CC BY
20ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ЭКОНОМИКИ
О. А. Александрова1
ОБЕСПЕЧЕНИЕ АТМОСФЕРЫ ДОВЕРИЯ КАК УСЛОВИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
Показано, что институт доверия оказывает значимое влияние на экономическое и социальное развитие. Особое внимание (по данным зарубежных исследований) уделяется влиянию уровня социального доверия на возможности страны развивать глобально конкурентные компании в наиболее перспективных и прибыльных отраслях мировой экономики. Показано, что в современной России у населения и бизнеса наблюдаются парадоксы доверия и недоверия. Доверие населения имеет два полюса: верят ближнему кругу и главе государства; сами массово практикуют сомнительную экономическую деятельность и поразительно доверчивы по отношению к мошенникам. Недоверие со стороны бизнеса проявляется в краткосрочных горизонтах планирования, теневизации, оффшоризации, слабой реакции на провозглашенную государством амнистию капиталов. В отличие от развитых экономик, в России отсутствует сложная система институтов, призванных формировать атмосферу доверия путем создания у населения уверенности в невозможности безнаказанного злоупотребления его доверием. В результате преобладает иррациональное доверие, приводящее в силу естественности злоупотребления подобным доверием к росту общего уровня недоверия и соответствующим социальным и экономическим потерям.
Ключевые слова: доверие, экономика, демократия, население, бизнес, институты, социальная ловушка.
УДК 330.352
Известный американский обществовед Ф. Фукуяма в своей знаменитой книге «Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию» пишет: «... существует ошибочная тенденция, поощряемая современной экономической мыслью (правильнее говорить не обо всей сегодняшней «экономической мысли», а о захватившем «команд-
1 Ольга Аркадьевна Александрова, заместитель директора по научной работе Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, профессор Департамента социологии Финансового университета при Правительстве РФ, д-р экон. наук.
ные высоты» идейном течении - мейнстриме - О. А.), рассматривать экономику как самостоятельную сферу, управляемую своими особыми законами и отделенную от остальной жизни социума. В таком свете экономика предстает неким изолированным пространством, в котором люди собираются вместе лишь для того, чтобы удовлетворить эгоистические потребности и желания, а уже затем вернуться к своей «настоящей» жизни в обществе». В реальности же, подчеркивает Фукуяма, экономическая деятельность есть важнейшая часть именно социальной жизни («ибо насколько человеческим существам присущ эгоизм, настолько же им присуща и потребность быть частью того или иного общественного целого»), а, значит, принципиальное значение имеют всевозможные нормы, правила, моральные обязательства, иные социальные навыки, из которых и складывается жизнь социума [14].
Последовательно разбирая склонность к «спонтанной социализации» (этим термином Ф. Фукуяма обозначает готовность членов общества вступать в продуктивные доверительные отношения с индивидами, не связанными с ними узами родства) различных обществ (китайского, южнокорейского, японского, итальянского, немецкого, французского, американского), автор показывает, как способность к выстраиванию доверительных отношений на срединном уровне (в сообществах, находящихся между семьей, родом, с одной стороны, и государством - с другой) сказывается на размере и масштабах деятельности фирм, особенностях внутрикорпоративных отношений, а в конечном итоге - на месте страны в международном разделении труда (иначе говоря - на возможности развивать глобально конкурентные корпорации в наиболее высокотехнологичных и прибыльных отраслях экономики (аэрокосмической, автомобильной и т. п.) и «столбить» свою долю мирового рынка соответствующей продукции) и ее геополитическом весе. Так, именно высокий уровень «спонтанной социализации», по мнению Фукуямы, позволил Японии, Германии и США завоевать и удерживать лидерские позиции в подобных отраслях. Другим странам (Южная Корея и Франция) создать крупные, глобально конкурентные корпорации в соответствующих отраслях удается благодаря прежде всего финансовым и организационным усилиям государства, возмещающим нехватку соответствующего «социального капитала». Оба общества относятся к «фамилистическим», в которых индивиды, не доверяя тем, кто не связан с ними родственными узами, готовы сотрудничать либо в рамках семьи (даже в расширенном составе), либо с государством. Разумеется, участие государства имеется и в случае первых трех стран (Германии, США и Японии), но там оно играет дополняющую роль, и то, что определяющая глобальную конкурентоспособность организационная форма была органична сложившемуся социокультурному контексту, делает функционирование соответствующих экономических структур более эффективным и стабильным. Что касается Китая, то поскольку указанная книга Фукуямы вышла в свет в конце 1990-х гг., когда КНР, хотя и демонстрировала бурный рост, но производила в основном ширпотреб либо элементы для иностранных высокотехнологичных производств, ученый задавался вопросом, удастся ли китайскому государству преодолеть препятствия культурного характера (в данном случае - глубоко индивидуалистический характер китайского фамилистического общества), чтобы создать мощные, глобально конкурентоспособные корпорации в отраслях, чье значение отвечало бы амбициям Китая.
