CC BY
93
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Священник Иоанн Миролюбов
Об исправлении богослужебных книг при патриархе Иосифе
Опубликовано: Христианское чтение. 1995. № 10. С. 7-24
© Сканирование и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2013. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
Издательство СПбПДА Санкт-Петербург 2013
Наставник Иоанн Миролюбов, кандидат богословия.
г. Рига
ОБ ИСПРАВЛЕНИИ БОГОСЛУЖЕБНЫХ КНИГ ПРИ ПАТРИАРХЕ ИОСИФЕ
ели «количественная» сторона деятельности Московского Печатного двора при патриархе Иосифе (большое число изданий и тематическое расширение издательского репертуара) не вызывала в ее оценке разногласий среди церковных историков, то «качественная» сторона, под которой следует прежде всего понимать сравнительное достоинство напечатанных в это время богослужебных книг, приводит исследователей к мнениям полярно противоположным. Большинство русских церковных историков XIX столетия об издаваемых в патриаршество ¡Иосифа богослужебных книгах высказывалось резко отрицательно. Характеристика этих изданий митрополитом Макарием (Булгаковым) такова: «Оно (печатание книг — И. М.) совершалось и теперь точно также, как при прежних патриархах, на основании одних славянских списков, без сличения с греческими; только теперь число неисправностей и погрешностей в книгах, по малограмотности или небрежности справщиков, гораздо более увеличилось, а что всего важнее — теперь преимущественно внесены в печатные книги те роковые мнения и погрешности, которые вскоре сделались основами и отличительными верованиями русского раскола... Вообще же книги, изданные при патриархе Иосифе, в ином сходны с изданиями иовлевскими, в другом с филаретовскими, в третьем с иоасафов-скими, а во многом разногласят со всеми» (18, се. 118—120). Говоря об исправлении на Руси богослужебных книг при прежних патриархах, церковный историк о. Константин Добронравии, например, замечает: «Много усердия имел и Иосиф, только, к сожалению, при нем взялись за это дело люди мало-с^дущие, и упорные в мнениях невежества: они исправляли книги,
как хотели, по одним славянским печатным и рукописным книгам, делали в книгах бесчисленные изменения в словах, оборотах речи» то прибавляли, то убавляли, — и оттого книги иосифовского издания явились гораздо неисправнее прежних» (15, с. 176). В противоположность приведенным мнениям другой церковный историк протоиерей П. Николаевский издания Московского Печатного двора при патриархе Иосифе называет «лучшими изданиями московских старопечатных книг в продолжении всего XVII века» (19, с. 153). Чье же мнение следует признать более обоснованным?
Прежде всего, оговорим, что в настоящей статье отнюдь не претендуем на исчерпывающее освещение проблемы, так как проведение в этой области новых и оригинальных исследований предполагает широкий доступ к большому количеству печатных источников— богослужебным книгам, изданным при различных московских патриархах (от Иова до Иосифа). Имеющееся в нашем распоряжении книгохранилище Рижской Гребенщиковской старообрядческой общйны в значительной степени решает задачу доступа к источникам, хотя и в ограниченной мере. 'Правда, задача облегчается наличием в отечественной церковной литературе достаточно кропотливых исследований по сравнению русских богослужебных книг (11, 17, 21), что позволяет использовать ранее полученные результаты, удостоверяясь в их справедливости непосредственно по оригиналам старопечатных книг.
Во избежание предвзятости и в целях достижения исторически обоснованной оценки исправления богослужебных книг при патриархе Иосифе методологически было бы верным начать с характеристики тех объективных и субъективных обстоятельств, при которых это исправление было предпринято.
