CC BY
25ре можно говорить не о цифровых правах, а о цифровой форме традиционных имущественных прав, а применительно ко второй и, возможно, третьей - понятия «цифровой объект» и «цифровое право» имеют собственное имущественное наполнение. Предложены подходы к классификации цифрового права как самостоятельной имущественной сущности. Определены особенности имущественных отношений, функционирующих с использованием цифровых технологий, а также возможные риски цифровизации имущественных отношений.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: цифровизация; цифровое право; цифровой объект; имущественные отношения; имущество; цифровая форма имущественного права.
ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:
Селиванова, Е. С. О влиянии цифровизации общества на содержание и гражданско-правовое регулирование имущественных отношений [Текст] / Е. С. Селиванова, О. В. Дмитриева // Вестник юридического факультета Южного федерального университета. - 2023. - Т. 10, № 2. - С. 74-80. - Б01: 10.18522/2313-6138-2023-10-2-11.
an independent property entity are proposed. The specific features of property relations, functioning with the use of digital technologies, are determined, as well as possible risks of digitalization of property relations.
KEYWORDS: digitalization; digital law; digital object; property relations; property; digital form of property law.
FOR CITATION:
Selivanova, E. S. On the Impact of Digitalization of Society on the Content and Civil Law Regulation of Property Relations [Text] / E. S. Selivanova, O. V. Dmitrieva // Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. -2023. - Vol. 10, No. 2. - P. 74-80 (in Russian). - DOI: 10.18522/2313-6138-2023-10-2-11.
Современное общество переживает новый этап научно-технического развития, который характеризуется формированием информационной среды с помощью новых - цифровых - технологий. Их активное развитие и использование изменили современное общество. Создано глобальное информационное пространство, в рамках которого обеспечивается взаимодействие между людьми, удовлетворяются их потребности, обеспечивается доступ к мировым информационным ресурсам. В таких условиях наличие доступа человека к сети Интернет является необходимой предпосылкой для осуществления его политических, социальных, экономических прав.
В научной литературе предлагается конкретизировать права и свободы человека применительно к цифровой реальности, ввести категорию «цифровые права», под которыми предлагается понимать «права людей на доступ, использование, создание и публикацию цифровых произведений, на доступ к использованию компьютеров и иных электронных устройств, а также коммуникационных сетей, в частности, к сети Интернет, право свободно общаться и выражать мнения в сети, право на неприкосновенность частной информационной сферы, включая право на конфиденциальность, анонимность (обезличенность) уже оцифрованной персональной информации» [3].
Развитие цифровых технологий простимулировало формирование так называемой цифровой экономики, которая основана на использовании в экономических отношениях данных в цифровой форме, что естественным образом повлияло и на гражданское право как регулятор общественных отношений данного вида. Были внесены изменения в ст. 128 ГК РФ, закрепившие в качестве нового объекта гражданских прав «цифровые права», введена статья 141.1 ГК РФ, в общем виде раскрывающая специфику этого нового объекта. Принят ряд других нормативных правовых актов, таких как ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» от 31.07.2020 № 259 ФЗ (в ред. от 14.07.2022) и ФЗ от 02.08.2019 № 258 (в ред. от 14.07.2022) «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Российское гражданское право пополнилось такими терминами, как цифровые права, смарт-контракты, электронная форма сделки, цифровые финансовые активы, цифровая валюта, краудфандинг и др.
В научной литературе высказывается мнение, что появились основания говорить о новой сфере правового регулирования - цифровом праве.
Очевидно, что, развиваясь в условиях цифровой экономики, гражданско-правовые отношения, и прежде всего имущественные отношения, неизбежно будут претерпевать изменения, которые должны быть учтены при их регулировании. Полагаем, что на понимание правовой природы имущественных отношений, их характерных черт в доктрине и законодательстве влияние оказывают, как правило, два фактора: принципы организации экономической деятельности (традиционная экономика, плановая экономика, рыночная экономика, смешанная экономика) и уровень технологического развития общества. В условиях информационного общества большая часть потребностей людей может быть удовлетворена посредством организации удаленных имущественных отношений благодаря использованию глобальной информационной системы Интернет.
