CC BY
31
3. Богаткина М. Г. Теория литературы: формирование новой научной парадигмы: учеб. пособие / Казан. гос. ун-т; филол. фак.; каф. рус. лит. Казань: Изд-во Казан. гос. ун-та, 2007. С. 11.
4. Хренов Н. А. Опыт культурологической интерпретации переходных процессов // Искусство в ситуации смены циклов: междисциплинарные аспекты исследования художественной культуры в переходных процессах / отв. ред. Н. А. Хренов. М.: Наука, 2002. С. 11-55.
5. Хасанов М. Некоторые методологические проблемы изучения истории татарской литературы // Казан утлары. 1992. № 1. С. 141-147.
6. Миннегулов Х. Ю. Татарская литература и Восточная классика (Вопросы взаимосвязей и поэтики). Казань: Изд-во КГУ, 1993; Нигматуллина Ю. Г. Типы культур и цивилизаций в историческом развитии татарской и русской литератур. Казань: Фэн, 1997; Га-ниева Р. К. Татарская литература: традиции, взаимосвязи. Казань: Изд-во КГУ, 2002; Аминева В. Р. Типы диалогических отношений между национальными литературами (на материале произведений русских писателей второй половины XIX в. и татарских прозаиков первой трети ХХ в.). Казань: Казан. гос. ун-т, 2010.
7. Мусин Ф. М. История татарской литературы и время // Мирас. 1996. № 1-2. С. 18-29.
УДК 821.511.152-131
С. В. Шеянова
ОБНОВЛЕНИЕ ЭПИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ В ИСТОРИЧЕСКОМ РОМАНЕ М. САЙГИНА «ТРУДНОЕ СЧАСТЬЕ»
В статье выявлены аспекты обновления национальной эпической традиции в романе М. Сайгина «Трудное счасть». Трансформация эпической формы связана с философизацией, психологизацией, с углублением лиризма повествования, с разработкой нравственно-этических проблем бытия.
The article deals with the aspects of modernizing the national epic tradition in M. Saygin's novel "The Difficult Happiness". The transformation of the epic form is connected with the author's special concern with philosophical and psychological problems, moral and ethical issues, and with his efforts to deepen the lyricism of the narrative.
Ключевые слова: эпическая традиция, новаторство, трансформация, философизация, психологизация, лиризм.
Keywords: epic tradition, innovation, transformation, philosophization, psychologization, lyricism.
Проблемы преемственности и новаторства, поступательного развития национального художественного сознания приобретают сегодня особую актуальность. Можно утверждать, что современный мордовский роман наследует предшествующий опыт и вместе с тем содержит в себе принципиально новые художественные открытия.
© Шеянова С. В., 2011
Исторический взгляд на роман позволяет уловить динамику национальной эпической традиции, проследить связь прошлого и настоящего и, что особенно важно, осмыслить те новые художественно-эстетические ценности, которые мордовский роман прибавляет на современном этапе к уже накопленному опыту.
Историческая романистика сегодня преимущественно сосредоточена на выявлении роли отдельной личности в истории и направлена на нравственно-этический аспект изучения истории. В этом жанре больше, чем в других, видны признаки обновления эпической традиции - философи-зация, углубленный психологизм, лирическая насыщенность, нравственно-этический анализ бытия, многослойность построения повествования и т. д. По этому поводу справедливо утверждение известного мордовского литературоведа А. И. Бры-жинского о том, что «мордовские писатели достигли успехов в овладении методами психологического анализа, философского осмысления явлений действительности, решении нравственных и морально-этических проблем, углублении лиризма, раскрытии внутреннего мира героев» [1]. Об этом свидетельствуют романы-сказания К. Абрамова «Пургаз» и «За волю», историко-биографи-ческие романы А. Доронина «Тени колоколов» и «Кузьма Алексеев», историческое полотно М. Сай-гина «Трудное счастье», в котором четко прослеживаются черты психологического, философского, лирического романа.
