CC BY
74
ПРАВО И СОВРЕМЕННЫЕ ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
ТАТЬЯНА ВИКТОРОВНА ДЕРЮГИНА
Московский университет Министерства внутренних дел Российской
Федерации имени В.Я. Кикотя
117437, Российская Федерация, Москва, ул. Академика Волгина, д. 12
E-mail: sofija96@mail.ru
SPIN-код: 4787-4653
DOI: 10.35427/2073-4522-2022-17-2-deryugina
К ВОПРОСУ О СУЩНОСТНЫХ ХАРАКТЕРИСТИКАХ И ПРАВОВОЙ ПРИРОДЕ ЦИФРОВОГО ПРАВА
Аннотация. Любая вводимая в гражданское законодательство правовая конструкция должна основываться на существующих цивилистических моделях, учитывать помимо базисных экономических отношений специфику механизма правового регулирования отношений, сложившихся в конкретной правовой системе. Исследуемая проблема правовой природы цифрового права связана с неоднозначностью и противоречивостью предложенной законодателем дефиниции, многочисленными дискуссиями, возникающими в юридической литературе, проблемами правоприменения. Автором предлагается анализировать цифровое право через призму правовой конструкции субъективного гражданского права, поэтапно сравнивая и делая выводы относительно существования в содержании цифрового права заложенных правовых возможностей, прав требования и прав на защиту.
Рассматривая содержание цифрового права, предложенное в общей норме ГК РФ и в специальном законодательстве, делаются выводы о наличии значительных противоречий, связанных либо с пониманием цифрового права как объекта гражданских прав, либо со сведением его правовой природы к одному из способов фиксации (удостоверения) имущественного права, а также с системным смешиванием таких правовых категорий как объект права и объект обязательства. Анализируется категория «иных» прав, включенных в содержание цифрового права.
Сравнение элементов субъективного гражданского права (права на собственное поведение, права требования, право на защиту) с содержанием цифрового права позволяет сделать вывод об усеченном содержании цифрового права, которое представлено в большинстве случаев лишь правом требования,
правом участия либо отдельными правомочиями, входящими в структуру права. Обосновывается, что с точки зрения теории гражданского права о цифровом праве можно говорить только как о квазиправе.
Анализ цифрового права как способа фиксации имущественного права также выявляет ряд системных проблем. При таком подходе цифровое право трудноразличимо с бездокументарной ценной бумагой, а выделенные законодателем конституирующие признаки цифрового права эту проблему не решают.
На основании проведенного разделения правовых категорий «право» и «правомочие», делается вывод, что говорить о необходимости возведения одного или несколько правомочий, заложенных в цифровое право, в ранг полноценного права преждевременно. Аргументируется невозможность рассмотрения цифрового права как самостоятельного имущественного права. Обосновывается отсутствие свойств дискретности (качественной определенности и обособленности) цифрового права как объекта гражданских прав. Определяется природа цифрового права как способа закрепления (удостоверения) имущественного права. Обобщаются условия, при которых, цифровое право может быть признано самостоятельным объектом гражданских прав.
Ключевые слова: цифровое право, утилитарное цифровое право, цифровые финансовые активы, субъективное право, объект гражданских прав, имущественное право, обязательственное право, корпоративное право, содержание гражданского права, ценные бумаги
TATIANA V. DERYUGINA
Kikot Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of the Russian
Federation
12 str. Academician Volgin, Moscow, 117437, Russian Federation
E-mail: sofija96@mail.ru
SPIN code: 4787-4653
ON THE MATTER OF THE ESSENTIAL CHARACTERISTICS AND LEGAL NATURE OF DIGITAL LAW
Abstract. Any legal structure introduced into the civil legislation should be based on the existing civilistic models, take into account, in addition to basic economic relations, the specifics of the mechanism of legal regulation of relations that have developed in a particular legal system. The studied problem of the legal nature of digital law is associated with the ambiguity and inconsistency of the definition proposed by the legislator, numerous discussions arising in the legal literature, problems of law enforcement. The author proposes to analyze digital law through the prism of the legal construction of subjective civil law, gradually comparing and drawing con-
elusions about the existence of inherent legal potentials, rights of claim and rights of protection in the content of digital law.
Considering the content of digital law proposed in the general norm of the Civil Code of the Russian Federation and in special legislation, conclusions are drawn about the presence of significant contradictions related either to the understanding of digital law as an object of civil rights, or with the reduction of its legal nature to one of the ways of fixing (certifying) property law, as well as with the systemic mixing of such legal categories as the object of law and the object of obligation. The category of "other" rights included in the content of digital law is analyzed.
A comparison of the elements of subjective civil law (the right to one's own behavior, the right of claim, the right to protection) with the content of digital law allows us to conclude about the truncated content of digital law, which is represented in most cases only by the right of claim, the right of participation or individual powers included in the structure of law. It is proved that from the point of view of the theory of civil law, digital law can only be spoken of as a quasi-law.
The analysis of digital law as a way of fixing property law also reveals a number of systemic problems. With this approach, digital law is difficult to distinguish from a non-documentary security, and the constitutive features of digital law highlighted by the legislator do not solve this problem.
Based on the separation of the legal categories "right" and "competence", it is concluded that it is premature to talk about the need to elevate one or more of the powers inherent in digital law to the rank of a full-fledged right. The impossibility of considering digital law as an independent property right is argued. The absence of discreteness properties (qualitative certainty and isolation) of digital law as an object of civil rights is substantiated. The nature of digital law is determined as a way of securing (certifying) property rights. The conditions under which digital law can be recognized as an independent object of civil rights are summarized.
