CC BY
47
А. А. Григорян
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ «ТРЕТЬЕЙ» ВОЛНЫ ФЕМИНИСТСКОЙ ЛИНГВИСТИКИ
За последние 10—15 лет появился и получил развитие новый способ анализа языка, который с определенной степенью условности принято связывать с «третьей» волной феминистской лингвистики. Это новое течение феминистской мысли отличается от «второй» волны, которая появилась на Западе в 60-е годы прошлого столетия. «Вторая» волна фокусировала свое внимание на вопросах притеснения женщин как особой группы людей, полагая, что оно носит системный характер, требуя равноправия для мужчин и женщин, бросая вызов установившемуся статус-кво. Если оглянуться на 60-е годы ХХ века, то легко заметить, сколь многого добились феминисты. Даже простое перечисление таких достижений заняло бы много места: здесь и соответствующие изменения в законодательствах многих стран, провозглашающие равенство полов, и значительно более активное участие женщин в социальной, экономической и политической жизни общества и т. д. Все эти достижения бесспорны.
Вместе с тем, есть ощущение несколько сдержанно-критического отношения многих феминистов к теоретическим основаниям и принципам «второй» волны. Вероятно, это, не в последнюю очередь, происходит потому, что представители «второй» волны рассматривали женщин как некую однородную группу людей. Кроме того, подавляющее большинство исследований проводилось на материале опыта т. наз. straight white middle class women (белых представительниц среднего класса традиционной ориентации — своего рода WASPS). К тому же, женщины в работах представителей «второй» волны нередко предстают в образе пассивных созерцателей и даже жертв. В каком-то смысле можно, видимо, утверждать, что «третья» волна является критикой «второй» волны и началась практически одновременно с ней. Очевидно также то, что, несмотря на значительные успехи, существует довольно много сфер человеческой деятельности, где дискриминация женщин продолжает иметь место. (Избрание в новую Российскую Думу всего 45 женщин — «целых» 10% от общего числа депутатов — лишь один из примеров, красноречиво свидетельствующих о действительном состоянии дел.)
«Третья» волна — это комплексный способ анализа гендера, так сказать, не «сверху вниз», а наоборот. Как утверждают профессора Экерт и МакКоннелл-Гине, необходимо «think practically and look locally» [Eckert, McConnell-Ginet 1992]. Каковы же отличительные черты «третьей» волны?
Представляется, что исследователи, работающие в русле «третьей» волны, обращают внимание и учитывают различия, существующие между женщинами, не полагают их некой однородной группой. Иными словами, женщины перестают восприниматься как гомогенная группа, одинаково относящаяся к вопросам, связанным с гендером. Кроме того, приходит осознание того факта, что женщины не являются также группой людей, к которой совершенно одинаково относятся в рамках и в традициях разных культур. Многие женщины — представители бывшего СССР, выходцы из различных социальных слоев, афроамериканки, азиатки, лесбиянки, не «западные» женщины, в целом, не обязательно разделяют взгляды т. наз. wasps на положение женщин. «Третья» волна призывает к сдержанности при выработке суждений обобщающего характера, распространяющихся на всех женщин. Представители этого течения не считают гендер столь же неизменным параметром, как, например, расовую принадлежность и этническое происхождение. Они полагают, что фактор гендера существует и приводится в движение как бы «внутри» этих неизменных величин. Иными словами, гендер может по-разному проявляться у представителей разных рас, этносов и социальных групп. Он ими (этими характеристиками) конструируется и, одновременно, ограничивается. С другой стороны, гендер также по-своему влияет на них, в каком-то смысле определяя их в контексте местных условий. Представители «третьей» волны не пытаются формулировать некие
общие постулаты о существовании женского и мужского вариантов человеческого языка, не концентрируют свое внимание на поисках их отличительных особенностей. Скорее, речь может и должна идти об анализе языка конкретных групп мужчин и женщин в определенном контексте его функционирования.