Однако развитие цифровых технологий не только изменяет способы удовлетворения традиционных материальных потребностей людей, но и порождает новые, доселе неизвестные, например, связанные с созданием так называемых метавселенных (динамических виртуальных миров, являющихся единым цифровым пространством), и «жизнью» внутри их пространства.
Игнорировать возникновение новых потребностей, предопределенных технологическим развитием общества, люди не в состоянии, поскольку потребности носят объективный характер, на что в свое время обращали внимание Н. А. Баринов [1, с. 181], а также Д. А. Керимов [5, с. 103].
Необходимость удовлетворения потребностей «заставляет» людей вступать в имущественные отношения. В свою очередь, удовлетворение потребностей является целью гражданского общества [2, с. 39], следовательно, общество в лице государства должно отреагировать на их появление путем создания правовых форм их удовлетворения. Именно это и попыталось сделать российское государство введением в ГК РФ норм о цифровых правах и принятием иных нормативных актов.
Представляется, однако, что создать эффективные правовые формы удовлетворения потребностей, связанных с цифровизацией общественных отношений, возможно только осознав существо потребностей и сферы их реализации. Полагаем, что таких сфер три.
Первая - это сфера имущественных отношений, существующих в реальности, субъекты которых имеют потребность в использовании цифровых технологий, иначе говоря, это сфера «цифровой экономики», «цифрового гражданского оборота». Именно в этой сфере уже начали использоваться такие правовые формы, как смарт-контракты, краудфандинг, начала применяться «электронная» форма сделки, в ней возникают вопросы о цифровизации волеизъявления и т. д. Необходимость регулирования такого рода отношений с новых позиций не вызывает никакого сомнения, ибо это уже реальность. Следует также отметить, что рассматриваемая сфера отношений является традиционной, фигурирующие в ней объекты, возникающие права и обязанности не являются новыми, они лишь осуществляются посредством цифровых технологий. Поэтому применительно к этой сфере можно говорить не о цифровых правах, а о цифровой форме традиционных имущественных прав, имущественных отношений.
Вторая сфера - виртуальной (цифровой) реальности - «метавселенных». Появление таких миров (пока в виде самых простых - игр, тренажеров, виртуальных экскурсий, путешествий) порождает вопрос о возникновении в них специфических «общественных», в том числе имущественных, отношений, их особых объектов, прав на них, способов их осуществления и защиты. Является ли вообще необходимым правовое регулирование отношений в метавселенных со стороны государства (ибо только государство может создавать право в его традиционном понимании), может ли оно быть аналогичным правовому регулированию фактических общественных отношений или требует иных подходов? Представляется, что именно в этой сфере отношений наиболее адекватным образом звучат понятия «цифровой объект» и «цифровое право».
Наиболее сложным представляется вопрос о третьей сфере - сфере взаимодействия двух реальностей - материальной и виртуальной, учитывая то, что виртуальная реальность так или иначе оказывает влияние на материальную реальность, а возможно, и наоборот. Например, фактически существующие лица могут выступать в метавселенной посредством «виртуальной личности» - аватара, «заработанное»
в игровом пространстве, т. е. виртуальное, имущество можно обратить в реальные деньги и т. д. В таком контексте не так уж странно будет выглядеть вопрос и о праве реального субъекта, чье виртуальное «имущественное» или «нематериальное» благо было нарушено в метавселенной, требовать его защиты как в цифровой, так и материальной реальности, например, с помощью денежной компенсации и т. п. Возможно, для целей правового регулирования такого рода ситуаций виртуальную реальность как таковую целесообразно рассматривать как некую «генеральную» юридическую фикцию, имея в виду то, что законодатель использует этот прием юридической техники для решения реально существующих, фактических проблем. Именно в сфере взаимодействия двух реальностей надо искать правовые механизмы, связывающие правовые конструкции реального и виртуального миров, ибо их пересечение неизбежно.