Трилогия «Трудное счастье» отличается зрелыми жанровыми и эстетическими признаками нового исторического романа 1990-х гг.: присутствием эпического разворота событий, вмещающего историческую, общественную и частную жизнь; многоконфликтностью и многосюжетнос-тью линий, сплетающихся в один узел в судьбах общества и отдельной личности; слиянием событийного начала и психологического анализа. В романе М. Сайгина проявляются и другие признаки эпичности - синтетичность форм лиризма и драматического диалога, многоголосие художественной речи.
С точки зрения требований монографического исследования творчество М. Сайгина имеет добротную теоретико-эстетическую основу (научные труды А. И. Брыжинского, Н. В. Зиновьева, Е. А. Жиндеевой, С. В. Добрынкиной), однако проблема обновления художественных традиций в романе «Трудное счастье» не нашла должного литературоведческого анализа. В стремлении к изучению данного теоретического вопроса, необходимого для художественного осмысления национальной психологии, национального менталитета, объективного исследования эволюции мордовской эпической художественной системы, заключается актуальность настоящей работы.
Обновление эпической традиции в романе «Трудное счастье» проявляется в содержательных и структурно-стилевых доминантах произведения, определяющихся синтезом эпического художественного сознания с тенденцией к фи-лософизации повествования, преобладанием ли-рико-психологической ветви эпической традиции, новофункциональным использованием элементов устного народного творчества и бытоописания.
«Каждый большой и одаренный художник, -отмечает исследователь литературы В. Новиков, -по-своему, своими способами достигает выразительности образной ткани произведения» [2]. Все способы и приемы, находящиеся в распоряжении М. Сайгина, подчинены задаче полного и глубокого воспроизведения внутреннего мира личности в системе ее связей с внешней средой, бурной, насыщенной катаклизмами эпохой революции, Гражданской войны, нэпа, времен сталинских репрессий. Литературовед Е. А. Жиндеева отмечает, что писатель «вступает в полемику с традиционным представлением об исторических процессах, он не стремится доказать возможность какого-то другого, гуманного пути преобразований. В задачу автора входит изображение личностного начала, которое часто предопределяет развитие тех или иных общественных отношений [3].
Творческой манере М. Сайгина присуще пристальное внимание к тончайшим нюансам во взаимоотношениях людей, динамике внутреннего мира отдельной личности. Справедливо говорить об овладении писателем принципами и приемами психологического анализа - «одного из сильнейших средств в арсенале художественной культуры, издавна применявшегося в литературах для изображения внутренней жизни человека» [4]. Психологизация у него предельно сжата, выразительна, просматривается в сюжете произведения, усиливая драматическое звучание событий, показывая личную трагедию того или иного героя. При углубленном анализе внутреннего мира сельского богача Келаськина романист стремится найти новые способы раскрытия всех внешних факторов, обстоятельств, конфликтов, определяющих его эмоции и поступки. Действенным средством социального анализа и самоанализа становится внутренний монолог, заостряющий и обнажающий нравственно-этические проблемы. Автор вводит монолог для подробного и психологически достоверного описания душевного состояния Келаськина, когда рушатся все его надежды восстановить привычный порядок жизни: «Он шел по селу как пьяный, ноги заплетались, не слушались его и спотыкались на каждом шагу. Жизнь, казавшаяся такой прочной и ничем непоколебимой, улетела. Прокатила людей на карусели и пропала. Был царь - и нет его. Триста лет под византийским гербом правил народом.
Наполеон не покорил, Вильгельм не завоевал. Голь перекатная, солдаты да рабочие навалились - и как не было, с корнями вырвали. Может, правильно говорит брат: "Иди по ветру, лица против него не поднимай". Это выходит так: залезть на печку и, как таракан, затаиться в самую глубокую щель, засохнуть до времени» [5]. Введение внутреннего монолога разветвляет и расширяет сюжет романа, становится средством раскрытия не только душевного состояния героя, но и сложного исторического этапа.