Другой вывод Фукуямы, увязывающий доверие и конкурентоспособность предприятий и национальных экономик в целом, касается способности членов общества к выстраиванию доверительных отношений по вертикали - между управляющими и рядовыми работниками корпораций. Здесь чемпионами также являются японцы и нем-
цы, имеющие в своих культурах (в их коммунитарном аспекте) гораздо больше общего, чем географические соседи или представители той же расы. Относительно США: Фу-куяма показывает, что зародившийся и долгое время торжествовавший в стране бездушный тейлоризм был не так уж органичен корневой американской культуре. И хотя конкуренция японских и американских автопроизводителей вынудила американских менеджеров внедрять японскую систему так называемого облегченного производства (lean manufacturing, другое название - точно-в-срок), многие американские хозяйственники по-прежнему не вполне понимают лежащий в основе этой системы и вообще коллективистски ориентированной организации труда этический баланс (множественность и взаимность обязательств управляющих и подчиненных), характерный для японской и немецкой промышленности.
Уровень социального доверия влияет не только на характер экономических структур и внутрикорпоративный дух, но и на работу государственно-политического механизма (особенно на эффективность институтов представительной власти) [15], от которой также зависит развитие экономики. Отсутствие доверия оборачивается его пробуксовыванием и многочисленными социальными ловушками - ситуациями, когда из-за всеобщего недоверия социум и на локальном, и на общенациональном уровне оказывается не в состоянии решать общественно значимые задачи. Как пишет Р. Патнэм, исследовавший Италию: «... при отсутствии взаимности и структур гражданской вовлеченности вариант итальянского Юга - аморальная семейственность, клиентела, беззаконие, неэффективное управление и экономическая стагнация - представляется более вероятным исходом, чем успешная демократизация и экономический прогресс». И, говоря о постсоветской российской действительности, прогнозирует: «В Палермо просматривается будущее Москвы» [9].
При этом социальное доверие - не данность, но продукт функционирования сложного социального механизма, в котором, продуцируя и подкрепляя друг друга, диалектически взаимодействуют этнокультурные факторы и элементы осознанного социального конструирования. Действительно, в тех экономиках и обществах, где уровень доверия на межличностном уровне и относительно государственно-политической системы достаточно высок, и на этой основе генерируются важные социальные и экономические эффекты, обнаруживаются призванные создавать и поддерживать атмосферу доверия социальные институты - начиная от конституционного устройства и заканчивая системой демократического контроля. Очевидно, что главной задачей такого механизма является создание у индивидов и социума в целом твердой уверенности в том, что никто, включая власть, не может безнаказанно злоупотребить их доверием [16].
Сказанное можно проиллюстрировать на примере налогового поведения. В соответствии с «теорией условного согласия» налогоплательщики готовы вести себя добросовестно - честно передавать часть своих доходов государству, если они ему доверяют: верят в его способность определить правильное направление расходования средств и надлежаще (честно) исполнять бюджет, а также обеспечить справедливую налоговую систему, в которой налоги соразмерны доходам и все без исключения солидарно несут налоговое бремя. В странах, граждане которых демонстрируют высокую налоговую дисциплину, например в Швеции, искомое согласие достигается именно благодаря наличию сложного комплекса социально-политических институтов, дающих налогоплательщикам уверенность в том, что данные условия выполняются. Прежде всего речь идет об институтах конституционного, парламентского и финансового (независимого от ис-
полнительной власти) контроля, а также контроля за СМИ с целью не допустить манипуляции общественным сознанием со стороны власти [16].
