CC BY
20
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 6
М.С. Макеев
ОБ ИСТОЧНИКАХ ОБРАЗОВ СТИХОТВОРЕНИЯ
Н.А. НЕКРАСОВА «СОН» (1877):
НЕКРАСОВ И НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ ФЕРМОР
В работе объясняется генезис двух необычных элементов стихотворения Некрасова «Сон» (1877): экзотический способ самоубийства, которое намерен совершить лирический герой произведения, и появление ангела «света и покоя», пытающегося утешить поэта и предотвратить его самоубийство. В статье утверждается, что эти элементы текста вызваны воспоминаниями Некрасова о самоубийстве его приятеля Николая Фермора, покончившего с собой, бросившись с корабля в Балтийское море, а также некоторыми обстоятельствами, окружавшими это происшествие.
Ключевые слова: Н.А. Некрасов, Николай Фермор, самоубийство, стихотворение «Сон», ангел.
The main goal of this paper is to demonstrate the origin of the specific features of Nekrasov's poem "The Dream" (1877): 1) the exotic mode of suicide that the lyrical hero of this poem wants to commit, and 2) the appearance of the angel "of light and calmness" who tries to console him and prevent the poet from killing himself. The author argues that while composing his poem Nekrasov was haunted by remembrance of the suicide of his former friend Nikolai Fermor, who killed himself by jumping from the ship into the Baltic sea, and by some circumstances of that event.
Key words: N.A. Nekrasov, Nikolai Fermor, suicide, poem "The Dream", angel.
Стихотворение Некрасова «Сон» выглядит как чрезвычайно искреннее и одновременно «темное», отчасти риторичное. Медитация умирающего от тяжелой болезни поэта о том, не стоит ли прекратить самому непереносимые страдания, если смерть все равно неизбежна, или же все-таки тянуть их, надеясь на выздоровление, которое иначе как чудесным нельзя назвать, облечена здесь в необычно условную для Некрасова форму (во сне поэт стоит на утесе, собираясь броситься в море, внезапно появляется ангел, который уговаривает его не совершать самоубийство, дождаться весны, которая вернет ему здоровье и пробудит его творческие силы). Почему избран столь экзотический и никак не обусловленный реальными жизненными обстоятельствами поэта способ самоубийства? Почему для выражения надежды избран ангел - образ, редкий именно в силу своей
«абстрактности», чуждой зрелой «реалистической» некрасовской поэзии? (Ангел как риторическая фигура или как изображение в церкви несколько раз встречается в «зрелых» некрасовских текстах; но именно как «персонаж» он до этого времени появлялся только в раннем сборнике «Мечты и звуки».)
Нам представляется, что ответы обобщенного характера, например, что здесь проявляется тенденция, характерная для позднего Некрасова в целом -тенденция «возвращения» к условным обобщенным поэтическим формам - не соответствуют действительности. И в этом стихотворении Некрасов остается верен реальности, жизненной конкретике. Дело в том, что образы стихотворения «Сон», выглядящие поэтическими общими местами, вызваны воспоминанием о конкретном человеке и конкретном событии: Николае Федоровиче Ферморе, покончившем с собой, бросившись в море с корабля, на котором он плыл в Германию, в июне 1843 года.
1.
Знакомство Фермора и Некрасова пришлось на 1838-1840 гг. Семья Ферморов в целом сыграла важную роль в судьбе Некрасова, только что приехавшего в Петербург завоевывать столицу. К главе семьи Ф.Ф. Фермору Некрасов имел рекомендательное письмо по приезде в Петербург. Его старший сын П.Ф. Фермор участвовал в распространении первой книги поэта в Инженерном училище, в котором он преподавал1. Однако, видимо, наиболее близок Некрасову был именно Н.Ф. Фермор, служивший в Петербургской инженерной команде, писавший стихи и имевший знакомства среди профессиональных литераторов.
