CC BY
66
В. Ф. Юлоб
О СЕНСУАЛИЗМЕ В АКСИОЛОГИИ И ЭПИСТЕМОЛОГИИ
В данной статье речь идет о критике широко распространенного представления о том, что чувства способны совершать различные оценки. Позиция автора: все то, что приписывается чувствам, на самом деле совершает интеллект.
Якобы чувственность в её разных формах является основой познавательного оценивания. Такая формула сенсуализма указывает на связь теории познания с аксиологией. Для терминологической ясности и определённости в последующих рассуждениях назовём её «аксиологическим сенсуализмом». Данный феномен присущ отнюдь не редкой группе мыслителей, он выражает типичную позицию зарубежных и, преимущественно, отечественных авторов. При этом оценочная роль чувств трактуется универсально - от познания животных до человеческого искусства и науки. Ключевое место здесь отдаётся эмоции, которая присуща всем формам жизни. Так, по мнению С. X. Раппопорта, уже животные обладают способностью к оценке в виде эмоции как чувственного отражения [1, с. 37]. Широкую объяснительную схему, включающую и человека, предложил Г. П. Выжлецов. Он полагает, что чувственное переживание или эмоция соотносит потребность субъекта с нужным предметом и в этом отношении реализуется оценка. Такая непосредственность чувства, где нет различий между субъектом и объектом, подготавливает познание с его субъектно-объектной логикой [2, с. 3840]. В. М. Видгоф пошёл ещё дальше и выделил у человеческой эмоциональности структуру из четырёх аспектов: психологического (личностное переживание); гносеологического (конституиро-вание связи чувственного и рационального начал); аксиологического (производство оценок); коммуникативного (эффективное общение). Все аспекты объединяются на основе чувственности. Примечательны иллюстрации автора в пользу того, что эмоциональная оценка регулирует интеллектуальные процессы. «Противоречие в рассуждениях противно так же, как пустая пивная кружка на столе» (реплика сэра Тоби в «Двенадцатой ночи» У. Шекспира). В своё время известный лингвист, академик Л. В. Щерба признал существование «оценочного чувства» правильности или неправильности речевых высказываний [3, с. 7-91].
ЮЛОВ Владимир Федорович - доктор философских наук, профессор по кафедре философии ВятГГУ © Юлов В. Ф., 2006
Чувства - это явные индикаторы скрытой активности интеллекта. К позиции, которая была изложена, у нас однозначно критическое отношение. Мы полагаем, что чувства сами по себе в принципе не могут произвести какую-либо оценку, ибо оценивание - это функция интеллекта. Но ничто не мешает им выступать в союзе с разумом, соединяя его работу с потребностно-мо-тивационной сферой и поведенческими реакциями тела. Ясно, что положение чувственности и интеллекта весьма неодинаково: если активность второго скрыта в глубинах ума, то игра эмоций происходит «на поверхности» и она может быть принята за всё содержание процесса оценивания. Такое вуалирование естественно, но при наивной интерпретации оно заводит в ловушку заблуждения.
В самом грубом приближении чувственность делится на сенсорную (впечатления, производимые органами чувств) и аффективную. Хотя чувственная переживаемость их объединяет, она выражается этими двумя областями по-разному. Сенсорные данные (увиденное, услышанное, осязаемое и т. п.) представляют локальную знаковую информацию о внешней и внутренней среде, и в этом плане они «объективны». Аффективная психика «субъективна», её эмоциональные формы - волнение, горе, надежда, радость и т. п. -выражают сугубо внутренние состояния индивида. Эти состояния бытийственны, охватывают весь личностный мир и принципиально нелокальны.
Обе области психики по-разному взаимодействуют с интеллектом. Сенсорные впечатления, порождаемые стимульными раздражениями, способны стать только чувственными знаками. Рациональные значения им может придать только интеллект, что и ведёт к образованию единиц эмпирического познания - ощущений и восприятий. Вот почему сенсорная психика, как правило, «нагружена» когнитивными формами интеллекта. Структурно-функциональное сцепление впечатлений-знаков со знаниями-значениями и даёт всё многообразие эмпирического опыта. Совсем по-другому действует аффективная психика. Она вписывает интеллект в широкий и совокупный контекст человеческой жизнедеятельности [4, с. 203-217]. Уже на рубеже XIX и XX вв. это хорошо показали психологи. Началом любого практического действия выступает потребность-желание, к примеру, голод. Этот физиологический импульс аффективная психика превращает в интерес, который кристаллизируется в процесс внимания, направленный на тот предмет, который способен удовлетворять потребность (пища). Такая мотивация запускает работу интеллекта, который должен обеспечить нахождение нужного предмета. Эмоциональные переживания сопровождают действие, мобили-
зуя волю на реализацию умственной стратегии и обеспечивая ей должную моторику тела. Когда предмет обнаружен и потреблён, эмоциональное удовлетворение затормаживает все системы, выключая в том числе и интеллект. Итак, аффекты побуждают ум и тело к должной активности, поддерживают её оптимальный уровень и прекращают. Такова единая позиция В. Вундта, Э. Б. Титченера, Т. Рибо и Н. Н. Ланге [5, с. 166-172, 180-184, 317-370, 429].