К объективным обстоятельствам, на наш взгляд, следует отнести то, что при ясном осознании на Руси неисправности богослужебных книг и необходимости их исправления, в то время отсутствовал научный метод, позволяющий доброкачественно эту правку произвести. И изначальные ошибки переводчиков с греческого и последующие описки книжных писцов привели к тому, что еще на Стоглавом Соборе царь Иоанн Васильевич должен был
поставить следующий вопрос на рассуждение старцев: «Божественный книги писцы пишут с неправленных переводов, а написав, не правят же. Опись к описи прибывает, и недописи, и точки непрямые. И по тем книгам в церквах Божиих чтут и поют, и по них ученичи учатся, и пишут с них, что о сем небрежении и о великом нашем нерадении от Бога будет по божественным правилом?» (8, сс. 52—53). Соборное определение Стоглава сводилось к тому, что неисправные книги следует править «с добрых переводов», да чтобы «написав правили, потом же бы и продавали, а не правив бы книг не продавали» (8, с. 1'25). Однако, собор ничего не определил, да и не мог в то время определить относительно того, что именно следует понимать под «добрым переводом», да к тому же круг лиц, в обязанности которого вменялось книжное исправление, был определен чрезвычайно широко — «протопопом же и старейшинам священническим, которым разумным, со всеми священники, койждо в своем граде» (8, с. 124), что неизбежно должно было привести к дальнейшим недоумениям и соблазнам. С обустройством в Москве книгопечатания необходимость в систематической работе по книжному исправлению резко возросла, а беспомощное состояние книжных справщиков при этом нисколько не улучшилось. Важно отметить (и это понимали, к сожалению, не все историки), что знание книжными справщиками того времени греческого языка, само по себе еще не решало проблемы книжной справы. На Руси прекрасно сознавали, что исправлять книги следовало бы по древним греческим спискам и что привлекать к исправлению следовало бы знатоков греческого языка. На наш взгляд, следует признать, что хотя подлинных знатоков греческого на Руси было немного, да и то, видимо, не во все времена, наибольшее, чем могла закончиться их деятельность — исправление явных и грубых ошибок перевода, что, собственно, и сделал в свое время преп. Максим Грек со своими учениками (12, с. 73). Два обстоятельства объективно не позволяли в Древней Руси поставить дело исправления богослужебных книг на сколько-нибудь научную основу: отсутствие в Москве для этого достаточного количества древних греческих, да, пожалуй, и древних русских ману-
скриптова также отсутствие каких-либо систематических познаний в области текстологии, археографии и других историко-фило-логических наук, позволяющих создать алгоритм приближения к тому или иному архетипу. Заметим, что в области текстологических исследований недалеко впереди в то время стояла и Европа, хотя там уже пришли к осознанию полезности критических изданий параллельных текстов.
Таким образом, к объективным обстоятельствам, препятствующим во время патриаршества Иосифа поставить исправление богослужебных книг на научную основу, было, прежде всего, отсутствие как соответствующей материальной, так и методической базы. В какой то мере исправлению создавшегося положения должна была послужить экспедиция на православный Восток старца Арсения Суханова, привезшего в Москву значительное число греческих книг, в том числе и древних, но существенным образом обстоятельства, препятствующие подлинно научному подходу к исправлению богослужебных книг, не менялись в Москве еще в течение долгих десятилетий.
К субъективным обстоятельствам, определявшим поиски метода исправления книг, следует отнести характер отношения русских к грекам. Ко времени патриаршества Иосифа относительно православия греков в умах московских книжников сложилась своеобразная коллизия: с одной стороны, признание авторитета греческой Церкви, как Церкви-матери, колыбели Православия, с другой стороны, признание современной греческой церковной традиции подверженной изменениям или даже повреждениям. Доминирующим отношением к греческим новопечатным богослужебным книгам было априорно-отрицательное.
Делая попытку объяснить происхождение предвзятого взгляда на греческую церковно-богослужебную традицию, известный церковный историк Е. Голубинский основной причиной считает отсутствие на Руси просвещения, а как следствие — предание внешней форме богослужения несоответствующей её значению важ-
1 На Руси имелись значительные библиотечные собрания, преимущественно монастырские. Однако, содержание фондов этих книгохранилищ имело преимущественно случайный, а не систематический характер.
ности. Придавая обряду значение догмата, наши предки, по мнению проф. Е. Голубинского, не могли, следовательно, допустить многообразия в обряде, неизбежно возникающего в силу исторических причин (12, ее. 3—6). Не отрицая справедливости умозаключений проф. Е. Голубинского, нам все же представляется проявление на Руси вследствие отсутствия систематического просвещения элементов обрядоверия, отнюдь, не главной причиной подозрения к греческой церковной традиции. Главная же причина тому видится в широкой рецепции на Руси идеи «Москва — Третий Рим», проблеме генезиса и трансформации которой следовало бы уделить особое внимание. Отрицательное отношение к греческой обрядовой практике и богослужебным книгам в значительной степени было обусловлено на Руси и влиянием полемической литературы Юго-Западной Руси, и обострением в XVII столетии эсхатологических переживаний.