Предположительно именно сходство литературных устремлений стало основой для довольно тесных отношений между Некрасовым и Фермором. Оба так или иначе стремились к установлению связей с литературными кругами: если Фермор познакомил Некрасова с Н.А. Полевым в 1838 г. и ввел его в круг литераторов «Сына Отечества», дав ему возможность печататься в этом журнале2, то, вероятно, в 1840 г. уже Некрасов мог составить протекцию своему приятелю в журнале Ф.А. Кони «Пантеон русского и всех европейских театров», где были напечатаны в течение этого года два стихотворения Фермора.
И Фермор, и Некрасов в начале знакомства представляли собой эпигонов романтизма, но, похоже, оба проделывали в чем-то сходную поэтическую эволюцию. Как Некрасов публиковал в 1840 г. стихотворения фельетонного характера, писал водевили с куплетами и
1 См.: Бессонов Б.Л. Некрасов и Г.Ф. Бенецкий (предание и факты) // Некрасовский сборник. Т. X. Л., 1988. С. 48.
2 Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова. Т. I: 1821-1855. СПб., 2006. С. 30-31.
одновременно стихотворения в эпигонско-романтическом духе , так и у Фермора мы видим, с одной стороны, стихотворение «Рыцари»4, опубликованное в № 7 «Пантеона» за 1840 г. (одновременно с водевилем Некрасова «Провинциальный подьячий опять в Петербурге. Беда неминучая и радость могучая»), насыщенное разговорной лексикой и «низкими реалиями» («Во время наше, время франтов, / Промаринованных в духах, / Фигур в мазурке, фигурантов, / Высоких душ (на каблуках), / Глубоких чувств в сосуде мелком, / По моде стриженных голов, / Великих дум, блестящих мельком, / Полубород, полуусов; / С тех пор, как фраком облачились / Европы мудрые сыны, / Во время наше, истребились / Следы почтенной старины»). С другой стороны, он же в № 5 «Пантеона» за этот год печатает стихотворение «Я бы хотел!», которое выглядит уже совершенно пародийным по сгущенности в нем романтических штампов: лирический герой здесь выражает желания «в туман преобразиться, чтоб пеленой своей тебя обвить», «могучей волною <.. .> на землю набежать, / В зыбучий дом унесть тебя с собою / И там с тобой разгульно вековать», «или столпом ревущего волкана <.> подняться к небесам» (в том же номере напечатано «серьезное» стихотворение Некрасова «Офелия»).
Велся между ними и поэтический диалог, во всяком случае, в ранней поэзии Некрасова можно обнаружить интерес к стихам Фермора. Ему, в частности, в первой публикации было посвящено стихотворение Некрасова «Изгнанник» (1839), вошедшее затем (уже без посвящения) в книгу «Мечты и звуки» (1840). Б.Л. Бессонов выдвинул также аргументы в пользу того, что стихотворение Некрасова «На скользком море жизни бурной.» (1839?) обращено не к Марии Фермор, как традиционно считалось, а к Н.Ф. Фермору, которому на самом деле и принадлежал, по мнению исследователя, альбом, где оно записано. Содержание стихотворения позволяет исследователю видеть в нем поэтическую полемику со стихотворением Фермора «Черноморская ночь» (опубл. в № 2 журнала «Сын Отечества» за 1839 г.), «развивающим традиционную тему пловца и бури: ветер внезапно настигает челнок, плывущий по тихому вечернему морю («Но, как крылья чайки белой, / Парус в воздух полетел - / За кормою вал дебелый / Гнаться, робкий, не посмел»). Некрасовское стихотворение посвящено той же теме, но оно поэтизирует тишину: «На скользком море жизни бурной / Пусть ваша скромная ладья / Плывет по гладкости лазурной / До темной цели бытия / Без бурь, без горя, без ненастья.»5. Если сомнения в принадлежности альбома, в котором записан некрасовский автограф, Марии Фермор и в том, что именно
3 См. об этом в нашей книге: Макеев М.С. Николай Некрасов: поэт и предприниматель. М., 2009. Глава вторая.
4 У Бессонова в цит. соч. ошибочно названо «Рыцарь».
5 Бессонов Б.Л. Указ. соч. С. 49-50.
она является адресатом этого стихотворения, выглядят убедительно, то однозначная переадресация его Н.Ф. Фермору требует некоторых дополнительных пояснений.
