CC BY
23Проблемы теории и истории музыки
Актуальные проблемы высшего музыкального образования. 2022. № 1 (63). С. 15-23. Actual problems of higher music education. 2022. No 1 (63). P. 15-23
Научная статья
УДК 821.161.1, 78.01
DOI: 10.26086/NK.2022.63.1.003
Образ адыга в русской литературе и музыке XIX века
Афасижев Марат Нурбиевич1, Федусова Алина Алексеевна2
1 2 Нижегородская государственная консерватория им. М. И. Глинки, Нижний Новгород, Россия 1 marat-work@mail.ru, 2 alina.fedusova@yandex.ru
Аннотация. Статья посвящена воплощению образа адыгского народа в русском искусстве XIX века. Авторы обращают внимание на то, что внешнеполитическое противостояние нередко становилось импульсом для расширения культурных связей между враждующими народами, это проявляется и в фольклоре, и профессиональном искусстве. Многолетние изнурительные кавказские войны XIX века нашли отражение в многочисленных произведениях русской литературы и музыки.
В статье последовательно рассматриваются работы русских писателей и поэтов, в которых изображены быт и нравы адыгов. Их образ в русской литературе постепенно менялся: первые обобщенные и условные наброски В. А. Жуковского приобретали реалистичные черты в творчестве А. С. Пушкина; М. Ю. Лермонтовым впервые была воплощена тема трагической судьбы адыгов, воспитанных в русской культурной среде; Ф. М. Достоевский воссоздал их глубокие психологические портреты.
В музыке этот путь освоения «другого» был противоположен — от первых попыток показать воинственный, решительный характер в романсах А. А. Алябьева 1820-х годов к детализированному отражению специфических черт кавказской музыки. В результате развиваются два способа работы с национальным материалом: цитирование, бережное включение народного первоисточника в контекст общей драматургии произведения («Исламей» М. А. Балакирева) и стилизация мелодий с использованием их основных характерных черт (позднее творчество А. А. Алябьева). Литература и музыка XIX века дополняли друг друга, создав цельный портрет адыга.
Ключевые слова: образ адыга, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Ф. М. Достоевский, А. А. Алябьев, М. А. Балакирев, Ц. Кюи, искусство XIX века
Для цитирования: Афасижев М. Н., Федусова А. А. Образ адыга в русской литературе и музыке XIX века // Актуальные проблемы высшего музыкального образования. 2022. № 1 (63). С. 15-23. http://doi.org/10.26086/ NK.2022.63.1.003.
PROBLEMS OF MUSIC THEORY AND HISTORY
Original article
The image of Adyghe in Russian literature and music of the 19 century Afasizhev Marat N.1, Fedusova Alina A.2
1 2 Glinka Nizhny Novgorod State Conservatoire, Nizhny Novgorod, Russia 1 marat-work@mail.ru, 2 alina.fedusova@yandex.ru
Abstract. The article is devoted to the embodiment of the image of the Adyghe people in the Russian art of the 19th century. The authors draw attention to the fact that the foreign policy confrontation often became an impetus for the expansion of cultural ties between the warring peoples, which is manifested in folklore and professional art. The gruelling wars of the Caucasus in the 19th century found reflection in numerous works of Russian literature and music.
The article consecutively examines works by Russian writers and poets that depict the life and mores of the Adyghe. Their image in Russian literature gradually changed: the first generalised and conventional sketches of V A. Zhukovsky acquired realistic features in the works of A. S. Pushkin; M. Y. Lermontov embodied the tragic fate of the Adygs, brought up in a Russian cultural environment; F. M. Dostoevsky recreated their deep psychological portrait.
In music, this path of mastering the «other» was reversed: from the first attempts to show a warlike, resolute character in A. A. Alyabiev's romances of the 1820s to a detailed reflection of the specific features of Caucasian music. As a result, two ways of working with national material were developed: quotation and careful inclusion of folk source material into the context of general dramaturgy of the work («Islamey» by M. A. Balakirev) and stylization of melodies using their main
© Афасижев М. Н., Федусова А. А., 2022
characteristic features (later works by A. A. Alyabiev). Literature and music of the 19th century complemented each other, creating a wholesome portrait of the Adyghe.
Keywords: The image of the Adyghe, A. S. Pushkin, M. Y. Lermontov, F. M. Dostoyevsky, A. A. Alyabyev, M. A. Balakirev, C. Cui, 19th-century art
For citation: Afasizhev M. N., Fedusova A. A. The image of the Adyghe in Russian literature and music of the 19th century. Aktualnye problemy vysshego muzykalnogo obrazovaniya = Actual problems of higher music education. 2022;1(63); p. 15-23 (In Russ.). http://doi.org/10.26086/NK.2022.63.L003.