'Наконец, для объективной оценки характера исправлений богослужебных книг при патриархе Иосифе весьма важно иметь в виду следующее заключение проф. Е. Голубинского: «Положительный ответ на вопрос относительно богослужебных книг, что в них новшества и что разности, происшедшие от случайного раз-рознения с греками, очень труден или, лучше сказать, совсем невозможен, потому что для этого требовалось бы произвести такое сличение славянских рукописей в греческими, которого еще вовсе не произведено и которое, вероятно, будет произведено весьма нескоро» (12, с. 71). Действительно, значительное многообразие греческие богослужебные книги представляли собой еще во время принятия на Руси христианства (12, с. 71), хотя с введением сначала для греческих книг, а затем и для русских, книгопечатания, проявляется явная тенденция к единообразию. Но это стремление к единообразию происходило в исторически по-разному сложившихся обстоятельствах и фактически в условиях взаимоизоляции, что неизбежно должно было вызвать случайное доминирование в той и другой церковной традиции каких-либо обрядовых особенностей. Причем, уровень развития в то время исторической науки далеко не всегда давал возможность установить идет ли в том или ином случае речь об обрядовой традиции сугубо местного про-
исхождения, о преобладании какой-либо одной формы того, что ранее существовало в многообразии, или имеет место действительное искажение вселенского предания. Следовательно, постановка вопроса о каком-либо особенном повреждении русских дониконов-ских богослужебных книг совершенно исторически неправомерна, а после церковно-археологических изысканий А. Горского, К- Не-воструева, Н. Каптерева, Е. Голубинского и других, отечественной церковно-исторической науке следует признать, что в одних случаях русская богослужебная традиция сохранила более архаичные элементы обрядности (например, двуперстное крестное знамение), в других случаях речь может идти о постепенном закреплении в русской церковной традиции какой-либо одной формы обряда, в более глубокой древности, возможно, допускавшем многообразие (например, сугубая или трегубая аллилуия). Таким образом, само по себе закрепление в богослужебных книгах, издаваемых при патриархе Иосифе, именно трех русских богослужебных традиций, которые в дальнейшем стали своеобразным знаменем борьбы для ревнителей старого обряда, не может рассматриваться в качестве объективного критерия их богослужебного достоинства.
Действительно, если, например, до патриарха Иосифа учение о двуперстии было помещено лишь в «Большом Катехизисе» Лаврентия Зизания, то теперь это учение появляется уже в нескольких изданиях — Псалтири, Псалтири следованной, Кирилловой книге, Книге о вере, «Малом Катехизисе», причем в последнем случае оригинальный текст Петра Могилы был явно переправлен (18, с. 128). Характерной особенностью издаваемых при патриархе Иосифе богослужебных книг и в самом деле было стремление к единообразию в богослужебной практике, причем точкой отсчета здесь служила не греческая, а русская традиция. В дальнейшем Русской Православной Церковью взята была ориентация на богослужебную традицию греков и соответственно исправлены книги (не вдаемся здесь в оценку вопроса, была ли в этом необходимость), после чего, по обстоятельствам того времени, книги всех прежних изданий, до патриарха Иосифа включительно, практически не могли находиться в богослужебном употреблении, что
никак не должно умалять их исторической ценности и богослужебного достоинства, как книг в принципе исправных и верных православной традиции. Однако, ход дальнейших церковно-историче-ских событий — раскол XVII века — вызвал обостренный спор между сторонниками старого и нового церковных обрядов, в освещении и оценке событий неизбежно должна была появиться тенденциозность, которая явно видится у некоторых церковных историков в оценке достоинства богослужебных книг, отпечатанных Московским Печатным двором при патриархе Иосифе. К счастью, русская церковно-историческая наука смогла преодолеть полемический запал прошлого и существенно продвинуться в сторону научной объективности. Отметим хотя бы труд проф. Е. Голубин-ского «К нашей полемике со старообрядцами», безусловно способствующий устранению взаимной напряженности.