Нередко в характеристиках позиции того или иного авторитетного философа фигурируют поверхностные клише, учитывающие только терминологическую и тематическую сторону дела. Так, до сих пор имеет хождение весьма грубая оппозиция рационализма - иррационализма. Обычно считается, что если первое фокусирует внимание на роли разума, то второе подчёркивает значимость всего внеразумного. Такая схема обрекает нас на смысловые деформации и ошибки. Иллюстрацией этого может быть оценка философии французского мыслителя А. Бергсона (1859-1941). В самых разных изданиях он однозначно фигурирует в качестве одиозного ирра-ционалиста. По большому счёту это действительно так: разум у Бергсона подчинён инстинкту и интуиции как проявлениям жизненного порыва. Но если начать внимательно осмысливать его образы и понятия, то со многим соглашаешься, ибо оно подтверждается современной наукой и теорией познания.
Бергсона весьма интересовала связь эмоций и ума. Первое он трактовал в качестве аффективного потрясения души, которое способно занимать два положения в отношении разума. Соответственно существует два вида эмоций: 1) субинтеллектуальное переживание лишь следует за представлением и значительной роли не играет (радость по поводу открытия); 2) суперинтеллектуальная эмоция предшествует идее, и она обладает масштабным действием. Такое переживание захватывает все глубины личности, доводя их до высот энтузиазма, делает волю упорной и целеустремлённой и побуждает ум к творчеству. Суперинтеллектуальная эмоция порождает идею и доводит её до реализации в жизнь [6, с. 44-45]. Так действовали гениальные мистики (Плотин, Моисей, Я. Бёме и др.), осуществившие восхождение к Богу в состоянии экстаза. В таком состоянии их личности совпадали с их эмоциями. Бетховен обязан своими музыкальными шедеврами собственным сверхэмоциям, которые были творчески чем-то большим, чем его музыкальный ум [6, с. 272-275].
Размышления Бергсона по поводу «траектории» действия эмоций в целом совпадают с уже обозначенной позицией психологов: начало -сопровождение - завершение интеллектуального
процесса. Его главная отличительная черта связана с пониманием начального этапа. Под суперинтеллектуальной эмоцией Бергсон подразумевает не поверхностное возбуждение, а «глубинную чувственность». «...По отношению к последующим чувственным состояниям она уже будет причиной, а не следствием: она чревата представлениями и не сформирована ни одним из них, но извлекает или может извлекать их из своей субстанции путём органического развития» [6, с. 45]. «Творчество - это прежде всего эмоция. Именно она, несмотря на все препятствия, продвигает ум вперёд» [6, с. 46-47]. Вот с таким пониманием сути творчества мы согласиться не можем. По самой своей природе чувственно-эмоциональная психика не способна«орга-нически развиться» в представления и идеи как формы интеллекта. Если содержание первой сводится к субъективным переживаниям, то интеллект наряду с ложными образами может производить объективно-истинные знания. Аффекты аморфно распределяются по всей самости личности, в то время как знания локализуются в определённых местах когнитивного пространства. Эмоциональные состояния диффузно неопределённы и бесструктурны, акты же интеллекта и их продукты как раз являются структурными образованиями. Вот почему нельзя согласиться с Бергсоном в том, что аффективная эмоция может породить некие единицы знания. Переживание способно стать только своеобразным «включателем» работы ума, к этому и сводится её мотивационно-побуждающая функция.
Оценивание как один из видов активности интеллекта. Тема интеллекта исторически тра-диционна и имеет богатый спектр разных решений. И всё же в этом разнообразии выделяется некое общее смысловое ядро: а) содержание интеллекта рационально, и оно представлено знаниями; б) активность есть способ существования интеллекта - это «ум в действии». Нами предложен уточняющий вариант схемы действия интеллекта: знание-средство => предмет = когнитивный результат. Мы полагаем, что такая триада универсальна и охватывает познание животных, практику, мировоззрение и науку. При этом средство всегда по качеству выше и значимее, чем предмет. В любом акте средством может быть только какое-то знание и здесь можно говорить о методе как универсальной форме средств интеллекта. А вот в качестве предмета способны фигурировать как элементы знания, так и единицы рецепторной чувственности. Ясно, что по качеству вторые ниже первых, но как раз они и образуют исходные и самые простые предметы интеллекта. Это подтверждается огромным массивом фактов.
