CC BY
29
ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ: ТЕМЫ, ИМЕНА, СЮЖЕТЫ
Историография
Н. Г. Баранец, В. А. Бажанов
О ЖАНРОВЫХ ПРЕДПОЧТЕНИЯХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ ФИЛОСОФИИ НА РУБЕЖЕ Х1Х-ХХ ВЕКОВ*
Выбор философом литературной формы и жанра зависит, прежде всего, от определяющего его креативность образа философии и предполагаемых читателей, с их литературными вкусами. Не существует каких-то специфических, присущих только философии, литературных форм1.
В случае близости философа к религиозной традиции им заимствуются такие присущие ей формы, как гимн, притча, проповедь, трактат, комментарии, исповедь. При ориентации мыслителя на философское рассуждение по научному образцу он стремится оставаться в рамках «профессиональных» форм — монографии, учебника, статьи, рецензии. Философ может использовать как стихотворные формы (стихотворение, былина, баллада, ода, поэма), так и прозаические (рассказ, повесть, новелла, роман).
Представители университетской философии, «приспосабливаясь» к требованиям, которые предъявляются к философии как университетской дисциплине, представляют результаты своего творчества в привычных для научного сообщества жанровых формах. В 1880-1890-х годах отечественное философское сообщество столкнулось с проблемой выработки приемлемых жанровых форм для представления результатов рассуждений, и в большей или меньшей степени общей системы критериев оценки итогов своей работы.
Каким же образом происходило формирование жанровых предпочтений университетских философов? Каковы особенности этого процесса?
Наиболее крупной и значимой из «профессиональных» жанровых форм, несомненно, является монография. Монографии, которые публиковались на рубеже
Работа поддерживалась грантом РГНФ (07-03-00054а).
веков, разделялись на диссертационные (представляющие результаты работы, выдвигаемой на соискание ученой степени), историко-философские (выполненные на основании анализа историко-философского материала), биографические (исследование личности и идей философа), трактатные (представляющие результаты, претендовавшие на оригинальность по какой-либо философской проблеме).
Следует оговориться, что монографии, представляемые к защите диссертаций, можно по содержанию отнести либо к историко-философским, либо к трактатным, либо к биографическим, но сами по себе они были явлением самостоятельным. Эти монографии выполнялись с более тщательным соблюдением стандартных требований, предъявляемых к этому жанру, поэтому они и чаще рецензировались.
Наблюдается определенная коррелятивность между тем, на каких аспектах рецензируемой работы фокусируется внимание рецензента и степенью развитости философского сообщества. Если до середины 90-х годов позапрошлого века внимание больше обращается на оценку методологии, избранной автором, корректность цитирования, стилистические и композиционные особенности текста, то позднее обсуждение носит концептуальный характер — оценивается аргументированность позиции и достаточность раскрытия какой-либо темы.
Монография, представляемая к защите докторской диссертации, печаталась в Ученых записках университетов и являлась идеально возможным синтезом научности, то есть отвечала требованиям критичности, аргументированности, так как предполагала наличие самостоятельной, оригинальной философской позиции в рассматриваемом вопросе. Текст монографии имел определенную композицию: введение, главы, заключение или приложение (отдельно библиография не предусматривалась, и дело ограничивалось подстрочными сносками). Стиль речи автора должен был быть нейтральным и безличным, что достигалось за счет введения стереотипных оборотов — «думается», «наше мнение», «видят», «полагается» и т. п.
Многие особенности монографий и других публикаций отражались в рецензиях. Рецензия как средство, регулирующее стандарты интеллектуальной деятельности, особенно значима для любого профессионального сообщества. Она задает норму дискурса (включая, понятно, философский), указывая не только на концептуальные недостатки рецензируемой работы, но и на слабые или сильные моменты в аргументации и специфику стиля. Кроме того, в отличие от «личностного зна-ния»2, рецензия имеет своей задачей «поставить на вид» автору работы отклонение и несоблюдение «саморазумеющихся» норм и стандартов, принятых в настоящее время.