Отрицательной оценке книжных исправлений при патриархе Иосифе способствовало и ранее весьма распространенное ошибочное мнение о непосредственном участии будущих вождей раскола в книжной справе. В настоящее время представляется возможным поименно назвать книжных справщиков, работавших на Московском Печатном дворе при патриархе Иосифе: протопоп московского собора во имя свв. Черниговских чудотворцев о. Михаил Рогов (начало 1640 — ноябрь 1649); ключарь Успенского собора о. Иоанн Наседка, в иночестве Иосиф — во все время патриаршества Иосифа; архимандрит Андроньевского монастыря о. Сильвестр (с сентября 1651 г.), старец Савватий, миряне Шестой Мар-темьянов и Захарий Афанасьев, а с весны 1652 г. также Захарий Новиков и Сила Григорьев (19, ее. 151—152). Имена многих справщиков оставили глубокий след в русской церковной истории, а первых трех, условно говоря, можно назвать «главными» справщиками, не только играющими заметную роль во внутрицерковной жизни страны, но и активно влияющими на народные умонастроения. Так, именно на справщиков Московского Печатного двора возлагались требуемые наиболее высокого уровня образованности труды по ведению полемики с иноверием, что мы видели на примере диспута с датским принцем Вольдемаром. Соответственно
згому Голубцов и называет правильню при Печатном дворе «центром тогдашней великорусской учености» (13, с. 361).
Каковой сегодня может быть оценка этого уровня образованности московского общества середины XVII века — всего лишь как начетничество? — Обстоятельный ответ на этот вопрос требует всестороннего и скрупулезного анализа многих сфер церковной и интеллектуальной жизни Москвы. Мы готовы принять и скромную оценку этой просвещенности, со многими и существенными, впрочем, оговорками. Однако, одно можно утверждать с абсолютной достоверностью — среди справщиков не было людей случайных, а напротив, все они были тщательно отбираемы из духовно-просве-щенной интеллектуальной элиты Московского государства. Поэтому невозможно согласиться с мнением некоторых историков, углядевших в книгопечатании при патриархе Иосифе какую-то особую порчу книг, обязанную своим происхождением невежеству справщиков. Состав книг, в частности богослужебных, и наличие в них тех или иных мнений определялся не каким-то таинственным снижением уровня образованности наиболее деятельных на Московском Печатном дворе лиц, а умонастроениями духовенства, в коотрых все резче стали обозначаться и элементы внутренней идейной борьбы.
Итак, учитывая объективные и субъективные обстоятельства, в которых осуществлялась деятельность Московского Печатного двора при патриархе Иосифе, приходим к выводу, что научно-исторически обоснованную оценку качества редакции выпускаемых богослужебных книг может дать лишь непосредственное, непредвзятое обращение к их текстам и составу.
Говоря о характере печатных исправлений в богослужебных< книгах при патриархе Иосифе, церковный историк П. Николаевский замечает, что особенности внимательной работы над текстом обнаружились сразу же по вступлении новоизбранного патриарха в должность (19, с. 152). Эти особенности касались не только богослужебных, но и «четьих» книг, в частности, новоизданного Пролога (14, с. 123), и состояли в кропотливой переработке текста согласно с принятыми тогда грамматическими правилами. Таким образом, направленность редакторских изменений в тексте носила
не богословский и не текстологический характер (в смысле привлечения новых протографов), а сугубо грамматический, что должно выглядеть вполне закономерно, ибо, как отмечает А. Ку-рилов, «начиная с 30-х годов XVII в. центр славянской филологической мысли перемещается в Москву, она же одновременно становится и центром русской филологии» (20, с. 215).
Ясным свидетельством интереса к родному языку и систематизации знаний о нем служит выход из печати еще в 1634 году Азбуки (Букваря) Василия Бурцова, включающей также «Сказание о Кириле-философе» и «Житие Кирила-философа». При патриархе Иосифе произошло знаменательнейшее событие — выход в 1648 г. «Грамматики» Мелетия Смотрицкого, обобщающей не только глубокий интерес к родному языку, но и проявляющей в своем обширном предисловии внимание к проблемам собственно филологическим (20, с. 216). В соответствии с новыми веяниями подвергаются грамматической правке не только сами богослужебные тексты, но вносятся изменения и в состав богослужебных книг — появляются новые, расширенные предисловия или послесловия. . Так, Апостол 1644 года содержит особое послесловие, в котором идет обстоятельная речь о пользе грамматических знаний, о просодии, об «осмечастном разумении и правлении в родех, числех, падежех, временех, лицех и наклонениях» (1, лл. 309—313). В послесловии к Псалтири 1645 года говорится о правильной записи имен в синодиках (в родительном падеже), причем приводится пример склонения имени (Никола) во всех падежах и числах, включая двойственное число (4, лл. 371—373). Даже в совсем небольшом издании — учебном Часовнике 1651 г. — содержится сравнительно обширное предисловие, посвященное употреблению грамматически правильных форм, в особенности во избежание ошибок чтения (9, лл. 1—10). Что же касается работы над текстом, то П. Николаевский, оценивая иосифовские богослужебные издания в высшей степени положительно, обосновывает свою оценку именно грамматическими исправлениями: «Изданные ими (иосифовскими справщиками — И. М.) книги со стороны изложение более правильной конструкции речи, чистоты языка и соблюдения грамматических форм, носили на себе печать сильного по-
новления, большой переделки, очистки от прежних грамматических ошибок, и в этом отношении представляются лучшими изданиями московских старопечатных книг в продолжении всего XVII века» (19, с. 153).