Установление культурных связей между разными народами, процессы принятия чужой культуры и взаимодействия с ней становятся возможными не только и не столько при формировании дружественных политических отношений между государствами, сколько в ситуации политического противостояния. На протяжении долгой истории Российского государства, постепенное расширение территорий приводило ко все большему обогащению культуры нашего народа за счет диалога с чужими, зачастую враждебными культурами.
Примечателен сам факт, что политическое противостояние вызывало в этом случае не только культурное отчуждение, ненависть, презрение и иные проявления ксенофобии, но, напротив, могло порождать уважение к другому, стремление познать его, понять его мотивы, мысли, поступки. Даже разрушительный период ордынского владычества на Руси был сопряжен не только с уничтожением культурных памятников прошлого, но также с трансформацией и развитием новой культуры — впитыванием чужих языковых элементов, созданием произведений устного народного творчества, посвященных борьбе с захватчиками. Заимствовались не только внешние элементы: менялись и черты характера самого русского человека, поскольку это было «время суровой духовной дисциплины, внутренней сосредоточенности и аскезы» [1, с. 33]1.
Не будет преувеличением утверждение об обратном, уже не разрушительном, а созидательном процессе. Поиск политических компромиссов, начало взаимовыгодного сосуществования разных народов становились возможными во многом благодаря культурному диалогу, особенно явному в искусстве. Так, в сказаниях народов Сибири и северных народов — чукчей, нганасанов, хантов, манси — присоединенных преимущественно в ХУП-ХУШ веке, нашли отражение образы России и русских людей. Обратный интерес со стороны представителей русской культуры также наблюдался, особенно в XIX веке, когда северо-восток был превращен в место политической ссылки. Было создано немало литератур-
ных произведений о культуре Сибири и Дальнего Востока. Русская культура впитывала и западные традиции, причем, чем сильнее было противостояние народов, тем более существенным оказывалось культурное взаимовлияние.
В южном направлении это политическое противостояние России с соседями было не менее сильным, чем в западном. Особенно остро оно ощущалось в XIX веке, когда перед Российским государством стояла задача завоевания северного Кавказа (Кавказская война, 1817-1864). Многочисленные народы, жившие на Кавказе, — чеченцы, дагестанцы, черкесы (адыги) — были воинственны и непреклонны. Особенно изнурительным и долгим было завоевание адыгов: в середине XIX века, когда уже были покорены Дагестан и Чечня, был пленен предводитель кавказских горцев Шамиль (1859), война продолжалась, и еще долгие пять лет оставшиеся верными своим убеждениям адыги сражались за свою свободу. Когда же Кавказ был окончательно покорен, многие адыги не смогли жить с победителями, добровольно покинули родную землю и уехали в страны Ближнего Востока. Национальная трагедия враждебного, но вызывающего глубокое уважение народа впечатлила завоевателей. Заложенное православной верой в русском менталитете сострадание, заслуженное уважение к героизму адыгов побудили поэтов и писателей создать произведения о Кавказе — жемчужины русской классики.
Первый шаг в этом направлении сделал В. А. Жуковский в своем стихотворении, адресованном К. А. Воейкову, который был на Кавказской войне. В своем послании В. А. Жуковский создал поэтический образ горного ландшафта и обобщенную характеристику горцев: «Пищаль, кольчуга, сабля, лук / И конь — соратник быстроногий / Их и сокровища, и боги; / Как серны, скачут по горам, / Бросают смерть из-за утеса; / Или, по топким берегам, / В траве высокой, в чаще леса / Рассыпавшись, добычи ждут» [2, с. 191]. Кроме живописного и правдоподобного описания кавказских гор, в этом стихотворении нахо-
дит отражение и характеристика проживающих там народов. Любопытна следующая деталь: кроме действительно существующих народов, В. А. Жуковский пишет о неких «чечерийцах» и «камукинцах», существование которых нигде не зафиксировано. Вероятнее всего, здесь мы имеем дело с фактологической ошибкой, которую поэт допустил по незнанию: Жуковский не был на Кавказе и все его впечатления являются отражением тех рассказов и косвенных свидетельств, которые он слышал от своих знакомых и друзей, путешествовавших или бывавших на поле боевых действий Кавказа. Тем интереснее то обстоятельство, что именно В. А. Жуковскому, никогда не встречавшему настоящего адыга, принадлежит первое воссоздание его образа в русской литературе.