В романе М. Сайгина поднимается множество вопросов, которые можно определить как вечные, вневременные, - вопросы философского плана: долг и ответственность, вера и безнравственность, честь и бесчестие, верность и предательство и т. д. Ряд из них находит реализацию посредством образа Матвея Каргина, возглавившего в 30-е гг. антирелигиозную кампанию в мокшанском селе Ежоке. Он называет церковь «очагом религиозного дурмана», прикладывает все свои силы, чтобы открыть в ней клуб. Неверие в Бога приводит Матвея к неверию в людей, а они, в свою очередь, отходят от него. Он, будучи в душе не совсем злодеем, желания следовать указаниям сверху, совершает преступление не только физическое (отбирает у людей скот, постройки, заработанный хлеб), но и нравственное - опустошается, разлагается духовно сам и разрушает народные идеалы и ценности, накопленные веками.
Следует обратить внимание на то, что М. Сай-гин связывает - и это, на наш взгляд, большое достижение для всей мордовской прозы - сатирические средства с приемами психологизации героев. Так, образ Каргина обрисован через выразительный потенциал политических терминов («оппортунист», «правый уклон», «левацкий загиб», «тенденция», «анархо-синдикалист»). Гротескно выписанная речь выступает в данном случае приемом исследования нравственной деградации героя изнутри, раскрытия психологических механизмов превращения человека в античеловека.
В основе художественного мира М. Сайгина христианское миропонимание: человек, хранящий веру в Бога, всегда будет нравственно возрожден, он выступает созидателем жизни. При обрисовке образа Каргина писатель проводит библейскую мысль о конечности бездуховного существования.
Сложное, глубоко органичное единство социального, психологического и нравственного в художественных образах, созданных М. Сайги-ным, определяет их неисчерпаемую емкость. Каждый персонаж не только несет в себе отражение характерного, но и освещен светом общечеловеческого идеала, в котором обобщен опыт писа-
теля и опыт народа. Галерея образов, характеров, встающих со страниц романа «Трудное счастье», дает конкретно-историческое представление об определенном этапе жизни мордовского народа, раскрывает тайны психологии, нравственного, социального уклада жизни мордовского крестьянства начала XX в. и зарождающейся интеллигенции.
Обращаясь к теме деревни 1910-1930-х гг., мордовские писатели чаще всего делят своих героев на положительных представителей советской власти, сознательных и бескомпромиссных, второй лагерь составляют отрицательные персонажи: богатеи, чиновники, духовенство. Новаторской заслугой М. Сайгина является отход от данного стереотипа. Социальная активность, живость ума присуща почти всем его героям. В каждом из них, в том числе и в отрицательных, есть какая-то, соответствующая сути характера, индивидуальная устремленность. Именно поэтому такие персонажи, как Цягодай, Цемара, Каргин, не только отрицательные социальные типы, но и запоминающиеся, удивительно живые образы. При их описании писатель стремится не нарушить правду жизни, его не удовлетворяют конкретные черно-белые краски. В характере персонажей проявляется множество оттенков.
М. Сайгин создает многомерные портреты персонажей, которые, как в пластичном рисунке, складываются в эпический образ народа. Художника интересует прежде всего нравственная сторона бытия народа, поэтому основная цель писателя - не столько в документальном воспроизведении исторических событий, сколько в показе духовных изменений, борьбы за политическое и эстетическое сознание народа. При этом образы Григория Ивановича, Аксиньи, Семена, Миньки, стремящихся к духовно богатой жизни, играют ведущую роль и придают дополнительную окраску историко-революционной проблематике. В этих образах воплощено стремление целого народа к высоким вершинам культуры. Герои естественно вписываются в эпоху. Движение жизни, перемены, изменения внешнего и внутреннего порядка создают панорамную монументальную картину бытия.