Американский психолог Г. Гарднер предложил концепцию семи интеллектов: 1) пространственно-визуальный; 2) музыкально-ритмический; 3) телесно-кинестетический; 4) вербальный; 5) логико-математический; 6) внутриличностный; 7) межличностный. Для пяти первых видов явным критерием выступает своеобразие знаков, на которые интеллект направляет свою активность. Так, первый интеллект занимается интерпретацией визуальных «картинок». Исследователи (М. Пен и др.) отмечают, что если принять существование трёх тысяч современных этнических культур, то в некоторых из них на зрительную систему, воспринимающую человека, приходится до 700 тысяч телесных сигналов (из всех сенсорных систем зрение даёт до 80% фактуаль-ной информации). При этом человеческое лицо даёт 250 тысяч различных выражений, руки -5 тысяч жестов, тело - 1 тысячу поз. Конечно, на таком фоне остальные сенсорные органы значительно проигрывают, но, по данным французского учёного А. Томатиса, до 85% электрической энергии мозга вызывается звуковыми стимулами.
Но здесь следует обратить внимание на следующее обстоятельство. Хотя внешняя и внутренняя среды обрушивают на любой организм огромное количество стимульных воздействий, в каждый ситуативный момент времени психика актуализирует их весьма ограниченную часть. Её можно оценить через объём кратковременной памяти за период времени до 30 сек, который установлен психологами П. Линдсеем и Д. Норманом в виде соотношения 7 ± 2», т. е. за несколько секунд человек может запомнить от 5 до 9 впечатлений. Данное правило модифицируется на уровне сверхкраткой памяти спецификой сенсорной системы (П. Линдсей и Д. Норман). Так, эхоическая (звуковая) память за период от 0,25 сек до 4 сек способна удержать до 5 знаковых единиц. В то время как иконическая (визуальная) память фиксирует за период от 0,1 сек до 0,5 сек до 12 знаков [7, с. 121-129].
Разная степень кодирования информации здесь налицо, но нам важно, что память закрепляет лишь малую часть впечатлений, которая является следствием предварительного выбора, что возможно только в акте оценивания. Естественно, напрашивается вопрос: «Может ли сама сенсорная чувствительность быть способной производить оценки?». Мы выдвигаем предположение, что она такой возможности не имеет и оцениванием занимается интеллект. Для аргументации можно привести пока только одно соображение. Экспериментальные исследования показывают, что на рецепторных системах тела всегда образуется огромное количество чувственных впечатлений. Стало быть, сама по себе сенсорная пси-
хика продуцирует обильный и неограниченный объём единиц. И если за какие-то секунды от 5 до 12 впечатлений становятся ощущениями и восприятиями, то очевидно, что оценка и выбор делаются некоей инстанцией, находящейся вне чувственности. Поскольку здесь фигурирует память, всё сходится на интеллекте.
Оценивание существует только внутри познания. Очень важно определить место процесса оценивания в соотношении с познанием. Здесь возможны различные решения. Одно из них принадлежит Г. П. Выжлецову. По его мнению, «оценка существует совместно с познанием. Нет познания без оценки, и оценки без познания» [2, с. 39]. Казалось бы, в данном случае мы имеем идеальную форму диалектической связи. Но осмысление контекста порождает критическое неприятие. Автор так расшифровывает смысл слова «совместно»: оценка соединяет чувства с логическими суждениями. Сама она как акт включает эмоцию, задающую оценочное отношение и оценочное суждение [2, с. 45-46]. Получается, что оценка занимает промежуточное положение: одной стороной она пребывает в аффективной чувственности, а другой - в логико-вербальном интеллекте. По поводу эмоций мы уже выяснили, что они не способны оценивать. Что касается логических суждений, то здесь возражений нет, они участвуют в оценочных актах. Возникает лишь недоумение в отношении ограничения познания областью вербальных высказываний. Почему автор не учитывает эмпирическое познание, присущее практике, мировоззрению и науке? Неужели многообразие ощущений, восприятий и других эмпирических образов не дотягивает до статуса познания? Если это так, то позиция Г. П. Выжлецова квалифицируется как форма рационализма (логицизм или теоретизм). Ее ущербность очевидна в свете ряда аргументов.
Для истории философии оппозиция сенсуализма/рационализма является классической. Но их трактовка отнюдь не проста. Если признать, что сенсуализм утверждает решающую роль чувственности в познании, а рационализм отдаёт эту роль интеллекту, то эти формулы совсем не выражают сути дела. Общеизвестно, что классическим сенсуалистом был Л. Фейербах (18041872). Возьмём типичное для него высказывание: «...только там, где начинается чувственное, кончается всякое сомнение и спор. Тайна непосредственного знания сосредоточена в чувственности» [8, с. 187]. Ясно, что чувственность у философа не сводится к осязательным, зрительным и другим впечатлениям, она содержит «непосредственное знание». Иначе говоря, речь идёт об эмпирическом познании, где сенсорная чувственность сопряжена с относительно простыми рациональными образами реальности. С этой по-
зиции Фейербах критиковал рационализм Гегеля, признавший монополию логического мышления. Так что здесь правильнее говорить об оппозиции эмпиризма и логицизма.