Keywords: digital law, utilitarian digital law, digital financial assets, subjective law, object of civil rights, property law, law of obligations, corporate law, content of civil law, securities
1. Введение
Динамичное развитие гражданского оборота, цифровизация экономики, появление новых объектов и субъектов права вызывают необходимость стремительного изменения гражданского законодательства. Однако указанные изменения не должны проводиться бессистемно, без учета цивилистической доктрины. Необходимо грамотно выбирать средства механизма правового регулирования, чтобы поддержать развитие новых отношений, а не воспрепятствовать им.
Появление в гражданском законодательстве категории цифровых прав было призвано решить назревшую проблему существования то-кенов в российском гражданском обороте. Однако сконструированная
модель цифрового права породила множество дискуссий, связанных с определением его правовой природы. Какие имущественные права составляют содержание цифрового права; как соотносятся права обладателя субъективного права с содержанием цифрового права, как объекта этого права; можно ли говорить о самостоятельности цифрового права как объекта при отсутствии у него свойства дискретности? И многие другие. Является проблемой и противоречивость норм права, регулирующих отношения с цифровыми правами: законодатель, пытаясь обособить его как самостоятельный объект, системно возвращается к его описанию как способа цифровой фиксации имущественного права.
В цивилистической литературе ученые решают указанные проблемы, используя различные научные подходы1. Высказываются разнообразные позиции относительно конституирующих свойств цифрового права, позволяющих определить его правовую природу. Обобщая проведенный авторами опыт исследования, необходимо рассмотреть цифровое право через призму трехэлементной конструкции субъективного гражданского права, сравнить признаки цифрового права со свойствами объекта гражданских прав, что станет основой для выводов о его правовой природе.
2. Цифровое право как объект гражданского права и проблемы его содержания
Закрепление цифрового права в качестве объекта гражданских прав продолжает вызывать множественные дискуссии в научной ци-вилистической литературе и на практике. Определяя дефиницию цифрового права как обязательственного и иного права, содержание и по-
1 См.: Андреев В.К. О понятии цифровых прав и их оборотоспособности // Журнал предпринимательского и корпоративного права. 2018. № 2. С. 38—41; Новоселова Л., Габов А., Савельев А. и др. Цифровые права как новый объект гражданского права // Закон. 2019. № 5. С. 31—54; Василевская Л.Ю. Токен как новый объект гражданских прав: проблемы юридической квалификации цифрового права // Актуальные проблемы российского права. 2019. № 5. С. 111—119; Gregori P., Holzmann P. Digital sustainable entrepreneurship: A business model perspective on embedding digital technologies for social and environmental value creation // Journal of Cleaner Production. 2020. No. 272. Article 122817; Marsal-Lacuna M.L. Future living framework: Is blockchain the next enabling network? // Technological Forecasting and Social Change. 2018. No. 128. P. 226-234; Huckle S., Bhattacharya R., White M., BeloffN. Internet of things, blockchain and shared economy applications. The 7th International Conference on Emerging Ubiquitous Systems and Pervasive Networks (EUSPN2016) // Procedia Computer Science. 2016. Vol. 98. P. 46-47 и многие другие.
рядок осуществления которого определяются информационными системами, законодатель тем самым спровоцировал появление ряда внутрисистемных отраслевых проблем, связанных как с избранными правовыми средствами механизма регулирования отношений, так и содержательным наполнением цифрового права.
Любая вводимая в законодательство конструкция должна соотноситься с общеправовой моделью, существующей на данном момент в праве. В нашем случае речь идет о конструкции субъективного права и соответствии ей категории «цифровое право». Особенностью представленной модели цифрового права (равно как и иных конструкций «право на право») является тесное сплетение субъективного права обладателя и объекта субъективного права — цифрового права. Опуская полемику относительно содержания субъективного права и сущностной характеристики конструкции «право на право», остановимся на позиции о том, что в содержание субъективного права включаются: возможность определенного поведения управомоченного лица, возможность требовать определенного поведения от третьих лиц, право на защиту2. В свою очередь, конструкция «право на право» содержит правомочия как самого обладателя субъективного права, так и правомочия, относящиеся к его объекту3. Именно с учетом такого подхода будет проводиться анализ содержания цифрового права.
Первое, на что обращается внимание при анализе п. 1 ст. 141.1 Гражданского кодекса РФ (далее — ГК РФ), это попытка воспроизведения в цифровом праве конструкции ценной бумаги, закрепленной в ст. 142 ГК РФ и удостоверяющей обязательственные и иные права. При этом ключевым отличием цифрового права от ценной бумаги является установление его содержания (скорее, уточнение его содержания) и условий осуществления правилами информационной системы. Важным аспектом вводимой конструкции является возможность оборота только тех цифровых прав, которые строго предусмотрены законом, таким образом законодатель, действуя по аналогии с вещными правами, предусматривает их закрытий перечень (пишегиъсЫше), представляя только закону право его изменения. Однако в отличие от п. 2 ст. 142 ГК РФ, содержащего перечень ценных бумаг, ст. 141.1 ГК РФ нам такого перечня цифровых прав не предлагает.
2 См., например: Чеговадзе Л.А., Куфлин А.С. Социально-правовое предназначение категории «субъективное гражданское право» // Юрист. 2007. № 3. С. 23.
3 См.: ЭннекцерусЛ. Курс Германского гражданского права. Т. 1. Полутом 1. М., 1949. С. 258.
В целом обозначенный подход, судя по пояснительной записке к Проекту федерального закона от 23 марта 2018 г. № 424632-7 «О внесении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации»4, соответствует цели законодателя — создать аналог ценной бумаги в цифровом пространстве. Предполагалось, что цифровое право при помощи цифрового кода или обозначения будет удостоверять обязательственные и иные права. Следовательно, цифровое право рассматривалось как форма закрепления имущественного права.
