19cgi/pt?id=umn.31951000970026q;view=1up;seq=14 (дата обращения: 24.10.2015).
44 Friends in Council : the Chiltern Club // The Girl's Own Paper, 1885. URL: http://www.victorianvoices.net/ARTICLES/GOP/Social/1885-Societies.pdf (дата обращения: 21.10.2015).
45 Hope D. Girls' Own Societies // The Girl's Own Paper, 1880. URL: http://www.victorianvoices.net/ARTICLES/GOP/Social/1880-GirlsSocieties.pdf (дата обращения: 21.10.2015).
46 Our Shakespeare Society // The Girl's Own Paper, 1885. URL: http://www.victorianvoices.net/ARTICLES/GOP/Social/1885-Shakespeare Soc.pdf (дата обращения: 21.10.2015).
47 Our Travel Club, and How We Manage It // The Girl's Own Paper, 1900. URL: http://www.victorianvoices.net/ARTICLES/GOP/Travel/1900-Travelaub.pdf (дата обращения: 21.10.2015).
ББК 63.3(4Беи)61 -283.2
И. И. Шевчук
ОБЕСПЕЧЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НАУЧНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ БЕЛАРУСИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1920-х ГОДОВ: СОЗДАНИЕ КОМИССИИ ПО УЛУЧШЕНИЮ БЫТА УЧЕНЫХ
Эпохальными событиями начала ХХ в. стали Первая мировая война и Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 г. Их последствия обусловили небывалое снижение уровня промышленного и сельскохозяйственного производства бывшей Российской империи, качества жизни всех социальных слоев общества. Данные обстоятельства особенно четко проявились на территории Беларуси, где на протяжении нескольких лет находился один из основных театров военных действий между Россией
© Шевчук И. И., 2017
Шевчук Игорь Иванович — доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории славянских народов Брестского государственного университета. ihar7@rambler.ru
и Германией, позднее — советско-польской войны. К этому добавились мероприятия большевистской партии, которые имели целью скорейшую социалистическую (коммунистическую) модернизацию уже республиканской России. Всё указанное повлекло за собой не только кардинальные изменения в политическом управлении, но логично вызвало возникновение новых органов управления, новых методов хозяйствования, в целом структурную перестройку экономики.
Наиболее ощутимо ситуация сказалась на интеллигенции, в том числе научной. Она фактически потеряла стабильный доход в результате гиперинфляции и нерегулярных выплат заработной платы, а реквизиции лишали ее накоплений. Голод 1921— 1922 гг., опасности военного времени, болезни, нормирование продуктовых и промышленных товаров по классовому принципу не просто угрожали жизни, а стали причиной смерти многих ученых. Об этом, например, многократно сообщал журнал «Наука и ее работники», печатая на своих страницах объемные некрологи. Так, только в Петрограде от голода, холода, болезней погибли академики А. А. Шахматов, А. А. Марков, Б. А. Тураев, А. С. Лаппо-Данилевский, Х. Я. Гоби, А. А. Иностранцев и др.1 В начале 1920-х гг., по данным Комиссии по улучшению быта ученых (КУБУ), их зарплата уменьшилась в 8—10 раз по сравнению с 1913 г.2
Вынужденное приспособление большей части дореволюционной интеллигенции к новой социальной действительности сопровождалось непосредственным вмешательством партийных органов в кадровые процессы с целью регулирования состава научной интеллигенции (количественного и качественного) в зависимости от текущих потребностей советской власти. Прежде всего, учитывалась «полезность» конкретного научного работника для социалистического строительства и, безусловно, его лояльность политико-идеологическим и экономическим мероприятиям, которые осуществлялись государственным руководством. Нельзя также не учитывать ставку инициаторов социальных преобразований на широкое внедрение достижений науки в социальную практику как условие ее результативной реконструкции.
Вместе с тем, отношение к научной интеллигенции было двояким: репрессивное воздействие на несогласных с новой
властью и понимание необходимости сохранения высококвалифицированного кадрового потенциала. Последнее выразилось в осознании неизбежности денежной и продовольственной поддержки ученых. Ее реализация, в определенной степени, должна была способствовать также и «советизации» последних, хотя бы до уровня внешней лояльности. Нельзя отказать новому руководству в понимании того, что условия быта и материальное обеспечение были едва ли не главными факторами стимулирования научной деятельности в тех условиях.