Любое познание, включая эмпирический опыт, сочетает чувства и интеллект. Данный ракурс рассмотрения позволяет по достоинству оценивать наследие философов прошлого. Если сохранить прежний смысл «сенсуализма» как позиции «голой чувственности», то многие великие философы окажутся в позиции весьма наивных мыслителей. Конечно, в древности можно найти намёки мудрой позиции. Так, у Августина есть такое высказывание: «Ибо знак есть вещь, которая воздействует на чувства, помимо вида (species), заставляя приходить на ум нечто иное» [10, с. 66]. Налицо признание единства чувственного знака и умственного значения, не совпадающего с первым, в эмпирическом познании. Но такие прозрения не стали нормой до И. Канта, признавшего всякое познание союзом чувственности и рассудка. Если первое лишь даёт предмет, то второе судит о нём. Вот почему «опыт сам есть вид познания, требующий [участия] рассудка» [9, с. 19]. В этом мнении Кант уже не был одинок, его поддержали французские философы. Так, А. Д. де Траси (1754-1836) полагал, что «чувствовать и рассуждать - вот и все наши интеллектуальные возможности» [10, c. 188]. Как и в случае с Фейербахом, термин «чувствование» имеет двойное значение: а) чувствовать, получая впечатления от органов чувств; б) чувствовать, реализуя возможности интеллекта. По мнению автора, «чувствование» в науке заключается в наблюдении за фактами и выяснении их практических значений. Искусные учёные (И. Ньютон, А. Лавуазье и др.) добиваются значительных успехов на пути опыта. «Рассуждение» есть второй способ научного познания. Здесь уже строится теория посредством логического сравнения основных фактов, обозначенных словесными конструкциями, что позволяет открыть законы [10, с. 172-173].
И всё же идея двойной структуры эмпирического опыта утверждалась отнюдь не просто. В некоторых кругах философов и учёных сохраняло силу многовековой инерции представление о «голой чувственности». Оно имело широкое хождение и в XX в., что дало основание для иронии англичанина Дж. Остина (1911-1960). Он отмечал, что некоторые философы с умным видом говорят и пишут о «чувственном восприятии» как наборе сенсибилий (впечатлений). Но такого содержания для познания явно недостаточно, ибо чувства сами по себе немы и ничего не говорят нам ни истинного, ни ложного [12, с. 156].
Эмпирический опыт не логичен, но рационален, и это обеспечивает нужную оценку. На фоне
отождествления восприятий с сенсибилиями возникла другая крайность - вводить в эмпирический опыт логические характеристики. Инициаторами этого направления стали учёные: биологи, физиологи, психологи. Экспериментальные исследования убедительно свидетельствовали в пользу «разумного» поведения организмов и «умного» функционирования их органов. Так, уже немецкий учёный Г. Гельмгольц (1821-1894) выдвинул гипотезу о том, что в акте зрительного восприятия производится «неосознанный вывод». Это явное следствие логицизма, сводящего все формы познания к логическому выводу. Современная теория познания и когнитивная психология признают существование эмпирического знания, отличного от логических структур. Исследователи называют его по-разному: у В. П. Зин-ченко это «перцептивный эталон», У. Найссер предпочёл «схему», К. Лоренц - «шаблон», Е. Толмен - «когнитивную карту», Д. Норман -«прототип», М. Минский - «фрейм». Но у всех данных форм есть единые черты: 1) знание частно-общего характера; 2) проявление долгосрочной памяти; 3) предвосхищение будущих ситуаций (ожидание); 4) отсутствие осознанности.
Известный этолог К. Лоренц полагал, что жизнедеятельность всех организмов обеспечивается тремя последовательными актами в следующей последовательности: а) обработка чувственных данных; б) оценка результатов; в) интерпретация [13, с. 345]. Если учесть явление «ожидания», то оценка может выходить на первое место. Поскольку речь идёт о своеобразном опережении и упреждении будущего времени, такое действие возможно лишь при условии, если эмпирическое знание структурировано в форме постоянно действующей установки. Это означает, что носитель когниции (животное, человек) в своём сенсорном поле заранее ожидает появления впечатлений определённого рода. Стало быть, некая схема уже произвела воображаемую сортировку, разделив все возможные сенсибилии на две группы: узкое, локальное множество значимых впечатлений и бесконечное количество незначимых стимулов. Такая оценка и соответствующий отбор лежат в основе базисных ощущений и восприятий. Только эта стратегия опережающей готовности позволяет животным успешно адаптироваться к меняющейся среде, а человеку эффективно осуществлять культурную деятельность.
