CC BY
52
УДК 801/820
К. Э. Штайн, Д. И. Петренко
О ВИТАЛИСТИЧЕСКИХ ТЕНДЕНЦИЯХ МЕТАПОЭТИКИ Н. С. ГУМИЛЕВА: К 130-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
В статье рассматривается метапоэтика Н. С. Гумилева, в основе которой - использование биологической метафоры, анализируются виталистические тенденции в изучении языка и творчества, получившие развитие в нашей стране и за рубежом, свя-занные с проблема-
ми когнитивной лингвистики, гуманистической географии, биологии, библиопсихологии, библиотерапии.
Ключевые слова: метапоэтика, витализм, биологическая метафора, акмеизм, адамизм, феноменология.
К. Е. Shtain, D. I. Ре^епко
ABOUT VITALISTIC TENDENCIES OF N.S. GUMILEV'S METAPOETICS: TO THE POET'S 130 ANNIVERSARY
The article is devoted to N. S. Gumilev's metapoetics in which the biological metaphor is widely used, authors analyze vitalistic tendencies in studying of language and creativity, these tendencies gained development in our country
and abroad, they are connected with problems of cognitive linguistics, humanistic geography, biology, bibliopsychology, bibliotherapy.
Key words: metapoetics, vitalism, biological metaphor, akmeizm, adamizm, phenomenol-ogy.
Николай Степанович Гумилев (18861921) - поэт, прозаик, драма-тург, переводчик, критик, организатор литературного объединения «Цех поэтов». Метапоэтика Н. С. Гумилева представлена в статьях «Жизнь стиха» (1910), «Наследие символизма и акмеизм» (1913), «Читатель» (опубликована в 1923), «Анатомия стихотворения» (1921) и др., а также в стихотворных произведениях. Метапоэтика Н. С. Гумилева формировалась под влиянием символистской традиции, в особенности поэтических манифестов В. Я. Брюсова. Впоследствии поэт заявил о себе как о приверженце культа строгой и четкой поэтической формы. Идеал поэта -предметность, предельная четкость и выразительность при строгой простоте композици-онногопостроениястихотворения.Впонимании Н. С. Гумилева слова омертвели и их нужно воскресить, и в первую очередь через Божественный свет, который из них изливается, в то же время словам следует вернуть их чистую, первозданную предметность. Пример -стихотворение «Слово» (1919): «В оный день, когда над миром новым // Бог склонял лицо Свое, тогда // Солнце останавливали словом, // Словом разрушали города».
Становление акмеизма - направления, с которым был связан Н. С. Гумилев, проходило в обстановке диалогизма как с теоретиками символизма, так и в отталкивании от идей авангарда. В то же время «словесные завоевания», идущие от теорий В. фон Гумбольдта и А. А. Потебни, сохраняли свое значение. Это прежде всего отношение к языку и слову как к художественному произведению. В статье «Анатомия стихотворения» (1921) Н. С. Гумилев дает определение поэзии, исходя из взглядов А. А. Потебни: «...по определению Потебни, поэзия есть явление языка или особая форма речи. Всякая речь обращена к кому-нибудь и содержит нечто, относящееся как к говорящему, так и слушающему, причем последнему говорящий приписывает те или иные свойства, находящиеся в нем самом» [1, с. 65]. Это нечто, относящееся к говорящему и слушающему, во многом держится на «представлении», или внутренней форме, так как именно она образна, наглядна, живописна, что так важно для акмеистов.
Название журнала акмеистов «Аполлон» подчеркивало ориентацию не на музыкальное, дионисийское начало, как это было у
символистов, а на начало аполлоновское, основу которого составляла живопись. В. М. Жирмунский отмечает живописную графическую четкость образов акмеистов, их искусство «точно выверенных и взвешенных слов» [5, с. 110]. Если Э. Гуссерль призывает разговаривать с самими вещами, идти «назад, к вещам», то акмеисты любят «строгие формы внешнего мира», стремятся к выражению «художественного содержания вещей» [5, с.106-109].
Так, О. Э. Мандельштам говорит о «борьбе за представимость целого, за наглядность мыслимого» [7, с. 121]. «Любите существование вещей больше самой вещи, - писал он, - и свое бытие больше самих себя - вот высшая заповедь акмеизма» [7, с. 172]. Таким образом, речь идет не о направленности поэтического мышления на конкретный предмет, а на его «существование», наличие, то есть на «сознание о» предметах.
