CC BY
356
ПРАВО
И.В. СТРЫГИНА
аспирант Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина E-mail: [email protected] Тел. 8 980 6 75 44 70
ОБЪЕКТИВНЫЕ И СУБЪЕКТИВНЫЕ ПРИЗНАКИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
ПРОТИВ ПРАВОСУДИЯ
Правосудие является важнейшим гарантом прав и свобод человека и гражданина. Однако при выполнении столь важной роли само правосудие также нуждается в охране, а именно с помощью уголовно-правовых средств, ведь в сфере процессуальных отношений не изжиты деяния, являющиеся труднопреодолимым препятствием в решении задач судопроизводства, ущемляющие законные интересы участников процесса, затрудняющие осуществление ими функций, нарушающие законоположения. В связи с данной проблемой автор стремится дать детальную характеристику общих признаков преступных деяний, а именно объективных и субъективных.
Ключевые слова: состав преступления, объект преступления, субъект преступления, общественные отношения, отправление правосудия, легализация денежных средств и имущества, посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование.
В правовом государстве на конституционном уровне правосудие является важнейшим гарантом прав и свобод человека и гражданина [12]. Однако при выполнении столь важной роли само правосудие также нуждается в охране, в том числе и с помощью уголовно-правовых средств, так как в сфере процессуальных отношений отнюдь не изжиты деяния, являющиеся труднопреодолимым препятствием в решении задач судопроизводства, значительно ущемляющие законные интересы участников процесса, затрудняющие осуществление ими функций, нарушающие принципиальные законоположения.
Доля официально зарегистрированной преступности посягательства против правосудия в общем количестве известных компетентным органам преступлений в среднем составляет не более одного процента [17]. Однако интерес к их изучению от этого не должен теряться. Во-первых, весьма велика степень латентности преступлений против правосудия. Во-вторых, чрезвычайно высока их общественная опасность. В-третьих, анализ составов преступлений, предусмотренных в гл. 31 УК РФ [11], весьма важен для формирования профессионального правосознания как юриста, так и для повышения уровня юридической культуры сотрудников правоохранительных органов. В-четвертых, непросты и вопросы квалификации рассматриваемых общественно опасных деяний.
Учитывая сказанное, необходимо дать детальную характеристику общих признаков преступных деяний, модели которых объединены в 31 главе Уголовного кодекса.
Ученые давно подчеркивали, что без определения значения объекта преступления для решения © И.В. Стрыгина
вопросов уголовного права нельзя познать сущность общественно опасного посягательства [14], что преступные посягательства различаются между собой ценностью общественных отношений, нарушаемых ими [7]. Обращалось также внимание на зависимость между ошибками в установлении объекта преступления и неправильной квалификацией содеянного [24]. Обосновано также, что свойства объекта посягательства позволяют уяснить содержание и признаки других элементов состава преступления [14]. Многие из специалистов при этом в качестве базовой категории для выведения дефиниции понятия объекта преступления использовали категорию «общественные отношения»[28]. В последнее время все чаще в печати высказываются иные мнения. Активизируются концепции объекта — правового блага, объекта — интереса [23]. Предлагается, в частности, понимать под объектом преступления «охраняемые уголовным законом социально значимые ценности, интересы, блага, на которые посягает лицо, совершившее преступление, и которым в результате совершения преступного деяния причиняется или может быть причинен существенный вред»[18]. Мы же солидарны с теми, кто разделяет традиционную позицию [33]. Так, Р.Р. Галиакбаров, оценивая иные суждения, обращает внимание на то, что «в конечном счете они не выходят за пределы устоявшихся в теории уголовного права решений проблемы объекта преступления» [4]. Действительно, если мы говорим об объекте преступления как о социальном благе, то предполагается, что нечто должно быть признано таковым. А это вряд ли возможно вне рамок общественных отношений. Если мы рассуждаем об объекте престу-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
пления как о каком-либо интересе, то за последним явственно вырисовывается социальная связь, без которой данный интерес не может быть реализован.