Классическим произведением о Кавказе и о племенах адыгов стала поэма А. С. Пушкина «Кавказский пленник». Обобщающая характеристика, данная В. А. Жуковским, здесь сменяется романтическим прочтением образа. Вначале поэт хотел продемонстрировать изображение природы и жизни черкесов исключительно для создания внешней картины вокруг романтического внутреннего конфликта главного героя. Но чужая и незнакомая культура заинтересовали поэта куда больше. Особенно важно, что А. С. Пушкин является первым писателем, создавшим реалистический образ в своей поэме посредством глубокого и точного описания непривычного окружения — природы, культуры, нравов — в котором оказался русский офицер — герой его поэмы.
По сюжету герой, разочарованный в жизни и ощущающий всю ее бессмысленность и скуку, встречает свою полную противоположность в виде молодой черкешенки. Она искренне полюбила его, но он не может ответить взаимным чувством. В результате именно «этнографическая» составляющая стала центральным образом поэмы: русский классик, очевидно, хотел показать здесь не только личную драму двух героев, он тонко уловил принципиальные отличия народного характера адыгов и русских людей.
Но самое главное, характер адыгов находит отражение в тонких описаниях внутреннего мира молодой черкешенки. Очевидно, этот образ был особенно важен для русского классика, о чем он указывает в своем письме к поэту Н. И. Гнедичу: «Черкешенка моя мне мила, любовь ее трогает душу» [3, с. 447]. Очевидны сходства ее характера с Татьяной из «Евгения Онегина»: обе они натуры цельные, бескомпромиссные и действуют
согласно своим моральным принципам. Однако и отличия в них очевидны. Если Татьяна покоряется своей судьбе, скрывая чувства глубоко в душе, то черкешенка идет на встречу своему чувству и остается верна себе до конца.
Отдельного внимания заслуживают лирические отступления в поэме, в которых А. С. Пушкин воссоздает величественные горные пейзажи. Но и эти отступления способствуют раскрытию характера жителей гор.
Художественно правдивы и описания жизни адыгов (о быте адыгов также писал Адиль-Гирей Кешев в своем очерке «На холме» [4, с. 214-266]). Причем А. С. Пушкин делает этот портрет многосложным, давая их описания сначала в авторском слове, а затем через речь узника. Враждебно настроенный, пленник со временем начинает понимать адыгов, проявляет к ним уважение: «Смотрел по целым он часам, / Как иногда черкес проворный, / Широкой степью, по горам, / В косматой шапке, в бурке черной, / К луке склонясь, на стремена / Ногою стройной опираясь, / Летел по воле скакуна, / К войне заране приучаясь» [3, с. 88-91]. Непременными спутниками черкеса являются его броня, оружие и верный конь («питомец горских табунов»). Но здесь А. С. Пушкин акцентирует внимание и на мирной жизни черкесов («...Когда же с мирною семьей / Черкес в отеческом жилище / Сидит ненастною порой» [3, с. 88-91]) — на их благосклонности, приветливости, гостеприимстве. В описании адыгов А. С. Пушкин также подчеркивает их «наслаждение дикой негой», кочевой жизнью, их необузданную силу и смелость [3, с. 81].
Образ черкесского народа, несмотря на критическую оценку автором «Кавказского пленника», еще долго оставался объектом его внимания, о чем можно судить по записям в «Путешествиях в Арзрум»: «Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести... » [3, с. 446]. Возможно, А. С. Пушкин видел в этой искренности, в этой смелости, безыскусности чувств черкесского народа желанное освобождение от искусственности чувств, манерности высшего света Петербурга. В любом случае, он еще не раз вспоминает о Кавказе. Так, в Посвящении Н. Н. Раевскому, он создает образ Кавказа как источника поэтического вдохновения: «Во дни печальные разлуки / Мои задумчивые звуки / Напоминали мне Кавказ, / Где пасмурный Бешту, пустынник величавый, / Аулов и полей властитель пятиглавый, / Был для меня Парнас» [3, с. 79].
Кроме того, обращение к данной теме для А. С. Пушкина было выражением собственной независимой позиции — сочувствия горским народам. Осознавая политическую необходимость Кавказской войны, он отрицательно оценивал завоевательную политику Российского государства. Это становится очевидно в эпилоге «Кавказского пленника», где поэт выражает сожаление своей Музы, которая ходит по сожженным аулам: «Ее пленял наряд суровый / Племен, возросших на войне, / И часто в сей одежде новой / Волшебница являлась мне; / Вокруг аулов опустелых / Одна бродила по скалам, / И к песням дев осиротелых / Она прислушивалась там» [3, с. 101]. Но эта мысль нарочито прерывается, и поэт начинает восхвалять русских воинов. Несколько демонстративна искусственность этого перехода («Смирись, Кавказ: идет Ермолов!» [3, с. 103]). В своем «Путешествии в Арзум» А. С. Пушкин с горечью писал: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги...» [5, с. 353]. Для примирения наших народов поэт обозначил два возможных пути. Первый заключался в развитии экономических отношений, а второй — в распространении православной религии [5, с. 353]. Будто для подтверждения своего последнего предположения, поэт создает поэму «Тазит», в которой выражает идею близости христианских заветов нравственным законам адыгов.
