CC BY
138
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2014. № 1. С. 42-47. УДК 94
Н.А. Коновалова
ОБ ИЗУЧЕНИИ ПРОБЛЕМЫ ОСКОРБЛЕНИЯ КРЕСТЬЯНАМИ ОСОБЫ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА В НАЧАЛЕ XX ВЕКА*
С целью реконструкции политических представлений сибирского крестьянства рассматриваются материалы следственных дел об оскорблении крестьянами царя, отложившиеся в фондах Исторического архива Омской области и Государственного архива в г. Тобольске. Проведена внешняя и внутренняя критика материалов следственных дел как источника, оценена степень его репрезентативности.
Ключевые слова: история ментальности, русское крестьянство, оскорбление царя, «непригожие речи», Николай II.
Проблема российского революционного процесса начала XX в. в силу его значимости для судеб России и мировой истории была самым активным образом востребована в отечественной исторической науке и отечественной гуманитаристике в целом. Только по вопросам крестьянского движения начала XX в. советскими историками были написаны сотни работ. На страницах этих трудов исследователи ставили и решали сложные вопросы: каково было экономическое положение русского крестьянина, существовал ли союз пролетариата и крестьянства в общероссийском освободительном движении, каковы должны быть методики подсчета крестьянских выступлений и выделения в них доли выступлений антиправительственного и антипомещичьего характера, каково было влияние крестьянских волнений на ход и результаты революции и т. д. Увидеть новые источники и задать им вопросы, позволяющие реконструировать картину идеальных политических представления крестьянства, выявить отношение крестьянства к конкретному носителю царской власти на рубеже XIX-XX вв. позволили методологические наработки истории мен-тальности.
О.С. Поршнева, рассматривая настроения крестьянства, пришла к выводу, что в указанный период наметились «новые тенденции в процессе эволюции крестьянской ментальности», которые «сигнализировали о начале коррозии ряда базовых ценностей крестьянства, изменении его структуры сознания в пользу революционно-обновленческих идей и представлений», а также наметилась тенденция негативного отношение к конкретному носителю царской власти, следствием которой явилось «перенесение сакральных свойств с одной ипостаси социального абсолюта -власти царя - на другой - народ» [1]. Новаторская попытка проанализировать социально-психологические корни и сущность российских революций сквозь призму «психопатологии» и имперства принадлежит В.П. Булдакову, считающему, что изначально власть в России была замифило-гизирована, и царь, как один из творцов мифа о власти, подыгрывал крестьянству в их представлениях о власти. Николай II, не понимая важности этой функции, тем самым разрушил этот устойчивый миф [2].
Материалы следственных дел, заведенные по факту оскорбления крестьянами царя, отложившиеся во многих областных архивах в фондах окружных судов, жандармских управлений и судебных палат, позволяют прояснить вопрос о том, как крестьянство относилось к самодержавию и к личности последнего российского императора. В силу своей многогранности эти источники дают возможность историку погрузиться в атмосфе-
* Исследование выполнено при поддержке РГНФ, грант № 13-11-55002.
© Н.А. Коновалова, 2014
ру настроений крестьянства, его отношения к царю в конкретный период истории и увидеть, как на практике происходила реализация представлений, существующих в крестьянской культуре по отношению к царской власти, а также проанализировать особенности быта и взаимоотношений между крестьянами.
Исследователи не всегда однозначно относились к репрезентативности материалов следственных дел об оскорблении царя. С.В. Бахрушин писал, что в них «главную массу составляют случаи бессмысленной пьяной ругани по адресу высочайших особ, в которых за пьяной выходкой невозможно уловить не малейшего намека на какую-нибудь политическую мысль» [3]. Позже Б.И. Колоницким было доказано, что нетрезвое состояние, которое стремился доказать сам подсудимый и подтверждали привлеченные к делу свидетели, являлось лишь попыткой смягчить вину за совершенное преступление [4]. Вклад в «реабилитацию» «непригожих» или «бранных» речей был внесен и П.В. Лукиным, продемонстрировавшим своим исследованием, что преимущество данного источника заключается в том, что с помощью него можно услышать речь самого крестьянства [5]. П.В. Лукин призывал использовать материал следственных дел об оскорблении царя не иллюстративно, а как самодостаточный источник, максимально учитывая контекст произнесения речей, к которому относились как обстоятельства произнесения речей, так и социокультурный контекст эпохи.