С учетом сказанного можно предположить, что объединение законодательных конструкций преступлений против правосудия в рамках одного структурного элемента Уголовного кодекса диктовалось, главным образом, качественным своеобразием нарушаемых этими посягательствами общественных отношений.
Из наименования главы 31 УК РФ вытекает, что центральное место среди этих отношений принадлежит деятельности по отправлению правосудия. Об охранительном характере данной меры можно судить и на основе процессуального законодательства. Так, согласно ч. 1 ст. 6 УПК РФ «уголовное судопроизводство имеет своим назначением: защиту прав и интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений; защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод» [20].
Нельзя упускать из вида, что «государственная защита прав и свобод имеет и другие, внесудебные, формы реализации. Однако в отличие от остальных органов государственной власти, в том числе и правоохранительных, только суд имеет охрану прав и свобод человека своей главной задачей» [19].
По мнению ученого И.Я. Фойницкого, правосудие следует рассматривать как деятельность познавательную, правоприменительную, охранительную, а также протекающей в особой процессуальной форме [35]. Можно считать, что именно наличие у правосудия трех вышеуказанных нами специфических свойств и предопределяет необходимость выделения его в качестве самостоятельного объекта уголовно-правовой охраны. Такое выделение предполагает создание комплекса норм, которые основным назначением имели бы защиту правосудия как охранительной и познавательно-правоприменительной деятельности, а также процессуальной формы последней, и консолидации соответствующих предписаний и запретов в рамках одного структурного элемента Уголовного кодекса. Подобную роль, главным образом, и призвана выполнить глава 31 УК РФ. Вместе с тем следует подчеркнуть, что деятельностью по отправлению правосудия объект посягательств, предусмотренных в названной главе, не исчерпывается.
С помощью мер уголовной репрессии законодатель стремится не только организовать защиту данного вида деятельности, но и создать благоприятные условия для таковой, а прежде всего придать определенную направленность связанной с правосудием деятельности правоохранительных органов,
С
должностных лиц и субъектов процесса. Можно в этом смысле согласиться с Н. А. Носковой, которая в своей работе отмечает: «Посягательство на интересы правосудия есть посягательство на нормальную деятельность суда, прокурора, органов дознания и предварительного следствия по осуществлению задач правосудия» [26]. Таким образом, в объект уголовно-правовой охраны гл. 31 УК РФ включаются, наряду с общественными отношениями, возникающими в ходе осуществления правосудия, такие общественные отношения, которые возникают и реализуются в ходе деятельности других органов и лиц, направленной на решение задач, стоящих перед судебной властью.
Так, заметим, что, придавая правосудию значение основного или дополнительного объекта уголовно-правовой охраны, законодатель, на наш взгляд, не сумел избежать ряда ошибок.
Одна из таких ошибок заключается в определении законодателем сущности состава легализации (отмывания) денежных средств или иного имущества, приобретенных незаконным путем. Включение ст. 174 в УК РФ непосредственно связано с присоединением России к принятой государствами-членами Совета Европы 8 ноября 1990 года конвенции «Об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности». «Такого рода нормы, - пишет А.Э. Жалинский, - появившиеся в ряде стран, по замыслу законодателя направлены против лиц, которые получают деньги у преступников из первых рук, зная об их происхождении или имея обязанность знать, и нарушают установленные правила идентификации этих денег и сообщения о них» [9].