В 1891 г. Л. М.Лопатин перед защитой докторской диссертации выпустил в известном смысле образцовую монографию «Положительные задачи философии» (ч.П). На неё было помещено несколько рецензий. Наиболее обстоятельную написал Н.Я.Грот, отметив важность исследования природы и значения причинности для умозрительной философии и признав выводы и построения автора верными и доказательными в существенном их виде и основаниях. Стремление Л. М. Лопатина соответствовать образцу научно организованной философии, злоупотребление выбранным методом и принципом нейтральности, вызывали у Н. Я. Грота претензии в чрезмерности следования этому «рецепту»: «...часто диалектический способ рассуждения настолько увлекает автора, что он часто упускает из виду возможность оправдания своих выводов с помощью смягчения их самим фактом опыта. и, вследствие этого, выводы его много теряют в своей убедительности, а изложение приоб-
ретает характер сухости и даже некоторой туманности и тяжеловесности» . Н. Я. Грот особенно отмечает, что недостатком у Л. М. Лопатина стала «сама по себе похвальная и полезная, но доведенная до крайности осторожность автора в его приговорах и заключениях»4 и даже учения своих противников он, чтобы быть объективным, «наделяет такими хвалебными эпитетами, которые кажутся совершенно неуместными». Стремление Лопатина принимать доводы противников и примирить «непримиримые теории» приводит его, по мнению Н. Я. Грота, к некоторым противоречиям с самим собой, и тогда его трактовка вопроса о природе причинности в полной мере не может считаться логически законченной. Между тем, несмотря на значительный реестр замечаний, Н. Я. Грот оценивает монографию Лопатина как одну из немногих попыток самостоятельного философского творчества.
Если рецензия Н. Я. Грота содержала оценку работы Лопатина в целом, то рецензия Н. А. Иванцова5 была посвящена обсуждению частной проблемы — употреблению Лопатиным метода индукции и его толкованию природы математических суждений. Замечания Иванцова были обусловлены разницей философских позиций, и поэтому полемика была продолжена как на страницах журнала, так и на заседаниях Московского психологического общества.
Монографии, представляющие собой историко-философское исследование, могли быть либо обработанными и дополненными результатами диссертации (Н.Д. Виноградов «Философия Давида Юма». М., 1911), либо исследовали новое для этого автора, связанное с его преподаванием (А.Н. Гиляров «Источники о софистах». Киев, 1891), либо представляли новый ракурс в интересовавшей его теме (И.И.Лапшин «Проблема чужого «Я». СПб., 1910). Монографии этого типа выполнялись с соблюдением требований, которые предъявлялись и к диссертационным монографиям — автор должен владеть приемами «обращения с источниками, подбирать и проверять материал», соблюдать «большую или меньшую тщательность интерпретации, безошибочно сообщать сведения»6. Но при этом авторы имели большую свободу в оценках, могли жестче демонстрировать свою позицию. Именно это требовалось от автора в данном типе монографии, поэтому Г. Гордон с сожалением отмечает по поводу монографии Н. Д. Виноградова, что хотя «. изложение носит везде чисто исторический и строго объективный характер», тем не менее, представляя эстетические идеи Д. Юма, Н. Д. Виноградов «остается в пределах только имманентной критики»7. То, что историко-философское исследование должно вестись с учетом собственной философской позиции, приветствуется
А. А. Козловым, который в рецензии на сочинение А. Н. Гилярова «Источники о софистах» с удовлетворением замечает, что «автор теперь вступил на путь того философского направления, которое называется метафизическим, чтобы убедиться, достаточно сравнить характеристику и оценку автором некоторых лиц и учений . это главным образом отражается в полном сочувствии и солидарности его с философией Платона»8.
Любая историко-философская монография имеет целью осветить какой-либо малоисследованный вопрос или тему, поэтому от автора требовалось знание источников и критика теорий по этому вопросу, введение нового материала и ракурса рассматриваемой проблемы, самостоятельность позиции. Именно наличие этих характеристик оценивалось в историко-философских монографиях. Так, С. Гессен, рецензируя «Проблему чужого «Я» И. И. Лапшина, отметил, что его труд представляется весьма ценным по обилию материала и систематичности и ясности изложе-
ния. Наличие этих же качеств подчеркивает Б. Яковенко в работе Серебреникова о Лейбнице, назвав её образцовым историко-философским трудом именно потому, что в нем есть «систематическое и ясное изложение, полнейшая освоенность с Лейбницем, идеальная обстоятельность исследования, спокойная уверенность сло-
9
ва» .