Поскольку в данном случае мы имеем дело с текстом труднодоступным, никогда не перепечатывавшимся (но при этом принадлежащим яркому оставившему след в памяти современников человеку и представляющим собой действительно лучшее его произведение), то позволим себе привести его целиком:
Черноморская ночь
(Н.М. Соковнину)
Я взял в помощь и гальванизм, и свет и эфир, чтобы прояснить себе сколько-нибудь непонятное свечение, и все напрасно.
С. Куторга
Теплотою южной веет Над поверхностью морской; Бессветильное, темнеет Небо, в тучах, надо мной. Спит вода под дивным лоском; С думой к ней склонился взор; Перелетный отголоском Воет ветер из-за гор; Мерно, влагу рассекая, Машет веслами челнок -След змеистый зажигая, Он несется одинок.
Вдруг из туч, порывом сильным, Ветер бурный набежал, С челноком моим бессильным Черноморец заиграл; Но как крылья чайки белой, Парус в воздух полетел -За кормою вал дебелой Гнаться, робкий, не посмел; Волны, светлыми струями Встав, как витязи, кругом Преклонились головами Под властительным рулем. И надменности строптивой Сына бедного земли, Полны гордости кичливой Дети моря не снесли: Загорелись, закипели С гневным ропотом оне, Засверкали, полетели Искры, брызги... все в огне!... Мнится: звездная порфира Бурей с неба сорвана -Размерам земного мира В украшенье отдана.....
Кто такую бездну света Морем черным смел назвать -Стих великого поэта, Бога на земле печать? Полно жизненностью дикой, Без живого существа, Море мрачно и велико, Как Библейские слова... В обаяньи непонятном, Мне казалось, я прочел, В море Грозном, необъятном, Твой, природа, твой глагол... Много в тех напевах шумных Тайных мыслей я познал, И речей глубокодумных В блесках моря прочитал...
Буря смолкла - мрак рассеян: Небо чисто и светло; Воздух свежестью обвеян, Зыбь на море развело. Снова книгою закрытой Для очей оно лежит; В нем, как в хартии забытой, Буквы стерлись - смысл молчит... Только памяти скрижали Всю тревогу ночи той Унесли и удержали Неизгладимой строкой. И, в мечтаньях, как комета, Предо мною иногда, Светом фосфорным одета, Волн проходит череда. И кипит ума отвага, От чудесного огня... Огнедышущая влага Светит мыслью для меня!..
Н. Фермор
Как видим, стихотворение действительно содержит описание бури на море, однако по своему характеру оно тяготеет к романтизму не байронического, а скорее шеллинговского «натурфилософского» типа. На это указывает не столько само содержание его (которое, конечно, как у всякого эпигона, чуть более расплывчато и абстрактно, чем хотелось бы автору), сколько рамочные элементы, которые должны навести читателя на правильное восприятие его аллегорий. Так эпиграф взят Фермором из статьи профессора зоологии Санкт-Петербургского университета Степана Семеновича Куторги «Отрывки из путешествия в Крым 1833 года», опубликованной в «Журнале министерства народного просвещения» (1834, ч. 1, отд. VI, «Новости и смесь»), в первой его части «Путешествия». «Черноморская ночь»
выглядит как вариация на темы одного пассажа из этой статьи, который мы также приведем здесь целиком:
Лунные ночи в Севастополе останутся также неизгладимыми из моей памяти <.. .> Яркий свет подле черной тени! О сколько мыслей, сколько приятных мечтаний рождает он в душе моей! Я углубляюсь в тень, ищу чего-то в ней глазами; но они скоро утомляются пустотою, отсутствием всего; яркое привлекает их, и едва только они хотят заметить что-нибудь, на чем-нибудь остановиться, как вдруг ослепляются слишком ярким светом, и я получаю только понятие о тьме и свете. -Ничтожное понятие! - Оно более затемняет предмет, чем его проясняет. Не одно ли и то же - ничего не видать в тени или быть ослеплену ярким светом? Странная ясность в бесконечной запутанности! - Неужели мы поняли вещь, ежели дали ей какое-нибудь название?