Главный герой Тазит вопреки воле отца не совершает кровную месть за своего брата, поскольку его враг безоружен и изранен, за что отец прогоняет его [3, с. 219]. В благородстве Тазита в целом можно усмотреть моральные принципы, близкие заповеди «не убий». В целом же этот образ нехарактерен и отличается от других воплощений адыгского народа.
Вслед за А. С. Пушкиным продолжил линию воспевания Кавказа и адыгского народа М. Ю. Лермонтов. Среди его сочинений выделяется юношеская поэма «Черкесы», а также поэмы «Кавказский пленник», «Измаил Бей», «Аул Бастунджи», «Хаджи Абрек». В этих произведениях он продолжил линию превозношения мужественного характера адыгов, их патриотизма, верности родной культуре. В первых поэмах еще сильны влияния А. С. Пушкина. Но его «Кавказский пленник» приобретает уже новые, несвойственные пушкинскому черты. Его черкешенка показана более рельефно и полно.
Внимания заслуживает и его герой Измаил-Бей из одноименной поэмы. Здесь адыг показан в конфликте с собой и своей культурой: воспитанный в России он вернулся на Кавказ, чтобы сражаться против своего народа. Это не было художественным преувеличением: многие адыги возвращались из России в качестве миротворцев, содействуя примирению народов. Кроме того, у героев «Измаила-Бея» были исторические прототипы братья Измаил Бей Атажуков и Росламбек Мисостов.
Можно провести не одну историческую параллель. Вспоминаются произведения Султана Казы-Гирея, например, его повесть «Долина Ажи-тугай». Вернувшись в родные места в качестве русского офицера, лирический герой вспоминает свое детство: «умильно устремив глаза к небу, благодарил за возвращение к родным берегам... Я был счастлив. Я вспомнил беззаботные годы детства... Здесь все понятно для моей души: шум реки, вой ветра, лепет листов, шорох кустов... Беседа моя с окружающей природой была восхитительна» [6, с. 206]. Но герой осознает, что все это невозвратно, что он уже не такой, как прежде: «все воинские приемы, к которым я приноравливался во время скачек на этом поле, всегда были примером нападения на русских, а теперь я сам стою на нем русским офицером» [6, с. 204]. Судьба героя Султана Казы-Гирея напоминает трагическую судьбу Измаила-Бея в поэме Лермонтова. Стиль этого произведения также близок русской романтической литературе. А. С. Пушкин писал о «Долине Ажитугай»: «Вот явление, неожиданное в нашей литературе. Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей: черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно, живописно» [6, с. 11]. Высокая оценка произведению была дана и критиком В. Г. Белинским.
Многие сюжетные мотивы в поэмах Лермонтова близки содержанию произведений черкесских писателей. Экспрессия чувств, свойственная для кавказских народов — роковая любовь, сжигающая ревность, справедливое возмездие — все это находит отражение в произведениях «Беглец», «Аул Бастунджи», «Хаджи Абрек». Наиболее яркие образы — женские. Так, в «Беглеце» рельефно показана адыгская мать, отрекшаяся от своего сына за трусость, не простив предательства даже после его смерти.
Вольность — главная ценность в жизни ады-га. М. Ю. Лермонтов тонко подметил эту черту в упомянутой выше поэме «Измаил-Бей»: «Мила черкесу тишина, / Мила родная сторона, / Но
вольность, вольность для героя / Милей отчизны и покоя» [7, с. 138]. Лермонтов с юных лет полюбил кавказский край, посвятил ему множество прекрасных строк в своих стихах (например, стихотворения «Кавказ» [8, с. 70], «Кавказу» [8, с. 100], «Кинжал» [8, с. 392].
Еще один яркий образ в творчестве М. Ю. Лермонтова — Казбич из «Героя нашего времени», который «в красном бешмете разъезжает шажком под... выстрелами и превежливо раскланивается, когда пуля прожужжит близко» [9, с. 215]. Не менее привлекательна в этом романе черкешенка — княжна Бэла.
Как и для А. С. Пушкина, но еще более явно, образ Кавказа становится для Лермонтова воплощением духа свободы, миром приключений и настоящих, сжигающих чувств. По горькой иронии последним пристанищем поэта стал Кавказ.