Особой формой монографии считалась биографическая монография, имевшая задачей воспроизвести не только философские идеи, но и личность философа. О том, как следует писать эти монографии, в течение 1910-1916 гг. было высказано довольно много соображений в связи с появлением серии биографических монографий, вышедших в издательствах «Путь» и «Образование». С. А.Аскольдов в рецензии на книгу Э. Л.Радлова о жизни и учении В. С. Соловьева утверждал, что монографии, посвящаемые мыслителям, бывают двух родов: в одних делается простой обзор оставленного идейного содержания с уяснением частностей и подчеркиванием центральных идей, в других, помимо изложения идей, есть еще вовлечение их в атмосферу новых условий и жизни. Монография Э.Л. Радлова относится к первому типу, в ней сделана попытка «гармонизировать сложный образ Соловьева», интерпретировать сложные и недосказанные мысли, но ряд тем остались непредставлен-ными10. Более подробные замечания на работу Э.Л. Радлова дал К-н С. (С.Кечекь-ян)11, отметивший непропорциональность частей и недостаточное внимание к таким центральным темам творчества Соловьева, как богочеловечество и метафизика. Трудности представления образа Соловьева и его философской системы, по его мнению, объективны — с одной стороны, не вполне изучены основные идеи философии В. С. Соловьева, с другой — требуется выявить связь жизненных перепитий и интеллектуальной эволюции. Рецензент замечает, что «писателю пришлось иметь дело непосредственно с сырым материалом, еще не приведенным в систему», и высказывает мнение о явной преждевременности такого рода монографии.
Помимо полноты информации о мыслителе, знаний обстоятельств его жизни и в целом своевременности, биографические монографии должны еще синтезировать научный и художественный компоненты: «Монография, воспроизводящая какого-либо мыслителя, должна прежде всего сопоставить его взгляды со взглядами предшественников; определить в нем его личную иррациональность от гайошБ породившей его культуры.. ,<а также> должна мозаически группировать все элементы его мысли и жизни в некий художественный образ»12. По мнению Ф.А. Степуна, объектом биографической монографии может быть либо гений, либо философ, наделенный признаком гениальности, т.е. микрокосмической структурой их дарования и творчества дарования. Монографии такого рода имеют задачей, во-первых, установление места и значения философии представляемого мыслителя в процессе исторического развития; во-вторых, «портретное сходстве» в реконструируемом философском образе личности. Для этого требуется либо идейное сочувствие, либо художественная заинтересованность; — только тогда возникает «эстетически целостное и объективно правильное восприятие личности». Ф. А. Степун рецензировал три биографические монографии, вышедшие в издательстве «Путь» — С. А. Аскольдова о А. А. Козлове, Н. А. Бердяева о А. С. Хомякове, В. Ф. Эрна о Г. С. Сковороде. Монография С. А. Аскольдова, по его убеждению, отличается неудачным выбором объекта, непоследовательностью сопоставления идей, а отсюда стилизацией в представлении образа философа. Монография Н. Бердяева удачно эстетически целостно представляет личность А. С. Хомякова, но не выясняет должным образом, в чем за-
ключается оригинальность его учения и как он повлиял на современных философов: стилистически работа растянута и лишена четкого построения. Работа
В. Ф. Эрна «хорошо продумана, последовательно изложена, написана живым языком»13, но автор иногда подменяет или слишком фокусирует некоторые идеи Сковороды в контексте своей философской позиции, что несколько искажает образ философии Сковороды.
Наибольшей самостоятельностью формы и концептуальной оригинальностью пользовались монографии-трактаты, существенными оцениваемыми требованиями к которым были качество аргументации, оригинальность идеи и респектабельность автора в философском сообществе. Так, Ф. А. Степун, рецензируя трактат идейного противника Н. А. Бердяева «Философия свободы», утверждал, что ценность таких книг «.измеряется двумя моментами: тем, что она утверждает как высшую правду; тем, как она эту правду оправдывает: положительно, в применении к целому ряду вопросов, отрицательно, в борьбе с чужими мнениями»14. Трактат Н.А. Бердяева не самостоятелен в своих базовых идеях (учении о целостности духа и религиозноцерковном сознании) и проведенный им анализ концепций философов нельзя оценивать серьёзно, так же как и его аргументацию, потому что «серьёзного знания современной гносеологии и необходимой для этих вопросов острой логической совести» у него нет. Оценка Ф. А. Степуна в известной мере идейно пристрастна и мак-сималистична, как и большинство его рецензий этого времени, но пункты анализа трактатной монографии выделены им достаточно показательно.