Решение всех этих вопросов является делом уже недалекого будущего.
Однако уже сегодня требуют разрешения проблемы, связанные с определением правовой природы, видов, особенностей осуществления цифровых прав, определения цифровых объектов и их правового режима и т. д., поскольку уже имеется законодательство, призванное регулировать общественные отношения с использованием цифровых технологий.
С учетом сказанного ранее полагаем, что решение этих вопросов невозможно без разделения двух понятий: «цифровое право», понимая под ним некий новый вид субъективного гражданского права, и цифровая форма традиционного для цивилистики имущественного права. К сожалению, нормы, содержащиеся в ГК РФ, не отличаются последовательностью в этом вопросе, что можно объяснить абсолютной новизной, а потому сложностью решаемой законодателем задачи.
С одной стороны, в соответствии с п. 1 ст. 2 ГК РФ, к имущественным отношениям, являющимся предметом гражданского права, относятся вещные, обязательственные, а также иные отношения.
Объектами имущественных отношений, согласно положениям ст. 128 ГК РФ, являются «вещи (включая наличные деньги и документарные ценные бумаги), иное имущество, в т. ч.
имущественные права (включая безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, цифровые права)».
Из текста статьи 128 ГК РФ явствует, что цифровые права отнесены к категории «иное имущество». Таким образом, категория иного имущества оправдала свое существование в законодательстве тем, что заранее невозможно было предусмотреть все виды материальных благ, которые в результате развития технологий будут соответствовать признакам объекта гражданского права, а именно, обладать свойством дискретности, способностью удовлетворять потребности участников гражданского оборота, то есть иметь потребительную стоимость, а самое главное - быть способными к участию в гражданском обороте, то есть обладать меновой стоимостью.
Из текста и смысла ст. 128 ГК РФ следует, что гражданское законодательство признает цифровые права как таковые самостоятельным объектом имущественных отношений, что предполагает наличие у них качества оборото-способности. Этот вывод, в свою очередь, влечет за собой необходимость признания наличия нового вида имущественных отношений - тех, которые обозначены в ст. 2 ГК РФ как «иные», наряду с вещными и обязательственными, возможно, целесообразно обозначить их как «цифровые имущественные отношения».
С другой стороны, не все нормы гражданского законодательства подтверждают такой вывод.
В статье 141.1 ГК РФ законодатель закрепляет, что цифровые права могут быть как обязательственными, так и иными, не уточняя, какими именно. В связи с этим открытым остается вопрос о том, могут ли цифровые права быть вещными, исключительными и прочих видов. А. А. Карцхия предлагает развернутую классификацию цифровых прав [4, с. 26], в которую включает практически все известные разновидности имущественных прав, включая вещные и даже вытекающие из деликтов. Однако известно, что вещные права неотделимы от своего объекта (вещи), в связи с чем не могут быть самостоятельным объектом гражданско-правовых сделок, то есть объектом гражданского правоотношения, оборота. Имущественные права, вытекающие из деликтов и некоторых договорных обязательств, могут быть нераз-
рывно связаны с личностью субъекта, в связи с чем также могут не обладать качеством оборото-способности. В то же время очевидно, что цифровое право как объект гражданского правоотношения, прежде всего, предполагает именно это качество, и п. 3 ст. 141.1 ГК РФ прямо говорит о переходе цифрового права на основании сделки, то есть его оборотоспособности.
Таким образом, представляется, что в ГК РФ созданы предпосылки для формирования, в первую очередь, имущественных правоотношений обязательственного типа, объектом которых выступают сами цифровые права. Но являются ли цифровые права как объект данного вида правоотношения самостоятельной имущественной сущностью?