Ещё сравнительно недавно этологов интриговало следующее поведение африканских слонов, живущих в естественных условиях. В период засухи они весьма часто поднимают две ноги -переднюю и заднюю - и долго стоят в такой неудобной позе. Выяснилось, что в подошвах ног слонов находятся высокочувствительные рецеп-
торы, которые способны за сотню километров уловить сейсмическую волну, сопровождающую грозу. Состояние наивысшей чувствительности достигается при опоре на две ноги. В эмпирическом опыте слонов (возможно, и во врождённой программе) закрепилась связь между грозовыми толчками земли и появлением воды. И если слоны испытывают жажду, то их интеллект посредством опыта настраивает чувственность на поиск сейсмических сенсибилий. Его схемы оценивают их как значимые и тем самым формируют весьма определённые ожидания. Целой серией поведенческих актов слоны пытаются воспринять должные колебания почвы, и когда последние появляются, то их оценка происходит мгновенно. Когнитивная схема, накладываясь на впечатление, создаёт рациональное значение: «в данном месте есть вода, нужно идти в определённом направлении». Эффективность такого поведения очевидна.
Если признать «мышление обезьян», то оно основано на интеллектуальной оценке ситуаций затруднения. Пример со слонами вкупе с предварительными предпосылками позволяет сделать один важный вывод. На уровне животных и в относительно простой практике человека для производства оценок от интеллекта не требуется каких-либо особых содержательных структур. Одни и те же единицы эмпирического опыта осуществляют как познавательное оценивание, так и формирование ощущений и восприятий. Речь идёт о дополняющих друг друга функциях. Сначала когнитивная схема реализует оценку - из бесконечного континуума потенциальных впечатлений она выделяет локальные группы значимых сенсибилий (в ситуации засухи для слонов важны знаки сейсмических толчков). Всё это закладывается в установку, и, когда ожидание актуализируется, та же схема придаёт впечатлениям значение (интенсивные сотрясения - это вода), превращая их в познавательные единицы опыта (ощущения и восприятия). Интерпретационная функция завершает то, что сделала оценка, и всё это посредством одной эмпирической когниции. Такая экономность соответствует эволюционным законам.
Первичная избирательность закладывается самим физиологическим устройством сенсорных органов. Такое строение формируется ходом эволюции. Так, лягушка питается движущимися насекомыми (комарами, мухами и т. п.), которых ловит движением языка. Распознание таких объектов обеспечивает зрительная система из четырёх детекторов, фиксирующих: 1) границу между тёмным и светлым участками; 2) движение этой границы; 3) смену освещённости; 4) движение маленького тёмного пятна (Г. Леттвин). У кошки обнаружены детекторы изогнутых линий,
углов и направлений, что значительно расширяет репертуар сенсибилий. И всё же функционирование всех органов в конечном счёте определяется работой интеллекта. Хотя сенсорный детектор резко ограничивает поле своего действия, оно всё же сохраняет значительную долю неопределённости. Решающую избирательность вносят эмпирические схемы, производя уточняющую оценку, что и обеспечивает итоговую эффективность. Маленькие, тёмные и движущиеся точки могут быть всем, чем угодно, но лягушки всё же ловят мух и комаров; домашние кошки, как известно, реагируют на любой слабый шорох и движение, но ловят мышей и небольших птиц.
Самое сложное поведение в животном мире демонстрируют обезьяны и, главным образом, шимпанзе. Пионерские исследования в 19101920-е гг. провёл немецкий учёный В. Кёлер. Он выявил целую серию интеллектуальных актов, где шимпанзе ставились в ситуации затруднения и успешно разрешали их. Классическим опытом стало использование ящиков для доставания пищи. По нашему мнению, во всех опытах важную роль сыграла познавательная оценка. Прежде чем приступить к каким-то пробам и поискам, шимпанзе предварительно должны были оценить обстановку, в виде того, что требует изменений. И действительно, тот же Султан своим прекращением моторных действий показывал, что он признаёт ненормальной ситуацию, где наличествует пища (банан), но она расположена слишком высоко. Сравнение реальности с должным и породило оценку ситуации как «затруднения», этот акт, безусловно, интеллектуален. Особых информационных усилий потребовал поиск решения, и здесь суть дела свелась к оценке: «какие предметы способны стать нужной подставкой?». Обнаружение у ящиков такой функции средства и стало ядром открытия. Из нейтральных элементов ситуации ящики превратились в значимые орудия («то, что делает банан доступной пищей»).
Последующие исследования поведения шимпанзе подтвердили их высокий интеллектуальный уровень (1930-1940-е гг. - сотрудники И. П. Павлова). Весьма интересные опыты провели Л. А. Фирсов и А. М. Чиженков по изучению совместного поведения шимпанзе и макак-ре-зус. Если Кёлер объяснял действия обезьян формированием в их интеллекте целостного образа ситуации (гештальта), то российские учёные полагают, что правомерно говорить об элементарном мышлении. Его внутренний логический схематизм задан нервной моделью опережающего вывода и «детектором непротиворечивости» -врождёнными структурами организации связей мозга. В силу этого интеллект обезьян способен планировать будущее (ставить цели), находить решения (идеи), представлять информацию в чув-
ственных знаках и осуществлять кооперативную деятельность [14, с. 49-120]. Несмотря на явный крен в сторону логицизма, авторы правомерно пытаются найти общее основание как для человека, так и для животных в виде интеллекта. Некоторая «прививка» эмпиризма усилила бы их позиции.