Следственное дело об оскорблении царя могло содержать различный комплекс документов в зависимости от степени сложности выяснения обстоятельств дела. Эти документы можно условно разделить на основные и второстепенные. К основным документам стоит отнести обвинительный акт и приговор суда, которые раскрывали все обстоятельства заведенного уголовного дела: имена обвиняемого (обвиняемых) и обвиняющего, данные об их личности (об их сословном положении, возрасте, месте проживания), существо обвинения, место и время совершения преступления, его способы, мотивы, последствия, решение суда по заведенному делу. К основным документам, в том случае если они содержат новые, уточняющие обвинительный акт и приговор суда сведения, могут быть отнесены протоколы допроса свидетелей и следственная переписка, целью которой было выяснение обстоятельств возбужденного уголовного дела. К второстепенным документам следственных дел относятся прочие следственные документы, среди которых: повестки на судебное заседание, уведомления об окончании дознания, статистические листы об обвиняемом лице и т. п.
Б.И. Колоницкий писал, что при всей значимости материалов следственных дел по оскорблению крестьянами царя для выявления крестьянских представлений и настроений к ним стоит относиться критически, а посему отделять собственно политические оскорбления от тех, что не имели под собой политического контекста [4].
Во-первых, при рассмотрение материалов следственных дел по оскорблению царя стоит отбросить «случайные» оскорбления, при которых упоминание царствующих особ было по привычке «обрамлено» матерными словами. Примером произнесения такого рода бранных речей может быть случай, когда крестьянин д. Хуторов Тарского уезда Тобольской губернии из ссыльных Анастасий Иванович Горицкий, узнав о том, что исходя из предписания Канцелярии Его Императорского Величества просьба о возвращении ему прав оставлена без последствий, хотел называть писаря «собакой», но в силу того, что он был «сильно пьян, вышло иначе и он оскорбил этим словом Императора» [6]. Подобное использование имени императора без желания нанести ему оскорбление прослеживается и в случае, когда в полночь 18 июня 1907 г. к дому крестьянина Тимофея Ивановича Комогорова, проживавшего в д. Ново-Комогорской Чесноков-ской волости Курганского уезда, пришли пьяные Арсений Дмитриевич Комогоров и Василий Евдокимович Комогоров и стали буянить и стучаться в дверь амбара, где спали Баранов и Шевелева. Во время разговора между собой Арсений и Василий Комо-горов, продолжая ломиться в этот амбар, «против каких-то слов» соседей, пытающихся их успокоить, несколько раз произнесли: «мать его ети с Государем, нам Государь не нужен, нам надо только Баранова и Шевелеву» [7].
Во-вторых, стоит отказаться от использования в качестве источника по политическим настроениям крестьянства так называемых карнавальных оскорблений. Многие крестьяне искренне полагали, что пьяное состояние позволяло им безнаказанно оскорблять Бога и царя, что, по мнению Б.И. Колоницкого, свидетельствовало лишь о том, что тенденция сакрализации царской власти сохранялась и в начале XX в. Подобного рода оскорбления выглядят некой бравадой, попыткой довести смелые заявления до конца, как бы «доиграть» начатый акт неповиновения. Примером такого «карнавального» оскорбления может служить случай, произошедший 16 ноября 1908 г. в д. Погорелки Ишимского уезда Тобольской губернии, когда сборщик податей Павел Безбородов и сельский староста Аврон Кай-городов в доме первого из них производили сбор податей. В это время в числе других пришел туда в пьяном виде крестьянин Дмитрий Шолухов и стал требовать удосто-
верения на паспорт и денег на бутылку водки. Получив отказ, Шолухов стал бранить сельского старосту, когда же последний сказал ему: «Что ты, Бог с тобой, перестань», он разразился матерной бранью против Бога и царя, говоря: «Никого я не боюсь, хоть на каторгу» [8].
Другой случай был зафиксирован в августе 1907 г. в д. Суторминой Коркинской волости Туринского уезда Тобольской губернии, где крестьяне Петр Филлипович Сутор-мин, Петр Егорович Луканов, Иван Михайлович Сутормин и другие были на сенокосе в качестве помощников у крестьянина Михаила Федоровича Сутормина, который по окончании работ угостил их водкой. Петр Сутормин был «пьянее других, ругался на улице и безобразничал». Когда товарищи стали унимать и уговаривать Петра Сутоми-на со словами: «Перестань, побойся Бога!», он ответил: «Отстаньте, я - Бог, а Царя
е-у...» [9].
