CC BY
3УДК 81.13;
ББК 81.2Рус-5;
ГРНТИ 16.21.21;
Код ВАК 10.01.10; 10.02.01
Т. И. Краснова
Санкт-Петербург, Россия
ОБ ОПЫТЕ
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО АНАЛИЗА
РЕГИОНАЛЬНОГО МЕДИАПОЛЯ
Рец. на кн.: Новгородское медиаполе: опыты лингвистических исследований: кол. моногр. / под ред. Т. В. Шмелевой. В. Новгород: Новгор. гос. ун-т им. Ярослава Мудрого, каф. журн., 2015. 223 с.
Татьяна Ивановна Краснова, доктор филологических наук, доцент кафедры речевой коммуникации Санкт-Петербургского государственного университета.
199004, Санкт-Петербург, 1-я линия В.О., 26, к. 703.
E-mail: taikrasnova@yandex.ru.
© Краснова Т. И., 2016
Рецензируемая книга вышла в 2015 г. в издательстве ФГБОУ «Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого» и содержит результаты исследований, проведенных на кафедре журналистики университета в 2010-2014 гг. в рамках двух проектов, поддержанных РГНФ. Один из проектов назывался «Стилистический портрет новгородских медиа: образы автора и адресата», другой носил название «Мониторинг регионального медиаполя как ресурс медиалингвистики». Новгородское медиаполе понимается авторами как «символическое пространство, объединяющее все составляющие коммуникации» (с. 5). Интерес к этому исследованию возрастает по мере ознакомления с его содержанием и своеобразным решением поставленных в нем задач, одной из которых выступает так называемый дискурсивный анализ. Во Введении говорится, что предмет исследования рассматривается в книге в новом для лингвистики аспекте — в русле направления медиалингвистика, и при этом с трех сторон, обозначенных как «портретирование», «мониторинг» и «дискурсивный анализ» новгородских медиа. Исходное положение осложняется тем, что авторский коллектив, рискнувший объединиться с заданной целью для анализа региональных СМИ, неоднороден. В проектах участвуют не только ученые (филологи, историк, философ, психолог), но и магистранты, практики журналистики. Возможно, поэтому схождение проектов в заданном медиалингвистикой междисциплинарном единстве стало не только актом научной смелости коллектива, но и процессом проблематичным, обусловившим неоднозначный результат.
Медиалингвистика понимается авторами как новое интегративное направление с опорой на теоретические положения диссертации Т. Г. Добросклонской [Добро-склонская 2000; 2008], подтвержденные в ходе изучения британских СМИ с учетом трудов англо-саксонских исследователей,
в частности Дж. Корнера с его программными идеями о медиалингвистике. В расчет берется «растущее значение массмедиа» и медиацентричность социальной и культурной жизни общества. Авторы монографии констатируют: в нашей стране сила и перспективность этого «особого научного направления» заключается в том, что, являясь наследницей традиционных у нас стилистических исследований языка СМИ, медиалинг-вистика активно обращается к современным течениям в изучении текстов массовой коммуникации (они указываются на с. 19-20). Поскольку в этом ряду указана и «теория дискурса», то необходимо сделать одно принципиальное уточнение.
Именно вхождение в поток исследований под названием «дискурсный анализ» и сообщило медиалингвистике все те достоинства, о которых говорится. Достаточно упомянуть работу Т. ван Дейка «Становление дискурсного анализа», где годы его зарождения (середина 1960-х) и развития (70-80-е годы) сопровождаются мотивацией и разбором предпосылок дискурс-анализа, зародившегося на стыке наук: называются структурализм и семиотика, прагматика и социолингвистика, психолингвистика и когнитивная психология, лингвистика текста и когнитивная лингвистика [Дейк 1989: 113-121; см. также: Серио 1999: 12-53], т. е. ровно те, которые сообщили медиалингвистике статус «нового и приоритетного направления» исследований. Медиалингвистика — это лингвистика медиадискурсов (включая медиатекст). Претендуя на автономность языковой отрасли, на самом деле она составляет особое направление медийного речеведения, и свой статус завоевала, опираясь на функционально-стилистическую концепцию речи и междисциплинарную теорию дискурс-анализа.