Значительные перемены видятся и в составе иосифовских богослужебных книг. В одних случаях ,в этих книгах появляются новые статьи, не имеющиеся в более ранних изданиях, в других случаях, напротив, содержание иосифовских книг иногда значительно сокращается относительно прежних изданий. Например, значительные дополнения сделаны в «Службе и житии св. Николы Чудотворца» (1643), Псалтири (1645, 1648, 1651), Каноннике (1646), Октае (1649), Псалтири с воследованием (1649, 1651), а сокращения— в Потребнике (1647) и Служебнике (1651 г.) (19, с. 153). Прежде всего причины изменения состава книг (а это, как правило. происходило в сторону увеличения их содержания) следует искать в меняющихся внешних и внутренних обстоятельствах церковной жизни.
Проведем сравнение содержания двух книг, между временем выхода из печати которых не прошло и полных два года. Возьмем, например, Псалтирь с воследованием 1640 года издания, то есть вышедшую в свет с благословления патриарха Иоасафа (5), и Псалтирь с воследованием 1642 года, изданную уже при патриархе Иосифе (6). Состав меняется только в сторону увеличения, а именно добавлены:
1) «Указ о поклонех, когда бывают в церкви, и в келиях, и в домех, приходныя и исходныя» (2,5 листа);
2) Статья «О крестном знамении» (8,5 листов);
3) Слово св. преп. Иоанна Дамаскина «О чести и поклонении святых икон» (21 лист);
4) Другое слово о том же, «избрано от многих святых отец» (9 листов);
5) Канон св. Василию Великому (5 листов);
6) Канон св. Григорию Богослову (5,5 листов);
7) Слово св. преп. Иоанна Дамаскина «О иже в вере усопших» (18 листов);
S) Другое слово о том же, «избрано от многих святых отец» 5 листов).
Всего 8 дополнений объемом около 75 листов, то есть 150 печатных страниц. О чем же свидетельствует характер этих дополнений? Прежде всего, об усилении внимания к внешне-обрядовой стороне христианской жизни. Причинами такого внимания могли фыть как становящееся заметным обрядовое многообразие, что не могло не вызывать споров и настроений соответственно характеру Церковного благочестия того времени, так и настораживающий высшее духовенство рост небрежения в исполнении церковной обрядности. Скорее всего, отметим, имело место и то, и другое. Во-вторых, явно видна антипротестантская направленность как слов в защиту исконопочитания, так и слов на заупокойную тему, так как основное содержание последних было посвящено пользе молитвы за умерших. Наконец, добавление к ранее помещенному в Псалтирь с воследованием канону св. Иоанну Златоустому еще двух канонов великим святителям можно объяснить заметным возрастанием интереса к святоотеческому наследию, началом пробуждения богословской мысли, хотя бы вызванному к этому и внешними обстоятельствами (необходимостью вести богословскую полемику с иноверием).