Лиризм, одухотворяющий любое произведение художественного слова, стилевым составляющим компонентом входит в роман М. Сайгина, привнося в его структуру поэтические тенденции (временные инверсии, внесюжетные элементы, экспрессивность речи), но не разрушая эпической основы произведения - сюжета, пространственных рамок, причинных связей и т. д. Писатель, профессионально владея и лирическими, и эпическими художественными средствами, сумел соединить эти разнородные стихии в органическое целое, подчинить их единому замыслу - рас-
крытию собственных нравственно-философских воззрений и художественному осмыслению человеческих характеров в разных их проявлениях, а посредством их - сложных социально-исторических явлений.
В многочисленных описаниях пейзажа М. Сай-гин заявил о себе как тонкий лирик, мастерски оперирующий изобразительными средствами эмоционально-образного воздействия. Функции пейзажа в романе различны, в основном пейзажные зарисовки создают определенную эмоциональную атмосферу и соответствуют душевному движению героев. Так, родная река Мокша аккомпанирует оптимистично-радостному настроению Семена, возвращающегося с войны и окрыленного предстоящей встречей с любимой: «Сквозь прорехи в облаках тускло мерцали звезды. Далекий свет их делал непроглядную темень еще чернее, Семен скорее угадывал, чем видел мягкую от пыли дорогу. Рядом невидимой спутницей текла Мокша. Родная река! Как часто снились Семену среди безбрежного моря ее плавные изгибы, просторные песчаные косы, омуты, бездонные, как глаза Аксиньи. Величаво несла она свои воды, не пряталась в кустах, не бросалась с перекатов, добротой и спокойным нравом пленила сердце мокшанина, как негромкая вечерняя песня. Река спала, лишь изредка всплеск могучей рыбы взрывал ее. Семен перебежал по мосту, рассыпав дробь шагов по бревенчатому настилу» [6]. Перед нами пейзаж-настроение, воплощающий все оттенки эмоций героя (горечь разлуки, радость от предстоящей встречи, восхищение родной природой). Кроме того, пейзаж в романе выступает своеобразным нравственным мерилом человека, его деяний и поступков. На фоне природы чаще всего изображаются натуры цельные, одухотворенные, романтические, одаренные, готовые к самопожертвованию (Семен, Аксинья, Михаил).
В романе «Трудное счастье» новаторство связано с эстетическими достижениями в способах философского осмысления быта мордовского народа. То, что М. Сайгин тонко ощущает, живописует быт своего народа, не ново: эта традиция мордовского романного эпоса заложена произведениями А. Куторкина, Т. Кирдяшкина, К. Абрамова и др. А вот точное и глубокое проникновение в духовные основы народного бытия - его веру, восприятие власти, отношение к родной земле, традиции трудового и семейного воспитания - это новаторство. Прозаик внимателен к каждой детали с тем, чтобы национальный и инонациональный читатель проникся тонкостями понимания этических норм народного бытия.
В трилогии представлен широкий спектр будничной трудовой повседневности крестьянства и праздничных гуляний. Писатель знакомит с особенностями труда землепашца, с проведением ре-
лигиозных празднеств (празднование Троицы), национальными обычаями (в ткань романа введены элементы мордовской свадьбы - обряд сватовства), деталями одежды мордвы, взаимоотношениями полов и т. д. Картины социального быта постепенно складываются в полноценный образ бытия мордовского народа начала XX в. Описания быта позволяют М. Сайгину обнажить психологию разных слоев крестьянства, его нравственно-этические представления о жизни, времени, решить проблему «человек и история», вбирающую в себя понятия гуманизма, чести, ответственности, нравственного выбора, свободы, прав человека. Бытовые зарисовки в «Трудном счастье» наполнены философским содержанием, стремлением автора разобраться в перипетиях времени, политики, дать оценку истории, раскрыть особенности мордовского менталитета.