Однако тот вариант, который существует сейчас в действующем законодательстве, не вполне соответствует тому, что задумывалось. Из определения цифрового права выпало ключевое слово, указывающее на цифровое право как способ удостоверения существования обязательственных или иных прав. Таким образом, из цифрового способа фиксации и аналога ценной бумаги в цифровой форме правоприменитель получил право, в содержании которого присутствуют обязательственные и иные права.
Несмотря на то что в дальнейшем избранный законодателем подход будет подвергаться критике, здесь все-таки стоит отметить и положительный момент приведенного определения. Учитывая динамичный характер развития гражданского оборота, появление новых объектов, способов осуществления права и проч., представлять в содержании какой-либо правовой категории ограниченный перечень имущественных прав было бы неверно. Поддерживая в целом упоминание в определении «иных прав», тем не менее остановимся на некоторых проблемах, связанных с видовым составом иных прав.
Безусловно, под категорию иных прав не могут подпадать неимущественные права в силу законодательного установления (ст. 128 ГК РФ); вещные права, так как основания возникновения и их содержание устанавливаются законом (ст. 2 и раздел II ГК РФ), а не информационной системой. Можно было бы предположить, что иными правами могут быть интеллектуальные права, однако ГК РФ, в п. 1 ст. 2 указывает на возможность установления оснований возникновения интеллектуальных прав и порядка их осуществления только гражданским законодательством, что опять же исключает возможность установления информационной системой иных правил. Можно, конечно, здесь возразить, что в ст. 141.1 ГК РФ гражданское законодательство
4 Система обеспечения законодательной деятельности. URL: https://sozd. duma.gov.ru/bill/424632-7 (дата обращения: 20.01.2021).
как раз и установило порядок осуществления, отослав к правилам информационной системы, но об этом ниже. Да и учитывая имущественное содержания цифровых прав, здесь можно было бы говорить только об исключительном праве.
Скорее всего речь идет о корпоративных правах. Их природа также вызывает многочисленные дискуссии в теории гражданского права, где авторы рассматривают их либо в качестве разновидности обязательственных прав5 (в этом случае мы не можем отнести их к «иным правам» в смысле ст. 141.1 ГК РФ), либо как самостоятельное право6. В последнем случае можно говорить о возможности включения корпоративных прав в содержание цифрового, но возникает вопрос, почему сам законодатель не назвал его в качестве такового, как сделал это с обязательственными правами? И какие еще права могут относиться к цифровым? Организационно-управленческие? Однако, пожалуй, здесь следует согласиться с мнением, высказанным в юридической литературе, что эти права не обладают самостоятельностью, позволяющей выделить их в отдельную группу, а включаются в имущественные или неимущественные права, например корпоративные7, на что, впрочем, указывает и сам законодатель (п. 1 ст. 2 ГК РФ), либо в иные гражданские права8. Здесь, не впадая в дискуссию о самостоятельности либо несамостоятельности организационных отношений, чему посвящены труды многих известных российских цивилистов9, лишь отметим, что этот вопрос нас интересует только с позиции возможности включения их в содержание понятия цифрового права.
Можно было бы предположить, что в качестве иных прав речь идет о преимущественных правах. Но и здесь, не вдаваясь в анализ существующих позиций о их природе, согласимся с мнением, высказанным в цивилистической литературе, о том, что, несмотря на относительный характер этого права, исчерпывающий перечень должен быть
5 См., например: ЯковлевА.С. Имущественные права как объекты гражданских правоотношений. М., 2005. С. 65.
6 См., например: Гутников О.В. К вопросу о правовой природе субъективного корпоративного права // Журнал российского права. 2017. № 3. С. 54-64.
7 См., например: там же. С. 57.
8 См., например: Алексеев С.С. Структура советского права. М., 1975. С. 173.
9 См.: Красавчиков О.А. Организационные гражданско-правовые отношения // Антология уральской цивилистики. 1925-1989: СПб., 2021. С. 163; Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. М., 2000. С. 536 (Классика российской цивилистики).
предусмотрен в законе10, как, впрочем, и основания его возникновения и содержания.
В поисках ответа на вопрос о содержании цифрового права обращаемся к специальному законодательству и одной из поименованных в законе разновидностей — утилитарным цифровым правам. В ч. 1 ст. 8 Федерального закона от 2 августа 2019 г. № 259-ФЗ (в ред. от 31 июля 2020 г.) «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»11 (далее — Федеральный закон «О привлечении инвестиций...») содержанием утилитарного цифрового права названы права требования (право требовать передачи вещей, исключительных прав и прав использования результатов интеллектуальной деятельности, выполнения работ и оказания услуг). Здесь же предусмотрены ограничения, связанные с невозможностью признавать утилитарными цифровыми правами права требования относительно имущества, подлежащего государственной регистрации, либо сделки с которым подлежат государственной регистрации или нотариальному удостоверению. Таким образом, содержание утилитарного цифрового права сужено до одного из правомочий имущественного права — права требования, которое, впрочем, так же ограничено перечнем объектов, подлежащих передаче (вещи, исключительные права и права использования результатов интеллектуальной деятельности) и правом требования выполнения работ и оказания услуг. И здесь возникает вопрос, а можем ли мы говорить о самостоятельности объекта гражданских прав, не обладающего свойством дискретности? Каким образом можно разграничить обязательственное право требования и цифровое право, имеющее в содержании указанное обязательственное право требования?
Здесь мы предпочтем не останавливаться на «чистоте» использованной законодателем конструкции, где наряду с отмеченными недостатками происходит смещение акцентов с объекта права (вещь, исключительное право, оказание услуги) к правомочию требования как элементу субъективного обязательственного права обладателя и объекту обязательства — «право требования выполнения работ» (а не право требовать передачи результата работ, поскольку объектом субъективного права выступает сам результат работы, а не процесс ее
10 См.: Белов В.А. Гражданское право. М., 2018. С. 379.