Наблюдение за российской реальностью позволяет говорить о наличии явных парадоксов доверия и недоверия. Например, социологические опросы показывают высокую степень доверия руководителю страны и заметное недоверие сформированной им же исполнительной власти2 и правоохранительной системе3. Если же иметь в виду, что уровень доверия проявляется не только и не столько в его артикуляции, сколько в экономическом поведении, то обнаруживается разнообразие проявлений, свидетельствующих о явном недоверии.
Так, бизнес слабо реагирует на объявленную государством и уже в третий раз продлеваемую амнистию капитала. Деньги, если и возвращаются, то, в основном, «мутные», не соответствующие ужесточившимся за рубежом требованиям к прозрачности истории происхождения средств4. Как выразился на последовавшей за недавним форумом «Деловой России» пресс-конференции «Новая финансовая стратегия России: какое место достанется бизнесу в экономике страны?» финансовый омбудсмен П. Медведев, «не в России стало лучше, а за границей стало хуже»5. Для бизнеса же, находящегося в России, одним из проявлений недоверия к экономическому курсу является горизонт планирования. Полученные нами данные свидетельствуют: для руководства предприятий различных отраслей экономики надежный горизонт планирования - всего один год [3]. На аналогичный срок предпочитают размещать свои средства на депозиты банков высокодоходные (по меркам Агентства по страхованию вкладов) группы населения; они же принципиально не вкладывают средства в инструменты фондового рынка, в накопительные схемы и т. п., не доверяя институтам, находящимся вне их непосредственного контроля [4].
У основной массы россиян выявляемый в опросах примечательно короткий радиус межличностного доверия [5] сочетается с проявляемой в повседневной практике совершенно необоснованно высокой степенью доверия к самым разнообразным субъек-
2 По мнению некоторых исследователей, «не совсем понятные сугубо рациональному уму результаты опросов, касающихся отношения людей к деятельности правительства России и лично премьер-министра (речь о 2011 г., тогда эту должность занимал В. В.Путин - О. А.), когда «деятельность правительства вызывала неодобрение половины взрослого населения России, но деятельность лица, руководящего его деятельностью, встречает поддержку у подавляющего большинства опрошенных», связаны не столько с живучестью в российском сознании мифологемы о добром царе и злых боярах, сколько с неудовлетворенной потребностью в «герое нашего времени», чему способствует ситуация нравственного вакуума, в которой оказалось российское общество [7].
3 Рейтинги доверия политикам, одобрения работы государственных институтов, рейтинги партий: Пресс-выпуск ВЦИОМ №3693. 22 июня 2018. URL: https://wciom.ru/ index.php?id=236&uid=9174 (дата обращения 02.09.2018).
4 Провал амнистии капитала. В Россию возвращаются только «мутные деньги». URL: https://nsn.fm/hots/hots-ekonomist-tot-kto-ne-mozhet-dokazat-istochniki-dokhoda-vozvrashhaetsya-v-rossiyu (дата обращения 09.02.2019).
5 Финансовый омбудсмен: не в России стало лучше, а за границей стало хуже. URL: https://nsn.fm/hots/hots-finansovyy-ombudsmen-ne-v-rossii-stalo-luchshe-a-za-granicey-stalo-khuzhe (дата обращения 09.02.2019).
там. Местные жители, не готовые делегировать право защищать свои интересы в муниципальном парламенте своим соседям, легко голосуют за «облагодетельствовавших» их перед самыми выборами руководителей дорожно-строительных компаний, не задумываясь о будущем конфликте интересов их избранников при распределении бюджетных средств и т. д. [2]. Аналогично: заявляя о своем недоверии СМИ в рамках ответа на прямой вопрос6, россияне демонстрируют чрезвычайную подверженность информационному импринтингу, что проявляется в ответах на содержательные вопросы [1]. Массово участвовавшие в постсоветский период в деятельности, связанной со злоупотреблением доверием (изготовление и реализация фальсифицированной продукции, включая продукты питания и лекарства; намеренное нарушение договорных обязательств и т. п.) [11], российские граждане одновременно проявляют удивительную доверчивость. Подтверждением служат: практика указания в договорах, связанных с куплей-продажей недвижимости, существенно заниженных сумм; многочисленность «обманутых дольщиков»7; не иссякающий поток жертв финансовых пирамид8 (по данным Банка России, в группах, так или иначе связанных с деятельностью «Кэшбери», одной из крупнейших финансовых пирамид последнего времени, состоят несколько сотен тысяч человек, а экспертные оценки ущерба составляют от 1 до 3 млрд рублей), лже-форексов и других недобросовестных финансовых практик.