Трансформация национальных фольклорных традиций в литературных формах художественного мышления - процесс не новый в мордовской литературе. Сплав фольклорно-эпических и литературно-реалистических художественных традиций восходит к эстетическому опыту предшествующих поколений художников слова, и прежде всего к художественному наследию одного из основоположников мордовского романного эпоса А. Куторкина. В произведениях 50-80-х гг. элементы устного народного творчества выступают в роли стилеобразующего фактора. Лишь в романе конца 80-90-х гг. проявляются новаторские черты фольклорно-литературного синтеза, наглядно проявившиеся в романах-сказаниях К. Абрамова «Пургаз» и «За волю», в которых воедино срастаются историческая конкретика и фольклорная форма сказания (предания).
Новизна в обращении М. Сайгина к фольклору проявляется в осмыслении писателем нравственно-философских, социально-бытовых проблем истории через призму устного народного творчества. Кроме того, «эстетические средства фольклора во многом содействуют изображению национального характера, раскрываемого на фоне типичных социально-общественных явлений» [7]. Персонажи введенных в ткань повествования народных легенд и преданий близки героям Сайгина: они трудолюбивы, смелы, сильны телом и духом, живут по законам дружбы и чести, благодаря своим нравственным чертам выходят из борьбы победителями. Фольклорные элементы позволяют уяснить чаяния, идеалы народа, систему его моральных и социальных ценностей, т. е. высвечивают философию его жизни.
В литературном контексте романа фольклорные пословицы, поговорки, афоризмы, фразеологизмы полностью сохраняют свою форму и
прямое семантическое значение не только при передаче характерной речи персонажей, но и в несобственно-прямой речи, что позволяет сохранить философский смысл и мудрость народного изречения. Приведем некоторые из них: «Вода камень точит», «Дал бог - сам кается», «Как волка не корми, он все в лес смотрит», «Бойся не лающей собаки, а кусачей», «Слухи скачут быстрее лошадей», «Стерпится - слюбится», «Пусть будет, что будет, куда кривая выведет» и др. Лишь незначительная часть «фольклорного ингредиента» встречается в преобразованной форме: «Спорить с тобой, что мякину молотить», «Один хрен, власть новая - лапти старые», «Летние ночи коротки, как девичьи слезы», «Душа -как пустое небо». Наличие в романе стилистически маркированных фольклорных единиц художественно оправдано стремлением автора передать колорит устной народной речи.
Использование элементов фольклора не ограничивается их ролью в качестве «внесюжет-ных элементов», значительно расширяющих сюжет романа, и творческим освоением поэтики устного народного творчества. Взаимодействие литературной традиции с фольклором привело к трансформации эпического начала, проявившейся в его историко-философском наполнении, в обновлении идейно-нравственного содержания, новизне разработки характеров.
Трансформация эпической традиции в романе М. Сайгина «Трудное счастье» наблюдается в изменении изображения типов героев, способов структурирования их образов, в углубленном психологическом анализе внутреннего состояния персонажей, слиянии физической и духовной сторон жизни героев, в философизации быта и традиций устного народного творчества, в лиризации стиля повествования, в усилении нравственно-этической проблематики. Все вышеназванное позволяет выявить в произведении жанровые признаки историко-философского, историко-психологического романов. Трилогия значительно обогатила опыт мордовского литературного эпоса в масштабном постижении истории и личности.
Примечания
1. Брыжинский А. И. Современная мордовская проза. Саранск, 1995. С. 4.
2. Новиков В. Движение истории - движение литературы. М., 1982. С. 506.
3. Жиндеева Е. А. По координатам жизни. Саранск, 2006. С. 90.
4. Осорова С. Г. Психологизм в бурятской прозе. Новосибирск, 1992. С. 3.
5. Сайгин М. Стака паваз (Трудное счастье). Саранск, 1990. Кн. 2. С. 65.
6. Там же. С. 62.
7. Далгат У. Б. Литература и фольклор. М., 1981. С. 155.