Белорусская историография, в отличие от российской, данному вопросу самостоятельного внимания не уделяла. Определенное освещение он стал получать только в последнее десятилетие. Но опять же, в русле разработки отдельных тем, рассматривавшихся немногими авторами. В контексте благотворительной деятельности АЯА* отдельными интересными фактами дополняются представления о функционировании Белорусской комиссии по улучшению быта ученых (БелКУБУ) и ее связи с упомянутой организацией в книге А. М. Лукашука3. В таком же направлении выполнено исследование Э. Г. Иоффе и Б. А. Мельцера4, статья М. Б. Ботвинника5, в которых предпринята удачная попытка показать работу в БССР еще одной благотворительной, но подчеркнуто национальной еврейской организации Джойнт**. Правда, М. Б. Ботвинник просто повторил, без соответствующих ссылок, значительную часть информации, опубликованной Э. Г Иоффе и Б. А. Мельцером за три года до выхода его статьи. При изучении организационной истории гуманитарных наук в Беларуси, работа белорусской КУБУ несколько шире очерчена автором данной статьи6. В научной литературе встречаются и более мелкие (номинативные) упоминания о комиссии. Некоторое отражение история КУБУ нашла при освещении отдельных моментов деятельности секций научных работников (СНР) профсоюза работников
* Американская организация помощи (American Relief Administration, ARA) была создана в 1919 г. для помощи Европе, с 1921 г. — в России и СССР. Функционировала в СССР до 1923 г.
** Американский еврейский объединенный распределительный комитет до 1931 г., после — Еврейский объединенный распределительный комитет (American Jewish Joint Distribution Committee, Jewish Joint Distribution Committee).
просвещения7. Эта важная для понимания научной деятельности и политики тема настолько слабо разработана, что даже в таких изданиях, как шеститомные «История Беларуси» и «Энциклопедия истории Беларуси», 18-томная «Энциклопедия Беларуси», отсутствуют специальные статьи, посвященные БелКУ БУ.
Как известно, институализация науки новейшего времени в Беларуси происходила после 1920 г. Отсутствие научного сообщества к началу 1920-х гг. не вызвало потребности в указанных выше мерах по созданию условий деятельности ученых после Октября 1917 г. Поэтому представляется совершенно целесообразным обратить внимание на их осуществление в РСФСР. Это тем более необходимо, поскольку основные реконструкционные мероприятия в области науки и высшей школы, которые проводились в России, непосредственным образом внедрялись в Беларуси, и без представления о них проблематично понять процессы, происходившие в БССР. Более того, в первой половине 1920-х гг. основная доля финансирования на обозначенные выше цели направлялась из Москвы. Для примера, в предыдущих публикациях автора статьи обращалось внимание на финансирование и подведомственную принадлежность Белорусского государственного университета Наркомату просвещения (НКП) РСФСР в первые два с половиной года его существования.
Для «сохранения научных сил, необходимых социалистическому строительству» декретом СНК РСФСР (23 декабря 1919 г.) предусматривались мероприятия, направленные на поддержание существования «наиболее выдающихся специалистов» через усиленное обеспечение (вещевое, продовольственное — «паек» красноармейский, академический, литерный и т. д.), освобождение от разных повинностей, создание жилищных условий с минимальными удобствами. Контроль за их осуществлением возлагался на специальную комиссию, которая стала называться Центральной комиссией по улучшению быта научных специалистов (чуть позже — ученых; ЦеКУБУ). Она возникла благодаря активной позиции Максима Горького, который считал: «Работники науки должны цениться именно как самая производительная и драгоценная энергия народа, а поэтому для них необходимо создать условия, при которых рост этой энергии был бы как можно облегчен»8.
Действие постановления решено было распространить на 500 ученых и 50 литераторов. 10 ноября 1921 г., уже после создания Петроградской комиссии по улучшению быта ученых в январе 1920 г. и Московской в августе 1921 г., СНК РСФСР решил назначить постоянную Комиссию для всестороннего обследования и улучшения быта ученых9. Ее роль стала выполнять ЦеКУБУ, которой были подотчетны «местные» КУБУ. Дата создания Комиссии подчеркивалась и в ее полугодовом отчете10. Кстати, в циркуляре ЦеКУБУ, разосланном 14 ноября 1922 г., утверждалось о создании Комиссии декретом СНК РСФСР от 6 декабря 1921 г.11 Но упомянутый в нем декрет «Об улучшении быта ученых» содержит информацию о заслушивании Советом народных комиссаров проекта мероприятий, представленных на заседание как раз Центральной комиссией и утвержденных высшим исполнительным органом12. Другое дело, что дальнейшее совершенствование правовых оснований ее деятельности произошло 14 февраля 1922 г., когда было принято «Положение о ЦеКУБУ» и местных КУБУ13.