11 СЗ РФ. 2019. № 31. Ст. 4418. URL: http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 02.08.2021).
выполнения (ст. 128 ГК РФ), а вот объектом обязательства уже является выполнение работ (ст. 307 ГК РФ)). Такой подход законодателя требует отдельного рассмотрения, но это уводит нас от основной цели нашего исследования.
Нарекания к указанному в Законе содержанию цифрового права возникают и связи с включением в него права использования результатов интеллектуальной деятельности, которое по своей правовой природе может как иметь, так и не иметь имущественного содержания, так как при такой формулировке сюда подпадает и личное, домашнее использование автором своего произведения, например для чтения членам семьи. Законодателю бы следовало уточнить, что речь идет об исключительном праве, имеющем имущественной содержание (ст. 1226 ГК РФ).
Более широкое содержание цифрового права предусмотрено в ч. 13 ст. 8 Федерального закона «О привлечении инвестиций.», где в его структуру включаются цифровые финансовые активы и утилитарные цифровые права. И здесь мы видим достаточно широкий перечень прав, которые могут включаться в содержание цифрового права, но при этом Закон ставит больше вопросов, чем дает ответов. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 1 Федерального закона от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»12 (далее — Закон о цифровых финансовых активах) в содержание цифрового права могут включаться денежные требования (не право требовать как правомочие, а само требование как предмет, к примеру, уступки); права требования о передаче эмиссионных ценных бумаг; возможность осуществления прав по эмиссионным ценным бумагам; права участия в капитале непубличного общества.
Первый вопрос, который возникает при анализе указанной дефиниции, какой смысл вкладывал законодатель в категорию «денежное требование»? Гражданское законодательство, как правило, оперирует конструкцией «право требования по денежным обязательствам» (например, п. 1 ст. 25, ст. 319, 384, 388, п. 7 ст. 448 ГК РФ и др.). Исходя из логики предыдущих правовых норм, в содержании цифрового права законодатель включает обязательственное право требования. И здесь все верно укладывается в конструкцию обязательства и его объекта (действия, деятельности): объектом выступают действия, выраженные в праве требования. Возможно, законодатель ре-
12 C3 PO. 2020. № 31 (i. 1). CT. 5018.
шил построить данную конструкцию на теории, где объектом обязательства выступает материальное благо 13. Но тогда такой подход противоречит современному понятию обязательства, предложенному в ст. 307 ГК РФ.
Следует отметить, что категория «денежное требование» также используется законодателем, например, при формулировании условий договора финансирования под уступку денежного требования (ст. 824, 826 ГК РФ). Но в этом случае четко разводится право требования по обязательству из договора факторинга (см., например, п. 3 ст. 824 ГК РФ) и денежное требование как предмет уступки (ст. 826 ГК РФ). Следовательно, предъявить право требования по денежному обязательству означает совершить действия, являющиеся объектом обязательства. При таком подходе в содержание права требования может включаться набор правомочий, связанных с требованием уплаты долга, его части или с требованием предварительной оплаты, предоставления кредита и проч.
В случае с цифровыми правами, входящими в структуру цифрового финансового актива, законодатель, скорее всего, делает акцент на том, что содержанием такого цифрового права является не любое право требования, а только право требования по денежному обязательству. Но и здесь остаются вопросы, связанные с дискуссий относительно того, какие обязательства считать денежными14.
Вторая проблема определения содержания цифрового права, входящего в структуру цифрового финансового актива, вытекает из включения в него в качестве содержательной характеристики «возможности осуществления права по эмиссионным ценным бумагам». Что значит возможность осуществления? Осуществление любого субъективного права гарантируется государством (ст. 9 ГК РФ). Право, которое неосуществимо, — это фикция. Сама возможность, не выраженная в конкретном праве, не имеет никакого правового содержания. Так о какой возможности идет речь? Возвращаясь к ст. 141.1 ГК РФ, где указано на имущественное содержание цифрового права, следует отметить, что сама по себе возможность осуществления права никакого имущественного содержания не имеет. Имущественное содержание может
13 См., например: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С. 213.
14 Проблема отнесения обязательств к денежным длительное время вызывает полемику в теории и на практике. См.: Новоселова Л.А. Проценты по денежному обязательству. М., 2011. С. 24, Иоффе О.С. Избранные труды в 4 т.: Обязательственное право. СПб, 2004. Т 3. С. 134.
иметь или не иметь само право, возникающее в результате его осуществления правоотношение, но никак иначе. И опять мы вынуждены предположить, что законодатель на самом деле имел в виду получение каких-либо имущественных выгод по эмиссионным ценным бумагам. И, безусловно, получение имущественных благ прямо связано с осуществлением права, но не тождественно ему. Осуществление — это набор способов достижения результата, тогда как имущественная выгода — это сам результат, то благо, которое мы планируем получить в результате осуществления права.
Не лишним здесь будет отметить и то, что ценная бумага по своей природе является также имущественным правом (п. 1 ст. 142 ГК РФ).
Третья проблема связана с включением в содержание цифрового права права участия в капитале непубличного общества. И опять возникает ряд вопросов, ответы на которые законодатель не дает. Почему законодатель не использовал термин «корпоративные права»? Возможно, ответ кроется в ст. 2 ГК РФ, где права участия только в совокупности с правами управления образуют корпоративные права. Но такое толкование противоречит специальной норме ст. 65.1 ГК РФ, где права участия тождественны праву членства в корпоративном юридическом лице и, соответственно, участники приобретают корпоративные права (п. 2 ст. 65.1 ГК РФ). Возможно, указывая на права участия, авторы опирались на одну из цивилистических теорий, где корпоративные права делятся на права участия и производные от них обязательственные права15. В любом случае установить, что имел в виду законодатель, достаточно сложно.