Может ли интуиция быть чувственной? Существует древняя традиция представлять интуицию чувственной способностью. Начало такого понимания можно найти у Аристотеля, а самое чёткое выражение приписывается французу Б. Паскалю (1623-1669). Многие высказывания мыслителя, казалось бы, подтверждают это мнение. Паскаль ясно заявил, что если говорить про истины, то «ум и сердце суть как бы врата, через которые они входят в душу» [15, с. 450]. Если движущими силами действий разума являются всем известные истины («целое больше своей части» и т. п.), то сердцем движет воля своими желаниями, среди которых выделяется любовь. Вот почему распознать истину сердца может лишь тот, кто горячо её любит. Итак, сердце есть орган чувственной интуиции, а ум - орган рассуждающей и аргументирующей мысли. Соответственно, интуиция «оценивает по подсказке чувств», «ибо в оценке всегда присутствует чувство... проникновение всегда свойственно оценивающему чувству» [16, с. 113].
И всё же позиция Паскаля отнюдь не однозначна, если учесть его другие высказывания. Неопределённость концентрируется в понимании работы сердца. С одной стороны, Паскаль заявляет, что его интуиции сугубо чувственны, но есть другая сторона, которая опровергает первую. Данная двойственность проявляется там, где он сравнивает два разных вида познания: математическое и непосредственное. Если первый чётко раскладывает множество начал на определения и аксиомы, не путаясь в них и выстраивает в логический ряд многочисленные следствия, то второй охватывает познаваемый предмет сразу и целиком единым взглядом. Это не значит, что в непосредственном познании разум отказывается от умозаключений, «но он их делает незаметно, не напрягаясь, без всяких ухищрений; выразить словами сущность этой работы разума не может никто, да и понимание того, что она вообще происходит, доступно лишь немногим» [16, с. 112]. Итак, существует два склада ума: «математический ум» аналитичен, всё раскладывает по полочкам - строит определения, рассуждает и аргументирует; «тонкий ум» (esprit de finesse) или проницательно-зоркий, или непосредственный, или опытный судит о предмете синтетично, способом целостного восприятия. Паскаль признаёт у каждого свои достоинства и недостатки. Математический ум силён своей глубиной, но
слишком определёнен, тонкий ум широк в охвате предмета единым взглядом, но поверхностен [16, с. 113]. Налицо две формы проявления единого «естественного света». Мы полагаем, что «интуиция сердца» у Паскаля тождественна «тонкому уму». Здесь мы разделяем точку зрения, которую впервые (1925 г.) заявил француз Э. Ле-февр и которую поддержал в 1980 г. поляк В. Марцишевский [см. 17, с. 149-150]. Во времена Паскаля в философии господствовала грубая оппозиция «чувство - разум». Для её преодоления французский мыслитель использовал метафору сердца, подразумевая под ней эмпирическое (опытное) познание в виде ощущений и восприятий. Интеллект в них действительно действует тонко, незаметно, молчаливо, весьма отличаясь от демонстративных ходов логического вывода. Идея тождества «интуиции сердца» и «тонкого ума» отнюдь не грешит недостатками рационализма, ведь речь идёт об эмпирическом опыте, где в чувственной «одежде» знаков пульсирует образное знание. Имея опыт физика (гидростатика), Паскаль это понимал. Следует признать, что он одним из первых ввёл различие эмпирического («интуиции сердца», «тонкий ум») и теоретического («понятийно-рассуждающий ум») видов познания.
На идее двойственности умов Паскаль построил модель дополнительности научного открытия и теоретического доказательства. Мыслитель вполне определённо отличал два процесса: открытие истины и её доказательство [15, с. 434]. И здесь он опередил Г. Рейхенбаха с его моделью «контекста открытия» и «контекста обоснования» (1953). Первое как самое сложное доступно интуиции сердца, которая постигает принципы, вторым занимается логический разум, который уже исходит из готовых принципов и выводит из них следствия. Если брать геометрию, то истинные принципы совпадают с аксиомами, а доказанные следствия - с теоремами. «.Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем. Именно сердцем мы познаём первые принципы. Принципы чувствуются, теоремы доказываются, и то и другое с достоверностью, хотя и разными путями» [цит. по: 17, с. 147].