Коллективная монография состоит из Введения и трех глав. Во Введении указывается, чем призвана заниматься медиалингвистика в рамках регионалистики, а в гл. 1 «Методология лингвистических исследований» дается представление о теоретических основах анализа. Ключевые понятия этой области исследований (медиасистемы, ме-диаповедение, включающее в себя медиапроизводство и медиапотребление) проявляются через медиатексты и медиадискурсы (с. 20). По оглавлению книги видно, что дискурсивный анализ должен входить в задачу всех авторских частей рецензируемой монографии (гл. 3). Вместе с тем термины дискурс и дискурсный анализ восприняты авторами прежде всего как «модные» слова, хотя и прочно вошедшие в терминоси-стему медиалингвистики (с. 41-42). Дискурс в монографии понимается своеобразно («инструмент медиалинвистики», с. 42), а само слово в качестве удобного дескриптора породило в книге около 28 производных наименований. Однако начнем с бесспорных положительных сторон представленной монографии.
1. При разноплановости новгородского медиаполя авторы сохраняют единство аналитического подхода, в центре которого — субъекты и их взаимодействие. Заданная во Введении установка — наряду с л и н г в и с т и ч е с к и м исследованием изданий отмечать различные с о ц и а л ь н ы е характеристики медиаполя на фоне общих т е н-д е н ц и й жизни медиа (их выделено около десяти) — объясняется вниманием исследователей к целевой аудитории региональных СМИ (появление новых медиа основано на все большем ее сегментировании). Целевая аудитория как составляющая дискурса в предмете анализа определила главный вопрос при обсуждении концепций медиа. Для анализа в монографии отобраны и подробно характеризуются восемь разных изданий — печатных или интернет-«медиаинституций» — с атрибутами их официальной, содержательно-смысловой и адресатной идентификации.
2. По методам анализа описание новгородских СМИ делится на части, в одной из которых (гл. 2) доминирует стилистический анализ, а в другой (гл. 3) представлен так
называемый дискурсивный анализ. Сразу отметим, что в целом, по лингвистическим выкладкам в разделах, данная монография находится в лоне стилистики и продолжает ее традиции в духе комплексных лингвостилистических исследований СМИ (ср., напр.: Системно-стилистическая характеристика газеты. Екатеринбург, 1993). В гл. 2 в языковых характеристиках, названных «штрихами к портрету» представителей регионального медиаполя, преобладают категории коммуникативно-стилистические: стилистический прием, стилистическая дифференциация, стилистические черты, стилистика диалога, ономастиконная стилистика, образ автора, мы-коммуникация и я-коммуни-кация, апелляция к адресату, образ адресата. В гл. 3 (названной «зеркалом» дискурсивного анализа) доминируют жанровый и содержательно-тематический подходы (контент-анализ, контекст-анализ, статистический анализ, элементы лингво-смысло-вого анализа) с преобладанием современных категорий поэтики и медиастилистики: учредители, институции, автор, адресат, жанр, тема, мотив, проблема, факт, тематика, сюжет, конфликт, событийность, герой, персонаж, стиль, дискурс, интенция, пресуппозиция, номинация, ключевые слова и др.
3. Авторы видели свою аудиторию широким сообществом не только специалистов по языку медиа, но и журналистов, и это в значительной мере определило неоднородный характер научного изложения. Наряду с новой терминологией (дискурс, дискурсивная модель, дискурсивное пространство) в изложение включены образные наименования метафорико-метонимического свойства (портрет, штрихи к портрету, зеркало дискурсивного анализа, принцип матрешки; культурный дискурс, городской дискурс и т. п.). Главным методом получения результатов исследования назван м о н и т о-р и н г продукции редакций газет и интернет-изданий: «систематическое наблюдение за каким-либо процессом с целью фиксировать соответствие (или несоответствие) результатов первоначальным предположениям» [Крысин 2007]. За единицу времени принят месяц. Кроме систематического мониторинга использовался метод выборочного мониторинга для отслеживания текстов с обсуждением одной темы.