Действительно, описанные в анализируемой статье УК РФ деяния способны значительно затруднить процесс обнаружения и раскрытия преступных посягательств, в результате которых незаконно получено имущество. Думается, именно в этом заключается общественная опасность подобных деяний, а вовсе не в том, что «отмывание» такого имущества делает экономику криминальной, нарушает принципы осуществления экономической деятельности, как пытаются представить некоторые авторы [21]. Не соглашаясь с последними, Н.А. Егорова верно, по нашему мнению, замечает, что «вредоносность легализации преступных доходов для экономической деятельности как таковой не всегда очевидна» [8]. В самом деле, в криминальную экономику превращает вовсе не легализация. Скорее, наоборот, последняя способствует перемещению денежных средств из «теневого» бизнеса в законный [31]. Но подобная деятельность, несмотря на то, что в ряде случаев она может служить социально-полезным целям, скажем, финансированию убыточных отрас-
ПРАВО
лей или предприятий, не одобряется, а напротив, в уголовном порядке преследуется государством потому, что мешает борьбе с преступными формами нелегальной экономики.
По указанным соображениям легализацию («отмывание») денежных средств или имущества, полученных незаконным путем, целесообразно было бы отнести к посягательствам против правосудия и рассматривать в качестве одного из проявлений прикосновенности к преступлениям. Так поступил, например, немецкий законодатель, поместив соответствующий параграф (§ 261) в раздел УК РФ, посвященный различным формам укрывательства (Begünstigung und Hehlerei) [37]. Сходным образом решен вопрос о месте аналогичного состава преступления в УК Швейцарии. Статья 305 bis, именуемая «отмывание денег», помещена рядом со статьей, устанавливающей ответственность за укрывательство (ст. 305), и располагается в разделе XVII Кодекса «Преступления и проступки против правосудия» [34].
Свою позицию российский законодатель подтвердил, сконструировав состав легализации доходов, полученных незаконным путем, совершаемым виновным в основном преступлении (ст. 1741 УК РФ). Если бы законодатель исходил из того, что «отмывание» преступных денег есть разновидность укрывательства, подобное решение вряд ли было бы им принято.
Сомнения, на наш взгляд, возможны и относительно правильности выбора законодателем места расположения ст. 295 УК РФ «Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование». Помещение последней в главу о преступлениях против правосудия должно означать, что основной непосредственный объект посягательства на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование, лежит в плоскости общественных отношений, обеспечивающих предпосылки для выполнения процессуальных функций, а также гарантирующих обязательность судебных актов [13]. Но тогда становится непонятным, почему в указанной статье предусматривается ответственность и за посягательство на жизнь определенных лиц, совершенное из мести за деятельность по осуществлению правосудия или предварительного расследования. Причем никакой оговорки относительно того, что речь идет о деятельности, имеющей место в настоящем, в законе нет. Следовательно, в ст. 295 УК РФ имеется в виду и деятельность, которая уже осуществлена и которой никакого ущерба не причинено [10]. В этой связи подчеркнем, что высказанное В.Н.Кудрявцевым мнение относительно цели преступившего запрет, содержащийся в данной нор-
ме, нуждается в уточнении. Автор пишет, будто таковая достигается физическим устранением указанных в статье лиц и «(одновременно) психологическим воздействием (запугиванием других участников процесса)» [11]. Но подобное суждение может быть признано верным лишь при условии, если иметь в виду не конкретный процесс, а процесс в абстрактном смысле. Думается, что не утратила своей актуальности высказанная в начале века рекомендация следующего содержания: «Если уголовное правонарушение содержит в себе несколько посягательств на несколько благ различного разряда, пользующихся уголовно-правовой охраной, но одно из этих благ страдает при всех преступлениях или проступках этой категории, а другие блага страдают не при всех, а только при некоторых из этих преступных деяний; в таком случае это уголовное правонарушение классифицируется по постоянно страдающему благу» [29].