Всякую темную ночь я ходил к морю любоваться его так называемым фосфорическим светом, и всякий раз возвращался домой с чувством благоговения и сердечного удовольствия. - При каждом ударе весел моей лодки об воду лились с них огненные искры, и пылающая струя тянулась беспрерывно за рулем ее. Я рассматривал воду в микроскоп и нашел, что маленькие раковидные животные и медузы суть причина сего свечения. - Каким же образом светятся они? - Сами по себе они темны; но, будучи выведены из спокойного состояния быстрым движением воды, издают свет. - Издавать свет и светиться, кажется, одно и то же? - Они фосфоресцируют. - А это что такое? Мгновенным и сильным движением силы сих животных приводится в полярное напряжение и они издают фосфорический свет. - Одно не яснее другого. - Я взял в помощь и гальванизм и свет и эфир, чтоб прояснить себе сколько-нибудь это непонятное свечение - и всё напрасно. - Чувство бессилия пред мощной Природой и глубокое благоговение пред ее таинственными законами вознаградили вполне мое любознание (с. 84-85).
Сходство и основной темы, и некоторых образов представляется очень значительным. Добавленный «от себя» Фермором в его стихотворении мотив бури, приоткрывающей тайны мироздания, поэтому имеет характер аллегории познания, а не жизненных тягот или страданий.
Как нам кажется, на первый план именно натурфилософский характер лирической медитации выводит и посвящение Н.М. Соков-нину. Очевидно, Фермор имел в виду Николая Михайловича Соков-нина, морского офицера, служившего в это время на Черноморском флоте. Мы не знаем ничего о знакомстве Фермора с ним, однако содержание стихотворения позволяет предположить, что объединяли их научные интересы, точнее, интересы к познанию мира в широком смысле (побудившие, очевидно, Фермора к чтению достаточно специальной, хотя одновременно «художественной» статьи Куторги): Соковнин уже в это время занимался пока еще дилетантскими на-
учными изысканиями (он, по его собственным воспоминаниям, в это время занимался наблюдениями над строением крыльев морских птиц), впоследствии приведшими его к тому, чтобы стать одним из пионеров воздухоплавания в России6.
Такого характера «На скользком море жизни бурной.» не имеет: образ бури в нем - традиционная романтическая аллегория событий на жизненном пути человека, так же как и выглядящая философской сентенция «До темной цели бытия» на самом деле, скорее всего, является перифрастическим обозначением смерти. Поэтому к ферморовскому тексту скорее ближе другое раннее стихотворение Некрасова - «Истинная мудрость» («Тебе поверил ли эфир / Свои божественные тайны, / Свою судьбу сказал ли мир?»7), о связи которого с Фермором и его поэзией никаких указаний не имеется8.
Видимо, сочувствие и интерес к творчеству Фермора дополнялись у Некрасова и ощущением психологической близости вместе с человеческим интересом и сочувствием к нему. Тот же Бессонов, указав первым на поэтический диалог Некрасова и Фермора, полагал, что их отношения основывались «не столько на литературном сотрудничестве, сколько на личной приязни»9 и что на Некрасова производила впечатление скорее личность Фермора, чем его творчество. К сожалению, едва ли не единственным источником, рисующим личность этого человека, является знаменитая повесть Н.С. Лескова «Инженеры бессребреники» (1887), в которой Фермор, наделенный кристальной честностью и несгибаемым чувством долга, введен в галерею «праведников»10. Хорошо известно, что лесковские «документальные» произведения имеют характер в значительной степени апокрифический (этот «жанр» своего текста автор признает и в первоначальном предисловии к повести, так и называвшемся:
6 В брошюре «Воздушный корабль: очерк по воздухоплаванию» (СПб., 1866) Соковнин высказал ряд соображений, которые сыграли важную роль в дирижаблестроении. Впоследствии он стал одним из первых почетных членов Русского общества воздухоплавания. Был комендантом порта Феодосии (где в 2002 г. ему поставлен памятник). Закончил службу в ранге вице-адмирала.
7 Некрасов Н.А. Полн. собр. соч.: В 15 т. Л.; СПб., 1981-2000. Т. 1. Л., 1981. С. 209. Далее все цитаты из произведений Некрасова даются по этому по изданию с указанием в скобках номера тома и страницы.