Подобного рода организационные меры совершались властями из-за неприятия ими независимых профессиональных организаций, созданных ранее, считавшихся закрытыми кастовыми образованиями14. «Большинство честной интеллигенции было против нас», — утверждал в 1925 г. знаток вопроса Н. И. Бухарин15. Соответственно в 1921 и 1922 гг. были ликвидированы Союз научных деятелей и Союз научных учреждений и вузов16. А с конца 1921 г. делаются попытки создания секций научных работников. В литературе справедливо отмечалось, что Центральная комиссия по улучшению быта ученых брала на себя функции распределения благ и учета научного потенциала, а профессиональная организация научных работников (СНР) главным образом — политические17.
Такое отношение к профсоюзным функциям общественных организаций следовало исходя из позиций большевистских лидеров, которые заявлялись открыто: «"Огосударствление" профессиональных союзов и фактическое огосударствление всех массовых организаций пролетариата обусловлено внутренней логикой трансформационного процесса. Более мелкие ячейки рабочего аппарата должны превратиться в носителей общеорганизационного процесса, который планомерно направляется коллективным разумом рабочего класса, который приобретает свое материальное
воплощение в высшей и всеохватывающей организации, его государственном аппарате»18. Таким образом, профсоюзы рассматривались как массовые организации, призванные, прежде всего, «содействовать» советской власти.
В Беларуси подобные столкновения интересов не отмечены, поскольку для них не существовало предварительной базы в виде самодостаточного научного сообщества. Здесь создание профессиональных организаций ученых, как и возникновение самой социальной группы ученых, происходило с начала 1920-х гг. на почве, как минимум, лояльности к советской власти. Именно поэтому в республике можно было с большей отдачей реализовать стремления советского руководства, показательно сформулированные Н. И. Бухариным: «Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически на определенный манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем изготавливать их, как на фабрике»19.
Недостаточное внимание к деятельности белорусской КУБУ, в том числе из-за плохой сохранности архивных материалов, обусловило в свою очередь отсутствие конкретной (насколько это возможно в наших условиях) информации даже о создании и начале ее деятельности. Разберем данную констатацию на одном примере, учитывая, что мы утверждаем не об ошибочных позициях авторов, а о их неоднозначности.
Э. Г. Иоффе и Б. А. Мельцер писали о создании БелКУБУ в сентябре 1922 г. и о регистрации ею 107 научных работников, которые подразделялись на четыре категории20. Почти то же самое констатировал автор данной статьи, не абсолютизируя количество ученых. Действительно, такая информация, правда, с разделением научных работников не на четыре, а на шесть категорий, содержится в отчете КУБУ за 1922 г., составленном 15 декабря21. Вместе с тем, в сдвоенном номере «Трудов Белорусского государственного университета в Минске» за 1922 г. написано следующее: «Летом 1922 года организовалась Белорусская Комиссия по улучшению быта ученых. В состав Комиссии вошли: Председатель СНК — Червяков, НКП — Игнатовский, проф[ессора] Кирсанов, Беркенгейм, Некрашевич*, Пичета, Ярошевич»22.
* С. М. Некрашевич звания профессора не имел и соответствующей должности не занимал.
Приблизительно в то же время сборник ЦеКУБУ, содержание которого представляло собой отчет Комиссии за 1922 г., сообщал
0 персональном составе белорусской КУБУ: «Председатель — Иг-натовский (НКП). Члены — Червяков (пред. Б[елорусского]СНК), Вейнер — зав. Главпрофобра. От БГУ — проф. Беркенгейм и проф. Пичета, от Политехнического института — проф. Ярошевич, от Института Белорусской Культуры — проф. Некрашевич»23.