Образ борьбы русских и адыгов отражен и в творчестве Л. Н. Толстого. Герой его «Казаков», подобно русским героям А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, ощущающий духовную пустоту и опасность собственного нравственного распада, уезжает на Кавказ. Там он познает настоящую жизнь, настоящую любовь. Сюжет повести во многом автобиографичен: Л. Н. Толстой около двух лет участвовал в боевых действиях на Кавказе, что подтверждается его письмами. На основе этих воспоминаний была создана и его повесть «Хаджи-Мурат». В ней Л. Н. Толстой воссоздал поход русских войск в аул, который спешно покинули черкесы. Точные описания Хаджи-Мурата — важнейшая страница русской исторической литературы о Кавказе.
Глубокий психологизм свойственен образ адыгов в творчестве Ф. М. Достоевского. Хотя писатель не был на Кавказе, он встречал адыгов в Сибири, когда был на каторге, о чем он свидетельствует в своих «Записках из мертвого дома». Ф. М. Достоевский описывает дружелюбность одного из заключенных адыгов: «Вскоре он опять подошел ко мне и опять, улыбаясь, дружески ударил меня по плечу. Потом опять, и так продолжалось три дня. Это означало с его стороны, как догадался я и узнал потом, что ему жаль меня, что он чувствует, как мне тяжело знакомиться с острогом, хочет показать мне свою дружбу, ободрить меня и уверить в своем покровительстве. Добрый и наивный Нурра!» [10, с. 451-452].
Большой симпатией писатель проникся к его младшему брату Алею [10, с. 452]. Ему нравилась внешность адыга, но еще больше — его характер,
его поведение: «Трудно представить себе, как этот мальчик во все время своей каторги мог сохранить в себе такую мягкость сердца, образовать в себе такую строгую честность, такую задушевность, симпатичность, не загрубеть, не развратиться. Это, впрочем, была сильная и стройная натура, несмотря на видимую свою мягкость» [10, с. 453]. Благородно адыги помогали главному герою переносить тяготы каторги.
Итак, самобытная культура черкесов пробудила интерес и вызвала восхищение великих русских писателей и поэтов. Их шедевры, в свою очередь, сподвигли многих композиторов создать не менее значимые и весомые сочинения в области музыкального искусства. В них черкесские образы получили вторую жизнь и обрели еще большую глубину.
К образам черкесов обратился еще А. А. Алябьев, старший современник М. И. Глинки. Первое воссоздание образа этого народа А. А. Алябьевым относится еще к началу 1820-х годов. Это яркие песенные номера, которые написал А. А. Алябьев, — песни Черкешенки «Ах, русский, русский, для чего» и «О чем же я еще тоскую» — из мелодрамы для симфонического оркестра, голоса и чтеца «Кавказский пленник» (1822-1825 по А. С. Пушкину). Как указывает З. В. Бахтина, раннее обращение к черкесской теме демонстрирует «весьма отдаленное представление композитора о Кавказе» [11, с. 45].
Но интерес к произведению А. С. Пушкина у композитора сохранялся еще долго, о чем свидетельствует его «Черкесская песня» на слова А. С. Пушкина из поэмы «Кавказский пленник» (1829). В этом произведении также отсутствуют самобытные интонации кавказских народов. Но композитор воссоздает воинственный характер горцев: с помощью четкого маршевого ритма, сменяющегося ритмом скачки (звукоизобрази-тельный элемент), скупой и сдержанной мелодии, чеканной аккордовой поступи аккомпанемента. Как кажется, этот музыкальный образ демонстрирует уже более глубокое осмысление характера адыгов, чем в написанной ранее мелодраме. Во времена А. А. Алябьева эта песня была широко известна, о чем свидетельствует тот факт, что она не менее 20 раз переиздавалась [12].
Причиной такого сильного интереса к Кавказу стало не только преклонение перед гением А. С. Пушкина, но и собственный жизненный опыт. Композитор, согласно архивным данным, был в Горячих водах впервые летом 1818 года в
качестве штаб-ротмистра Ахтырского гусарского полка [12]. Спустя десятилетие состоялась новая поездка композитора на Кавказ (1832-1833). В течение этого непродолжительного времени А. А. Алябьев впитывал музыкальные традиции местных народов, записывал мелодии, изучал их особенности.
В 1934 году он написал новый романс «Черкес» на слова Василия Алябьева2. Здесь уже явственно слышны интонации и ритмы кавказского фольклора. Прежде всего, это сохраняющийся чеканный ритм с дроблением первой доли, синкопы, аккордовая фактура, движение по нисходящему фригийскому тетрахорду в конце фраз. При этом ясно и то, что музыка эта остается в рамках робкой стилизации Востока, в которой все характерное, все самобытное сглажено и сочетается с типичными элементами музыки раннего роман-
тизма (начальное восходящее движение по малой сексте, широкое использование интонаций вздоха, нарочитое соблюдение правил классической гармонии, дублирование мелодии в партии аккомпанемента и пр.).