По данным Федерального общественно-государственного фонда по защите прав вкладчиков и акционеров, жертвами финансовых мошенников каждый день становятся 27 россиян, а ежегодный ущерб от их действий составляет около половины триллиона рублей9. Россияне оказываются жертвами своей доверчивости не только в попытках быстро разбогатеть, но и желая сохранить имеющееся. По оценкам аналитиков компании 2есипоп, пользуясь доверчивостью россиян, мошенники похищают с их банковских карт почти 1 млрд рублей в год10. При этом самым популярным является выманивание данных по банковскому счету/карте под видом сотрудников безопасности банков якобы с целью отмены подозрительных списаний, которые совершаются в данный момент со счета «клиента». Причем, если раньше мошенники рассылали тривиальные смс-сообщения и их жертвами оказывались в основном пожилые люди, то теперь «целевая аудитория» сместилась в сторону россиян в возрасте до 40 лет, излишне доверяющих информационным технологиям. Прикидываясь покупателями, мошенники ищут свою жертву среди интернет-пользователей, оставивших объявления о продаже на ресурсах типа Ау^о и др., либо, наоборот, представляясь продавцами, завлекают жертву
6 Социологи зафиксировали снижение доверия россиян к государственным СМИ. URL: https://www.rbc.ru/politics/27/11/2018/5bfd31189a79475d5dae5a51 (дата обращения: 28.11.2018).
7 Колочинский, А. Проблемная стройка: почему число обманутых дольщиков в России будет расти/ZForbes, 19.03.2018. URL: https://www.forbes.ru/biznes/358835-problemnaya-stroyka-pochemu-chislo-obmanutyh-dolshchikov-v-rossii-budet-rasti (дата обращения: 25.03.2018).
8 Борисяк, Д. Почему финансовые пирамиды в России не теряют популярности//Ведо-мости. 14 ноября 2018 г. URL: https://www.vedomosti.ru/finance/articles/2018/11/13/786337-pochemu-finansovie-piramidi-teryayut-populyarnosti (дата обращения: 20 ноября 2018 г.).
9 Кривошапко, Ю. Деньги ловят сетью. URL: https://rg.ru/2018/10/31/dosudebnuiu-blokirovku-predlozhili-rasprostranit-na-sajty-moshennikov.html (дата обращения: 1 июля 2019 г.).
10 Аношин, И. Карточные слабости. URL: https://www.rbc.ru/newspaper/2017/09/29/ 59ca447b9a79474aa6f65673 (дата обращения: 01 июля 2019 г.).
низкой ценой; рассылают электронные письма с вредоносным «содержимым», которые могут выглядеть как письма от контрагентов по бизнесу, банков, телекоммуникационных и других компаний, с которыми могла взаимодействовать жертва.
Описанная картина позволяет говорить о двух типах социального доверия: 1) иррационального, в конечном итоге неизбежно приводящего к росту общего уровня недоверия (в силу естественности злоупотребления подобным доверием) и социальным и экономическим потерям; 2) рационального (институционально обусловленного) и в силу этого - созидательного - повышающего общий уровень обоснованного социального доверия и способствующего социально-экономическому развитию.
Какой же тип социального доверия продуцирует и культивирует сложившаяся в России институциональная матрица [8]?
По мнению исследователей, наблюдаемый в России рентно-сословный откат закономерно сопровождается формированием сословных моралей - в противовополож-ность универсализирующей этике, необходимой для эффективного существования слож-носоставных обществ в глобальном контексте [6]. Более того, элиты выстраивают такую политическую конфигурацию, в которой люди, в массе своей не доверяющие друг другу, компенсируют взаимное отчуждение и подозрение доверием к гоббсовскому Левиафану всего лишь потому, что он осуществляет функцию гаранта политического порядка как меньшего из возможных зол. В то же время отсутствие широкого общественного согласия относительно универсальных моральных норм детерминирует институциональную слабость политического порядка, когда сиюминутно прагматичное поведение людей доминирует над ценностным, а доверие к конкретным персонам, представляющим государство, превалирует над доверием к обезличенным институтам. Фиксируемое статистикой доверие является лишь неустойчивой игрой в доверие, которое при любом негативном изменении ситуации может обернуться истинным тотальным недоверием [6].