8 Тем не менее наличия каких-то тонких перекличек между «Черноморской ночью» и «На скользком море жизни бурной.» исключить нельзя. Их выявление затрудняется усредненно-романтическим, эпигонским характером некрасовского текста.
9 Бессонов. Указ. соч. С.49.
10 Считается, что он является прототипом главного героя романа Ф. Толстого «Болезни воли» (1859), однако извлечь из этого текста портретные черты Фермора не представляется возможным. Архив Ферморов, по сообщению того же Лескова, погиб. Характер, взгляды на жизнь Фермора описаны Лесковым, по его собственному утверждению, по рассказу П.Ф. Фермора, который скончался в 1888 году, через короткое время после публикации повести.
«Бытовые апокрифы»). Однако вряд ли стоит сомневаться, что приписываемая в повести Фермору склонность к хандре соответствует действительности. Тот же Бессонов полагает, что надо видеть в уже упоминавшемся стихотворении «На скользком море жизни бурной.» отклик именно на это: «Н.Ф.Фермор был подвержен приступам меланхолии (один из которых позднее стал причиной его самоубийства), и именно в обращении к нему (но не к жене Бенецкого) объяснимы и приведенные выше строки, и концовка стихотворения: «Пускай убийственная скука / От вас далеко улетит / И никогда печалей мука / Младого сердца не смутит»11. Возможно, что и посвященное Фермору мрачное стихотворение «Изгнанник», лирический герой которого томится в действительности, куда он был вынужден спуститься после поэтического парения «в эфире», и ждет смерти как избавления от нее, содержит не только романтические штампы, но и отклик на душевное состояние адресата, созвучное собственному состоянию лирического героя12.
Мы полагаем, что отношения между Некрасовым и Фермором, какими бы тесными они ни были, не могли продолжаться долго. Скорее всего, расхождение начинается уже в конце 1840 г., когда Некрасов окончательно встает на путь журнального работника, «пролетария», тем самым парадоксально подготавливая свое восхождение в литературные высоты, в то время как Фермор так и не преодолевает статуса «любителя». Уже во второй половине 1840 г. никаких сведений об их общении нет. Тем не менее Некрасов не полностью упустил из виду своего знакомца и, скорее всего, оперативно узнал о его конце, произведшем на поэта сильное и неизгладимое впечатление. Об этом ему мог сообщить не менее хорошо, чем Николай, знакомый Некрасову Павел Фермор (или, например, общий их друг М.А. Гамазов, закончивший Инженерное училище в 1830 г. одновременно с П.Ф. Фермором - Н.Ф. Фермор был выпущен из этого заведения в 1832 г.13). По-прежнему периодически преследовавшие его приступы хандры, доводящей до желания смерти14, и позднее
11 Бессонов. Указ. соч. С. 50.
12 Самое раннее сохранившееся письмо Некрасова (обращено к сестре, датируется 9 ноября 1840 г.) наполнено вполне «ферморовским» чувством хандры и отчаяния. Ср. начало письма: «Вчера целый день мне было скучно. Вечером скука усилилась... Какая-то безотчетная грусть мучила меня. Я сам не понимал, что со мною делалось. Все занятия мои мне опротивели, все предположения показались мне жалкими» (Х^, 29).
13 Исторический очерк развития главного инженерного училища. 1819-1869. Составлено при Николаевской инженерной академии М. Максимовским. СПб., 1869. С. 80, 84.
14 Об этом см., например: Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1971. С. 85.
вызывали у поэта ассоциации с Фермором. В 1856 г., собираясь плыть на корабле за границу для лечения, Некрасов писал Тургеневу (15-17 июня): «Виделся с доктором. Что мне делать? Я стал рабом этих господ. Я сказал ему, что беру билет на 21-е июля, а он мне - что я ранее 15 августа не должен прекращать приема пилюль и сыропу, которые-де приносят видимую пользу, т. е. не могу ехать ранее 15 августа. Кажется, должно так и сделать, хотя очень хотелось бы ехать с тобой. У меня припадки такой хандры бывают, что боюсь брошусь в море, коли один поеду да лихая минута застигнет. Этакая штука была с одним моим приятелем, который и болен-то был вроде моего. Его звали Фермором» (Х1У2, 18-19). В 1856 г. Некрасов не бросился в море, и в конечном счете болезнь, казавшаяся чуть ли не смертельной, отступила.