Общеизвестно, что право обязательственного типа - это право требования, объектом которого выступают действия контрагента, и в отношении таких цифровых прав как цифровые финансовые активы (далее - ЦФА) это прямо подтверждается в п. 2 ст. 1 ФЗ «О цифровых финансовых активах». В нем указано, что «цифровыми финансовыми активами признаются цифровые права, включающие денежные требования, возможность осуществления прав по эмиссионным ценным бумагам, права участия в капитале непубличного акционерного общества, право требовать передачи эмиссионных ценных бумаг...». Иными словами говоря, ЦФА - это право требования, выраженное в цифровой форме, осуществление которого имеет особенности: оно возможно «только путем внесения (изменения) записей в информационную систему на основе распределенного реестра, а также в иные информационные системы». Получается, что в данном случае под термином «цифровое право» скрывается не самостоятельная имущественная сущность, а старое доброе право требования выплатить денежную сумму или ему подобные права. Поэтому представляется не вполне корректным содержание ст. 141.1 ГК РФ, поскольку в ней под термином «цифровое право» понимается на самом деле цифровая форма традиционного имущественного права обязательственного типа, которое, ввиду этой формы, имеет особенности в возникновении и осуществлении. Кроме того, некорректно выглядит и указание на то, что «цифровое право» в значении, придаваемом этому термину в ст. 141.1 ГК РФ, мо-
жет быть не только обязательственным, но и иным. Очевидно, что оно, по крайней мере, не может быть вещным ввиду отсутствия у него качества оборотоспособности. А отсюда следует, что дефект имеет и сама классификация «иного имущества», в том числе имущественных прав, закрепленная в ст. 128 ГК РФ, где наряду с безналичными денежными средствами, бездокументарными ценными бумагами указаны цифровые права. Более правильно было бы вместо термина «цифровые права» указать «имущественные права в цифровой форме».
Итак, в сфере использования цифровых технологий для удовлетворения обычных имущественных потребностей, интересов и осуществления соответствующих им прав субъектов реально существующих имущественных отношений, категория «цифровое право» как самостоятельная имущественная сущность и самостоятельный объект имущественных отношений не имеет почвы для существования.
В каком же контексте использование термина «цифровое право» может иметь смысл? Полагаем, что это ситуации, когда создаются имущественные объекты, имеющие нематериальную, цифровую форму, то есть цифровые объекты. Примером может послужить цифровая валюта, определяемая в п. 3 ФЗ О ЦФА как «совокупность электронных данных (цифрового кода или обозначения), содержащихся в информационной системе, которые предлагаются и (или) могут быть приняты в качестве средства платежа, не являющегося денежной единицей Российской Федерации, денежной единицей иностранного государства и (или) международной денежной или расчетной единицей...». На такие объекты, естественно, появляются права, ибо создание такого объекта призвано удовлетворить чью-то потребность и интерес. Для такой ситуации использование термина «цифровое право» представляется совершенно адекватным, поскольку как сами эти объекты, так и, соответственно, права на них, существуют только внутри информационной системы, то есть в виртуальном, цифровом пространстве. В этом пространстве цифровые права имеют собственное наполнение, становятся самостоятельной имущественной сущностью.
Естественно возникает вопрос о классификационных характеристиках такого права. Мо-
жет ли цифровое право понимаемое таким образом быть вещным?
Полагаем, что в буквальном смысле это невозможно в силу того, что объектом такого права является невещественное, цифровое имущество. По отношению к таким благам нельзя применить вещно-правовые способы защиты, например, виндикацию. Учитывая природу цифровых имущественных благ, наложить на них арест, обратить взыскание по обязательствам обладателя права невозможно без наличия доступа (кода доступа) к объекту.