Приверженцы «третьей» волны, опираясь на работу профессора Батлер «Excitable Speech: A Politics of the Performative», особое внимание уделяют перформативному характеру гендерной идентичности [Butler 1997]. В соответствии с этим подходом гендер воспринимается как глагол, как действие, как нечто такое, что женщины и мужчины делают в конкретных обстоятельствах ('doing gender'), а не как что-то, чем они просто — вне зависимости от обстоятельств — обладают. Джудит Батлер полагает, что человек творит свою гендерную идентичность во время и посредством своих обычных повседневных занятий. Таким образом, становится возможным наличие различных «gender identities» в зависимости от изменяющегося восприятия человеком ограничений, накладываемых контекстом. Иными словами, в центре внимания исследователей «третьей» волны практика и способы достижения различных, а не раз и навсегда данных и стабильных, гендерных идентичностей. В лингвистическом анализе это ведет к повышенному вниманию к вопросам конструирования гендерной идентичности, которая не принимается как существующая a priori.
Сторонники «третьей» волны стремятся отойти от анализа слова, рассматриваемого вне контекста, так же как от слишком общих абстрактных утверждений о значении тех или иных конкретных слов. Подобное было характерно для более ранних работ. Сегодня основное внимание уделяется контексту и конкретному значению, которое слово приобретает в нем. Иными словами, исследователи, работающие в русле «третьей» волны, заинтересованы, скорее, не в словарных дефинициях отдельных лексических единиц или их групп, а в интерпретации, которую языковые единицы получают в конкретной ситуации. В целом, можно утверждать, что произошел определенный сдвиг внимания исследователей от т. наз. глобальных проблем к вопросам локальным.
В связи с вышесказанным становится понятным то, что приверженцы «третьей» волны не считают, что значения слов существуют изначально и как бы «навязываются» носителям языка — мужчинам и женщинам. Напротив, большой интерес начинает представлять вопрос о конструировании женщинами и мужчинами значений слов. Значение какой-либо языковой единицы в определенном контексте есть результат действия всех заинтересованных участников коммуникации с учетом ограничений, накладываемых статусом, языковыми правилами-нормами и т. д.
Работы, выполненные в русле «третьей» волны, опираясь на труды М. Фуко о власти, стремятся уйти от несколько упрощенного видения власти как «давления» [Focault 1972]. Вместо «репрессивной гипотезы» Фуко, согласно которой власть принадлежит мужчинам, а женщины ее лишены, основное внимание сосредоточивается, так сказать, на «местном» уровне властных отношений, на том, как взаимодействуют индивиды в соответствии со статусом, которым они наделены или которого добились сами. Этот статус проявляется в их поведении (в том числе лингвистическом) в конкретной ситуации: он либо подтверждается, либо опровергается. Фуко считает, что власть следует рассматривать как сеть (взаимо)отношений, а не как нечто изначально заданное и принадлежащее кому-либо. Таким образом, власть становится гораздо более земной, материальной и повседневной; она перестает быть чем-то абстрактным и неосязаемым, навязанным людям свыше.
Многие лингвисты «второй» волны характеризовали языковое поведение женщин как беспомощное, лишенное власти на том основании, что женщинам свойственно более частотное использование уважительных и вежливых форм, определенных типов вопросов, иных средств, направленных на сотрудничество с собеседником [Lakoff 1975]. Представители «третьей» волны полагают, что такой взгляд верен, возможно, только для очень небольшого количества wasps, и, даже в этом случае, только с учетом определенного контекста. Американки и британки африканского происхождения, по
мнению некоторых ученых, не обнаруживают знаков такой беспомощности и лишенности власти [Henley 1995].