О Ферморе Некрасов вспоминал и в 1877 г., незадолго до смерти диктуя автобиографические заметки, то есть примерно в то время, когда и было написано стихотворение «Сон». Правда, описал поэт другое происшествие, связанное с ним: «... Приятель мой офицер Н.Ф. Фермор помогал мне в работе. Уезжая в Севастополь, он оставил мне кипу своих бумаг; я пользовался ими для моих повестей, но там был список отрывок из печатного. Думая, что это собственная заметка Фермора, я вклеил эти страницы в одну свою повесть» (ХШ2, 59). Это сообщение вызывает два вопроса: что за поездка имеется в виду и насколько достоверно свидетельство о переданных и использованных Некрасовым материалах из бумаг Фермора. В отношении первого вопроса авторы академического комментария к автобиографиям Некрасова пишут, что «о поездке Н.Ф. Фермора в Севастополь сведений не имеется», при этом осторожно допуская, что в стихотворении «Черноморская ночь» «отразились, возможно, личные впечатления», а также указывая на факт, косвенно связывающий Фермора с Севастополем: «В 1833-1835 гг. в Севастополе служил свойственник Н.Ф. Фермора Г.Ф. Бенецкий» (ХШ2, 468). Нам представляется, что детали, связанные с «Черноморской ночью», - посвящение офицеру Черноморского флота, служившему в Севастополе в то время, когда оно было написано, тот факт, что оно представляет собой вариацию на фрагмент из статьи Куторги, в котором описывается Черное море рядом с Севастополем, - как минимум, говорят о большом интересе Фермора к Крыму и Севастополю и усиливают степень вероятности его поездки в эти места (где он, возможно, и познакомился с Со-ковниным).
Если поездка Фермора в Севастополь имела место (не будучи отраженной в официальных документах - а нам известно, что даже и послужные списки не всегда дают исчерпывающей информации
об отлучках офицеров из воинских частей15), то мы решились бы заметить, что и факт передачи Фермором своих бумаг перед отъездом и использования каких-то материалов из них в своих произведениях не выглядит столь невероятным, как считают комментаторы Полного собрания сочинений Некрасова. Они утверждают: «По обстоятельствам жизни Некрасова и Н.Ф. Фермора использование бумаг последнего по случаю отъезда из Петербурга едва ли имело место. До середины августа 1841 г. Н.Ф. Фермор находился на службе <.> В том же году, в конце июля, Некрасов уехал на родину и вернулся в Петербург не ранее чем в декабре. В 1842 г. Н.Ф. Фермор находился по-прежнему в Петербурге» (ХШ2, 468)). Возможно, однако, что Некрасов, говоря «уходя в Севастополь», не имел в виду, что Фермор «уходил» надолго или тем более навсегда, и что он использовал его бумаги во время отсутствия их хозяина в Петербурге. Нам представляется вполне вероятной ситуация, при которой Фермор, отправляясь в поездку в Севастополь, оставляет Некрасову свои рукописи и наброски как близкому ему «собрату по перу» и эти бумаги остаются у Некрасова и после возвращения Фермора, например поскольку тот решает по каким-то причинам оставить литературную карьеру (после 7-го номера «Пантеона» нигде стихотворений этого автора мы не встречаем). И поэтому Некрасов вполне может использовать эти бумаги и при находящемся в Петербурге Ферморе. Во всяком случае, то, что Некрасов связывал в своих воспоминаниях Фермора с Севастополем, говорит, возможно, одновременно о забывчивости в деталях (путанице в том, ездил ли на самом деле в Севастополь Фермор, когда и какие отдавал ему бумаги) и одновременно о памятливости в существенном (об интересе Фермора к этим местам).