Для выяснения этих обстоятельств обратимся еще раз к архивным материалам, в том числе выявленным позже упомянутых публикаций. Первый раз мы встречаемся с Комиссией по улучшению быта ученых в Беларуси в документе под названием «Протокол совещания Минской КУБУ с представителями Правления БГУ (13 июля 1922 г.)». Здесь отдельно определены «члены КУБУ — проф. Беркенгейм и Некрашевич» и «члены Правления [БГУ] — проф. Ивановский Владимир Николаевич и Корсак, от Москвы — Иргер». Из процитированного следует, что Ивановский и Корсак не входили в состав КУБУ. А присутствие московского представителя говорит о важности данного заседания. Это, возможно, объясняется принятым решением «немедленно возобновить деятельность КУБУ» (здесь и далее курсив мой. — И. Ш.)24. Приведенное позволяет сделать вывод, что приехавшие из России ученые, в частности работники БГУ, в конце 1921 г. или начале 1922 г. уже были зарегистрированы в КУБУ в местах выезда. Они получали академическое обеспечение, но изначально необходимости в создании «местной» КУБУ не испытывали, поскольку, работая на постоянной основе либо занимая нештатные должности в Минске, имели более прочные связи, например, с Москвой и Смоленском. Среди них выделим профессоров В. И. Пичету, Ф. Ф. Турука, Н. М. Никольского, В. В. Перцева, Д. А. Жаринова и др. Кстати, сказанное подтверждается переводом на академическое обеспечение Н. М. Никольского, Д. А. Жаринова, В. В. Перцева из Смоленска в Минск только с
1 января 1923 г., а также из других городов — И. И. Замотина, М. П. Соколовского, Н. Колоколова25.
Присутствие на совещании представителя Центральной комиссии свидетельствует, по всей видимости, о заинтересованности последней в создании отдельной «местной» белорусской КУБУ. Ее организация позволяла не только контролировать выделенные
средства, промышленные товары, продукты питания, но и «держать руку на пульсе» кадровых изменений при проведении научной политики в союзной республике. Таким образом, именно Москве, как можно полагать, принадлежала инициатива организационного оформления Белорусской комиссии по улучшению быта ученых.
После упомянутого совещания дело по оформлению специального распределительного органа стало идти более быстрыми темпами. Ровно через две недели — 26 июля состоялось первое (протокол № 1) заседание членов КУБУ Н. К. Ярошевича, С. М. Некрашевича и Б. М. Беркенгейма. Ими принято решение: «...ввиду отсутствия каких-либо материалов по вопросу организации КУБУ... обратиться к члену КУБУ В. И. Пичете, который находится в Москве, с просьбой выслать анкеты, инструкции о квалификации ученых, финансировании КУБУ, после чего приступить к организации КУБУ»26.
Их позиция представляется несколько странной. Как упоминалось, положение о местных КУБУ принято Центральной комиссией еще в феврале, но члены Минской КУБУ, похоже, им не владели даже через полгода после утверждения. Между прочим, в положении конкретно представлены функции комиссий и область их деятельности: «Местная КУБУ должна осуществлять регистрацию и учет всех научных работников на территории своей губернии либо области, наблюдать за правильностью распределения фондов обеспечения, защищать интересы ученых и ежемесячно держать отчет перед ЦеКУБУ»27. Кстати, данное положение, в его первоначальном виде, встречено нами всего один раз в архивных материалах только 1924 г. (секция научных работников) с входящей датой 14.03.1924 г.28 Хотя, возможно, получение этого экземпляра потребовалось во время подготовки к ликвидации БелКУБУ.
В несколько переработанном применительно к белорусским условиям виде положение рассматривалось 24 августа 1922 г. на Коллегии Наркомпроса БССР. Доработки заключались в том, что БелКУБУ определялась полномочным органом не только ЦеКУБУ, но и СНК БССР (п. 1). Ей предоставлялся необходимый технический аппарат в «инспекториате Научных Учреждений» (п. 11), руководимом С. М. Некрашевичем (одновременно — председатель Института белорусской культуры). Здесь
определялся состав Комиссии. В документе от руки чернилами дописано: «БелКУБУ конституируется из следующих представителей: а) Совнаркома, Наркома Просвещения т. Игнатовского, б) Наркомпроса — Главного Инспектора Проф.-техн. образования т. Вейнера, в) Наркомпрода — т. Гальперина, г) Союза Раб-проса — т. Нодэля, д) Наркомфина — т. Талунтиса, е) Инбелкульта — т. Некрашевича, ж) Университета тт. Пичеты и Беркенгейма и з) Сельско-хоз. института — двух товарищей по назначению Правления последнего»29.
Несмотря на юридическую неоформленность деятельности Комиссии, протокол ее второго заседания от 7 августа 1922 г. имеет заголовок «Заседание БелКУБУ». Значительно увеличилось количество присутствующих: В. М. Игнатовский, С. М. Некрашевич, Н. К. Ярошевич, Б. М. Беркенгейм, В. Н. Ивановский. Правильность высказанного выше предположения об инициативе Москвы в создании белорусской комиссии подтверждает повестка дня собрания. Заслушав отношение ЦеКУБУ об организации БелКУБУ, присланное в Минск 27 апреля 1922 г., участники совещания приняли его к сведению и согласились представить решение на утверждение в ЦИК БССР. Тогда же они выбрали главой комиссии А. Г. Червякова, заместителем В. М. Игнатовского, секретарем С. М. Некрашевича30. Вскоре, как было показано, произошли некоторые персональные изменения в руководстве и КУБУ возглавил В. М. Игнатовский. Обратим внимание на то, что в Москве, вероятно, думали о своевременной реализации апрельского предписания. А узнав о невыполнении решения, прислали своего эмиссара для проведения в жизнь требования центрального органа. Присутствие московского представителя, как можно видеть из последующих событий, действительно ускорило дело.