Резюмируя проведенный анализ, в сухом остатке имеем в содержании цифрового права — права требования имущественного характера, права участия, право на получение имущественных выгод, которое в свете проведенного исследования так же сводится к праву требования получения имущественного блага. Таким образом, содержанием цифрового права является одно из правомочий субъективного гражданского права. И даже это право требования, судя по действующему законодательству, мы не можем рассматривать широко как право притязания, в этом случае еще можно было бы порассуждать о самостоятельности цифрового права16.
15 См.: Ломакин Д.В. Корпоративные правоотношения: общая теория и практика ее применения в хозяйственных обществах. М., 2008. С. 84—87
16 Дискуссия о понятии права притязания ведется в цивилистической литературе длительное время. Некоторые авторы отождествляют его с субъективным правом, другие сводят к праву требования, третьи считают, что оно наделено более
Возвращаясь к трехчленной конструкции субъективного гражданского права, следует отметить, что, по сути, законодатель говорит нам об одном дозволении обладателя субъективного права — праве требования (и только если в содержание цифрового права включены права участия, можно заявлять о полноценном первом элементе субъективного права — наличие совокупности возможностей). Как правило, мы имеем усеченный элемент содержания, связанный с наличием возможностей, которые, по сути, сводятся ко второму элементу субъективного права — праву требования. Что касается права на защиту, то оно присуще обладателю субъективного права в конструкции субъект-субъективное право и связано с объектом опосредованно через субъекта, так как именно наличие интереса субъекта в совокупности с нарушением или иным ущемлением его права вызывает необходимость осуществления права на защиту.
Полагаем, в свете проведенного исследования говорить о необходимости возведения одного или нескольких правомочий, заложенных в цифровое право, в ранг полноценного права преждевременно. Содержанием цифрового права выступают отдельные правомочия (не само право), что допускает возможность его рассмотрения как квазиправа.
С позиции свойства дискретности объекта гражданских прав, его качественной определенности и обособленности от иных объектов гражданских прав делать вывод о самостоятельности цифрового права как объекта гражданских прав преждевременно.
3. Цифровое право, как способ фиксации (удостоверения) имущественного права
В научной литературе достаточно популярна позиция, связанная с рассмотрением сущности цифрового права как формы фиксации или цифрового способа закрепления имущественного пра-ва17. По сравнению с точкой зрения, изложенной в настоящее время в ст. 141.1 ГК РФ, такой подход более предпочтителен.
широким содержанием относительно права требования. См.: Агарков М.М. Теория государства и права: Учебник для вузов: М., 1948. С. 45; ШершеневичГ.Ф. Общая теория права: Учебное пособие в 2 т. Вып. 2. М., 1995. Т. 2. С. 302; Архипов С.И. Проблемы триады права собственности // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. 2011. Вып. 11. С. 448—466.
17 См., например: Гринь О.С. Обязательственные отношения по поводу цифровых объектов гражданских прав // Ьехтшвюа. 2020. Т. 13. № 19. С. 21—31
Однако в этом случае встает вопрос, связанный с разграничением цифровых прав и бездокументарных ценных бумаг. И цифровое право, и бездокументарная ценная бумага относятся к имущественным правам; не имеют материального выражения; возможность существования их отдельных видов строго предусмотрена законом; гражданский оборот имеет сходный правовой режим (ст. 8 Федерального закона «О привлечении инвестиций...» и ст. 149.2 ГК РФ).
Различия между бездокументарными ценными бумагами и цифровыми правами не носят принципиального характера. В случае бездокументарной ценной бумаги правила закреплены в решении о ее выпуске (п. 1 ст. 142 ГК РФ), для цифрового права они предусматриваются информационной системой (ст. 141.1 ГК РФ). И в первом, и во втором случае закон предусматривает ряд системных ограничений на установление таких правил.
Можно провести различие по способу фиксации, бездокументарная ценная бумага допускает фиксацию в реестрах, на счетах на бумажном носителе, тогда как цифровое право имеет только цифровую фиксацию. Но такое различие не является принципиальным, тем более что практика идет по пути ведения электронных реестров бездокументарных ценных бумаг. Есть некоторые нюансы в обороте цифровых финансовых активов (ст. 10 Закона о цифровых финансовых активах), но они укладываются в рамки допустимых законодательных пределов осуществления и ограничений, предусмотренных в рамках одного института права.
Таким образом, ключевое отличие правового режима бездокументарной ценной бумаги и цифрового права сводится к возможности последнего обращаться только в пределах определенной информационной системы. Этот признак назван как один из ключевых в определении правовой природы цифрового права. Но в ст. 5 Федерального закона «О привлечении инвестиций.» мы видим, что правила инвестиционной платформы распространяются и на эмиссионные ценные бумаги, что в очередной раз стирает различия между цифровым правом и ценной бумагой.
Любая информационная система, опираясь на перечень цифровых прав, предусмотренный в законе, может устанавливать особенности осуществления прав внутри системы, давая возможность субъектам продавать, обменивать, отдавать в залог, иным способом распоряжаться цифровым правом. Внутри данной системы цифровое право может выступать эквивалентом других имущественных прав. И здесь в целом понятны ограничения, вводимые законодателем для обраще-
ния цифрового права. Только участники такой системы могут получать выгоды от реализации цифрового права. С такой позиции можно было понять логику законодателя, вводящего цифровое право, как самостоятельный объект гражданских прав.