Между тем обладатель имущественного права на цифровое имущественное благо (цифровой объект) как субъект имущественных отношений, входящих в предмет регулирования гражданского права, должен иметь гарантии стабильного, беспрепятственного осуществления своего права и его защиты. Полагаем, что можно говорить о наличии у такого лица абсолютного имущественного, но не отвечающего признакам вещного, права на цифровой объект (цифровое имущество). Полагаем, что для включения в систему правового регулирования цифровых объектов, создаваемых впервые в цифровом пространстве, и для обеспечения осуществления и защиты имущественного права на такой цифровой объект, можно было бы ввести наряду с абсолютным вещным правом (правом собственности) и абсолютным имущественным правом на результаты интеллектуальной деятельности (исключительным правом) абсолютное имущественное право на цифровой нематериальный объект [7, с. 62-76], то есть собственно цифровое право, имеющее самостоятельную имущественную сущность, похожее на вещное, но не являющееся таковым, квази-вещное.
Соответственно, потребность в обороте цифровых объектов внутри информационной системы поставит вопрос о системе и особенностях совершения сделок в цифровой среде, особенностях осуществления как самой передачи цифрового объекта, так и прав на него. При решении данного вопроса, возможно, понадобится обратиться к юридико-техническо-му приему фикции, о чем уже было сказано выше.
Итак, анализ действующего законодательства и правовой доктрины, а также имущественных отношений, возникающих в связи
с использованием цифровых технологий, позволяет выделить их основные особенности 1) существуют три сферы такого рода имущественных отношений, в каждой из которых присутствуют разные потребности и интересы их участников; 2) необходимым условием их возникновения является наличие инфраструктуры сети Интернет (сетевой адаптер, сервер, репитер и др.) и доступа к Интернет, а также наличие информационного посредника (п. 1 ст. 1253.1 ГК РФ) (провайдера - поставщика сетевых услуг; хостинг-провайдера; владельца сайта; регистратора доменного имени; оператора связи и др.); 3) специфические способы идентификации участника имущественных отношений, а также цифровизация волеизъявления; 4) участие в цифровых отношениях не только лиц, обладающих правосубъектностью, но и их цифровых двойников, например, чат-ботов, технологии ИИ, аватаров (в литературе рассматривается и как объект права [8, с. 114119]); 5) объектом отношений могут выступать как реально существующие, так и цифровые имущественные блага, не имеющие аналогов в физическом мире, существующие только в виде кода, например, виртуальное имущество; криптовалюта; ЫБТ-токены и др.; 6) разное понимание содержания субъективного «цифрового права» в зависимости от сферы имущественных отношений, существующих с использованием цифровых технологий.
Таким образом, цифровая революция существенно видоизменила имущественные отношения, осуществляющиеся с использованием цифровых технологий. Но одновременно с появлением их особенностей появляются также новые уязвимые элементы в данных отношениях, требующие внимания: риски, связанных с невозможностью полного контроля над информационными технологиями; комбинированное правовое регулирование цифровых имущественных отношений как нормами права, так и правилами информационных систем; автономность информационных систем, отсутствие границ и гражданства внутри них и, как следствие, сложность правового регулирования силами одного государства; зависимость субъектов правоотношений от компьютерных технологий и алгоритмов; наличие риска манипулирования интересами участников имущественных отношений, благодаря использова-
нию технологии больших данных владельцами информационных систем, в частности, формирования так называемых «ложных» или избыточных потребностей и интересов, на что уже обращается внимание в научной литературе [6, с. 133].
Требуется разработка такой модели правового регулирования имущественных отношений, которая учитывала бы наличие всех существующих рисков и предусматривала механизмы предотвращения нарушения, а также защиты участников гражданско-правовых отношений в случае нарушения «права на свой интерес».
Литература
1. Баринов, Н. А. Доктрина имущественных потребностей и ее правовое обеспечение [Текст] / Н. А. Баринов // Российская юридическая доктрина в XXI веке: проблемы и пути их решения: научно-практическая конференция (3-4 октября 2001 года) / под ред. А. И. Демидова. - Саратов: Изд-во Саратовской гос. акад. права, 2001. - С. 180-181.
