческое событие постепенно становится фактом не божественного провидения, а следствием желаний самого человека, его волеизъявления.
Интересными наблюдениями могут стать такие фрагменты посланий царя, когда личный, семейный фон и официальное, государственное понимание происходящих событий объединены и неотделимы друг от друга. «Вашими свЪтовъ моих молитвами
подаровалъ Богъ си1 богоспасаемый градъ Дорого-бужь» (4 июня 1654 года [2, с. 4]). Приведенная фраза из послания царя сестрам является устойчивым оборотом, часто использовавшимся в письменной практике. Она неизменно повторяется в ряде других писем царя. Кроме того, в ней отчетливо видны три устойчивых этикетных лексических сочетания: «вашими молитвами», «даровал Бог», «богоспасаемый град». Вводя и используя подобные клишированные обороты в своей письменной практике, Алексей Михайлович соблюдает правила составления послания и прямо следует традиции эпистолярного жанра, восходящей еще к Византии. Однако в контексте реальных исторических событий фраза не может восприниматься только как необходимая его вступительная этикетная часть, начинающая письмо. Быстрое овладение Дорогобужем вызывает воодушевление и радость у царя, которой он хочет поделиться с сестрами, и желание дальнейшего быстрого продвижения к Смоленску («в Вязму пойдем тово ж числа после кушенья»). Поэтому фраза, обладающая этикетным характером, несет в себе и положительный заряд адресанта, объединяющая его и адресата в переживании общего эмоционального состояния («и вам, светом моим государыням, о том радоватися»).
И в данном случае важным становится то, как через событие истории показывается к нему отношение автора, словесно воплощенное в тексте. Послания царя, написанные им в период Польского похода и рассмотренные как единый текст, дают возможность проследить процесс формирования в переходный период русской культуры нового восприятия и понимания истории. Как известно, историчность была одной из основных особенностей литературы средневекового типа и в первую очередь жанра летописи. Летопись сформировала особое мировоззрение человека Древней Руси (в домонгольский период), отличительной чертой которого была эсхатологичность, позволявшая летописцу рассматривать и проводить параллели с событиями Священной истории, зафиксированными в библейских книгах (евангельских текстах, Откровении Иоанна Богослова, апостольских посланиях), апокрифических сочинениях.
Вторая половина XVII века, определяемая как переходный период русской культуры, породила совершенно иное понимание истории, определяемое личным восприятием отдельного человека. Пережитые события одного дня становятся значимыми для автора, поскольку с ними связаны определенного рода переживания и эмоции («радость душевная и сердешная»), раскрывающие внутренний мир адресата. И эти частные события, запечатленные в дружеских посланиях, образуют летопись жизни отдельного человека. Так, например, опубликованные С. А. Белокуровым [2] 65 писем царя позволяют рассматривать их как единый эпистолярный цикл, в котором день за днем на протяжении двух лет (с 1654 г. по 1656 г.) фиксировались события жизни («дЪла многия») Алексея Михайловича во время его Польского похода. В конечном итоге из этих отдельных фрагментов и складывается единая «летопись» повседневности, сопоставимая с дневниковыми записями. Царь подробен в описании не только обстоятельств военного похода, но и деталей, характеризующих его быт, круг забот, связанных с семьей. Особой лиричностью обладают в посланиях строки, которыми Алексей Михайлович объясняет причины написания писем не собственноручно, а от его име-
ни посредником. В традиции эпистолярного жанра Древней Руси, как известно, до XVII века придворный этикет не предусматривал возможности великому князю оставлять на бумаге «чернения государевой руки» [6, с. 294; 7, с. 20 — 21; 8, с. 4; 9, с. 138]. Тем ценнее в этой ситуации предстают автографы посланий Алексея Михайловича, объясняющие причины обращения за помощью к другому лицу при его написании. «Да не покручинтеся, государыни мои св"Ъты, что не своею рукою писалъ, — голова тотъ день болъЪла, а после есть лехче» [2, с. 3]; «Да не покручинтеся, что не своею рукою писалъ: ей, недосуги и дЪла многия» [2, с. 8].