Свою роль в снижении способности населения к продуктивному и обеспечивающему прочность социальной системы доверию играет массовая бедность. При этом, как показывают исследования, наибольшую степень доверия государственным институтам и персонам демонстрируют россияне с более низким уровнем образования и достатка [12]. Фукуяма, говоря об американских социальных низах, пишет: «... дефицит спонтанной социализированности становится тем более выраженным, чем ниже уровень достатка - что и не удивительно, если учесть существование причинной зависимости между неспособностью к объединению и бедностью. Городская беднота, как хорошо известно, организуется с большим трудом, даже если речь идет о таких сиюминутных экономических задачах, как забастовка протеста против повышения квартплаты. На нижних ступенях лестницы достатка исчезают не только внесемейные социальные группы - дезинтегрируется сама семья». И заключает: «Из всех сообществ, что известны в человеческой истории, современный американский люмпен-класс представляет собой, пожалуй, одно из наиболее раздробленных: в этой культуре людям требуются огромные усилия, чтобы скооперироваться ради какой угодно цели - от воспитания детей до обращения в муниципалитет. И если индивидуализм означает нежелание или неспособность подчинять свои личные интересы коллективным, то люмпен-класс -один из самых индивидуалистических сегментов американского социума» [14].
Как признают исследователи русской деловой культуры, исторически сформировавшаяся изощренность россиян в нейтрализации регулярно творившей произвол системы государственного управления и несоблюдении требований законодательства
«имеет неизбежным следствием невероятный размах обмана, надувательства во всех сферах». В результате контрактные отношения ограничиваются семьей либо неформальными деловыми сетями со своими нормами и санкциями, причем «взаимная обязательность внутри деловых сетей служит в первую очередь целям успешного обмана государства и контрагентов, находящихся за пределами данной деловой сети» [10]. К сожалению, современное российское законодательство не преодолевает, а, напротив, способствует консервации и усугублению подобных негативных культурных архетипов и паттернов. Достаточно вспомнить такие недавние правовые новации, как декриминализация статьи 159 Уголовного кодекса РФ в части мошенничества в сфере предпринимательской деятельности, сопряженного с преднамеренным неисполнением договорных обязательств, или идея наказания за экономические преступления в виде штрафа, а не тюремного срока. Очевидно, что подобная либерализация законодательства в интересах совершающих экономические преступления и мошенничество неизбежно ведет к расширению хозяйственных практик, злоупотребляющих доверием граждан и контрагентов, и способствует дальнейшему снижению уровня доверия и атомиза-ции российского общества.
Таким образом, представляется, что весь комплекс регулируемых законодательством и складывающихся под его влиянием обычаев и традиций не способствует выстраиванию созидательного институционального недоверия в системе вертикальных отношений и созданию атмосферы доверия в системе горизонтальных отношений. А поскольку общество представляет собой множество вложенных и пересекающихся систем вертикальных и горизонтальных отношений, степень созидательности недоверия в вертикальных системах зависит от способности социума к выстраиванию доверия в системах горизонтальных взаимоотношений. А с этим, как было показано выше, дела обстоят неважно.
Вернемся к основному посылу труда Ф. Фукуямы- тревоге (имеющей экономический и геополитический подтекст) в связи с разрушением в американском обществе баланса между индивидуализмом11 и коммунитаризмом в пользу первого. По словам
11 При этом нельзя не отметить усилия Фукуямы по развенчанию мифа о якобы беспрецедентном индивидуализме американцев - мифе, который поддерживают сами жители США. По мнению Фукуямы, этот миф опровергается как огромным количеством ассоциаций («срединных структур»), в которые с начала основания США и до сих пор вовлечены американцы, так и их способностью (продемонстрированной еще в XIX в.) к созданию крупных корпораций, которые, особенно на ранних этапах, предполагали не только наличие контрактного права, но и высокий уровень доверия. Как полагает Фукуяма, распространенность мифа связана с разным смыслом, который вкладывают в это понятие американцы и внешние наблюдатели: «Проблема эта отчасти семантическая. Для американского политического дискурса привычно формулировать принципиальную дилемму либерального общества в терминах противостояния между правами личности и авторитетом государства. Однако при этом практически полностью игнорируется существующее многообразие групп, занимающих промежуточное положение между личностью и государством и в то же время являющихся носителем определенного авторитета. ... Скорее уж предметом веры американцев выступает что-то вроде внегосударственного коммуни-таризма». В этой связи Фукуяма полемизирует с С. М. Липсетом, противопоставляющим американцам канадцев: выясняется, что под «коммунитаризмом» Липсет главным образом подразумевает ощутимое присутствие государства в жизни общества, в то же время канадцы гораздо реже участвуют в разного рода срединных социальных группах, и в этом плане канадское общество является менее, а не более коммунитаристским, чем американское.