Уже в 1943 году композитор создаст еще одну «Черкесскую песню», но на слова М. Ю. Лермонтова. Это произведение демонстрирует принципиально новый подход с усилением характерных национальных черт: выразительный орнамент в окончании мелодической фразы (Пример 1); неровный, предельно заостренный ритм (сочетание шестнадцатых с удлиненными четвертями, пунктирный ритм; Пример 2); мерцание одноименного мажора и минора (Пример 3); охват широкого диапазона октавы в рамках 1-2 тактов (Пример 4); гармонический лад в мелодических наигрышах сопровождения (см. Пример 5).
Пример 1. А. А. Алябьев. Черкесская песня. Фрагмент
Пример 2. А. А. Алябьев. Черкесская песня. Фрагмент
Мнсио дев у н»о в го
Пример 3. А. А. Алябьев. Черкесская песня. Фрагмент
Пример 4. А. А. Алябьев. Черкесская песня. Фрагмент
Пример 5. А. А. Алябьев. Черкесская песня. Фрагмент
Черкесская тема не раз становилась предметом внимания А. А. Алябьева и в других жанрах. Так, эти национальные образы переданы в опере
«Аммалат-Бек» (1842-1847, по повести А. Бестужева). Отрывки оперы были исполнены в Москве впервые в 1838 году. В одной из рецензий дана вы-
сокая оценка этому сочинению: «Слышавшиеся в Москве песни кавказских горцев, которые успел схватить Алябьев, странствуя по Кавказу, говорят, что это — те очаровательные звуки, которые Европа не знала, от которых веет горными бурями, в которых слышна новая жизнь» [13].
На примере творчества Алябьева, можно утверждать, что основная тенденция использования народный адыгских мелодий в музыке композиторов первой половины XIX века — исследование выразительных возможностей мелоса, бережное сохранение его интонационных, гармонических и ритмических особенностей в условиях перенесения в привычную для европейского слуха систему равномерной темперации, метрической симметрии и периодичности. Процесс освоения чужих интонаций был постепенным, осторожным. Только в 1840-е годы Алябьеву удалось, сохраняя своеобразие напевов, органично вписать их в контекст своего авторского стиля.
Важное место в воплощении темы Кавказа занимает творчество М. И. Глинки. Композитор был на Кавказе в 1823 году. Кавказские темы занимают небольшое по количеству, но довольно значительное место — назовем романс «Не пой, красавица, при мне», Лезгинку и Адажио («И жар и зной») из арии Ратмира в опере «Руслан и Людмила». Глинка совершил важный шаг, утвердив принцип внедрения в музыку подлинных восточных напевов. Но в отличие от Алябьева, в творчестве Глинки специфические черты черкесов и их отличия от других горцев не представлены: он воспринимал их в рамках единого культурного пространства — Кавказа.
В творчестве композиторов второй половины XIX века намечается усиление внимания к ориентальной тематике. Практически нет ни одного композитора, который так или иначе не затронул бы в своем творчестве кавказские образы. Развиваются два способа работы с национальным материалом: цитирование, бережное включение народного первоисточника в контекст общей драматургии произведения (ведущее начало от М. И. Глинки) и стилизация мелодий с использованием их основных характерных черт (ведущее начало от первых опытов А. А. Алябьева).
Пожалуй, второй после романсов А. А. Алябьева вершиной обращения к адыгскому фольклору, причем с использованием заимствованного тематизма, мы можем назвать творчество М. А. Балакирева3, а именно — его фортепианную фантазию «Исламей» (1869). В ней получи-
ла яркое воплощение одноименная народная тема танца-состязания, «танца на носках». Для исламея характерна виртуозность, энергичность, волевой и решительный характер. Композитор использует краткую мелодию национального мужского танца, записанную от князя Урусбиева, знатока и прекрасного исполнителя народной музыки. Помещенная в контекст европейского романтического фортепианного стиля, мелодия исламея получает настолько органичную разработку, что горцы, присутствовавшие при исполнении произведения, не могли сдержаться от танцевального воплощения. При этом Балакирев создал образец фортепианной пьесы высшей степени виртуозности. З. В. Бахтина выделяет в «Исламее» следующие этностереотипы (специфические черты, свойственные адыгской музыке): «танцевальные, энергичные темы» символизирующие «мужское начало, наполненное темпераментным, стихийным, пламенным характером» [11, с. 49]. Одним из главных выразительных средств здесь выступает ритм — он упругий, пружинистый, мелодия же, напротив, скупая, лаконичная (все звуки группируются вокруг центральных тонов, см. Пример 6). Переменный лад призван впечатлить слушателей, воспитанных на классической тональной системе. Посредством фактуры с кварто-квинтовыми и секундовыми созвучиями создается искусная имитация звучания народных инструментов.