Наиболее трудным представляется вопрос не о изменении состава богослужебных книг иосифовских изданий, а изменения в них самого порядка совершения служб. В текстах чинопоследо-ваний, содержащихся в книгах, изданных при патриархе Иосифе, имеется множество расхождений с соответствующими текстами, имеющимися в иоасафовских изданиях, причем в одних случаях вновь появляется текст, идентичный тексту книг, изданных при патриархах Филарете и даже Иове, в других случаях появляются новые черты чинопоследований, никогда ранее в русских печатных книгах не встречавшиеся. В (21) приводится длинный, занимающий ммого страниц, перечень несогласий, встречающихся в тех дли иных чинопоследованиях, напечатанных с благословления разных русских патриархов (до Никона). При этом автором исследования не обнаружено каких-либо закономерностей или тенденций В исправлении порядка совершения служб. Во многих случаях
просто отсутствует какое-либо чинопоследование без объяснения причин (например, в иоасафовском Требнике напечатан «Указ, в которыя дни церковь святити или не святити, и как пети стихеры, и каноны, и литоргию», а в филаретовском и иосифовском Потреб-никах этого указа нет) или с объяснением причин отсутствия (например, в филаретовском Потребнике напечатан «Чин пещьнаго действия», а в иосифовском не непачатан, а укорен) (21, лл. 8об.—9). Есть случаи, когда вновь появляется ранее осужденный чин. Например, в филаретовском Потребнике изложен особый «Чин погребения священником», который в иоасафовском не просто отсутствует, а объявлен еретическим, но вдруг вновь появляется в иосифовском Потребнике (21, л. 9).
Такое бессистемное исправление книг протоиерей Павел Николаевский объясняет осознанием книжными справщиками той истины, что даже между древними русскими богослужебными книгами не было полного единства, особенно в изложении чинопоследова-ний (19, с. 154). В послесловии к книге св. Иоанна Лествичника имеется прямое указание на то, что при издании книги справщики встречались с множеством разночтений в имеющихся на руках древних русских списках: «Вси несогласием друга друзей в немале согласуют: иже в сей напреди, то в друзей назади, в преносе речения словес и не по ряду, и не точию же се, но и в сущих речех и в толкованиих многа не сходятся» (12, л. 311).
Далее в том же предисловии следует вывод, показывающий, что книжные справщики вполне сознавали свою задачу выпуска «исправных книг» в принципе недостижимой. А имеенно: они ясно увидели, что полного сходства не существует не только между русскими богослужебными книгами, но и древними греческими. В 1647 году московские книжные справщики, прося себе у читателей прощения и снисхождения, впервые поведали русским православным людям, что «друга друзей книга не согласует, не нами бо сие, но от прежде нас бывших, паче же еже во грецех преводы с преводами не согласующеся, а и еще в древних летех» (2, л. ЗПоб.). Справщики приводят слова Никона Черногорца, известнейшего знатока богослужебного устава, который «различии ти-пики, студийския же и иеросалимския собрах и прочтох, и не
согласишася един к другому, ниже иеросалимский с другим иеро-салимским, ни студийский с другим студийским» (2, л. ЗПоб.). В отсутствие соответствующей научной базы расширение книжного кругозора справщиков привело их к осознанию своей беспомощности, ибо если раньше оставалась надежда на отыскание «добрых и справных переводов», то теперь следовало бы полагаться на верность местной (или греческой) традиции и соборный разум Церкви. Для иосифовских богослужебных книг стало характерным появление в послесловиях извинений перед читателем приблизительно такого рода: «Аще что обрящете поползновенно или безместно быти, Бога ради молим, покрыйте мудростию и исправите, якоже вас умудри Святыи Параклит. Нас же, потрудившихся в деле сем душеспасительным, благословите, а не клените» (3, л. 377об.).
Естественно предположить, что в Москве должна была зародиться мысль о преодолении собственной беспомощности в исправлении книг обращением к киевским ученым-богословам, получившим систематическое образование. Но хотя контакты с южно-рус-скими богословами при патриархе Иосифе быстро расширялись, мы не видим никаких оснований вслед за П. Николаевским утверждать, что в это время происходило какое-либо конкретное влияние украинских богослужебных книг на тексты московских (19, с. 157). Широко известно влияние южно-русской учености на учебную и полемическую литературу, но по отношению к богослужебным книгам сказанное было бы больше, чем преувеличением. Впрочем, в другом месте это признает и сам П. Николаевский: «Чтобы точнее определить степень киевекого влияния в книжной иосифовской справе, скажем, что влияние это главным образом выразилось в издании описанных выше переводов южно-рус-ских учительских книг» (19, с. 158). Причем, и в последних все касающееся несогласия с московской обрядовой практикой тщательно исправлялось, нимало не смущаясь, порою, прямо противоположными оригиналу исправлениями. Некоторые изменения в пользу южно-русских книг произошли в последний период патриаршества Иосифа, когда на Московском Печатном дворе впервые 5появились отсутствующие там до 1649 года богослужебные книги
киевского происхождения (19, с. 159). Но и тогда эти книги не привлекались для издания собственно богослужебных книг, а лишь учительных или канонических К
После известного посещения Москвы патриархом Иерусалимским Паисием (1649 г.) в историю иосифовской книжной справы была внесена новая характерная черта — в качестве источников справщики стали привлекать и греческие книги. Заметим, что в этот последний период своего патриаршества Иосиф был вынужден отойти от непосредственного управления книгоиздательским делом, зато активность стал проявлять практически живущий в Москве митрополит Новгородский Никон. В это время изменился и состав книжных справщиков — в ноябре 1649 г. о. Михаил Рогов подпал опале Никона и был уволен со службы (19, с. 175).