Чаще всего в монографиях-трактатах критиковались принципиальные концептуальные положения и качество их представления. Обычно полемика, возникавшая по этому поводу, имела острый характер именно из-за концептуального расхождения. Об этом свидетельствуют дискуссии, например, А. А. Козлова с И. С. Андреевским (о книге последнего «Генезис науки, её принципы и методы») или Б. Н. Чичерина с В. С. Соловьевым (о трактате «Оправдание добра»). В обоих случаях рецензенты имели претензии к философской позиции авторов и к способу аргументации, а также к использованию понятий и стилю.
Наиболее распространенной формой среди профессиональных жанров являлась статья. Малый её объём (по сравнению с монографией) вынуждает автора к отчетливому заявлению своих позиций, их аргументации и защите. Статьи можно типологизировать, во-первых, на концептуальные, представляющие рассуждения автора по какой-либо теме (к ним предъявлялись те же требования, что и к монографии-трактату); во-вторых, на историко-философские, которые могли быть либо преддверием или «выжимкой» из монографии, либо имели информативноаналитический характер, либо писались к юбилею мыслителя (требования к ним не отличались от требований к историко-философским монографиям); в-третьих, информативно-аналитические историко-философские. Они варьировались от таких текстов, в которых излагалось учение представляемого философа в строгом следовании его мыслям, и вследствие этого достаточно объективных (образец — статья Н. О.Лосского «Имманентная философия В. Шуппе»), до более свободного изложения концепции с возможными комментариями наиболее сложных моментов и экскурсами характеризующими интеллектуальную ситуацию, способствовавшую появлению этой философии (пример — статья Б.В. Яковенко «Философия Эд. Гуссерля»). Как отметил Г.Гордон, рецензируя третий сборник «Новые идеи в филосо-
фии», обе статьи — и Н. О.Лосского, и Б. В. Яковенко — оптимальны в нынешней ситуации информативности об учениях представляемых мыслителей.
И, наконец, выделяется тип полемических статей, которые условно можно назвать «вторичными». Обычно это или рецензии-отклики на книгу и статью, или рецензии на рецензию, ответ на рецензию, или статьи-вызовы философским оппонентам. В полемических статьях сохранялись приемы, характерные для устного спора, — аппеляции к публике, подмена тезиса, эмоциональное окрашивание дискурса. Конечная цель статей подобного типа — не столько убеждение своего оппонента, сколько отстаивание своей точки зрения перед читателем. Любопытно, что именно в этих статьях авторы, часто сами до этого преступавшие нормы научного спора, обвиняли другую сторону в несоблюдении норм философской дискуссии.
Например, Б. В. Яковенко, один из самых активных рецензентов журнала «Логос», часто занимал позицию ментора, или «Высшего Судьи», что неоднократно с раздражением отмечали его противники. Когда же он сам вместе с логосовцами попал под столь же публицистически поверхностный заряд критики В. Ф. Эрна, то сразу заявил, что тот не понимает «культурных задач философской критики». По его мнению допустимы два типа философской полемики: «полемика дела», т. е. серьёзная, глубокая, беспристрастная, которая по существу, служит достижению подлинно философских результатов, истинно-критическая; и «полемика слова», т. е. легкомысленная, поверхностная, предвзятая, руководствуется целями, посторонними к задаче философии, цель которой осмеять идеи противника. В. Ф. Эрн прибегает ко второму способу полемики, и «отсутствие философской культуры» сказывается в том, как обходится автор сборника с взглядами своих противников: «. он имеет о них весьма слабое представление, иногда обнаруживает их полное незнание и никогда в своем их изложении не выходит за пределы самых общих схем и почти не обоснованных общих утверждений»15. В этих же «грехах» — неумении и нежелании понять позицию автора, высокомерном третировании идейных оппонентов, поверхностности и предвзятости — будет обвинять Б. В. Яковенко И. С. Продан, отвечая на его рецензию16. Причем, И. С.Продан выразил недоумение, как рецензия такого стиля могла появиться на страницах журнала «Вопросы философии и психологии», который своим статусом академического журнала всегда задавал тон истинно философским дискуссиям.