Представляется, что признаки, дифференцирующие ответственность за квалифицированное убийство и посягательство, предусмотренное ст. 295, находятся не в области объекта преступления, а в области мотивации последнего. Жизнь судьи и других лиц, которых, говоря словами Г.В.Ф. Гегеля, можно отнести к «всеобщему сословию» [5], должна защищаться особым образом не только потому, что она является непосредственным условием осуществления определенного рода деятельности, но и потому, что итог последней способен вызвать недовольство отдельных людей, чьи интересы противоречат интересам правосудия. Поэтому логичнее было бы помещение анализируемого состава преступления в главу 16 «Преступления против жизни и здоровья» [11]. Именно таким образом решен вопрос о месте нормы, предусматривающей ответственность за умышленное убийство магистрата, судьи, адвоката, какого-либо должностного лица системы правосудия и т. п., в УК Франции. Французский законодатель поместил данную норму (п. 4 ст. 221—4) в главу I «О посягательствах на жизнь человека», хотя в Уголовном кодексе данного государства имеется отдельная глава (гл. 4) «О посягательствах на деятельность суда» [25].
Подобный подход представляется верным и в свете ценностной иерархии объектов уголовно-правовой охраны [6], «вершину которой должна составлять жизнь человека как наиболее ценное социальное и личное благо, ради обеспечения ко -торого, в конечном счете, и функционируют все социальные институты» [15].
При конструировании составов преступлений, которыми умышленно причиняется вред этой высшей ценности, именно последней необходимо придавать значение основного защищаемого обще-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
ственного отношения. Все же иные социальные блага могут занимать по отношению к ней лишь место дополнительного объекта уголовно-правовой охраны.
Специфика объекта рассматриваемых посягательств определяет и особенности их объективной стороны. Дело, конечно, не только и не столько в том, что многие преступления против правосудия смоделированы законодателем как составы активных действий [17]. Возможно, это-то как раз следует считать упущением российского правотворца. Недостатком целого ряда статей, включенных в гл. 31 УК РФ, является то, что они не охватывают собой невыполнение ответственными лицами возложенных на них процессуальным законом или иными нормативными актами обязанностей. Такой упрек можно сделать в адрес ст. 294, 300, 302, 303 УК РФ. Важно же обратить внимание на другую особенность. Нарушение соответствующего объекта уголовно-правовой охраны проявляется вовне в одной из следующих форм: существенного отклонения субъекта от своих процессуальных функций или невыполнения обязанностей, связанных с реализацией процессуальных актов; воспрепятствования осуществлению подобных функций и обязанностей, в том числе в виде понуждения (принуждения) носителей таковых к поведению, мешающему решению задач правосудия.
Подавляющее большинство неквалифицированных составов преступлений, включенных в главу 31 УК РФ, по своей законодательной конструкции являются формальными. Даже приводимые в качестве примеров материальных составов нормативные модели незаконных действий в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации (ст. 312) [36], весьма специфичны, на наш взгляд, в этом отношении. Диспозиция соответствующей статьи содержит указание отнюдь не на основные последствия преступного посягательства, а лишь на дополнительные, от которых защищается дополнительный объект [16]. Что же касается основных последствий, характеризующих вред, причиняемый основному объекту уголовно-правовой охраны, то они оказываются за рамками и данных составов преступлений.
На основании изложенного можно сказать, что выбор законодателем именно такой конструкции при описании посягательств против правосудия не случаен. Он обусловливается не только неопределенностью нематериального вреда, преимущественно являющегося следствием подобных общественно опасных деяний, но и способностью последних, как правило, причинять значительный урон важным социальным отношениям, что порож-
С
дает естественное стремление обезопасить данные отношения от названных посягательств [22]. Урон этот выражается в том, что либо цели правосудия вообще оказываются недостижимыми, либо создаются неблагоприятные условия для их достижения.
Можно предположить следующее. Если в описание, например, составов злоупотребления или превышения должностными полномочиями законодатель включает указание на существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства, то он тем самым предвидит типичность случаев, когда злоупотребление или превышение не обладает соответствующей вредоносностью. Отсутствие же среди конструктивных признаков некоторых составов преступлений против правосудия, сходных с посягательствами, предусмотренными ст. 285-286 УК РФ (ст. ст. 299-303, 305 УК РФ), такого рода последствий должно означать, напротив, признание нестандартности подобной ситуации. Соответственно, нетипичный случай следует рассматривать с позиции ч. 2 ст. 14 УК РФ.