Свидетельством того, что на Московском Печатном дворе и до 1649 года подумывали об обращении для книжной справы к греческим книгам, служит обширное предисловие к «Грамматике» Мелетия Смотрицкого, где русскому читателю внушаются мысли св. Максима Грека о том, что многие неисправности русских богослужебных книг произошли оттого, что переводчики не знали всех тонкостей греческого языка, что именно греческие книги должны привлекаться для разрешения всяческих недоразумений. В предисловии, например, содержатся слова ученика Максима Грека Силуана: «Аще ли кто от ученых обрящет разум разуму несо-гласующ, той да вручит первообразную ону богодохновенную историю эллинскую, самую ту матерь сея, и тако от тоя сумнение свое и иных многих, да разрешает, и неисправленное исправляет без сомнения всякаго, сия и нам приятна и зело желательна, кроме же сия да не прельстится починити, да не реку испортити» (7, л. 18). Однако, греческие книги до 1649 г. в книжном исправлении не использовались, да и потом обращение к ним еще не могло принять
1 В иосифовское издание Кормчей 1650 г. была полностью помещена статья «О тайне супружества», взятая из «Большого Требника» Петра Могилы, а сюда внесенная из римо-католических требников. В послесловии к «Учительному Евангелию» 1652 г. говорится об использовании при издании книги не только древних русских харатейных книг, но и книг острожской печати (19, с. 159).
широких размеров, встречая затруднения как в недостатке греческих книг и нерасположенности к ним общественного мнения, так и в отсутствии подлинно научных методов сравнения книг.
Вероятно, первой книгой, исправленной с привлечением греческих источников, была Кормчая 1650 г. Во всяком случае в послесловии к никоновскому изданию 1653 г. говорится, что при издании «многия преводы сея святыя книги, ко свидетельству типо-графскаго дела, собрани была; в них же едина паче прочих, в сущих правилех крепчайши, наипаче же свидетельства тую книгу греческая Кормчая книга Паисии, патриарха святаго града Иерусалима, яже древними писцы написася за многия лета, ему же патриарху Паисии в та времена бывшу в царствующем граде Москве» (цит. по 16, с. 49). Относительно использования греческих книг при правке богослужебных текстов имеется твердое свидетельство, что такие книги использовались во всяком случае уже с 1650 года, причем в случае разногласия славянских переводов с греческими, преимущественно отдавалось последним. В послесловии к «Шестодневу» 1650 года говорится, что книга началась печататься с древнерусских переводов, а «греческих еще не ви-дихом», после же напечатания выявилось уставное несходство с греческими переводами, о чем и было сделано соответствующее добавление (другие воскресные кондаки и стихиры)—«понеже и во греческих переводах по сему же уставу обретохом... сего ради и последующие сему такоже указохом и положихом в конце книги сея» (10, л. 321). По мнению П. Николаевского, практически все наиболее употребительные богослужебные книги, изданные в патриаршество Иосифа после 1650 года, в частности Служебник 1651 года и Потребник 1651 года, «во многих местах носят на себе явные следы исправлений по греческим источникам и по своему содержанию значительно приближаются к древнерусским харатейным и древнепечатным (иовлевским) и греческим книгам» (19, с. 179).
Таким образом, попытка править книги по греческим источникам стала новой характерной чертой иосифовской книжной справы, отличавшей ее как от прежней книжной справы при том же
патриархе, так и, тем более, от справы при прежних патриархах. При этом, безусловно, следует иметь в виду, что этот последний этап деятельности Печатного двора при Иосифе проходил не только вне прямого руководства самого патриарха книгопечатанием, но и вопреки его личным взглядам и намерениям.