Особое место среди профессиональных жанров философской литературы занимают учебные пособия, которые адекватно выражали мнение автора о том, что из себя должна представлять философия как университетская дисциплина. «Введение в философию» и «Основы философии» воплощали три возможные версии преподавания философии — либо это были самостоятельные авторские курсы в рамках учебной программы; либо нейтральная компиляция из известных европейских учебных пособий, приспособленная к учебному стандарту со скрытой авторской позицией, отдававшей предпочтение какому-либо философскому течению; либо историко-философское введение, сведенное к качественному изложению истории идей и философских систем по образцам немецких профессоров — В. Вин-дельбанда, В. Вундта, Ф. Паульсена.
Г. Г. Шпет, желая сделать комплимент своему учителю Г. И.Челпанову, отметил, что его учебники выверены лекционной практикой и, таким образом, он следует обычаю западных ученых «.печатать свои лекции только после того, как несколько раз прочтут их в своей аудитории»17. Впрочем, большинство пособий, вышедших
в течение 90-х годов XIX в. — первого десятилетия XX в., соответствовали этому положению. Так, «Начальные основания философии» В. Кудрявцева были обобщением его лекций и представляли положения по космологии, рациональной психологии и нравственной философии в соответствии с программой Духовных семинарий. Учебник выполнен в требуемом духе теологизма, критикует материализм, пантеизм, дуализм, отдавая предпочтение теизму со следующим доказательством схоластического типа (из аксиоматических положений, принимаемых исключительно на веру, выводится без нарушения законов формальной логики требуемое обоснование): «Бог есть существо абсолютно неограниченное. Но такое существо не может испытывать никаких ограничений или определений своей деятельности не только каким-либо вне его лежащим бытием, но и каким-либо внутренним, необходимым и тяготеющим над ним законом саморазвития. Его действия могут быть только следствием его самоопределения к ним. Следовательно, мир имеет начало от Бога, от совершенно свободного акта Его воли, определившей его к бытию, — путем творения»18. По существу, в этом учебном пособии даны необходимые доказательства на все типы вопросов, которые могут возникнуть в миссионерской практике. Дискурс его предельно прост. И. Морев в рецензии отметил, что В. Кудрявцеву удалось доказать равенство теистического взгляда на мир с естественно-научным, материалистическим, а также а priori принимающим существование разнообразных веществ, сил и законов19. Одни и те же естественно-научные гипотезы используют материалисты, пантеисты, теисты.
Пример также неоднократно читанных лекций, собранных в учебник, представляют «Основания философии как специальной науки» П. Милославского. В отличие от В. Кудрявцева, занимавшего четкую идейную позицию, П. Милославский уведомляет читателей: «.сильно ошибается тот, кто будет искать или усматривать в предлагаемом труде какую-нибудь философскую теорию. Этот труд просто констатирует философию как факт и только дает отчет в основаниях её существования и развития»20. Это типичный пример учебного пособия «со скрытой» позицией автора, имевшего слабые позитивистские пристрастия, полагавшего, что «.философия изучает явления в общемировой причинной связи, с определенными теоретическими и практическими задачами — открыть и выяснить законы, связи их в жизни всех индивидуумов и всего мира и таким путем составить идею об общем, едином, истинном основании всякого существования и знания»21. Позиция автора столь неочевидна, что даже ввела в заблуждение В. В. Лесевича, который в разгромной рецензии «Философская ипохондрия» заявил: «В лице Милославского можно видеть нарождение нового типа обскурантов, которые, соединяя некоторый талант с известной дозой эрудиции, выдвигают совершенно новый прием спутывания
умов: тезисы научной философии Милославский приспособляет и притягивает к
22
своей теории» .
С середины 1890-х годов и до 1905 г. авторы учебных пособий стремились оставаться на позиции научной нейтральности, что выражалось в их нацеленности на обсуждение либо истории философии как истории идей и систем, либо специфики, природы и структуры философского знания в сопоставлении его с научным. Например, во «Введении в философию» В. Н. Ивановского философия, рассматриваемая как всеобщая методология, классифицируется по разделам: теория познания, онтология (метафизика), логика, психология, этика, и соответственно рассматривается их предмет, значение и основные концептуальные позиции в их пределах. Цен-
тром всех философских наук является теория познания23. В заключение он предлагает для удобства читателей таблицы «Структура философии», «Теория познания», «Направления в теории познания» и т. п., что как раз свидетельствует об аудиторном происхождении этого пособия.