Фукуямы, хотя «индивидуализм глубоко укоренен в политической доктрине прав человека, легшей когда-то в основание Декларации независимости и Конституции США. », «в стране существует и столь же древняя коммунальная традиция, которая коренится в американской религии и культуре. Если индивидуалистическая традиция во многом была и остается доминирующей, то коммунальная традиция всегда действовала при ней в качестве противовеса, не позволяющего индивидуалистическим импульсам достигать своего логического предела. Таким образом, успех американской демократии и американской экономики объясняется не одним индивидуализмом и не одним коммунита-ризмом, а взаимодействием этих двух противонаправленных тенденций» [14].
В подтверждение своих слов Фукуяма приводит два аргумента. Во-первых, «американская культура вовсе не противодействовала становлению крупных организаций -как то можно было бы ожидать от культуры, предположительно индивидуалистической»: «американцы в общем и целом не были склонны не доверять профессиональным управленцам, если те не являлись их родственниками; они не стремились удержать бизнес в руках семьи, если видели выгодную возможность его расширения.». То есть, «с момента основания и до Первой мировой войны, когда страна стала ведущей мировой промышленной державой, Соединенные Штаты никогда и отдаленно не напоминали индивидуалистическое общество. Наоборот, это было общество с высоким уровнем спонтанной социализированности, и, опираясь на солидный капитал обезличенного социального доверия, оно было способно создавать крупные экономические структуры, в которых люди, не связанные родственными узами, могли сотрудничать между собой во имя достижения общих экономических целей». Однако, это вовсе не означает, что все американцы «подавали пример ответственности и нравственной чистоплотности». Фукуяма признает, что «великие промышленники и финансисты конца XIX столетия оставили по себе славу людей алчных и безжалостных, и вообще история тех лет пестрит всякого рода аферами, мошенничествами и прочими эксцессами неуемной погони за наживой», но настаивает на том, что «экономическая система не смогла бы работать с той эффективностью, если бы в социуме не поддерживался определенный уровень обезличенного общественного доверия».
Во-вторых, «показательно, что если в обществах со слабыми промежуточными организациями, таких, как Франция, Италия, Тайвань, вмешательство государства было направлено на поддержку и развитие крупных корпораций, то в США главной целью такого вмешательства было приостановить их избыточное укрупнение», воспринимавшееся как угроза демократии. Эти и иные факты (например, то, что «в Америке детей постоянно выводят за рамки семейного круга, помещая их в более широкий контекст» церковного прихода, школы, университета, армии или бизнеса) позволяют заключить, что «изображение Соединенных Штатов как гипериндивидуалистического общества выглядит невольной карикатурой» [14].
Однако начавшаяся в 1960-е гг. «революция прав», глобализация, усиление конкуренции на мировых рынках и, наконец, распространение электронных технологий подвергли социальные группы, являвшиеся носителями нравственных ценностей и составлявшие в середине ХХ в. костяк американского гражданского общества (семью, местную общину, церковный приход, трудовой коллектив), суровым испытаниям и привели к тому, что американцы утрачивают способность жить общественной жизнью. Об этом свидетельствуют неуклонный рост числа разводов и неполных семей, что усугубляет бедность; снижение количества людей, посещающих церковь, членов профсоюзов, различных комитетов и «братств»; резкое сокращение «радиуса доверия»
(за 30 лет, предшествующих написанию книги, вдвое сократилась доля утвердительных ответов на вопрос, можно ли доверять другим людям); рост преступности и числа гражданских исков. Как пишет Фукуяма, «хотя США никогда не переставали быть «нацией законников», нынешняя готовность граждан идти в суд по малейшему поводу приняла невиданные ранее масштабы». Отказ от попыток урегулировать споры путем переговоров свидетельствует о неверии в изначально добрые намерения другой стороны: в то, что производитель старался произвести качественный продукт; что врач или больница сделали все возможное, чтобы вылечить пациента; что у партнера по бизнесу не было намерения мошеннически обмануть.