2. Гегель, Г. Энциклопедия философских наук [Текст] / Г. Гегель. - Москва, 1977. - Т. 3.
3. Зорькин, В. Право в цифровом мире [Текст] / В. Зорькин // Российская газета (столичный выпуск). Рубрика Власть. - 29.05.2018. - № 115 (7578).
4. Карцхия, А. А. Гражданско-правовая модель регулирования цифровых технологий [Текст] : дис. ... докт. юрид. наук / А. А. Карцхия. - Москва, 2019.
5. Керимов, Д. А. Потребность, интерес и право (к вопросу об объективном и субъективном в праве) [Текст] / Д. А. Керимов // Советское государство и право. - 1971. -№ 4. - С. 95-103.
6. Родионова, О. М. Права на свой интерес и свою волю в условиях цифровизации имущественных отношений [Текст] / О. М. Родионова // Вестник университета им. О. Е. Кутафина (МГЮА). - 2021. - № 11. - С. 126-135.
7. Рожкова, М. А. Имущественные права на новые нематериальные объекты в системе абсолютных прав [Текст] / М. А. Рожкова // Право цифровой экономики -2020: Ежегодник-антология. Сер. «Анализ современного
права / IP & Digital Law» / руководитель и научный редактор М. А. Рожкова. - Москва : ООО «Издательство «СТАТУТ», 2020.
8. Саркисян, В. В. К вопросу о правосубъектности аватара в метавселенной [Текст] / В. В. Саркисян, И. В. Федорова // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. - 2023. - Т. 10, № 1. - С. 114-119. - DOI: 10.18522/2313-6138-2023-10-1-13.
References
1. Barinov, N. A. The doctrine of property needs and its legal support [Text] / N. A. Barinov // Russian legal doctrine in the XXI century: problems and ways to solve them: scientific and practical conference (October 3-4, 2001) / edited by A. I. Demidov. - Saratov: Publishing House of the Saratov State Academy of Law, 2001. - P. 180-181 [in Russian].
2. Hegel, G. Encyclopedia of Philosophical Sciences [Text] / G. Hegel. - Moscow, 1977. - Vol. 3 [in Russian].
3. Zorkin, V. Law in the digital world [Text] / V. Zorkin // Rossiyskaya Gazeta ("Stolichny" Issue). Section "The Power". - 29.05.2018. - No. 115 (7578) [in Russian].
4. Kartskhiya, A. A. Civil law model of regulation of digital technologies [Text] : dis. ... doct. jurid. sciences / A. A. Kartskhiya. - Moscow, 2019 [in Russian].
5. Kerimov, D. A. Need, interest and law (on the question of the objective and subjective in law) [Text] / D. A. Kerimov // Soviet State and Law. - 1971. - No. 4. - P. 95-103 [in Russian].
6. Rodionova, O. M. The rights to one's interest and one's will in the conditions of digitalization of property relations [Text] / O. M. Rodionova // Bulletin of the
0. E. Kutafin University (MGUA). - 2021. - No. 11. - P. 126-135 [in Russian].
7. Rozhkova, M. A. Property rights to new intangible objects in the system of absolute rights [Text] / M. A. Rozhkova // The Law of the Digital Economy -2020: Yearbook-anthology. Ser. "Analysis of modern law / IP & Digital Law" / supervisor and scientific editor M. A. Rozhkova. - Moscow : LLC Publishing House "STATUTE", 2020 [in Russian].
8. Sarkisyan, V. V. On the question of the legal personality of the avatar in the metaverse [Text] / V. V. Sarkisyan,
1. V. Fedorova // Bulletin of the Faculty of Law of the Southern Federal University. - 2023. - Vol. 10, No. 1. - P. 114-119. -DOI: 10.18522/2313-6138-2023-10-1-13 [in Russian].
Поступила в редакцию 19.05.2023 Received May 19, 2023