«Введение в философию» Г. И.Челпанова, возникшее из лекций, читанных в Киевском университете, представляет пример учебного пособия, излагающего историю философских идей и систем по разделам философии — гносеологии, онтологии, этики, философии религии. Пособие переиздавалось семь раз и к первому изданию были добавлены указатель терминов, указатель имен, вопросник, библиография к каждому разделу и конспективный обзор главнейших моментов истории философии. Любопытно, что, будучи неокантианцем, Г. И. Челпанов, отдавая предпочтение теории познания, эффективно занимаясь проблемами эмпирической психологии, тем не менее, испытывал затруднение в определении общей задачи философии. Понимая, что идеальная цель философии быть миропониманием, служащим основой для жизнепонимания, маловоплощаема, также как «созидание системы не должно быть непременной задачей всякого философа», поэтому Г. Челпанов провозгласил своего рода программу малых дел — «. обыкновенные философы могут довольствоваться тем, чтобы подготовлять путь для тех немногих»24, а философия на нынешнем этапе — это только «объединительница знания». Следовательно, его «Введение в философию» критически синтезирует философское знание и не более того.
Г. Г. Шпет в рецензии на «Краткое введение в историю новой философии» А. Роджерса, ссылаясь на мнение О. Кюльпе, отметил, что существует два способа составления введения в философию: один — наметить известные проблемы философии и дать их решение с точки зрения автора, второй — «справочный», не занимая личной позиции, изложить эволюцию философских систем, что предпочтительнее в обычном образовательном процессе. Но более интересен своей «. цель-
25
ностью общей картины, гармонией частей и увлекательностью изложения» первый способ, воплощением которого и является «Введение» А. Роджерса. Примеры оригинальных отечественных «Введений в философию» этого типа появились после 1907 г., возможно, в связи с ослаблением контроля со стороны Министерства за программами курсов. Б. В. Яковенко, рецензируя «Введение в философию: Введение в теорию знания» Н. Лосского, обращает внимание на оригинальность позиции автора: «Книга хочет служить введением в отдельные дисциплины; и первая часть её целиком посвящена гносеологии. За такой почин автора нужно очень благодарить, а работу его приветствовать. К сожалению, только книга его написана также очень популярно и систематически, является по существу своему введением не сколько в гносеологию вообще, сколько введением в гносеологическое учение самого авто-ра»26. Б. В. Яковенко такая самостоятельность позиции показалась чрезмерной со стороны относительно молодого философа — приват-доцента со слишком оригинальной, с его точки зрения, философской концепцией. С большим энтузиазмом Б. В. Яковенко оценил оригинальность идейно близкого ему кантианца и маститого профессора А. И. Введенского с его книгой «Логика как часть теории познания», назвав ее выдающимся явлением логической литературы с «.подлинной оригинальностью самостоятельной и повсюду проводимой точки зрения»27. То, что установки, определяющие позицию А. И. Введенского — антипсихологизм, критицизм, кантианизм — присущи лишь неокантианскому направлению, Б. В. Яковенко не
смущает, т. к. они характерны и для него самого. Именно отход А. И. Введенского от неокантианского русла в представлении ряда понятий оценивается Б.В. Яковенко негативно — «.он совершенно догматичен в своем определении правильного мышления, как годного, которым он начинает свой трактат и которое служит как бы краеугольным камнем для общего релятивистского тона его гносеологии»28.
Из вышепроведенного анализа очевидно, что философское сообщество на рубеже Х1Х-ХХ веков уделяло достаточно большое внимание правилам оформления результатов философского творчества. Оценивалась не только концепция произведения, но и его архитектоника, вырабатывались специфические требования к основным профессиональным жанровым формам, причем была осознана и специфичность этих жанров, обусловленная самой природой философского знания.