Чувствовать сердцем - значит оценить эмпирические образы в качестве теоретических принципов. Попробуем интерпретировать высказывание Паскаля в контексте некоторой реконструкции становления геометрии Евклида. Её исходными предпосылками были геометрические схемы древневосточной культуры. Египетские, вавилонские и другие математики обобщили богатый опыт практики измерения земельных участков, строений, объёмов зернохранилищ и других объектов. Все эти знания существовали в виде правил и операций конкретно-расчётного харак-
тера («измерь неизвестную сторону данной фигуры и учти известные»). Кроме этого у греков был собственный опыт наглядного доказательства, где одна фигура, вырезанная из папируса, накладывалась на другую. Такую практику Платон подверг критике и предложил идеал рационально-теоретического знания и норму логического доказательства. Архит, Евдокс, Теэтет и другие математики преобразовали эмпирические абстракции в теоретические объекты типа «точка», «прямая», ввели неопределяемые и определяемые термины, сформулировали ключевые аксиомы. Если предметом оценивания и трансформации здесь были эмпирические образы, то средства их переоценки и преобразования имели гносеологический, лингвистический и логический характер. За счёт этой сверхэмпирической опе-рациональности, которую сами математики вряд ли осознавали, частные правила были переоценены в общие понятийные схемы. Для Паскаля же всё это предстало процессом, подобным восприятию - когда геометр смотрит на чертёж и «некое бессознательное чувство нашёптывает ему принципы». При всей наивности такой рефлексии следует признать заслугу Паскаля в установлении эмпирико-опытной природы интуиции («чутьё»).
За «чувством красоты» скрывается ценностный интеллект. В середине ХХ в. француз Ж. Адамар провёл опрос известных и выдающихся математиков (и физиков-теоретиков) на предмет того, какая способность сыграла решающую роль в их научных открытиях. Обобщающий вывод свёлся к тому, что научное «изобретение -это выбор, этим выбором повелительно руководит чувство научной красоты» [18, с. 33]. Такое заключение мало кого удивило, ибо научные тексты пестрят выражениями «красота метода», «математическая поэма» (У. Гамильтон), «радость художника, открывающего тонкую связь математических понятий» (А. Эйнштейн). По мнению американского физика Ф. Дж. Дайсона, к выводу о кривизне пространства творец теорий относительности пришёл из соображений эстетического характера, составлявших «специфику эйнштейновского воображения» [19, с. 6-7]. Предшествующий анализ заставляет нас с подозрением отнестись к феномену «эстетического чувства» в науке. Здесь также нужен детальный разбор сути дела.
В числе учтенных Адамаром ученых фигурировал знаменитый французский математик (и физик-теоретик) А. Пуанкаре (1854-1912). Его перу принадлежат замечательные книги, которые могут пролить свет на нашу тёмную проблему. Одна из глав у него названа «Математическое творчество», обратимся к ней. Здесь Пуанкаре подтвердил, что «всем истинным математикам
знакомо настоящее эстетическое чувство», которое выбирает изящные арифметические и геометрические структуры, алгебраические уравнения и топологические фигуры [20, с. 317]. Но самое замечательное то, как он объясняет действие данного чувства. Пуанкаре вводит различие сознательного «я» и подсознательного «я», наделяя их разными функциями. Цикл математического творчества начинается с сознательной работы ума, который ставит проблему, очерчивая локальную группу когнитивных элементов, лишённых нужной связности. Тот же сознательный интеллект делает стандартные ходы и убеждается в их тщетности. Затем поиск решения опускается в глубины подсознательного «я» или неосознаваемого интеллекта. Его своеобразие состоит в том, что он производит огромное множество разных математических комбинаций и сам делает отбор. Им как раз и занимается «эстетическое чувство» как способность математика к специальному восприятию, которое пропускает в сознание только самые гармонично и симметрично организованные структуры. Ещё раз подчеркнём то, что Пуанкаре под эстетическим чувством подразумевает восприятие, т. е. эмпирически действующий интеллект. Он отмечает, что может показаться странным его обращение к восприятию в области математики, имеющей дело с мышлением. Но речь идёт как раз о восприятии математика, упреждающего работу аналитического ума целостной гармонией в виде зрелища правильно расположенного целого, что вызывает в нас предчувствие математического закона [20, с. 317]. Отфильтрованная комбинация попадает в зону сознательного «я» и вызывает чувство внезапного просветления, что запускает аналитическую работу доказательства. Важно отметить явную перекличку между «интуицией сердца» Паскаля и «эстетическим восприятием» Пуанкаре. Их объединяют такие черты: нелогичность, неосознанность, невербальность, усмотрение скрытой целостности.