Известно, что на теорию акмеистов оказали большое влияние творче-ство и поэтическая теория М. А. Кузмина, который декларировал «кларизм» - «прекрасную ясность», к которой поэт приходит, «соблюдая чистоту родной речи, имея свой слог», поэт - «искусный зодчий как в мелочах, так и в целом», он должен быть «понятным в выражениях» [6, с. 474]. «Кларизм», декларировавшийся еще и символистами, совпадает с понятием «приведения к ясности» в феноменологии, которое осуществляется через языковую деятельность и выявляется в интенциональ-ной направленности на предметы.
Н. С. Гумилев в целом разделял принципы акмеизма, он был ведущим литературным критиком журнала «Аполлон» в начале XX века, специализировался на анализе поэзии. Позднее рецензии и статьи Н. С. Гумилева были собраны в книге «Письма о русской поэзии» (Пг., 1923; с предисловием Г. В. Иванова). Следует отметить, что Н. С. Гумилев -автор первой в России теоретической работы по проблеме перевода поэзии с английского языка («Принципы художественного перевода», 1919, в соавторстве с К. И. Чуковским).
Молодые поэты, связанные с кругом журнала «Аполлон», сначала рассматривались критикой как третье поколение символизма. В 1911 г. они создали объединение «Цех поэтов», декларировавшее особое внимание к поэтической технике, самоопределение поэ-
тов-акмеистов было подкреплено изданием журнала «Гиперборей» (СПб., 1912-1913).
В. М. Жирмунский отмечал, что Н. С. Гумилев создает объективный мир ярких зрительных образов, вводит в свои стихи повествовательные элементы, любит полуэпическую балладную форму. Его привлекает изображение экзотических стран, муза Н. С. Гумилева -«муза дальних странствий» [см. 7, с. 129]. Все это потребовало изменить отношение к слову, которое перестало быть в арсенале акмеистов «символом, неисчерпаемым в своей глубине» (Вяч. И. Иванов), использовалось в контексте общеупотребительной речи, что позволило В. М. Жирмунскому говорить о зарождении «неореализма» в недрах новой школы. В метапоэтике Н. С. Гумилева наблюдается пересечение идей феноменологии, учения В. фон Гумбольдта - А. А. Потебни и установок акмеизма [см. 10, с. 298-303].
Виталистические тенденции в изучении языка, творчества получили яркое воплощение в метапоэтике акмеизма, в особенности в работах Н. С. Гумилева. В статье «Наследие символизма и акмеизм» (1913) он определяет акмеизм как синоним адамизма -«мужественно твердого и ясного взгляда на жизнь» [3, с. 540]. Акмеисты, по мысли Н. С. Гумилева, должны наполнить творчество органической, животной силой, первобытной мощью: «Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного» [3, с. 540].
Поэтический язык должен создаваться на основе соединения энергии внутреннего мира человека, физической (телесной) силы и силы природной жизни, считает Н. С. Гумилев и обосновывает этот взгляд включением акмеизма в традицию Шекспира, Рабле, Вийона и Готье, так как именно эти писатели говорят о том, как строить внутренний мир человека, воспевать его «мудрую фи-зиологичность», многосторонне раскрывать жизнь во всей ее полноте и облекать все это в совершенную форму аполлоновского искусства. «Шекспир показал нам внутренний мир человека, Рабле - тело и его радости, мудрую физиологичность, Виллон поведал нам о жизни, нимало не сомневающейся в самой себе, хотя знающей все, - и Бога, и порок, и смерть, и бессмертие, Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм. Соеди-
нить в себе эти четыре момента - вот та мечта, которая объединяет сейчас между собою людей, так смело назвавших себя акмеистами» [3, с. 541].
В статьях «Жизнь стиха» (1910), «Анатомия стихотворения» (1921), «Читатель» (1923) в осмыслении поэтического произведения Н. С. Гумилев в соответствии с поэтической программой акмеизма и собственными установками использует терминологический аппарат естественнонаучного знания - биологии, медицины: «живой организм», «зачатье», «деторождение», «невы-ношенные стихотворения» - «калеки в мире образов», «костяк стихотворения», «мясо стихотворения», «кровь», «жилы», «физиологические процессы». Поэт рассуждает в духе идей органицизма, считая, что стихотворение необходимо изучать так, как в анатомии изучается человеческое тело. Это сближает метапоэтику Н. С. Гумилева и бурно развивавшиеся в начале XX века науки о человеческом организме (Л. С. Берг, Н. Е. Введенский, И. П. Павлов, Н. И. Вавилов, В. И. Вернадский и др.). Вспомним утверждение Р. О. Якобсона о том, что эволюцию языков можно исследовать теми же методами, которыми иссле-дуется эволюция живого мира [8, с. 328].