Нам представляется, что воспоминание о полукурьезном случае с Фермором и его бумагами является своего рода побочным результатом того, что мысли о самоубийстве как, возможно, правильном выходе из того положения, в котором поэт находился в это время, снова вызвали в его памяти характер старинного приятеля и его конец. Как отражение этих размышлений и воспоминаний в первой части стихотворения «Сон», в которой выражено желание все-таки закончить страдания, отказавшись от иллюзорной надежды на выздоровление, и возникает экзотическая форма самоубийства, которую когда-то выбрал покойный «приятель». Броситься в море фактически означает «кончить, как Фермор».
15 См., например, нашу вступительную статью к послужному списку Г.С. Бут-кевича: Послужной список Генриха Станиславовича Буткевича. Публикация М.С. Макеева // Карабиха. Историко-литературный сборник. Вып. VIII. Ярославль, 2013. С. 158.
Однако не только самоубийство в море как выражение отчаяния и безнадежности, но и образ ангела как воплощения надежды на выздоровление и новую жизнь после него также вызван, по нашему предположению, тем, что в то время, когда Некрасов писал это стихотворение, он думал о судьбе Фермора и примерял его поступок к самому себе.
В уже упоминавшемся посвященном Фермору стихотворении «Изгнанник» лирическому герою, «после сладких сновидений» «очутившемуся на земле» и описывающему свое состояние в таких словах: «Оковы врезались глубоко, / А жизнь за муками пришла. / Печально было пробужденье, / Я молча слезы проливал» - слышится незримый голос «посланника провиденья». Среди других этот голос произносит следующие слова утешения:
Но ты железными цепями
Окуй волненье мрачных дум;
Не доверяй души сомненью,
За горе жизни не кляни,
Молись святому провиденью
И веру в господа храни.
Над ложем слез, как вестник славы,
Взойдет предсмертная заря,
И воспаришь ты величаво
В обитель горнего царя,
В свою небесную отчизну. (I, 197)
Маловероятно, что эти строки помнил Некрасов практически на смертном одре. (Хотя нельзя исключить и такой возможности: по свидетельству А.Я. Панаевой, «Некрасов мог прочесть наизусть любое из своих стихотворений, когда бы то ни было сочиненных»16. К тому же стихотворения «Изганник» и «Сон» схожи ритмически: оба написаны четырехстопным ямбом с сильной тенденцией к пиррихию на третьей стопе.) И мы ни в коем случае не хотим утверждать, что в «Сне» Некрасов сознательно отсылает к раннему «Изгнаннику» или развивает его мотивы. Однако воспоминание о своих отношениях с Фермором могло вызвать у Некрасова и прежние поэтические ассоциации, вызвать к жизни лирическую ситуацию страдальца, утешаемого сверхъестественным существом.
Образ утешающего и спасающего страдальца ангела, однако, связан не только с жизнью Фермора, но и с его самоубийством. В повести Лескова случайные спутники будущего самоубийцы в его последнем путешествии стремятся отвлечь героя от мрачных мыслей и смягчить участием его тяжелое душевное состояние:
16 Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1961. С. 86-87.
«... Все тотчас же наперерыв старались обнаружить к Николаю Фер-мору самую теплую, родственную заботливость. <...> Тайный советник Бек привел даже по-церковнославянски от Писания об ангелах, которым заповедано сохранить и взять человека на руках своих»17.
Но если в стихотворении «Изганник» адресат утешения воспринял его и обрел надежду («И ожил я душой, / И заглушили укоризну / Слова надежды золотой.»), то в реальной жизни увещевания оказались напрасными.
Мы полагаем, что именно эти слова Бека (возможно, в совокупности с еще более ранними ассоциациями, отразившимися в «Изгнаннике») и вызвали в обсуждаемом тексте загадочный образ. Однако прежде чем сопоставить ангелов из «Инженеров бессребреников» с некрасовским «Сном», необходимо заметить еще раз, что лесковское изложение обстоятельств смерти Фермора имеет такой же «апокрифический» характер, как и вся повесть. Соответственно не поддается проверке и эта интересующая нас деталь. Субъективно мы считаем рассказ Лескова очень правдоподобным, в том числе благодаря упоминанию Христиана Андреевича Бека, бывшего тайным советником и теоретически имевшего возможность совершить путешествие на корабле вместе с Фермором18. К тому же П.Ф. Фермор в то время, когда повесть была впервые опубликована, был еще жив. Соответственно если такая подробность не сочинена самим Лесковым, а действительно передана ему братом покойного, то ничего не помешало бы тому же П.Ф. Фермору сообщить ее в какой-то момент и Некрасову. Тем не менее нельзя не признать, что наши дальнейшие утверждения имеют характер гипотезы.