Логично, однако, и иное предположение. Если в судебной практике законодательная презумпция вредоносности тех или иных посягательств, предусмотренных в главе 31 УК РФ, опровергается слишком часто, то не может не возникнуть сомнения либо в правильности выбора конструкции состава преступления, либо даже в обоснованности криминализации такого рода деяний.
Нельзя не обратить внимания на особенности изложения нормативного материала при описании составов преступлений против правосудия. Во-первых, в главе 31 УК РФ законодатель иногда прибегает к бланкетной форме конструирования диспозиции статьи уголовного закона (ст. ст. 300, 301, 305 УК РФ). Во-вторых, подавляющее большинство запретов и предписаний, содержащихся в данной главе, сформулированы с использованием бланкетных признаков [27]. И тот, и другой вариант предопределяют необходимость внимательного ознакомления правоприменителя с ГПК (АПК), УПК или УИК, другими нормативными актами аналогичного характера для уяснения содержания соответствующих уголовно-правовых положений. В то же время несовершенство и пробелы процессуального либо уголовно-исполнительного законодательства в ряде случаев могут затруднить уяснение смысла и применение уголовного закона, негативно повлиять на эффективность последних.
Специфика объекта преступлений против правосудия нашла отражение и в определении законодателем свойств их субъектов. Поскольку оказать негативное влияние на развитие процессуальных и
ПРАВО
связанных с ними отношений в целом ряде ситуаций способно далеко не любое лицо, постольку для многих субъектов составов посягательств, включенных в главу 31 УК РФ, характерны специальные признаки (ст. ст. 299-303, 305-308, 310, 311, 313, 314 и отчасти ст. ст. 312 и 315 УК РФ).
В юридической литературе отмечается, что преступления против правосудия характеризуются только умышленной формой вины, причем, как правило, умысел может быть лишь прямым [30].
Действительно, содержание употребляемых в главе 31 УК РФ терминов («воспрепятствование», «угроза», «оскорбление», «уклонение» и т. д.), а равно указание законодателя в ряде статей на признак заведомости поведения виновного убеждает в справедливости такого вывода по отношению к большинству рассматриваемых посягательств. Этого, однако, нельзя сказать о составе разглашения данных предварительного расследования, а также о разглашении сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участника уголовного процесса.
В связи с изменением редакции ч. 2 ст. 24 УК РФ не представляется возможным однозначно ответить на вопрос о форме вины в данных преступлениях. Формулировка ст. ст. 310, 311 УК РФ такова, что допускает не только умысел в преступном распространении соответствующих сведений.
Не позволял такой категоричный вывод сделать и УК РСФСР 1960 г. Поэтому встречались утверждения, что разглашение данных предварительного расследования может быть совершено и по неосторожности [32]. Критикуя подобную позицию, ученые каких-либо весомых аргументов против нее чаще всего не приводили [2].
Но оправданно ли установление ответственности за совершение по неосторожности разглашения данных предварительного расследования в то время, как посягательства, наносящие более серьезный вред правосудию, наказуемы лишь при умысле виновного. Вряд ли. Сказанным, на наш взгляд, может быть обоснована необходимость уточнения формы вины в составе преступления, предусмотренном ст. 310 УК РФ. То же можно сказать о преступлении, регламентируемом в ч. 1 ст. 311 Уголовного кодекса РФ. Следует в то же время заметить, что единообразие в определении формы вины применительно к составам преступлений против правосудия не вполне оправданно.
Еще в 1884 г. присяжный поверенный А.Э. Бардзкий пытался обосновать необходимость привлечения к уголовной ответственности должностных лиц судебного ведомства за принятие ошибочных решений. «Самые обширные полномочия, - писал он, - даны суду - власть его самая широкая; судьба че-
ловека, его жизнь, имущество, честь и свобода - все это в руках судьи, как шашки, которые он передвигает, хотя и согласно закону, но закону, толкуемому по его усмотрению. Раз судья взялся за эту игру, так отвечай же за всякий неосмотрительный ход, за всякое незаконное усмотрение» [1].