Требует особого рассмотрения проблема ротации жанровых форм, предпочтения некоторых жанров в определенные исторические периоды; желательно изучить метаморфозы, происходившие с некоторыми жанрами и оценить их коррелятивность с изменениями в историко-культурной жизни России рубежа веков. Но эта тема уже иного исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Баранец Н. Г. О жанрах философских произведений // Теоретические и методологические аспекты социально-гуманитарных наук и технологий: Материалы Всероссийской научной конференции. Ульяновск: Изд-во УлГУ, 2003. С. 8-18; Емельянов Б. В. О природе историко-философских источников // Философские науки. 1979. № 6. С. 87-94; Малышева М. А. История философии и история литературы: проблемы взаимодействия // Философские науки. 1984. № 4. С. 71-79.
2 Тех требований и рекомендаций, которые научный руководитель сообщает ученику в процессе обсуждения диссертации; для исследователя они являются скрытыми, так как их извлечь можно либо из переписки, либо из воспоминаний в уже достаточно трансформированном виде.
3 Грот Н. Я. [Рец.] Л. Лопатин. «Положительные задачи философии» // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 10. С. 63.
4 Там же. С.64.
5 Иванцов Н. А. К вопросу о происхождении и характере математических истин (по поводу книги Л. Лопатина) // Вопросы философии и психологии. 1892. Кн. 13. С. 69-75.
6 Зенгер Г. [Рец.] П. Лейкфельд «Различные направления в логике и основные задачи этой науки» // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 7. С. 70.
7 Гордон Г. [Рец.] Н. Д. Виноградов «Философия Давида Юма» // Логос. 1912-1913. Кн. 1, 2. С. 361.
8 Козлов А. А. Новейшее исследование о Платоне // Вопросы философии и психологии. 1892. Кн. 11. С. 49-50.
9 Яковенко Б. [Рец.] Проф. В. С. Серебреников. «Лейбниц и его учение о душе человека» // Логос. 1911. Кн. 1. С. 223.
10 Аскольдов С. [Рец.] Э. Л. Радлов. «Вл. Соловьев: Жизнь и учение» // Критическое обозрение. 1913. Кн. 1. С. 335.
11 К-нь С. [Рец.] Э. Л. Радлов. «Вл. Соловьев: Жизнь и учение» // Логос. 1913. Кн. 3, 4. С. 355358.
12 Степун Ф. [Рец.] С. А. Аскольдов «А. А. Козлов» // Логос. 1912-1913. Кн. 1, 2. С. 370.
13 Степун Ф. [Рец.] В. Эрн. «Русские мыслители. Г. С. Сковорода» // Логос. 1913. Кн. 3, 4. С.
353.
14 Степун Ф. [Рец.] Н. Бердяев «Философия свободы» // Логос. 1911. Кн. 1. С. 231.
15 Яковенко Б. [Рец.] В. Эрн «Борьба за Логос» // Логос. 1911-1912. Кн. 2, 3. С. 296.
16 Продан И. С. Ответ на рецензию Б. В. Яковенко о книге «Познание и его объекты» // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 121. С. 169-212.
17 Шпет Г.Г. [Рец.] Проф. Челпанов «Мозг и душа» // Вопросы философии и психологии. 1903. Кн. 70. С. 878.
18 Кудрявцев В. Начальные основания философии. М.: Тип. В. М. Волчанинова, 1890. С. 74-75. Морев И. [Рец.] В.Кудрявцев «Из чтений по космологии» // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 8. С. 76.
20 Милославский П. Основания философии как специальной науки. Казань: Тип. Имп. ун-та, 1883. С. 1.
21 Там же. С. 412.
22 Цит. по: Колубовский Я. Материалы для истории в России. В. В. Лесевич // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 8. С. 152.
Ивановский В. Н. Введение в философию. Казань: Лито-типография И. Н.Харитонова, 1907.
С. 48.
24 Челпанов Г. Введение в философию. Москва; Харьков: Тип. Кушнарева, 1918. С. 6.
25 Шпет Г.Г. [Рец.] Проф. Челпанов «Мозг и душа» // Вопросы философии и психологии. 1903. Кн. 70. С. 878.
26 Яковенко Б. [Рец.] Н. Лосский «Введение в философию» // Логос. 1912-1913. Кн. 2, 3. С. 299.
27 Яковенко Б. [Рец.] А. Н. Введенский «Логика как часть теории познания» // Логос. 19121913. Кн. 1, 2. С. 383.
28 Там же. С. 386.