Подобные стилистические пассажи, встречающиеся в посланиях, помогают реконструировать историческую повседневность царя. Одновременно с помощью этих же деталей создается и образ автора, способного перевести масштаб произошедшего события в плоскость семейной хроники. Так, например, находясь весной 1655 года в Смоленске, царь пишет письмо, в котором делает приписку, в которой нельзя не почувствовать присутствия легкой иронии: «А у насъ Христосъ воскресе. А у васъ воис-тинно ли воскресе?» (письмо от 15 апреля 1655 года [2, с. 24]); «А у нас Христосъ воскресе в Смоленске» (письмо от 20 апреля 1655 года [2, с. 25]). Небольшая фраза, использованная царем в двух посланиях, становится значимой, если посмотреть на нее с позиции тех процессов, которые характеризуют переходную эпоху. Здесь ни в коем случае нельзя инкриминировать автору проявление кощунственного отношения к событию сакральной истории, уличить в балагурстве. Как известно, Алексей Михайлович, прочно укоренный в традициях православия, негативно относился к институту скоморошества и своим указом 1648 года [10, с. 296-299; 11, с. 115-119] запретил лицедейские представления, видя в них бесовство («бесовские играния»), «трубное козло-гласование» [12, с. 146-147; 13, с. 196-199]. Одним из следствий подобной политики молодого царя Алексея Михайловича, как известно, стал отказ от участия скоморохов в свадьбе царя и Марии Ильиничны Милославской в 1648 году.
Введенная царем фраза в послание несет в себе иной заряд. Помимо информативной функции (царь сообщает своей семье о том, где он встретил Пасху, находясь в походе) она обладает в то же время и объединяющим началом в семейных отношениях благодаря той легкой иронии, шутке, игрой смысла, которая все-таки определяет стилистическую природы фразы. И послание в данном случае приобретает форму пасхального подарка, который должен вызвать у адресанта при прочтении положительные эмоции и чувства: «...лицемъ к лицу не видалися, но духомъ всегда нераздЪлни николи же» (5 мая 1655 года [2, с. 28]).
В целом можно сказать, что семейные послания царя, написанные лично им или от его имени во время Польского похода, стилистически схожи с дневниковыми записями. Алексей Михайлович со свойственным ему стремлением к соблюдению порядка во всем придерживается этого правила и в эпистолярном творчестве, фиксируя и описывая события, из которых и складывается целостная картина жизни государя, находящегося в дали от дома. Одновременно в своих же посланиях царь отмечает и то, что становится для него открытием: нравы людей, описания укреплений противника, батальные пейзажные зарисовки. Подобные нюансы придают письмам царя дневни-
ковый характер, свойственный запискам путешественника, открывающего для себя много нового, и с чем он желает поделиться со своими родными. В итоге в русской литературе второй половины XVII века зарождается ощущение исторического процесса, его хода, поэтому и возникает интерес к фиксации событий каждого дня, будь то это «Дневальные записки приказа Тайных дел» или ежедневные послания царя, демонстрирующие новый тип человеческой личности определенной исторической эпохи. Таким образом, эпистолярные сочинения царя Алексея Михайловича, равно как и документальные по своей природе «Дневальные записки приказа Тайных дел», находятся в одной литературной парадигме, несмотря на разножанровость произведений. Для них характерна общая черта, проявляющаяся в изменившемся понимании истории и отношении к ней. Авторы (и дьяки приказа Тайных дел, и сам венценосный писатель) второй половины XVII века используют в своей практике один художественный метод изображения события в книжной практике, слагая общую картину истории из будничных событий, видя в них особый смысл, определяющий земную жизнь человека. «Если прежде история определяла судьбу человека, то в канун Петровских реформ человек предъявил свои права на историю, попытался овладеть ею. Событие не находится в зависимости от Бога; событие — лишь "аппликация" на бесконечном потоке времени» [14, с. 136].
Библиографический список
1. Лихачев, Д. С. Развитие русской литературы XXVII веков. Эпохи и стили / Д. С. Лихачев // Избранные работы в 3 т. - Л. : Худож. лит., 1987. - Т. 1. - 653 с.
2. Письма русских государей и других особ царского семейства. Письма царя Алексея Михайловича / Под ред. С. А. Белокурова. - М., 1896. - Т. V. - 88 с.
3. Записки Отделения Русской и Славянской Археологии / под ред. В. Ламанского. - СПб., 1861. - Т. 2.
4. Фаизов, С. Ф. «Где Москва, где восток, где запад?»: почему крымский хан Мухаммед IV не согласился с царем Алексеем Михайловичем в вопросе о том, кто может владеть Востоком и Западом [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.idmedina.rU/books/materials/faizhanov/3/hist_ faizov-2.htm (дата обращения: 17.01.2014).