Судебные споры затронули даже традиционный институт рекомендаций работнику, решившему сменить работу, в силу чего он оказался практически разрушен. Как пишет Фукуяма, ранее работник не сомневался, что работодатель даст ему справедливую оценку, и был готов смириться, если это оказывалось не так. Общей посылкой было то, что, даже если какие-то работодатели поступят несправедливо, таких случаев будет немного, а совокупная выгода от честной системы оценки перевесит любой возможный ущерб. Теперь на смену субъективным суждениям пришли безличные бюрократические правила, не только менее эффективные, но и требующие больших затрат для своей реализации.
При этом Фукуяма специально оговаривает: тот факт, что во всех сферах американской общественной жизни не прекращают возникать лоббистские, профессиональные, отраслевые организации и т. п., не должен успокаивать, поскольку «грустная правда заключается в том, что самих этих членов практически ничто не связывает: как правило, их участие в организации ограничивается уплатой взносов и получением информационных бюллетеней». В то же время объединений общинного толка, члены которых разделяют одни и те же ценности и готовы подчинять свои интересы целям коллектива, становится все меньше, хотя только такие объединения способны создать фундамент общественного доверия, необходимый для нормальной жизни организаций.
Причина, заставившая, говоря об экономических последствиях оскудения американского общественного капитала, бить тревогу, была совсем не беспочвенной. Об этом свидетельствуют серьезный раскол американского общества и победа Трампа -яркого носителя консервативных ценностей. Дело в том, что, «в отличие от других экономических законов, причинная зависимость между состоянием социального капитала и хозяйственной деятельностью является довольно сложной и опосредованной». Если внезапно сокращается число сбережений или объем денежной массы перестает соответствовать товарному производству, последствия начинают сказываться довольно быстро. Социальный же капитал растрачивается довольно медленно и так же медленно осознаются его оскудение и выхолащивание: «Люди, выросшие с привычкой к сотрудничеству, вряд ли быстро ее потеряют - даже когда базис доверия начинает исчезать. И сегодня искусство ассоциации может казаться вполне жизнеспособным, особенно учитывая постоянное возникновение новых групп, объединений и сообществ. Однако в плане влияния на этические навыки населения лоббистские политические группы и «виртуальные» сообщества вряд ли способны заменить те, прежние, что были основаны на единых моральных ценностях». И главное: «. как показывает опыт социумов с низким уровнем доверия, когда общественный капитал растрачен, для его восполнения требуются столетия - если его вообще возможно восполнить» [14].
Вот почему, адресуясь к своим властям (но этот призыв вполне можно адресовать и российской власти), Фукуяма обращает внимание на то, что «государственным
ведомствам куда труднее привить людям готовность идти на риск, вступать в контакты с себе подобными или исполниться к ним доверия. Поэтому первой экономической (выделено мной - О. А.) заповедью правительства должно быть «Не навреди!» - особенно там, где это может привести к подрыву общественных институтов». Другой важный вывод состоит в том, что «реализация спонтанной социализированности совсем не обязательно должна быть привязана к какой-то одной организационной форме . Причина, по которой навык человеческой ассоциации является важнейшей экономической добродетелью, заключается как раз в том, что он обладает необычайной приспособляемостью к обстоятельствам: люди, доверяющие друг другу и умеющие трудиться сообща, всегда легко справятся с новыми условиями и прибегнут к той форме организации, которая им будет удобна» [14]. В. Г. Федотова, соотнося проблемы современного общества с его атомизацией и аномией (порожденными неопределенностью) с проблемами европейского общества в период перехода к Новому времени, пишет: «. опыт учит нас, во-первых, ни о чем не говорить как о неизбежном и относиться к будущему как содержащему множество вариантов развития. И, во-вторых, не считать человеческий фактор связанным с неизменной - дурной или хорошей - природой человека, а полагаться на институционализацию, которая могла бы поддержать лучшее в человеке и ограничить худшее законом, моралью, общественным мнением, коллективными представлениями как институтами» [13].
Список литературы
1. Александрова, О. А. Российский средний класс: идейный контекст становления / О. А. Александрова // Общественные науки и современность. - 2002. - № 1. - С. 25-33.