Процесс сочинения стихотворения, по Н. С. Гумилеву, подобен бере-менности женщины: «Происхождение отдельных стихотворений таинственно схоже с происхождением живых организмов, - пишет Н. С. Гумилев в статье „Жизнь стиха". - Душа поэта получает толчок из внешнего мира, иногда в незабываемо яркий миг, иногда смутно, как зачатье во сне, и долго приходится вынашивать зародыш будущего творения, прислушиваясь к робким движениям еще не окрепшей новой жизни» [2, с. 542].
Как и в процессе беременности, любые внешние, природные силы: звуки, запахи, свет, тени, шум ветра и т. д. - оказывают влияние на эмбрион поэтического произведения, определяют его будущую судьбу. Поэтому поэт, вынашивающий «зародыш» стихотворения, должен быть особенно внимателен ко всему, что связано не только с его духовной, но и физической жизнью: «Древние уважали молчащего поэта, как уважают женщину, готовящуюся стать матерью. Наконец, в муках, схожих с муками де-
торождения (об этом говорит и Тургенев), появляется стихотворение. Благо ему, если в момент его появления поэт не был увлечен какими-нибудь посторонними искусству соображениями, если, кроткий, как голубь, он стремился передать уже выношенное, готовое, и, мудрый, как змей, старался заключить все это в наиболее совершенную форму. Такое стихотворение может жить века, переходя от временного забвения к новой славе...» [2, с. 542].
Производство на свет полнокровного стихотворения, способного жить многие столетия, по Гумилеву, требует от поэта большого напряжения душевных и физических сил, предельной концентрации внимания на «зародыше» - первоначальном, сущностном, очищенном в феноменологическом смысле впечатлении, полученном сознанием поэта из внешнего мира. «Чистое» впечатление поэт в процессе рождения стихотворения должен облечь языковой плотью - придать ему «совершенную форму». Это не всегда удается сделать так, как следует. Используя анатомические метафоры, Н. С. Гумилев вводит понятия «невыношенные» стихотворения, «в которых вокруг первоначального впечатления не успели наслоиться другие», и «калеки в мире образов», в которых «подробности затемняют основную тему» [2, с. 542]. Служение Аполлону, провозглашенное акмеистами, требует того, чтобы стихотворение являлось «слепком прекрасного человеческого тела, этой высшей ступени представляемого совершенства: недаром же люди даже Господа Бога создали по своему образу и подобию» [2, с. 543]. В качестве эталона используются образы совершенной человеческой красоты - Аполлона и Адама как воплощения первобытной мощи и совершенства. Метафора, на основе которой строится органическая поэтика Н. С. Гумилева, имеет антропоморфный характер.
Мысли Н. С. Гумилева коррелируют с идеями об эволюции языков Р. О. Якобсона, Н. С. Трубецкого, высказанными в начале 1920-х гг., - их исследования находятся в одной связной структуре идей. Языки, как понимают их Р. О. Якобсон и Н. С. Трубецкой, не живые организмы в прямом смысле слова, но они подобны живым организмам. Поэтому использование в теории эволюции языков биологической научной метафоры
позволяет эффективно применять биологические теории «моногенеза», «дивергенции», «конвергенции» и др. при изучении процессов языковой эволюции [см. 8].
Интересно, что в течение всего времени развития наук о языке и биологии можно отметить корреляцию идей, которые высказывались биологами и лингвистами. В качестве наиболее яркого примера следует назвать развитие идей А. А. Потебни и эволюционной теории Ч. Дарвина [см. 9, с. 52-75] в середине XIX века, в первой половине XX века структурной лингвистики (Ф. де Соссюр) и биологической общей теории систем (Л. фон Берталанфи). В современных исследованиях языка как «живой» системы также используются исследовательские стратегии теории живых систем биологии. Язык и текст рассматриваются как системы, подобные живым, и изучаются с применением тех методов, которые биология использует для исследования живых систем органического мира [см. подробнее: 11, с. 560-587].
В метапоэтике Н. С. Гумилева находим предвосхищение будущего взаимодействия филологии и биологии. Н. С. Гумилев точно определяет и границы этого взаимодействия. Искусство, по его мнению, не аналогично биологической жизни, оно «не имеет бытия, вполне подобного нашему» [2, с. 543]. Но стихотворения, «как живые существа, входят в круг нашей жизни; они то учат, то зовут, то благословляют; среди них есть ангелы-хранители, мудрые вожди, искусители, демоны и милые друзья» [2, с. 543].