В гл. 2 «Штрихи к портрету новгородских медиа» (с. 22-101) основные ориентиры и одновременно стратегии в изучении медиаполя получили наименования портретирова-ние, ономастические штрихи, коммуникативные штрихи. В методологическом разделе с заголовком «Портретирование» (с. 22-41) излагаются причины подхода к анализу медиа-поля с точки зрения названной стратегии. Указываются труды (статьи, книги, диссертации), в которых термин портрет получал толкование в разных модификациях: языковой портрет, речевой портрет; портрет конкретного говорящего. Предложена типология объектов портретирования, коих выделено три: человек, культурное пространство и словесный портрет как «портрет» текста, жанра, слова. В связи с последним отметим, что семасиологические исследования в духе «портретирования» известны в лексикографии; ср.: «лингвистическое портретирование как особая методика синхронного описания лексем в лексикографии» [Бабаева 1998: 94]. Уточним, что впервые термин портретирование использовал А. К. Жолковский [Жолковский 1964] и гораздо раньше срока, предполагаемого в рецензируемой монографии (указан 1989 г.).
Авторы поясняют: стратегия портретирования (персонального, пространственного, текстового) состоит в том, что «для каждого из портретируемых объектов вырабатывается особый набор параметров» (с. 25). Далее читатель получает ориентацию на два главных параметра региональной характеристики медиаполя — ономастический и коммуникативный. О н о м а с т и ч е с к и е штрихи региональных медиа в разделе 2.1 выявляют «стилистический портрет именуемых ими реалий» (Т. В. Шмелева): ана-
лизируются названия бумажных и электронных газет и журналов, их стилистический потенциал. Жаль, что в процесс анализа не включена концепция кода как следа дискурсивных практик в тексте (идеологический, символический коды). Можно показать влияние идеологии на имя газеты [Кравец 2002], выяснить, почему устойчиво название газеты «Приильменская правда» и в советский, и в нынешний период.
4. К о м м у н и к а т и в н ы е штрихи портрета регионального медиаполя (раздел 2.2; Т. Л. Каминская) заключаются в образах автора и адресата — стилеобразующих категориях группового портрета новгородских медиа. К свойствам автора относятся: выявленность в тексте, роли автора, степень сложности авторского начала. Авторские роли выводятся из сведений по текстам. Обсуждаются явления имитации авторства, деперсонализации, стилистический «эффект отсутствия», удельный вес в тексте. Образ адресата также рассматривается как важнейшее начало медиатекста, определяющее его стилистику. Наблюдается действие стилистической дифференциации адресата, что характерно для властного учредительства (с. 36). Отмечается новая практика участия адресата в информационном потоке, где роль журналиста сводится, скорее, к роли инициатора или модератора общественного диалога (с. 37). Указываются наиболее частотные стратегии читателей-комментаторов в социальных сетях: уточнение, верификация, опровержение.
5. Для работников медиа особенно интересен раздел 2.3 «Портреты журналистов», где представлена многоплановая характеристика индивидуальных стилей журналистов С. Брутмана, А. Корякова, А. Коткина. Такой опыт позволил сделать ряд заключений общего характера о собственно публицистике, роль которой в журналистике подвергается сомнению. Изучение интернет-фактуры в рецензируемом исследовании, с одной стороны, говорит о подвижности межсубъектного взаимодействия в новгородских СМИ, а с другой — дает понимание проблем изучаемого медиаполя.
6. Рецензируемая книга подтверждает существующую в научных кругах гипотезу: для исследователей стал предпочтительным выход в макротекст, в открытое коммуникативное пространство. Например, «текстовое портретирование» предполагает исследование отдельных медийных жанров, тематических совокупностей, изданий как гипертекстов. Но ведь это переход к анализу более высокого уровня коммуникации с синтезом коммуникативных практик — текстовой, социальной, событийной, т. е. выход на уровень дискурса. Именно тогда внимание ученых может сосредоточиться на п о д в и ж н ы х аспектах коммуникации как процесса. В гл. 2 отношение описания СМИ к дискурс-анализу открыто не выявлено. Безусловно, термины стиль, текст и дискурс не являются синонимами, но взаимодействующие научные направления могут существовать, поддерживая друг друга. Существующая традиция стилистического анализа не только не должна быть противопоставленной дискурсивному анализу, а, наоборот, может ему содействовать, поскольку само понятие дискурс относится к использованию языка в интеракции.