2. Александрова, О. Контур социальной политики в условиях субрегиональной дифференциации и реформы местного самоуправления / О. Александрова, М. Кутеева // Социальная политика: реалии XXI века. - Вып. 3. - М.: НИСП, 2007.
3. Александрова, О. А. Проблемы долгосрочного планирования кадровых потребностей приоритетных отраслей экономики / О. А. Александрова // Экономическое возрождение России. - 2019. - № 1. - С. 53-57.
4. Инвестиционно-сберегательные стратегии высокодоходных групп населения / О. А. Александрова, Н. В. Аликперова, Ю. В. Бурдастова, Ю. С. Ненахова, А. В. Ярашева; под науч. ред. О. А. Александровой, А. В. Ярашевой. - М.: Изд-во «Экон-Информ», 2016.
5. Кертман, Г. Межличностное доверие в России / Г. Кертман // Социальная реальность. - 2006. - № 4.
6. Мартьянов, В. С. Доверие в современной России: между поздним модерном и новой сословностью? / В. С. Мартьянов // Науч. ежегодник Ин-та философии и права Урал. отд-ния Рос. акад. наук. - Екатеринбург, 2017. - Т. 17. - Вып. 1. - С. 61-82.
7. Мещерякова, Н. Н. Кризис социального доверия как одно из проявлений аномии в российском обществе / Н. Н. Мещерякова // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки. - 2012. - №1. - С. 243-249.
8. Норт, Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Д. Норт. - М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997.
9. Патнэм, Р. Чтобы демократия сработала. Гражданские традиции в современной Италии / Р. Патнэм. - М.: Ad Ма^теш, 1996.
10. Прохоров, А. П. Русская модель управления. - 4-е изд. / А. П. Прохоров. - М.: Изд-во Студии Артемия Лебедева, 2017.
11. Сапунцова, Е. Г. Криминализация экономической сферы столичного мегаполиса / Е. Г. Сапунцова // Общество на пути к прогрессу и социально-профессиональная интеграция молодежи в цифровую экономику: сб. науч. тр. по материалам IX Междунар. науч. студенческого конгресса «Цифровая экономика: новая парадигма развития» / под ред. Н. А. Ореховской, С. В. Назаренко, Л. Б. Омаровой. - М.: Отечество, 2018. - С. 2014-2018.
12. Проблемы и парадоксы анализа институционального доверия как элемента социального капитала современной России / М. Сасаки, В. А. Давыденко, Ю. В. Латов, Г. С. Ромашкин, Н. В. Латова // Журнал институциональных исследований. - 2009. - №1, т. 1. - С. 20-35.
13. Федотова, В. Г. Хорошее общество / В. Г. Федотова. - М.: Прогресс-Традиция, 2005.
14. Фукуяма, Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию / Ф. Фукуя-ма; пер. с англ. - М.: ООО «Изд-во ACT»; ЗАО НПП «Ермак», 2004. - 730 с.
15. Fukuyama, F. Social capital, civil society and development / F. Fukuyama // Third World Quarterly. - 2001. - Vol. 22, № 1. - P. 7-20.
16. Rothstein, B. Just Institutions Matter: The Moral and Political Logic of the Universal Welfare State / B. Rothstein. - Cambridge University Press, 1998.
O. A. Aleksandrova. Providing the atmosphere of trust as a condition of economic development. The article is devoted to the institution of trust that has a significant impact on economic and social development. With reference to foreign studies, author emphasis is placed on the impact that the level of social trust has on the country's ability to develop globally competitive companies in the most promising and profitable sectors of the world economy. It is shown that in modern Russia, both in the population and in business, there are paradoxes of trust and distrust. The confidence of the population has two poles: they trust the inner circle and the head of state; they themselves are massively practicing dubious economic activities and, at the same time, turn out to be amazingly gullible in relation to all sorts of fraudsters. Mistrust on the part of the business is manifested in the short-term horizons of planning, offshores, weak reaction to the amnesty of capital proclaimed by the state. In contrast to the developed economies, in Russia has not been created a complex system of institutions designed to create an atmosphere of trust by creating firm confidence among the population that it is impossible to abuse their trust with impunity. As a result, irrational trust prevails, leading, by virtue of the naturalness of the abuse of such trust, to an increase in the general level of mistrust and corresponding social and economic losses.
Keywords: trust, economy, democracy, population, business, institutions, social trap.