Попытка остановить пьяный разгул, успокоить дебошира, увещевая его санкциями со стороны местной и высшей власти, вызвали такого рода «карнавальное» оскорбление. Так, 9 октября 1906 г. в г. Тюмени рабочий сундучной мастерской Дмитрия Стряпчева крестьянин Константин Сунды-рев, будучи пьян, стал просить у Стряпчева денег, в чем последний ему отказал. Тогда Сундырев начал петь «Марсельезу» и ругаться. Стряпчев потребовал не ругаться, говоря, что его могут посадить в каталажку. На что Сундырев спросил: «А кто меня может посадить?». В ответ на слова Стряпчева: «Правительство», Сундырев еще сильнее начал ругаться и обругал площадной бранью закон и царя [10].
В-третьих, стоит понимать, что часть возбужденных уголовных дел по оскорблению крестьянами царя было связано с конфликтами, возникшими между односельца-ми на почве нерешенных имущественных и личных вопросов, в результате чего некоторые крестьяне прибегали к ложному доносу на обидчика. Поэтому следственные органы первым делом старались выяснить у свидетелей, имел ли быть место ранее конфликт между подсудимым и главными свидетелями по делу. Не всегда обвиняемому удавалось доказать, что на него наговаривают «по злобе». Но тот факт, что обвинения «по злобе» были, подтверждают материалы из следственного дела, заведенного на крестьянина с. Крыловского Всесвятской волости Петропавловского уезда Акмолинской области Якова Родионовича Будника за то, что во время разговора о войне с Германией, на слова Мурлыкина о том, что царь не знает отдыха и заботится о всех, произнес фразу: «Как же, старается он, собака, сукин сын, сидя в зале, пивши ром» [11]. Оправдать обвиняемого Будника помогло свидетельство иеромонаха Макария, который заявил след-
ственным органам, что крестьянин с. Кры-ловки Дмитрий Андреевич Косенко, выступавший свидетелем по этому делу, явился к нему в Караобинский монастырь и в ходе исповеди рассказал, что он показал на Буд-ника по злобе и разговор был о Стесселе и о Японской войне, а Мурлыкин подговорил его свидетельствовать, что о царе [12].
Таким образом, источником для выявления политических настроений крестьянства могут стать материалы тех следственных дел, в которых факт наговора «по злобе» не был доказан следственными органами, а также те речи, где слова крестьян не были спровоцированы демонстративным актом неповиновения и неудачным употреблением имени Государя Императора вместе с оскорбительными словами.
Отношение крестьян к правящему царю формировалось в зависимости от выполнения им приписываемых ему в крестьянской культуре функций: царя, стоящего на страже православия, Правды в ее христианском и общинном понимании, царя - уравнителя и защитника, доброго и милостивого правителя. Набор этих функции представлял собой лекало, с которым крестьянин подходил к конкретному носителю власти - царю, будь это Иван Грозный, Петр I, Александр II или другой царь. Крестьянин оценивал действия царя, а не его личность. Об этом свидетельствуют и пословицы: «не всяк царя видит, а всяк его знает», «не всяк царя видит, а всяк за него молит». Поэтому оценки, даваемые царю его приближенным кругом, далеко не всегда совпадают с оценкой его крестьянами. Рассмотрим, как оценивали сибирские крестьяне выполнение Николаем II приписываемых ему функций.
Войны, в которых участвовала Российская империя в начале XX в., стали достаточным основанием для проверки функции царя как защитника народа. Война всегда была для русского крестьянства временем предельной концентрации сил, потому что отнимала у семьи кормильцев и основных работников. Крестьяне всегда болезненно относились к рекрутству и мобилизации, объявляемой правительством в связи с разгоревшимся военным конфликтом, так как это приводило к значительному сокращению рабочих рук и увеличению доли женского труда.
Вскоре после начала Русско-японской войны, 20 апреля 1905 г. в с. Саусканице Сростинской волости Бийского уезда Томской губернии Игнатий Степанович Сима-хин выстрелил в портрет царя, когда же его стал за это бранить Матвей Бобриков - хозяин избы, в которой висел царский портрет, Симахин ответил: «Чего вы за него стоите, ведь он у вас брата угнал на войну» [13]. В документах следственных дел встречаются и речи крестьян о нежелании идти на войну. 2 ноября 1904 г. проживающий в
г. Томске мещанин Айзик Захаров заявил полиции, что в его экипажной мастерской поденный рабочий крестьянин Дмитрий Карбазов, когда зашла речь о предстоящем ему призыве к отбыванию воинской повинности, заявил своим собеседникам, что он лучше 5 лет в тюрьме просидит, чем пойдет на службу, и что он не так глуп, чтобы рисковать на войне своей головой за государя, произнеся площадную брань в его адрес [14].