5. Собрание писем царя Алексея Михайловича / сост. П. Бартенев. - М., 1856.
6. История русской литературы. В 4 т. Т. 1 / под ред. Н. И. Пруцкова. - Л. : АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом), 1980. - 814 с.
7. Панченко, А. М. Русская культура в канун Петровских реформ / А. М. Панченко. - Л. : Наука Ленингр. отд-ние, 1984. - 205 с.
8. Буланин, Д. М. Последнее столетие древнерусской книжности / Д. М. Буланин ; под ред. Д. М. Буланина // Словарь книжников и книжности Древней Руси / отв. ред. Д. С. Лихачев. - СПб.: «Дмитрий Буланин», 1992. - Вып. 3 (XVII в.). - Ч. 1. - С. 4.
9. Калугин, В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный (Теоретические взгляды и литературная техника древнерусского писателя) / В. В. Калугин. - М. : Языки русской культуры, 1998. - 416 с.
10. Описание Государственного архива старых дел, составленное инспектором Государственных архивов и членом разных ученых обществ П. Ивановым. - М., 1850.
11. Морохин, А. В. К истории ранней деятельности ревнителей древнего благочестия / А. В. Морохин // Российская история. - М., 2010. - № 6. - С. 115-120.
12. Лихачев, Д. С. «Смеховой мир» Древней Руси / Д. С. Лихачев, А. М. Панченко. - Л.: Наука, 1976. - 204 с.
13. Панченко, А. М. Русская стихотворная культура XVII века / А. М. Панченко. - Л., 1973. - 279 с.
14. Панченко, А. М. Русская культура в канун Петровских реформ / А. М. Панченко // Я эмигрировал в Древнюю Русь. Россия: история и культура. - СПб. : Изд-во журнала «Звезда», 2005. - 544 с.
ШУНКОВ Александр Викторович, кандидат филологических наук, доцент (Россия), проректор по научной и инновационной деятельности. Адрес для переписки: [email protected]
Статья поступила в редакцию 23.05.2014 г. © А. В. Шунков
УДК 811.111: 629.33
Ю. С. ДАНИЛИНА Е. А. ДЕБРИЯН
Сибирская государственная автомобильно-дорожная академия,
г. Омск
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИХ КОНСТРУКЦИЙ И ЛЕКСИКО-ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИХ ЗАИМСТВОВАНИЙ В НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОЙ МАШИНОСТРОИТЕЛЬНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ)
Статья посвящена рассмотрению трудностей перевода терминологических конструкций и лексико-семантических заимствований в научно-технических текстах, а именно в английской машиностроительной терминологии. В статье указывается, что наиболее распространенные ошибки перевода связаны с синтаксическим способом образования английских научно-технических терминов. Даются методы и способы адекватного перевода таких конструкций. Описываются лексико-терминологические заимствования, а также необоснованное калькирование.
Ключевые слова: английская машиностроительная терминология, лексико-тер-минологическое заимствование, синтаксический способ образования английских машиностроительных терминов, узкоспециализированные термины, калькирование.
Требования, предъявляемые к уровню профессиональной подготовки специалистов в различных областях и к степени владения ими иностранным языком, постоянно повышаются. Таким образом, основополагающей задачей при работе с аутентичной литературой по специальности является адекватность перевода, особенно перевода терминологических понятий.
Отличие научной коммуникации от бытовой не только в грамматической структуре построения предложений, но и в средствах выражения и в семантике входящих в нее лексических единиц. Характерной чертой научно-технической литературы любой отрасли и в любом языке является большая насыщенность текстов терминами и терминологическими сочетаниями.
Именно поэтому при обучении профессиональному иностранному языку особого внимания тре-
бует специальная лексика — термины и их переводные эквиваленты, так как владение терминологией позволяет не только понять суть текста и выполнить адекватный перевод узкоспециального текста, но и представляет собой обязательный компонент профессиональной компетенции специалиста в каждой определённой отрасли. Поэтому обязательной составляющей программы по иностранному языку для неязыковых вузов является обязательное знание как терминологии по специальности, так и умение грамотно и точно переводить научную литературу — богатую терминологической лексикой.
Научно-технические тексты отличаются друг от друга не только отраслью науки, к которой они относятся, но и степенью их специализации. В настоящее время многие науки переживают период активного развития, у специалистов возникают трудности при переводе узкоспециальных терминов, особенно