Итак, все рассмотренные случаи чувств, якобы обеспечивающих познавательную оценку, оказались несостоятельными. Общий стиль авторов, проводящих линию приписывания чувствам нереальных функций, можно отнести к наивному сенсуализму и дурному психологизму. Первый феномен давно изжит в теории познания и, как сорняк, выживает лишь на обочинах, удалённых от современной эпистемологии. Что касается второго, то он является «внуком» того психологизма, который критиковал ещё Гуссерль. Главная причина его живучести - некритическая экспансия наивной психологии по принципу «всё от чувств». И действительно, человеческая чувственность вездесуща и, самое главное, она всегда на виду (одни чувства легко фиксируют другие чувства). Но
философия и наука, умудренные многовековым опытом, призывают идти глубже и ставить в центр исследования интеллект. Это трудно и сложно, так как «ум» всегда скрыт от чувств, он невидим, но как раз он и является подлинным виновником всякого творчества. Та креативность, включая различные познавательные оценки, что обычно приписывается чувствам и эмоциям, производится интеллектом. И он это делает всегда под их прикрытием, за их спиной. Если эмоции лишь запускают, сопровождают и выключают игры разума, легко отдать им творческую силу самого ума. Если эмпирические (опытные) знания всегда облечены в чувственные знаки и создают особый эффект восприятия - интуицию, куда проще это признать формой чувственности. Но настоящий исследователь не даст обманывать себя иллюзиями. Он будет руководствоваться максимой: «там, где было чувство, должен быть интеллект» (видоизменённое кредо З. Фрейда).
Примечания
1. Раппопорт, С. X. Искусство и эмоции [Текст] / С. X. Раппопорт. М., 1968.
2. Выжлецоб, Г. П. Аксиология культуры [Текст] / Г. П. Выжлецов. СПб., 1996.
3. Видгоф, В. М. Целостная модель человеческой эмоциональности (опыт философской реконструкции) [Текст] / В. М. Видгоф // Вестник Томского гос. ун-та. 2001. № 6.
4. Юлоб, В. Ф. Мышление в контексте сознания [Текст] / В. Ф. Юлов. М., 2005.
5. Психология внимания [Текст]: хрестоматия по психологии / под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова. М., 2001.
6. Бергсон, А. Два источника морали и религии [Текст] / А. Бергсон. М., 1994.
7. Норман, Д. Память и научение [Текст] / Д. Норман. М., 1985.
8. Фейербах, Л. Основные положения философии будущего [Текст] / Л. Фейербах. Избранные философские произведения: в 2 т. Т. 1. М., 1955.
9. Кант, И. Критика чистого разума [Текст] / И. Кант. М., 1994.
10. Абгустин, Абрелий. О христианском учении [Текст] / Аврелий Августин // Антология средневековой мысли (теология и философия европейского Средневековья): в 2 т. Т. 1. СПб., 2001.
11. Траси, де А. Д. Элементы идеологии [Текст] / А. Д. де Траси // Метафизические исследования. Вып. 11. Язык. СПб., 1999.
12. Остин, Дж. Смысл и сенсибилии [Текст] / Дж. Остин. Избранное. М., 1999.
13. Лоренц, К. Оборотная сторона зеркала [Текст] / К. Лоренц. М., 1998.
14. Фирсоб, Л. А. Эволюция интеллекта (присущ ли разум животным?) [Текст] / Л. А. Фирсов, А. М. Чиженков. СПб., 2004.
15. Паскаль, Б. О геометрическом уме и об искусстве убеждать [Текст] / Б. Паскаль // Стрельцова Г. Я. Паскаль и европейская культура. М., 1994.
16. Паскаль, Б. Мысли [Текст] / Б. Паскаль // Ларошфуко Ф. де. Максимы. Паскаль Б. Мысли. Лаб-рюйер Ж. де. Характеры. М., 1974.
17. Стрельцоба, Г. Я. Паскаль и европейская культура [Текст] / Г. Я. Стрельцова. М., 1994.
18. Адамар, Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики [Текст] / Ж. Адамар. М., 1970.
19. Дайсон, Ф. Математика и физика [Текст] / Ф. Дайсон // Новые проблемы физики. М., 1965.
20. Пуанкаре, А. Наука и метод [Текст] / А. Пуанкаре // Пуанкаре А. О науке. М., 1983.
НОВЫЕ КНИГИ
Ефимова, Н. М. Онтология русского космизма (Н. Фёдоров, К. Циолковский, А. Платонов) [Текст] : монография / Н. М. Ефимова. -Киров: Изд-во ВятГГУ, 2006. - 96 с.
В монографии вскрываются онтологические допущения и предпосылки, определившие характер воззрений Н. Фёдорова, К. Циолковского, А. Платонова на жизнь и смерть, соотношение тела и сознания, общее устройство мира, которые вводятся данными мыслителями при решении проблемы преодоления смерти.
Показывается, что их идеи можно представить как частное выражение тенденции так называемого «объективного понимания и изображения жизни», наметившейся в философии, искусстве и естествознании на рубеже Х1Х-ХХ веков.
Монография представляет интерес для тех, кто изучает или преподаёт русскую философию, а также аспирантов и студентов вузов.