Свою практическую деятельность Комиссия начала, таким образом, с 13 июля 1922 г. как Минская КУБУ и с 26 июля того же года — как Белорусская КУБУ. Работа проявилась, например, в распределении между зарегистрированными членами продуктов питания, кухонной утвари и «20 коробок гуталина» (на заседаниях 13 и 26 июля); регистрации и ходатайствовании перед ЦеКУБУ о зачислении в свой состав 52 лиц, в том числе В. В. Лепёшкина, К. М. Мицкевича (Якуба Коласа), И. Д. Луцкевича (Янки Купалы), С. Е. Плавника (Змитрака Бядули) и других (12 августа, протокол
№ 3). Но эти мероприятия осуществлялись, безусловно, исключительно под эгидой Центральной комиссии, поскольку белорусская не получила на то время формального юридического республиканского статуса.
Только 9 сентября 1922 г. ЦИК БССР решил утвердить БелКУБУ, персональный состав которой определялся таким образом, как было предложено на Коллегии Наркомпроса в авгу-сте31. Еще через месяц, 6 октября 1922 г., соответствующим постановлением СНК БССР БелКУБУ получила юридический статус при нем: «В целях изучения и улучшения положения научных работников учреждается при СНК "Белорусская комиссия по улучшению быта ученых"»32.
Функции этого чрезвычайного органа советской власти были довольно широкие: регистрация научных работников, осуществление их квалификации, обеспечение продовольственными и промышленными товарами, дополнительными денежными выплатами («академический паек»), культурное, медицинское и санаторно-курортное обслуживание. Поскольку мы анализируем организационную историю Комиссии, подробно останавливаться на направлениях ее деятельности не будем, т. к. это предполагается осуществить в отдельной публикации.
Ликвидация негосударственных форм профсоюзных объединений работников науки и высшей школы в 1921 и 1922 гг., открытие в связи с этим широких возможностей внедрения в жизнь огосударствленных профсоюзов, что соответствовало представлениям советского руководства об их роли и месте в коммунистическом строительстве, постепенно нивелирует роль комиссий по улучшению быта ученых, потому что их функции в «нормальных» обстоятельствах дублировали функции профсоюзов. С конца 1923 г. в составе Профсоюза работников просвещения активно создаются специальные секции научных работников. Соответствующие процессы, разумеется, имели место и в Беларуси. Кстати, еще в октябре 1922 г. руководство ЦеКУБУ продемонстрировало понимание временности ее существования. В кратком обзоре деятельности Комиссии отмечалось: «По мере организации на местах Секции научных работников при профсоюзах, местные КУБУ по согласованию
с ЦеКУБУ могут быть распущены, а их функции будут передаваться местным органам секции»33.
Таким образом, с 1923 г. СНР, в том числе и в Беларуси, получают широкое распространение. На общем собрании СНРБ 20 декабря дискутировалась возможность оставления БелКУБУ параллельно с секцией. Но за это высказался только один профессор А. М. Евлахов, против — профессора Б. М. Беркенгейм, В. И. Пичета, И. Т. Титов. В результате обмена мнениями собрание постановило: «БелКУБУ должна прекратить свою деятельность и передать все свои функции Бюро СНР». Там же был избран состав бюро, куда вошли члены БелКУБУ В. И. Пичета, В. М. Игнатовский, С. Я. Вольфсон, И. Т. Титов, А. М. Касаткин, ассистент А. Щепотьев, И. И. Цвикевич, кандидатами — Е. Успенский и В. Васильев. В свою очередь бюро СНР 24 декабря постановило ходатайствовать перед СНК о ликвидации Комиссии34. Вскоре к делу подключился профсоюз работников просвещения, который 2 января обратился в СНК с просьбой устранить БелКУБУ и передать ее ресурсы, права и функции секции научных работников при Рабпросе Беларуси35.