С формальной стороны привлечение греческих источников к книжной справе не могло не вызвать определенного рода отрицательных последствий — несходство между некоторыми изданиями книг с 1649 года и до этого времени (19, с. 182). Для того, чтобы оценить этот последний период иосифовской справы с более существенной стороны, к сожалению, церковно-историческая наука пока не дает научно выверенных данных: какие именно греческие источники были использованы справщиками при патриархе Иосифе для издания богослужебных книг после 1649 года, но до патриарха Никона? Если также венецианского издания, то вполне следует согласиться с мнением проф. Н. Каптерева, что «при патриархе Иосифе не только точно и определенно намечена была та программа книжных исправлений, которой потом следовал Никон, но уже при Иосифе ее начали приводить в исполнение, при нем найдены были и ее исполнители, так что Никону в этом отношении приходилось только продолжать то дело, которое было начато его предшественником» (16, с. 50). Это мнение нуждается в той только серьезной оговорке, что программа эта проводилась в действие помимо воли патриарха. Можно предположить, что при иосифов-ских исправлениях были использованы какие-либо сравнительно древние греческие источники. Это, впрочем, гораздо менее вероятно, хотя бы уже в силу их малодоступности и неумения научно-критически использовать.
По-видимому, следует сделать вывод, что перед книжными справщиками того времени должна была возникнуть не особенно богатая и блестящая альтернатива: либо слепо следовать местной русской богослужебной традиции, постоянно обнаруживая разночтения с древнерусскими и современными греческими источниками, либо, закрыв глаза на собственную традицию, править книги по последним греческим изданиям.
Научно-квалифицированное систематическое исправление русских богослужебных книг в то время попросту невозможно было произвести, следовательно, стоило либо от него отказаться, либо конъюнктурно следовать внешне-политической нецерковной установке— устранению разночтений с современной южно-русской и греческой практикей. Так роковым образом Русская Церковь подвигалась к страшнейшей своей трагедии — Расколу XVII века.
Л ИТЕРАТУРА
1. Апостол. М., 1644.
2. Св. Иоанн Лествичник. Лествица. М., 1647.
3. Минея-август. М., 1646.
4. Псалтырь. М., 1645.
5. Псалтырь с восследованием. М., 1640.
6. Псалтырь с восследованием. М., 1642.
7. Смотрицкий Мелетий. Грамматика. М., 1648.
8. Стоглав. Казань, 1862.
9. Часовник. М., 1651.
10. Шестоднев. М., 1650.
11. В а раки н Д. С. Исправление книг в XVII столетии. М., 1910.
12. Го лубинс!кий Е. Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1905.
13. Голубцов А. П. Прения о вере, вызванные делом королевича Валь-демара и царевны Ирины Михайловны. М., 1891.
14. Демин A.C. Писатель и общество в России XVI—XVII веков. М., 1985.
15. Д о б р о н р а в и н К., свящ. Очерк истории Русской Церкви. С.-Ш., 1863.
16. К а п т е р е в Н. Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Время патриаршества Иосифа. Сергиев Посад, 1913.
17. Кутузов Б. П. Церковная реформа XVII века, ее истинные причины и цели. Рига, 1992.
18. Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. Т. XI, С.-Пб., 1882.
19. Николаевский П. Ф. Московский Печатный двор при патриархе Никоне.— В сб. Христианское чтение, 1890, П, сс. 434—467, 1891, Ш, сс. 147—186.
20. Русская старопечатная литература XVI—первая четверть XVIII в. Тематика и стилистика предисловий и послесловий. М., 1981.
21. Щепе тк о в Ф. И. Исправление церковных книг в России. В журнале «Истина», кн. 74, Псков, Б/г.
24
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная академия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, осуществляющее подготовку священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области богословия, регентов церковных хоров и иконописцев.
На сайте академии
www.spbda.ru
> сведения о структуре и подразделениях академии;
> информация об учебном процессе и научной работе;
> события из жизни академии;
> сведения для абитуриентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор - проректор по научно-богословской работе протоиерей Димитрий Юревич. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии. Материалы распространяются на компакт-дисках и размещаются на сайте журнала в формате pdf.
На сайте журнала «Христианское чтение»
www.spbpda.ru
> электронный архив номеров в свободном доступе;
> каталоги журнала по годам издания и по авторам;
> требования к рукописям, подаваемым в журнал.