7. Наиболее проблематичной нам представляется гл. 3 «Новгородское медиаполе в зеркале дискурсивного анализа». Она состоит из восьми авторских разделов: (3.1) «Дискурсивная модель медиаполя», (3.2) «Новостной дискурс», (3.3) «Городской дискурс», (3.4) «Дискурс культуры», (3.5) «Исторический дискурс», (3.6) «Религиозный дискурс», (3.7) «Экологический дискурс», (3.8) «Конфликтный дискурс». Разграничение опирается на тематическую и интенциональную основы совокупностей текстов, «каждый из которых идентифицируется как языковой коррелят определенной социокультурной практики» [Клушина 2008: 28; с. 42]. Опорным выступает понятие «гипертекст». Оно
инициирует понимание авторами дискурса как совокупности медиатекстов «на тему» (на тему истории, на тему религии, на тему города, на тему экологии, на тему праздника и т. д.). Это позволяет авторам выделить так называемый тематический дискурс, который, как «матрешка» (сравнение принадлежит авторам, с. 103), включает в себя дискурсы второго порядка. Здесь отметим очевидное: мода на дискурсивные исследования привела к терминологической эклектике [см.: Клушина 2013]. В описании новгородского поля по указанным разделам преобладают категории медийной поэтики и жанра. В то же время говорится о степени дискурсивности новости (т. е. переноса темы на другие жанровые тексты), о дискурсообразующем сюжете и дискурсообразующих эпизодах. Понятие «дискурс» связывается с лингвистическим термином детерминанта. Выделено шесть соотносимых с параметрами речи детерминант: сфера (институциональная детерминанта), фактура (фактура печати, радио, ТВ), автор, жанр, тема, отдельные смыслы текста (например, детерминанта конфликта). Внутри разделов наименования множатся, включая субдискурсы, мини-дискурсы, а также имена типа субдискурс разбитого автомата. Похоже, с дискурсом отождествляется любая конкретизированная субъектом речь (по Э. Бенвенисту, «речь, присвоенная говорящим»).
8. Своеобразным достижением аналитической разработки выступает понятие «медийный сюжет». Под медийным сюжетом предлагается понимать линию отражения в медиасфере ситуации / события социальной или культурной жизни региона, формирующую «пучок» текстов, который составляет субдискурс» (субдискурс одного визита, субдискурс одного происшествия и т. п.; с. 104). Медийный сюжет тяготеет к дискурсивному развертыванию и может пронизывать тексты разных жанров, сохраняющие тот же конкретный повод или его развитие. При этом «отражательная» природа медийного сюжета не делает его простым отражением реальности (зеркало может быть и кривым).
Привлекает внимание раздел 3.1 «Дискурсивная модель медиаполя». Назвать выявленную дробную структуру моделью медиаполя можно лишь условно, однако в графической схеме (с. 103) есть существенный смысл для общего видения проблемы анализа. В схеме отображены две дуги охвата медиаполя, покрывающие все разновидности обозначенных дискурсов. Первая, внешняя, дуга охвата — это всеобъемлющий новостной дискурс. Вторая, внутренняя, дуга охвата — это факультативный конфликтный дискурс: он обнимает другие образованиями медиадискурса. Таким образом, указаны главные черты всей дробной сферы медиаполя — охватывающие медиа новостная и конфликтная составляющие дискурсов.
Если идти далее по гл. 3, мы бы выделили раздел 3.2. «Новостной дискурс» (с. 116138; автор О. А. Ларина), который содержит анализ результатов мониторинга новостной продукции новгородских медиа. Вообще к новостному дискурсу в книге приковано самое пристальное внимание. Подраздел на с. 130-138 начинается с характеристики «новости» как жанра и самостоятельного типа медиатекста, дается представление о внутрижанровых модификациях новости (жанровых видах). Далее жанрово-новост-ной аспект затемняется, дается необычно широкое понимание новости, свойственное обыденному сознанию и удобное в журналистской практике: «Если есть что нового сообщить миру — это новость». И тогда в ранг новости возводятся многообразные публикации с сегментом «новость». Основная терминология: новость-комментарий, новость-мнение, новость-анонс, новость-фоторепортаж, новость-видеофакт, прото-новость, квазиновость, новость-фальшивка. К сожалению, по лингвистике новостных текстов даются минимальные замечания. Лингвистической составляющей анализа
явно не хватает, акценты делаются на нелингвистические «параметры»: актуальность, новизна, масштаб события, значимость для адресата. Но, строго говоря, это свойства не текстов (знаков), а референтов (свойства событий, являющихся референтами новостных сообщений) [Мишланов 2015: 127].