Изучение архивных документов позволяет судить о создании ликвидационной комиссии в конце марта 1924 г., поскольку
1 апреля И. Т. Титову, А. Щепотьеву и Кунцевицкому направлено отношение от бюро СНР с информацией о назначении ее членами, хотя постановление СНК БССР о ликвидации БелКУБУ датируется
2 апреля 1924 г. (все права в отношении охраны интересов научных работников переходят к СНР). Перед комиссией была поставлена задача «провести фактическую приемку БелКУБУ до 20 апреля»36.
От БелКУБУ, согласно Акту приемки от 26 апреля, посланному в профсоюз работников просвещения БССР 7 мая 1924 г., были приняты дела с общей перепиской Комиссии, инструкции, циркуляры, переписка с ЦеКУБУ, протоколы заседаний, приход сумм, выдача займов научным работникам, документы по затратам, журналы с входными и исходными бумагами, кассовая книга. Никакого имущества Комиссия не имела, а на ее счету находились 200 дол. США и 882 руб. 33 коп.37 Заметим, что значительный массив документов БелКУБУ, направленный в Центральное правление профсоюза работников просвещения, в архивном фонде отсутствует.
Время существования и самостоятельной активной деятельности комиссий по улучшению быта ученых оказалось недолгим. Это определялось политическими обстоятельствами, которые обусловливали поиски путей построения отдельных профессиональных организаций ученых. Таким образом, КУБУ как временные и чрезвычайные образования, очевидно, не вполне соответствовали представлению руководства о себе как о «школе коммунизма», одновременно фактически выполняя функции, которые при «нормальных условиях являлись непосредственной задачей профессиональной организации», — отмечалось в резолюции «О комиссиях по улучшению быта ученых» Всероссийского совещания представителей местных секций научных работников еще в июле 1923 г.38
Ранее исследователи, в том числе и автор данной статьи, затрагивая различные аспекты из истории БелКУБУ, ставили на этом точку в освещении ее деятельности. Но дальнейшие исследования показали неполноту такого подхода. Как выясняется, в Беларуси существовала еще и «вторая» Комиссия по улучшению быта ученых. Аналогично с «первой» мы пока не можем назвать конкретную дату начала ее фактической деятельности. Но можно констатировать, что, как и в первом случае, она началась еще до юридического оформления статуса новой КУБУ.
Сведений о ней обнаружено еще меньше, чем о ее предшественнице, но даже имеющиеся позволяют более разносторонне реконструировать одну из страниц научной жизни республики в 1920-е гг. Первое известное нам упоминание касается решения пленума Центрального совета секции научных работников, принятого 16 мая 1926 г.: добиться организации при СНК БССР Бел-КУБУ с целью включения в государственный бюджет затрат по организации курортной помощи, командировок, премий и других «по улучшению положения научных работников» мероприятий. Через месяц уже Центральное бюро СНР утвердило проект положения об организации Комиссии и ориентировочную смету на 1926/27 финансовый год. Смета за исключением упомянутого выше содержала расходы на издание научных журналов и справочника «Наука и научные работники СССР» (информация по БССР, справочник издан в 1927 г.39 — И. Ш.) и определялась общей суммой в 42 000 руб. О том, что работа КУБУ не была только
декларацией, а имела реальный характер, свидетельствуют, по крайней мере, два момента. Во-первых, СНР, конечно, могла инициировать создание Комиссии, но приступить к разработке положения без согласования с определенными властными структурами — вряд ли. Во-вторых, в пользу высказанного мнения свидетельствует информация секретаря СНР В. Д. Друщица от 30 сентября 1926 г., которой Центральное бюро СНР извещалось о сокращении Наркоматом просвещения бюджета БелКУБУ с 37 000 руб. до 10 000 руб.40 Таким образом, приведенные суммы вариантов сметы КУБУ свидетельствуют о неоднократных, как минимум двух, согласованиях их с НКП, а комиссариата соответственно с СНК. Значит, вопрос о существовании БелКУБУ был проработан на высшем правительственном уровне и реализован в «явочном порядке».
На сегодняшний день о конкретной деятельности Комиссии известно немного. Так, отчет СНР в октябре 1926 г. сообщал, что ее средства состоят из фонда БелКУБУ — приблизительно 800 руб. Из этого фонда до мая 1926 г. выдавались небольшие займы. Со следующего месяца такая практика была прекращена в связи с увеличением средств кассы взаимопомощи Белгосуниверситета41.
Подчеркивает отношение Наркомата просвещения к Комиссии позиция его Главпрофобра, который на совещании 24 марта 1927 г. постановил считать целесообразным организацию отдельного издательства СНР при БелКУБУ на правах паевого общества с приглашением для участия в нем БелКУБУ, НКП, СНР, вузов, НКЗемледелия, НКЗдравоохранения, Белорусского государственного издательства и Института белорусской культуры42.