К сожалению, анализ специальных законов, показывает, что воплотить эту идею в полной мере не удалось. В частности, ч. 1 ст. 8 Федерального закона «О привлечении инвестиций...» указывает на возможность приобретения, отчуждения и осуществления утилитарных цифровых прав, выраженных в праве требования передачи вещи. Возникают вопросы о возможности осуществления права требования передачи вещи, так как сама передача материальной вещи явно не может происходить в рамках информационной системы. Возможно, законодатель говорит нам только о бестелесных вещах. Но тогда это утверждение находится в логическом противоречии с ч. 2 ст. 8 Федерального закона «О привлечении инвестиций.», исключающей из числа вещей, на которые могут возникать утилитарные права, только имущество, подлежащее государственной регистрации, или сделки с которым должны быть зарегистрированы либо нотариально удостоверены.
Косвенно подтверждается идея о возможности осуществления права на цифровые права вне информационной системы в ст. 5, пп. 5 п. 1 ст. 6 Федерального закона от 7 августа 2001 г. № 115-ФЗ (ред. от 21 декабря 2021 г.) «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терро-ризма»18.
В содержательном противоречии находятся ч. 1 ст. 2 и ч. 2 ст. 1 Федерального закона «О привлечении инвестиций.», где ч. 1 ст. 2 рассматривает цифровые финансовые активы в качестве способа удостоверения права, что возвращает нас к первоначальной задумке законодателя об аналоге ценной бумаги в цифровом пространстве. В свою очередь, ч. 1 ст. 9 Федерального закона «О привлечении инвестиций.» тут же опровергает этот вывод, указывая на возможность выдачи цифрового свидетельства, удостоверяющего принадлежность цифрового права его владельцу.
В целом правовое регулирование отношений, связанных с использованием цифровых прав, отличается противоречивостью. Так, в п. 1 ст. 141.1 ГК РФ указывается на возможность определения содержания и условий осуществления цифровых прав правилами информационной системы. С точки зрения русского языка не вполне
18 СЗ РФ. 2001. № 33 (ч. 1). Ст. 3418. Труды Института государства и права РАН. 2022. Том 17. № 2
понятно, к чему относится категория «содержание». К содержанию осуществления права или содержанию субъективного гражданского права. Последнее предположение вполне допустимо, так как законодатель указывает на иные права, которые вполне могут быть наполнены содержанием, исходя из правил, например, информационной системы. Впрочем, такой вывод был бы неверным, так как, устанавливая закрытый перечень цифровых прав, законодатель тем самым указывает на то, что содержание этого права должно быть предусмотрено законом (numerusclause). Следовательно, категория «содержание» относится к осуществлению, что, впрочем, подтверждается, к примеру, ч. 4 ст. 8 Федерального закона «О привлечении инвестиций.».
Таким образом, информационная система может устанавливать способы осуществление права и условия осуществления (юридические факты, с которыми информационная система связывает изменение правового состояния обладателя цифрового права). Например, наступление срока исполнения обязательства является толчком к осуществлению права требования, вытекающего из цифрового права.
Федеральный закон «О привлечении инвестиций.», продолжая развивать идею о цифровых правах и их разновидности утилитарных цифровых правах, неожиданно в ст. 1 указывает на то, что закон, а не информационная система устанавливает правила обращения утилитарных цифровых прав. Но именно в результате осуществления субъективного права происходит оборот объектов гражданских прав. Эти понятия тесно связаны, так как гражданский оборот протекает только в рамках правоотношения, структурным элементом которого является осуществляемое субъективное право. Поэтому, регулируя гражданский оборот, право регулирует и отношения по осуществлению субъективного гражданского права.
Порядок, способы, условия осуществления субъективного права могут предусматриваться в договоре, если мы говорим, к примеру об обязательственном праве; в уставе юридического лица, если речь идет о корпоративных правах; в других локальных актах, принимаемых участниками гражданских правоотношений. По сути, правила информационной системы — это тот локальный акт, к которому присоединяются участники отношений с использованием инвестиционной платформы или иной информационной системы. Аналог таких отношений возникает из договора присоединения. При этом законодатель предлагает использовать конструкции договора об оказании услуг по привлечению инвестиций. Поэтому и здесь невозможно сделать вывод о том, что цифровое право имеет какой-то особый правовой
режим, позволяющий его рассматривать как самостоятельный объект гражданских прав.
Анализ специальных норм права, содержащийся в Федеральном законе «О привлечении инвестиций.» и Законе о цифровых финансовых активах, несмотря на предпринятую попытку законодателя наделить цифровое право особым гражданско-правовым содержанием и обособить от других объектов гражданских прав, позволяет утверждать, что цифровое право регулируется как особый способ фиксации (удостоверения) имущественного права.
4. Заключение
Более широкая конструкция цифрового права, предложенная в ГК РФ, в настоящее время не нашла развития в специальном законодательстве. Та же дефиниция, которая обозначена в п. 1 ст. 141.1 ГК РФ, не обладает достаточными свойствами качественной обособленности и самостоятельности, позволяющей рассматривать ее в качестве уникального объекта гражданских прав.
Невозможно рассматривать цифровое право и как самостоятельное имущественное право. Любое право имеет свое содержание, ключевую основу, посыл или, лучше сказать, цель, для которой оно и вводится законодателем. Например, в основе права собственности лежит максимальная по отношению к другим имущественным правам свобода его обладателя осуществлять свои интересы в правоотношениях с другими субъектами по поводу определенной вещи, иного блага. И оно (право собственности) не сводится к совокупности правомочий владения, пользования и распоряжения. Правомочия владения, пользования и распоряжения — это лишь средства, при помощи которых собственник достигает свои цель. И несмотря на провозглашенный принцип единого содержания права собственности, оно различается, к примеру, в зависимости от объекта собственности. Элементарный пример с необходимостью регистрации прав на недвижимое имущество с очевидностью иллюстрирует это различие. Не останавливаясь на полемике относительно рассмотрения права как совокупности правомочий или как совокупности возможностей, предоставленных обладателю права, чему можно посвятить не одну статью, сделаем лишь вывод, важный для нас в рамках данного исследования: право и отдельные правомочия права — это разные по содержанию и назначению правовые категории.