Аналитическим фокусом работ «третьей» волны перестают быть «беспомощные подчиненные» женщины. Как справедливо пишет Мэри Бухольтц: «...much of the scholarship in language and gender has been what might be called 'good girl research' — studies of 'good' (that is normatively female — white, straight, middle class) women being 'good' (that is normatively feminine)» [Bucholtz 1999: 13]. Иными словами, характеристики wasps экстраполировались на всех женщин вообще. В этом ключе можно рассматривать работы Робин Лакофф (ее обсуждение беспомощности женского языка) и работы ее ученицы Деборы Таннен, фокусирующие внимание на отличиях, присущих женскому языку ('rapport talk rather than report talk') [Tannen 1990]. Многие представители «третьей» волны обращаются теперь к анализу сопротивления этим нормам, проявляемому некоторыми женщинами, а также к использованию ими языковых средств, не подтверждающих и не согласующихся со стереотипами фемининности. Например, С. Уолш проанализировала использование женщинами маскулинного языка в институциональных контекстах, фокусируя свое внимание на активистках экологического движения, членах парламента и женщинах-служителях церкви [Walsh 2001]. Она выяснила, что женщин, использующих «маскулинный, конфронтационный» язык, обычно критикуют и относятся к ним негативно. Исследование, проведенное М. Гудвин, показало, что девочки нередко используют в играх прямой и конфронтационный стиль речи [Goodwin 1994]. Это противоречит устоявшемуся мнению о том, что язык девочек, по определению, мягче, вежливее и более направлен на сотрудничество и партнерство по сравнению с языком мальчиков.
Представители «третьей» волны заявляют, что следует анализировать не индивидуальные гендерные характеристики, а т. наз. «гендерные практики». В частности, утверждается, что гендер не есть нечто, творимое человеком-индивидом, согласно модели, предложенной профессором Батлер. Фактически, гендер возникает из сложного взаимодействия, в которое вступает человек, обладая некими языковыми ресурсами, доступными ему/ей в определенной ситуации [Bergvall, Bing, Freed 1996]. Таким образом, если мы считаем, что, например, публичное выступление есть одно из проявлений маскулинной практики (предполагается уверенность, экспертность и даже — в определенной степени — агрессивность), то женщина может заниматься подобной практикой либо приняв соответствующий стиль (как если бы она была мужчиной), либо адаптировав его, сделав его более кооперативным, что, в конечном счете, может способствовать более эффективному осмыслению выступления и, следовательно, более продуктивному его обсуждению.
Внимание, которое представители «третьей» волны уделяют локальным проблемам, факт, бесспорно, положительный. Вместе с тем, это в какой-то степени затрудняет обсуждение влияния гендерных аспектов на более широкое сообщество. Представляется важным сохранить баланс между вниманием к локальным проблемам и пониманием необходимости учета влияния структур, которые нам, в значительной степени, навязаны.
Список использованной литературы
1. Bergvall V., Bing J., Freed A. (eds.). Rethinking Language and Gender Research: Theory and Practice. L., 1996.
2. Bucholtz M. Bad Examples: Transgression and Progress in Language and Gender Studies // Bucholtz M., Liang A., Sutton L. (eds.). Reinventing Identities: The Gendered Self in Discourse. N.Y., 1999. P. 3—24.
3. Butler J. Excitable Speech: A Politics of the Performative. L., 1997.
4. Eckert P., McConnell-Ginet S. Think Practically and Look Locally: Language and Gender as Community Based Practice // Annual Review of Anthropology, 1992. № 21. P. 461—490.
5. FocaultM. The Archaeology of Knowledge and the Discourse on Language. N.Y., 1972.
6. Goodwin M. «Ay Chillona!»: Stance-taking in Girls' Hopscotch // Bucholtz, Liang, Sutton and Hines (eds.) Cultural Performances: Proceeding of the Third Berkeley Women and Language Conference. Berkeley, 1994. P. 232—242.
7. Henley N. Ethnicity and Gender Issues in Language // Landrine, H. (ed.). Bringing Cultural Diversity to Feminist Psychology. Washington, 1995. P. 361—396.
8. Lakoff R. Language and Woman's Place. N.Y., 1975.
9. Tannen D. You Just Don't Understand: Women and Men in Conversation. N.Y., 1990.
10. Walsh C. Gender and Discourse: Language and Power in Politics, the Church and Organizations. L., 2001.