Вслед за М. А. Балакиревым, к образам черкесов обращается Ц. Кюи в своей опере «Кавказский пленник». В рамки этого сочинения он помещает два характерных танца и «Черкесскую песенку». З. В. Бахтина указывает, что композитор хотел показать народные образы с помощью синкопированного ритма, кварто-квинтовых созвучий, терпких интонаций и мелизматики [11, с. 49].
Кавказское музыкальное наследие привлекает внимание выдающихся композиторов и с научно-исследовательской точки зрения. Среди наиболее ярких работ можно назвать сборники М. Балакирева «Записи кавказской народной музыки», М. Ипполитова-Иванова «Грузинская народная песня и ее современное состояние» (1895), С. Танеева «О музыке горских татар» (1886). В них не только впервые публикуются образцы песенных и инструментальных жанров кавказских народов, в том числе черкесов. Эти сборники являются первой попыткой систематизировать фольклорные образцы и охарактеризовать их отличительные интонационные, ритмические, ладовые особенности.
Пример 6. М. А. Балакирев. Исламей. Основная тема
Подведем некоторые итоги. На примере сочинений великих русских писателей и поэтов XIX века, мы наблюдаем, как происходил «культурный обмен» между Россией и Черкесией: адыги, как и другие горские народы, приобщались к великой русской литературе и культуре, а русские — к обычаям и нравам адыгов, переняли форму, оружие, восприняли фольклор и песни (последние нередко приводятся Лермонтовым в кавказских поэмах).
Образ адыгов претерпел в русской литературе существенные изменения, становился глубже и сложнее. Первые опыты создания образа черкесского народа В. А. Жуковским на основе косвенных свидетельств сменили цельные реалистические портреты в творчестве А. С. Пушкина. У героя-черкеса в произведениях М. Ю. Лермонтова стали значительны романтические черты со свойственной двойственностью характера, трагической судьбой. Глубочайший психологизм, детальная прорисовка менталитета черкесов нашли отражение в творчестве Ф. М. Достоевского.
В музыке, в отличие от литературы, происходило осмысление адыгской культуры в точности наоборот: от передачи психологических черт к детальному осмыслению «внешних» особенностей — отражению специфических отличий музыкального фольклора черкесов. Первые опыты А. А. Алябьева демонстрируют, что композитор тонко уловил характер, но еще был далек от того, чтобы воссоздать подлинные национальные традиции черкесской музыки. В позднем творчестве ему практически удалось преодолеть условность и обобщенность воплощения национальной специфики. Эти тенденции были затем усилены в творчестве М. А. Балакирева и Ц. А. Кюи.
Русская литература и музыка XIX века удивительно дополняли друг друга, создавая цельный портрет адыга. С тех пор прошло много лет, и в
составе единого государства культура адыгского народа продолжает существовать, став важной частью общероссийской культуры. Этот диалог в искусстве, завязавшийся на почве вражды, привел в итоге к утверждению взаимопонимания и взаимоуважения, зарождению крепкой дружбы наших народов.
Примечания
1 По мнению Г. В. Логуновой, «в этот период русской истории зарождаются такие качества национального характера, как долготерпение, политическая пассивность, фатализм, ибо чужеземное иго давило самую душу народа» [1, с. 33].
2 Василий Алябьев (1784-1857) — брат А. А. Алябьева, поэт, автор либретто опер А. А. Алябьева.
3 М. А. Балакирев несколько раз был на Кавказе. Х. Х. Хавпачев указывает, что во время своих путешествий, композитор много времени проводил в горах, ходил в кабардинские и адыгские аулы, слушал их пение и наигрыши [14, с. 4]. В одной из таких прогулок он услышал мелодию исламея.
Список источников
1. Логунова Г. В. Русь и Золотая Орда: проблема взаимовлияния. Иркутск: ИГУ, 2014. 110 с.
2. Жуковский В. А. Сочинения в трех томах. М.: Художественная литература, 1980. Т. 1. 438 с.
3. Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. М.: Художественная литература, 1975. Т. 3. Поэмы. Сказки. 488 с.
4. Кешев А. -Г. На холме // Шаги к рассвету. Адыгские писатели-просветители XIX века. Избранные произведения. Краснодар: Краснодарское книжное издательство, 1986. С. 214-266.
5. Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. М.: Художественная литература, 1960. Т. 5. Романы. Повести. 658 с.
6. Казы-Гирей С. Долина Ажитугай // Шаги к рассвету. Адыгские просветители XIX века. Избранные произведения. Краснодар: Краснодарское книжное издательство, 1986. С. 200-209.
7. Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. Л.: Наука, 1980. Т. 2. Поэмы. 572 с.
8. Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. Л.: Наука, 1979. Т. 1. Стихотворения. 18281841. 654 с.
9. Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. Л.: Наука, 1981. Т. 4. Проза, письма. 590 с.
10. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: в 10 т. М.: Гослитиздат, 1956. Т. 3. 723 с.
11. Бахтина З. В. Адыгея в академическом композиторском творчестве XIX - начала XXI века: темы, образы, поэтика: дис. ... канд. искусствовед. Краснодар, 2021. 212 с.
12. Дом А. А. Алябьева // Сайт Государственного музея-заповедника М. Ю. Лермонтова. URL: http://xn--80adfeomhfekegby7a.xn--p1ai/ about/52 (дата обращения: 15.02.2022).
13. Алексенко О. С. А. А. Алябьев в Пятигорске // КМВ-Лайн. URL: http://kmvline.ru/father/ aliabiev.php (дата обращения: 15.02.2022).
14. ХавпачевХ. Х. Профессиональная музыка Кабардино-Балкарии. Нальчик: Эльбрус, 1999. 224 с.
References
1. Logunova, G. V. (2014), Rus' i Zolotaya Orda: problema vzaimovliyaniya [Russia and the Golden Horde: the problem of mutual influence], Irkutsk State University, Irkutsk, Russia.
2. Zhukovsky, V. A. (1980), Sochineniya v trekh tomakh [Works in three volumes], vol. 1, Khu-dozhestvennaya literatura, Moscow, USSR.
3. Pushkin, A. S. (1975), Sobraniye sochineniy v desyati tomakh [Collected works in ten volumes], vol. 3. Poems. Fairy tales, Khudozhest-vennaya literatura, Moscow, USSR.
4. Keshev, A.-G. (1986), "On the hill", Shagi k rassvetu. Adygskiye pisateli-prosvetiteli XIX veka. Izbrannyye proizvedeniya [Steps to dawn. Adyghe writers-enlighteners of the 19 century. Selected works], Krasnodar book publishing house, Krasnodar, USSR, pp. 214-266.
5. Pushkin, A. S. (1960), Sobraniye sochineniy v desyati tomakh [Collected works in ten volumes], vol. 5. Novels. Tales, Khudozhestven-naya literatura, Moscow, USSR.
6. Kazy-Girey, S. (1986), "Azhitugai Valley", Shagi k rassvetu. Adygskiye pisateli-prosvetiteli XIX
veka. Izbrannyye proizvedeniya [Steps to dawn. Adyghe writers-enlighteners of the 19 century. Selected works], Krasnodar book publishing house, Krasnodar, USSR, pp. 200-209.
7. Lermontov, M. Yu. (1980), Sobraniye sochineniy [Collected works], vol. 2. Poems, Nauka, Leningrad, USSR.
8. Lermontov, M. Yu. (1979), Sobraniye sochineniy [Collected works], vol. 1. Poems. 1828-1841, Nauka, Leningrad, USSR.
9. Lermontov, M. Yu. (1981), Sobraniye sochineniy [Collected works], vol. 4. Prose, letters, Nauka, Leningrad, USSR.
10. Dostoevsky, F. M. (1956), Sobraniye sochineniy [Collected Works], vol. 3, Goslitizdat, Moscow, USSR.
11. Bakhtina, Z. V. (2021), Adygea in Academic Composer's Work of the 19th - Early 21st Century: Themes, Images, Poetics, Ph.D. dissertation, musical art, Krasnodar State Institute of Culture, Krasnodar, Russia.
12. "House of A. A. Alyabyev" (2022), Site of the State Museum-Reserve M.Yu. Lermontov, available at: http://xn--80adfeomhfekegby7a. xn--p1ai/about/52 (Accessed: 15 February 2022).
13. Aleksenko, O. S. (2022), "A. A. Alyabiev in Pyatigorsk", KMV-Line, available at: http://km-vline.ru/father/aliabiev.php (Accessed: 15 February 2022).
14. Khavpachev, Kh. Kh. (1999), Professional'naya muzyka Kabardino-Balkarii [Professional music of Kabardino-Balkaria], Elbrus, Nalchik, Russia.
Информация об авторах М. Н. Афасижев — доктор философских наук, профессор
Information about the author M. N. Afasizhev — Doctor of Philosophical Science, Professor
Вклад авторов: все авторы сделали эквивалентный вклад в подготовку публикации.
Contribution of the authors: the authors contributed equally to this article.
Статья поступила в редакцию 02.03.2022; одобрена после рецензирования 11.03.2022; принята к публикации 11.03.2022. The article was submitted 02.03.2022; approved after reviewing 11.03.2022; accepted for publication 11.03.2022.