Раздел 3.3 «Городской дискурс» (с. 138-162) представлен множеством дискурсов: внутри разделов наименования дискурса множатся как таксоны. В подразделах характеризуются субдискурс городской среды, субдискурс горожан, а также эпизодически появляющийся субдискурс праздника. Внутри описания встречаются ландшафтный дискурс, субдискурс памятника, допраздничный, репортажный и послепраздничный дискурсы, мини-дискурсы и пр. Внимание уделяется героям журналистских материалов (ньюсмейкер, медиаперсона, герой, антигерой, персонаж) и причинам его выбора. Основная терминология описания: медийный сюжет, городской язык (въездные знаки, граффити, надписи на стенах.}, пресуппозитивная информация, «брендирование города» как практика, инфоповод, мотив, комментарий, оценка, тема идентичности, жанры, заголовки, номинации, ключевые слова.
Раздел 3.4. «Дискурс культуры» (с. 162-171) содержит количественные данные (культурные мероприятия, статистика). Авторы отмечают: адресат данных публикаций немногочислен. По жанровой составляющей публикации весьма разнообразны и представлены всеми группами — от информационных до художественно-публицистических. Основная терминология в разделе: культурный запрос аудитории, «массовиза-ции» культуры, симбиоз культур, ответный отклик аудитории, число инфоповодов, негатив в комментариях, интернет-пользователи.
Интересны и другие разделы гл. 3, на которых в небольшой рецензии сложно остановиться. Реферативностью страдает раздел «Конфликтный дискурс» (3.8), конспективностью — разделы «Исторический дискурс» (3.6) и «Религиозный дискурс» (3.7). Обратимся к замечаниям, которые носят обобщающий характер.
К сожалению, в подразделах гл. 3 много декларативного, и сказанное приходится брать на веру: утверждениям не сопоставлены примеры; лингвистический анализ либо отсутствует, либо минимален. Изложение порой имеет вид тезисов к конференции. Скорее, это план к перспективному анализу медиаречи по жанрам, темам, дискурсам.
Если говорить о дискурсивной совокупности текстов, то образуются они скорее не по ключевому слову (история, культура, религия и т. п.), а по концепту: слова религия в материале может и не быть. Кроме того, дискурс не обязательно равен совокупности текстов, он их пронизывает; в тексте может быть несколько дискурсов.
Теория стилистики заложила основы для изучения разных сфер функционирования языка. В части изучения экстралингвистических оснований выделения функционального стиля она тесно смыкается с теорией дискурса, но не дублирует ее. Поэтому дискурс и его анализ не сводится к стилистическому (по Ю. С. Степанову, это стилистика + идеология). Но в книге нет отношения к концепции кода как следа дискурсивных практик в тексте (Чепкина 2001). При этом код идеологии — один из базовых для журналистики, он всегда тесно связан с политикой. Идеологические коннотации присутствуют в любом высказывании, но они часто трудноуловимы: идеологическое обычно выдается за естественное, культурное, национальное.
В фундаментальных теориях дискурс рассматривается как объект, требующий особой методики описания, так как дискурс имеет собственные закономерности формирования, которые невозможно выявить с помощью традиционных методик языкового
и текстового анализа. В книге же описаны, скорее, стилевые показатели медиа, типичные для современной культурно-речевой ситуации в российских СМИ.