Возможно, отмеченное выше было обусловлено положительным заключением Комиссии законодательных проектов (КЗП) при СНК, которая 22 марта 1927 г. одобрила проект Устава ЦКУБУ (так написано в протоколе № 95 заседания КЗП). Точнее — «Положение о Центральной Комиссии по улучшению быта ученых БССР». Здесь, как видим, несколько изменено предыдущее название Комиссии с Белорусской на Центральную КУБУ БССР, что непосредственно указывает на ее самостоятельность от московской ЦеКУБУ и обусловлено, по-видимому, исключительно белорусским республиканским финансированием. На заседании заместитель наркома просвещения Волосевич подчеркнул,
что создание ЦеКУБУ БССР не будет требовать специальных ассигнований и аппарата.
Принятый проект свидетельствует о понижении статуса второй белорусской КУБУ по сравнению с первой до уровня структурного подразделения секции научных работников и подчинении (финансовом и организационном) Наркомату просвещения. Необходимо обратить внимание, что СНР, которая еще три года назад упорно добивалась ликвидации Комиссии, теперь так же настойчиво требует ее создания. Конкретные мотивы изменения ее позиции понять на основании имеющихся материалов трудно, поскольку большинство функций, предусмотренных для ЦеКУБУ БССР, на самом деле дублировали функции СНР. Исходя из логики событий и имеющихся фактов, можем предложить следующие, как представляется истинные, причины. Первая, быть равными «центру» — Москве, хотя бы формально, что, возможно, в некоторой степени обусловлено очень активным проведением национальной политики (коренизации и белорусизации). При этом необходимо иметь в виду сохранение московской ЦеКУБУ, которая просуществовала до начала 1930-х гг. Вторая причина — стремление через КУБУ получить хоть какие-то дополнительные средства на улучшение условий быта и профессиональной деятельности ученых республики. Третья — настойчивое стремление иметь свою КУБУ обусловливалось, скорее всего, тем, что доминантой ее деятельности было (либо от нее требовалось) воспитание и перевоспитание научных работников и только частично — материально-финансовое обеспечение.
Но ситуация оказалась не такой простой и однозначной, как это виделось из Минска. Представляется, именно Москва не позволила деунифицировать общую систему обеспечения ученых СССР. Явно не для того довольно трудно, и относительно длительное время, «центр» создавал специальные, фактически государственные, профсоюзы деятелей науки и высшей школы. Что ситуация складывалась подобным образом, либо очень близко к охарактеризованной нами, свидетельствует резкая смена позиции по данному вопросу председателя СНК БССР Я. А. Адамовича (наверное, он тоже был «резко» поправлен высшими союзными органами власти). На протоколе КЗП он написал: «Считаю, что в условиях БССР Комиссии по улучшению быта ученых быть
не должно. А дело это должны вести НКПросвещения, а также правления ВУЗ'ов и Секция Научных Работников. Яз. Адамович. 30.03.27 г.»43 Вот теперь Белорусская комиссия по улучшению быта ученых окончательно и юридически, и фактически прекратила свое существование.
Вместе с тем, попытка создания учреждения с подобными распределительными, но подчеркнуто иерархическими, функциями, опять же по примеру Москвы, была совершена в июле 1931 г. в виде Комиссии содействия ученым при СНК БССР44. И опять же период ее функционирования оказался непродолжительным. КСУ была ликвидирована в сентябре 1934 г. по требованию СНК СССР как незаконно созданная45.
Таким образом, в Беларуси закончили свою историю чрезвычайные государственные органы обеспечения ученых, которые по причине определенной стабилизации политического и экономического положения в СССР периода НЭПа и успешного создания и расширения государственных профсоюзов, подконтрольных советской власти, исчерпали свои политические ресурсы и стали ненужными в условиях неэкстремальной жизни общества.
Примечания
1 Калистратова Т. И. Институт истории ФОН МГУ-РАНИОН (1921— 1929). Н. Новгород, 1992. С. 11.
2 Первые результаты деятельности советской власти в сфере культуры и образования (1917—1920 гг.). URL: http://www.istmira.com/istoriya-rossii-20-vek/653-pervye-rezultaty-deyatelnosti-sovetskoj-vlasti-v.html (дата обращения: 04.01.2017).
3 Лукашук А. Прыгоды АРА у Беларусь Радые Свабодная Эуропа / Радые Свабода, 2005.
4 Иоффе Э. Г., Мельцер Б. А. Джойнт в Беларуси. Минск, 1999.