В целом стоит отметить, что в крестьянском понимании было возможно три типа войны: война оборонительная, как Отечественная война 1812 года; война захватническая, позволяющая решить проблему густо населенности центральных губерний Российской империи, и война за православную веру [15]. Не усматривая ни в Русско-японской, ни в Первой мировой войнах этого назначения, крестьяне не видели смысла в огромных финансовых и людских потерях. Так, когда 22 августа 1904 г. во время отдыха рабочих каменноугольных копей Ми-хельсона, находящихся в Томском уезде, между рабочими зашла речь о войне с Японией, крестьянин из ссыльных Бернард Жи-линский, сказал: «Государь, е.. его мать, нечего ему делать, поэтому он и воюет, если бы нас, русских, Япония победила и забрала бы нас, то нам лучше было бы под владычеством Японии, чем теперь» [16].
Еще большим испытанием на долю крестьян выпала Первая мировая война, смысла которой они также не понимали. Оно отражено в словах крестьянина с. Городища Омского уезда Степана Карева, который через месяц после начала войны (в конце августе 1914 г.) так объяснял в разговоре ее причины: «Наш Государь Император проиграл в клубе в карты и совестно Ему было заплатить дань», вот он и «начал с Германией войну и съел (в значении «убил». - Н. К.) моего брата» [17].
Узнавая о неудачах русских войск на фронтах Первой мировой войны, крестьяне винили прежде всего Николая II за то, что он не смог подготовиться к войне должным образом. Крестьяне отмечали, что вместо того, чтобы делать оружие, царь сосредоточился на тех мерах, которые, очевидно, были не популярны в народе, несмотря на их объективную пользу. Речь идет о введении винной монополии в 1894 г., со временем распространившейся на всей территории Российской империи, и о запрете, введенном в 1914 г., на продажу и потребление алкогольных напитков до окончания военных действий. Дабы оскорбить царя крестьяне часто называли его «виноторговцем», тем самым подчеркивая, что он занимается не тем, чем должен заниматься истинный царь [18].
Из материалов следственных дел по оскорблению царя следует, что в крестьянской среде бытовало мнение о том, что, запретив
употребление спиртных напитков народу, себе Николай II в нем не отказывал. Акмолинский уездный начальник доносил прокурору Омского окружного суда, о том, что в с. Покорном той же волости Акмолинского уезда в апреле 1915 г. крестьянин Юрий Иоганович Рек, беседуя с крестьянами-односельцами о ходе военных действий, при чтении в газетах известий о поражении немцами части 10-го российского корпуса, «с явным намерением возбудить среди окружающих неуважение к Высочайшей Особе сказал: "Наш Царь только пьянствует, да по бл...ям шляется, только и может делать валенки да перчатки, а орудие делать не может"» [19]. 27 сентября 1915 г. в с. Песьянс-ком Безруковской волости Ишимского уезда Тобольской губернии в доме сельского старосты Шарапова во время чтения воззвания Ишимского военно-промышленного комитета о сборе железа и других металлов на военные нужды, прервав которое, крестьянин Емельян Семенович Нефедов заявил: «Государь поздно хватился изготовлять снаряды, нужно было это делать раньше, а не торговать вином» [20]. 1 сентября 1915 г. в помещении Корнеевского сельского управления Кокчетавского уезда был зафиксирован похожий случай, когда в ходе разговора крестьян Трофима и Гаврила Пивоваровых, Дмитрия Воробьева, Семена Ковылина и Федора Мисюка про войну последний, рассуждая о недостатке оружия у русского войска, назвал царствующего императора «собакой и сволочью» и сказал, что орудия для войны готовить у него не было времени «так как Царь торговал водкой и гулял с немками в саду» [21].
Подобные высказывания в адрес царя во время действия «сухого закона» позволяют судить о том, что крестьяне ощущали отсутствие единения народа с царем, идея которого исконно существовала в крестьянской культуре и поддерживалась официальными теориями российской монархии.