Важность осуществляемой вершителями правосудия функции, необходимость особой тщательности исполнения ими принятых на себя обязанностей порождают, на наш взгляд, обоснованные сомнения в правильности нормативного определения формы вины в составе преступления, предусмотренного ст. 305 УК РФ.
Указание законодателя на заведомость неправосудности судебного акта исключает вывод о возможности совершения данного преступления по неосторожности. Последнее может быть осуществлено лишь с прямым умыслом. Субъект не только осознает, что принимает участие в вынесении неправосудного (несоответствующего закону ли необоснованного) судебного акта, но и желает его постановления. Свое желание субъект выражает в том случае, когда судебный акт выносится коллегиально, путем соответствующего голосования. Отсюда следует сделать вывод о том, что судья, оставшийся при голосовании в меньшинстве, но вынужденный в силу указания закона подписать вынесенный путем голосования судебный акт, не должен нести ответственность по ст. 305 УК РФ [3].
Таким образом, для большинства составов преступлений против правосудия цель и мотив не являются обязательными признаками. Но если законодатель придает такое значение факультативным признакам субъективной стороны, то наполняет их особым содержанием. Специфика заключается в следующем. Во-первых, ответственность ни за одно из преступлений, предусмотренных в главе 31 УК РФ, не ставится в зависимость от наличия корыстной или иной личной заинтересованности, в отличие, например, от некоторых конструкций посягательств против интересов службы в государственных органах или порядка управления (ст. ст. 285, 292, ч. 1 ст. 325 УК РФ). Во-вторых, определяемый в законе идеальный результат соответствующих преступлений против правосудия всегда противоположен задачам последнего (ст. ст. 294, 295, 304, 309 УК РФ). Что же касается указанных в статьях анализируемой главы Кодекса мотивов преступных деяний, то их особенности заключаются в механизме формирования, а именно в возникновении стремления совершить преступление под влиянием процессуальной деятельности или деятельности, значимой для исполнения процессуальных решений (ст. ст. 295, 296, 298 УК РФ).
-- ----------------УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
Библиографический список
1. Бардзкий А.Э. Об ответственности должностных лиц судебного ведомства за преступления и проступки по службе: Сочинения присяжного поверенного округа Московского Судебной палаты. Тула, 1884. С. 290.
2. Власов И. С, Тяжкова И.М. Ответственность за преступления против правосудия. М., 1968. С. 107.
3. Волжин В. Особые мнения при постановлении приговоров и независимость судей // Журнал гражданского и уголовного права. 1884. Кн. восьмая. С. 11.
4. Галиакбаров P.P. Уголовное право. Общая часть: Учебник. Краснодар, 1999. С. 96.
5. ГегельГ.В.Ф. Философия права. М, 1990. С. 243.
6. ДемидовЮА. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975. С. 61.
7. Демидов Ю.А. Юридическая и моральная оценка преступления // Советское государство и право. 1970. № 2. С. 90.
8. Егорова НА. Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных незаконным путем // Уголовное законодательство: история и современные проблемы. Волгоград, 1998. С. 57.
9. Жалинский А.Э. К вопросу о работе над проектом Уголовного кодекса // Вопросы уголовной ответственности и ее дифференциации (в проекте Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации). Ярославль, 1994. С. 39.
10. Ибрагимов Р., Кочетков А. О содержании и значении признака «связь посягательства со служебной деятельностью представителя власти» // Вестник МГУ Сер. 11, Право. 1985. № 5. С. 64.
11. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. проф. А.В. Наумова. М., 1996. С. 711.
12. Конституция Российской Федерации. Конституция Российской Федерации // Российская газета. 1993. № 237.