Как нами указывалось выше, в цифровом праве как раз отсутствует та фундаментальная основа, которая позволяет нам говорить о нем как о самостоятельном праве. Фундамент цифрового права законодатель сводит к «обязательственному или иному праву», именно это обязательственное или иное право обладает необходимым трехчленным содержанием (право на собственное поведение, право требования, право на защиту), позволяющим говорить о нем как о полноценном субъективном праве. В содержание же цифрового права законодатель закладывает определенное правомочие, как правило, право требования, которое служит средством, позволяющим достичь цели основного права.
Для того чтобы признать цифровое право самостоятельным субъективным правом, что позволит рассматривать его как объект гражданского права, необходимы веские основания. Оно должно принципиально отличаться от других имущественных прав, иметь в основе такой признак, который позволит говорить о его самостоятельности. К сожалению, тот ключевой признак, выделенный законодателем и связанный с обращением внутри информационной системы и по ее правилам, не является, на наш взгляд, конституирующим, позволяющим говорить о самостоятельности цифрового права как особого объекта гражданских прав, а природу цифрового права на сегодняшний день можно определить только как способ закрепления (удостоверения) имущественного права.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Агарков М.М. Теория государства и права: Учебник для вузов. М.: Госюриздат, 1948.
Алексеев С.С. Структура советского права. М.: Юридическая литература, 1975.
Андреев В.К. О понятии цифровых прав и их оборотоспособности // Журнал предпринимательского и корпоративного права. 2018. № 2. С. 38—41.
Архипов С.И. Проблемы триады права собственности // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. 2011. Вып 11. С. 448-466.
Белов В.А. Гражданское право. М.: Статут, 2018.
Василевская Л.Ю. Токен как новый объект гражданских прав: проблемы юридической квалификации цифрового права // Актуальные проблемы российского права. 2019. № 5. С. 111-119.
Гринь О.С. Обязательственные отношения по поводу цифровых объектов гражданских прав // Lexrussica. 2020. Т. 13. № 19. С. 21-31.
Гутников О.В. К вопросу о правовой природе субъективного корпоративного права // Журнал российского права. 2017. № 3. С. 54-64.
Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: из истории цивилисти-ческой мысли. Гражданское правоотношение. М.: Статут, 2000.
Иоффе О.С. Избранные труды в 4 т.: Обязательственное право. Т 3. СПб: Юридический центр «Пресс», 2004.
Красавчиков О.А. Организационные гражданско-правовые отношения // Антология уральской цивилистики. 1925-1989: СПб.: Статут, 2021.
Ломакин Д.В. Корпоративные правоотношения: общая теория и практик ее применения в хозяйственных обществах. М.: Статут, 2008.
Новоселова Л.А. Проценты по денежному обязательству. М.: Статут, 2011.
Новоселова Л., Габов А., Савельев А. и др. Цифровые права как новый объект гражданского права // Закон. 2019. № 5. С. 31-54.
ХалфинаР.О. Общее учение о правоотношении. М.: Юридическая литература, 1974.
ЧеговадзеЛ.А., КуфлинА.С. Социально-правовое предназначение категории «субъективное гражданское право» // Юрист. 2007. № 3. С. 23-31.
ШершеневичГ.Ф. Общая теория права: Учеб. пособие в 2 т. Вып 2. М.: Юридический колледж МГУ, 1995. Т. 2.
Эннекцерус Л. Курс Германского гражданского права. Т. 1. Полутом 1. М.: Издательство иностранной литературы, 1949.
ЯковлевА.С. Имущественные права как объекты гражданских правоотношений. М.: Ось-89, 2005.
Gregori Р., Holzmann P. Digital sustainable entrepreneurship: A business model perspective on embedding digital technologies for social and environmental value creation // Journal of Cleaner Production. 2020. No. 272. Article 122817.
Huckle S., Bhattacharya R., White M., BeloffN. Internet of things, blockchain and shared economy applications. The 7th International Conference on Emerging Ubiquitous Systems and Pervasive Networks (EUSPN2016) // Procedia Computer Science. 2016. Vol. 98. Р. 461-466.
Marsal-Lacuna M.L. Future living framework: Is blockchain the next enabling network? Technological Forecasting and Social Change. 2018. No. 128. P. 226-234
REFERENCES
Agarkov, M.M. (1948). Teoriya gosudarstva i prava: Uchebnik dlya vuzov [Theory of State and Law]: Moscow: Gosyurizdat. (in Russ.).
Alekseev, S.S. (1975). Struktura sovetskogoprava [The Structure of Soviet Law]. Moscow: Legal literature. (in Russ.).
Andreev, V.K. (2018). O ponyatii cifrovyh prav i ih oborotosposobnosti [On the Concept of Digital Rights and Their Turnover]. Zhurnalpredprinimatel'skogo i korporativnogo prava [Journal of Business and Corporate Law], 2, pp. 38-41. (in Russ.).
Arhipov, S.I. (2011). Problemy triady prava sobstvennosti [Problems of the Triad of Property Rights] // Nauchnyj ezhegodnik Instituta filosofii i prava Ural'skogo otdelenija Rossijskoj akademii nauk [Scientific Yearbook of the Institute of Philosophy and Law of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences], 11, pp. 448-466. (in Russ.).
Belov, V.A. (2018). Grazhdanskoepravo. [Civil Law]. Moscow: Statute. (in Russ.).