В ряде исследований встречается представление о том, что еще до Русско-японской войны и январских событий 1905 года Николай II дискредитировал себя в глазах народа. Как пишет А.С. Ахиезер, крестьяне, сопоставив свое тяжелое положение и Ходынку, восприняли это как знак свыше о том, что царь на троне неистинный, Антихрист, дав даже ему прозвище «кровавый» [22]. Крестьяне действительно пристально следили за подобными знаками, и, по-видимому, трагедия на Ходынке во время торжеств по случаю коронации Николая II была расценена так, что царь будет неудачливый, несчастный, приносящий несчастья. Но в рассмотренных материалах следственных дел эпитет «кровавый» не встречается. В то же время неоднократно крестьянами упоминался другой эпитет - «кровопийца». Будучи однокоренными, по смыслу эти слова
имели разное смысловое содержание. Если термин «кровавый» употреблялся чаще всего оппозицией и отсылал к инцидентам, в результате которых пролилась кровь русского народа, в чем якобы был виновен непосредственно Николай II, то термин «кровопийца» употреблялся как укор со стороны крестьян в сторону царя за то, что царь не выполнял функцию отца-батюшки, не заботился от своих детях-крестьянах, а, напротив, вытягивал из них последнее соки через многочисленные платежи по недоимкам и выкупной операции.
Примеров того, что крестьянство считало Николая II «грабителем» и «кровопийцей», в материалах следственных дел множество. 28 декабря 1905 г. в доме крестьянина д. Стрелецкой Теплодубровской волости Ишимского уезда Дмитрия Федотова собрались гости, в присутствии которых он позволил себе произнести фразу: «Нам Царя не надо, наш Царь - грабитель» [23]. Эта же фраза была произнесена 8 сентября 1906 года в пос. Суворовском Лебяжинской волости Тюкалинского уезда Тобольской губернии крестьянами Яковом Лукичом Под-ковкиным и Матвеем Андреевичем Головкиным [24]. 10 января 1916 г. крестьянин с. Лескова Драгунской волости Тюкалинско-го уезда Николай Васильевич Лесков в присутствии волостного правления без всякого повода назвал царя «кровопийцей», который разорил государство, и обругал площадной бранью [25]. 13 марта 1906 г. в г. Томске торгующий на базарной площади в пряничном ряду крестьянин Павел Маслов заявил приставу 3-го участка г. Томска, что торгующий в том же ряду крестьянин Иван Еремеев с октября месяца 1905 г. и по март 1906 г. в присутствии торговцев и покупателей позволяет себе оскорблять бранью императора, называя его «дураком, грабителем и подлецом» [26].
Не видели крестьяне в действиях царя и проявления справедливости, считая, что он беспокоится об интересах не всего народа, а только дворянского сословия. 3 февраля 1905 г. в д. Большой Оешь Чауской волости Томского уезда крестьянин Дмитрий Кулешов, будучи трезвым, в присутствии нижних чинов 8-го запасного батальона Михаила Кочерги, Козьмы Хорошенького, Захария Раченко, Ильи Гамалея и Афанасия Топчия в разговоре со свидетелями о военных действиях на Дальнем Востоке дозволил себе высказать: «Наше войско плохо воюет, офицеры хуже унтер-офицеров, а Государь ни х.. я не делает и не понимает, поэтому и не едет на войну, а сидит дома, и что Ему поднесут дворяне то и подпишет, не читая, -«Николай»-; затем ходит, да ж...у чешет, и во всем подчиняется дворянам» [27].
Не удивительно, что, не находя в действиях Николая II следования предписанных ему функций, в крестьянской среде начали
циркулировать слухи о том, что царь и наследник царского престола не настоящие, не истинные, не православные. Запустился тот же механизм, в результате которого в XVII-XVIII вв. появлялись самозванцы. Так, в октябре 1906 г. в д. Малой Митькиной Куликовской волости Тюкалинского уезда Тобольской губернии в доме крестьянина Власа Могилы местный крестьянин Анастасий Шахов, будучи в нетрезвом виде, в разговоре о войне с Японией произнес неоднократно матерную брань по адресу Государя Императора, выразившись так: «Жулик Государь, не православной веры» [28]. 29 января 1905 г. служивший кузнецом в мастерской Омского технического училища крестьянин Николай Филимонович позволил себе произнести бранные речи против императора, а наследника назвал «подкидышем» [29]. 12 января 1905 г. крестьянин с. Киселевского Верхне-Каинской волости Каинского уезда Томской губернии Григорий Федорович Бол-ховской на общественном сходе по вопросам, возникшим по уплате недоимок, вероятно, в связи с их полной или частичной отменой по случаю рождения наследника престола Алексея Николаевича, сказал: «Родился там какой-то чертенок, а из-за него теперь такая путаница» [30].