5 Ботвинник М. Первые шаги Джойнта в Беларуси // Беларусь у ХХ сгагоддзь Мшск, 2003. Вып. 2. URL: http://mb.s5x.org/homoliber.org/ ru/xx/xx020105.html (дата обращения: 04.01.2017).
6 Шаучук 1.1. Гуманггарныя навуш у сацыяльнай псторьп Беларуа (20—30-я гады ХХ ст.). Брэст, 2007. С. 85—88.
7 Дубовик А. К., Дубовик Е. А. Создание и деятельность профессиональной организации научной интеллигенции Беларуси // Труд. Профсоюзы. Общество. 2007. № 4. С. 8—13.
8 Цит. по: Максим Горький — председатель Комиссии по улучшению быта ученых в Петербурге. URL: http://www.ihst.ru/projects/sohist/ news/2008/1210.htm (дата обращения: 04.01.2017 г.).
9 Организация науки в первые годы Советской власти (1917—1925 гг.) : сб. док. Л., 1968. С. 340, 344, 345.
10 Шесть месяцев работы Центральной комиссии по улучшению быта ученых при Совете Народных Комиссаров (ЦЕКУБУ) : крат. отчет. М., 1922. С. 45.
11 Национальный архив Республики Беларусь (далее — НАРБ). Ф. 306. Оп. 1. Д. 33. Л. 48.
12 Организация науки в первые годы Советской власти. С. 347.
13 Год работы Центральной комиссии по улучшению быта ученых при Совете Народных Комиссаров (ЦЕКУБУ), декабрь 1921 г. — декабрь 1922 г. М., 1922. С. 75, 76.
14 Иванова Л. В. Формирование советской научной интеллигенции (1917—1927 гг.). М., 1980. С. 214.
15 Бухарин Н. И. Судьбы русской интеллигенции // Бухарин Н. И. Путь к социализму : избр. произв. Новосибирск, 1990. С. 103.
16 Наука и кризисы : историко-сравнительные очерки. СПб., 2003. С. 452.
17 Хабибрахманова О. А. Государственная система ранжирования научной интеллигенции Татарстана посредством социального обеспечения в 1920—1930-е годы // История России и Татарстана : итоги и перспективы энциклопедических исследований. Казань, 2010. Вып. 2. С. 159.
18 Бухарин Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 111.
19 Бухарин Н. И. Судьбы русской интеллигенции. С. 108.
20 Иоффе Э. Г., Мельцер Б. А. Указ. соч. С. 49.
21 НАРБ. Ф. 42. Оп. 1. Д. 130. Л. 20.
22 Белкубу // Труды Белорусского государственного университета в Минске. 1922. № 2/3. С. 369.
23 Год работы Центральной комиссии по улучшению быта ученых... С. 117.
24 НАРБ. Ф. 205. Оп. 1. Д. 36. Л. 6.
25 Там же. Ф. 306. Оп. 1. Д. 33. Л. 77 адв.
26 Там же. Д. 32. Л. 1.
27 Год работы Центральной комиссии по улучшению быта ученых. С. 76.
28 НАРБ. Ф. 306. Оп. 1. Д. 88. Л. 108.
29 Там же. Ф. 42. Оп. 1. Д. 125. Л. 93.
30 Там же. Ф. 205. Оп. 1. Д. 36. Л. 7.
31 Там же. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1179. Л. 7.
32 Там же. Ф. 15. Оп. 1. Д. 28. Т. 2. Л. 83.
33 Там же. Ф. 306. Оп. 1. Д. 33. Л. 36.
34 Там же. Д. 53. Л. 12, 30, 33.
35 Там же. Ф. 6. Оп. 1. Д. 416. Л. 1.
36 Там же. Ф. 306. Оп. 1. Д. 88. Л. 197, 203, 233.
37 Там же. Л. 347.
38 Организация науки в первые годы Советской власти. С. 354.
39 Научные работники Белорусской Советской Социалистической Республики : справ. Минск, 1927.
40 НАРБ. Ф. 306. Оп. 1. Д. 151. Л. 111 адв., 113, 186.
41 Там же. Д. 275. Л. 13.
42 Там же. Д. 285. Л. 145 об.
43 Там же. Л. 205.
44 Пра аргашзацыю пры Савеце народных Камкарау БССР Кашси Дапамоп вучоным : паст. СНК БССР, 7 лшеня 1931 г. // Збор законау БССР. Аддз. I. 1931. № 30. Паст. 205.
45 НАРБ. Ф. 4п. Оп. 1. Д. 7181. Л. 72.