Chegovadze, L.A. and Kuflin, A.S. (2007). Sotsial'no-pravovoe prednaznachenie kategorii "sub"ektivnoe grazhdanskoe parvo" [Social and Legal Purpose of the Category "Subjective Civil Law"]. Jurist [Lawyer], 3, p. 23-31. (in Russ.).
Gregori, P., Holzmann, P. (2020). Digital Sustainable Entrepreneurship: A Business Model Perspective on Embedding Digital Technologies for Social and Environmental Value Creation // Journal of Cleaner Production, 272, article 122817. (in Eng.).
Grin', O.S. (2020). Obyazatel'stvennye otnosheniya po povodu cifrovyh ob"ektov grazhdanskih prav [Obligations Regarding Digital Objects of Civil Rights]. Lex russica, 13(19), pp. 21-31. (in Russ.).
Gutnikov, O.V. (2017). K voprosu o pravovoy prirode sub"ektivnogo korporativnogo prava [On the Question of the Legal Nature of Subjective Corporate Law]. Zhurnal rossiy-skogoprava [Journal of Russian Law], 3, pp. 54-64. (in Russ.).
Halfina, R.O. (1974). Obshhee uchenie opravootnoshenii [The General Doctrine of the Legal Relationship]. Moscow: Legal literature. (in Russ.).
Huckle, S., Bhattacharya R., White, M. and Beloff, N. (2016). Internet of Things, Blockchain and Shared Economy Applications. The 7th International Conference on Emerging Ubiquitous Systems and Pervasive Networks (EUSPN2016) // Procedia Computer Science, 98, pp. 461-466. (in Eng.).
Ioffe, O.S. (2000). Izbrannye trudy po grazhdanskomupravu: iz istorii civilisticheskoy mysli. Grazhdanskoepravootnoshenie [Selected Works on Civil Law: from the History of Civil Thought. Civil legal relationship]. Moscow: Statut. (in Russ.).
Ioffe, O.S. (2004). Izbrannye trudy v 41.: Obyazatel'stvennoe pravo. T. 3. [Selected Works in 4 Volumes: Law of Obligations. Vol. 3]. St. Petersburg: Legal Center "Press". (in Russ.).
Jennkcerus, L. (1949). Kurs Germanskogograzhdanskogoprava. T. 1. Polutom 1. [German Civil Law Course. Vol. 1. Semi-half 1]. Moscow: Publishing House of Foreign Literature. (in Russ.).
Krasavchikov, O.A. (2021). Organizacionnye grazhdansko-pravovye otnosheniya [Organizational Civil Law Relations] In: Antologyja ural'skoy civilistiki. 1925—1989 [Anthology of Ural civil law:1925-1989]. St. Petersburg: Moscow: Statut. (in Russ.).
Lomakin, D.V. (2008). Korporativnyepravootnosheniya: obshhya teoriya ipraktika ee primeneniya v hozyajstvennyh obshhestvah [Corporate legal Relations: General Theory and Practice of Its Application in Business Companies]. Moscow: Statute. (in Russ.).
Marsal-Lacuna, M.L .(2018). Future Living Framework: Is Blockchain the Next Enabling Network? Technological Forecasting and Social Change, 128, pp. 226-234. (in Eng.).
Novoselova, L.A. (2011). Procentypo denezhnomu obyazatel'stvu [Interest on a Monetary Obligation]. Moscow: Statut. (in Russ.).
Novoselova, L., Gabov, A., Savel'ev, A., Genkin, A., Sarbash, S., Asoskov, A., Se-menov, A., Jankovskij, R., Zhuravlev, A., Tolkachev, A., Kamel'kova, A., Uspenskij, M., Krupenin, R., Kislyj, V., Zhuzhzhalov, M., Popov, V., Agranovskaja, M. (2019) Cifrovye prava kak novyj ob"ekt grazhdanskogo prava [Digital Rights as a New Object of Civil Law]. Zakon [Law],(5), pp. 31-54. (in Russ.).
Shershenevich, G.F. (1995). Obshhaya teorya prava: uchebnoe posobie v 2 t. T. 2 [General Theory of Law: Textbook in 2 Vols. Vol.2]. Moscow: Law College of Moscow State University. (in Russ.).
Vasilevskaja, L. Ju. (2020). Token kak noviy ob"ekt grazhdanskih prav: problemy ju-ridicheskoj kvalifikacii cifrovogo prava [Token as a New Object of Civil Rights: Problems of Legal Qualification of digital law]. Aktual'nyeproblemy rossiyskogoprava [Actual Problems of Russian Law], 5, pp. 111-119. (in Russ.).
Yakovlev, A.S. (2005). Imushhestvennyeprava kak ob"ekty grazhdanskih pravootno-sheniy [Property Rights as Objects of Civil Legal Relations]. Moscow: Os'-89. (in Russ.).
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Дерюгина Татьяна Викторовна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского и трудового права, гражданского процесса Московского университета Министерства внутренних дел Российской Федерации имени В.Я. Кикотя.
AUTHOR'S INFO:
TatianaV. Deryugina — Professor of the Department of Civil and Labor Law, Civil Procedure Kikot Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Doctor of Legal Sciences, Professor.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:
Дерюгина Т.В. К вопросу о сущностных характеристиках и правовой природе цифрового права // Труды Института государства и права РАН / Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS. 2022. Т. 17. № 2. С. 35-54. DOI: 10.35427/2073-4522-2022-17-2-deryugina
FOR CITATION:
Deryugina, T.V. (2022) On the Question of the Essential Characteristics and Legal Nature of Digital Law. Trudy Instituta gosudarstva i prava RAN — Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS, 17(2), pp. 35-54. DOI: 10.35427/2073-4522-2022-17-2-deryugina