Современные историки, работающие в русле антропологического подхода, не соглашаются с тезисом советских историков, ряда общественных деятелей и публицистов дореволюционной России о том, что русское крестьянство отказалось от самодержавной формы правления в пользу демократической республики и что крестьянский монархизм рухнул если не 9 января 1905 г., то точно накануне 1917 г. Историки доказали, что критике со стороны русского крестьянства подверглись личные качества монарха, а не самодержавная форма правлении, и пришли к выводу, что крестьянский монархизм продолжал существовать после победы советской власти, проявляясь в отношении к вождям коммунистической партии [31]. Материалы следственных дел по оскорблению царя крестьянами, проживающими на территории Сибири, свидетельствуют, что основные недовольства ими были высказаны против личности Николая II, а не самого принципа самодержавного устройства. Крестьяне не усматривали в его действиях реализацию предначертанных Богом функций защитника и кормильца народа, что, в свою очередь, вызвало сомнение в правомерности и соответствии православным канонам того поведения, которое демонстрировал последний русский царь.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Поршнева О. С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы первой мировой войны. М., 2004. С. 84-85.
[2] Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 341.
[3] Бахрушин С. В. Политические толки в царствование Михаила Федоровича // Бахрушин С. В. Труды по источниковедению, историографии и истории России периода феодализма. М., 1987. С. 90.
[4] Колоницкий Б. И. Трагическая эротика: образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М., 2010. С. 50-51.
[5] Лукин П. В. Народные представления о государственной власти в России XVIII в. М., 2000. С. 13-14.
[6] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 21. Д. 137. Л. 2-2 об.
[7] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 9. Д. 6146. Л. 2-2 об.
[8] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 10. Д. 6803. Л. 2-2 об.
[9] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 8. Д. 593. Л. 2-2 об. См. также: ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 107. Л. 3-3 об.
[10] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 21. Д. 94. Л. 2-2 об.
[11] ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 584. Л. 37-37 об.
[12] ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 586 Л. 32-32 об.
[13] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 10. Л. 3.
[14] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 119. Л. 3-3 об.
[15] Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918). Екатеринбург, 2000. С. 83.
[16] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 98. Л. 5-5 об.
[17] ГИАОО. Ф. 270. Оп. 1. Д. 591. Л. 5.
[18] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 21. Д. 93. Л. 54-55 об.
[19] ГИАОО. Ф. 33. Оп. 2. Д. 113. Л. 9.
[20] ГУТО ГАТ. Ф. 164. Оп.1. Д. 432. Л. 13-13 об.
[21] ГИАОО. Ф.33. Оп.2. Д. 118. Л. 4.
[22] Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта : в 2 т. Т. 1. С. 314.
[23] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 21. Д. 41. Л. 2.
[24] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 21. Д. 60. Л. 2-2 об.
[25] ГУТО ГАТ. Ф. 164. Оп. Д. 431. Л.1а-1а об.
[26] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 157. Л.2.
[27] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 123. Л. 5.
[28] ГУТО ГАТ. Ф. 158. Оп. 21. Д. 91. Л.2.
[29] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 118. Л. 3-4.
[30] ГИАОО. Ф. 25. Оп. 1. Д. 108. Л. 34-34 об.
[31] Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. СПб, 1994 ; Бердин-ских В. А. Крестьянская цивилизация в России. М., 2001. С. 385-399 ; Быкова С. И. Политические представления советских людей в 1930-е годы (на материалах Уральского региона) : дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2002 ; Дубровская С. В. Образ власти в политической культуре России // Мифология политической власти : матер. науч. семинара. Саратов, 2003. С. 83-91 ; Кожевин В. Л. Российская революция 1917 года и ментальность больших социальных групп: проблемы изучения // Вестн. Ом. ун-та. 1999. № 3. С. 78-84 ; Кознова И.Е. Крестьяне и власть в аграрных преобразованиях XX века // Крестьяне и власть : матер. конф. М. ; Тамбов, 1996. С. 56-65 ; Кузнецов И. С. Массовая психология сибирского крестьянства и политическая жизнь деревни в 20-е гг. // Актуальные проблемы истории советской Сибири. Новосибирск, 1990. С. 107-123 ; Тутол-мин С. Н. Политическая культура российских крестьян в 1914-1917 гг. (по жалобам и прошениям в органы государственной власти) : дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2003. С. 209.