К сожалению, понятие «дискурс» приобретает все более гибридный, многофункциональный характер. Происходят своего рода «маркетинговые» манипуляции, которые превращают термин в механический инструмент и стимулируют его неспецифическое употребление. Тем самым создаются новые стереотипы, серьезно дискредитирующие понятие «дискурс». В монографии главным, на наш взгляд, оказался критерий удобства использования слова. Наименования дискурса играют роль метки (дескриптора). А ведь дискурс нужно рассматривать как я в л е н и е или «образование из совокупности разных факторов (сторон явления), будь то знаковая сторона, структурная, когнитивная или социальная» [Островская 2013: 30].
В монографии наблюдается своеобразная эклектика словоупотребления в передаче специальных понятий. С одной стороны, авторы стараются быть понятыми со стороны практиков-журналистов, с другой стороны, ориентация на специалистов не строгая, лингвистические термины вводятся в необычный для них контекст (квантитативный анализ, детерминанта, пресуппозиция).
Попытка представить в самом общем виде типологию факторов, которые определяют выдвижение и становление «медиалингвистики» как нового направления в современном языковедении, осложнена тем, что в монографии не интегрированы, существуют отдельно нелингвистическая и лингвистическая составляющие (пожалуй, исключение составляет гл. 2). В большей доле характеристик регионального медиаполя преобладает не лингвистический, а содержательно-тематический анализ (контент-анализ). Пропорции приоритетов хорошо видны и по списку литературы.
Конечно, процесс региональной коммуникации, как показывают авторы, является весьма сложным и неоднозначным. В него вовлечены социальные, политические, региональные, историко-культурные и ряд других факторов, в том числе многообразные связи через Интернет, использование прямой и косвенной эвиденциальности в качестве средства манипуляции сознанием потребителей информации. Говоря о неоднородности полученных результатов, приходится признать, что они были ожидаемыми. Иными словами, читателю предполагалось дать весьма информативную по региональному охвату группировку различных факторов, включенных в процесс описания новгородских медиа и, разумеется, связанных с языком: среди них факторы местные политические, социально-психологические, исторические, экологические и др.
Заметим, что для привычных лингвистических исследований ограничение предмета анализа, углубленного в текст, составляет условие для получения эффективного результата. В данном случае ограниченность не адекватна обычному предмету лингвистики: изучаемое «поле» слишком широко для текстового подхода и создает его участникам труднорешаемую проблему — поиск адекватной конфигурации исследуемого, которая оправдала бы подзаголовок: «Опыты лингвистических исследований».
Главное достоинство монографии состоит в том, что в фокусе исследования оказывается разнородное множество феноменов, входящих в компетенцию медиалингвистики, изучающей контексты коммуникации и принципы, регулирующие речевое общение. Подтверждается интердисциплинарность направления. При этом лингвисты, историки, философы, психологи могут сохранять свое изначальное исследовательское поле, но с приоритетом лингвистики. В центре изучения в любом ракурсе остаются субъекты и их взаимодействие (интеракция), объемное по своей интегративной ментально-речевой структуре дискурсивное развертывание.
Многофокусность исследований подтверждает множественность классификаций и систем субкатегорий дискурса. При этом «теория коммуникации, теория стиля, теория текста, теория дискурса являются не конкурирующими, взаимоисключающими, а взаимодействующими научными направлениями и могут сосуществовать, не отрицая друг друга» [Тошович 2013: 35].
Авторы отмечают необходимость накопления эмпирического материала, который послужил бы гарантией реалистичности выдвигаемых концепций (с. 21, 207). Целиком поддерживаем данное положение. Именно недостаток эмпирических выкладок с лингвистическими демонстрациями специфики совокупных текстов обусловил появившиеся у нас сомнения в адекватности анализа, обозначенного в отдельных частях монографии как «дискурсивный» в медиалингвистике.
ЛИТЕРАТУРА
Бабаева Е. Э. Кто живет в вертепе, или опыт построения семантической истории слова // Вопр. языкозн. 1998. № 3. С. 94-106.
Дейк, Тён ван. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989.
Добросклонская Т. Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ: современная английская медиаречь. М.: Флинта, Наука, 2008.
Добросклонская Т. Г. Теория и методы медиалингвистики: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2000.
Жолковский А. К. Предисловие // Машинный перевод и прикладная лингвистика. 1964. Вып. 8. С. 3-16.
Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. М.: МедиаМир, 2008.
Клушина Н. И. Зона пересечения стилистики и дискурсологии // La Table Ronde. Вып. 2. Лингвистика дискурса и перспективы ее развития в парадигме современной славистики. Минск: РИВШ, 2013. С. 26-28.
Кравец Т. И. Название газеты: ономасиологический и стилистический аспекты: автореф. дис. ... канд. филол наук. Екатеринбург, 2002.
Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. М.: Языки слав. культуры, 2007.
Мишланов В. А. Медиалингвистика в ряду традиционных направлений языкознания // Медиалингвистика. 2015. № 3(9). С. 115-129.
Островская Т. В рамках парадигмы «язык-речь-текст» стало тесно // La Table Ronde. Вып. 2. Лингвистика дискурса и перспективы ее развития в парадигме современной славистики. Минск: РИВШ, 2013. С. 32-33.
Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса: пер. с фр. и португал. М.: Прогресс, 1999. С. 12-53.
Тошович Б. Сильные и слабые стороны современных работ по дискурс-лингвистике // La Table Ronde. Вып. 2: Лингвистика дискурса и перспективы ее развития в парадигме современной славистики. Минск: РИВШ, 2013. С. 35-36.
Чепкина Э. В. Русский журналистский дискурс: текстопорождающие тактики и коды (19952000): автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Екатеринбург, 2001.
REFERENCES
Babaeva E. Who lives in a cave, or experience in building semantic word history [Kto zhivyot v vertepe, ili opyt postroyeniya semanticheskoy istoriyi slova] // The questions of Linguistics [Vopr. jazykozn.]. 1998. No. 3. P. 94-106.
T. M. KpacHoea
Chepkina E. Russian journalistic discourse: generation text tactics and codes (1995-2000) [Russky zhurnalistskiy diskurs: tekstoporozhdayuschiye praktiky m kody: avtoref. dis. ... d-ra filol. nauk]. Yekaterinburg, 2001.
Deik, Teun van. Language. Cognition. Communication [Jazyk. Poznanie. Communikatsija]. Moscow, 1989.
Dobrosklonskaya T. Media linguistic theory and methods [Teoriya i metody medialingvistiki]. Moscow, 2000.
Dobrosklonskaya T. Media linguistic: a systematic approach to language learning media: modern English media discourse [Medialingvistika: sistemny podchod k izucheniyu yazyka SMI: sovremennaya angliyskaja mejiarech]. Moscow, 2008.
Klushina N. Journalistic Style text [Stilistika publitsticheskogo teksta]. Moscow, 2008.
Klushina N. Zone crossing style and discourse [Zona peresecheniya stilistiky i diskursology] // La Table Ronde. 2. Minsk, 2013. P. 26-28.
Kravets T. Newspaper name: onomasiologic and stylistic aspects [Nazvaniye gazety: onomasiologichesky i stilistichesky aspekty: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk]. Yekaterinburg, 2002.
Krysin L. Dictionary of foreign words [Tolkovanije inojazychnyh slov]. Moscow, 2007.
Mishlanov V. Media linguistic in a number of traditional areas of Linguistics [Medialingvistika v ryadu traditsyonny napravleny] // Medialingvistika. 2015. No. 3 (9). P. 115-129.
Ostrovskaya T. Within the paradigm of "language-speech-text" has become closely [V ramkah paradigmy yazyk-rech-tekst stalo tesno] // La Table Ronde. 2. Minsk, 2013. P. 32-33.
Serio P. Reading texts in France [Kak chitajut teksty vo Frantsii] // Quadrature meaning: the French school of discourse analysis [Kvadratura smysla: frantsuzskaja cshkola analiza diskursa]. Moscow, 1999. P. 12-53.
Toshovich B. Strengths and weaknesses of contemporary work on discourse Linguistics [Silnyje i slabyje storony covremennyh rabot po diskurs-lingvistike] // La Table Ronde. 2. Minsk, 2013/ P. 35-36.
Zzholkovsky A. Foreword [Predisluvije] // Machine translation and applied linguistics [Mashinnyj perevod i prikladnaja lingvistika]. 1964. No. 8. P. 3-16.