13. Коржанский Н.И. Развитие учения об объекте преступления в науке советского уголовного права // Становление и развитие советского уголовного законодательства. Волгоград, 1973. С. 44.
14. Коржанский Н.И. Объект посягательства и квалификация преступлений. Волгоград, 1976. С. 5.
15. Коржанский Н.И. Ценностная характеристика объектов уголовно-правовой охраны и степень их преступного повреждения // Этика предварительного следствия: Труды высшей следственной школы. Вып. 15. Волгоград, 1976. С. 138.
16. Кудрявцев В.Н. Объективная сторона преступления. М., 1960. С. 137-142.
17. Кулешов Ю.И. Преступления против правосудия: понятие, система, юридический анализ и проблемы квалификации: Учеб. пособие. Хабаровск, 2001. С.9.
18. Курс уголовного права. Общая часть. Т. J: Учение о преступлении: Учебник для вузов / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой и И.М. Тяжковой. М., 1999. С. 202.
19. Лазарева В.А. Теория и практика судебной защиты в уголовном процессе. Самара, 2000. С. 22-27.
20. Лобанова Л.В. Преступления против правосудия. Общая характеристика и классификация: Учебное пособие - Волгоград: Издательство ВолГУ 2004. С. 62.
21. Лопашенко Н.А. Вопросы квалификации преступлений в сфере экономической деятельности. Саратов, 1997. С. 146.
22. Мальцев В.В. Проблема уголовно-правовой оценки общественно опасных последствий. Саратов, 1989. С. 47
23. Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая честь: Курс лекций. М., 1996. С.149.
24. Никифоров Б.С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960. С. 6.
25. Новый уголовный кодекс Франции. М., 1993. С. 60.
26. Носкова Н.А. Ответственность граждан за преступления против правосудия. М., 1975. С. 10.
27. Пикуров Н.И. Применение следователем уголовно-правовых норм с бланкетной диспозицией: Лекция. Волгоград, 1985. С. 8-11.
28. Пионтковский АЛ. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961.
29. Пусторослев П.П. Из лекций по особенной части Русского уголовного права. Вып. 1. Юрьев, 1908. С. 9.
30. Рашковская Ш.С. Отграничение преступлений против правосудия от дисциплинарных проступков // Социалистическая законность. 1976. № 12. С. 39.
31. Словарь иностранных слов. М., 1980. С. 280.
32. Советское уголовное право. Часть Особенная. М., 1979. С. 396.
33. Уголовное право. Общая часть: Учебник. / Под ред. Н.И. Ветрова, Ю.И. Ляпунова. М., 1997. С. 183-185.
34. Уголовный кодекс Швейцарии. / Пер. с нем. М., 2000. С. 99.
35. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1. СПб.,1996. С. 7.
36. Чучаев А.И. Преступления против правосудия: Научно-практический комментарий. Ульяновск, 1997. С. 6.
37. Щебунов А.А. Борьба с легализацией незаконно полученных доходов по уголовному праву ФРГ// Государство и право. 1998. № 6. С. 78-87.
ПРАВО
I.V. STRYGINA
THE OBJECTIVE AND SUBJECTIVE SIGHS OF THE CRIMES AGAINST THE ADMINISTRATION OF JUSTICE
Justice is an essential guarantor of the rights and freedoms of man and citizen. However, when performing such an important role, justice itself is in need of protection, and with the help of criminal-legal means, after all, in the sphere of procedural relations will not suffer from acts that are formidable obstacle in solving the problems of legal proceedings, infringing upon the legitimate interests of participants of the process, hindering the exercise of their duties, violate the provisions of the law. In connection with this problem the author tries to give a detailed characterization of the common signs of criminal acts, namely the subjective and objective.
Key words: the crime, the object of the crime, the subject of a crime, public relations, administration of justice, the legalization of the money and property, encroachment on the life of a person administering justice or preliminary investigation.