То, что «привел» Бек в назидание и утешение Фермору, есть одна из самых популярных христианских молитв, псалом 90-й, который имеет смысл в данном случае привести полностью:
Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»
17 Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. М., 1958. Т. 8. С. 286.
18 В этой детали подкупает и заставляет верить в ее «непридуманность» отсутствие какой-либо связи между Фермором и Беком, случайность этой встречи. Для объективности, однако, нельзя не указать и на то, что как будто бы пришедший из совсем другого мира персонаж мог быть помещен Лесковым в текст для создания параллели к образу Фермора. Дело в том, что Х.А. Бек (1770-1853) на гребне блестящей и заслуженной карьеры в марте 1811 г. был арестован и заключен в крепость по подозрению в сношениях с отправленным незадолго до этого в ссылку Сперанским. От несправедливости, совершившейся с ним, он едва не повредился в уме. После трех месяцев тюрьмы был реабилитирован, впоследствии стал тайным советником. См.: Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. Т. 3. СПб., 1897. С. 53-62.
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: «Господь - упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.
«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое».
Сходство функций ангела в некрасовском стихотворении и в 90-м псалме очевидно. Бек призывает образ ангела, защищающего и спасающего «уповающего на Бога» человека, для того чтобы внушить Фермору уверенность в будущем, отвлечь от страшных мыслей. Так же и некрасовский ангел поет о возможности жизни, о том, что нынешние невзгоды будут преодолены, призывая отказаться от страшного намерения. Таким образом, ангел в стихотворении «Сон» приходит из воспоминания о смерти Фермора, а через него - из Ветхого Завета, 90-го псалма.
В раннем некрасовском стихотворении, посвященном Фермору, лирический герой легко верит таинственному вестнику Провиденья: «И ожил я душой, / И заглушили укоризну / Слова надежды золотой.» Реальный человек не поверил обещаниям и бросился в море. Нам кажется, что, подобно Фермору, лирический герой стихотворения «Сон» не верит обещаниям ангела. Сама форма сна указывает, видимо, именно на их иллюзорность, хотя и одновременно сладость (идея стихотворения в этом смысле напоминает - пусть это и сопряжение «далековатых» - мысль блоковского стихотворения «Девушка пела в церковном хоре.»). Тем не менее лирический герой Некрасова, очевидно, самоубийства не совершает. Причину этого и значение воздержания от прыжка в море, возможно, объясняет еще одна аллюзия, связанная с ангелом.
«Приведенные» Беком строки содержатся не только в Ветхом, но и в Новом Завете, где они звучат в эпизоде троекратного искушения Христа в Евангелии от Матфея (4, 6) («Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего») и в Евангелии от Луки (4, 9-11) («И повел Его в Иерусалим,
и поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею»). Ответ Христа диаволу не ставит под сомнение способность и готовность ангелов спасать верных, уповающих на Бога, но предостерегает от «злоупотребления» божественным милосердием. Самоубийство, желание броситься в море предстает как искушение, поступок, который нельзя совершать независимо оттого, веришь ли в возможность выздороветь или нет.
Список литературы
БессоновБ.Л. Некрасов и Г.Ф. Бенецкий (предание и факты) // Некрасовский
сборник. Т. X. Л., 1988. Исторический очерк развития главного инженерного училища. 1819-1869. Составлено при Николаевской инженерной академии М. Максимовским. СПб., 1869. Лесков Н.С. Собр. соч. В: 11 т. Т. 8. М., 1958.
Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова. Т. I: 1821-1855. СПб., 2006. Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1961. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч.: В 15 т. Л.; СПб., 1981-2000.
Сведения об авторе: Макеев Михаил Сергеевич, докт. филол. наук, профессор кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова: E-mail: [email protected]