Установив подобие художественного произведения и живого организма, Н. С. Гумилев определяет методы изучения стихотворения - это анатомический анализ формы и строения отдельных частей и систем организма стихотворения в целом, а также физиологическое изучение взаимодействия этих частей и систем для установления законов жизни произведения искусства. В статье «Анатомия стихотворения» Н. С. Гумилев утверждает: «Стихотворение... -это живой организм, подлежащий рассмотрению и анатомическому, и физиологическому» [1, с. 545]. Здесь проектируется системный анализ, при котором произведение структурируется, расчленяется на элементы, и далее рассматриваются законы их взаимодействия.
В статье «Читатель» Н. С. Гумилев, используя медицинские термины, рассматривает этапы изучения стихотворения как органического целого в процессе его анатомирования. Стихотворение, по Гумилеву, является особым организмом и поэтому имеет свои анатомию и физиологию [4, с. 539]. Общая анатомия стихотворения, по Н. С. Гумилеву, состоит из частных отраслей, изучающих отдельные органы и системы организма стихотворения:
- фонетика (соответствует кардиологии) -наука о кровеносной системе стихотворения: «звуковая сторона стиха (ритм, рифма, сочетание гласных и согласных)... подобно крови, переливается в его жилах»;
- стилистика (соответствует миологии) -наука о свойствах и качестве слов, которые образуют «мясо стихотворения»;
- теория композиции (соответствует остеологии) - наука о скелете (костяке) стихотворения: сочетании слов, которые, «дополняя одно другое, ведут к определенному впечатлению»;
- эйдолология (соответствует неврологии) - наука, изучающая «природу образа, то ощущение, которое побудило поэта к творчеству, нервную систему стихотворения» [4, с. 539].
Н. С. Гумилев считал, что «эйдолология подводит итог темам поэзии и возможным отношениям к этим темам поэта. <...> ... эйдолология непосредственно примыкает к поэтической психологии» [4, с. 539]. Термин несомненно этимологически связан с греческим eidos (образ, форма, сущность) - понятием идеи вещи, ее «вида». По Платону, это идея, умопостигаемая форма, существующая у отдельных вещей. У Гуссерля - это чистая сущность вещи, итог интеллектуального созерцания предмета, результат предметной деятельности сознания. Гуссерль говорит о психологии как о «строгой науке», это в первую очередь переживание предметности, интенциональная направленность сознания. Н. С. Гумилев ведет речь о «поэтической психологии»; следует вспомнить и «психологизм» исследования языка у А. А. Потебни, метод которого А. Ф. Лосев называет не психологическим, а конструктив-нофеноменологическим [9, с. 160].
Анатомирование стихотворения, считает Н. С. Гумилев, - только предварительный
этап его изучения. Анатомируя стихотворение, можно определить, есть ли в нем все, что надо и в достаточной мере, чтобы оно жило, а законы его жизни, взаимодействие его частей, надо изучать особо. Путь к этому еще не проложен, считает Н. С. Гумилев [4, с. 539].
«Физиология» стихотворения, то есть «законы его жизни», по Н. С. Гумилеву, есть область, не поддающаяся изучению точными аналитическими методами, принятыми в анатомии. Анатомии соответствует «теория поэзии», а физиологии - «поэтическая психология» [1, с. 545]. Для изучения «жизни стиха» Н. С. Гумилев прибегает к понятиям психологии: «мысль», «чувство», «темперамент». «Что же надо, - спрашивает поэт, -чтобы стихотворение жило, и не в банке со спиртом, как любопытный уродец, не полужизнью больного в креслах, но жизнью полной и могучей, - чтобы оно возбуждало любовь и ненависть, заставляло мир считаться с фактом своего существования? Каким требованиям должно оно удовлетворять? Я ответил бы коротко: всем» [2, с. 542].
Н. С. Гумилев сознательно дает «нечеткое», «размытое» определение тех составляющих, которые «оживляют» языковой материал. Стихотворение, по Гумилеву, - ан-тиномично по своему строению: это особый
организм, имеющий «мягкость очертаний юного тела» и «четкость статуи», в нем сочетается «простота» и «утонченность», жизнь ему обеспечивают «мысль и чувство», «стиль и жест» [2, с. 542]. Н. С. Гумилев называет критерий, на основании которого строится совершенный организм стихотворения, -это «полная гармония» между составляющими его частями, которая возникает только тогда, когда стихотворение вызывается «к жизни не „пленной мысли раздражением", а внутренней необходимостью, которая дает ему душу живую - темперамент» [2, с. 543].
Как видим, в основе осмысления форм жизни текста в метапоэтике Н. С. Гумилева лежит биологическая метафора, которая модифицируется в процессе анализа особенностей текста, уточняется с помощью семантики медицинских, психологических терминов в процессе исследования строения и функционирования текста. В настоящее время виталистические тенденции в изучении языка и творчества получили развитие в нашей стране и за рубежом, они связаны с проблемами когнитивной лингвистики, гуманистической географии, биологии, библиопсихологии, библиотерапии, имеют большое будущее в развитии междисциплинарных исследований.
Литература
1. Гумилев Н. С. Анатомия стихотворения // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса: антология: в 4 т. Ставрополь: СГУ, 2005. Т. 2. С. 545-546.
2. Гумилев Н. С. Жизнь стиха // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса: антология: в 4 т. Ставрополь: СГУ, 2005. Т. 2. С. 541-545.
3. Гумилев Н. С. Наследие символизма и акмеизм // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса: антология: в 4 т. Ставрополь: СГУ, 2005. Т. 2. С. 540-541.
4. Гумилев Н. С. Читатель // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса: антология: в 4 т. Ставрополь: СГУ, 2005. Т. 2. С. 538 - 539.
5. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977. 408 с.
6. Кузмин М. А. О прекрасной ясности // Русская литература ХХ века: хрестоматия. М.: Просвещение, 1980. С. 473-474.
7. Мандельштам О. Э. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. 320 с.
8. Серио П. Лингвистика и биология. У истоков структурализма: биологическая дискуссия в России // Язык и наука конца XX века: сборник статей / общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: РГГУ, 1995. С. 321-341.
9. Штайн К. Э., Петренко Д. И. А. А. Потебня: Диалог во времени. Ростов-н/Д.: Книга, 2015. 640 с.
10. Штайн К. Э., Петренко Д. И. Русская метапоэтика: учебный словарь. Ставрополь: СГУ, 2006. 602 с.
11. Штайн К. Э., Петренко Д. И. Филология: История. Методология. Современные проблемы. Ставрополь: СГУ, 2011. 906 с.
References
1. Gumilev N. S. Anatomiya stikhotvoreniya (Anatomy poem) // Tri veka russkoi metapoetiki: Legitimatsiya diskursa: antologiya (Three centuries of Russian metapoetiki: legitimization discourse. Anthology). Stavropol': SSU, 2005. Vol. 2. S. 545-546.
2. Gumilev N. S. Zhizn' stikha (Poetry life) // Tri veka russkoi metapoetiki: Legitimatsiya diskursa: antologiya (Three centuries of Russian metapoetiki: legitimization discourse. Anthology). Stavropol': SSU, 2005. Vol. 2. P. 541-545.
3. Gumilev N.S. Nasledie simvolizma i akmeizm (The legacy of symbolism and acmeism) // Tri veka russkoi metapoetiki: Legitimatsiya diskursa: antologiya (Three centuries of Russian metapoetiki: legitimization discourse. Anthology). Stavropol': SSU, 2005. Vol. 2. P. 540-541.
4. Gumilev N. S. Chitatel' (Reader) // Tri veka russkoi metapoetiki: Legitimatsiya diskursa: antologiya (Three centuries of Russian metapoetiki: legitimization discourse. Anthology). Stavropol': SSU, 2005. Vol. 2. P. 538-539.
5. Zhirmunskii V. M. Teoriya literatury. Poetika. Stilistika (Theory of Literature. Poetics. Stylistics). L.: Nauka, 1977. 408 p.
6. Kuzmin M. A. O prekrasnoi yasnosti (On beautiful clarity) // Russkaya literatura XX veka: Khrestomatiya (Russian literature of the twentieth century: a reader). M.: Prosveshchenie, 1980. P. 473-474.
7. Mandel'shtam O. E. Slovo i kul'tura (Word and Culture). M.: Sovetskii pisatel', 1987. 320 p.
8. Serio P. Lingvistika i biologiya. U istokov strukturalizma: biolog-icheskaya diskussiya v Rossii (Linguistics and biology. At the root of structuralism: the biological debate in Russia) // Yazyk i nauka kontsa XX veka (Language and science end of the XX century: a collection of articles) / ed. by Yu. S. Stepanov. M.: RSHU, 1995. P. 321-341.
9. Shtain K. E., Petrenko D. I. A. A. Potebnya: Dialog vo vremeni (A. A. Potebnya: dialogue through time). Rostov-on-Don: Kniga, 2015. 640 p.
10. Shtain K. E., Petrenko D. I. Russkaya metapoetika: Uchebnyi slovar' (Russian metapoetika: Learning dictionary). Stavropol': SSU, 2006. 602 p.
11. Shtain K. E., Petrenko D. I. Filologiya: Istoriya. Metodologiya. Sovremennye problemi (Philology: History. Methodology. Modern problems). Stavropol': SSU, 2011. 906 p.
